Кэтрин ФИШЕР АРХОН

Первый дар Жемчужины

Прошлой ночью я стал рыбой в море.

Я плавал в глубине, мое тело рябило и трепетало, и длинные усики, отходившие от крохотного рта, тянулись позади и щекотали мне бока.

Вверху светила луна, огромная и белая. Внизу устрицы, дыша, приоткрыли свои раковины. А внутри раковин мерцали жемчужины, крохотные и блестящие, и в них я увидел свое отражение.

В глубинах воды красота рождается из боли.

Это должны знать все боги.

Значит, молва была правдива. Вот они какие, слоны. Их громадные туши поразили Мирани. В жарком вечернем мареве двенадцать исполинских зверей выстроились полукругом. Взмахивали хвостами, раздраженно подергивали ушами, отгоняя мух. На спинах у них высились паланкины, настоящие башни из дерева с ярко расписанными дверями и окнами. Внутри этих башен, под балдахинами, украшенными золотом и драгоценными камнями, восседали темнокожие купцы.

Мирани сидела напротив Моста, по левую руку от Гласительницы, и в сумерках разглядывала животных. Над Островом нависала большая полная луна — праздничное зеркало Царицы Дождя. В ее призрачных лучах серебрилась бескрайняя пустыня, пылали костры на дорогах, чернели неприступные бастионы Города Мертвых. Тронутая ветерком мантия щекотала руку; позвякивали чьи-то тонкие серебряные браслеты. И больше никаких звуков, только далеко внизу размеренно бились о камень неумолчные волны.

Слон, стоявший посередине, тяжело выступил вперед. Толстые ноги, увешанные браслетами, увязали в мягком песке; мерцали в лунном свете бесчисленные серебряные цепи, увивавшие шею, спину и уши. Алая сбруя была усеяна крошечными колокольчиками и крупным жемчугом, а самая большая жемчужина, бесценный шар величиной с кулак, свисала между глазами.

Скрытая под маской, Мирани слизнула выступивший над верхней губой пот. Прорези для глаз ограничивали поле зрения, но она хорошо видела Гласительницу Гермию и остальных Девятерых. Девушки сидели очень прямо, будто оцепенев от ужаса, а бронзовые маски безмятежно улыбались приближающемуся чудовищу. Рядом с Мирани беспокойно ерзала Ретия. Рослая девушка была настороже, внимательно всматривалась в толпу. Ее пальцы, легкие, как пыль, тронули запястье Мирани.

— Он смотрит на тебя, — шепнула она.

В другой обстановке Аргелин, восседавший на белоснежном коне, был бы хорошо заметен среди толпы. Но сейчас он скрылся в тени, скрадывавшей зловещий блеск его доспехов, а со всех сторон, ощетинившись оружием, его окружали шестнадцать дюжих телохранителей — в последнее время они не отходили от своего начальника ни на шаг. Мирани грустно улыбнулась. Скорее всего, были и другие стражники, растворившиеся в толпе. Генерал не любил рисковать. И верно, его глаза были устремлены из-под шлема прямо на нее. Внезапно Мирани с болью ощутила свою уязвимость. От чего же она слабая, не защищенная ни от каких напастей! В эти дни ей нигде не укрыться от бед.

Гермия встала. Мирани и остальные Девятеро поспешно поднялись вместе с ней, глядя, как по холодеющему песку приближается слон, и улыбающиеся маски под пышными уборами из перьев и самоцветов тускло сверкнули. Жемчужный свет выпил из них все краски.

Исполинский зверь достиг Моста и склонил голову. От него исходил жаркий, тяжелый запах навоза и благовоний, и Мирани разглядела на пыльной шкуре мириады складочек и морщин. Зверь подогнул ноги, его брюхо колыхнулось. Мирани затаила дыхание. Слон опускался на колени перед Гласительницей. Двигался он неуклюже, и, когда гигантские конечности рухнули на песок, деревянный мост заходил ходуном. Всадник, скрытый под громадным головным убором, взмахнул рукой и заговорил. Слон лег и поднял хобот, потом издал грозный трубный рев, от которого содрогнулась прохладная ночь.

Гермия не шевельнулась, хотя одна из Девятерых — наверное, Крисса — тихо заскулила от ужаса. Конь Аргелина испуганно прянул. Слон обвел взглядом выстроившихся полумесяцем Девятерых. Его глаза остановились на Мирани.

«Он тебя признал», — шепнул ей на ухо Бог.

«Что значит — признал?»

«Счел за друга. Говорят, Мирани, эти животные очень умны. Их память древнее, чем у других зверей».

Какие у него маленькие глазки, подумала Мирани, глубоко посаженные, проницательные. Отвечая, она сама не понимала, с кем говорит — с Богом или с животным.

«Где ты был так долго? Я уж думала, что никогда больше не услышу тебя».

«Богам надо править целыми мирами. Я был занят».

«Ты нам нужен! Дела идут плохо».

Из паланкина на слоновьей спине выпала, раскручиваясь, лестница. По ней спустился человек. Высокий, бородатый, в бурнусе из бело-золотой парчи, густо усыпанном жемчугами. Он сложил руки перед собой и поклонился.

— Чего ты ищешь здесь? — зазвенел над пустыней голос Гермии.

— Я ищу мудрости Оракула. Желаю услышать слова Бога.

— Из какой страны ты прибыл?

Ответ прозвучал торжественно и взвешенно.

— Из страны на Востоке, где восходит солнце. С Островов Жемчуга и Меда через просторы глубоких морей мы принесли вам дары, а вместе с ними — просьбу нашего Императора, Высокого и Мудрого, обращенную к Ярчайшему Богу Оракула.

Лицо в маске кивнуло.

— Как ты подготовился?

— Я постился, очищал себя душевно и телесно. Три дня провел в медитации. Три раза омылся в серебряном бассейне.

— Как твое имя?

— Джамиль, принц Аскелона, наследник Павлиньего Трона.

Гермия подняла ухоженные руки. На ногтях сверкнули кусочки хрусталя.

— Божья мудрость не знает границ, — сказала она. — Настал благоприятный день, священный час. Войдите в обиталище Мышиного Бога.

Покончив с формальностями, принц обернулся и подал знак своим спутникам. Еще два человека в таких же нарядах спустились со слонов и подошли к нему. У них за спиной солдаты Аргелина сомкнули ряды.

Торговцы жемчугом обнажили мечи с драгоценными рукоятями и демонстративно воткнули их в песок, потом направились к Мосту. Не говоря ни слова, Гермия обернулась и повела Девятерых жриц и троих чужеземцев на Остров. Гости прибыли неделю назад на флотилии из больших каравелл; сейчас корабли стояли на якоре, заполнив всю гавань. Жены купцов носили яркие одежды, дети щеголяли жемчужными браслетами. В эти дни почти все жители Порта толпились у причалов, разглядывая товары, привезенные на продажу: ткани, яства, драгоценные камни, слоновую кость, экзотические фрукты. Торговались, воровали, спорили, пробовали на вкус. Даже до Острова, нарушая сон Мирани, доносились трубные крики слонов, грозные и завораживающие.

Сейчас, шагая под луной, Мирани мысленно спросила:

«Ты уже знаешь, о чем они хотят попросить?»

«Знаю».

«И она даст им правильный ответ?»

Он тихо засмеялся. Но сказал только:

«Дворец полон чудес, Мирани. И всё это для меня! Музыка, серебряные столы для игр, еда — такая сладкая! А в садовых прудах плавают мелкие рыбки с плоскими мордочками и длинными усиками!»

На мгновение голос стал мальчишеским, полным восторга. Мирани огорченно покачала головой.

«Послушай меня! Разве ты не знаешь, что Орфет исчез?»

Процессия уже дошла до покосившейся каменной арки. За ней в кишащей мотыльками темноте начиналась лестница, ведущая к Оракулу. Гласительница остановилась, обернулась к спутникам.

— Меня будет сопровождать Носительница Бога.

Мирани облизала губы и сделала шаг. На миг она встретилась взглядом с Гермией, и в глазах Гласительницы, спрятанных за маской с отверстым ртом, мелькнула ненависть. Потом девушки начали подъем, и трое чужеземцев последовали за ними. Остальные ждали на тропе. Вход к Оракулу был запрещен для всех, даже для Аргелина. Мирани заметила, какими глазами он смотрел им вслед. Гермия мимоходом переглянулась с ним.

Ступени были древние, истертые до блеска. Лестница извивалась, будто змея, среди кустиков полыни, можжевельника и тимьяна. В темноте по теплым камням сновали мелкие букашки, где-то над храмовыми крышами ухнула сова. Мирани вспотела под маской, дышала громко, хрипло, а за спиной у нее размеренно шагали трое мужчин в тяжелых бурнусах. Последний нес шкатулку из сандалового дерева; исходивший от нее сладкий запах привлекал тучи ночных бабочек.

«Ты еще со мной?» — мысленно спросила Мирани.

Ответа не было, и она нахмурилась. Значит, обиделся. Она знала — он легко раним.

Взойдя на площадку, она ощутила дыхание ветерка, доносившегося с моря. Он раздувал подол ее легкого платья и колыхал тяжелое одеяние Гермии. Мирани радостно вдохнула прохладный воздух. Внизу до самого горизонта простиралось неугомонное море, подернутое искрящейся рябью. На гребешках волн играли лунные блики.

Гермия обернулась и заговорила вполголоса:

— Подойдите, Люди Жемчуга. Это и есть Оракул.

Чужеземцы держались вместе, словно были настороже. Их жесткие бурнусы переливались под лучами луны. Глаза принца Джамиля встревожено обшаривали каменную площадку, старое дерево, темную, едва различимую во мраке расселину. Принц шагнул вперед.

— Погодите, — испуганно остановила его Мирани. — Гласительница должна подготовиться.

Гермия широко распростерла руки. Мирани помогла ей снять синюю накидку, расшитую кристаллами Царицы Дождя. Под накидкой на Гермии было простое белое платье, подпоясанное широкой лентой. Ноги оставались босыми. Гермия повернулась спиной к гостям и сняла маску.

Мирани отыскала в корзине Флакон Видений и протянула его Гермии. Всё это время она чувствовала на себе полный ненависти взгляд Гласительницы. Он обжигал, как огонь, как взор василиска, способный превратить человека в камень. Встретившись глазами с Гермией, Мирани и впрямь на миг окаменела. Нелепый страх захлестнул ее с головой, пригнул к земле, сковал движения. Гермия отпила глоток, надела маску, и прекрасное золотое лицо опять засияло улыбкой.

Мирани, похолодев, отступила,

Гермия прошла через площадку. Между нею и гостями от земли поднимались тонкие струйки тумана. А у ног, скрытый во тьме, разверзнулся Оракул.

Бездонный провал был полон тьмы. Из него поднимался дымок невидимых испарений, и на базальтовых краях наросла темная сернистая корка. Пропасть вела в мрачные глубины земли, в Иное Царство. Это и были уста, которыми говорил Бог. Глядя, как Гермия преклонила колени и заглянула в расселину, Мирани втайне улыбнулась под маской. Она знала: там, внизу, простирается никому не ведомая страна, где обитает тень Бога. Она полнится копиями всех земных богатств. Об этом ей рассказывал Сетис.

Вспомнив о Сетисе, Мирани сдвинула брови. Она не видела его уже несколько недель. С тех пор, как он получил повышение по службе.

«Наверное, теперь его заботят другие дела», — голос звучал легко и весело.

Мирани фыркнула.

«Думаешь, его заботит хоть что-нибудь, помимо него самого?»

Хотя она и сама понимала, что судит несправедливо.

Гермия охнула. Странные волны, пробегавшие по ее телу, утихли; она откинула голову и завизжала так дико, так свирепо, что даже Мирани вздрогнула. Купцы торопливо преклонили колени, а тот, что держал шкатулку, поклонился до земли и уткнулся лбом в базальтовую пыль.

Гласительница зашаталась и рухнула на колени. Потом закричала, пронзительно, без слов, устремив гневный вопль в черные глубины. Руки распростерлись на горячих камнях, голова опустилась. Тело билось в конвульсиях.

Мирани неслышно обернулась к гостям.

— Теперь вы должны поднести свои дары. Не подходите слишком близко. Не делайте резких движений.

Принц Джамиль бросил на нее внимательный взгляд, повернулся и сказал что-то своим спутникам на отрывистом языке. Тот, что нес шкатулку, поспешно открыл ее: воздух наполнился запахом лаванды и сандалового дерева. Принц достал дары и вышел вперед.

Он приближался к Оракулу осторожно, с нарочитой медлительностью. Опустился на колени. Расшитый жемчугом бурнус топорщился жесткими складками, драгоценная вышивка царапала по камням, нарушая тишину. В испарениях из провала ошалело плясали ночные бабочки.

Принц вытянул руки.

Мирани изумленно распахнула глаза. На широких ладонях покоился идеальный серебряный шар, отполированный сгусток красоты. Он был испещрен линиями, значками и символами, похожими на незнакомые письмена. Причудливые витые буквы, которые она не могла прочитать, складывались в короткие строчки. Шар был величиной с луну и в бледном сумеречном свете казался небесным телом, опустившимся принцу в руки. Глядя, как принц поднимает его, Мирани ощутила вес этого шара; тяжелый, литой, бесценный.

— Тебе, о Ярчайший, Император преподносит Сферу Тайн из своей древней сокровищницы.

Принц осторожно опустил ладони навстречу дымам, поднимавшимся из расселины, и с неохотой, которую разделяла и Мирани, разжал пальцы. Сфера полетела вниз, сверкнув, как падающая звезда. Из далекой глубины донесся металлический звон. И наступила тишина.

Гермия подняла голову. Она покрылась потом, говорила хрипло, с усилием.

— О чем ты спрашиваешь Оракула, принц Джамиль?

Принц присел на корточки и тихо произнес:

— Люди Жемчуга просят у Бога позволения пройти через его землю. Мы хотим послать экспедицию к Лунным горам.

Гласительница пошатнулась, зашептала какие-то бессмысленные слова. Потом прохрипела:

— С какой целью?

— В горах скрыты залежи серебряной руды. Давным-давно, еще до эпохи Архона Расселона, нашему народу было позволено добывать серебро и доставлять его на верблюдах в Порт. Работа эта опасна, пустыня безжизненна, но мы хотим повторить попытку. Мы заплатим любые пошлины, каких затребует Бог, на благо Храма и ему во славу.

Молчание.

Гермия вздрогнула, свернулась в тугой клубок, зашипела по-змеиному. Купец поднялся на ноги, отошел и стал спокойно наблюдать.

Мирани под маской холодно улыбнулась. Надо признать, Гермия была превосходной актрисой. Ее игра впечатляла. Особенно если знать, что во Флаконе Видений налито обыкновенное вино. Мирани знала, она пробовала его на вкус. Гермия тянула время, вероятно, впопыхах прикидывая, какой платы потребовать. Любой торговый договор влечет за собой огромные налоги. Въездные пошлины, взятки. Аргелин и Храм сказочно разбогатеют.

«Так чего же она ждет?»

Голос Бога был мрачен: «Уж конечно, не моих слов. Впрочем, она их уже видела. Вы все видели».

«Где?»

«Они начертаны на серебряном шаре».

Гермия приготовилась говорить. Она тряслась, обливалась потом, прическа растрепалась, золотая маска медленно поднялась, и из-под нее донесся голос, скрипучий, неузнаваемый. Она с трудом исторгала слова, как будто превозмогала боль, как будто извлекала их из немыслимой глубины.

— Я слышал. Вот что я говорю. Пустыня принадлежит мне. Она запретна. Мой гнев испепелит всякого, кто осмелится вторгнуться туда. Ибо жилы земные благословенны, Лунные горы священны. Ничья нога не ступит туда, кроме моей. Следы людские — это зло и проклятие.

От внезапного спазма Гермия содрогнулась всем телом и распростерлась на земле. На глазах у потрясенных торговцев Мирани подбежала и накинула на старшую жрицу синий плащ. Потом отвернулась, пытаясь скрыть изумление.

— Оракул сказал свое слово. Теперь вы должны уйти. Гласительнице надо восстановить силы.

Чернобородый принц умоляюще воздел руки.

— Это всё? Больше нам нечего ожидать?

— Кажется, всё ясно. Бог вам отказал.

— Но… — Принц покачал головой, с трудом сдерживая гнев. — Мы надеялись… Может быть, Бог передумает.

— Не знаю, — голос Мирани был холоден. Она вдруг возненавидела себя за то, что пришла сюда, участвует в этом представлении. Захотелось выложить без обиняков, что Бог ничего подобного не говорил, что отвечала им только Гермия. Но ей и без того грозит немало опасностей. Если гости заподозрят обман, может произойти всё что угодно. Вплоть до начала войны.

Принц вгляделся в Мирани внимательными темными глазами. Потом слегка поклонился, развернулся, взмахнув полами бурнуса, и зашагал вниз по лестнице. Его спутники последовали за ним, всем своим видом выражая высокомерное недовольство. Убедившись, что они ушли, Мирани облегченно перевела дыхание и сняла маску. Свежий ветерок холодил потное лицо. Потом она обернулась.

Гермия привстала. Ее волосы рассыпались по плечам, луна освещала угловатое лицо. Маску Гласительницы она держала в руках. Золотые диски и перья ибиса перепутались, разверстый рот зиял темнотой.

— Я тебе еще нужна? — пролепетала Мирани.

— Нужна ли ты мне?! — победоносно воскликнула Гермия. — Будь моя воля, тебя бы опять захоронили в гробнице, невзирая ни на какие законы. Проваливай. Пришли сюда Криссу.

Мирани, к своему собственному удивлению, не двинулась с места.

— Я ожидала, что… Бог удовлетворит их просьбу.

— Ожидала? Бог разговаривает со мной, а не с тобой. — Гермия в упор взглянула на соперницу. — Ты всего лишь Носительница, Мирани. Да и это ненадолго, потому что Бог скоро убьет тебя. Он всегда так поступает. — Она аккуратно заколола прядь волос. — А до тех пор слушай, что я говорю, и смирись. И знай, что твой жалкий Архон тебя подвел.

Рассерженная Мирани зашагала по лестнице. Полы ее платья задевали кустики тимьяна, и те отзывались резким запахом и облачками мотыльков. В отчаянии Мирани мысленно воскликнула: «Только послушай ee! Как мне быть? После всего, что мы сделали, всё осталось по-старому. Оракул до сих пор в руках изменников. И почему она им отказала?»

По дорожке зигзагами проползла змея; Мирани в ужасе отшатнулась. Змея посмотрела на нее и сказала:

«Может быть, кто-то еще тоже заинтересован в Лунных горах».

«Кто-то еще? Кто?»

Но змея скользнула в траву, и ночь смолкла.

Мирани застыла на месте. Далеко внизу, у подножия утеса, плескались о камень волны. Стрекотали цикады — извечный ночной хор. Девушка сложила руки на груди и глубоко вздохнула. Есть только один выход. Слова Бога начертаны на серебряной сфере, и надо прочитать их, пусть даже шар погребен в темных глубинах земли, в пещерах и туннелях, где обитает тень Бога.

Для этого нужно поговорить с Сетисом или найти Орфета.

Легко сказать. Один из них слишком занят, раздает приказы сотням писцов. А другой наверняка мертвецки пьян.

В этот ранний час солнце низко стояло над Верхним Домом. Ритуал закончился, слуги подавали завтрак, а жаркие лучи уже ползли по затененной террасе, забирались под полотняный навес, хлопавший под напором морского ветерка.

Мирани вышла из спальни на лоджию и остановилась, глядя вниз. Откуда-то доносились два голоса. Может быть, даже три. Один из них принадлежал Ретии, и Мирани вздохнула с облегчением. Она прошла по мраморному коридору, мимо красивых, но таких отрешенных статуй прежних Гласительниц, и спустилась во внутренний двор. Рослая Ретия подняла глаза. На ней было черное платье и серебряное ожерелье с бирюзой; Ми-рани знала — его привезли купцы. Они прислали на Остров образчики своих товаров: духи, драгоценности, наряды для всех Девятерых. Дары не принесли пользы Людям Жемчуга. Сидя за столом, Мирани задумалась о причинах отказа Гермии. Почему она запретила поход к Лунным горам? Там никто еще не бывал. Пустыня раскалена, как печь, горы безжизненны. Но если там и вправду есть серебро, должно быть, Аргелин имеет на него свои виды.

Столы ломились от апельсинов и фиников, мягких хлебов и светлого разбавленного вина из Аленоса, Мирани выбрала апельсин и надрезала его ножом с перламутровой рукояткой. Брызнул сок, разнесся сладкий аромат спелого плода. Она тихо спросила у Ретии:

— Где Крисса?

— С Гласительницей. Где же еще?

Мирани кивнула. После той страшной ночи среди Теней, после пришествия Архона, с тех пор как Девятеро узнали, что Крисса, золотоволосая хохотушка Крисса, шпионит для Гермии, обитательниц священного Храма разделила трещина. Семь против двух. Никто не заговаривал с Криссой без крайней необходимости. Она надувала губки, закатывала истерики, купалась в пруду одна и старалась ни с кем не встречаться. То ли ей было стыдно, то ли безразлично — Мирани не имела понятия. Когда-то она думала, что понимает Криссу. Это оказалось большой ошибкой.

Ретия покосилась на двух других девушек и вполголоса спросила:

— Так чего же хотят купцы?

— Организовать в горах добычу серебра.

— Хорошо. Держу пари, Гласительница с радостью ухватилась за эту мысль.

Мирани проглотила дольку апельсина.

— Нет. Она их прогнала.

Рослая девушка бросила на нее удивленный взгляд.

— Почему?

— Ума не приложу. Разве что…

— Разве что Аргелин хочет сам добывать серебро. И все-таки странно. Почему бы не сделать всю черную работу руками Людей Жемчуга? Дать им рабов, верблюдов, корабли, а потом снимать сливки и получать прибыль? И никакого риска.

Ретия была умна и исполнена высокомерной уверенности в себе. Рядом с ней Мирани всегда чувствовала себя маленькой, невзрачной; она к этому привыкла и страдала уже не так остро, как вначале, но все-таки переживала. Она ощущала, что после всего случившегося Ретия, не признаваясь в том, стала питать к ней толику уважения, но по-настоящему они так и не сдружились. По крайней мере не сдружились так, как она дружила когда-то с Криссой.

Мирани взяла кусок хлеба. Ретия тотчас же поманила служанку.

— Попробуй это для Носительницы.

— Нет нужды, — слабо возразила Мирани.

— Не говори глупостей. Дай ей попробовать.

Небольшая булочка была свежей и мягкой. Люто ненавидя себя, Мирани протянула ее служанке — худой высохшей старушке по имени Камли, наверное, рабыне Ретии. Служанка спокойно взяла хлеб сильными мозолистыми руками, отломила кусочек и прожевала. Мирани встретилась с ней взглядом и, вспыхнув, опустила глаза.

— Не опасно, госпожа, — тихо промолвила рабыня и протянула булочку. Мирани, совершенно раздавленная, взяла ее и шепнула:

— Спасибо.

Она знала — угроза не выдумана. Гермия поклялась расправиться с ней, и, хотя по закону Девятеро были неприкосновенны, всё же нельзя было исключить опасность тайно подсыпанного яда. В последние месяцы, особенно поначалу, после возвращения, Мирани вообще едва осмеливалась принимать пищу, ела только фрукты — в них трудно подложить отраву. Она похудела. Орфет отпустил по этому поводу несколько горьких шуток, и даже Архон оторвал взгляд от любимой обезьянки и сказал: «Мирани, что-то ты стала бледной».

Но сейчас пришлось поставить под угрозу жизнь постороннего человека. От этого у Мирани стало тяжело на душе. Она медленно съела булочку, все-таки побаиваясь. Вкус у хлеба был землистый. Ну почему всё осталось по-прежнему?! Ничего не изменилось! Да, Алексос стал Архоном, но над самой Мирани нависла угроза, более реальная, чем раньше, а Орфет… Где же Орфет?

Она торопливо встала.

— Пойду во Дворец.

Ретия надрезала абрикос.

— Возьми носилки. И телохранителей. — Потом небрежно добавила: — Знаешь, мы всегда можем обратить его гнев нам на пользу.

— Чей гнев?

— Принца Джамиля. — Ретия мимолетным жестом отослала рабыню, отбросила абрикос, встала и повлекла Мирани в прохладную белую комнату, выходившую на море. Там она пинком закрыла дверь и обернулась к Мирани. В ее голосе зазвучала неожиданная решительность: — Неужели не понимаешь? Мы можем объяснить ему, что Оракулом заправляют люди с нечистыми руками. Ты скажешь ему, о чем на самом деле говорит Бог — о том, что Гермия и Аргелин вступили в сговор.

— Я не… — в страхе начала Мирани, но Ретия не слушала ее.

— Наша главная трудность в том, что за нами не стоят никакие силы! У Аргелина есть войска, и он волен делать что хочет. И в нашей стране нет ни одного вождя, способного ему противостоять. А Император нынче могуществен. У него громадная армия — конница, тяжелая пехота, слоны! Только подумай, Мирани! Они сумеют уничтожить Аргелина, и тогда Гермия лишится поддержки. Мы сможем сбросить ее. И назначить новую Гласительницу. Настоящую!

Мирани встала спиной к окну и сказала:

— Тебя, наверное?

— Да, меня! А почему бы и нет?

Мирани покачала головой. Слова подруги не укладывались у нее в голове.

— Ты же вызовешь войну! Нарочно…

— Надо избавиться от Аргелина. Не распускай нюни, Мирани. Я уверена, большой крови не будет. Хватит и угроз.

— Откуда ты знаешь? Погибнут люди!

Ретия пожала плечами.

— Рабы. Солдаты. Мелкая сошка.

За окном в синем небе, будто предвещая беду, пронзительно закричала чайка. Мирани сцепила пальцы в замок, чтобы руки не дрожали от гнева. Ей было очень, очень страшно.

— Неужели ты и вправду веришь в это?

Ретия стремительно расхаживала по комнате, взметая подолом черного платья вихри песчаной пыли. Ее снедали торжество и азарт. Она впилась в Мирани пылающим взглядом.

— Конечно, верю. Иногда приходится жертвовать кем-то. Моя бабушка в молодости тоже была жрицей. Мирани, я тебе этого не рассказывала? Во времена Архона Хореба. У нее была соперница — девушка по имени Аланта, из хорошей семьи и с того же острова. Только одна из них могла прийти в Храм, и они дрались за это право.

— Дрались?

— С копьями и щитами.

— Насмерть?

— Конечно, насмерть! — Ретия нетерпеливо встряхнула головой. — Порой приходится брать свою судьбу в собственные руки, Мирани! Боги испытывают нас, и если мы не выдерживаем испытания, то погибаем. По крайней мере, наше дело — благое. Ты знаешь это лучше остальных. И знаешь, что нельзя оставить всё как есть. Мы либо сами позаботимся о себе, либо рано или поздно умрем от яда. Если ради Оракула придется разжечь войну, я на это готова. Я не боюсь.

Мирани оглянулась на море. Его глубокая голубизна казалась надежной, манящей; девушку охватило внезапное желание нырнуть туда и плыть, плыть всё равно куда, лишь бы подальше отсюда. Но она заставила себя вернуться к делу.

— Послушай, — сказала она голосом тихим, но твердым. — Мы ничего не скажем Людям Жемчуга…

— Это полная…

— Слушай меня! — Мирани, разъярившись, встала лицом к лицу с рослой подругой. — Войны не будет, не будет никаких битв и потопленных кораблей, слышишь? Бог этого не хочет.

— Это он сам тебе сказал? — ядовито осведомилась Ретия.

— Да, сказал! Добиться того же самого можно другими путями, не такими страшными…

— Мы не можем сидеть сложа руки и дожидаться, пока Бог сделает хоть один шаг! Надо действовать самим. Боги творят поступки нашими руками!

Мирани бросила на нее внимательный взгляд.

— Не всегда.

— Что?

— Вспомни, как выбирали Архона. Как по-твоему, Ретия, кто его выбрал? Не ты, потому что тебя я видела у дверей Дома, и не Гермия — вы ее опоили дурманом и оставили здесь. Так на ком же была маска Гласительницы? Кем была та высокая царственная женщина в платье из дождевых капель? Я думаю, ты это знаешь не хуже меня.

Ретия молчала. Они никогда не говорили о том, что произошло той ночью; язык не поворачивался признать вслух, что к ним для избрания Архона снизошла из своих таинственных садов сама Царица Дождя. При упоминании об этом Ретия, похоже, подрастеряла свой пыл. Она подошла к резному креслу, изображавшему птицу с раскинутыми крыльями, и села в него, не глядя на Мирани. Помолчав немного, она сказала:

— Я не знаю, что произошло. Я читала молитву, и тут опустилась какая-то странная темнота. Очнулась я на каменных плитах, солнце уже встало, и все разошлись. Бегом бежала всю дорогу до Города. Там действительно кто-то был… в платье Гласительницы.

Девушки переглянулись.

— Я хочу поговорить с Архоном… — сказала Мирани.

— С жалким мальчишкой! Какой от него толк?

— Не знаю. Не знаю даже, какой толк от каждой из нас. Но прошу тебя, Ретия, ничего не говори торговцам и всем остальным тоже. Дождись меня. Пусть Бог поступает так, как сочтет нужным.

Когда она была уже у дверей, Ретия заговорила опять.

— Я не желаю ждать, пока меня отравят. И не стану хранить молчание. Если ты не хочешь мне помогать, я справлюсь и без тебя, Мирани. Я стану Гласительницей.

Мирани торопливо спускалась по террасам церемониальной дороги, ведущей к Мосту. Она дрожала всем телом, несмотря на жару. Как будто и без этого не хватало неприятностей! Ретия всегда отличалась честолюбием и безжалостностью. Она происходила из древней семьи, у нее в роду было много гордых властителей и цариц. Она всегда презирала Гермию и ненавидела Аргелина. Но война!..

Будто сквозь сон, Мирани ощутила, что в сандалию попал камушек, и остановилась развязать шнурки. Опустилась на колено посреди мостовой — и ее окружила тяжелая, как туман, тишина Острова, опалил жар, отраженный от гладких каменных плит. На спине выступил пот. Мирани пожалела, что не захватила ничего прикрыть плечи.

Передышка успокоила ее. Мирани завязала непослушную сандалию и выпрямилась. Стало легче, будто частичка груза свалилась с души. Мирани мысленно спросила:

«Ты здесь?»

Ответа не было, но девушка поняла, что Бог ее слышит, ощутила его присутствие — в последнее время это удивительное чувство стало привычным.

Дорога была пустынна. Навстречу прошли паломники, спешащие в Храм с дарами. Они шли пешком, некоторые были босы. Паломники поклонились, она ответила улыбкой. Ретия никогда не обращала на них внимания, а Крисса хихикала им вслед, но Мирани жалела этих несчастных: они отчаянно нуждались в Божьей помощи. У кого-то из них болели дети, других замучил неурожай. Хотя с пришествием Архона страшная засуха в Двуземелье закончилась, земля оставалась сухой, как прах, и каждую каплю воды приходилось пускать на полив. Только самые богатые землевладельцы могли заплатить налог, назначенный Аргелином за воду. Его солдаты охраняли все колодцы и оазисы, выставили сторожевой пост даже у русла реки Драксис, пересохшей много поколений назад.

У Моста она остановилась, посмотрела на дельфинов, неизменно резвившихся на теплом мелководье. На дальнем конце Моста дежурили двое храмовых стражников. Они поклонились ей, Мирани кивнула в ответ и торопливо прошла мимо. Она им не доверяла.

Приятно было прогуляться пешком и оказаться вдали от Острова. Перед Мирани простиралась пустыня, окутанная знойным маревом, каменистая, поросшая колючим кустарником, наполненная жужжанием бесчисленных насекомых. Откуда-то доносился едкий запах коровьего навоза, хотя дорога всегда была чисто выметена. Слева вздымалась темная громада Города Мертвых, и над крепостной стеной на фоне пронзительно-голубого неба чернели силуэты каменных Архонов. Отгоняя москитов, Мирани подумала о Сетисе.

Аргелин был очень, очень умен. Без сомнения.

Через две недели после избрания нового Архона Сетис получил повышение по службе. Из четвертого помощника архивариуса он был переведен во вторые. Юноша не помнил себя от счастья. И с тех пор он с головой погрузился в свои договоры, списки, планы, счета; он был так занят, что Мирани его почти не видела. Зачем убивать врага, если можно до смерти заморить его работой?

Вдалеке виднелся Порт, его ворота были раскрыты. Не доходя до них, Мирани свернула с широкой дороги на тропу, обсаженную миртами. Здесь, на самой вершине длинной скалы, нависшей над морем, стоял Дворец Архона.

Сверкающее белизной здание с террасами было возведено на потухшем вулкане. В его садах, орошаемых фонтанами, среди неслыханной роскоши росли диковинные деревья. Войдя в ворота, Мирани увидела, что в фонтанах, как обычно, плещется вода. Длинной шеренгой выстроились скульптуры, изображавшие прекрасных девушек. Безмолвные и торжественные, они стояли, сжав в руках большие кубки, из которых вырывались мощные струи воды. Воздух был напоен ароматом желтых роз. В глубине сада, во внутренних двориках, куда выходили кухни, трудились бесчисленные слуги Архона; оттуда доносился суетливый шум, звон котелков и запах чеснока, от которого рот Мирани наполнился слюной. На деревьях висели лимоны, почти спелые, а под оливами над землей были натянуты сетки, чтобы ловить упавшие плоды. В новых вольерах порхали тысячи разноцветных птиц — попугаи большие и маленькие, колибри, райские птицы, вьюрки с длинными хвостами и красноватыми клювами. Они наперебой чирикали, щебетали и хлопали крыльями. Каждый корабль, прибывающий в Порт, спешил поднести дары новому Архону. Ради дождя. И потому, что он так молод.

Мирани вошла в дом.

Там царила прохлада. На гладком мраморном полу Мирани скинула пропыленные сандалии и пошла босиком. На берегу мозаичного бассейна в атриуме стояла скамья, а возле нее громоздилась груда свитков с рисунками. Мирани окунула ноги в тепловатую воду и зашагала из комнаты в комнату, оставляя за собой цепочку мокрых следов.

— Архон! — позвала она. — Алексос!

Мальчику было всего десять лет, но в нем воплотился Бог. От него зависели все людские планы, сама их жизнь. Однако Аргелин знал, как с ним управиться.

Комнаты были доверху забиты всевозможными дарами. Игрушки, резные фигурки животных, которые умели ходить и рычать, настольные игры, мячи, волчки, прочие хитроумные штуковины. Гильдия актеров подарила Архону большую модель театра с куклами, изображавшими зрителей, и набором артистов, с которых можно было снимать маски, а в придачу — целую библиотеку пьес. В комнате у подножия лестницы стояли сундуки с платьем и дорогими тканями; наряды были раскиданы по полу вперемешку с дынными корками. По коридорам и галереям вилась дорожка из рассыпанного изюма. Из-под ног Мирани то и дело улепетывали какие-то мелкие зверушки: крыса, тушканчик, целый выводок пушистых существ наподобие морских свинок. В одной из комнат в клетке на длинном суку полу-бодрствовала огромная рептилия; клетка подогревалась проходящими внизу трубами, и чудовище сидело неподвижно, поблескивая зеленой чешуей и пристально глядя вдаль немигающими выпуклыми глазами. Мирани засомневалась, жива ли ящерица, но та вдруг с ужасающим проворством метнула вперед длинный язык и поймала муху.

Нигде не было ни души. Толкнув еще одну дверь, Мирани обнаружила, что она забаррикадирована; толкнула посильнее — на другой стороне опрокинулся стол, усыпанный фруктами — наполовину съеденными. Девушка заглянула в комнату и снова позвала:

— Архон!

Внутри стоял полумрак, свет едва пробивался в окно, затянутое шелком. Послышался шорох; навстречу Мирани скользнула большая зеленая змея. Девушка торопливо отскочила и захлопнула дверь.

У него есть всё, чего только может пожелать мальчишка. Весь дворец превратился в рай для ребенка. Когда пошел дождь, люди не помнили себя от радости; все колодцы в городе наполнились до краев, по канавам и трубам текла вода. На следующее утро от самого Порта ко дворцу выстроились очереди; горожане несли в дар айву и бесценные сливы, золотые монеты и шелка, кольца и туники, музыкальные инструменты, всевозможных животных, тысячи свитков со сказками и рисунками. Но в основном — игрушки. К Архону стеклись все развлечения и игры, какие только есть на свете, но не с кем было в них поиграть. Он стоял на крыше в серебряной маске, маленький и безмолвный, и с благодарностью махал дарителям.

Мирани подошла к лестнице и поглядела вверх.

— Алексос! Где ты? Это я, Мирани.

Никто не имел права разговаривать с Архоном, никто не видел его лица. Но она, Сетис и Орфет нарушали это правило. Орфет однажды поклялся, что даже смерть не разлучит его с мальчиком, вошел в покои, уселся и сказал: пусть только кто-нибудь попробует выгнать его. Аргелин не стал и пытаться. Вместо этого он в тот же вечер начал присылать вино.

Целыми бочками.

Вина красные и белые, с виноградников Пароса. Перегнанный спирт в амфорах, привезенный купцами из-за морей. Сладкий мед и хмельное пиво из ячменя.

Для погребов Архона.

Да, с горечью подумала Мирани, поднимаясь по широкой мраморной лестнице. Аргелин сумел расправиться со своими врагами. Просто дал им то, чего они хотели. Исполнил заветные мечты.

Кроме нее. Он не знал, чего она хочет.

«Знать — это дано только Богу».

На четвертой ступеньке она остановилась.

— Где ты?

«В комнате-джунглях, Мирани».

По левую руку высилась большая дверь, окованная бронзой и украшенная изображением Скорпиона. Она, скрипнув, отворилась, и Мирани вошла.

Эта комната превратилась в лес: полы были устланы дерном, к потолку вздымались высокие деревья, увитые лианами и утыканные искусственными ветвями. Через распахнутые окна впархивали бабочки, привлеченные нектаром экзотических цветов; среди крон, чирикая, сновали стайки крохотных ярких птичек. По ветвям скакали обезьяны всех пород — большие бабуины и мелкие серые мартышки с малышами, цепляющимися за материнский живот; длиннохвостые лемуры раскачивались на ветках и с визгом и шелестом кувыркались в листве. С ними резвился и Алексос — он висел вверх тормашками, уцепившись коленями за ветку, и кормил кусочками яблока шимпанзе величиной с него самого.

— Мирани!

— Боже мой, Алексос! — воскликнула девушка. — Ты же упадешь!

— Не упаду. У меня ловко получается. Смотри, как мы с Эно умеем! — Он раскачался, и ему на спину, вереща, вскочила маленькая коричневая обезьянка — его любимица. Мальчик соскользнул по веревке, опять повис на ветке, потом перекувырнулся и, взъерошенный и запыхавшийся, спрыгнул на густую траву рядом с Мирани. — Видела?

Он подрос. Щеки раскраснелись, в глазах блестело озорство, но его красота была красотой Бога. Поддавшись внезапно нахлынувшему отчаянию, Мирани опустилась на увядающую траву и обхватила руками колени.

— Он вернулся? Дал о себе знать?

— Нет. — Мальчик посмотрел на нее, и его радость поблекла. Он присел на корточки. — Я разослал слуг искать его повсюду.

— А в погребах смотрели?

— Туда мы заглянули в первую очередь. Два дня назад он был здесь, Мирани, и наигрывал на арфе печальные песни, те самые, которые он пел мне много лет назад, когда я еще не стал молодым. Потом мы играли в прятки, и тут что-то произошло, я никак не мог отыскать его. — Мальчик нахмурил брови. — Бедный Орфет. Это я виноват.

— Почему ты?

— Разве не понимаешь? Он исчез потому, что не мог больше складывать песни. От этого он загрустил. Я обещал ему, что, когда стану Архоном, мы отправимся в дальнее путешествие, туда, где рождаются песни. Но я забыл об этом, Мирани, потому что у меня стало очень много игрушек, и надо было участвовать в церемониях, лечить детей наложением рук, разъезжать в носилках и махать всем, кто приходил поприветствовать меня. Я позабыл о песнях. И боюсь, он один отправился их искать.

Мирани покачала головой.

— Он бы не ушел, не предупредив нас.

Архон внимательно всмотрелся в ее лицо.

— Ты думаешь, его похитил Аргелин?

— Орфет пытался убить Аргелина. Генерал давно установил слежку за дворцом. Если Орфет вышел за ворота, там его наверняка поджидала стража.

Испуганно умолкнув, оба смотрели, как два лемура с визгом дерутся из-за абрикоса. Потом Алексос встал.

— Мирани, тебе придется сделать кое-что еще. Сегодня ночью. Ты должна спуститься в Царство Теней и поговорить с моим братом.

— С Креоном?

— Я видел его во сне. Он стоял среди тьмы и держал в руках сферу, Сферу Тайн. Он сказал: «Брат, она ждет тебя. Пришли за ней».

Алексос взял девушку за руку — его пальцы были холодны.

— В моем сне, Мирани, нас со всех сторон окружали горы. Ледяные горы. Серебряные. А Сфера у него в руках росла и росла, пока не заполнила собой всю ночь. Тогда горы раскрылись и впустили ее. И на ней были письмена. Это была сама Луна!

— Чей, говоришь, это рог?

— Единорога. — Торговец вложил в руки Сетиса длинный витой предмет. — Это такое животное вроде лошади. Живет далеко на Западе. За краем земли.

Сетис повертел в руках диковинную вещицу.

— Если он живет за краем земли, то как ты это достал?

Купец подмигнул.

— Достал — значит, достал. Товары часто переходят из рук в руки. Смотри. Эти камушки называются «громовые стрелы». Держи такую в доме — и в него никогда не ударит молния. Их добывают из глубин земли.

Сетис выбрал себе один камушек. Небольшая закрученная раковина из камня, с зубчатыми краями.

— Сколько хочешь за нее? — поинтересовался он.

— Шестьдесят. За весь мешок.

— Сорок.

— Пятьдесят.

Сетис кивнул и, ловко орудуя стилем, вписал в свиток еще одну строчку.

— А рог единорога? Для чего он нужен?

— Лекарство. — Купец прислонился к обшивке своего корабля. Носовая фигура сирены нависала над каменистым пляжем. — Лекари и знахарки толкут его в порошок. Исцеляет любые хворобы. Ветры в животе, колики, язвы. И женщинам полезен. — Купец опять подмигнул. — Сам знаешь для чего.

Сетис не знал и сомневался, хочет ли знать. Но решил, что сумеет с выгодой перепродать диковинку, и кивнул.

— Это весь твой товар?

— Весь, писец. Разве что… — Купец оглянулся на рабов, убедился, что все они уже поднялись на борт, и склонился к Сетису, обдав его жарким дыханием. — Разве что тебе приглянется нечто особенное.

— Особенное?

— Редкая вещь. Драгоценная. Такие встречаются раз в жизни.

Сетис вздохнул. Этого и следовало ожидать. Самая большая невидаль всегда припасается напоследок.

— Кажется, догадываюсь. Яйцо феникса. Или нет, летающий гиппогриф. Или зубы дракона, из которых, если их посеять, вырастет целое войско.

Купец отступил на шаг. Его обветренное, дочерна загорелое лицо нахмурилось.

— Давай, писец, издевайся над бедным торговцем. Ты парень ученый. И в буквах разбираешься, и в цифрах. Но есть на свете вещи, о которых даже ты не знаешь. Дары самих богов.

Сетис кивнул с высокомерной улыбкой.

— Не сомневаюсь. И что же это такое?

Купец тщательно вытер руки о тунику. Потом поднял глаза:

— Господин, это звезда.

— Звезда?

— Да. — Купец благоговейно взглянул на собеседника.

— Да брось ты, — коротко рассмеялся Сетис. — Я что, похож на дурака? Откуда ты ее взял? Приставил к небу лестницу и вскарабкался?

Некогда ему заниматься глупостями. Повозка должна была прибыть на склад еще час назад; торговец задержал его, а товары надо спрятать, пока не вышла на работу следующая смена. Если Надзиратель заметит, что он доставляет в Город контрабанду, придется отстегнуть ему часть прибыли.

Но купец пропустил колкость мимо ушей. Крикнул что-то рабам на палубе на причудливом островном диалекте. Один из рабов ушел, а торговец вернулся к делу.

— Три ночи назад, — тихо сказал он, — мы шли по морю между Гекладами и рифами Скории. Воды там бурные, так что я сам стоял за штурвалом. Ночь была ясная, луна еще не взошла, звезды как на ладони — и Охотник, и Псы, и Скорпион. И тут вспыхнул свет, от хвоста Скорпиона протянулась яркая черточка, и что-то упало в воду прямо перед носом корабля — плюх! И зашипело.

По берегу приближался раб с тяжелой ношей. Сетис раздраженно вздохнул.

— Если хочешь загнать мне какой-нибудь обшарпанный камень…

Торговец взял у раба мешок.

— Никакой не камень. Мы склонились через борт и увидели ее глубоко на дне. Ее блеск пробивался через толщу воды. За ней нырнул Антон — он всегда достает жемчужины. Взгляни, писец. Твой Архон наверняка захочет купить звезду.

Он неторопливо разворачивал ветхую тряпицу. Когда складки разошлись, лицо торговца внезапно озарилось сиянием, от которого тот аж зажмурился. Купец победоносно глянул на Сетиса.

Юноша вытаращил глаза. Он был так потрясен, что на краткий, но роковой миг даже выдал свое волнение. В руках купца, в складках замызганной тряпицы сверкала капля чистейшего света. Стекловидный кристалл блистал ярким белым огнем; из-за этого сияния на песке стала видна еле заметная тень торговца. Раб переминался неподалеку, не в силах отвести глаз.

Сетис вздохнул, облизал губы и хрипло проговорил:

— Горячая?

— Нет. Мы боялись обжечься, но она холодна. Возьми, писец.

И он осторожно вложил хрупкий кристалл в руки Сетису. Тот прищурился от яркого света, уловил слабый металлический запах, довольно приятный. Покачал головой.

— Философы говорят, звезды прикреплены к самой внешней из небесных сфер.

— Значит, одна расшаталась. А что же это еще, как не звезда? Маленькая, сам видишь. — Купец обернулся, увидел раба и угрюмо мотнул головой. Когда тот ушел, он бросил пристальный взгляд на Сетиса и сказал: — Конечно, такие вещи стоят дорого.

Юноша с трудом оторвал взгляд от звезды. Перед глазами всё расплывалось, взор застилали радужные пятна. Он накрыл сияющую звезду тряпицей и кивнул.

— Не сомневаюсь.

Оба впились друг в друга взглядами. Начал купец:

— Пятьсот сиклей.

Сетис с нарочитой небрежностью пожал плечами.

— И речи быть не может.

— Даже за звезду?

— Да хоть за десяток. — Он вложил огонек обратно в руки торговцу. — К тому же что мне с ней делать?

Оба понимали, что ему хочется заполучить звезду. Торговец задумался.

— Как я уже сказал, милость Архона…

— Я и без того друг Архона. — Сетис торопливо подвел итог, достал кошелек из кармана и принялся отсчитывать монеты.

— … и господина Аргелина…

— Вряд ли звезда его позабавит.

— … и Девятерых…

— Они мне тоже друзья. — Сетис затянул шнурок на кошельке и убрал его в карман. Окликнул нетерпеливо ожидающих рабов; те тотчас же подхватили оглобли повозки и покатили ее по крутой тропинке к дороге. Если они поторопятся, то поспеют вовремя.

Купец вздохнул.

— Ладно, четыреста. Только из личной симпатии. На рынке я бы выручил шестьсот.

— Тогда принеси ее в Порт, заплати пошлину Аргелину, аукционный сбор, налоги…

Оба замолчали. Потом торговец горестно покачал головой.

— Слишком уж ты заносчив, сынок. Когда-нибудь это выйдет тебе боком. Это, и еще твоя жадность.

Сетис пожал плечами.

— Моя цена — две сотни. Я не знаю, что это такое, могу только верить тебе на слово.

— Ты сам видишь, что это такое. — Раздраженный торговец посмотрел на море. Начинался прилив. — Ладно, ладно. Двести пятьдесят. Или попытаю счастья в другом месте.

Сетис сделал вид, что задумался. Оба понимали: это было притворством.

— Заметано. — Он достал кошелек и отсчитал сто сиклей. — Возьми. А завтра пришли человека в Город, пусть спросит Палату Планов. Я работаю там вторым архивариусом. Он получит остаток. — Он вскинул руки, отметая возражения. — У меня при себе больше нет. Я же не знал, что приобрету звезду.

Купец неохотно протянул ему сверток. Взяв его в руки, Сетис ощутил, как сквозь ткань в него почти незаметно вливается поток могущества. Примерно то же самое он чувствовал, когда нарочито небрежным тоном произнес «второй архивариус». Они обменялись рукопожатиями, торговец прикрикнул на рабов, и те оттолкнули лодку от берега. Сетис спешно вскарабкался по каменистому склону к тропе, проходившей над невысоким обрывом. Сапоги скользили по мягкому песку. Наверху он обернулся: корабль уже поднял якорь, моряки рывками ставили парус, хлопали на ветру канаты. Переводя дыхание, Сетис смотрел, как белый парус затрепетал, поймал ветер, надулся.

Только тогда он позволил себе взглянуть на сверток. Присев на каменистую землю, он снял с шеи шарф, осторожно вынул звезду из грязной тряпки и завернул в мягкий шелк. Белое сияние поразило его. Алексос будет рад. А когда новая игрушка ему наскучит, Сетис сумеет продать ее по двойной цене. Сияющая звезда! Светится в темноте! Он отбросил кишащую блохами тряпку и сунул тугой узелок за пазуху. Усмехнулся, вытер пот со лба. Самая выгодная покупка в его жизни! И так задешево!

Он выпрямился. Окрестности уже почти погрузились в темноту. Далеко на западе, над горами, садилось солнце, и далекие пики вырисовывались на фоне заката мрачными черными силуэтами. От них протянулись длинные тени. В Порту зажигали огни. В богатых домах на верхних ярусах террас ярко запылали факелы. Когда-нибудь он с отцом и Телией тоже поселится наверху. Они уже переехали из портового квартала в более приятный район. И это только начало.

Повозка с покупками уехала далеко вперед, и стук ее колес уже не слышался. Внезапно Сетиса со всех сторон окутало глубокое безмолвие пустыни. Ветер стих, осталось лишь легчайшее дуновение, от которого поскрипывали оцепенелые ветви деревьев, погибших от жажды. До Порта оставалось три лиги. В этих местах никто не жил, лишь изредка сюда забредали пастухи со стадами коз.

Сетис прибавил шагу. Покупки очень даже пригодятся. Большую часть он сможет загнать чиновникам в Городе и прикарманить прибыль. Кое-что отец продаст на рынке. Круглым счетом набежит несколько сотен, этого как раз хватит на арендную плату за новый дом…

Он остановился.

По дороге ему навстречу кто-то шел. Спешил, шаркая ногами, хрипло дышал — должно быть, запыхался.

Сетис проворно вытащил из сапога нож, сошел с тропы и спрятался за темными мясистыми листьями агавы. Разбойники! Говорят, их в пустыне полным-полно, и если они следили за торгом, то знают, что у него есть деньги. Проклиная себя за то, что отослал рабов, Сетис облизал пересохшие губы и затаил дыхание.

Шаги быстро приближались, послышался шорох и тихий вскрик — видимо, человек поскользнулся и с трудом удержался на ногах. Наверное, бежит в страхе, спасаясь от кого-то. В этом случае, холодно подумал Сетис, лучший выход — спрятаться, не высовывать носа и подождать, пока пройдут мимо. Не хватало еще быть убитым из-за какого-то незнакомца.

Он медленно присел на корточки, вжался в землю. Широкие кожистые листья холодили руки, нож вдруг показался жалкой игрушкой. Он попытался представить себе, как пустит оружие в ход, но содрогнулся при одной мысли об этом. Среди агав было очень темно. Раздался шорох листьев; значит, незнакомец поравнялся с ним. Потом темный силуэт остановился, проворчал что-то, выругался. Человек крупный, массивный. Склонился, снял с плеча сумку, достал оттуда какой-то предмет, из которого донесся плеск; запрокинул голову, поднес предмет к губам. Потянуло запахом дорогого вина. Сетис изумленно выпучил глаза.

Наверное, при этом он шевельнулся, издал звук.

Незнакомец стремительно обернулся.

Сетис замер, затаил дыхание. И тут с ужасом понял, что спрятаться не удалось. Откуда-то просачивался свет. Едва заметный, серебристый, он разгорался всё ярче, и в этом сиянии незнакомец прекрасно мог видеть его.

Звезда!

Незнакомец шагнул вперед, схватил его огромными ручищами и вытащил из-за куста. Сетис замахнулся ножом, но мясистая лапа незнакомца ловко разняла ему пальцы и зажала рот.

— Тише ты, бумагомарака. Это я, Орфет.

Орфет. Сетис вздохнул с облегчением. И в сиянии звезды разглядел знакомую лысую голову, щербатую ухмылку. Рука отстранилась, давая дышать.

— Что ты тут… — начал было Сетис.

— Слушай. За мной гонятся. Всю дорогу от Порта. Их двое, может, трое.

— Грабители?

— Головорезы Аргелина.

— Где они?

— Идут по пятам. Я уж думал, мне конец, но теперь… — Он сокрушительно похлопал Сетиса по спине. — Возьми свой перочинный ножичек и приготовься. Вдвоем мы сумеем с ними справиться.

Сетис отступил на шаг, развел руками.

— Ну уж нет. Я в этом не участвую. — Он уже слышал приближающиеся шаги, перестук конских копыт, лязг оружия. Их явно не один — больше.

Маленькие глазки музыканта стали как ледышки.

— Сетис…

— Нет! Неужели не понимаешь? Мне надо думать об отце, о Телии. Если со мной что-нибудь случится…

— Однажды я спас тебе жизнь. Ты у меня в долгу, — эти слова были произнесены так тихо, что утонули в надвигающемся топоте.

— Беги! — шепотом посоветовал Сетис. — Еще успеешь!

Орфет не сдвинулся с места. С отвращением поморщился.

— Я тебя вытащил из той ямы в гробнице. Надо было отпустить. Кругом ищешь выгоду, думаешь только, как спасти свою вонючую шкуру. Прав был твой отец.

— При чем тут мой отец?

Орфет сплюнул и отвернулся.

— Однажды он сказал о тебе… — Толстяк презрительно фыркнул и покосился на Сетиса. — Проваливай. Мне не нужен трусливый мальчишка. Одного хочу — чтобы Мирани увидела, какое ты никчемное дерьмо.

Раздался крик. Орфет сжал в одной руке свой нож, в другой — нож Сетиса и приготовился к драке.

Разозлившийся Сетис отступил на шаг.

— Слышал? — прорычал Орфет. — Беги. Заройся среди пергаментов и монет.

— Ты еще успеешь убежать! Пойдем со мной!

— А с какой стати? — Толстяк поднял голову и впился взглядом в приближающихся всадников. — Зачем спасаться, если песни всё равно больше не приходят?

Двое всадников с копьями низко нагнулись в седлах. Орфет раскинул руки и в безумной ярости закричал:

— Вот он я! Слышите, гады? Идите сюда! Убейте меня! Убейте!

С тошнотворным глухим стуком один из преследователей наехал на него. Сетис бросился бежать. Пригнувшись, нырнул в заросли колючек, споткнулся, угодив ногой в лисью нору, и вскочил, опять побежал, не оглядываясь, презирая себя. Сзади, с дороги, доносились крики, стоны, лязг металла. Чуть не плача от злости, юноша подумал: разве двоим безоружным выстоять против целого отряда с мечами и копьями? Орфет сошел с ума, он всегда был чокнутым, с самого начала. Ну почему он, Сетис, должен идти на смерть за компанию с ним?!

Огибая каменистую россыпь, юноша снова споткнулся, рухнул ничком и остался лежать, вытянувшись во весь рост. Дыхание с хрипом рвалось из груди, в ребра больно ткнулось что-то твердое. Звезда. Какое-то насекомое проползло по шее и свалилось. Сетис перекатился на спину. Грудь тяжело вздымалась.

Ночь стояла тихая.

Высоко в небе над пустыней сияли звезды, тысячи мерцающих бриллиантов. Откуда-то тянуло дымом, обломанные колючки низкорослых пахучих трав щекотали спину.

Голоса. Смех. Лязгнул меч, задвинутый в ножны.

Орфет продержался недолго.

Неужели они его все-таки убили? Или увели к Аргелину? Это более вероятно. Генерал наверняка пожелает сам прикончить его. Своими руками.

Эта мысль поразила Сетиса. Он вскочил и пустился бежать. По кустам и пустынным колючкам, не разбирая дороги, пригнувшись к земле, обратно к Порту. В одном месте дорога проходила по самому краю обрыва, по узкому предательскому карнизу над чашей потухшего вулкана, в кратере которого и раскинулась вся бухта. Им не миновать этого места. Тут он и устроит засаду.

Юноша вовремя остановился возле края пропасти, осознав, что далеко внизу под ногами плещется море, черное, мерцающее отражениями огней. Сетис торопливо сгреб сухие ветки, положил поперек тропинки большой сук, отыскал еще один и взвесил в руке. Сук обламывался по краям. Невелико оружие.

Они приближались. Он скользнул в тень на дальней от моря стороне тропы, скорчился. Душу наполняла какая-то мальчишеская отвага. Руки, сжимавшие трухлявую корягу, дрожали.

Орфет был жив. Солдаты связали его и волокли на длинной веревке позади лошадей. Как только ему удавалось подняться на ноги, они дергали за веревку, и музыкант опять падал. Солдаты хохотали. Один из них приложился к винной фляге.

Сетис надеялся, что у музыканта осталось хоть немного сил. Одному ему не справиться. «А ты, — сердито подумал он, обращаясь к Богу, — ты-то куда смотришь? Разве не можешь помочь?»

«Я послал тебе звезду. Чего еще ты хочешь?»

Это не голос. Скорее мысль, прозвучавшая в голове. Мирани рассказывала, что разговаривает с Богом. У нее это тоже происходит так? Он глубоко вздохнул, достал сверток, зубами развязал узел. Изнутри брызнула ниточка света. Он опять завернул звезду в платок.

— Это еще что такое?

Солдаты замедлили шаг. Один из них медленно вышел вперед. Лошадь встряхивала гривой, тихо ржала от волнения. Когда он проходил мимо, Сетис сглотнул подступивший к горлу комок. Он сознавал, что от испуга не сможет даже шелохнуться.

А потом прыгнул.

Лошадь шарахнулась, прянула вбок; он подскочил, схватил солдата за руку и стянул на землю. Трухлявая ветка с отвратительным глухим стуком обрушилась врагу на голову. Сетис развернулся и выхватил звезду.

— Орфет! — крикнул он.

Ночь взорвалась. Из его рук полилось сияние, и сквозь светящуюся дымку он едва разглядел, что вторая лошадь в панике взвилась на дыбы. И тут над обрывом с новой силой вспыхнула драка. Свирепо взревел Орфет. Что-то стукнуло юношу по руке; он крутанулся и изо всех сил рубанул корягой. Мимо просвистело копье, ударилось о землю. Посыпались камни, и половина узкой тропинки обрушилась в море. Попятившись, Сетис заметил второго солдата, и в тот же миг у него над головой сверкнул меч. Он едва успел увернуться. Звезда выпала из рук и покатилась к обрыву. Он кинулся за ней, но пальцы беспомощно скребли по камням и песку. Тут над ним вырос солдат, и на лицо юноши обрушился удар. Выплевывая кровь, Сетис брыкался и вопил. Кое-как стряхнул с себя солдата, на миг встретился с ним глазами и увидел поднятый меч. Тут откуда ни возьмись налетел Орфет, сграбастал солдата, отшвырнул его, ударил кулаком в живот и скинул с обрыва.

Пронзительный крик разорвал ночь, и стало невероятно тихо.

Одна из лошадей стояла неподалеку, поводья безвольно свисали. Вторая ускакала, но, скорее всего, недалеко. Сетис, пошатываясь, поднялся.

— Я что, убил его?

— Да ты и мухи не убьешь. — Орфет склонился и осмотрел солдата, которого Сетис огрел дубинкой. — Скоро очухается. — Он схватил раненого за плечи и потащил к обрыву.

— Нет! — От удара лицо онемело, Сетис говорил с большим трудом. — Пусти его!

Орфет даже ухом не повел.

— Нельзя оставлять свидетелей. Они тебя видели.

— Они видели только свет! Орфет, прошу! Я же вернулся к тебе. Ты у меня в долгу.

Толстяк с безмолвным отвращением сверкнул на него глазами. Потом уронил солдата на тропу, как мешок с зерном. В первый миг Сетису показалось, что он все-таки собирается столкнуть несчастного вниз, но музыкант лишь нагнулся и обшарил его карманы. Забрал меч, нож, несколько монет и выпрямился.

— Я бы на твоем месте, бумагомарака, не жалел его. Потому что если он тебя разглядел, можешь попрощаться со своим теплым местечком. — Орфет подошел к обрыву и подобрал звезду. — Это еще что такое?

Сетис выхватил у него находку.

— Это мое. Пошли. Надо отсюда сматываться. — Он завернул звезду в шарф и сунул ее за пазуху; маленькие глазки Орфета удивленно ловили каждый лучик.

— Светится.

— Потом объясню. Я ее купил. — Сетис поднял взгляд и застыл как вкопанный.

Солдат очнулся и уже стоял на ногах.

Кричать было некогда. Враг ринулся на них, толкнул Орфета, и тот с распростертыми руками пролетел мимо Сетиса. Падая, он взвыл; веревка, всё еще обвязанная вокруг пояса, заскользила вслед за ним вниз с обрыва, молниеносно исчезая с глаз; Сетис кинулся на нее, схватил, и внезапный рывок сбил его с ног, обжег ладони, потянул за собой.

Его взметнуло в воздух. Он полетел.

Навстречу камням, брызгам и ужасу.

В черную пучину моря.