"Рибофанк" - читать интересную книгу автора (Филиппо Пол Ди)

Петушиный бой

Согласен, образ жизни мусорного цыгана – отнюдь не самый комфортный, и нервы для него требуются крепкие. Ну и, понятное дело, неважнецкая это карьера для человека женатого – о чем Джеральдина никогда не устанет мне напоминать.

Но я не женат. И не имею привычки прислушиваться к доводам Джеральдины.

И все же, чем сурова такая судьба? Во-первых, ты все время в пути. Вынужден обходиться самым малым – в котомке вещей не больше, чем у бхопальского нищего слепца. Во-вторых, ты всегда свободен – ну, почти всегда – и болтаешься, как у Быка ядра. Невостребованная твоя задница факсуется по свету, с одной горячей точки на другую – в зависимости от того, в какой фирме, или корпорации, или компании начальство вдруг задумывается о спасении души: а не пора ли, дескать, расчистить крошечное местечко в великом-превеликом свинарнике, каковым сделался мир за последний свинский век.

Впрочем, встречаются уголки совсем даже неплохие – в плане отдыха после трудового дня. К примеру, когда мы в Милане прочищали водопровод (какой-то мерзавец слил туда в восемьдесят шестом двадцать тонн коктейля из ядовитых отходов и испортил весь городской запас питьевой воды), я вовсю повышал свой культурный уровень – посещал церкви, любовался «Тайной вечерей» (на мой взгляд, картина здорово выиграла после обработки реставрационными багами, хотя скептики утверждали, что теперь это смахивает на компьютерную живопись) и знакомился с архитектурой итальянских стриптиз-клубов. (Один располагался в настоящем дворце, и среди девчонок, по слухам, были настоящие принцессы. И это вполне возможно, я же помню, когда закрылось Монако, целому поколению золотой молодежи пришлось в срочном порядке искать себе заработок.)

А бывает, черти заносят тебя на такие дремучие кулички, что городишко Роберт-Ли в штате Техас (это моя родина) в воспоминаниях поднимается вровень с Новым Орлеаном, празднующим Марди-гра. То приходится стучать зубами ниже пятидесятой широты в компании одних лишь глупых жирных пингвинов, сокращая антарктический разлив нефти, то – прожаривать штаны на стапятидесятиградусной жаре[1], демонтируя Ближневосточный завод химического и биологического оружия. И в том, и в другом случае после смены заняться больше нечем, кроме как резаться в гаш-карты, драить мозги эйфоротропами и чесать языки с ромалами.

Иногда такие разговоры приводят к тому, что парни натурально хватают друг друга за глотку – надо же как-то нагружать рецепторы. Но это не для меня, я стараюсь ладить с теми, с кем меня сводит судьба. Когда проработаешь с человеком бок о бок несколько лет, он для тебя привычен и малоинтересен, как твоя престарелая усатая тетушка или чопорная троподозировщица в начальной школе. Выяснять отношения уже просто глупо.

Поэтому чаще мы просто делимся воспоминаниями. А поскольку народ мы бывалый, то и вспомнить нам есть что. Послушать любого из нас – мороз по коже гарантирован. Случалось нам и под радиоактивным снежком ходить, и излучение шинковало нам хромосомы в капусту – двухголовой змее такое даже не снилось; и трудились, стоя по пояс в вонючем болоте, в каше из отработанного древнего моторного масла, и промышленных растворителей, и бог знает чего еще, и тут вдруг перед тобой появляется пасть амазонского аллигатора-мутанта, и он шпарит к тебе скорее восточного экспресса, и ты едва успеваешь врубить силоумножитель и нанести единственный верный удар.

Но вот что удивительно: все эти байки, все эти ужастики, звучащие в раздевалке после смены, вовсе и не пугают нас, цыган, а совсем даже наоборот. Мы благодаря им себя чувствуем людьми особенными, нужными. Да если на то пошло, кто другой возьмется делать эту черную, но необходимую работу? По идее, для общества чистка бедной замордованной планеты – задача номер один, и еще не изобретен робот, который сравнится с нами по возможностям, который хотя бы способен вытерпеть то дерьмо, которое мы терпим. Ведь мы ежедневно проходим через круги ада, где у любого детища эвристики сгорят все ПЗС[2] и растворятся панели.

Что же до помесей, то им путь в наши ряды заказан – за этим следит профсоюз. И пока мы регулярно проходим обследование и получаем инъекции ремонтно-восстановительных силикробов, смертельные заболевания опасны для нас не больше, чем для среднего нуэво-йоркца или невадца.

И не то чтобы я хотел славы, или там чувство долга перед человечеством играло бы какую-то роль. Ни черта подобного. Опросите тысячу цыган – вряд ли сыщете среди них хоть одного гринписа. Я свое дело делаю потому, что за него хорошую зарплату платят, да еще и премии, и через пятнадцать лет можно выйти на пенсию. «Даллас детокс инкорпорейтед» ввела у себя такую систему, как только ее придумали, – и потому я горжусь тем, что работаю в этой фирме.

А еще я горжусь оттого, что она на сто процентов американская, не так уж и много осталось фирм, способных этим похвастаться, с тех пор как десять лет назад заработал в полную силу Союз.

Я не сторонник ни Сыновей Дикси, ни других легальных или подпольных конституционалистских группировок. Но все-таки чем-то не по душе мне правление франко-канадцев. И одно дело – жить под их властью, а другое – вкалывать на них. Слава богу, хоть от этого я пока избавлен.

В общем, на жизнь мне грех жаловаться, денег и приключений хватает, пусть даже, как я уже говорил, это не карьера для женатого человека, о чем Джеральдина никогда не устанет мне напоминать.

Но я не женат. И никогда не прислушиваюсь к мнению Джеральдины.

Когда Стэк вошел в помещение для отдыха, помахивая метамедийной распечаткой с логотипом «ДДИ» в верхнем углу (пинцет, щиплющий биспираль) и улыбаясь, мы сразу поняли, что получен хороший заказ. Но даже не догадывались, насколько он хорош, пока наш бригадир не заговорил:

– Мальчики и девочки, да будет вам известно, парламент наконец проголосовал. Все, «Сликслэк» приказал долго жить, и «ДДИ» может забрать себе тело.

Мы эту весть встретили таким восторженным ревом, что затряслись, застучали биополимерные панели в просторном модуле на берегу озера Байкал в Великой Свободной Монголии – такое громкое название носила вонючая дыра, где мы подвизались на поприще раскисления почвы, восстановления экобаланса и т. п. Мы успешно выполнили свою задачу и теперь собирались домой, в милые, родные США (я до конца своих дней буду так называть свою страну и плевать хотел на запрещающие законы). А тут оказывается: мы не просто возвращаемся в цивилизованные края, но еще и работенку там получим – вот это пруха так пруха! Отдохнем от экзотической еды, смуглокожих женщин и смешной туземной болтовни, в которой без таблетки ни словечка не разберешь. Все-таки Боженька любит бедного цыгана!

Я опустошил шкафчик и принялся складывать разбросанные по койке вещи в ранец, и тут ко мне – воплощенная непосредственность – подошла Джеральдина. А я притворился, будто ее не замечаю.

– Лью, – проговорила она голоском сладеньким, как засахаренный батат с кукурузным сиропом, – Стэк подыскал для нас жилье в Ваксахачи. Поселимся в тамошнем мотеле, и все номера – двухместные. Вот я и подумала: как насчет того, чтобы…

Тут я посмотрел на Джеральдину. Она носила серьги, изображавшие знак биоугрозы, каштановые волосы были острижены еще короче, чем мои, поперек лба – косая челка. Никакой косметики, только силикробовые татуны – бабочки по углам губ, и округлости чуточку распирают форменный дэдэишный комбез. Она вполне сошла бы за мою сестренку, да вот только не было у меня никогда сестры.

– Джеральдина, я ценю твою идею, или намек, или предложение, да как ни назови. Но я уже говорил однажды и готов повторить хоть миллион раз: химия тут ни при чем. Мы с тобой – неподходящие контакты. Мне может прийтись по вкусу только женщина большая, шумная и глупая, а ты – совсем другого сорта.

Татуны в миллиметре под кожей Джеральдины возмущенно затрепыхали крылышками, а из глаз вытекли слезинки – как влага израильского оросительного корня.

– Я… я для тебя смогу быть глупой. Да, Лью, смогу, если ты правда этого хочешь. Я слышала, появилось несколько новых тропов – как раз для таких случаев. «Отупин», «дебилон»… Цены кусаются, но ради тебя я на это пойду. Честное слово!

Я шлепнул себя ладонью по лбу:

– О-о, блин! Джеральдина, я тебя не прошу измениться, заруби это раз и навсегда у себя на носу. Я только пытаюсь объяснить, что мы с тобой не созданы друг для друга. Видишь ли, – я по-отечески обнял ее рукой за плечи, – ты прирожденная цыганка. Когда нужно со дна бухты грязь вычистить или опрыскать заеденный грушевой молью лес – тут тебе равных нет. Какую бы работу нам с тобой Стэк ни поручал, мы всегда справлялись прекрасно, горжусь тем, что ты – моя напарница. Но наши отношения могут быть только профессиональными, и дальше никогда не зайдет, ты поняла?

К концу моей речуги Джеральдина перекрыла краники. Вытерла кулачками глаза, затем протянула мне ладошку. Мы обменялись рукопожатиями.

– Ладно, – проговорила она с печалью проповедника, видящего, как разбегается его паства, – пусть будет, как ты хочешь. Все лучше, чем ничего.

Мы расцепили руки.

– Увидимся в самолете, Лью.

Я вернулся к сбору вещичек. Ну и взбалмошная девчонка моя напарница! Не понимаю, почему многие люди не умеют сдерживать эмоции. Да и не пытаются, если честно. Ведь у нас, слава Богу, есть тропы и строберы – только руку протяни, и ты в порядке. Даже представить страшно, каково жилось человеку считанные десятилетия назад, пока ученые головы не разобрались досконально, из каких винтиков-болтиков состоят мозги, и не подобрали к ним все ключики-отверточки.

Правда, слишком уж полагаться на все эти штучки вряд ли стоит. В защиту естественного образа жизни можно сказать немало слов. Взять хотя бы меня, к примеру. Если, в школе учась, я принимал все прописанные мнемотропины и многому благодаря им научился – что же, и дальше ими давиться? Черта с два, не для меня это. Мой батька так говаривал: «Сынок, если бы Господь хотел, чтобы мы получали знания в таблетках, он бы сделал так, чтобы их было легко глотать».

В тот же день, к вечеру, мы вышли на зарезервированную для ДЦИ суборбиту. В пути шутили и смеялись, мечтая, как вскоре будем гулять по улицам любимого Далласа. Не успели попривыкнуть к полету, как нам велят снова застегнуть ремни и приготовиться к посадке, то бишь принять циркадные регуляторы.

Всем хороши такие вот прыжки – за одним исключением: не успеваешь даже почувствовать толком, что ты путешествуешь. Только что твоя задница была в Монголии; часа не прошло, а ты уже дома. Неадаптированным мозгам такое не переварить.

Пару часов проторчали в таможне – дольше, чем летели. Двух наших ромал вывернули наизнанку – парни решили подзаработать, провезя в крови монгольских багов и толкнув их далласской диаспоре гонгонгских экспатриантов как этноэкзотику. Но таможенные датчики расшифровывают негенотипные коды быстрее, чем плевок сохнет на перегревшемся реакторе, и Стэку пришлось повертеться как угрю на сковородке, доказывая, что наши невинные овечки заразились, сами о том не подозревая, и промывка кровеносной системы будет для них достаточно серьезным наказанием.

В здании космовокзала мы прошли через атриум, и тут ввалилось отделение эмвээфовской спецполиции; вооруженные хромоварками и пистоляпами, были эти ребята суровы, как восьмидесятилетние девы с либидоблокировкой, намеренные сразиться с какой-нибудь инфекцией или инвазией из Четвертого Мира. Мы уступили им дорогу и сделали это со всем нашим уважением, ведь силовикам из МВФ достается работенка по-грязнее, чем цыганам. Да к тому же мы имеем дело с хорошо знакомыми неприятностями, а эти парни всякий раз сталкиваются с новым сверхопасным дерьмом.

Снаружи нас ждали два дэдэишных энергенетикса (модель «коровье брюхо») с водителями. Большинство ребят сразу полезли в микроавтобусы (я постарался очутиться не в той машине, которую облюбовала Джеральдина). Но пришлось задержаться из-за Тино и Дрифтера – тех самых, которых прихватили на таможне, – им страсть как захотелось по-маленькому. Это был побочный эффект замены крови. Будут течь до завтра, как крыша хижины хлопкоуборщика в грозу,

– Не выбрасывайте зря биомассу, парни, – крикнул им Стэк.

Тино и Дрифтер промолчали, но каждый открыл крышку бака, расстегнул комбез, прижался к фургону и чем мог пополнил запас топлива в машине. Потом оба застегнулись и вяло полезли в кузова. Сидевшая со мною рядом Тамаринд, чернокожая девчонка в весе петуха, никогда за словом в карман не лазившая, спросила:

– Что, ребята, это мало похоже на те гнезда, куда вы втыкались в прошлый раз?

Тут мы дали волю хохоту. Цыганское товарищество ржало, ревело и выло так, что даже Дрифтер с Тони не вытерпели и присоединились.

А мы на них зла за потерянное время не держали, понимая, что в следующий раз таможенники схватят за руку кого-нибудь другого. Если до этого дойдет, то мы, цыгане, будем держаться друг за дружку, как слои ламинированной клещехватом сталефанеры.

Вот так, веселясь в отвязной цыганской манере, мы двинули к югу и выехали из скопления блестящих стеклом далласских башен. Нас ждала новая работа.

Ваксахачи расположен милях в двадцати пяти к югу от Далласа, так что примерно через сорок минут мы были на месте. «Коровье брюхо» трудно гнать быстрее шестидесяти в час, а когда оно груженое – и подавно. Кое-кто из наших задремал – это полезно, когда действуют циркадные регуляторы, но я слишком разволновался из-за возвращения домой, чтобы уснуть, поэтому открыл оконное стекло, пустив в машину знакомые пыльные запахи техасского лета, и стал разглядывать ползущий мимо пейзаж.

Мы проехали через небольшой грушевый сад. На деревьях было полно помесей, они собирали скоророщенные плоды. Человек-надсмотрщик лежал в тени, пульт связи с обручами трансгенов – рядом, под рукой. Если спросите меня, что это были за помеси, я так отвечу: процентов пятьдесят – шимпанзе, процентов сорок – лемур и десять процентов – человек. Но за точность этих цифр не поручусь.

– Не люблю я трансгенов, – сказала Тамаринд. – Слава богу, у нас есть законы, чтобы их держать в узде.

– Уже не говоря про обручи и диет-поводки, – добавил я. И тут у меня возник интересный вопросик, я решил не держать его при себе: – Слышь, Там, ты вот все говоришь, что трансгенов не любишь. А как же собственная наследственность? Ведь когда-то, века назад, твои предки находились в таком же положении, что и наши помеси.

– Черта с два! Мои предки были людьми! Большая разница.

Я понял, что она имела в виду.

– Ну что ж… Спасибо трансгенам хотя бы на том, что благодаря их появлению реднек[3] вроде меня общается на равных с такой девчонкой, как ты, и редко задумывается, правильно ли это.

Там ущипнула меня за плечо:

– Ты совершенно прав, Лью.

Вскоре мы запарковались на площадке перед мотелем, о котором говорила на озере Байкал Джеральдина. Кругом стояло много машин, каждая с дэдэишными сплетенными молекулами на бортах. Как выяснилось чуть позже, другие цыганские бригады уже обосновались в номерах корпуса, что служил раньше персоналу ССК. Не иначе, предстоит один из самых крупных демонтажей в моей практике. Если повезет, работа затянется надолго, и я вдоволь посплю на настоящей койке, вдоволь поем доброй американской пищи и от души поугощаюсь сладким техасским пунтангом – эх, скорей бы подвергнуть эту сочную вкуснятину органолептическому экспресс-анализу!

В вестибюле мотеля Стэк устроил нам перекличку.

– Стрелок, вам с Бензиновым Биллом – триста шестнадцатый.

Я выругался. Бензиновый Билл, получивший это прозвище за татун на могучем правом бицепсе – кружащаяся формула Кекуле в виде змейки с собственным хвостом в зубах – тот еще сукин сын. Мне никогда не удавалось поладить с этой шпаной. Может, и правда лучше было бы поселиться с Джеральдиной – пусть бы и пришлось без конца отражать женские посягательства.

Я нашел в толпе Билла, и мы в напряженном молчании двинулись к нашему номеру.

Когда пришли, Билл произнес:

– Слышь, ты, башка-отстойник, если мне приспичит затащить сюда разъем-маму, лучше сваливай, как только мигну. И чтоб до утра духу твоего здесь не было.

Я положил ранец и спокойно посмотрел на Билла.

– Приятель, жаль тебя расстраивать, но факт есть факт: ты страшен, как помесь обезьяны и рогатой жабы, и ни одна «мама» не взглянет на тебя во второй раз, разве что за большие бабки или под комбинированным кайфом – «страхолюб» с «пофигином».

Билл сгреб нагрудник моего комбеза:

– Ты, козлина…

– Билл, – сказал я спокойно и вежливо, – вспомни, что было в Марселе.

Он фыркнул, но отпустил меня. Отошел к своей койке, принялся распаковывать ранец. Больше я не слышал требований «свалить», когда ему «приспичит».

Хорошее это дело, скажу я вам – с самого начала все по своим местам расставить.

В хлопотах день пролетел стремительно, но все же мы успели совершить экскурсию на ССК – познакомиться с тем, что нам предстояло стереть с лица планеты.

Но все были слегка разочарованы, прибыв на древний сверхпроводящий суперколлайдер, чья история изобиловала взлетами и падениями. ССК едва высовывался из земли, он почти целиком схоронился под прерией, вместе с ускорительно-накопительными кольцами, криогенными системами охлаждения и соленоидами детекторов заряженных частиц.

Это круглое в плане сооружение имело в диаметре около пятидесяти миль и было совершенно загажено за десятилетия «невинных» экспериментов, «практически не дающих радиации». (Мне было известно, что лунная установка, пришедшая на смену ССК, в два раза больше, и ее строительство обошлось в два раза дороже, хоть и велось в безвоздушном пространстве, с применением новых СП-кабелей.)

Впрочем, когда мы оказались внизу, у всех поприбавилось энтузиазма. Предстоящая нам работа выглядела несложной – никакой экзотики, если не считать жидкого водорода, – зато практически вечной, больно уж велик был этот ССК. Не заказ, а просто подарок судьбы!

Мы вернулись в мотель. К тому времени опустились сумерки, словно шелковые простыни в «Пари-Хелмсли». Оказалось, ДДИ в нашу честь устроила вечеринку с грандиозным техасо-мексиканским барбекю. Я уже тысячи раз говорил (и не однажды рядом находился Стэк и слышал), что с работодателями нам сказочно повезло. Пахло жарким – бизоньи стейки и котлеты из постносвинки. Я держал в руке кружку холодного пивчика-живчика и смотрел, как одна за другой в небе проклевываются звезды – точно разрозненные пиксели на древнем монохромном мониторе Господа Бога. И слушал оживленную болтовню приятелей-цыган, и размышлял о том, какая классная работа мне предстоит. Еще никогда в жизни я не был так близок к раю, даже не допускал мысли, что он вообще может существовать на нашей скорбной земле. И эта тихая радость, столь чистая и столь противоестественная, настораживала меня. Ибо, как оказалось, она предвещала неприятности.

И вот закончилась первая рабочая неделя, и мы, цыгане, решили это событие отметить. Несколько дней вкалывали, как проклятые, рвали жилы и наживали грыжу – а после смены никаких развлечений, кроме тех, что предлагает плазменный экран, да еще игры во флэшкарты, да метаболизирования самогонки в грязном придорожном баре под названием «У Сэлли Мустанг» (владелица носила белый конский хвост); короче говоря, нам срочно требовалась психологическая разрядка.

Собралась компания – я, Джеральдина, Там, Тино, Спад, Женева, Иг-И и еще несколько наших, в том числе и Бензиновый Билл. Мы заказали автобус до Далласа – чтобы Оттянуться с большой буквы.

Машину вел я, и получалось очень даже легко. Мы все прошли тщательный тюнинг в дэдэишной клеткомойке, и нажитые на работе хвори и болячки исчезли без следа. Кожа у меня стала упругой, как у домашнего любимца фирмы «Гедоникс плюс». За ультрапрозрачным монокристаллическим лобовым стеклом мчалась навстречу ночная декорация в потрясно высоком разрешении; все тени просматривались во фрактальную глубину. Я не сомневался, что эта ночь внесет мегацифру в файл «расходы на развлечения».

И вот мы в Далласе, и чешем прямиком в Дип-Эл-лум, первый в городе район аттракционов. Паркуем автобус, включаем его защиту и топаем по запруженным народом тротуарам, взбрыкивая попками в цыганской манере; парни идут так, как будто у них бочка между ног, девчонки – будто скользят верхом по смазанному шесту.

Не буду скрывать правду: шагая по улицам с друзьями-чавэлами, я гордился, как десятилетний мальчишка, обрюхативший соседку-вдову. Я упивался духом товарищества, солидарности; я вполне понимал свою социальную значимость – и это было кайфово до невозможности.

В Дип-Эллуме было яблоку негде упасть – кто только не явился сюда, чтобы провести в атмосфере праздника искусственный галогенный день. Встречались помеси, выполнявшие поручения своих хозяев. Попадались малолетние пептид-попперсы (четыре или пять когорт от моей по генетической линии) – сами себе господа, они носились вместе с друзьями по шайкам и ватагам, щеголяя прикольными шмотками в стиле «потенциал действия». Мелькали в толпе геронты и гулы. За всем присматривали САС-копы с лазиками и шокерами, их задача – не допускать столкновений между различными группировками. Ну и, понятное дело, район кишел местными легашами. Но при всей своей стохастичности картинка была вполне гомеостазная.

По барам мы двинули около восьми, открыли рецепторы всяким музонам, заглушавшим фоновый звуковой спектр, – от многополярной музыки до старомодного кантри-вестерна, исполняемого на одиноком синтезаторе. Ну и, понятное дело, мы не забывали отдавать должное всевозможным делириантам и слабым опьянителям.

Около полуночи я вроде опомнился – как будто мое сознание превратилось в клубок из ниточки длиной в световой год, и эта ниточка размоталась до конца.

– Где мы? – спросил я у Тино.

– В «Неизведанных долях».

Я припомнил: так называется бар, где мы осели. Дым, шум, народу битком. Не кабак, а пещера троглодитов. На стенах из настоящего камня горели неонеоновые надписи: «Перестрой свой белок Мар2», «Какой у тебя ампераж?» и тому подобное. Бармен был из помесей, с обезьяньей доминантой. Он висел на хвосте под потолком и четырьмя человеческими кистями смешивал напитки.

И тут вдруг меня пробило на секс – точно сель хлынул по высохшему руслу или открылся спускной клапан автоутробы. Я вспомнил, как несколько дней назад мне жгуче хотелось забуриться в какую-нибудь простую техасскую розетку. Сию же секунду у меня появился рог подлиннее и покрепче, чем у домашнего карликового единорога. Я окинул взглядом танцевальную площадку, заметил, как Джеральдина трясет худенькой попкой перед каким-то местным пижоном. А затем мой взгляд сполз с Джеральдины – и остановился на девушке моей мечты.

Высотой она была все шесть футов, спасибо каблукам-шпилькам. Пятидюймовые шипы цвета слоновой кости, росшие из ее пяточных костей, венчались золотыми колпачками. Ступни были голые, если не считать специальных прыжковых подошв, – я их заметил, когда красотка подскакивала к потолку. Носила она также неопреновые колготки, а выше пояса не было ничего. Ее огромные груди благодаря имплантированным кронштейнам были тверды и энергичны, как рукопожатие топ-менеджера. Коэффициент преломления ее ореолов был изменен – они, по сути, превратились в зеркала. На щеках – пятнышки радужно переливающихся чешуй. Я бы побился об заклад на недельный заработок – у нее язык с кошачьей шершавостью. Короче, не девочка – сказка. То, что клеткомойщик прописал.

Я спрыгнул на танцевальную площадку, неудержимый, как робокоп с тяжелым вооружением и искрящейся проводкой.

Партнер ее, по всей очевидности, родился южнее границы – я сразу узнал бразильца. Понаехало браззи в Техас, с тех пор как Заговор Докторов с целью ликвидации премьер-министра вызвал такой переполох в высших эшелонах САС.

Я похлопал браззи по плечу.

– Хэй, менино, не позволишь ли и мне поучаствовать?

Вот ведь башка-отстойник! Будто и не заметил меня. Зато его чувихе моя идея как будто понравилась. Она провела по нижней губе языком – я мог бы поклясться, что расслышал в грохочущей музыке наждачный скрежет. Нахальство браззи и кокетство его розетки так меня завели, что я перестал себя контролировать. Развернул бразильца личиком к себе и вырубил ударом правой в челюсть. Потом сграбастал его девочку и потащил к двери. Она ни миллисекунды не противилась.

В каком-то темном коридорчике я ее прижал к стенке и просунул язык ей в глотку, аж до середины. Затем моя пятерня нашла ее лобок. Я чуть не помер от огорчения, обнаружив полный мужской комплект. С поцелуем было покончено в тот же миг, а вот руку я не убрал – слишком растерялся.

– Милый, в чем проблема? – спросила она. – Неужели тебе это не нравится?

В моей ладони все принялось корчиться и дергаться, как лангуста на крючке. Привело это к немедленной детумесценции и судорожной инвагинации.

О черт! Радиационные отходы! Я подцепил герма!

Когда я был в Далласе в последний раз, гермы не казали носу из своих клубов, у нормального парня вроде меня было мало шансов напороться на кого-нибудь из них. Похоже, и в самом деле мир катится к чертям.

Я отпрянул и наступил на чью-то ногу. Да это же малютка браззи! Мигом я принял защитную стойку.

Он мне что-то протягивал. Свою визитку. Я малость опешил. Дождавшись, когда я успокоюсь и расслаблюсь, он вложил мне карточку в ладонь.

– Сеньор, – заявил браззи, – вы будете иметь честь встретиться со мной, Флавиано Диасом, в здешнем петушатнике, иначе вашим трупом будет украшено окно этого импорио.

Поклонился и ушел. А я глянул на карточку: «Флавиано Диас, инструктор по капоэйре, красный пояс, первая ступень».

В пыльном дворе позади мотеля я стоял босой, с голой грудью, обливался потом под солнцем субботнего полдня – жара была, как в фильме «Секси-сиуксы».

Ну что за паршивый способ коротать досуг – тренируясь для поединка, имеющего все шансы закончиться моей скоропостижной смертью через извлечение внутренностей! И винить в этом некого, сам свалял дурака. Мой батька часто говорил: «Сынок, мучить себя нет проку, если есть еще кого мучить». И его совет я собирался выполнить – или умереть.

Я взял из украденного на складе ящика очередной пятифунтовый куль муки. Вразвалку прошел в тень кряжистого болотного дуба – других деревьев около мотеля не было. С ветки на веревке, на высоте моей головы, свисала изодранная пластиковая сетка. Я вынул из нее распоротый мешок и вложил полный. Отступил на несколько шагов, оставив на земле цепочку мучных следов.

А затем, глядя на подвешенный мешок, я двинулся кошачьей поступью, стараясь гнать из тела и ума напряжение и сомнение в конечном успехе. Я наступал на воображаемого врага; я делал финты; я отскакивал и уворачивался. Когда решил, что паршивый мешок муки напрочь запутан и сбит с толку, развернулся на одной ноге, а второй, параллельно земле, нанес удар.

Стеклянный полумесяц, блеснув на солнце, рассек пластик и ткань, и мука разлетелась облачком, точно строительные силикробы.

За моей спиной кто-то свистнул. Я обернулся и увидел Бензинового Билла.

– Рад, что ты их не носил, когда мы с тобой поцапались, – сказал он.

Эти слова заставили меня вспомнить Марсель – мы тогда участвовали в великой средиземноморской приборке. Он только появился в бригаде и сразу окрысился на меня, наверное, потому что других парней, равных ему по габаритам, у нас не было. Мне осточертели его бесконечные наезды, и я решил разобраться раз и навсегда. Нашел в городе школу савата, или, как говорят сами лягушатники, «ле бокс франсэ». Поддерживая нужную форму с помощью тропов, быстро научился пинком убивать муху в полете. А в скором времени хорошенько взгрел Билла. Он же, будучи парнем леноватым, тренироваться ради реванша не стал.

Позже, когда мы на тайско-кампучийской границе занимались восстановлением биома джунглей и жили в бывших лагерях беженцев, я не упустил возможности немножко поучиться кик-боксингу в ближайшем монастыре.

Я думал, что наработал очень ловкие движения. Думал до тех пор, пока не посмотрел фильмы с выступлениями разных мастеров капоэйры.

Капоэйра – это бразильский бокс, удары наносятся и руками, и ногами. Блюдо африканское, но с приправой из багийского тропико-фанка. Порой может походить на самый невинный танец. Пока капоэйрист не влепит своему противнику пяткой снизу в челюсть.

В общем, поединок между мною и Флавиано Диасом в петушатнике обещал быть небезынтересным. И не мешало бы мне выжить, чтобы было о чем вспоминать на склоне лет. Я глянул на оцененные Биллом усовершенствования. Сразу после ссоры в «Неизведанных долях» я посетил магазин телесных принадлежностей – решил не терять времени. Хозяйничал там геронт – из тех, о ком говорят «песок сыплется». Я усердно мотал на ус лекцию – авось пригодится что-нибудь из его опыта.

– Поверь мне, я этих бразильцев знаю. По владению ножом они на равных с аргентинцами. Твой неприятель выберет пару шпор из суперсплава на основе стали, скорее всего уилкинсоновские или жиллеттовские. Это хорошие шпоры, но они тяжеловаты. А вот эти, – он достал и открыл тонкий футляр, показывая две прозрачные сабельки на черном бархате, – как раз то, что надо. Биостекло фирмы «Корнинг». Режущая кромка ничуть не тупее, чем у лезвия из суперсплава, но сама шпора легкая как перышко. И уследить за ней трудно. Кроме того, она хорошо совместима с костным веществом. Врастим стекло прямо в твою большеберцовую кость.

Помолчав, старик добавил:

– Да, кстати, по закону я должен тебе напомнить, что эти лезвия можно носить исключительно в декоративных целях. А теперь, если ты с этим условием согласен, может, приступим к установке?

Ну, что тут скажешь? Я взял шпоры.

А еще я дал себя уговорить на покупку двух пряно-ароматических желез – они крепятся на запястье у пульсовых точек. С ними-де я буду себя чувствовать настоящим мачо, женщины начнут липнуть как мухи на мед. Я не стал ему рассказывать о том, как сам ухитрился влипнуть.

Я помахал ногами, посверкал шпорами – специально для Билла.

– Да, красиво, – признал он. – Но все-таки ставки делаются три к двум в пользу Диаса. Я тоже решил поднаварить чуток на твоем горе, сосунок. – Билл заржал. – До вечера, увидимся в петушатнике.

Он ушел, не дожидаясь моих возражений. Впрочем, я не был уверен в том, что Билл стопроцентно заблуждается на мой счет.

Пришел черед нового мешка с мукой, и тут во дворе появилась Джеральдина. Я притворился, будто не увидел.

– Лью, умоляю тебя, не надо. Ты же знаешь, компания тебя от Диаса защитит. Не стоит зря рисковать своей жизнью, да к тому же идти против закона.

– Джеральдина, ты, кажется, что-то сказала?

– Да, я что-то сказала, упрямая ты постносвинячья задница! Я сказала, что не надо гробить себя из-за дурацкой гордыни!

– Прости, Джеральдина, но мне никогда не удается расслышать, что ты говоришь. То одно мешает, то другое.

– Да провались ты пропадом, чертов золотарь! Чтоб тебе кишки выпустили!

Моя ступня припечаталась к земле, поднялось мучное облачко.

– Джеральдина, ты меня недооцениваешь. Вот увидишь, как я надеру попку этому щенку…

Она только зыркнула на меня и пошла прочь, В дверях мотеля оглянулась и крикнула:

– А железы твои воловьим потом воняют! Тренировку я прекратил. С такими болельщиками, как Билл и Джеральдина, трудно удерживать боевой дух хотя бы на высоте дюйма от земли.

Я стоял на левой ноге, правая, согнутая в колене, была поднята. Банданой я вытер лезвие. Потом сделал то же и с другим.

Вечером я слопал большой стейк, фунт спагетти и яблочный пирог, сопроводив все это дозой пищеварина. К началу поединка желудок опустеет, а тело получит все необходимые белки и углеводы. Потом я отправился вздремнуть, и сон пришел на удивление легко. Когда сыграл будильник, я встал и принял душ. Надел ботинки устричного цвета – их пришлось разрезать, чтобы пролезли шпоры. Блестящие лезвия я прикрыл штанинами джинсов – получилось не слишком изящно, ну да сойдет.

Ни с кем не попрощавшись, я взял одноместный мобиль на батарейке и поехал в город. К общению не тянуло. Пускай ромалы добираются сами, а не захотят, так пусть в мотеле остаются. Билл и Джеральдина здорово меня разозлили.

Петушатник находился в Камспаник-барио, на старом товарном складе. Его запущенный вид не вязался с понатыканными кругом дорогими тачками. Я оставил среди них свое транспортное средство и вошел в здание.

Там ветхие трибуны взбирались под темные стропила. И все места были заняты почтеннейшей публикой, закинувшейся возбудином в ожидании развлекухи. В центре помещения располагался круглый деревянный помост высотой по лодыжку, а шириной с домашний плавательный бассейн. Ринг был покрыт слоем песка. На нем двое парней счищали пролитую кровь – стало быть, матч только что кончился.

Я нашел рефери – блондинку с неразвитыми перьями на месте бровей – и объяснил ей, кто я и зачем пришел. Через минуту она разыскала в толпе Диаса и привела ко мне. Прав оказался продавец – бразилец носил уилкинсоновские лезвия.

– Сеньор, я рад убедиться, что имею дело с человеком чести.

– Цыпленочек, честь тут ни при чем. Я хочу только поиметь в задницу одного маленького заезжего извращенца, любителя гермов.

– Да будет вам известно, сеньор, эта леди, несмотря на особенности ее анатомии, великолепная танцовщица, и я буду счастлив защитить ее репутацию, похоронив сеньора в земле, которая его взрастила.

После этого «обмена любезностями» мы разделись возле ринга. Рефери тем временем привела Ищейку.

Живот Диаса был словно из гранита вырезан. Шоколадного цвета кожа. Ростом он едва доставал мне до грудины, зато мускулатура торса моей не уступала ни в чем. Ладно, авось мое преимущество в росте чего-то стоит. Главное – не подпускать бразильца вплотную.

Мы нацепили кевларовые гульфики. Я заметил Бензинового Билла – устроился в первом ряду, злорадная улыбка от уха до уха. И держит мою одежду и обувь! Черт с ним – еще не факт, что они мне снова понадобятся. Чувствовал я себя странно, казалось, яйца раздулись, стали большими, как у Хомяка.

Рефери отдала приказ Ищейке. Та сначала подскочила ко мне, лизнула, пробуя пот, куснула за руку между большим и указательным пальцем, чтобы кровь чуть-чуть пустить.

– Ничего, – прорычала Ищейка, погоняв жидкости по ротовой полости.

Той же процедуре она подвергла и Диаса, с таким же результатом.

– Ну что ж, сеньор и мистер, вы оба находитесь под воздействием разрешенных веществ, противозаконные стимуляторы не обнаружены. Давайте начинать представление!

Мы поднялись на ринг, и толпа разразилась варварским ревом, которому бы позавидовала публика древнеримского Колизея.

Рефери заговорила в пристегнутый к вороту микрофон:

– Граждане и прочие, сейчас вы увидите грандиозный матч. Слева от меня – гость Великого Далласа сеньор Флавиано Диас, из-за южной границы.

Диас получил бурные аплодисменты – ничего удивительного, кругом хватало его земляков.

– А справа от меня – коренной техасец из Роберт-Ли, мистер Лью по прозвищу Стрелок.

По части оваций я Диасу не уступил. Пока публика орала и хлопала, я искал знакомые лица – Джеральдина здесь и кое-кто из ребят. Затем снова сосредоточился на предстоящей драке.

– Итак, петухи, вам обоим известны правила. То есть вы знаете, что здесь нет никаких правил. За исключением того, что победитель решает, получит проигравший лечение или нет. Вперед, и да победит лучший петух!

И рефери поспешно отошла. Как только ее вторая стопа оторвалась от ринга, Диас напал.

Для начала он испробовал галопанте, удар рукой в ухо – чтобы я потерял равновесие. Я уклонился, и кулак лишь вскользь прошел по виску. Какая жгучая боль!

Я в долгу не остался – ткнул двумя напряженными пальцами сеньору в солнечное сплетение. Будто в доску! А ведь я стопку в несколько листов сталефанеры пробивал. Ничего, это он только притворяется, будто не почувствовал.

Толпа не скупилась на кровожадные вопли. Диас, точно идя на поводу у почтеннейшей публики, провел бенсу, удар ногой вперед. Я смотрел, как движется его правая нижняя конечность: сначала будто в замедленном кино, но все разгоняясь; стальное лезвие целит в мое горло. В самый последний момент я ушел вниз. Упав на ладонь, лодыжкой подсек единственную опорную ногу Диаса.

Но он, вместо того чтобы шлепнуться на песок, превратил свое движение в ау, то бишь колесо, и снова очутился на ногах на другом краю ринга. Я ринулся вдогонку, рассчитывая ослабить его парой-тройкой крепких плюх. Несколько головокружительных секунд мы обменивались прямыми ударами в. корпус и голову, и не возьмусь судить, кому досталось больше. Мы вошли в клинч, оттолкнулись друг от друга.

И вдруг Диас оказался ко мне спиной. «Вот она! – подумал я. – Твоя первая и последняя ошибка. Попался, ублюдочек!» Я вознамерился разрезать его, как только повернется.

Но он не повернулся. А сгруппировался и сиганул назад, с выходом на руки! Макаку – обезьяна! Одним прыжком одолел полринга.

И теперь я стоял к нему спиной.

Я резко повернулся.

Поздно!

Сначала почувствовал острую боль и лишь потом сообразил, что случилось. Два синхронных удара пришлись в бедра. Подлый браззи рассек мне бедренные артерии.

Я зашатался. Потом рухнул ничком. Из меня вместе с кровью вытекала сила.

– А теперь, – проговорил Диас, – я выполню свое обещание.

По голосу я определил, где он стоит. Собрав последние крохи сил, я сделал некое подобие стойки на руках и вонзил обе шпоры сеньору в брюхо. И рванул книзу, отчего у Диаса подломились ноги. Внутренности вывалились на кровавый песок.

– Тебе любой, кто на ферме вырос, скажет: не подставляй мулу задницу, – кое-как проговорил я и вырубился. Только успел подумать напоследок: если оба проиграли, то как же быть с лечением?

Не прошло и тридцати секунд, как явились блюстители закона.

Позже я узнал, что Диас обладал дипломатической неприкосновенностью, и когда у него пошли к нулю жизненные показатели, власти испугались международного скандала. Только по этой причине они сорвали субботнюю народную забаву – малость поздновато для меня.

Короче говоря, полицейские вышибли двери и пустили «страстимордасти», «ревукорову» и «какувоняку», чтобы подавить всякое сопротивление. Зрители пукали, плакали и звали мамочку, а мы с Диасом валялись, истекая кровью. Мне повезло – я лежал у двери, потому и не слишком надышался.

Но все же отключился еще раз.

А когда очухался, понял, что моя голова лежит на коленях у Джеральдины.

Она плакала. От слезоточивого газа, предположил я.

Джеральдина проговорила сквозь рыдания:

– Лью, ты не бойся, не бойся, не бойся! У меня с собой аптечка. Специально для тебя принесла. Я тебя уже заштопала.

Я хотел потрогать бедра, но не удалось – Джеральдина перехватила мою пятерню и прижала к своему лицу. А потом – наверное, машинально – принялась тереть моим запястьем по своей шее. Как раз тем местом, где была накладная железа.

– Все обойдется, Лью. Я добьюсь твоего освобождения под залог и буду приходить к тебе в больницу. Вот увидишь!

Долго пришлось искать голос, облюбовавший себе укромный уголок где-то в глубине меня.

– Джеральдина… я тебя не слушаю, – прохрипел я.

– Да, Лью, я знаю. Ты меня никогда не слушаешь.