"Медовый месяц" - читать интересную книгу автора (Филлипс Сьюзен Элизабет)Глава 16Хани глядела на Дэша, не отрываясь. Лифт стремительно понесся вверх, и она прижала бутылку к груди. Выпила она слишком много, но была не настолько пьяна, чтобы не почувствовать исходящей от Дэша угрозы. Лицо белое и неподвижное, держится сурово. И еще эта сжатая в кулак рука у бедра. — Не следовало брать тебя сюда, — ядовито произнес он. Алкоголь в крови придал ей безрассудства. — Разумеется, не следовало, ты же в упор меня не видел весь вечер! Двери раздвинулись. Хани прошмыгнула мимо него в коридор, держа в руке бутылку шампанского, но двигалась недостаточно быстро, и сбежать не удалось. Протянув руку, Дэш сорвал с ее плеча сумочку. — Ты же пьяна! Пьяной Хани не была, но и трезвой ее тоже вряд ли можно было назвать. — Тебе-то что за дело? Его зеленые глаза превратились в льдинки. — Дело есть, и еще какое. Когда добрались до ее номера, он нашарил в ее вечерней сумочке ключ. Открыв дверь одной рукой, другой втащил ее внутрь. — Убирайся отсюда! — выкрикнула она. Дверь за ним закрылась. — Отдай-ка мне бутылку! Не хочу, чтобы ты пила. Она совсем позабыла о шампанском, которое стащила со стола. Пить ей больше не хотелось, но, услыхав его требование отдать бутылку, она решила не уступать. С какой стати? Он не вымолвил ни слова и когда Ванда разлучила их на свадьбе, и позже, когда усадила за разные столы. Танцевал с кем угодно, только не с ней. Хани была задета и разобижена, да и не слишком трезва, чтобы не бросить ему вызов: — Почему это я должна выполнять твои приказы? — Потому что ты пожалеешь, если вздумаешь ослушаться! Дэш шагнул к ней, и она, подавшись назад, стала отступать через гостиную, пока не уперлась в стену. Сделав шаг в сторону, она пятясь зашла в спальню. — Отдай бутылку! — Дэш вошел через дверь вслед за ней; выражение лица его не предвещало ничего хорошего. И тут Хани поняла, что наконец-то добилась всего его внимания. Сердце бешено забилось, и она решила, что лучше уж сносить его гнев, чем терпеть безразличие. Прижав бутылку к груди, Хани сбросила туфли и пошла в наступление: — Последнее время ты просто замучил меня своими заботами, Дэш Куган! Можешь убираться ко всем чертям. — Давай ее сюда, Хани! Икры ног уперлись в кровать. Хани вскарабкалась на нее, чувствуя, что затевает опасную игру, но остановиться уже не могла: — А вот попробуй отбери ее у меня! Он резко подался вперед и вырвал бутылку у нее из рук. Всецело поглощенная своими переживаниями, Хани напрочь позабыла о его пристрастии к алкоголю. Но сейчас, увидав в его руках откупоренную бутылку, она вся похолодела. Прошло несколько томительных секунд, потом его лицо исказила гримаса отвращения. В два шага достигнув изножья кровати, он швырнул бутылку в урну для мусора с такой силой, что тот опрокинулся набок. Часть шампанского пролилась на ковер. Когда Дэш повернулся к Хани, она уже стояла на середине кровати. Лицо его стало угрюмым. Она начала неуклюже отступать, пока не добралась до передней спинки. Стараясь не потерять равновесие, прислонилась к стене, отчего грудь слегка подалась вперед. Дэш застыл. Хани уставилась в его глаза, скользившие по ее телу. Сменяя одна другую, уплывали секунды. Шум крови в ушах стал громче. Проследив за его взглядом, она увидала, что платье задралось до бедер. Ее охватило опасное возбуждение, более сильное, чем страх. Опершись ладонями о стену, она сильнее согнула ноги в коленях, и подол платья поехал еще выше. — Прекрати, — хрипло сказал он. Ею овладело неистовство, целый вечер кружившее где-то рядом. Хани развела бедра. — В чем дело, ковбой? — охрипшим голосом проговорила она. — Не хочешь ли немного согреться? — Ты же не ведаешь, что творишь! — Бедный папочка, — издевательски нежным голоском пропела она. — Не называй меня так, — резко сказал он. Оттолкнувшись от стены, она по кровати двинулась к нему, утопая ногами в матраце. Шампанское бродило в крови, придавая храбрости, отваги, разжигая доселе дремавшие инстинкты. Кривляясь, она начала что-то напевать ему, поддразнивать какой-то несуществующей связью, побуждая признаться, что он отгораживается ложью. — Ах, мой папочка. Славный папашка… — Никакой я тебе не папа! — взорвался Дэш. — Ты уверен? — Не надо… — Ты уверен, что ты не мой папочка? — Я не… — А ты убедись, Дэш! Ну, пожалуйста. Дэш в оцепенении остановился, и Хани впервые посмотрела на него сверху вниз. Ее тело стало неуклюже наклоняться вперед. Он не шелохнулся, когда Хани, склонившись, закинула руки ему на шею. — А я уверена, — сказала она. Дэш не ответил, и тогда Хани завладела его ртом, жадно целуя, используя язык и зубы для полноты ощущений. Захватив губами его рот, она вторглась в него, словно была опытной женщиной, а он — всего лишь новичком. Дэш весь был лед и сталь. Оцепеневший. Неподатливый. Хани уже ничто не могло остановить. Если уж им выпал только этот один-единственный момент истины, она выжмет из него все до капли и заставит длиться целую вечность! Теперь их разделяли лишь те барьеры, что он сам воздвиг в своем сознании. И она еще глубже проникла в его рот. Из глубин его существа исторгся стон, и Дэш запустил руку ей в волосы. Притянул вниз, она стала падать, и он принял весь ее вес на себя. Рот его раскрылся, и он перешел в наступление. Его поцелуй был грубым и глубоким, полным неутолимой жажды. Ей захотелось утонуть в нем. Захотелось всем телом протиснуться через его рот и найти в нем прибежище. И вместе с тем захотелось стать больше и сильнее настолько, чтобы суметь овладеть им и заставить его полюбить ее так, как она любит его. И тут она почувствовала, как он содрогнулся. Мучительно застонав, Дэш отстранился: — Ты хоть понимаешь, что вытворяешь? Хани опустилась на колени. Протянув руки, обхватила его бедра и прижалась к крепким плоским мышцам живота. — Вытворяю как раз то, что хочу вытворять. Схватив за плечи, он оттолкнул ее: — Ну хватит! Ты заходишь слишком далеко, детка! Она откинулась назад. Потом тихо произнесла: — Я тебе не детка. — Тебе же всего двадцать! — резко сказал он. — Ты еще ребенок. — Лжец, — прошептала она. Его глаза потемнели от боли, но в ней не было ни капли жалости. Это ее ночь. Возможно, единственная, которая ей достанется. Не вдаваясь в обсуждение своих намерений, она завела руки на затылок под волосы и дотянулась до крючка с петелькой вверху разреза платья. Расстегнув крючок, потянула «молнию». «Молния», тихо взвизгнув в напряженной тишине комнаты, раскрылась, и платье соскользнуло с плеч. Хани встала на пол рядом с кроватью. Платье сползло с бедер на пол, и она осталась в кружевном бюстгальтере, мерцающих лайкрой колготках и отливающих ледяной голубизной трусиках. У Дэша внезапно сел голос: — Ты пьяна. Ты даже не представляешь, чего просишь. — Вполне представляю. — Ты разгорячена и хочешь мужчину. Причем все равно кого. — Неправда. Поцелуй меня еще. — Больше никаких поцелуев, Джейн Мэри. — Какой ты чопорный, — возразила она, не давая ему прятаться за их сценической ролью. — Я не… Хани поймала его крепкое запястье и, притянув руку к себе, накрыла его ладонью свою грудь. — Дэш, чувствуешь, как колотится мое сердце? — Она поводила ладонью взад-вперед, и сосок под шелковистой материей затвердел. — Ты чувствуешь это? — Хани… Хани провела его рукой между своих грудей и ниже, к ребрам: — Ты чувствуешь меня? — Не делай… Она выждала лишь мгновение, затем передвинула его руку на шелковистую ткань трусиков между ног. — О Господи! — Дэш коснулся ее, сомкнул вокруг нее ладонь и тотчас отдернул, словно обжегшись. — Прекрати немедленно, ты слышишь меня?! — рявкнул он. — Ты пьяна и ведешь себя как шлюха! Перестань сейчас же! — Ты испугался, что ли? — Она опустила глаза на его брюки. — Я же вижу, как ты хочешь меня, но тебе страшно в этом признаться. — Что за чепуха! Ты даже не представляешь, о чем говоришь. Ведь ты ничего не смыслишь в любви. И потом, я на сотню лет старше тебя. А ты еще просто ребенок! — Тебе сорок три. Не такая уж и древность. Да и целовал ты меня совсем не как ребенка. — Ни слова больше. Я не шучу, Хани! Но внутри накопилось слишком много боли, и остановиться было уже невозможно. Выпятив челюсть, она набросилась на него: — Какой же ты трус! — Довольно! — У тебя не хватает мужества признаться в своих чувствах ко мне. — Прекрати! — Будь я такой же трусихой, как ты, мне даже в зеркало было бы противно смотреться. — Я же сказал, прекрати! — Да я бы просто убила себя, наверняка убила. Взяла бы ножик и воткнула его… — Предупреждаю в последний раз! — Трус! Дэш схватил ее за руку, едва не сбив с ног, и притянул к себе. Приблизив к ней искаженное лицо, он в упор зашипел: — Так ты хочешь этого? Поцелуй был жестким и алчным, и Хани испугалась бы, не гори все в ней таким жарким огнем. Ее податливость не остудила Дэша, а напротив, лишь пуще разожгла его гнев. Отодвинувшись от нее, он сбросил смокинг. — Отлично! Больше я не намерен играть с тобой в игрушки. Что хочешь, то и получишь. Он сорвал бабочку и принялся за сорочку. Запонки из оникса полетели в угол. Он тяжело дышал и, судя по всему, дошел до предела. — И не надейся, что потом будешь приходить ко мне плакаться! Она следила, как он расстегивает ремень и стягивает сорочку. — А я и не собираюсь плакать. — Ты даже не подозреваешь, что сейчас с тобой будет. — Он швырнул туфлю через всю комнату. — Ты же ничего не знаешь, ведь так? — Ничего… по крайней мере ничего из практики. Дэш стянул второй башмак, с руганью зашвырнув его под кровать. — А здесь единственное, что важно, так это именно практика. И не думай, я не собираюсь давать тебе поблажку. Никогда этого не делал. Ты сама захотела любовника, крошка. И сейчас получишь все сполна. У Хани все мышцы обмякли, возбуждение сменилось страхом. Но даже и страх не мог прогнать ее из комнаты, слишком сильной была в ней жажда его любви. — Дэш! — Ну? — Ты… Мне сейчас снять остальное или как? Его руки замерли на поясе брюк. Он опустился на стоявший позади стул и несколько мгновений сидел неподвижно. Она затаила дыхание, молясь, чтобы этот опасный незнакомец, усиленно пытающийся запугать ее, и небезуспешно, опять превратился в того человека, которого она так любит. Но, увидев его сжатый рот, она поняла, что смягчаться он не намерен. — Наконец-то хоть одна здравая мысль. — Он вытянул ноги и, скрестив их, принялся изучающе рассматривать ее. — Ты просто снимай все это, но только красиво и помедленнее, а я буду наблюдать. — Ну почему тебе обязательно надо делать все это так ужасно? — А чего ты ожидала, детка? Ты думала, что будут только стишки и поцелуи? Если тебе этого хотелось, тогда надо было заарканить какого-нибудь мальчишку. Такого же несмышленого в этой игре, как и ты сама. Кого-нибудь с приятными манерами, кто проводил бы с тобой время, даже не помышляя обидеть так, как обижу сейчас я. — Ты не обидишь меня. — А вот тут ты ошибаешься. Собираюсь обидеть, и еще как. Ты только взгляни, какой я здоровенный. Ну-ка снимай белье. Или ты готова признать, что совершила ошибку? Хани захотела убежать от него, но не могла. Еще никто и никогда не одаривал ее любовью, и если он может дать ей только это, то она примет все, что он ни предложит. Когда Хани, заведя руки за спину, стала расстегивать бюстгальтер, руки у нее тряслись. Он вскочил со стула с искаженным яростью лицом: — Это твоя последняя возможность! Если сбросишь бюстгальтер, я тобой непременно займусь. Хани неловко расстегнула застежку и дала бретелькам соскользнуть с плеч. На щеках Дэша заиграли желваки. — Вот пусть только бюстгальтер упадет, и тогда уже будет поздно. Я не шучу. Ты пожалеешь, что родилась на свет. — Кружевные раковины упали на пол. — Как только снимешь бюстгальтер, ты пожалеешь… — Дэш! — Голос дрожал, это был скорее шепот. — Ты и так уже запугал меня. Не мог бы ты… ты не мог бы для начала просто подержать меня минутку? Все его неистовство куда-то исчезло. Плечи опали, рот болезненно искривился. Застонав, он потянулся к Хани и заключил ее в свои объятия. Ее груди двумя птичками прильнули к его голой теплой груди. В тишине прозвучал его тихий и печальный голос: — Я так боюсь за тебя, Хани. — Не бойся, — прошептала она. — Ведь я знаю, что ты не сможешь полюбить меня. — Радость моя… — Все хорошо. Я люблю тебя за нас двоих. Я так сильно люблю тебя. — Тебе только кажется, что любишь. — Люблю, — пылко сказала она. — Люблю так сильно, как еще никого в жизни не любила. Ты единственный, кто хоть как-то побеспокоился обо мне. Не сердись на меня. — Дорогая, я и не сержусь. Как ты не понимаешь? Это я на себя злюсь. — Почему? — Потому что недостоин тебя. — Неправда. Он тяжело вздохнул: — Ты заслуживаешь гораздо большего. Я не собираюсь причинять тебе боль, но наверняка разобью твое сердце. — Мне все равно. Ну пожалуйста, Дэш. Пожалуйста, люби меня, хотя бы сегодня! Дэш долго гладил ее волосы. Затем руки скользнули вниз по ее голой спине к бедрам. — Будь по-твоему, радость моя. Я буду любить тебя. Да простит меня Господь, но я не могу сдержаться! Он поцеловал ее в лоб и щеки. Потом стал гладить, пока его же дыхание не стало тяжелым, после чего занялся ее ртом. Поцелуй был требовательным, и она потерялась в его восхитительной силе. Руки заскользили по ее бедрам, и она догадалась о его возбуждении по усилившемуся давлению на живот. Наклонив голову, он стал целовать ее юную грудь, лаская ртом соски до тех пор, пока она tie ослабела от желания. — А я и не знала раньше, — выдохнула она. — Я покажу тебе все, радость моя, — ответил он. Уложив ее на постель, он снял с нее колготки и трусики. Испугавшись, что может сделать что-то не так, она напряглась. — Ты так прекрасна. Расслабившись, она не сопротивлялась, когда он, разведя ей ноги, стал ласкать мягкую, упругую кожу бедер. Вскоре Хани почувствовала, что готова, и вверила ему всю себя без остатка. И когда он раздвинул ее, она тоже доверилась ему, не мешая его пальцам облегчить вход. И когда он, обнаженный, лег меж ее раскрытых бедер, она встретила его с горячим, бурно растущим наслаждением. — Теперь полегче, радость моя, — хрипло проговорил он, продолжая гладить ее. — Не напрягайся. Она и не напрягалась. Просто широко раскинула руки на кровати, полностью раскрывшись и доверившись ему. Он знал, где только коснуться, а где погладить. Он любил женщин дольше, чем она жила на свете, и понимал тайны ее тела лучше, чем она сама. И когда он медленно овладел ею, она приняла его с удивлением и страстью, почти не чувствуя боли, ведь он так умело все подготовил. Он любил ее и ласкал, выказывая бесконечное терпение, хотя его собственное тело стало уже скользким и потным. Он вновь и вновь доводил ее до пика, не позволяя улететь. И тогда она взмолилась, шепча между прерывистыми вздохами: — Ну пожалуйста, я хочу… — Спокойно, милая. — Но должна же я… — Еще нет. Молчи. Он поцеловал ее, погладил и, подняв голову, стал наблюдать, как она молит об освобождении. — Я сейчас… умру. — Знаю, радость моя. Все знаю. Глаза его затуманились нежностью, а она начала кричать. Он улыбнулся и дал ей воспарить. |
||
|