"Бирюзовая маска" - читать интересную книгу автора (Уитни Филлис)

X

Когда Гэвин отвез меня обратно в дом и сразу же вернулся в магазин, я тотчас пошла в кабинет Хуана Кордовы, захватив с собой коробку с маской и дневником. Клариты не было видно, и дверь кабинета была открыта.

— Входи, — сказал Хуан, когда я появилась в дверях.

Я поставила коробку ему на стол.

— Я хочу, чтобы вы посмотрели вот это.

Он не взглянул на коробку, потому что не отрывал от меня глаз, пока я подходила к нему.

— Откуда у тебя эти серьги?

— Их дала мне Кларита. Они принадлежали моей матери. Гэвин говорит, что это вы подарили их ей.

— Сними их! — хрипло сказал он. — Сними!

Я поняла, что он испытывает боль, и, вынув из ушей маленьких птичек зуни, положила их в сумочку. Потом без предисловий открыла коробку и, достав оттуда маску, положила ее перед ним. На этот раз я уже была более подготовленной и меньше испугалась при виде ее ужасного лица.

— Вы знаете что-нибудь об этом? — спросила я.

На мгновение мне показалось, что маска вызвала у него какие-то нежеланные воспоминания, и его лицо исказилось гримасой боли. Но он взял себя в руки и стал разглядывать маску, ощупывая ее пальцами.

— Я думал, что с ней случилось. Один мой приятель-индеец подарил мне ее давным-давно, когда еще дети были маленькими. Она их завораживала, и обычно мы держали ее на стене на ранчо. Это замечательная работа, хотя и не вполне традиционная. Она была сделана не для какого-нибудь ритуала, а просто потому, что мой приятель был художником и хотел создать что-то свое. Где ты ее нашла?

— В комнате Кэти на ранчо, — сказала я. — Меня отвез туда Гэвин, потому что Кэти передала мне кое-что. Когда я нашла эту маску, я ее узнала.

В его лице, напоминавшем мне сокола, ничего не изменилось. Он просто повторил мои слова:

— Ты ее вспомнила?

— Я не понимаю откуда, но я знаю ее. И она меня пугает. Я подумала, может, вы можете мне сказать, почему.

— Почему она тебя должна пугать? Ты, наверное, видела ее на стене гасиенды, когда была маленькой, но насколько я помню, ты ее никогда не боялась. Наши с Кэти дети иногда играли с ней, когда были маленькими, хотя я запрещал им это. Я не хотел, чтобы они сломали это произведение искусства, но видишь, здесь есть щербинки на дереве и на краске, и не хватает нескольких камешков. Я помню, однажды я застал Керка Ландерса, когда он нацепил на себя эту маску и скакал по гасиенде. У него тогда была склонность к пантомиме, и иногда получалось очень забавно.

Хуан глубоко вздохнул.

Но мне все это ничего не говорило.

— Я ходила к ручью, — сказала я ему. — Меня туда отвел Пол Стюарт. Он подумал, что я могу что-нибудь вспомнить, если увижу место, где это случилось.

— И ты вспомнила?

— Только большой тополь. Его я помню. Все остальное стерлось. Почему все же бабушка Кэти выбрала для пикника именно это место? Почему не поесть в более комфортабельной обстановке на собственном патио?

— Стены — она хотела убежать за них на открытое пространство.

— Я тоже иногда этого хочу, — призналась я. — Но теперь я хочу вспомнить это место. Вы сказали, что мне поможете. Когда же вы начнете?

Наверное, он хотел, чтобы его улыбка была доброй, но она получилась немного жестокой.

— А почему не теперь? Садись и расслабься, Аманда. Ты вся напряжена, как заведенная пружина.

Я положила маску обратно в коробку. Дневник я покажу ему позже.

— Если вы не возражаете, я бы хотела пока оставить ее у себя. Может, она поможет мне что-нибудь вспомнить.

— Оставь пока, — сказал он. Я села на стул напротив Хуана в ожидании. Несколько секунд он сидел в задумчивости, и в опущенных уголках его рта читалась печаль. Он закрыл глаза, и когда начал говорить, так и не открыл их.

— Ты, наверное, знаешь, что в тот день я не пошел на пикник. Когда Гэвин привел тебя обратно, Кэти уже сообщила мне обо всем, что случилось. Я был болен, и она не позволила мне пойти на то место, хотя ей самой пришлось это сделать. Я сидел здесь в комнате и горевал, потому что потерял свою дочь при таких ужасных обстоятельствах и потерял также своего приемного сына. Гэвин привел тебя ко мне. Ты была бледна и больше не плакала, хотя на твоих щеках были видны следы слез. Ты сидела у меня на колене, склонившись головой мне на сердце, и мы пытались утешить друг друга. Ты помнишь что-нибудь?

Я, как и Хуан, закрыла глаза и постаралась разбудить свою память. Помнила ли я сильные руки, обхватившие меня, и большое, сильное сердце, удары которого я чувствовала тогда своей щекой? Эта картина казалась мне очень реальной, но я не знала, было ли это памятью.

— Через какое-то время ты начала что-то бормотать. Ты сказала, что твоя мама упала и что кто-то в крови. Я крепко держал тебя и пытался с тобой поговорить. Я сказал тебе, что твоя мама никогда никого не обидела бы по своему собственному желанию и что, наверное, Керк ее так разгневал, что она потеряла голову.

Я открыла глаза.

— Это и есть те смягчающие обстоятельства, о которых вы упомянули?

— Да, возможно. Я не мог объяснить это ребенку, но когда Керку пришло в голову, что он хочет жениться на твоей матери, я отослал его. Она была слишком юной, чтобы выходить замуж, а он был слишком молод, чтобы брать на себя эту ответственность. Я сказал ему, что ему нужно уехать из дому и доказать, что он на что-то способен. А когда они оба немного повзрослеют, тогда решим. Когда он вернулся, прошло почти десять лет, и Доротея вышла замуж за Уильяма Остина. Он был не тем человеком, которого я бы ей выбрал, но она с ним была счастлива. Я должен был это признать. Потом вернулся Керк, он не хотел поверить, что она для него потеряна. Без сомнения, у него за это время были разные любовные связи, но что-то заставило его вернуться к Доротее. Она не хотела его больше, и у нее был наш горячий вспыльчивый нрав Кордова.

Это была совсем не та история, которую рассказала мне Элеанора — что Доротея выстрелила из пистолета, потому что ее «отвергли». Но, как мне показалось, этот рассказ был более близок к настоящей правде.

— А ты разве не помнишь? — сказал дедушка.

— Что?

— Однажды между ними что-то произошло, она на него очень рассердилась. Он сказал ей, что пойдет к твоему отцу и расскажет, что в юности они любили друг друга. Я думаю, что к этому времени для Уильяма это уже не имело бы значения. Но твоя мать очень рассердилась и ударила Керка по лицу. Ты присутствовала при этом, Аманда. Вы были в гостиной, она не очень изменилась с тех пор.

Я как будто услышала из прошлого звук пощечины. Словно сквозь туман я увидела красивую разгневанную женщину, замахнувшуюся рукой. Я испугалась, но она гневалась не на меня. Когда мужчина ушел, она схватила меня на руки и прижала к себе. Я даже почти вспомнила запах духов, которыми она пользовалась.

— Ты вспоминаешь, да? — сказал Хуан Кордова.

Я потерла глаза руками.

— Немного. Кое-что.

— Хорошо. Значит, начало положено. Не нужно стараться вспомнить многое сразу. В другой раз мы еще попробуем.

— Но то, что я вспомнила эту пощечину, еще не продвинуло меня в истории с пикником.

— Это начало. Ты можешь рассказать об этом Полу. Я полагаю, ты общаешься с ним, несмотря на мои предостережения?

— Но зачем мне рассказывать ему это?

— Он должен понять, что Керк мучил твою мать. Что он вынудил ее сделать то, что она сделала. Если он действительно намеревается написать эту книгу, я бы хотел, чтобы он был мягок по отношению к Доротее. Помни, что Пол знал Доротею в те времена. Он знал о ее диком нраве — о крови карлицы, текущей в нас всех.

Я прервала его взмахом руки.

— Опять эта фраза — «кровь карлицы»! Элеанора сказала ее мне, и однажды об этом упомянул мой отец. Что это значит? Вы должны мне рассказать.

— Да, — сказал он. — Пора тебе узнать.

Он открыл верхний ящик письменного стола и, вынув связку из двух ключей, ощупал их пальцами, как будто на ощупь он их лучше различал, чем глазами. Затем он пришел к какому-то выводу, бросил ключи обратно в ящик и задвинул его.

— Не теперь, — сказал он. — Мы пойдем, когда будет темно и никто не будет за нами следить. После обеда приходи ко мне, я тебе что-то покажу. Ты имеешь право знать все наши семейные секреты. Может, когда-нибудь ты будешь отвечать за них. Но сейчас я устал. Приходи позже. Por favor.

Но я не могла с ним так просто расстаться.

— Я приду, но есть еще кое-что, что я хочу показать вам сейчас.

Со дна коробки я достала дневник Кэти и положила его перед ним. Мне не нужно было спрашивать, знал ли он, что это — он сразу же его узнал и, потянувшись к нему, открыл первую страницу и взглянул на число.

— Этой книги и не хватало, — сказал он. — Она вела дневники много лет — задолго до того, как заболела. Когда Кэти умерла, я перечитал их все. Но среди них не было книги за тот год. Ты нашла ее на ранчо?

Я кивнула.

— Она была в коробке вместе с маской и другими вещами.

— Я просил Клариту поискать ее, но она так и не нашла. Или, по крайней мере, так она мне сказала.

Я открыла дневник на его последних страницах, где были вырваны листы и остались только обрывки у корешка.

— Мы считаем, это сделали сегодня. Кларита выходила из дому?

Он остановил на мне злой взгляд.

— Она была здесь весь день. Несколько раз она заходила ко мне. Кларита такого не сделает.

— Чего я не сделаю? — спросила вдруг Кларита сзади.

Я повернула голову. На этот раз она не выглядела как испанская дама средних лет. На ней были коричневые слаксы и темно-красная блуза, она не надела никаких украшений. Эффект был неожиданным, она казалась моложе и более независимой от Хуана Кордова.

Он ответил ей холодно.

— Ты, я думаю, не поехала бы на ранчо и не стала бы рыться в вещах твоей матери. Ты бы не вырвала страниц из ее дневника.

— Конечно, нет. Кто-то это сделал?

Несмотря на ее отрицательный ответ, я почувствовала в ней напряженность.

— Расскажи ей, Аманда.

Я подчинилась.

— Так как Кэти передала мне, чтобы я поехала на ранчо, и оставила мне ключик, Гэвин отвез меня туда сегодня. Мы нашли там этот дневник с вырванной дужкой от замка и оторванными страницами. Не хватает тех самых страниц, в которых, очевидно, шла речь о пикнике и смерти моей матери.

— Эти страницы ничего бы не значили, — сказала Кларита. — Кэти знала только то, что с самого начала было известно нам всем.

— Я сказал Аманде, что ты весь день после обеда была дома и несколько раз заходила ко мне.

— Это правда. — Кларита говорила уверенно и с достоинством, но я решила, что или она говорит неправду, или Хуан ее защищает. Что-то держало ее в напряжении.

— Я нашла там еще одну вещь, — сказала я, вынув из коробки бирюзовую маску и показав ее ей.

Она вскрикнула и с отвращением отвернулась.

— Эта маска тебя раздражает? — быстро спросил Хуан, явно встревоженный.

— Ты очень хорошо знаешь почему, — ответила она. — Ее нашли там в тот самый день. День, когда погибли Керк и Доро. Ее держала эта девочка. Мама отняла у нее маску. А потом она упаковала ее в коробку вместе с другими вещами и отвезла их на гасиенду. Я не видела ее с тех пор. Эта маска предвещает дурное, Аманда.

— Я знаю, — сказала я. — Когда я ее увидела, я сразу же почувствовала сильный страх.

— Мне об этом никто не рассказывал, — голос Хуана звучал раздраженно. — Маска постоянно висела на стене на ранчо, но когда я был там в последний раз, маска исчезла, и я не спрашивал о ней. Как она могла очутиться на площадке для пикника?

Если у Клариты были какие-то соображения на этот счет, она себя ничем не выдала. Она просто протянула руку, чтобы взять дневник со стола, и хотела уже унести его, но я ее остановила.

— Пожалуйста, тетя Кларита, я бы хотела прочитать оставшиеся страницы, если можно. Я так мало знаю о моей бабушке. А эта книга расскажет мне о том годе, когда мне было пять лет.

Она отдала мне дневник неохотно, и я положила его вместе с маской в коробку, которую принесла с ранчо.

— Теперь я пойду к себе, — сказала я. — Вы хотите что-нибудь еще, дедушка?

Он больше не задерживал меня, и Кларита отступила в сторону, чтобы меня выпустить. Когда я выходила, Хуан сказал:

— Ты помнишь наши планы, Аманда?

Я сказала ему, что помню, и что после обеда приду к нему в кабинет.

Уже приближался вечер, и мою комнату пересекали тени, когда я в нее вернулась. На кровати все еще лежала «Эмануэлла» Пола Стюарта, но я не была готова в нее погрузиться. Дневник моей бабушки интересовал меня больше, потому что он мог осветить мне прошлое, тяжким гнетом нависшее над настоящим.

Я села в кресло у окна и стала перелистывать страницы. Кэти ярко выражала свою индивидуальность, и были страницы, которые я с удовольствием бы прочитала подробнее, но во мне росло беспокойство, заставлявшее меня читать, как будто я ждала какого-то открытия. Я как будто стояла перед закрытой дверью, зная, что я могу внезапно ее распахнуть и увидеть за ней что-то ужасное. Но моя рука не могла двинуться и толкнуть дверь. Что-то удерживало мою волю и сознание. Может, эта книга придаст мне силы распахнуть дверь.

Кэти любила жизнь и свою семью, но она не надевала розовые очки и не обманывала себя. Она жила в реальном мире, в котором она ясно отдавала себе отчет в том, кто есть кто и что из себя представляет — может, не всегда одобряя, но всегда любя их и позволяя им быть такими, какие они есть. В ее словах читалась любовь к ее мужу Хуану, но иногда он приводил ее в отчаяние. Она беспокоилась о Кларите и втайне молилась за нее.

Однажды она написала:

«Кларита обречена на несчастливую судьбу. Мне не нравится человек, которого она любит, и я думаю, он на ней не женится». В то время, когда она это писала, она уже не могла иметь в виду Керка, и я подумала, кто же этот человек, которого Кларита любила, будучи уже взрослой женщиной.

Доротея была источником радости для Кэти, и она обожала двух своих внучек, Элеанору и Аманду.

Я более внимательно прочитала то место, где она писала о нас, постигая саму суть слов. Ее любовь ко мне — дочери Доротеи — чувствовалась в каждой фразе, написанной ее сильным почерком, и когда я читала это, мне захотелось плакать. Вот где была семья, которую я искала. Если бы только моя дорогая бабушка прожила столько, чтобы я могла встретиться с ней, когда я уже выросла.

Однако, когда она писала об Элеаноре, в ее словах было что-то странное, какая-то боль, какое-то несоответствие, как будто она себя принуждала. Здесь была любовь, но за ней что-то скрывалось — печаль ли, страх или сожаление? — из-за чего я подумала, что, может быть, даже когда она была маленьким ребенком, в Элеаноре уже проявлялись не очень привлекательные черты.

Она писала о том, что в город вернулся Керк Ландерс, и в ее тоне чувствовалась горечь и неуверенность, которые затем сменились облегчением, когда она поняла, что чувство, которое когда-то Доро испытывала к Керку, исчезло, и Доро уже никогда не покинет своего мужа. Но на этих страницах она беспокоилась из-за Керка. Вместе с Хуаном они любили Керка и воспитали его как своего сына, так же как они воспитали как свою дочь его сводную сестру Сильвию. Но теперь Керк нарушил атмосферу счастливой семьи, потому что он сам был несчастен. Хуан старался им руководить и давал ему мудрые советы, и только его одного Керк слушал.

Я перевернула страницу и наткнулась на имя Пола Стюарта. Керк не хотел, чтобы Пол женился на его сводной сестре, и однажды между ними вспыхнула серьезная ссора, и Керк сильно побил Пола. Их обнаружила Кэти, когда они дрались в нижнем патио дома. Ей с трудом удалось остановить их, но они оба уже успели нанести друг другу несколько серьезных ран, хотя Полу досталось намного сильнее, чем Керку.

Почерк Кэти, когда она писала об этом эпизоде, стал неровным, и она закончила описание словами: «Такие серьезные раны не так скоро затянутся. Хуан не должен об этом знать. Он болел и все еще слаб. Он очень любит Керка, и я не позволю расстраивать его из-за Пола».

В течение нескольких дней после этого она ничего не записывала. Потом наступило время пикника и приготовлений к нему. Скучный абзац, более похожий на перечень — список еды, которую нужно приготовить, гостей, которых нужно пригласить. Но что-то в этом абзаце было не так, потому что Кэти могла саму прозу жизни сделать яркой, внести элемент юмора в любое описание. Здесь этого не было — просто бесстрастный реестр, за которым она, может быть, хотела спрятать свои чувства.

Потом наступило время пикника, и слова вдруг оборвались, оставив меня в волнении и недоумении, потому что читать больше было нечего. Перебирая клочки, оставшиеся от оторванных страниц у корешка дневника, я находила то здесь, то там ничего не значащие слова, сохранившиеся на этих клочках. А одно слово имело смысл — оно стояло само по себе в самом низу одной из оторванных страниц. Слово «маска».

Я сидела с открытой книгой на коленях, пытаясь отдернуть завесу тайны. Но перед моими глазами клубился туман, и что-то во мне сопротивлялось воспоминанию. Я видела тогда что-то настолько ужасное, чего такой маленький ребенок не мог вынести, и все мои защитные силы все эти годы стояли на страже, чтобы воспоминания не всплыли в моей памяти. И завеса не колебалась. Только время от времени как будто сквозь щель я видела проблеск прошлого. Хуан помог мне больше всех остальных, и мне нужно пойти к нему снова, но мой опыт истощил его силы, и теперь я должна буду вести себя более мягко.

Что же было связано с маской?

Я подошла к коробке, которую оставила на кровати, и взяла оттуда бирюзовую маску. Я уже немного к ней привыкла и не испытывала такой бурной реакции, такого ужаса. Но я знала, что эта маска означала для меня какую-то сильную боль, она была молчаливым криком.

По внезапной прихоти я отнесла ее к туалетному столику, который когда-то принадлежал моей матери, и села перед зеркалом. Не совсем твердыми руками я взяла маску и поднесла к своему лицу. Через узкие щели из бирюзы и серебра я смогла различить в зеркале маску и мои собственные темные волосы над синей полосой. Я опять вздрогнула от ужаса. Маска была само зло. Оно заключалось в ней. Округленный рот выкрикивал мне ругательства. Я была уже не я. Я была жертва, на которую было направлено зло. Я была преследуемой.

Я вздрогнула, услышав позади себя голос Сильвии.

— Твоя дверь открыта, можно мне войти? Кларита сказала, что ты у себя.

Я посмотрела на нее в зеркало через узкие прорези в маске и мгновение мне казалось, что я не смогу шевельнуться. Потом я сняла маску, положила ее на поверхность стола из розового дерева и, обернувшись, посмотрела на Сильвию. Я все еще не могла говорить.

Она восприняла мое молчание за приглашение и вошла в комнату.

— Ты бледна, как мел. Ты что, испугалась привидения?

Она протянула руку и взяла маску.

— Наша детская забава, — тихо сказала она.

— Кларита сказала, что в тот день, когда погибла моя мать, меня нашли с этой маской в руках, — сказала я ей.

Она кивнула, выражение ее лица было настороженным.

— Да. Я помню. О, не то, что ты ее держала, — этого я не помню. Я слишком расстроилась из-за Керка и Доро, чтобы замечать что-нибудь. Но я знаю, что Керк взял ее с собой, когда пошел туда.

— Зачем? Зачем он ее взял?

— Он мне ничего не объяснил. Я только знаю, что он был сильно расстроен, и он побежал по короткой нижней тропинке. Доро, наверное, пошла за ним, взяв тебя с собой. Я не хотела идти по этой тропинке. Я испугалась, что случится что-нибудь плохое, и поспешила по верхней дороге, чтобы найти Кэти, ушедшую вперед с корзиной с продуктами. Я не знала, где Пол, и пошла одна.

В моем сознании что-то закопошилось, какая-то смутная мысль, хотя я еще не понимала, какая — я только чувствовала, что то, что сказала Сильвия, не совпадало с тем, что я уже знала.

— О какой забаве ты говорила? — спросила я.

Она положила маску, как будто ей не нравилось держать ее в руках, и направилась к стулу у окна.

— Можно я сяду? Это длинная история. Ты в самом деле хочешь, чтобы я рассказала ее?

— Да. Я хочу знать все, что можно.

Свет из окна падал на ее подтененные каштановые волосы и проявлял маленькие морщинки у глаз. Она опустила подкрашенные ресницы, отрешаясь от всего, что ее окружало, отправляясь в путешествие в прошлое.

— Когда мы были маленькими, мы играли в жмурки на ранчо, и когда могли, брали потихоньку эту маску со стены, чтобы никто не видел. Тот, кто водил, надевал ее. От этого игра становилась страшной, в маске было очень плохо видно, все равно что с завязанными глазами. Конечно, нам запрещалось с ней играть, потому что это большая ценность. Но это нам очень нравилось, и наш страх усиливался от того, что за нами гонялась эта маска. Когда нам исполнилось двенадцать и позже, мы уже не играли в такие игры, кроме как на ранчо, где это стало ритуалом. Керк обычно надевал маску и гонялся за Доро. Я считала, что я уже слишком взрослая для такой чепухи, и Кларита тоже. Пола тогда с нами не было, конечно. Он купил соседний дом, когда мы уже выросли.

— Кто еще был там?

— Иногда Гэвин, хотя тогда мы считали, что он еще маленький. Рафаэл, конечно.

— Отец Элеаноры?

Сильвия отняла руки от лица и посмотрела на меня.

— Да. Отец Элеаноры. Он всегда был там. Из-за него уже тогда вечно случались разные неприятности.

— Из-за Рафаэла? Никто до сих пор мне не рассказывал о нем. Кроме того, что он хотел быть англо и поэтому уехал от Кордова, как только смог. Я не знала, что он причинял неприятности. Может, Эле-анора унаследовала это от него.

Мне казалось, Сильвия как-то смутилась и ей захотелось прекратить эти воспоминания о былом.

— Я не хочу говорить обо всем этом. Это прошло. Похоронено. Это нужно забыть.

Но я не думала, что кто-то это забыл. В том-то и было дело.

Много времени спустя ее колебания и нежелание говорить об отце Элеаноры стали мне понятными, и я получила ответ.

В любом случае, я не настаивала. Кусочки правды, которые я добывала то тут, то там, в конце концов составят цельную картину — и я все узнаю.

Я махнула рукой в сторону дневника, который лежал у меня на кровати.

— Сегодня я ездила на ранчо с Гэвином. Там я нашла маску… и старый дневник Кэти. В нем описаны события всего года вплоть до дня пикника. Остальные страницы вырваны.

В спокойствии Сильвии чувствовалась тревога, как будто она чего-то ждала.

— Они подрались, да? — продолжала я. — Твой сводный брат и Пол Стюарт? Кэти написала об этом.

— Я… я думаю, что-то такое было. Я в это время уезжала из города.

Она не хотела признавать этот факт по какой-то причине. У меня было ощущение, что она не хотела признаваться в этом самой себе, хотела это забыть.

— Неважно, — сказала я. — Мне все это не помогает. Я могу рассказать Полу только самую малость.

Она сделала над собой усилие.

— Для этого я и пришла. Чтобы узнать. Пол послал меня, чтобы я узнала, не вспомнила ли ты чего-нибудь.

Я не хотела говорить Сильвии то, что сказал мне Хуан. Так как Керк был ее сводным братом, она могла утаить от Пола эти «смягчающие обстоятельства».

Если я вообще буду ему об этом говорить, я скажу сама.

— А что случилось после… после того, как они погибли? — спросила я. — Ты осталась в семье Кордова?

— Конечно. Здесь был мой дом. Я не могла винить остальных за то, что сделала Доро. И рядом жил Пол. К этому времени мы уже нравились друг другу. Ну, я лучше пойду — если тебе больше нечего добавить для книги.

Меня удивила ее забота о книге, идею которой она сама не одобряла, но я ничего не сказала ей об этом.

Когда она ушла, я немного постояла на белом коврике, на котором когда-то лежал индейский фетиш, глядя ей вслед. В моей памяти всплыл вопрос, смутно встревоживший меня, когда Сильвия рассказывала о пикнике. Теперь я поняла, что меня заинтересовало.

Сильвия сказала, что она спешила к площадке для пикника по верхней дороге, торопясь найти Кэти. Одна. Она расстроилась, потому что Керк выбежал из дому, захватив с собой бирюзовую маску. Но перед этим Пол сказал мне, что он и Сильвия пришли на пикник вместе и позже всех.

Два рассказа не совпадали, и мне было интересно знать, кто из них меня обманул. Если Пол на самом деле тогда не был с Сильвией, где же он был и когда он пришел на площадку?

Я вернулась к туалетному столику и взяла маску. Ее молчаливый крик боли и страха сам по себе был загадкой. Слишком много вопросов. Почему Керк Ландерс взял маску? И что она значила для Доротеи Остин?