"Мы встретимся вновь" - читать интересную книгу автора (Карр Филиппа)ДРУГ ИЗ ПРОШЛОГОПрошел еще год, от Джоуэна по-прежнему не было никаких вестей, и я начала верить, что он не вернется. Наступило Рождество. Праздник удался на славу и очень порадовал наших подопечных. К нам присоединились все, включая и моих родителей, которые приехали в Трегарленд. Радостно было вновь увидеться с ними, ведь нам о многом нужно было поговорить. Мама ничего не знала о похищении Тристана, пока ребенка не вернули, иначе это происшествие просто бы убило ее и отца. Она занималась самыми разнообразными делами, продиктованными военным временем, и сообщила, что бабушка вновь сделала Маршландз домом для выздоравливающих. Ей очень хотелось уехать туда, но она не могла оставить отца, который не хотел бросать имение, где они тоже решили устроить госпиталь. Она и отец очень переживали за меня, и, хотя они не упоминали Джоуэна, я знала, что родители постоянно думали о нем и наверняка не раз обсуждали мое будущее, когда оставались наедине. Дорабелла, насколько я догадывалась, не давала им столько пищи для разговоров, что было необычно, так как в прежние времена именно она служила поводом для всяческих волнений. Дорабелла стала любящей матерью, что чрезвычайно умиляло нянюшку Крэбтри. – Сердце радуется, когда видишь их вместе, – говорила она. – Бедный малыш, у него нет отца, но есть мать, которая заменяет ему весь мир. А еще у нас часто бывал капитан Брент. Удивительно, как много это значило для нас. Он действительно обаятельный человек, а Дорабелла при нем излучала то специфическое сияние, которое я видела и прежде. Она понимала, что именно связь с ним привела к похищению ее сына, и проклинала себя, но… это делало Дорабеллу счастливой. Мама рассказала мне о Гретхен, которая жила сейчас в Лондоне, поскольку полк Эдварда стоял в Саут-Исте, рядом со столицей. – Конечно, стало немного легче: бомбардировки уже не так часты и разрушительны, да и привыкли к ним. – Должно быть, опасно жить там? – Да. Но опасно везде. Гретхен рассказывала мне о семье, которая решила уехать в Уэльс. Они пережили самые страшные бомбежки Лондона и уехали в те отдаленные места. А тут летел самолет, который бомбил Бирмингем и сбросил остатки своего груза прямо на их дом. Погибли все… вся семья. Такова жизнь. – Гретхен счастлива? – Думаю, что да. Она была очень подавлена, когда узнала, что за ней следят и в чем-то подозревают. – Да, это было ужасно для нее. – В Лондоне все иначе: меньше глупых сплетен, люди заняты своими делами. – У нее есть друзья? – О да, и Эдвард довольно часто бывает дома. К тому же рядом живут Доррингтоны. Ты помнишь их? – Конечно. Как они? – По-прежнему. Ричард в армии – как и Эдвард, служит недалеко от Лондона. Его мать делает много полезного. – А Мэри Грейс? – Работает в одном из министерств. Все, у кого нет домашних обязанностей, призваны на службу. О, как было бы прекрасно вернуться к прежней жизни! Мама задумчиво смотрела на меня, и я догадывалась о ее мыслях. Когда-то она надеялась, что я выйду замуж за Ричарда Доррингтона, друга Эдварда. Я не смогла дать определенный ответ на его предложение. Я уже встречалась с Джоуэном, но между нами еще не возникла любовь, и в то время я не могла разобраться в своих чувствах. Мне очень нравился Ричард, но я знала, что мое чувство к нему недостаточно глубоко, чтобы выйти за него замуж. Сейчас же мама не верила, что Джоуэн вернется, а все еще холостой Ричард был весьма подходящим женихом. Возможно, погасшее пламя снова вспыхнет. Мама очень переживала за моего брата Роберта, которого только что призвали на военную службу. Он был моложе нас с Дорабеллой, очень жизнерадостный парнишка: мама скучала по нему. Как бы то ни было, мы должны были радостно провести Рождество и постараться сделать его таким, каким оно было всегда. Миссис Джермин попросила нас с Дорабеллой подумать над программой праздника, и мы решили поставить пьесу, в которой некоторые роли могли бы сыграть раненые. Мы выбрали «Как важно быть серьезным»[7] и в результате получили массу удовольствий. Капитан Брент играл Эрнста, а Дорабелла блеснула в роли Гвендолин. Я была Цецилией. Настоящей звездой стал один старший сержант, сыгравший леди Брекнелл. В тот день мы, кажется, забыли обо всех наших тревогах. Однажды в марте Гордон получил письмо из Бодмина с просьбой приехать в клинику: в состоянии его матери наступило ухудшение. Когда он вернулся, то выглядел растерянным и угнетенным. – Что случилось? – спросила я. Он уставился в пол и ответил: – Она… изменилась. Она помнит. – Помнит, что случилось? – Не все… кое-что. Она ведет себя по-другому. Говорит о Трегарленде. Он вновь и вновь всплывает в ее бессвязной речи, и она все время повторяет: «Что бы случилось с этим местом, если бы не ты, Гордон? Ты спас его. Оно должно быть твоим». – А помнит ли она, что сделала? – Она упоминала Тристана и выглядела… весьма отстраненно. Я представила, как она украдкой входит в комнату Тристана и хочет его убить, потому что он стоит на пути у Гордона. И она сделала бы так, если бы нянюшка Крэбтри и я не помешали этому. Бедный Тристан, он еще так мал, а на его долю выпало уже столько испытании! – Я боюсь за нее, – продолжал говорить Гордон. – Постепенно она вспомнит, что собиралась сделать и что уже сделала. Убийство! О, Виолетта! Не знаю, что станет с нею. Мне захотелось утешить его: – Возможно, она не вспомнит… Как ужасно – мы должны надеяться на то, что она опять вернется в свой туманный мир. – Вы сделали все для нее, все, что могли. Вы прекрасный сын. – Да, и моя мать готова убить ради меня. Я часто думаю о том, что все могло бы быть иначе, выйди она замуж за человека, равного ей. Ведь она могла бы прожить счастливую жизнь. Но она встретила моего отца, который увез ее в Трегарленд, к богатству. И ей захотелось, чтобы и я получил свою долю. – Да, все было бы иначе. Но жизнь идет своим чередом – это касается всех нас. Не поехали бы мы с Дорабеллой в Германию – не встретили бы Дермота и не знали бы о существовании Трегарленда. – В этом, по крайней мере, есть хорошая сторона – вы приехали в Трегарленд. Он взял мою руку, и я не отняла ее – он был так расстроен и нуждался в помощи. На следующий день Гордон уехал в Бодмин, и я с нетерпением ждала его возвращения, надеясь, что Матильда не придет в полное сознание. Новости были удивительными. Она гуляла в окрестностях заведения без пальто, а ветер в тот день был холодный. Позднее ее стало лихорадить, и доктор поставил диагноз: воспаление легких. Матильда тяжело заболела. – Она мало говорила, – рассказывал Гордон. – Только улыбалась. Была спокойной и печальной, безумный взгляд исчез. Через два дня Матильда умерла. Гордон поехал в Бодмин и оставался там весь день. Когда он вернулся, то выглядел уставшим и внутренне напряженным. – У нее был такой умиротворенный вид, какого я никогда не видела. Все кончено, Виолетта. И это к лучшему. Я опять вспомнила, как Матильда хотела убить Тристана, и понимала, что смерть для нее лучший выход, поскольку, если бы к ней вернулась память, она была бы всю жизнь несчастлива, постоянно испытывая муки прошлого. Старый мистер Трегарленд очень расстроился, когда услышал о смерти Матильды. Предполагаю, что он по-своему любил ее. Он плохо с ней обращался, и знал это. Должно быть, он проклинал себя за свою роль в этой трагедии. Как только Матильду увезли в клинику, он резко переменился: подобрел, и жизнь перестала быть для него игрой, где ради собственного удовольствия он играл жизнями других людей. Он приказал, чтобы тело Матильды привезли в Трегарленд и похоронили в Ист-Полдауне в семейном склепе. Ей бы это понравилось… признание после смерти. Он хотел пойти на похороны, но вряд ли был в состоянии сделать это, тем более, что и врач не советовал – старик уже несколько дней не покидал постели. Однажды после обеда Эйми, одна из наших служанок, принесла мне письмо от мистера Трегарленда, в котором он приглашал меня прийти к нему. Он утопал в подушках и выглядел маленьким и невзрачным, но в глазах его все так же сверкал злорадный огонек. – А, добрая разумная Виолетта! Очень мило, что вы пришли навестить меня. – Да, я пришла… – Что-то происходит здесь, не так ли? Что-то дурное? Вот так живем, живем, и вдруг все превращается в драму. Такое сейчас происходит со всем миром, и события в Трегарленде незначительны по сравнению с сегодняшними трагедиями. «Всякий вид красив, и только человек портит его». Неправда, в человеке тоже много хорошего. Вы не согласны, мудрая Виолетта? – Не знаю, почему вы называете меня мудрой. Я так же глупа, как и большинство людей… – Только не вы. Вот почему я хочу поговорить с вами, прежде чем услышу мелодию «Nunc Dimittis»… Сколько же я цитирую в это утро? Это знак чего-то. Когда оглядываешься назад и вспоминаешь прошлое, многие вещи вдруг приобретают значимость. Не так ли? – Думаю, что так. – Когда человек приближается к концу пути, вся его прошлая жизнь проходит перед его мысленным взором. Прошлое издевается над ним и говорит: «Ты бы сделал это», но чаще: «Тебе не следовало бы делать это». Я оглядываюсь назад, Виолетта. Пришло время покаяния. Я вспоминаю свою жизнь и спрашиваю себя: «Что хорошего ты сделал, Джеймс Трегарленд?» – Возможно, очень мало, и плохое намного перевешивает. И сейчас я больной человек, готовый к последнему путешествию. Меня клонят к земле мои грехи и то зло, которое я принес другим. Не очень-то приятный итог, Виолетта. – Не думаю, чтобы вы были хуже других. На секунду он задумался. – «Вина не в наших звездах, Брут, а в нас самих, потому что мы просто слабые человечки». Шекспир всему давал определение. Это своего рода исповедь… – И вы исповедуетесь мне? – А почему нет? Вы самый подходящий для исповеди человек в доме. И будете здесь, когда я уйду. Вы мало знаете обо мне. В прошлом, как я заметил, вы внимательно наблюдали за мной. Вы знаете о моей злобности. О том, что благодаря моей слабости я прожил здесь последние годы. Мне нравилось наблюдать за другими… особенно за Матильдой. Она интересовала меня потому, что я никогда не знал, что она предпримет. Понимаете, она воспитывалась в пуританской семье, но в самой Матильде не было ничего пуританского. Родители заточили ее в некую скорлупу, и она должна была рано или поздно сломать ее. Когда мы встретились, произошла вспышка, определившая будущее. Матильду воспитали в уважении к законам церкви, вернее, к законам папы и мамы Льюитов. Когда она уже собиралась родить незаконного ребенка, они выкинули дочь. Представьте! Я устроил ее в другом месте и, когда умерла жена, привез сюда в качестве экономки. Это старая история, которую вы уже слышали. Был Дермот, и был Гордон. И насколько Гордон больше подходил для роли наследника! Я наблюдал за Матильдой. Дразнил. Я ведь мог сделать ее сына наследником… а мог и не сделать. Вот так все и шло. Бедная моя Мэтти… она отчаялась. – Почему вы прямо не сказали о своих намерениях? – Хотелось посмотреть, что она будет делать. Сказать ей заранее – значило испортить удовольствие. – Удовольствие мучить ее? – Вы можете так говорить… и однако я любил ее. И сейчас, когда мой конец близок, подобно многим другим я хотел бы, чтобы все было по-другому. И тогда Мэтти умерла бы иначе. Но я хотел видеть, что она предпримет. И увидел: довел ее до сумасшествия и убийства. Как вы думаете, я виноват в том, что она сделала? – Вы плохо обращались с ней. Бессердечно. Но вы не могли предполагать, что все это может привести к убийству. – Честно говоря, нет. И понял только тогда, когда обнаружил, что Матильда готова убить ребенка. – Все прошло, и вы уже ничего не можете поделать. – Только сожалеть. Что же касается завещания… Имущество переходит к мальчику. Так должно быть, это его право. Гордон был бы достойным наследником, но он, к сожалению, родился по другую сторону одеяла. Дермот – слабый, любящий удовольствия… да, обаятельный молодой человек… Похожий на отца и деда. Трегарленд нуждался в сильной твердой руке, и Гордон оказался к месту. Вот одна из шуток судьбы. Незаконнорожденный нужен имению, а законный наследник – полная бестолочь. Почему бы не наоборот? Своенравие жизни, думаю. Бедный Гордон много страдал. Но я вписал его в завещание как моего сына и оставляю ему капитал, который позволит ему начать свое дело, хотя надеюсь, что Гордон останется здесь, пока Тристан сам не научится управлять имением. – Тогда поздно будет начинать. – Когда Тристану исполнится двадцать, Гордону будет около пятидесяти. Не так поздно для человека с его энергией… если, конечно, он сохранит здоровье. Как бы то ни было, такова моя воля. – А другие знают об этом? Гордон? – Узнает, когда вскроют завещание. – Тогда почему вы мне рассказываете? Он задумался. – Мне кажется вас, как и меня, интересуют люди, но ваш интерес светлый, а мой темный. Вы никогда не сделаете того, что сделал я. У вас слишком доброе сердце, вы слишком умны, чтобы вмешиваться в чужие дела. Видите, я пришел к раскаянию и скорбно молю Всевышнего не наказывать меня так, как я заслужил. И вы здесь… действующее лицо драмы. Возможно, вы продолжите сагу, когда я умру. – Как? – Вы стали частью Трегарленда. Ваша сестра – мать наследника. И тот молодой человек… вы все еще ждете его? – Да. – И надеетесь? Прошло много времени. – Почти два года. – Война когда-нибудь закончится, и, если он вернется, окажется, что вы потратили всю жизнь, скорбя о том, кто не вернулся. – Так далеко вперед я не заглядываю. – Простите меня. Я опечалил вас, вовсе не желая этого. Вы серьезная молодая девушка. Я сразу понял это. Все было бы по-другому, если бы Дермот женился на вас. Очаровательная, но пропадающая куда-то Дорабелла была ему совсем не парой, но – она мать моего внука. Хотелось бы сказать несколько слов в защиту Гордона. Он хороший человек и будет преданным мужем. Если Джермин не вернется… и вы прекратите надеяться… – Гордон будет ждать вас. Мне бы хотелось, чтобы вы жили здесь, в Трегарленде. Гордон спокойный, уравновешенный, немного похожий на вас, моя дорогая. И мне было бы приятно смотреть из рая – или из ада – на вас с Гордоном. И на внука, который растет по его руководством и приучается любить имение. Опять я решаю за людей, как им жить… Мы помолчали. Затем он продолжил: – Я часто думаю, как ваша мать хотела забрать ребенка и как послала к Тристану няню. Крэбтри. Благодарение Богу, что она так сделала. Еще одна разумная женщина. Помните, как я отказывал в разрешении уехать ребенку? – Помню. – Если бы я не делал этого, мальчик избежал бы опасности. Вот и еще один грех на моей душе. Вы верите в предчувствия? – Не знаю… – И я не знаю, но сейчас конец близок. Я снял тяжесть со своей души… прощайте. Надеюсь, моя дорогая, ваше будущее будет счастливым. Будет, будет. Эта проклятая война закончится, и, когда вы будете что-то решать, знаю, что вы примете правильное решение. Я встала и поцеловала старика в лоб. – Спасибо, моя дорогая, – он закрыл глаза. Три дня спустя с Джеймсом Трегарлендом случился тяжелый удар, оправиться от которого он не смог. Предчувствие не обмануло его. Итак, мы еще раз побывали на кладбище. Прибыл адвокат из Плимута и зачитал завещание. Тристан стал владельцем состояния, Гордон признавался сыном Джеймса и оставался управляющим имения, к тому же ему было отказано сорок тысяч фунтов. Удивительно, но нам не хватало старика. Мы редко видели его раньше, но всегда знали о его присутствии. Многое изменилось в Трегарленде с тех пор, как я впервые приехала сюда, хотя прошло не так много времени. Ведь долгие годы здесь все оставалось незыблемым, и вдруг такие решительные перемены, смерть и разрушение. Шли дни. Лето… осень. Мама писала часто. Она считала, что я должна на некоторое время вернуться домой, так как там мне было бы легче избавиться от воспоминаний о Джоуэне. Все решили, что он исчез навсегда. «Чем скорее она уедет оттуда, тем лучше, – говорила мама отцу. – Ей нужно встречаться с людьми, молодыми людьми. Дорабелла увлечена капитаном Брентом, и, кажется, взаимно. Возможно, она снова выйдет замуж. Но Виолетта… Она не так легко забывает прошлое». Я выполняла свою работу, к которой относилась очень серьезно. Как раз в то время мы оборудовали в Трегарленде комнату для выздоравливающих, и я немного отвлекалась от своих грустных размышлений. Мы теперь чаще общались с Гордоном, и как-то он сказал мне, что оставил мысль о приобретении собственного поместья и не покинет имение, пока не вырастет Тристан. Интересно, что бы он сказал, узнав о моем разговоре с Джеймсом. Я знала о его нежном отношении ко мне и иногда даже думала, что могла бы выйти за Гордона замуж, если Джоуэн не вернется, но сразу же отметала эту мысль. Джоуэн должен вернуться. В сентябре Дорабелла необычно долго задержалась в Полдауне. – Что-то не так? – спросила я. – Джеймс уезжает на несколько недель. – И куда? – Он не знает. Она выглядела несчастной. Я и не подозревала, что бедняжка так серьезно относилась к капитану Бренту. Я-то думала, что это обыкновенный легкий флирт во время войны, – просто они оказались в одном месте и в одно время и понравились друг другу. Но она явно была удручена. – Что ты будешь делать? – Не знаю. Все так неопределенно. Джеймс занимается серьезными делами… – Может быть, он сообщит, где он будет? Или это секрет? – Нет. Он даст мне знать. – Надеюсь, да. А как ты в самом деле относишься к нему? – Да так… – Ты говорила с ним о будущем? – Дорогая моя практичная Виолетта! Тебя не переделать! Кто знает, какое нас ждет будущее? В этом она была права. Позднее Дорабелла узнала, что Джеймса переводят в Саут-Ист, что недалеко от Лондона, и заметно повеселела. Приходили письма от мамы. Почему мы не возвращаемся домой, хотя бы на некоторое время? – А почему бы и нет? – сказала Дорабелла. – У нас много дел здесь. – Незаменимых нет. Миссис Джермин сможет найти кого-то на наше место. Многие женщины в округе хотели бы получить работу. Например, миссис Парделл. – Вряд ли это достойная тебя замена для наших солдат. – Ну, она очень порядочная женщина и может быть такой по-северному откровенной. Есть такая миссис Кантер, она живет в Сивью-коттедже. Ее ребенок теперь пошел в школу, и у нее много свободного времени. Она замечательная женщина и вовсе не зануда. – Как я понимаю, ты решилась уехать. – А разве ты не хотела бы того же? – Конечно, хотела бы. Но… – Для меня нет «но». Ты поговоришь с миссис Джермин? Итак, за чаем я начала разговор с миссис Джермин: – Моя семья вроде бы хочет, чтобы мы с Дорабеллой побывали дома. Думаю, что это будет лучше для нас… особенно для меня. – Понимаю. – Конечно, мы не сможем уехать, если не найдется кем нас заменить. Я была готова к тому, что миссис Джермин начнет возражать и выставлять всяческие причины против нашего отъезда, но она лишь сказала: – Они правы. Вам нужно уехать, Виолетта. Дорабелле здесь хорошо, но она более зависит от вас, чем вы от нее. К тому же капитан Брент уехал. Я понимаю… Вы несчастливы, моя дорогая. А как может быть иначе? Воспоминания преследуют вас. Я эгоистка и, конечно, хотела бы, чтобы вы остались здесь, но правы… правы ваши родители. Вам нужно быть с ними, и вы должны уехать. Если будут известия от Джоуэна, я мгновенно найду вас. – Знаю. – Я надеюсь, что новости появятся. Уверена. Уверена, Виолетта. Вот та вера, которая позволяет мне жить. И все мы будем счастливы… когда-нибудь. Верьте, Виолетта, и поезжайте домой. Займитесь чем-то полезным. Все это долго не продлится, и мы снова будем счастливы. И прошедшее покажется дурным сном. А теперь к делу. Кто займет ваше место? – Дорабелла предложила миссис Парделл и миссис Кантер. – Миссис Кантер… ну, она хорошая и… блистательная. Она смогла бы неплохо обращаться с мужчинами. Миссис Парделл немного тосклива, как вы думаете? – Но принесет много пользы. Кстати, в нашем имении есть, по крайней мере, две вдовы, которые могли бы помочь. – Ну что ж, думаю, трудностей не будет. Конечно, полностью они вас не заменят. Вы доставляли радость. А Дорабелла еще и так очаровательна в обращении с мужчинами. Ну, а как Гордон Льюит? – А что с ним? – Что он говорит о вашем отъезде? – Ничего, мы еще не говорили об этом. – Он должен знать, почему вы так поступаете. Ваш отъезд опечалит его. Наверняка она знала о дружбе между мной и Гордоном. Тут было о чем поразмышлять. Как можно беззаботнее я произнесла: – Мы обязательно вернемся. Лишь немного поживем с родителями. Она пожала мою руку: – Да поможет вам Бог, Виолетта. У меня такое чувство, что все будет в порядке. Как мы и думали, найти замену оказалось несложно. Миссис Кантер согласилась сразу, а миссис Парделл колебалась день или два. Итак, мы были свободны. Нянюшка Крэбтри обрадовалась: – Будем жить в старой детской… Да я бы и вообще никогда сюда не поехала. Эти скалы, море… Все, что произошло здесь, сводит меня с ума. Я смирилась. Мы едем домой. На станции нас встретили родители, объятия, поцелуи, радостные восклицания. Мама не умолкала, отец улыбался, как это умеет делать он один, и обнял меня: – Наконец-то ты дома. Долго же мы ждали тебя! Да, стоило пожить вдалеке, чтобы встретить такой прием! – Это твой дом, – с чувством произнесла мама. – И всегда будет твоим. Тристан, привет, любовь моя. Нянюшка! Добро пожаловать, добро пожаловать! Тристан, смеясь от удовольствия, вскинул ручонки. – Хорошо, – сказал он. В огромном камине горел огонь, по всему холлу были расставлены вазы с цветами. Мир снизошел на меня. Мы прошли в свои комнаты. – Ничего не изменилось, – радостно воскликнула Дорабелла и, обняв маму, провальсировала с ней по комнате. – Точно, ничего не изменилось, – усмехнулся отец. – Она не так молода, как думает! – Ах ты, негодник! – возмутилась мама. – Прекрасно оказаться дома, – проговорила Дорабелла. Я подумала, что у нее наверняка уже назначено свидание с капитаном Брентом. В детской нянюшка Крэбтри светилась от счастья, так как она «вернулась в свое гнездо». – Старый комод! – Она повернулась к Дорабелле: – Вот где ты как-то спряталась, чтобы поиздеваться над нами и напугать. Ты ведь были еще тем перчиком! И кровати… рядом. Помните, когда вы были маленькими… Посмотри, Тристан, где спала твоя мама и тетя Виолетта. Тристан мрачно осмотрел кровать, он не мог представить нас такими же маленькими, как он сам. Это было действительно прекрасно – вернуться домой. И правы были родители, что настояли на нашем возвращении. Мне поможет… нет-нет, не забыть, поскольку я никогда не забуду… но пережить дни ожидания и найти хоть чуточку счастья и любви к моей семье. Я надеялась, что так будет. Дорабелла написала капитану Бренту и сообщила, что живет рядом с Лондоном. Не прошло и недели, как он получил командировку в Лондон и пригласил Дорабеллу туда приехать. Мама сказала, что в Лондоне Дорабелла могла бы остановиться у Гретхен, и та будет только рада ее посещению. Итак, все образовалось. Сияющая, она вернулась домой и привезла подарки для всех нас. С Гретхен все в порядке, сообщила она, и та очень довольна, что мы живем поблизости, в Кэддингтоне, и нам стало легче общаться друг с другом. Как-нибудь, когда у Эдварда будет длительный отпуск, они приедут к нам. – Лондон очень изменился, – сказала Дорабелла. – Страшно темно! Выключают свет! А эта ужасная сирена во время налетов! В самые неожиданные моменты ты должна бежать в бомбоубежище. Но это все же старый добрый Лондон, деятельный и оживленный! Через несколько дней мама сообщила мне: – У меня есть сюрприз для меня. Как думаешь, кто к нам приедет в конце недели? – Понятия не имею. Давай выкладывай. – Помнишь Мэри Грейс? – Мэри Грейс! – воскликнула я. – И как она? Чем занимается? – Она расскажет, когда приедет. – Прекрасно! – Я так и думала, что это доставит тебе удовольствие, – мама как-то таинственно улыбнулась, и я почувствовала какой-то подвох. Наконец она произнесла: – Возможно, ее брат приедет вместе с ней. Майор Доррингтон. У него небольшой отпуск, и, если он приедет, мы будем только рады ему. Надо сказать, я почувствовала себя неловко. Ричард Доррингтон когда-то был увлечен мной и даже предложил выйти за него замуж. Но я полюбила Джоуэна, и с тех пор мы с Ричардом не встречались. Мои родители видели в нем потенциального мужа для меня и, подобно всем родителям, желали, чтобы их дочь удачно вышла замуж. А Ричард Доррингтон был, по их мнению, самым достойным. После приключений Дорабеллы они надеялись, что хоть у меня все будет нормально. Я всегда угадывала мамины мысли. Она надеялась, что мы с Ричардом возобновим наши отношения. Ведь она не верит, что Джоуэн вернется. Однако я с удовольствием увиделась бы с Мэри Грейс. Я помню, как еще в дни нашей юности она нарисовала наши с сестрой миниатюрные портреты. Мы с Дорабеллой обменялись миниатюрами и никогда не расставались с ними. Кстати, благодаря этой работе Мэри стала получать и другие заказы. Неделя подходила к концу, но мы так и не знали, приедет ли Ричард. Было известно, что ему дали увольнительную, но ведь ее могли и аннулировать в самый последний момент.. Лондонский поезд прибыл вовремя, из вагона вышли Мэри Грейс с братом. Высокий, стройный, Ричард великолепно выглядел в военной форме. Он взял меня за руку и взволнованно произнес: – Как удивительно снова видеть тебя, Виолетта! Вечером мы долго сидели за обеденным столом: нам так о многом хотелось поговорить. Конечно, мужчины говорили о войне. – С Перл-Харбора все изменилось, – заметил Ричард. – Даже пессимисты не сомневаются, что мы победим. – Гитлеру приходится нелегко, – согласился отец. – Он совершил большую ошибку, начав войну на два фронта. Ясно, что Россию ему так легко не победить. Он решил, что пройдет там так же, как по Бельгии, Голландии и Франции. Ему следовало бы более тщательно обдумать свои шаги. К счастью, он этого не сделал. – А сейчас и американцы вовлечены в войну. – Теперь решает только время, – заверил Ричард. – А оно идет и идет, – вмешалась мама. Мы ждали, что война кончится еще к первому Рождеству. – Тогда мы не были готовы, а сейчас вся страна работает на победу. – Даже я, – добавила Мэри. – Ты продолжаешь рисовать? – спросила я ее. – Продолжаю… Мэри с Ричардом приехали в пятницу и должны были уехать после обеда в воскресенье. Времени было мало, но мы все же неплохо провели эти два дня. В субботу мы совершили прогулку верхом и пообедали в сельском трактире, много смеялись и говорили. Жаль, что они уехали так быстро. На станцию мы провожали их всей семьей. – Приезжайте к нам опять, и как можно скорее, – сказал отец, а мама добавила: – При первой же возможности. – Может быть, вам захочется посетить Лондон? – спросил Ричард, глядя на меня. – Моя мать будет рада видеть тебя, – сказала Мэри Грейс. – Она часто о тебе вспоминает. Подошел поезд, и мы, стоя на платформе, помахали им вслед. Мама казалась довольной. – Очень удачные выходные, – прокомментировала она, и я знала, что папе она скажет, что эти два дня были полезны для меня. Я получала письма от миссис Джермин. Писала она о том, что в усадьбе все хорошо. Миссис Кантер оказалась настоящей находкой, и миссис Парделл пришлась по душе раненым, хотя они и подшучивали над ней слегка. Миссис Джермин боялась, как бы это не обидело миссис Парделл, но той вроде бы все нравилось. Да, действительно, я чувствовала себя лучше вдали от тех мест, где мы были вместе с Джоуэном. Пришло письмо от Мэри Грейс: Когда я показала письмо маме, она сказала: – Я волнуюсь за Гретхен. Ей нелегко, да и все эти события в Корнуолле вывели ее из себя. Бедняжка, в своей стране она чужая, а здесь… всегда будет присутствовать пусть маленькая, но доля подозрения. Я хотела бы, чтобы она жила у нас, но это далеко от службы Эдварда. – Надо к ней съездить, – решила я. Дорабелле, конечно, эта мысль пришлась по душе – там где-то рядом находился капитан Брент. Мне же просто хотелось немного побыть с Гретхен. Гретхен чрезвычайно обрадовалась нашему приезду. Дом ее, снятый еще до войны, был удобен и уютен. Служанка помогала по хозяйству и следила за Хильдегардой, но у Гретхен все равно не было свободного времени. К тому же она так никогда и не узнает, что произошло с ее родителями. Дорабелла была в прекрасном настроении: ее любовь с капитаном Брентом продолжалась и, думается, таинственность его деятельности еще более вдохновляла мою легкомысленную сестру. Вскоре мы побывали у Доррингтонов, где нас тепло встретила миссис Доррингтон. Во время ужина неожиданно приехал Ричард. – Услышав, что у нас гости, – сказал он матери, – я предпринял кое-какие шаги, и, как видите, это сработало. Как вам нравится военный Лондон? – спросил он нас. – Необыкновенно! – воскликнула Дорабелла. – А Виолетте? – Так же, – ответила я. – Особенно сегодня вечером. Мы много говорили и веселились. Ричард обратился ко мне: – Если у меня будет свободное время, вы с Дорабеллой сходите со мной в театр? Я ответила, что мы будем просто счастливы. Домой мы возвращались пешком, поскольку Гретхен жила неподалеку. Ричард позвонил на следующий день. Он поинтересовался, как идут наши дела, а под конец сообщил, что во вторник будет свободен. Отвечала Дорабелла – она всегда первой бросалась к телефону, так как думала, что звонит капитан Брент. – Ричард спрашивает, можем ли мы пойти в театр во вторник. – Она лукаво посмотрела на меня и ответила в трубку: – Я не смогу. У меня дела, но Виолетта, как мне известно, свободна. – У тебя во вторник свидание? – спросила я ее после. – Не важно. Но ему бы хотелось, чтобы я оказалась занята. Не могла же я разочаровать беднягу. – Откуда ты знаешь? – Еще бы не знать. Вся проблема в том, что в тебе нет никакой… хм… чуткости. Он хочет быть с тобой, а не со всей твоей семьей. Я-то ведь все понимаю. Роль сопровождающего или непрошеного гостя не по мне. – Ты идиотка. – В некотором смысле может быть, но в таких делах я достаточно умна. Вот так во вторник вечером я оказалась в театре с Ричардом. Не помню, как называлась пьеса, какая-то комедия. Но ясно помню, что зал был полон людьми в военной форме, от души хохотавшими над самыми плоскими шутками, как будто они решили посмеяться во что бы то ни стало. Во втором акте на сцену вышел человек и сообщил, что объявлена воздушная тревога и что те, кто хотят покинуть театр, должны уйти тихо, без шума, чтобы не мешать тем, кто решил остаться. Никто не ушел, и пьеса продолжалась, и только через сорок пять минут появился тот же человек и объявил, что опасность миновала. После этого мы пошли в ресторан, где посетители веселились так же решительно, как и в театре. Нас почтительно – видимо благодаря форме Ричарда – провели к свободному столику. Мы говорили о войне, о надеждах на близкую победу, о моих родителях и о его матери и Мэри Грейс. Он сказал, что очень благодарен за то, что я сделала для его сестры. Она очень изменилась с тех пор, как нарисовала миниатюры для меня. Ричард поинтересовался, по-прежнему ли мы храним их. – Да. Они действительно хороши. – Думаю, что Мэри настоящий художник, и никто не понимал этого, пока ты не сказала. И она изменилась, в ней появилась уверенность, которой девочке так не хватало прежде. Ты многое сделала для нее, и теперь она с удовольствием работает в том министерстве. Нам повезло, что Эдвард познакомил нас. – Я волнуюсь за Гретхен. – Бедняжка, боюсь, что она все время думает о своих родителях. Но это ведь естественно. – Что с ними стало? – Не хочу думать об этом. Мысль о том, что происходит с евреями в Германии, просто убивает меня. Уже одно это могло бы стать причиной для войны с ними. – Мы должны победить. – Победим, но какой ценой! Мне нравился Ричард. Он стал совсем другим, не таким, каким был до войны. Пропала куда-то его тогдашняя самоуверенность, он стал… не хотелось бы применять к нему слово «ранимый», но сейчас оно невольно пришло на ум. Казалось, он хочет что-то рассказать мне, что-то важное, что волновало его… Кажется, он хотел попросить помощи. Но этого не могло быть. Ричард был слишком уверен в себе. Когда мы расставались, он сказал: – На этой неделе мне удастся освободиться, а ты уезжаешь в Кэддингтон. – Ну, это не так далеко. – И ты приедешь снова? В нашем доме места хватает, и Мэри Грейс будет рада увидеть тебя. Или ты собираешься вернуться в Корнуолл? – Еще не решила. Моя мать не хочет, чтобы я уезжала. Она думает, что мне лучше с ними. Но в Корнуолле у меня работа… – Ты могла бы найти работу и здесь. – Полагаю, что да. – Подумай об этом, Корнуолл слишком далеко, и нелегко ездить туда-сюда во время войны. И… спасибо тебе за сегодняшний вечер. Он был очень приятным для меня. – Для меня тоже. – Мы должны повторить это как-нибудь. – Да, возможно. – Обещаешь? – Конечно. Он легко поцеловал меня в щеку, и я вошла в дом. Дорабелла уже ждала меня. – Ну? – Что «ну»? – Как прошел вечер? – Пьеса не запомнилась. Во время спектакля была воздушная тревога. Затем мы сидели в ресторане. – А Ричард… как он? – Очень милый. – И? – А что, разве недостаточно? – В таких обстоятельствах… – Каких обстоятельствах? – Он очень привлекательный. – О, доброй ночи, Дорабелла! – И больше тебе нечего рассказать? – Нечего. – Ты разочаровываешь меня. – Были случаи, когда я испытывала то же самое по отношению к тебе. Шутница, подумала я. А чего она ожидала? Они с мамой здесь походили друг на друга. Обе надеялись, что я перестану горевать о Джоуэне и постепенно забуду его. Милые, родные мои, в общем-то, они ведь желали мне только добра. |
||
|