"Река любви" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 1

1892 год

— Я должна кое-что сказать тебе.

Герцог Дарлестонский, размышлявший сквозь дрему о том, что ему пора возвращаться к себе в спальню, наконец пробудился и спросил:

— Что, дорогая?

— Эдвард Тетфорд просил меня… выйти за него замуж!

Наступила тишина, которую прервал герцог:

— По-моему, тебе разумно было бы принять его предложение, Миртли. Он довольно напыщен, но богат и добродушен.

Помолчав немного, леди Гэрфорт неуверенно сказала:

— Ты же… не женишься… на мне?

— Не могу вспомнить, кто это сказал — Оскар Уайльд или Лили Лэнгтри, — что из хороших любовников получаются плохие мужья.

— Это сказал принц Уэльский! — ответила леди Гэрфорт. — И это полностью относится к нему.

— Так же, как и ко мне.

— Мы были так счастливы с тобой, — сказала Миртли Гэрфорт со сдержанным рыданием в голосе. — Я люблю тебя, Счастливчик, и ты это отлично знаешь.

— Тетфорд будет тебе хорошим мужем. Он знает о нас?

— Я совершенно уверена, что он догадывается, но он никогда не скажет об этом и, уж конечно, не будет смущать меня расспросами!

Герцог рассмеялся.

— Насколько я знаю Тетфорда, он предпочитает знать лишь о том, что хочет знать, и игнорирует все остальное.

Выходи за него, Миртли. Ты сможешь крутить им вокруг своего мизинчика, а его бриллианты, которые, я думаю, очень хороши, будут выглядеть еще краше на тебе.

Они вновь помолчали.

Затем леди Гэрфорт, готовая расплакаться, повернулась к нему, уткнувшись в его плечо.

Герцог прижал ее покрепче и подумал, что ему было хорошо с этой умной и приятной женщиной и она очень нравилась ему.

В последние пять месяцев они наслаждались пылкими и в то же время дружескими отношениями. Однако он все чаще начинал задумываться о том, что любовь Миртли все сильнее привязывает его к ней, а чрезмерной привязанности он боялся больше всего.

Прозвище Счастливчик очень подходило ему. Он получил его в день своего рождения.

Его отец, четвертый герцог в родословной, был на скачках в Эпсоме, наблюдая, как его жеребец Счастливый побеждает, обскакав на целый корпус всех остальных лошадей в забеге. В это самое время сквозь толпу, собравшуюся вокруг Жокейского клуба, к нему проталкивался управляющий.

Он никак не мог поговорить со своим господином, которого обступили друзья и поздравляли его с победой.

— Превосходно!

— Великолепная победа!

— Голубая лента Эпсома — твоя, и никто не заслуживает ее больше, чем ты!

Герцог хотел уже направиться туда, где взвешивался его жокей, когда обнаружил возле себя своего управляющего.

— Извините меня, ваша светлость.

— Что такое, Хантер? — с нетерпением спросил герцог.

— Ее светлость родила сына!

— Сын?! — радостно заревел герцог, и его возглас услышали все вокруг. — Сын! Наконец-то! — закричал он.

Друзья восторженно вторили ему, хорошо зная, что после четырех дочерей герцог больше всего на свете мечтал о рождении сына.

Он рассмеялся, сотрясаясь своим могучим телом.

— Сын! И на три недели раньше срока! — воскликнул герцог. — Он, кажется, намеревается быть таким же резвым, как Счастливый!

С этого момента герцога Дарлестонского называли не иначе, как Счастливчик.

Он получил в свое время родовое имение своего деда, своих крестных и любимого брата своей матери, но прозвище Счастливчик закрепилось за ним, подходя ему как нельзя лучше.

Ко времени окончания Итонского колледжа он стал привлекательным молодым человеком с обаятельной, притягательной улыбкой, веселой беспечностью в глазах и был просто неотразим для женщин.

И неудивительно. Помимо приятной внешности, высокого положения в обществе и огромного богатства рода Дарлестонов, он отличался своим отношением к жизни, считая ее захватывающим забавным приключением.

— Почему, черт побери, ты всегда такой счастливый? — спрашивали порой его друзья, видя, какую он излучал радость жизни, столь часто ускользавшую от них.

Ощущение радости предполагало постоянную новизну и перемены в жизни Счастливчика, особенно в его отношениях с женщинами.

Он менял женщин так часто, что даже заядлые сплетники потеряли счет его романам.

И что странно: обычно affaires du coeur1 у большинства мужчин имеют горький финал, однако женщины, которых так мимолетно любил он, редко испытывали даже обиду, расставаясь с ним.

Многие из дам пережили боль разбитого сердца, однако каким-то чудесным и странным образом они вспоминали Счастливчика с благодарностью за счастливые минуты, проведенные с ним, и готовы были защищать его от врагов.

Казалось бы, многим мужчинам следовало бы испытывать к нему ревность и зависть, но большинство из них были его друзьями и интересовались не его любовными похождениями, а им самим и его спортивными увлечениями.

Счастливчик перепробовал почти все виды спорта, занимавшие светский мир. Он участвовал в скачках на своих любимых лошадях, борясь даже за Большой национальный кубок, и проявил себя в соревнованиях по поло.

На своей яхте Счастливчик соревновался в гонках в Коусе, а однажды чуть не утонул, пытаясь побить рекорд в состязаниях по плаванию на легких каноэ.

Быстрый в подаче мяча в крикете, он был капитаном команды одиннадцати лучших игроков в Итоне. Его борзая была самой быстрой в течение двух лет, и естественно, что у него были великолепные гончие для охоты на лис.

Унаследовав фамильный титул, он улучшил верховую охоту с гончими в своих поместьях, и принц Уэльский говорил, что предпочитает охотиться у него в Дарле.

Как бы многочисленны ни были интересы Счастливчика, он не прекращал поиски все новых и новых радостей жизни.

Кто-то однажды сказал о нем:

— Он как будто пытается обогнать время или найти то, что боится упустить, если не поспешит.

И теперь Миртли Гэрфорт, очевидно, пришла на ум эта же мысль, и она спросила:

— Чего ты ищешь в своей будущей жене, Счастливчик?

— Я не намерен жениться, — ответил герцог.

— Но рано или поздно тебе придется сделать это. Не забывай, что у твоего отца было четыре дочери, прежде чем появился ты.

— Мои родственники не позволят мне забыть об этом!

Сам же совершенно искренне подумал, что не стоит удивляться тому, как сильно баловали его в детстве.

Четыре сестры просто обожали Счастливчика. Что же касается его отца, то для него солнце и луна выходили на небо только ради его сына.

Он припоминал, как его мать говорила отцу, когда он был еще совсем маленьким:

— Ты не должен, слишком баловать мальчика. Если ты будешь во всем ему потакать, он станет невыносим, когда вырастет.

Однако большой ум герцога не позволил ему стать невыносимым.

Он хорошо понимал, что, благодаря счастливой судьбе, родился в семье, пользовавшейся уважением и восхищением всех, начиная с монарха. Даже королева, крайне критически относившаяся к знати, особенно к тем, кто окружал ее сына, не находила недостатков у четвертого герцога и у его жены.

И хотя ей наверняка рассказывали о некоторых из самых громких «подвигов» нынешнего герцога, она относилась к нему с той снисходительностью и благосклонностью, которыми редко одаривала молодых сверстников герцога.

Недоброжелатели герцога говорили, что ее величество всегда была неравнодушна к лести.

Но герцог никогда не льстил королеве. Он разговаривал с ней так же, как с любой женщиной, ценя ее привлекательность и проявляя интерес к ее мнению.

И как это свойственно женщине, королева отвечала на его любезности подобно цветку, раскрывающему лепестки навстречу солнцу.

Ему оставалось лишь заботиться о том, чтобы избежать ловушек бесчисленных женщин, ухитряющихся всяческими способами приковать его семейными узами либо к себе, либо к своим дочерям.

— Когда-нибудь, Счастливчик, . — сказала ему Миртли Гэрфорт, — ты полюбишь по-настоящему.

Герцог искренне удивился.

— Ты хочешь сказать, ; — спросил он, — что я никогда не любил?

— Да, я уверена в этом!

Герцог готов был рассмеяться над ее абсурдными словами, однако внезапно подумал, что в них, может, и кроется правда.

Он всегда полагал, что влюблен, когда был увлечен новым прекрасным личиком, любуясь устремленными на него глазами, в глубине которых таилось манящее желание.

Когда в нем рождалось ответное чувство и он ощущал непреодолимое желание поцеловать эти соблазнительные губки, он думал, что Купидон в очередной раз прострелил ему сердце и он вновь полюбил!

Теперь же, вспоминая эти мимолетные восторги экстаза, которые медленно, но неизбежно утихали, он подумал: а не права ли Миртли на самом деле?

Увидев, что заставила его задуматься, она устроилась поудобнее и сказала:

— Я люблю тебя, Счастливчик, и знаю, что буду любить всю жизнь и ни одного мужчину я не смогу сравнить с тобой. Но я не настолько глупа, чтобы считать твои чувства ко мне продолжительными.

— Как ты можешь знать это? — заинтересовался герцог.

— Видишь ли, любимый, ты никогда не испытывал того самого чувства любви, которое испокон веков настолько охватывало мужчин и женщин, что они готовы были, если необходимо, умереть ради него.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил герцог, — но неужели ты действительно думаешь, что подобную любовь — любовь поэтов, музыкантов, романтиков — могут испытывать мужчины, подобные мне? Я — скиталец.

— Да, ты — странствующий искатель, — согласилась Миртли. — Но это потому, что ты не нашел еще того, чего ищешь.

— Но я и не ищу такой любви, — уверенно ответил герцог. — Я готов признать, что она существует, но я удовлетворен тем, что имею, и наслаждаюсь этим.

Его рука крепче охватила нежное тело Миртли, и она в ответ обняла его шею, как будто желая прижать его голову к себе. Но сдержалась и сказала:

— Я люблю тебя, Счастливчик, поэтому желаю, чтобы ты нашел истинное счастье. И у меня такое чувство — хотя я могу ошибиться, — что когда-нибудь оно встретится тебе.

— Я сообщу тебе, когда найду его! — беззаботно пошутил герцог.

— Но это серьезное пожелание. Ты доставляешь столько радости разным людям во всем, за что берешься, что я хочу, чтобы ты сам обрел то великое счастье, которое может быть доступно человеку и называется истинной любовью.

— Ты хочешь, чтобы я почувствовал себя обделенным, — запротестовал герцог, — и хочешь сказать, что я упускаю что-то! Но ты же отлично знаешь: в таком случае я приложу все усилия, чтобы найти и завоевать это!

— Я надеюсь, что так оно и будет, — сказала Миртли, — но, может быть, было бы справедливо, если хотя бы в этом ты потерпел неудачу. У тебя и так слишком много всего.

— Мне кажется, что ты пытаешься наказать меня за то, что я советую тебе выйти за Тетфорда! — воскликнул герцог.

— Ты несправедлив ко мне, — запротестовала Миртли. — Я лишь хочу, чтобы ты ощутил самое лучшее в жизни.

— Я считал, что беру от жизни все.

Они помолчали, и герцог размышлял о том, что она сказала.

Ему не хотелось признавать, что Миртли, может быть, права. Он всегда был так уверен, что ему доступно все, чего он желает, и, хотя ему нравилось бороться за достижение своих целей, в глубине души он всегда был убежден, что рано или поздно добьется своего.

Однако герцог никак не мог представить себе, что существует какая-то необычная любовь, которая до сих пор была недоступна ему.

Он думал о женщинах, по которым сходил с ума, если можно так сказать, и о восторге, который они дарили ему, а он — им.

Пыл, который они разделяли с ним, порой был подобен пламенному фейерверку, сверкающему в ночном небе, а иногда эти чувства напоминали яркое ароматное цветение прибрежных цветов или плеск волн, набегающих на золотистый песок.

Он считал это любовью, различными проявлениями любви, которая всегда начиналась жгучим пламенем и постепенно переходила в спокойное свечение.

«Почему я должен желать чего-то иного?» — упрямо спрашивал себя герцог.

— Я заставила тебя задуматься об этом, — прервал его мысли нежный голос, — а это уже кое-что значит.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя ненормальным, — сказал недовольно герцог.

— Ты нормальный, — возразила Миртли, — но не такой, как другие! Как царь, вождь, фараон, ты отличаешься от любого обыкновенного человека, с которым я встречалась.

Наступила пауза, и герцог спросил:

— Ты действительно так считаешь?

— Конечно, — ответила Миртли. — Ты должен понять, Счастливчик, что ты совсем особенный. Вот почему ты такой волнующий. Порой кажется, что ты не из современного мира, а явился из другой эпохи, а может быть, даже с другой планеты.

Тихо рассмеявшись, она продолжала;

— Может быть, ты был… Как говорят, когда человек жил ранее и затем родился вновь?

— Реинкарнация — перевоплощение.

— Да, именно, — подхватила Миртли. — Возможно, что ты перевоплотился после того, как был ранее царем в какой-либо восточной стране или фараоном в Египте.

— Или рабом, обезьяной, или рептилией! — пошутил герцог.

— Нет, это невозможно! — вскричала Миртли. — Для этого ты слишком развит и умен.

Не желая воспринимать все это всерьез, герцог сказал:

— И все это лишь за то, что я посоветовал тебе принять предложение Эдварда Тетфорда!

— И еще за то, что ты отказался жениться! И на ком? На мне!

— Я хочу, чтобы ты продолжала любить меня, — сказал герцог, — а это невозможно, если бы я стал твоим мужем.

— Я, быть может, предпочла бы судьбу Несчастной жены, ревнивой, как принцесса Александра, лишь бы только… не терять тебя… вовсе.

Герцог не отвечал, и, помолчав немного, она сказала:

— Ну что ж, я выйду за Эдварда. Но пожалуйста, Счастливчик, давай забудем о нем хотя бы еще немного.

Герцог не мог противиться желанию в голосе Миртли. Он повернулся, притянул ее ближе к себе, и губы их слились.

Но, даже целуя ее, он продолжал спрашивать себя: «Где же та любовь, которой мне недостает?»

Гарри Сэтингем крепко спал, но внезапно проснулся, потому что кто-то стал раздвигать занавески на окнах, и, еще не открывая глаза, он почувствовал себя по-прежнему очень усталым.

Накануне он лег очень поздно, и теперь ему вовсе не хотелось встречать новый день, очевидно, потому, что вчера выпил слишком много великолепного вина Счастливчика.

Наконец Гарри понял, что это не его камердинер раздвинул занавеси, впустив утренний свет, но кто-то повыше ростом, и теперь он приблизился к его кровати и уселся с краю.

— Счастливчик! — воскликнул он.

— Что тебе надо в такую рань?

— Я хочу поговорить с тобой, Гарри.

Гарри с усилием открыл глаза пошире.

— О чем? Который теперь час?

— Наверное, около шести часов.

— Шесть часов? Силы небесные! Счастливчик, что случилось?

— Я решил отправиться в путешествие и хочу, чтобы ты поехал со мной!

— Путешествие?

Гарри Сэтингем с трудом поднялся на своих подушках и спросил:

— С тобой все в порядке?

— Со мной все в порядке, — ответил герцог. — Просто я решил уехать от всего того, что мы делаем изо дня в день, из месяца в месяц с монотонной регулярностью.

— Кажется, ты сошел с ума! — воскликнул Гарри Сэтингем. — Я не могу представить себе жизнь, менее монотонную, чем твоя! На прошлой неделе ты охотился в Лестершире. Завтра мы едем на охоту, если земля не будет слишком твердой, а ты говоришь об отъезде!

— Я немедленно отправляюсь в Египет!

— В Египет! — вскричал Гарри. — Ради бога, зачем?

— Думаю, это будет интересно, и я хочу увидеть землю фараонов.

— Вряд ли мне понравится вид множества древних руин, — сказал Гарри. — Берти был там в прошлом году и говорил, что это «земля мертвецов», за исключением хорошеньких танцовщиц в Каире.

— Я еду не за этим, — ответил герцог. — Серьезно, Гарри. Я хочу узнать прошлое Египта и взглянуть на другие материки.

— Тебе надоела Миртли? — спросил Гарри так, как будто эта мысль внезапно пришла ему в голову.

— Миртли мне очень нравится, — твердо сказал герцог, — но Тетфорд просил ее выйти за него, и я посоветовал ей согласиться.

— Значит, он все-таки решился? — заметил Гарри. — В обществе ручались, что он оставит Миртли, когда она приглянулась тебе.

— Каждый раз, когда эти сплетники судят о чем-то, можно быть уверенным, что они заблуждаются!

Гарри рассмеялся.

— Просто ты хочешь сказать, что терпеть не можешь, когда они обсуждают твои личные дела. Но, Счастливчик, дорогой, ты должен понимать, что вносишь жизнь и разнообразие в их скучное существование.

Герцог тоже рассмеялся в ответ.

— Ну что ж! В таком случае приходится терпеть их, — заметил он. — Но ты все еще не ответил на мое приглашение.

— Отправиться с тобой в Египет? Пожалуй, раз тебе так хочется. Кого еще ты берешь с собой?

— Я пока не решил, — сказал герцог. — Я хотел бы это обсудить с тобой.

— В такой ранний час?

— Я хочу отправиться туда как можно скорее, поэтому надо немедленно разослать приглашения.

Гарри откинулся на подушку и рассмеялся.

— Как это похоже на тебя, Счастливчик! Другие, решив отправиться за границу на довольно продолжительное время, да еще туда, где они никогда не бывали, тратят месяцы на приготовления. Что ж, будь по-твоему! Я даже не в обиде за потерю моего «драгоценного сна».

— Ты сможешь восполнить его во время путешествия, — сказал герцог. — А теперь, с кем можно было бы занятно провести довольно продолжительное время?

После приблизительно часового обсуждения они наконец выбрали четырех спутников.

Гарри Сэтингем был давнишним ближайшим другом герцога. Они вместе учились в Итоне, вместе поступали в Оксфорд, и оба три года служили в королевской кавалерии, пока герцог не унаследовал свой титул.

Хотя ему нравились товарищеские отношения в полку, он стремился к участию в военных операциях, в чем ему не посчастливилось, поскольку королевскую бригаду редко посылали за границу.

Маневры же и лагерная жизнь не могли его удовлетворить, и Гарри чувствовал, что Счастливчик уже «грызет удила» с тех пор, как после смерти своего отца смог выйти в отставку с достоинством и со спокойной совестью.

Будучи столь близкими друзьями, они между собой решили, что Гарри Сэтингем последует примеру герцога.

Все считали, что Гарри оказывает сдерживающее влияние на Счастливчика, и лишь он один знал, что в действительности никто не может воздействовать на человека, столь уникального и наделенного недюжинным умом.

Если Миртли Гэрфорт думала, что герцог еще никогда не испытывал любви, то Гарри в этом был уверен.

Он говорил себе, что герцог вряд ли когда-нибудь найдет женщину, способную удовлетворить его во всех отношениях, если до сих пор столько женщин обольщали его только физическими чарами Венеры и не могли в такой же степени увлечь и его разум.

Слушая, как герцог планирует их путешествие в Египет, Гарри говорил себе, что ему следовало ожидать этого, поскольку он понимал уже, что интерес Счастливчика к Миртли Гэрфорт с неизбежностью ослабевает.

Ему всегда нравилась Миртли, и он всегда считал ее одной из самых чутких и толковых из всех прелестных женщин, которыми герцог был когда-то увлечен.

Она была добра к другим женщинам, любезна с друзьями герцога, и он никогда не слышал от нее недоброжелательного или язвительного слова о ком-либо.

В то же время Миртли обладала средними способностями и не могла бы похвастаться хорошей образованностью.

Этим она не отличалась от большинства светских женщин, образование которых поручалось лишь одной плохо оплачиваемой гувернантке, обучавшей их по всем учебным предметам.

Подобное воспитание существовало во всех аристократических семьях, в которых каждое пенни тратилось на сыновей и как можно меньше — на дочерей.

В стенах своих классных комнат, вдали от обычной повседневной жизни, девушки к моменту своего дебюта в свете — по представлению их мамаш — должны были вдруг расцвести и составить хорошую партию в течение первых двух лет после их «выхода» в общество. Миссию эту, конечно, должны были осуществить мамаши, не принимая во внимание истинных чувств дочерей.

И лишь надев обручальное кольцо и получив возможность общаться с другими молодыми замужними женщинами, они начинали приобретать утонченность и умение держаться в свете, которых от них ожидали.

«Самое удивительное, — часто думал Гарри, — что они действительно становились элегантными и остроумными, обретали ту изысканность и искушенность, которыми могли гордиться, посещая другие страны».

Хорошими манерами отличались в особенности леди из окружения принца Уэльского, и хотя Счастливчик и Гарри с их друзьями составляли более молодое поколение, они подходили к своим сверстницам с высокими мерками.

«Жаль Миртли, — думал теперь Гарри, — но ей придется вскоре уступить свое место».

Вслух же он сказал:

— Ты действительно намереваешься включить леди Кэрнс в свою компанию?

Когда герцог впервые упомянул ее имя во время беседы, Гарри слегка заколебался, подумав, что, несмотря на ее чрезвычайную красоту, она вряд ли обладает душевными качествами и добротой Миртли.

Герцог, очевидно, заинтересовался Лили Кэрнс, когда на прошлой неделе был представлен ей в Мальборо-Хаус.

Она жила на Севере2 и была дебютанткой в лондонских кругах, однако в ее внешности не было ничего сельского.

Ее золотисто-каштановые волосы, белая кожа и слегка загадочный взгляд привлекли всеобщее внимание, включая самого принца.

— Это ваш первый визит в Мальборо-Хаус? — услышал Гарри глубокий, довольно гортанный голос его королевского величества. — Насколько я понимаю, вы только что прибыли в Лондон.

— Я жила в Шотландии, ваше высочество.

— Чем же эта «земля телячьих потрохов» могла так соблазнить вас, что вы пренебрегли нами на Юге? — поинтересовался принц.

Лили одарила принца очаровательнейшей улыбкой.

— Я просто возвратилась домой, сир, став вдовой.

В тот вечер Гарри видел, что герцога неудержимо влечет в тот угол зала, где в собравшейся компании несомненно царила леди Кэрнс.

Гарри не осознавал этого тогда, но сейчас понял, что именно в тот момент судьба Миртли была решена и Счастливчик вновь увлекся прелестным личиком.

Отвечая на вопрос Гарри, герцог совершенно серьезно сказал:

— Лили Кэрнс так долго жила в Шотландии, что должна была привыкнуть к определенным трудностям, хотя не думаю, что их будет много на борту «Наяды».

— Я тоже надеюсь на это, — сказал Гарри. — Если меня ожидают неудобства, я не намерен присоединяться к тебе.

— После подобного крайне эгоистического замечания, — сказал герцог, — я возьму тебя в переход по пустыне на верблюде. Ты изнежился, Гарри, и тебе, несомненно, будет полезно взобраться на вершину одной из пирамид.

— Я отказываюсь говорить больше об этом абсурдном путешествии, — запротестовал Гарри. — Я хочу спать. Устраивай все сам: приглашай любого, кто развлечет тебя и спасет от смертельной скуки в первые же двадцать четыре часа. Я же готов, о Господи, подчиниться твоей команде!

Герцог рассмеялся.

— Хорошо, Гарри, засыпай. Я организую все сам, включая соблазнительную красавицу из мусульманского рая для твоего развлечения.

— Ты можешь найти их и в Каире, — ответил Гарри. — Помни, Счастливчик, большинство женщин выглядят не самым лучшим образом, когда их укачивает!

Рассмеявшись вновь, герцог подошел к окну, чтобы задернуть занавеси, и вышел из комнаты.

Гарри закрыл глаза, но против обыкновения заснул не сразу.

Он думал о том, что это так похоже на герцога — внезапно направиться к «новым пажитям».

Именно этим он и был интересен своим друзьям. Еще в детстве он мог оставить вдруг игры, забыть обо всем и увлечься новым приключением, совершенно не думая о последствиях.

«Общение с ним всегда сулило забавные неожиданности, — думал Гарри. — Да и теперь вот давно уже созрело время для его очередного интересного сюрприза».

Прошел почти год, как герцог мгновенно решил сделать нечто такое, чего никто не мог ожидать от него.

С тех пор он несколько успокоился, поскольку у него завязался исключительно страстный роман с женой известного политика, продолжавшийся семь или восемь месяцев, — еще до того, как в его жизни появилась Миртли.

Роман длился так долго, потому что встречи их были не столь частыми, как им хотелось бы.

Сильная занятость мужа этой леди в Палате представителей, казалось, была очень кстати, однако жене приходилось проводить много времени вместе с ним в его избирательном округе, а также сопровождать в поездках за границу.

Это было так не похоже на Счастливчика, но, что удивительно, его сердце все крепче привязывалось к этой леди в ее отсутствие, и он каждый раз с нетерпением ожидал ее возвращения.

Правда, подумал Гарри, это нетерпение Счастливчика было тогда понятно.

В двадцать семь лет леди была в расцвете своей красоты.

Наполовину русская, она обладала тем загадочным необъяснимым очарованием, которое, казалось, и привораживало к ней Счастливчика.

И все же даже этот роман герцога, как и все прочие, сошел на нет, что и предвидел Гарри.

Счастливчик почувствовал, что не может открыть более ничего нового в своей возлюбленной, и потому охладел к ней.

Гарри понял, что герцог брал от любивших его женщин все, что они могли ему дать, и, когда утолял свое любопытство, начинал ощущать потребность в свежем стимуле, который вновь подогрел бы его интерес.

Несмотря на свое огромное восхищение герцогом и глубокую любовь к другу, Гарри все же удивлялся, что Счастливчик родился столь богато одаренной натурой.

Природе не следовало давать так много одному мужчине, чтобы он никак не мог найти женщину себе под стать.

Это было несправедливо по отношению к нему.

Но тем не менее он всегда казался таким счастливым и наслаждался жизнью так, что заражал этим любого, кто с ним общался.

Когда герцог появлялся в комнате, общий ритм жизни, казалось, ускорялся. Женщины становились ярче и оживленнее, мужчины — остроумнее и интереснее.

Гарри часто думал, что присутствие герцога может преобразовать самую обычную скучную вечеринку.

Вот почему каждая хозяйка званого ужина молилась о том, чтобы он принял ее приглашение, и ощущала искренний восторг при его появлении.

«А теперь — в Египет! — воскликнул про себя Гарри. — Почему Счастливчику пришло в голову отправиться именно туда?»

Лично его угнетал вид древних развалин. Не могли заинтересовать Гарри и женщины в виде мумий, которые были мертвы уже много столетий.

И все же эта поездка сулила какую-то новизну!

Он никогда не был в Египте, так же как и герцог, и плавание на паровой яхте «Наяда» вверх по Нилу обещало быть интереснее, чем охота на лис или участие в весеннем стипль-чезе, на котором превосходные лошади Счастливчика слишком легко приходили первыми.

«Так или иначе, Лили он, конечно, пригласит!» — подумал Гарри.

Он закрыл глаза и погрузился в сон.