"Морская война" - читать интересную книгу автора (Коломб Филип)

Ледиард, цитируя предшествовавших ему авторитетов, говорит, что в 1561 г. Елизавета, снаряжая флот для того, чтобы захватить шотландскую королеву Марию на обратном пути ее из Франции, объявила, что намеревалась очистить море от пиратов, – факт, указывающий на то, что «морская жатва уже начала собираться».

Энтик выражается еще определеннее и говорит, цитируя некоторых авторов, что когда французский двор снарядил приватиров для захвата наших судов, Елизавета была вынуждена последовать его примеру и прокламацией дозволила своим подданным брать морские призы; этим позволением воспользовались с таким успехом, что один Кларк с тремя фрегатами в течение шестинедельного крейсерства привел в Ньюхавен восемнадцать призов, оцененных в 50 000 фунтов стерлингов.

Приблизительно с этого времени атака и оборона торговли начинают уже занимать положение регулярных элементов морской войны. Торговля Англии распространилась в различных странах света под эгидой компании, известной под именем «Company of Merchant Adventurers». Дженкинс открыл торговлю с Россией и Персией; Джон Хаукинс, сделав рабов своим товаром, завязал сношения с западным берегом Африки и Вест-Индией. Португалия и Голландия деятельно торговали с Ост-Индией и Южной Америкой. Испания имела исключительную монополию в торговле с Вест-Индией и тихоокеанскими странами, для сохранения которой она не была достаточно сильна.

Раннее указание на установление правильной системы в ведении морской войны можно видеть в нападениях датских пиратов на суда, совершавшие торговые рейсы между Англией и Россией. В 1570 г. датчане были побеждены, и пять их кораблей были захвачены в Балтийском море эскадрой из тринадцати судов, принадлежавших компании «Merchant Adventurers». Формальный отчет об этом деле был представлен императору России Христофором Годсдоком и Вильямом Барроу, которые командовали английскими судами. Около 1573 г. французские протестанты, выйдя в море в качестве приватиров или пиратов для нанесения вреда своим католическим соотечественникам, расширили свои «прибыльные» операции до такой степени, что даже включили в предмет желанной добычи и суда своих английских друзей. Затем, позднее, голландцы, занимались приватирством явно против судов враждебной им Испании. Под предлогом, что английские суда доставляли испанцам через Дюнкерк запасы и подкрепления, они нападали на наши суда, нанося серьезный ущерб нашей торговле. Сэр Томас Гольдсток, бывший тогда контролером флота, получил поручение «обуздать это распущенное пиратство» и имел полный успех.

Но, быть может, настоящим началом новой фазы – источником, из которого впоследствии должна была развиться река морской войны, было изменническое нападение испанцев на Хаукинса при Сент-Хуан-де-Аллоа в 1567 г. Казалось, после того для всего мира сделались ясными две вещи – огромное значение морской торговли для страны, которая вела ее, и, с одной стороны, страшный риск потерпеть в ней ущерб во время войны, а с другой стороны, огромные выгоды, даваемые противнику удачным нападением на нее.

Вместе с ростом морской торговли увеличивалась и способность судов держаться на море вследствие увеличения числа и дальности путешествий, предпринимавшихся торговым флотом. Английская торговля возникла прежде, чем у Англии появились суда, и в начале шестнадцатого столетия английские грузы перевозились между Лондоном и портами Средиземного моря на судах кандиотов, рагузанцев, сицилианцев, генуэзцев и венецианцев. Но в течение того же столетия такой порядок вещей должен был быстро и всецело измениться. Для отражения Армады город Лондон снарядил для королевской службы на свой счет 38 кораблей, каждый в среднем в 161 тонну вместимости (по тогдашнему счету)[4], и с экипажем в 71 человек на корабль; 197 кораблей в 151 тонну каждый и с экипажем, в среднем, по 89 человек на корабль. Все эти суда соединились вместе для защиты английских интересов[5]. И так как теперь свободно могли совершаться плавания к Гвинейскому берегу, к Леванту и к портам Балтийского моря, то ясно, что мореходство, а с ним качество и количество мореходных судов быстро развивались. Что касается величины военных кораблей времен Елизаветы, то лорд Говард Эффингамский имел под своим начальством «Триумф» в 1100 тонн водоизмещения, с экипажем в 500 человек; «Уайт Беар» – в 1000 тонн, экипаж 500 человек; «Арк Ройал» – в 800 тонн и экипаж – 425 человек; «Виктории» – такого же водоизмещения, с экипажем в 400 человек; «Элизабет-Бонавентуре», «Мэри Роуз», «Хоуп» и галеру «Бонасолиа» – все в 600 тонн водоизмещения и с экипажем в 250 человек; кроме того, шесть судов по 500 тонн и значительное число меньших судов – около 300 тонн каждое.

Мы можем скорее догадываться, чем знать, о перемене в типах судов и об улучшениях их мореходных качеств, так как имеется очень мало достоверных данных о том, как в действительности строились и вооружались корабли до времен царствования Карла I и до эры Петтса. Настоящие мастера корабельной архитектуры едва ли существовали до Вандевильдов (отец родился в 1610 г., а сын – в 1633 г.).

Таким образом, в исходе рассматриваемого столетия уже имеют место два фактора, необходимые для возможности существования чисто морской войны, а именно: обширная морская торговля и изобилие мореходных и способных долго держаться в море военных кораблей. Необходимым следствием этого является тот факт, что встречные морские набеги обеих воюющих сторон отошли на задний план; все тверже и тверже устанавливается взгляд, что обладание морем, как самостоятельным полем действий, должно быть поставлено необходимой целью той нацией, которая рассчитывает быть победительницей в войне; и, наконец, начинают сознавать, что для отражения тех нападений на территорию, для которых силы должны быть перевезены морем, надо стараться встретить неприятеля прежде, чем он высадился на берег, т.е. застигнуть его на пути в море.

Война только на море считается совершенно новым делом, настолько новым, что один из главных деятелей этого переходного времени, писавший уже много лет после того, как перемены во взглядах на значение моря в действительности установились, упоминает с некоторым оттенком презрения, как о «чисто морской только операции», о посылке в 1590 г. эскадры под командой сэра Джона Хаукинса и Фробишера, которая хотя и не захватила никаких призов, тем не менее всецело остановила на этот год торговлю между Вест-Индией и Испанией.

Далее – хотя факт этот и не сознавался вполне в то время – огромные богатства Испании, перевозившиеся морем, вызвали войну с Испанией, и именно войну морскую. Опустошение испанской территории Англией без сомнения наносило ущерб Испании, но захват испанских торговых судов не только вредил Испании еще более, но и обогащал мореплавателей, делавших эти захваты, а с ними и нацию, к которой они принадлежали. Испания, однако, еще менее Англии сознавала перемену, совершившуюся в морской войне. Она старалась действовать на основаниях, которые могли быть приняты три четверти столетия ранее, при отсутствии морской торговли и мореходных судов; и снаряжение Армады, явившееся, так сказать, венцом ее ошибок, было чистым воплощением ее фальшивых понятий о неизбежном характере морской войны.

Весьма поучительно и интересно проследить картину морской войны, вырисовывавшуюся сбивчиво и постепенно в течение тех восемнадцати лет, которые обнимают борьбу между Испанией и Англией; но еще поучительнее прочесть производящие сильное впечатление слова деятелей этой войны, сказанные ими после ее окончания, и проследить, как приняли они новые условия и выразили направление политики в те ранние годы, которые предшествовали успешной морской войне. Я приведу здесь беглый очерк главных событий испанской войны, комментируя их своими замечаниями по мере надобности: я буду следовать при этом изложению Монсона, писавшего в 1640 г., когда он был уже удалившимся от дел офицером.

Первая экспедиция Дрэйка в Вест-Индию состоялась в 1585 г., и она имела всецело характер морских набегов на территорию неприятеля, о которых говорилось выше; так, он разграбил Сан-Доминго, Картахену, Санта-Юстину во Флориде и затем возвратился домой. Но в 1587 г. уже начинаем замечать перемену. Дрэйк идет к Кадису не с целью разграбления берегов, но с целью воспрепятствовать нагрузке на суда припасов, предназначавшихся для снабжения великой Армады, которая снаряжалась в Лиссабоне. Успев в этом предприятии, он, правда, временно уклонился опять в проторенную предшествующими веками колею, сделав нападение на некоторые замки на берегу Испании. Убедившись в полной несостоятельности такого образа действий, он направился к Западным островам для пресечения торговли неприятеля, имевшего там на судах огромный и ценный груз, готовый к отправлению в Мозамбик. Дрэйк и здесь имел успех и привел свой приз в Англию. Следующий 1588 г был годом Армады, относительно которой здесь не место говорить что-либо; но 1589 г. был свидетелем двух экспедиций: одна из них, под начальством Дрэйка, с сухопутными войсками на кораблях, задавшаяся попыткой возвратить королю Португалии его трон, имела всецело общественный характер; другая же, под начальством графа Кумберлендского, имела предметом своих действий исключительно нападение на морскую торговлю римско-католической лиги, против Генриха IV и Испании. Она носила частью королевский, частью коммерческий характер.

В 1590 г. состоялась экспедиция Хаукинса и Фробишера к берегам Испании и к Западным островам для расстройства испанской торговли. Эскадра их, проведя семь месяцев в море, не сделала ни одного сколько-нибудь важного захвата.

Испания оправлялась от удара 1588 г. и даже зашла так далеко, что подумывала о встрече флота Хаукинса и Фробишера на море.

Но, обдумав тяжелые последствия, которые необходимо имели бы место после второго поражения и не имея достаточно силы для непременного обеспечения успеха, Филипп отозвал свои корабли и оставил английский флот свободно хозяйничать на линиях испанских торговых путей. Выбрав меньшее из двух зол при таком положении относительно Англии, король испанский запретил отплытие своих кораблей из Вест-Индии и, таким образом, отказался всецело от морской торговли своего государства на целый год.

Это было, в самом деле, весьма тяжелым ударом для Испании, подчинение которому, как мы увидим ниже, есть необходимая дань слабейшего морского государства сильнейшему. Но в настоящем случае беда Испании усиливалась еще тем, что вследствие отсутствия обшивки дна кораблей последние, оставаясь в тропических водах в течение лета, подвергались (от разрушительной работы морских червей) такому ослаблению своего корпуса, что делались почти негодными к плаванию. В самом деле, около сотни упомянутых кораблей вместе с другими их грузами погибли в следующем году на обратном пути в Испанию.

В 1591 г. лорд Томас Говард принял командование флотом, отплывавшим к Западным островам с единственным намерением собрать жатву разграблением испанских торговых судов и портов, как это было сделано и прежде. Но к этому времени король Испании достаточно уже оправился для того, чтобы послать в море флот, еще более могущественный, чем флот Томаса Говарда; он так и поступил, и как этот поступок, так и существенные последствия его отвечают уже прямо характеру чисто морской войны. При господствовавших тогда условиях, необходимость изменения которых сознавалась, отсутствие лорда Томаса Говарда оставило Канал открытым, и ничто не мешало испанцам сделать морской набег на побережье Англии… Но с каким риском? Весьма вероятно, что ценой потери всего вест-индского коммерческого флота. Всякий вред, который мог быть нанесен берегам Англии, потребовал бы от испанцев суровой расплаты торговыми судами, которые, не имея защиты, сделались бы морскими призами Томаса Говарда. Потери Испании от такого перехода в чужие владения ее драгоценного имущества оставалась бы всецело без вознаграждения. Прежде чем строить планы нападения на английскую территорию, надо было подумать о защите испанской торговли, и дон Аллонсо де Базан отплыл к Западным островам, вместо того чтобы направиться в Канал.

Флот дона Аллонсо значительно превосходил флот лорда Томаса, и, не будь последний предупрежден вовремя, все его корабли могли бы подвергнуться участи «Ривенджа», которым командовал сэр Ричард Гренвилль. Говард едва спасся, но и испанский торговый флот был также спасен. Иной исход был, однако, очень близок: приди дон Аллонсо одним днем позже или приди упомянутый испанский флот к Флоридским островам одним днем раньше – Говард имел бы такой полный успех, какой только мог отвечать его желаниям. Но даже и при этой удаче в достижении главной цели экспедиции Говард на пути своем захватил призы, вполне достаточные для вознаграждения всех издержек по этой экспедиции, а Испания пострадала не только от этих захватов, но также и от потери большей части спасенных от разграбления эскадрой Говарда судов, погибших на пути в Испанию.

В 1592 г. Фробишер, следуя примеру Ралейга, повел эскадру к испанскому берегу и островам, но эта эскадра рассеялась, и корабли ее действовали более или менее независимо – одни у берегов Испании, другие у островов.

В 1593 г. граф Кумберландский повторил как бы введенное теперь в обычай предшествовавшей практикой нападение на испанскую торговлю, сначала у берегов Испании, а затем у Западных островов. Конечно, захваты были сделаны, но и Испания повторила оправдавшийся предшествовавшим успехом маневр высылки в море флота, превосходящего силами неприятельский и заставившего последний ретироваться от островов.

Это был уже третий год, как ни та, ни другая сторона не имели большого перевеса в борьбе и как охрана Испанией своей торговли имела успех. Такой порядок вещей едва ли отвечал существенным задачам морской войны и мог продолжаться неопределенное время.

Если Испания была способна высылать в море в течение трех последовательных лет флоты, превосходящие по боевой силе флоты неприятеля, то она могла бы идти и далее. Для того чтобы достичь какой-либо выгоды, она должна была преследовать английский флот и одолеть его. Тогда она не только бы защитила свою морскую торговлю, но заняла бы позицию нападающей стороны в близких к своей территории областях. Ошибка Испании заключалась в том, что она не поняла этого; но возможно и то, что климатические условия времен года имели влияние на направление испанской морской политики в значительно большей степени, чем мы можем понять это теперь.

Англия со своей стороны, если бы правильно понимала положение вещей, должна была направить все свои усилия на уничтожение испанского флота. Но тогда, вероятно, никто не замечал того, что сделалось аксиомой столетием позже.

Монс обращает внимание на возрастающие морские силы Испании с 1591 г. и на то, как в этом году она обеспечила себя двумя сильными флотами – одним из двадцати судов в Вест-Индии и другим из двадцати четырех у Западных островов. Следствием этого было то, что ее торговля велась спокойно, хотя корабли не видели ни друга, ни недруга до прибытия в Лиссабон.

Испания была теперь настоящей хозяйкой на море, и если бы она сознавала надлежащим образом то, что следовало сделать, то она направила бы в Канал все свои силы, прежде чем англичане успели оттуда выйти. Сделав так, Испания обезопасила бы свою морскую торговлю и морские порты, потому что даже если бы она не успела встретить английский флот и нанести поражение ему в его собственных водах, ее угроза могла бы удержать этот флот дома. Но если бы она могла встретиться с неприятельским флотом и нанести ему поражение, то невозможно было бы положить предел тем выгодам, которые непосредственно последовали бы для нее. Она перешла бы через период морской обороны и была бы способна принять на себя роль нападающей с моря. Будучи в действительности сильнейшей в море, Испания допустила в 1596 г. скрытно подготовленное, внезапное и сильное нападение на Кадис, сделанное лордом адмиралом Говардом, командовавшим морскими силами, и действовавшим с ним соединенно Эссексом, командовавшим сухопутными силами.

Экспедиция отплыла только 1 июня, и со стороны Филиппа было просто неразумно, что он не сумел воспользоваться за год перед тем крейсерством у наших берегов его галер для получения заблаговременно сведений, что сто пятьдесят кораблей приготовились принять более семи тысяч сухопутных войск и что Голландия сама вела военные приготовления в большом размере. Но Испания напыщенно услаждала себя планами о повторении своего большого морского набега 1588 г. Она ни малейшим образом не сознавала, что нарушение ею всех основных принципов морской войны было главной причиной ее предшествовавших неудач и что до тех пор ей предстоит терпеть неудачи и в будущем, пока она будет делать упомянутые нарушения. Она выгоняла английские флоты из своих собственных вод в течение следующих четырех лет и все не могла понять, что вода есть вода и что если английский флот бежал перед испанским у Флориды и Кубы, то тот же самый флот будет действовать наступательно в Плимуте или у острова Уайт. Мысль о насущных нуждах, казалось, отсутствовала в государственном совете Испании; его поглощали идеи о вторжении в еретическую Англию и о поддержке мятежной, но ортодоксальной Ирландии… Говард и Эссекс отплыли, как я сказал, 1 июня. Они приняли в высшей степени заботливые предосторожности, рассеяв передовые суда, которые брали в плен или задерживали каждый парус, какой только замечали на горизонте, так что ранним утром 20 июня в виду Кадиса появился неожиданно внушительных размеров флот, которому ничто не помешало войти прямо на рейд и сделаться обладателем огромного сборища военных и коммерческих судов, стоявших здесь на якоре и в гавани в полном спокойствии. Но целый день был потерян в попытках соглашения разделившихся мнений вождей английского флота, и, несмотря на ясность данных им инструкций – овладеть прежде всего неприятельскими кораблями – и на настояния Монсона, решение атаковать испанские корабли было принято не ранее как ночью. Результат был тот, что хотя многие из последних были взяты и многие сожглись, чтобы не попасться в наши руки, главным успехом экспедиции пришлось считать по существу дела менее стоящий факт – оккупацию города на четырнадцать дней и выкуп в 120 000 дукатов. И удар, нанесенный на этот раз Испании, не сопровождался теми решающими для нее последствиями, какими мог бы сопровождаться при иных условиях. Один вопрос – именно диспозиция испанского флота в рассмотренном случае – остается для меня невыясненным. Было значительное число военных кораблей в Кадисе, и некоторые из них принадлежали к классу самых сильных, была также, по крайней мере, одна эскадра в Лиссабоне под начальством Сириаго; шесть кораблей ее атаковали частную экспедицию графа Кумберландского близ этого порта. Но я не мог выяснить, оберегали ли флоты предыдущего года и в этом году торговые суда в Вест-Индии и у Азорских островов. Английские командиры знали за несколько дней до своего прибытия в Кадис, какие корабли они найдут там, но отечественному правительству, очевидно, было неизвестно, какую диспозицию имел испанский флот, потому что собирание точных сведений об этом было возложено на английских командиров при отправлении их. Если бы последние не знали, что море свободно за ними, то они едва ли бы сделали такое серьезное нападение на Кадис и, конечно, не остались бы в нем такое продолжительное время, как четырнадцать дней.

В инструкциях лордов-генералов было сказано о принятии обыкновенных мер у Западных островов для расстройства испанской торговли, но возникли споры и несогласия о возможных возражениях на родине, и для отправления на запад не было отделено никакой эскадры. Эссексу было запрещено атаковать Лиссабон, а сведения из Ферроля показали, что там не было кораблей. Так как корабельные запасы приходили к концу и дальнейших операций не было в виду, весь большой флот возвратился в Англию, прибыв в Плимут 8 августа.

Даже этот разгром в Кадисе, имевший место только всецело вследствие ошибочной морской политики, не произвел надлежащего впечатления на испанское правительство, по крайней мере до начала 1597 г. Идея вторжения во владения неприятелей господствовала над всеми соображениями, а Испания начала собирать свои морские силы в Ферроле и оставила без защиты морскую торговлю западных берегов. Эта защита могла быть оказана или только на месте, или сильной угрозой английским судам в Канале. Сбор судов в Ферроле, очевидно немногочисленный после Кадисского поражения, не был серьезной угрозой, хотя при возмущении в Ирландии он требовал со стороны Англии большего внимания, чем мог требовать при иных условиях.

Эссекс вывел флот из порта, но, начав плавание очень поздно, он оставил Плимут 17 августа благодаря как поздним приготовлениям, так и противным ветрам. Тем самым он дал возможность испанцам весьма хорошо обеспечить себя от атаки частью его флота, которая только и была бы целесообразна. Решение, к которому теперь пришли, объяснялось лишь полным непониманием законов морской войны. Эссекс отправился к Западным островам, предоставив испанскому флоту беспрепятственно последовать за ним туда и, может быть, напасть на него в удобный момент или нанести ему удар даже еще в британских водах. Этот рейс Эссекса был бы маневром всецело ошибочным, если бы английская торговля была равностоящей испанской или близка к ней, потому что тогда испанские корабли не только могли бы напасть на английские коммерческие суда в море и безопасно отвести их в свои порты, но были бы в состоянии отбить взятые англичанами призы на возвратном пути их к берегам Англии, если даже не дать сражения неприятельскому флоту, корабли которого были порядком расшатаны трудным плаванием. Принятый англичанами образ действий потому только был менее достоин порицания, что ценность английского имущества в морской торговле была, вне сомнения, менее ценности испанского.

Но операция англичан и их дальнейшие намерения дошли вовремя до сведения испанцев, которые были уже в море день спустя после выхода Эссекса. Их план состоял в том, чтобы, воспользовавшись своим местным господством в море, захватить Фальмут или какой другой западный порт Англии и, сделав его базою своих действий, выжидать там возвращения флота Эссекса. Будь их способность к мореходству равносильна их стратегии, они могли бы совершить великие дела и, может быть, перевели бы все шансы дальнейшего успеха на свою сторону. Но сильный шторм при выходе из Ссиллы рассеял испанский флот на пути его к исполнению своей миссии, и корабли их возвратились в свои порты, позволив Эссексу безопасно привести к отечественным берегам несколько призов, которые он захватил в плавании на запад.

Мы легко можем проследить возрастающее значение законов морской войны, неизменных и ненарушимых, если только примем во внимание выгоды, доставляемые морскими операциями торжествующей из соперничающих сторон.

Мы видели Испанию обладавшей способностью сохранять и защищать свою территорию появлением с надлежащими морскими силами в пункте атаки; и мы видели ее оставившей свой главный порт и источник величия всецело открытым внезапному нападению неприятельского флота, о приближении которого ей даже и не снилось.

Теперь мы видим ее делающей шаг вперед приближением своей базы к Ферролю и размышляющей об операциях в британских водах. Но в половине августа, т.е. когда сезон морской операции приближался к концу, испанский флот остался в бездействии в своем порту, запертый там флотом Эссекса. Только разбив этот флот или при какой-либо стратегической ошибке Эссекса испанский флот мог достигнуть своей цели. А между тем, не имея второго флота у испанского берега и третьего у Западных островов, Испания таким поведением оставила бы открытыми для нападения второму английскому флоту, если бы таковой существовал, как свою торговлю, так и свои берега.

Но Эссекс сам впадает в ошибку. Предполагая, что он может сделать более вреда Испании у Западных островов, чем Испания может вредить Англии в Канале, он не отделяет эскадры для крейсерства в последнем и отправляется со всем своим флотом в западные воды, оставляя позади себя все открытым. Из того, что было сделано мало и с той и с другой стороны, мы не должны предполагать, что такие нарушения основных законов морской войны могли совершаться безнаказанно. Со стороны Эссекса было только ошибкой и нераспорядительностью, что он не овладел всеми испанскими вест-индскими кораблями одним ударом.

Причина всего дела проста и может быть ясно изложена. Предполагая, что вред, нанесенный Англией испанской торговле, и расстройство Испанией английской торговли в Канале были равного значения для каждой из воюющих сторон, легко видеть, насколько для них обеих было бы выгоднее, если бы этого совсем не было. Подобные «полумерные» и перекрестные военные операции не могут иметь своим последствием принятие одной стороной условий, предписываемых противником, и ведут разве только к взаимному раздражению и к продолжению войны. Если Испания сделала ошибку, выслав свой флот в Канал слишком поздно и не в достаточных силах для того, чтобы дать настоящее сражение Эссексу в море, то Эссекс должен был задержать свой флот для пленения испанского флота в Ферроле до конца сезона, и тогда весьма вероятно, что маленький отряд английских судов мог бы успешно оперировать против испанской торговли. Испанцы действовали совершенно ошибочно, приняв решение встретить Эссекса на возвратном пути, вместо того чтобы последовать за ним к островам, хотя, как в предшествовавшие годы, они могли бы прямо обеспечить свою торговлю ранней посылкой на запад необходимых сил.

Может показаться, что эти простые, но важные принципы сами вливаются теперь в умы людей, как новый свет. Так, королева не послала в море никакого флота в следующем, 1598 г., и испанский флот, в свою очередь, не тронулся с места. Тогда была снаряжена только частная крейсерская экспедиция графа Кумберланда, которая, после блокирования и «умерщвления» тем самым внешней торговли Испании, высадила затем десанты на Канарских островах и Пуэто-Рико.

События 1599 г. были такого рода, что дали импульс к дальнейшему проявлению и выяснению основ и правил морской войны, которые, хотя и окрепну в частью в сознании морских наций, все-таки еще не получили твердого и устойчивого положения.

Сбор судов, сделанный после года бездействия и притом года, последовавшего за испытанными опасностями некоторых стратегических операций, опасностями, по-видимому, не сознававшимися ранее, кажется, указывает на зарождение той идеи, которая должна была в конце концов выработаться в ясные понятия о сущности неотъемлемых принципов морской войны.

1600 г. был свидетелем основания Ост-Индской компании и отплытия трех ее коммерческих кораблей под командой Джеймса Ланкастера и, таким образом, свидетелем дальнейшего развития силы морской нации в мире и ее слабости в войне. Единственной морской операцией была посылка Англией маленькой эскадры для нападения на испанскую торговлю у Западных островов, но и эта эскадра была прогнана угрозой более сильной испанской эскадры. Испанская торговля, однако, избежала всех шансов нападения, следуя по пути, совершенно свободному от островов, так что сэр Ричард Льюсон, который командовал эскадрой, не видел ни одного неприятельского паруса.

Следующий 1601 г. опять увидел некоторое возвращение к практике морских набегов на неприятельскую территорию, потому что Англия, занятая оказанием помощи Нидерландам против испанцев, оставила моря настолько открытыми, что в позднее время года, когда согласно установившемуся порядку флоты должны бы были стягиваться к своим портам, испанцы отправились в Кинсаль, в Ирландии, с сорока восемью судами и высадили там четырехтысячный отряд войск. Нельзя, однако, оказать, чтобы эта операция была полным восстановлением системы морских набегов, потому что испанцы, будучи в союзе с мятежником графом Тироном, имели основание рискнуть высадить летучий отряд в страну, которая могла оказаться дружественной страной. Тем не менее результат послужил прибавкой к накоплявшимся доказательствам существования основных правил в морской войне. Что касается Тирона, то он упустил случай соединения. Испанцы увидели себя запертыми в городе Кинсале армией Моунтджоя, который уже разбил Тирона. На море они были блокированы сэром Ричардом Льюсоном. Отступление было необходимо вследствие отсутствия всякого контроля на море, и испанская армия была перевезена назад, на родину, с тем чтобы никогда снова не иллюстрировать своей неудачей непонимания условий, при соблюдении которых можно вести войну с морской державой.

Англия, со своей стороны, была более восприимчива к урокам, которые должна была изучать. В марте 1602 г. Льюсон и Монсон вышли в море с тем, чтобы при посредстве флота вредить Испании в ее собственных водах, и с некоторыми перерывами (во время возвращения флота к своим берегам) исполнение этой задачи продолжалось до глубокой осени: Монсон не покинул испанских вод до 21 октября. Подвиг этот показывает не только энергию флотоводца, но и его знания в искусстве ведения морской войны, а также достоинства орудий для этого ведения. Его военные действия ограничивались всецело нападением на суда и были вполне успешны. Надо заметить при этом, что испанский флот значительно превосходил его силами; он даже был в море, но никогда не успевал прийти в столкновение с этим искушенным моряком, который умел думать и действовать.

Как будто бы контур верной картины морской войны уже достаточно ясно вырисовывался в представлениях руководителей английской политики к тому времени, когда умерла королева (1603 г.). Ее флот был приготовлен к отправлению к берегам Испании еще в феврале с тем, чтобы он оставался там до ноября. Такая политика нанесла бы морским силам Испании безусловный ущерб, за исключением лишь такого оборота дела, при котором испанский флот встретился бы лицом к лицу с английскими морскими силами и разбил их; без этого условия Англия имела бы за собой свободное море и, следовательно, могла бы вести мирно свою собственную торговлю и уничтожить торговлю неприятеля.

Понадобилось, однако, еще восемнадцать лет для того, чтобы из ряда уроков поняли ясно, что в морской войне нельзя сделать ничего существенного без обеспечения за одной стороной контроля или обладания водной поверхностью. Но даже и тогда не сознавалось отчетливо, что пока этот контроль не признан стороной, которая его не имела, до тех пор за обладание им надо продолжать борьбу всеми морскими силами, какие только обе стороны способны были выставить.

За всем тем главные принципы морской войны частью провозглашены двумя авторитетами – В. Монсоном и В. Ралейгом. Оба настаивали на существенной важности морских операций. Только, по мнению Монсона, выгоды от нападения могли бы быть достигнуты перенесением войны к берегам Испании, тогда как Ралейг доказывал, что морская война неизбежно должна разрешаться сражениями в открытом море. Ни один из них не одобряет устарелой идеи о том, что набег одной державы на территорию другой должен быть встречен контрнабегом того же характера. По мнению их обоих следует, что век морских набегов на побережье неприятеля прошел и что место его занял век морской войны как таковой, морской войны абсолютно на море. В глазах их обоих политика Испании должна была считаться ошибочной, если только она не была вынуждена ясным сознанием своей слабости в море. Но затем, если она была действительно слабейшей в море, то оба авторитета полагают, что все ее попытки нападения на территорию неприятеля с моря были в действительности бесполезны. Если же она не была абсолютно слабейшей в море – а Монсон твердо держится именно того мнения, что она не была таковой за время с 1591 по 1595 г., – то направление политики ее, как показывает сам Монсон, было ложно, исключая лишь то основание, что ее торговля безгранично превосходила нашу. «Король отправил свои корабли к островам для защиты своих торговых судов, шедших из Индии, что не оставляло ему возможности думать о набеге на Англию». Именно так. Но раз торговля Англии представляла такое же серьезное поле атаки, как торговля Испании, если смотреть на нее с точки зрения национального значения, то опасение нападения испанцев на английскую торговлю «не оставляло бы Англии возможности думать о набеге на Испанию».

Во всяком случае, появление испанских флотов в Канале должно бы было, по мнению Монсона, иметь такое же парализующее влияние на английские флоты (поскольку это касалось нападения на Испанию), какое присутствие английских флотов в испанских водах, по общему признанию, имело на Испанию. Монсон должен был очень ясно представлять себе это абстрактное предположение, иначе он не мог бы настаивать, как он делал это, на возможности ухода английского флота из Испании в такое раннее время, как в феврале. Прибыть первым на поле действий было целью. И силы, которые были первыми на этом поле, должны были сохранить все превосходство этого положения до тех пор, пока оно не отнято у них поражением их в море.

Контроль в море или то, что я назову теперь и буду называть впредь термином «господство в море» или «обладание морем», с этих пор было признано целью морской войны. Государство, добивавшееся чего-либо другого, как, например, вторжения в неприятельскую страну, захвата портов или территории или единственно оборонительной охраны торговли, становилось в положение слабейшей и побежденной морской державы и не могло рассчитывать нанести серьезный вред своему противнику до тех пор, пока держалось этого порядка действий.