"Мы встретимся вновь" - читать интересную книгу автора (Карр Филиппа)МИМИБыло лето, то долгое жаркое лето, когда над Европой сгущались грозовые тучи. Вначале меня не особенно интересовала наступающая война, поскольку я занималась собственными делами. Определенно, жизнь моя осложнилась. Стали другими отношения между мной и Жаком. Я чувствовала, что вокруг меня происходит что-то важное, о чем я обязательно должна знать. Часто заходил виноторговец Жорж Мансар. И я ждала его прихода – с присущим мне тщеславием я считала, что он влюблен в меня, а так как Жак охладевал ко мне, то внимание Жоржа меня радовало. Я наконец задалась вопросом, что же будет со мной дальше. Конечно, об этом следовало задуматься намного раньше, еще до бегства из дома, но я уже отмечала, что не отличаюсь благоразумием. Какой дурочкой я была! Да, мне надоело жить в Трегарленде, но ведь сестра была не так далеко, и родители всегда предоставили бы мне кров. А сейчас они думали, что я умерла. Вспоминаю, как однажды Жорж Мансар пригласил меня в кафе и задал мне целую кучу вопросов, и, хотя я отвечала весьма уклончиво, все же, наверное, многое поведала ему. Он очень интересовался, не выполняю ли я какую-нибудь работу для Жака. – Служу ли я моделью? – Да… или делаете какую-то иную работу? – А какая еще может быть работа? Он пожал плечами: – Просто… что-нибудь… – Я вообще ничего не делаю. А в другой раз он спросил: – До сих пор не помогаете Жаку? – Нет. – Он все время рисует? – Много времени он проводит вне дома. – Ездит по окрестностям Парижа. – Да, но иногда и дальше. – И никогда не берет вас с собой? – Нет. Ни разу. – Вам доставило бы удовольствие увидеть хоть кусочек Франции? – Да, доставило бы… Мои друзья Бейли, те англичане, с которыми я познакомилась в книжной лавке, помните, я рассказывала? Жорж кивнул. Вначале он очень заинтересовался моими новыми знакомыми, но затем, кажется, забыл о них. – Так вот они всегда говорят о Гитлере. Они думают, что начинается война. – Моя дорогая, да и в Париже все думают, что войны не миновать. – И вы? Он пожал плечами, как бы говоря, что не Уверен. Это, впрочем, можно было понять как Угодно. – Если война начнется, они сразу же уедут в Англию. – А вы? – Не знаю. Не вижу, как я могу это сделать. – Так было бы лучше для вас. Имейте в виду. – Не знаю, как я могу вернуться после того, что случилось. – Несмотря на… – пробормотал он. Я часто встречалась в то время с Бейли. Я рассказала о них Жаку, и это явно не доставило ему удовольствия. – Но они очень благожелательные люди, – сказала я. – У них ко мне чисто родительский интерес, и я иногда бываю у них в гостях. Как и Жорж, он расспросил меня о Бейли и не нашел в них ничего интересного. Когда – Незачем их приглашать. Довольно скучные люди. Я так и думала, что они не понравятся ему, но считала, что обязана объясниться с Дженет Бейли по этому поводу, и потому как-то однажды за чашкой чая выложила ей все, что случилось со мной. Я начала со встречи с Дермотом, рассказала о нашем бурном романе и свадьбе, о рождении Тристана, своем разочаровании. Дженет внимательно слушала. Лицо ее отображало то смущение, то ужас, то удивление, и все это потому, что я посмела бросить моего маленького сына. – Бедный вы ребенок, – произнесла она наконец после долгого молчания. – Просто дитя… как и Мэриан. Я, бывало, говорила ей: «Не трогай печку, дорогая». Тогда ей было три года. «Если тронешь, то обожжешь пальчики». Но как только я отвернулась, так она сразу же сунула ручку в огонь и сильно обожгла ее. Я сказала тогда Джеффри, что это был первый опыт. Это научит ее лучше, чем любые слова. – Боюсь, что мой опыт тяжелее, чем обожженный пальчик. – Думаю, вам следует возвратиться домой. Ведь вы уже не хотите оставаться у этого француза, не так ли? – Не знаю. – Это уже хорошо. Если вы не знаете, то вам лучше уехать, и чем быстрее, тем лучше. Ваша сестра… кажется, она разумная девушка… – Я непременно должна показать вам ее портрет, миниатюру. Я не смогла ее оставить, когда уезжала. – Почему вы не напишете ей? – Она думает, что я умерла. – Какая путаница во всем! О, Дорабелла, как могли вы так поступить! – Не знаю. Оглядываясь назад, сама не понимаю, как это произошло. – Надо быть совсем без сердца, чтобы так поступить. Я почувствовала, как на глазах у меня выступили слезы. Дженет обняла меня. – Думаю, что вы были довольно испорченным ребенком, – сказала она. – Но дети вырастают. Вот и вы выросли… и очень быстро. Неправильно, что вы живете здесь. Как выглядит ваш художник? – Он красив… любит роскошную жизнь… извращен. Она кивнула головой: – Знаю. Жаль, что вы не можете четко видеть некоторые вещи. Знаю я таких типов. И когда все кончится, что вы собираетесь делать? – Просто не знаю. – Единственный путь – это уехать отсюда. Вы вернетесь и расскажете хвоим, что произошло. Их, конечно, потрясет все это… но они там обрадуются вашему возвращению, что непременно простят вас. – Не знаю, смогу ли явиться перед ними… – У меня есть собственная дочь. И я знаю, что чувствуют матери. Представляю, как мы с Джеффри вели бы себя, попади Мэриан в такую переделку. Но у нее, слава Богу, все в порядке. Она счастлива в браке, и у нее двое замечательных детей, мальчик и девочка. Но если бы мы были вашими родителями, то сказали бы: «Пусть вернется наша дочь, а остальное не имеет значения». Послушайте, дорогая, вы не возражаете, если я расскажу обо всем этом Джеффри? – Нет. – У меня было такое чувство, как будто я тону, а они всеми силами пытаются спасти меня. После этого я часто встречалась с Бейли, и мы обсуждали мое положение. Джеффри придерживался той же точки зрения, что и Дженет. Что-то надо было придумать, чтобы я вернулась домой. В это время я познакомилась с Мими. Был полдень. Побывав у Бейли (Жак знал о моей дружбе с англичанами, но никогда не выражал желания познакомиться с ними), я ранее обыкновенного вернулась домой. Я сидела в «салоне» и вспоминала мой разговор с Дженет. Компания, в которой работал Джефф, решила, если дела в Европе пойдут таким же образом, как можно быстрее перевести всех служащих из Парижа в Англию. – Становится день ото дня страшнее, – сказала она. – Все идет к развязке. Джефф говорит, что это неизбежно после того, как Гитлер захватил Чехословакию. Это была последняя соломинка… Все эти разговоры о жизненном пространстве… все эти планы по поводу Польши. Известно, что Гитлер думает о мирных отношениях с Британией, но все же, говорит Джефф, мы объявим войну Германии, если она вторгнется в Польшу. Я призналась, что занята своими личными делами и мало думаю о делах европейских. И как же я была глупа – то, что происходило в Европе, касалось всех нас. Как бы там ни было, в тот день я рано вернулась домой и сидела в «салоне». Дверь внезапно открылась, и в комнату вошла женщина, которую я никогда не видела прежде. По всему ее поведению было ясно, что она хорошо знакома с этим домом. Женщина была лишь в пеньюаре и босиком. Сперва мне показалось, что я попала в чужой дом. Ее черные волосы свободно покрывали плечи и спину. У нее были миндалевидные темные глаза, дерзкий вздернутый нос и короткая верхняя губа. Была она высокого роста, и под пеньюаром угадывалась полная грудь и узкие бедра. Незнакомка выглядела очень привлекательной. В замешательстве я встала и сразу же за ней и увидела Жака. – Привет, – небрежно произнес он. – Значит, ты вернулась. Это Мими. – Мими? – Мими. Натурщица, – произнесла она по-английски, но с сильным французским акцентом. – Дорабелла, – запинаясь, представилась я, Она долгим взглядом обвела меня. В свою очередь я также холодно стала рассматривать ее, пытаясь убедить себя, что это вполне естественно, если в мастерской художника бывают голые натурщицы, поскольку они позируют ему. – Дорабелла приехала из Англии, – сказал Жак. Он прошел в кабинет и налил вина. Я в замешательстве спрашивала себя, в каких же отношениях находились Жак и Мими. И я знала правду, но Жак нисколько не был смущен. И почему бы он был смущен? Та жажда наслаждений, которой я так восхищалась, была проявлена со всей очевидностью, но теперь эта жажда меня привлекала гораздо меньше. Я попыталась скрыть свое волнение. – Мими, – непринужденно произнесла я слова из оперы. – Они зовут меня Мими, но настоящее имя мое Лючия. Мими озадаченно взглянула на меня, а Жак пояснил: – «Богема»![3] А я продолжала: – Мое имя – Дорабелла, а имя моей сестры – Виолетта – из «Травиаты». Как видите, моя мама очень любила оперу. Мими кивнула: – Забавно… – Очень, – холодно произнес Жак таким тоном, как будто это было вовсе не так. Мы сидели и пили вино. Они так быстро говорили по-французски, что я ничего не понимала, только разбирала какие-то имена, среди них были и знакомые, но суть разговора осталась для меня неясной. Раз или два они поворачивались ко мне и говорили что-то по-английски. Я кончила пить, поставила бокал и сказала, что у меня есть кое-какие дела. Я все поняла и не знала, как отнестись к измене Жака. В какое я попала положение! Вот я, одна в чужой стране, оставила свою собственную, куда теперь так трудно было вернуться. Мы на грани войны. Мужчина, с которым я в своих безумных мечтах решила быть всю жизнь, дал ясно понять, что для него наша связь лишь мимолетное увлечение. Какой же дурочкой я была. Никогда в моей ничтожной жизни я не подвергалась такой опасности. В других самых незначительных происшествиях мне на помощь всегда приходила моя сестра. Сейчас же она оплакивала меня, считая, что я погибла. Что я могла сделать? Куда направить свой путь? Как и всегда, я искала всему оправдание. Она ведь только натурщица. У художников должны быть натурщицы. Их поведение непредсказуемо. Действительно, непредсказуемо… особенно в любовных делах, когда они меняют одну за другой… и последняя так же забывается, как и первая. Это была жизнь богемы, о которой я так страстно мечтала. О, если бы только я могла вернуться! Но… «пишет и пишет рука»… Ладно, все уже написано, и где это? О, Виолетта, почему ты не здесь, не со мной? Я должна быть очень осторожной и придумать, что делать дальше. Нужно ли мне уехать раньше, чем Жак укажет мне на дверь? И куда мне податься? Вернуться в Кэддингтон? И встретиться лицом к лицу с Виолеттой, с родителями? А ведь это оставалось единственным выходом. Они любят меня и будут счастливы увидеть вновь. Но что я могла им сказать? И еще… что еще? Думай, приказала я себе. Не бросайся в независимость, как ты уже делала. Нужно что-то предпринять, так не должно продолжаться. Все кончено… для него и для тебя. Благодари небо, что ты больше не любишь его, как и он тебя. Надо бы поговорить с ним. Спросить, какие же у него отношения с Мими. И сколько других было у него? Мне нужно быть хладнокровной и деловитой. Очень нужно. Я сидела в спальне, слышала шаги в мансарде и думала, что, как только она уйдет, обязательно поговорю с ним. Я ждала и некоторое время спустя, услышав стук входной двери, пошла в «салон», но там никого не было. Я поднялась в мастерскую и поняла, что Жак ушел вместе с Мими. Придется ждать. Как это мучительно! Хотелось все решить быстро. Я снова и снова повторила про себя то, что должна была сказать Жаку, и ждала, но он не приходил. Той ночью он вообще не пришел. Был ли он с Мими? Возможно. Но, может быть, и с кем-то другим. Во всяком случае, можно было быть уверенной в том, что я ему безразлична. Назавтра Жак вернулся во второй половине дня. Я ждала его в «салоне». С полным самообладанием и некоторой дозой сарказма я спросила: – Неплохо провел время? – Да, спасибо. – С Мими? – А разве это твое дело? – Думаю, что твое. Он пожал плечами и мягко улыбнулся. – Значит, ты подтверждаешь, что она твоя любовница? – Я не говорил этого. – Послушай, Жак… Он продолжал улыбаться: – Слушаю. – Ты ведь не можешь ожидать, что я восприму это как должное. Он вопрошающе поднял брови. Все это просто сводило с ума. Жак вел себя так, словно было совершенно естественным для меня обнаружить его в компании с женщиной полусвета. Притом он ушел с нею и неизвестно где провел ночь. – Это неприемлемо! – крикнула я. Он озадаченно повторил: – Неприемлемо? Почему? – Как ты можешь так обращаться со мной! – Обращаться? И как я обращаюсь? И что такое «обращаться»? Жак искал защиты в несовершенном знании языка. Он и раньше так поступал, но я знала, что он все понимает. – Я оставила дом, чтобы приехать сюда… а сейчас… – Ты оставила дом, потому что больше не могла там жить. – Я бросила все ради тебя. – Ты очень… провинциальна. – А ты так извращен… – Я думал, ты выросла. – Как ты можешь делать такое… у меня под носом? – Твой нос? – Он опять озадачился. – Ты знаешь, что я имею в виду. Ты не делаешь секретов из этого. – Секретов? И в чем они? – В твоей любовнице. – В самом деле? Я не могла продолжать, потому что готова была разразиться обвинениями. – Ненавижу тебя! Он опять пожал плечами и посмотрел на меня с таким благожелательным терпением, с каким взрослые смотрят на упрямых детей. Я больше не могла выносить этого и, схватив пальто, выбежала из комнаты. Единственное место, куда я могла пойти, был дом Бейли. Дженет говорила: «Вы знаете, где мы живем, дорогая. Вы всегда можете прийти к нам, и мы будем рады видеть вас». Мне повезло, что она была дома. – Очень рада вас видеть, – сказала Дженет. – Мы с Джеффри готовимся к отъезду. Я растерянно уставилась на нее. Еще один удар. Что теперь мне делать? – Входите, – проговорила она. – И расскажите о себе. Как будто во сне я села в кресло. – Чашку чая? – Сначала расскажите о вашем отъезда. – Компания советует… вернее, приказывает. Руководство считает, что скоро начнется война и для нас лучше уехать домой. Все английские служащие уезжают. В конторе останутся только французы. Бог знает, что может случиться! В любом случае мы уезжаем. – Когда? – заикаясь, спросила я. – О, – нерешительно произнесла я. Тут Дженет заметила, что со мной что-то не так. – В чем дело? – спросила она, и я выложила все, что случилось. – Вы не можете дольше оставаться там! – Нет… но что я могу сделать? – Вам нужно поехать домой. Почему бы не вместе с нами? Я поговорю с Джеффри. Через пару часов он будет дома. В конторе настоящий кавардак. Все говорят, что Гитлер не остановится на Польше… Я увидела выход. Надо уехать с Бейли, они помогут мне. Дженет продолжала говорить, как будто угадывая мои мысли: – Да, вы должны поехать с нами. Уверена, что это самое лучшее для вас. – Но как я могу появиться дома? – Вам надо честно признаться во всем, другого пути нет. – О… я не могу сделать этого. – И что тогда? Остаться здесь? У вас есть деньги? – Я как-то не думала о деньгах, но немного есть. У Жака, кажется, их много, и он такой щедрый. Он любил, когда я покупала себе одежду и всякие безделушки. У меня кое-что осталось. Думаю, у него есть какие-то побочные доходы, поскольку не мог же он зарабатывать так много на своих картинах. Вот, может быть, почему жизнь в Латинском квартале оказалась не такой, какую я ожидала. Едва ли я много потратила. Возможно, надо вернуться домой, не уверена… Мои планы так неопределенны. Я не помнила, сколько денег у меня было, но надеялась, достаточно, чтобы оплатить дорогу в Англию. – Неважно, – сказала Дженет. – Мы поможем. Вы, конечно же, поедете с нами, дорогая. Это единственный выход. Вы вернетесь к мужу, и он простит вас. – Нет, я не могу… – Но что вы будете делать? Вам нельзя оставаться с этим человеком. Не думаю, что сейчас он захочет, чтобы вы жили с ним. Ведь у него есть другая. А вы снова обретете вашу прекрасную сестру… и ваших маму и папу. Они позаботятся о вас. Не всегда приятно быть покорной и смиренной, но иногда это единственный путь… Я понимала, что она права, и пыталась что-то придумать. – Кроме того, – продолжала Дженет, – где вы сможете найти здесь работу? Нет, вам нельзя оставаться, вы обязаны ехать с нами. Если вы не можете вернуться к мужу, то у вас есть сестра и родители. Конечно, она была кругом права. Чем больше я думала об этом, тем больше понимала, что нужно ехать с Бейли, а уж там что-нибудь придумаю. Мы говорили об этом вплоть до прихода Джеффри. – Мы уезжаем в конце недели, – сообщил он. Джефф выслушал мой рассказ о происшедшем и подтвердил, что, конечно, я должна ехать с ними. Я тепло обняла их обоих и сказала, что не заслуживаю таких добрых друзей. Ночь я провела у Бейли, а на следующее утро вернулась в дом Жака и собрала свои вещи, надеясь уйти, пока Жака нет, но он явился перед самым моим уходом. – Я уезжаю, – сказала я и увидела, как лицо его прояснилось. – Как хочешь. – Уезжаю домой. – Весьма мудро. Я почувствовала что-то вроде ликования, когда не ощутила никакой любви к нему. Мне хотелось лишь забыть об этом эпизоде моей жизни. Ах, если бы он никогда больше не появлялся в Корнуолле! «Пишет и пишет рука…» Но в любом случае я освободилась бы от него, придумала бы что-то, и Виолетта помогла бы. – Тебе нужны деньги, – сказал Жак. – На дорогу… – Справлюсь сама, спасибо. Он удивился. Затем пожал плечами (эта его привычка давно начала раздражать меня). – Я бы с удовольствием… – Нет, спасибо. До свидания. – Счастливого пути, – сказал он по-французски. И я ушла от Жака. Виолетта говорила как-то, что такие беспомощные люди, как я, получают помощь именно тогда, когда она им нужна. Так случилось со мной и с Бейли. Я часто потом думала о том, как мне повезло, что я встретила их. Что бы я делала без Бейли, представить не могу. И всегда буду им благодарна. Как удачно, что они уезжали как раз в это время! Итак, были сделаны первые шаги. Из-за задержки поездов мы прибыли в Кале слишком поздно. С паромами было не все ясно. – Кажется, – сказал Джеффри, – мы уезжаем вовремя. Как выяснилось, паром должен был прийти через три часа. – У нас есть время, чтобы пообедать, – заметил Джеффри. Мы пошли в ресторан возле пристани. По пути Джеффри купил газету. – Интересно, что там новенького? – сказал он, открывая газету, когда мы уселись за столиком. – Гитлер подписывает пакт о ненападении с Советским Союзом. Ничего хорошего в этом нет – значит, что он готовится к нападению на Польшу. – А если это произойдет, – сказала Дженет, – начнется война. Британия и Франция не позволят захватить Польшу. – Слава Богу, мы на пути домой. О… – Джеффри нахмурился. – Убийство. Найдено тело на Рю-де-Санж. – Где? – воскликнула Дженет. – В Латинском квартале. Я помню это странное название[4] и улицу. Нездоровое место. Вечером туда просто так не пойдешь. Дело в том, что меня заинтересовало название улицы и я спросил в ближайшем кафе, почему она так названа. Мне рассказали, что здесь жил один человек, и у него была обезьяна. Он обычно стоял с ней на улице, и прохожие кидали монеты в кепку, которую он держал в руке… Но читаем дальше… убитый – Жорж Мансар, виноторговец из Бордо. Я уставилась на Джеффри: – Что? Можно посмотреть? – Вы чем-то потрясены, дорогая? – спросила Дженет. – Я немного знала его. Он часто бывал у нас, Жак обычно покупал у него вино. – Ужасно, когда такое случается со знакомыми. Никогда не думаешь, что это может произойти с тем, кого знаешь. Я была очень расстроена и думала, кто же мог убить доброжелательного безобидного Жоржа Мансара. Поздним вечером мы взошли на паром. Завернувшись в плед, я вместе с Бейли сидела на палубе и представляла тело Жоржа Мансара, лежащее на улице… Мертвый Жорж. Как было написано, пуля попала в сердце. Кто сделал это? На почве любви? Ревнивый муж? Трудно было представить Мансара, вовлеченного в любовные дела. Затем я стала думать, что же мне делать, когда я вернусь домой. Мне надо было из Дувра ехать прямо в Лондон, оттуда же позвонить в Кэддингтон, потому что Виолетта могла быть только там, а прежде всего мне хотелось посоветоваться с ней. Для родных будет настоящим потрясением, когда они узнают, что я воскресла из мертвых. Помощь Виолетты нужна была как никогда. Предположим, к телефону подойдет мама. Могу ли я с ней говорить? Конечно, я могу изменить голос и попросить Виолетту. Или, если ответят мать или отец, лучше молча положить трубку? Была ночь, и мы были рядом с домом. И вот уже белые скалы Дувра. И занавес готов подняться, чтобы показать следующий акт моей драмы. Бейли настояли, чтобы я ехала к ним и там подумала, что делать дальше. У них был приятный дом в Баши, части Уатфорда, в сущности, предместья Лондона, поскольку между ним и столицей сплошь стояли дома. – Удобно добираться до Сити, – прокомментировал Джеффри. Нас ждали их дочь и зять, и я была представлена им как друг, с которым Бейли познакомились в Париже и которому тоже нужно было уехать. Мне удалось с помощью Дженет избежать упоминания о шокирующих деталях, и это было нетрудно, потому что все думали о надвигающейся войне. Я провела бессонную ночь и утром приняла решение позвонить в Кэддингтон и попросить Виолетту приехать сюда, чтобы вместе подумать, что делать дальше. Я волновалась и потому решила сразу же положить трубку, если подойдет не Виолетта. даже если это будут родители… Я чувствовала себя виноватой перед ними, вспоминая, как любили они меня… нет, я просто не могла сказать правду прямо им в лицо… если бы я просто сбежала, но я инсценировала смерть, и это ужасно… Нет. Сначала я должна поговорить с Виолеттой. И прозвучал голос. Удивительно, как много всего можно перечувствовать за секунду. – Кэддингтон-Холл, – раздался голос Эйми, одной из наших служанок. Я успокоилась, затем вновь заволновалась, если я узнала ее голос, то почему она не могла узнать мой? Тогда я стала говорить с французским акцентом. – Могу ли я говорить с мадемуазель Денвер… мадемуазель Виолетта… – Мисс Виолетты здесь нет. – Нет здесь? – Нет. Она уехала в Корнуолл… – О да, спасибо большое. Я повесила трубку. Конечно, она в Корнуолле. Я же просила ее приглядывать за Тристаном, если меня не будет рядом с ним. Подумалось, что я никудышная мать. Не то, что Виолетта. Мой маленький Тристан нуждался в ней, и она была рядом. Итак, она была с ним. И что я должна была делать? Ехать в Корнуолл? Поговорить с Виолеттой? Она поможет мне вернуться обратно. Была еще одна бессонная ночь. Я придумывала план. Значит, я рассказываю Виолетте всю правду, и мы вместе думаем, что делать. Затем решила изобразить потерю памяти. В то утро я якобы потеряла сознание на пляже, и меня подобрала рыбачья лодка. Я потеряла память, и вот только теперь она восстановилась. Я подозревала, что все поверили в мою смерть, и мое возвращение могло просто потрясти их. Надо вначале встретиться с Виолеттой, она поможет. Обращаться к Виолетте было всегда моей жизненной необходимостью. Она вытащит меня, как это бывало уже не раз. Я объяснила Бейли, что моя сестра в Корнуолле и что мне хотелось вначале встретиться с нею и потому я уезжаю немедленно. На следующий день я отправилась в путь. Я должна была прибыть вечером, когда не встретишь много людей и некому будет узнать меня. Представляю, какие слухи возникли бы, если бы меня увидели. Я понимала, что не следует посещать Трегарленд, где были Виолетта и Тристан. Довольно дикая мысль пришла мне в голову. На западной окраине Полдауна жила миссис Парделл, мать первой жены Дермота. Виолетта очень подружилась с ней, когда пыталась выяснить правду о моей предшественнице. Это была грубоватая женщина, истинная уроженка севера, которая твердо верила, что ее дочь убили… и убил бедняга Дермот, который и мухи-то не убивал. Итак, под вечер я приехала к Полдаун и решила, что вначале пойду к миссис Парделл и скажу, что боюсь Трегарлендов. Если она верила, что Дермот убил ее дочь, она поймет, почему я боюсь. Расскажу ей о потере памяти, украшу рассказ деталями. Затем попрошу ее совета. Люди любят, когда к ним обращаются за советом, это заставляет их думать, что они очень умны и мудры. Так я и сделала, и, к моему огромному облегчению, это сработало. Я постучалась в дверь. Миссис Парделл открыла ее и подозрительно посмотрела на меня. Но затем выражение ее лица переменилось, она узнала меня. – Не бойтесь, – сказала я. – Я не призрак, а человек. Из плоти и крови. Казалось, она не может произнести ни слова. – Вы миссис Трегарленд… в смысле, вторая жена… – Правильно. Я потеряла память. Мне надо кое-что рассказать вам, потому что я вам доверяю. Люди любят, когда им доверяют. – Все так сложно, – продолжала я говорить. – Знаю, что вы поможете мне. Люди любят, когда их просят о помощи, и всегда оказывают ее, если это им не трудно. – Проходите, – пригласила миссис Парделл. Я видела, что она пыталась не показывать, как ей сложно говорить с призраком, и призвала весь здравый смысл уроженки севера, который говорил, что все эти привидения и призраки просто чепуха. И действительно, ее смелость восхищала меня. В гостиной я увидела портрет первой миссис Трегарленд. Хороша, подумала я. Она просто завлекала людей в гостиницу, в баре которой работала, прежде чем вышла замуж. Бедный Дермот! Он был таким юным в то время. Я рассказала историю о том, как пошла купаться, лишилась памяти, попала в больницу, где не могла вспомнить ни кто я, ни откуда… – Подняли большой шум, когда вы исчезли. Ваша сестра очень волновалась. Она необычайно обрадуется, когда увидит вас. Вам лучше сразу же идти к ней. – Я хочу убедиться, что застану ее одну. Сначала поговорю с ней. Я ведь очень нерешительная, миссис Парделл. Это вызовет такой шум, и к тому же я побаиваюсь мужа. Она молча глядела на меня. – Боюсь возвращаться, – говорила я, – боюсь… – Знаю, что вы подразумеваете. Странные вещи происходят в том доме. Но вам не нужно больше его бояться, он получил свое. – В каком смысле, миссис Парделл? – Он мертв. Упал с лошади и тяжело покалечился. А потом принял слишком много таблеток. Некоторые говорят, что случайно, другие, что специально. Никто не знает правды. Потрясенная, я молчала и лишь повторяла про себя: «Это моя вина. О, мой бедный Дермот. Ты умер, а меня не было здесь. Как хорошо было бы, если бы ты никогда не ездил отдыхать в Германию! Намного лучше для всех нас!» – Ну, в общем, – продолжала рассказывать миссис Парделл, – он умер, и начались какие-то дела с экономкой… а была ли она просто экономкой? Никто не знал точно о ее отношениях с хозяином. Она сошла с ума. Ее отправили в больницу, в Бодмин. Одно за другим что-то происходит в Трегарленде. Я подумала: «Как мне предстать перед ними сейчас… даже перед Виолеттой? Она проклянет меня. Все так меняется». Я хотела рассказать о потери памяти, ведь никто, кроме Виолетты, не знает о Жаке. Я хотела измениться и стать хорошей женой Дермоту, но сейчас он мертв… Заикаясь, я сказала: – Все так сложно. Такого я не ожидала. Не знаю, как я смогу предстать перед ними, даже моя сестра… – Ваша сестра – прекрасная и добрая девушка. – Знаю… но даже она… после всего. Мой муж умер. – Не принимайте вы это так близко к сердцу. Я никогда не верила, что он не виновен в смерти моей дочери. – Нет… не Дермот. Он никого не мог обидеть. – Ладно, он был вашим мужем, и естественно, что вы выгораживаете его. – Миссис Парделл, можно мне остаться здесь на некоторое время? У меня есть немного денег. Положим, я останусь на неделю? Я заплачу за все. Мне нужно подумать, как вернуться домой. Некоторое время она колебалась, потом сказала: – Добро пожаловать. – О, спасибо. Только несколько дней. Я даже не могу повидаться сейчас с сестрой… Не сейчас. Мне нужно подумать… Оглядываясь назад, я не могу вспомнить по порядку, что происходило. Я думала, что сказать Виолетте, и мне нужно было собрать все мое мужество, чтобы встретиться с нею. Новость о смерти Дермота лишила меня покоя. Я просто паниковала и чувствовала себя больной и опозоренной. Миссис Парделл намекнула как-то туманно, что незадолго до смерти Дермот начал пить. Дермот, что я сделала с тобой! Мне хотелось увидеть Виолетту, но я не знала, как это сделать. Однажды я была одна дома, миссис Парделл ушла в Полдаун за покупками. Как повезло мне, что она жила сама по себе и не собирала сплетни по городу. Она была для местных «чужаком», ведь приехала сюда даже не с юга Англии, так что в глазах местного общества она стояла даже ниже меня. Раздался стук в дверь. Я вскочила. Никто еще не приходил сюда, пока я жила здесь. Выглянув в окно, я покрылась холодным потом: внизу стояла Виолетта. Вот и наступил мой час, но я не двигалась, тихо стояла на месте. Я хотела видеть сестру, и вот появилась такая возможность, но я оказалась не готовой. В глазах все еще стоял Дермот с его разбитым сердцем, Дермот, который слишком много пил и безрассудно скакал на лошади. Дермот, который умер. И виновата в этом была я. Стоя у окна, я сказала себе: еще рано. Виолетта вновь постучалась. Так хотелось спуститься вниз и броситься в ее объятия, но я не двинулась с места. Просто наблюдала, как она уходит, и как только сестра скрылась из глаз, мне сразу захотелось броситься за ней и догнать. Какой же я была дурочкой! Что подумала бы миссис Парделл, если бы я рассказала ей об этом. Я стояла возле шторы и проклинала себя. Полная идиотка! Потерять такую блестящую возможность! Я ничего не сказала миссис Парделл, она просто назвала бы меня трусихой. И еще одну глупость я сделала. Боясь быть узнанной, я не выходила на улицу, но из-за этого чувствовала себя как в клетке. Сама себя засадила в тюрьму. Нужно было выбраться из нее. Как-то в состоянии явного безрассудства, никак не беззаботности, я вышла из дома и, к несчастью, на горной тропе столкнулась лицом к лицу с одной из служанок Трегарленда. Хорошо, что голову я окутала шарфом. С ужасом я поняла, что она все же узнала меня. Видимо, девушка подумала, что имеет дело с призраком. Я притворилась, что не вижу ее, и прошла мимо. Она, наверное, вернулась в Трегарленд и рассказала, что видела привидение. Что могла подумать Виолетта? Конечно, она не поверила девушке, но подумала обо мне и заново пережила горечь утраты. Я вернулась в дом и провела бессонную ночь. Так не могло больше продолжаться. Я попросила миссис Парделл написать Виолетте и попросить ее прийти, это было вполне разумно. Вот так мы вновь соединились с Виолеттой. Я помню каждую деталь той встречи: я открыла дверь и встала перед ней. Никогда не забуду тот взгляд, полный удивления, недоверия и внезапно вспыхнувшей радости, когда она поняла, что я самая настоящая. Как всегда, Виолетта наставила меня на правильный путь. О, это было не так легко. Я рассказала сестре всю правду, и она согласилась, что кое о чем из моего рассказа надо ради нас умолчать. Жизнь стала бы несносной, если бы такое услышали люди, живущие здесь. Надо было думать о Тристане. Он должен вырасти, ничего не зная об этом скандале. Виолетта задумалась. Глупо было бы говорить, что меня подобрали возле берега и отправили в Гримсби, сказала она. Если бы меня подобрала рыбачья лодка, то она могла быть только корнуоллской. Меня сразу узнали бы и отправили в больницу в Полдауне, и, потеряла я память или нет, Трегарленд сразу был бы поставлен в известность. Пусть остается потеря памяти, но, предложила Виолетта, меня подбирает яхта, владелец которой плыл на север Англии, возвращаясь домой из Испании. На яхте не поняли вначале, что я потеряла память, а когда поняли, мы были уже на севере. Там меня положили в больницу. – Не очень складно, – сказала она, – но пусть будет так. Сестра занялась этим делом сама. Приехали мои родители. Им я тоже рассказала всю правду, но больше ее никто не знал. Виолетта говорила, что мы никогда не избавимся от этой истории, но как раз в это время объявили войну, и всем стало не до неверной жены. Я изо всех сил пыталась забыть происшедшее с Жаком, так же как всегда пыталась забыть все то неприятное, что случалось со мной. А затем… появился он. Среди ночи и с сестрой, о которой я никогда не слышала. |
||
|