"Страстная неделя" - читать интересную книгу автора (Куклин Лев Валерианович)VIНаталья проснулась рано. Она хотела Игоря. Тело вопило! И никакой холодный душ не помогал… Она ничего, ничего не могла поделать в своей исступлённости. Каким-то краешком едва мерцающего где-то на периферии сознания она понимала, что поступает, по меньшей мере, глупо. Но противостоять этой неодолимой тяге она не могла, не умела. А может, и не хотела?! Разум молчал. Или просто — был бессилен… Взяв круглое зеркальце на длинной ручке, она, полуобнаженная, села на прикроватный коврик, чтобы разглядеть то самое заветное местечко между ног, которое повело себя вопреки воле своей владелицы, — таким непредсказуемым образом… «Неужели там ничего не изменилось?! — задавала она себе по сути нелепый, почти детский вопрос из периода раннего созревания, — неужели это моё дьявольское наваждение не оставило никакого следа?!» Она раздвинула пальцами нежное влажное устьице и, поворачивая зеркало под разными углами, пыталась проникнуть взглядом в тайну собственного влагалища… Она, конечно, понимала, что делает нечто безумное, непростительное для её гордости, после чего уже не может быть возврата… Всё это промелькнуло в её голове, но она уже не могла остановиться. «Это же как солнечный удар… Всё плывёт… и по-моему, у меня повышенная температура…» Но она знала, что никакие силы не могут её ни остановить, ни вразумить! Почти серьёзно, как профессиональный врач, пыталась она поставить себе диагноз: «Быть может, это — просто временное помешательство?!» И вдруг внутри неё раздался холодный презрительный голос, звучащий, казалось, из какого-то другого измерения: «Только не засерай себе мозги, — никакая это не любовь, не обожание, даже не фанатское поклонение спортивному идолу — он же ещё никто! Это обычный физиологический всплеск, животное возбуждение, — продолжал голос грубо и честно, — а ты… ты — мартовская кошка на крыше! Нет, нет! Ты — просто сучка в течке, вот ты кто… И не стыдно тебе, блядища?!» Ей не было стыдно. Было жарко щекам, плавились и ждали затяжных поцелуев губы и соски, её рука против воли соскальзывала вниз, она раздвигала пальцами створки своей раковины и трогала налившийся язычок клитора, сладко вздрагивающий от каждого слабого касания… А день был просто кошмарным. Мало того, что изнуряющая жара никак не спадала, но ещё пришлось сопровождать в райбольницу девочку из среднего отряда с подозрением на аппендицит. Слава Богу, всё обошлось, но Игоря она увидела только за ужином. И не смогла с ним поговорить. Она ушла к себе в домик ещё до отбоя и просто лежала на кровати, подложив под голову три подушки. На ней была только старая любимая футболка с большим вырезом, не закрывающая пупок… Игорь тихо окликнул ее не со стороны веранды, а прямо из окна, распахнутого в сторону берёзовой рощи: — Наталья Павловна, вы дома? Она буквально прыгнула на него и стала затаскивать в комнату, но смогла всего навсего стащить с него майку… Он усмехнулся и легко перешагнул через подоконник. Она положила руки ему на плечи и почти теряя сознание от запаха его тела, начала целовать его твёрдые сухие губы, просовывая язык глубоко между зубами, тыкалась губами и носом в мощный, как молодой дубок, ствол его шеи, впивалась в подключичную ямку, царапала коротко остриженными ногтями обширную, как плоскогорье Тибет, его грудь, облизывала соски — поочерёдно, сначала левый, потом правый, спускаясь ниже, покрывала торопливыми, отрывистыми, частыми поцелуями мышцы его могучего пресса, залезала жаждущим языком в глубокую и чуть солоноватую ямку пупка, а сама подталкивала его грудью и лобком к кровати, и в голове её продолжал клубиться сладкий дурманящий туман… Она торопливо стала коленями на край кровати, чуть расставив ноги: — Хочу так… — простонала она. — Сожми меня крепче! В своей воспалённой позе она ещё слышала шуршание падающих брюк и стук отброшенных кроссовок, но эта пауза была нестерпимой. — Да вставляй же скорей! — не выдержала она. — Поцелуй меня! Нет, он не стиснул её идеальной формы нежные ягодицы, не начал жадно оглаживать и мять их, но послушно выполняя приказ, нанес в левую и правую половинки по скромному церемонному поцелую… Эта звериная поза, — Наталья забыла, как именно она называлась в «Кама сутре», — была втайне её любимой и всегда доводила её до пика восторга. Но Игорь только несколько раз дёрнулся — и отвалился. Произошло это так быстро, так до обидного быстро, — ну словно бы петух в уличной пыли торопливо потоптал курицу, встряхнул крыльями — и был таков! Конечно, Наталья не могла знать, испытывает ли при всём при том оргазм курица, но то, что она ничего не ощутила, и это соитие, эта желанная близость не затушила тлеющий огонь страсти, — это было — увы! — очевидным… …Один раз в своей жизни Наталья, вообще-то боящаяся высоты, как большинство нормальных женщин, всё же рискнула и вместе с Алексеем, неотступно держа его за руку, поднялась к облакам в корзине большого, яркого воздушного шара. И сейчас ей казалось, что всеобъемлющее и все ширящееся желание наполняло её существо (или — сущность?!), но не телесную оболочку, — подобно тому, как горячий воздух из мощной газовой горелки наполнял тогда на её глазах вялую сморщенную оболочку аэростата. И сейчас, здесь, у неё, окружённой знойным воздухом природного антициклона, желание охватывало не только границы её телесной оболочки, нет, — оно словно бы расширяло свои границы до бесконечного… Наталья утрачивала осознание самой себя, ибо и дыхание её, и бешеное биение сердца, — с частыми перебоями, как тогда, в корзине, — подчинялось одному, а именно влечению к соединению с другой телесной оболочкой, к слиянию с другой человеческой Сущностью. Неукротимый восторг Желания… Глаза она открыла уже высоко над землёй, когда шар перешёл в бесшумный горизонтальный полёт по воле ветра. — Полный улёт! — прошептала она самой себе от охватившего её чувства полной раскрепощённости, полной, абсолютной свободы, которое рождалось в ней при виде земного простора, озарённого солнцем, и неторопливых теней облаков, проплывающих под ними по лугам и перелескам… Облака — и не над ними, а под ними! — Полный улёт… Нет, нет! С Игорем у неё такого полного «улёта» не было… В цепкой памяти со дна студенческой поры всплыли озорные строки — чьи? А какая теперь разница! Гнева, правду сказать, не было. Только усталость, опустошённость, боль и… удивление. |
||
|