"Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи" - читать интересную книгу автора (Жиганец Фима)Рассказ блудной жертвы«КАРМАШ» – СПЕЦИАЛЬНОСТЬ БЛАГОРОДНАЯ, НО НЕРВНАЯ. Я говорю о старых щипачах, а не об нынешних бабуинах. Эти только и могут, что мойкой махать налево-направо, писаки[50] сраные. Народу только одёжу портят, а клиент нервничает, психует. Ты, урод, технично ему воткни в нутряк[51], чтоб он даже не щекотнулся! Или попробуй дурочку разбить[52], которую дамочка прижала к своим грудям, как младенчика, и глаз с неё не спускает. Вот это искусство, ради этого жить стоит! Я, между прочим, с самим Трактором бегал[53], в Ростове-папе, ещё в лохматые годы… Чучело, Трактора он не знает! Ну, об чём с тобою базлать[54], володя[55] лоханутый. Ты ж лопатника[56] от лопаты не отличишь. А у меня – семейная династия. Жена моя, Валя Золотая Ручка (сколько карманниц знаю, почти все – Золотые Ручки), семь лет в киевском метро хохлов бомбила[57]. Потом, как в Чернобыле мирный атом наебнулся, она, конечно, свалила в первопрестольную, где мы с ней и снюхались в районе ВДНХ. Москва, я вам доложу, – город хлебный. Но мусарня достаёт конкретно. Разные регистрации, прописки, расписки… День такой кантовки – теряешь год здоровья. А тут ещё Валя забрюхатела, ей уж тридцать пять годков было, последний шанс, значит. Ей нерьвничать врачи запретили. Я и решил податься куда потише. В любимый мой город Ростов-на-Дону. Валюха сперва тоже держала стойку, щипала граждан по автобусам – резину гоняла. Несмотря что пузцо уже было пятимесячное. Даже надеялась, что беременность – это навроде как фортяк[58]: кто ж на мамочку подумает нехорошее? Только на деле всё вышло как раз наоборот. То есть плохого, конечно, не думали, но для работы создавали невыносимые условия. Как только садка[59] нормальная или давка в салоне – сразу проходите, садитесь, да ещё норовят у окошка место уступить! И ведь не втолкуешь, не отмашешься. Да и ребятёнком рисковать в этой толчее опасно. Сплющит ему внутрях башку, и будет вроде как Витя Рыжий… Чё ты, Витя, в натуре, это ж так, к слову пришлось! Остался я один за кормильца-поильца, как отважный челюскинец. Работали мы с местными пацанами грамотно, маршруты расписаны, никакого базара и разборок. Время от времени менялись, чтоб не примелькаться. Я втыкал обычно от центра к Северному, в час пик – утром и вечером. А так – на тучах[60] тёрся: «Гулливер», Сяо-Ляо (рынок китайский на Темернике)… Тихари[61] в Ростове – народ гадский. Я тут первый свой срок заработал. Внагляк пришили, как Жеглов Кирпичу. Только мой мент мне не гаманец подсунул, а дежурный пакетик с наркотой. Вот, блядь, дожился: честного шпанюка в наркомы[62] записали! Ну, это нынче все кругом нюхают да ширяются, а в те года ширмачи такого дела не признавали. Квалификация теряется, пальчики мандражат. А профессия тонкая, деликатная… Короче, как приземлились мы с Валюхой на Тихом на Дону, я годков девять чистоделом[63] отбомбился. Валюха девку родила, Ксюшу, от делов босяцких отошла понемногу. Пристроил я жену к кентам своим в ларёк на базаре (у меня немало корешей в торгаши перекантовались). Деваха в школу пошла… И вот стал я соображать, что сел не в свой вагон. Правильно в старые времена запрещалось по воровским понятиям жулику семью заводить. Потому как не выходит совмещать приятное с полезным. Когда босяк ничем не связан, то и башка не болит, и проблем нет. А тут Валюха начинает зудеть: сколько можно по хаткам шляться, и сколько можно Ксюше про папаню брехать, и сколько можно по карманам бегать… Меня, конечно, псих кроет, начинаю на горло брать, хоть сам врубаюсь, что правильно баба рамсы раскидывает: тяжко сидеть на двух стульях одной жопой. Вот в таких суровых настроях и попёр я однажды утром на свою карманную работу. Так где-то, к полвосьмому. Самый цвет! Ну, за своё маракую, а между делом садку давлю. И как-то машинально толпа меня подхватила да втиснула внутрь салона. Хорошо, тесно, народу набилось, как сельдей! А у меня все Валька с Ксюхой из головы нейдут. Шо-то там на ремонт в школу надо сдавать, ещё какую-то херню сбаламутили на родительском комитете… Насчёт хаты решаю в уме, вроде наклюнулась двухкомнатную снять, дороговато, правда, придётся втыкать в две смены в ударном темпе. А сам автоматом пассажиров по верхам мацаю. Гоп-стоп, вот и кожа[64]! Правый сбоку, щас аккуратно, двумя пальчиками… И вдруг – хлоп! Сразу с двух сторон – ласты за спину, аж хрустнуло чего-то: – С добрым утром, батяня! Чую: в надёжные руки попал. Не рюхнешься. Лапы мне добры молодцы чуть не до ушей заломили. – Пустите, быки! – кряхчу. – Произошла трагическая ошибка… А весь салон хохочет до усрачки: – Вот клоуна господь послал! Это ты верно, батя, врезал насчёт трагической ошибки! Разуй глаза, болезный… Огляделся я… Мама родная! В автобусе половина пассажиров нормальная, люди как люди. А остальные – формовые! Причём кто-то – в «зелёнке»[65], а большинство – «цветные»[66]. Рейд у них, что ли, по отлову ширмачей? – Совсем ты, дядя, на старости лет обалдел, – говорит мне майор с брежневскими бровями. – Ты бы хоть глядел, куда щеманулся. Это же служебный автобус областного УВД! – Вот же обнаглели эти жулики, – удивляется молоденькая такая дивчина, смазливая – видать, паспортистка или секретутка. – Им уже общественного транспорта мало, лезут прямо в объятия милиции. Что же дальше будет? – Дальше к тебе в объятия полезу, – не выдержал я. – Искуплю вину честным трудом, настрогаю симпатичных ментяшек… – Дайте ему по морде! – кричит эта машинисточка. – Нет, я сама ему дам по морде! – Лучше, – говорю, – просто дай. Народ хохочет, фифу не пускает. А один литер[67] меня даже поддержал: – Ирочка, последнее желание приговорённого положено исполнять! В общем, весело докатили. Я даже в рыло не схлопотал. Зато срок схлопотал. И главное – быстро. Под следствием не мурыжили: ать-два – и в дамки! По блату, что ли? *** – ВОТ ВАМ НАГЛЯДНЫЙ ПРИМЕР, что от добра добра не ищут, – многозначительно подытожил Ваня-Ломщик. – Спалился бродяга ни за грош, как влез в чужое стойло… Рассказ поучительный, но муторный. Подпортил ты мне настроение, Кишеня. – Да, чего-то не смешно, – подтвердил и Енот. – С такими байками мы себе перегадим всю малину. Ты, что ли, на подходе? – обратился положенец к широкоскулому приземистому арестанту лет тридцати пяти. – Ну, валяй. Только не дави на жалость. Тут у каждого своих проблем – выше крыши. Про что гнать-то будешь? – Про Алтай, – сообщил арестант кратко. – Бродяжил там, что ли? – Ну, не то чтобы… – Рассказывай про не то чтобы. |
||
|