"Магический лабиринт" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

После взрыва на котельной палубе, устроенного группой Бартона, события стали развиваться быстро и хаотически. Бартон либо гнался за кем-то, либо сам убегал, атаковал и отступал. В основном отступал, поскольку численное преимущество было за врагом. Когда группу Бартона оттеснили в помещение арсенала, она стала больше, чем была вначале. Восьмерых они потеряли, но к ним пристали другие, и теперь у них насчитывалось тринадцать мужчин и десять женщин. Насколько Бартон знал, больше никого с «Рекса» в живых не осталось.

Боеприпасы и у той и у другой стороны кончились — оставалось надеяться только на холодную сталь. Враг отошел, чтобы отдохнуть и перевести дух, а также посовещаться. Вход в арсенал был шириной в два с половиной человеческих корпуса, и его штурм представлялся нелегким делом.

Бартон, оглядев хранящееся здесь оружие, решил сменить саблю на шпагу, имевшую клинок с тупыми краями и треугольным острием в три фута длиной. Эфес был хорошей формы: слегка выгнутая рукоятка с двумя деревянными выступами для лучшего упора. Бартон опробовал упругость клинка, приставив его конец к деревянной балке и согнув. Шпага образовала дугу около фута высотой и вновь распрямилась, когда давление ослабло.

В арсенале разило потом и кровью с примесью мочи и кала. Кроме того, здесь стояла невероятная духота. Бартон снял с себя все доспехи, оставив только шлем, и предложил остальным последовать его примеру, хотя приказывать не стал.

— Когда мы пробьемся на палубу, некогда будет скидывать с себя железо, — сказал он. — Придется прыгать в Реку как есть. Проще снять доспехи здесь, чем в Реке.

Среди женщин была прелестная Афра Бен, утратившая некоторую долю своей прелести. Лицо ее, покрытое пороховой копотью, было все в подтеках крови и пота; глаза покраснели от дыма и усталости; одно веко дергалось.

— Пароход-то ведь тонет, — сказала она. — Если мы не выберемся отсюда быстро, пойдем на дно.

Вид у нее был истерический, но голос звучал довольно спокойно.

— Да-а, я знаю, — протянул Бартон и пораздумал с минуту. Они находились на палубе «Б», а палуба «А», вероятно, уже под водой. Скоро вода должна дойти и до них.

Он подошел к люку и выглянул. В коридоре горел свет. Почему бы ему не гореть — сеть ведь питается от батацитора. Она даже под водой будет работать.

Однако ни одной живой души в коридоре не было. Враг, должно быть, укрылся в близлежащих помещениях и ждет, когда люди с «Рекса» пойдут на прорыв.

— Я капитан десантников с «Рекса», Гвалхгвинн! — громко произнес он. — Хочу поговорить с вашим командиром!.

Никто не ответил. Бартон еще раз прокричал свое предложение, потом вышел в коридор. Если кто-то и сидит за открытой дверью рядом с арсеналом, ему их не видно.

А может, противники разошлись в оба конца коридора и ждут за тем и другим углом, чтобы захватить диверсантов врасплох?

В этот момент Бартон увидел бегущую по полу воду — пока она покрывала коридор тонким слоем, но скоро начнет прибывать. Он крикнул караульным у двери:

— Скажите всем — пусть выходят! Люди Клеменса ушли! Ему не пришлось долго объяснять своим, в чем дело, они тоже увидели воду.

— Спасайся, кто может, — сказал Бартон. — Гребите к берегу в меру своих сил. Я следом.

Он проводил их до борта, попрощался и пожелал всем удачи.

— Дик, — сказала Афра, — зачем ты остаешься?

— Поищу Алису.

— Если пароход затонет внезапно, ты окажешься в ловушке.

— Знаю.

Он не стал ждать, пока Афра прыгнет, а сразу пустился на поиски. Он бегал по коридорам и звал Алису, временами останавливаясь и слушая, нет ли ответа. Обежав всю палубу, он поднялся по лестнице в большой салон, занимавший четверть кормовой площади на ураганной палубе, как и салон «Рекса». Но здешний был куда больше. Его освещали потолочные светильники и люстры, хотя и разбитые местами во время боя. Несмотря на все повреждения и несколько валяющихся на полу изувеченных тел, салон производил внушительное впечатление.

Бартон вошел и осмотрелся. Алисы тут не было, если она только не лежала за длиннющим баром, за разбитыми роялями или бильярдными столами. Задерживаться здесь было незачем, и все же Бартон медлил, завороженный масштабами зала. Здесь, как и в салоне «Рекса», много лет шутили, смеялись, флиртовали, плели интриги, играли — для забавы, а то и на полном серьезе; здесь назначали свидания любящие и ненавидящие, здесь великие мастера Земли сочиняли и исполняли музыку, здесь играли на подмостках драмы и комедии. А теперь… Постыдный конец, достойный горьких сожалений.

Бартон пошел через салон, но остановился. Какой-то человек вошел в противоположную дверь. Он увидел Бартона и тоже остановился. Потом, улыбаясь, двинулся навстречу. Он был на пару дюймов выше Бартона, тонкий, как борзая, с необычайно длинными руками. Кожа у него почернела от копоти, нос был очень большой, а подбородок— слабый. Но улыбка делала лицо почти красивым.

Блестящие черные волосы кольцами падали на плечи. На нем был только черный кильт и красные, до колен, сапоги из кожи «речного дракона», а правая рука сжимала эфес шпаги.

Бартон испытал приступ «дежа вю» — чувство, что он уже встречался с этим человеком при сходных обстоятельствах. Нет, он действительно когда-то встречался с ним и надеялся, что встретится опять. Долго не заживавшая рана на бедре отпечаталась в памяти.

Человек остановился в двадцати пяти футах от Бартона и заговорил на эсперанто с легким французским и едва уловимым англо-американским акцентом:

— Ах, синьоро, это вы! Одареннейший, возможно, даже гениальный фехтовальщик, с которым я скрестил шпагу во время десанта на ваше судно столь много лет назад! Тогда я представился вам, как подобает благородному человеку. Вы же угрюмо отказались назвать себя. Возможно, вы поступили так, полагая, что ваше имя мне неизвестно. Но теперь…

Бартон сделал шаг вперед, держа шпагу почти отвесно, и сказал по-французски, с чисто парижским выговором времен 1650 года: — Я не был уверен, мсье, когда вы представились, что вы тот, за кого себя выдаете. Вы могли быть и самозванцем. Но теперь я признаю, что вы действительно великий маньяк Савиньен де Сирано Второй де Бержерак, либо его брат-близнец, столь же искусный в фехтовании.

Бартон, поколебавшись, решил, что с тем же успехом может назваться своим настоящим именем — в псевдониме больше не было нужды.

— Знайте же, мсье, что я Ричард Фрэнсис Бартон, капитан десантников корабля «Рекс грандиссимус». На Земле я был посвящен в рыцари ее величеством Викторией, королевой Британской империи. И не за то, что я нажил себе состояние коммерческими операциями, а за мои исследования отдаленных частей Земли и за многочисленные заслуги перед своей страной и всем человечеством. Был я также небезызвестен среди фехтовальщиков своего времени — девятнадцатого века.

— А красноречием своим вы не были известны?

— Нет — и нос меня также не прославил.

На закопченном лице де Бержерака блеснули зубы.

— О, я так и знал, что без ссылки на нос не обойдется. Но знайте, мсье, что хотя мой суверен Людовик XIII не посвящал меня в рыцари, меня посвятила королева, стоящая выше вашей — сама Фортуна. Я написал несколько философских романов, которые читались, как мне стало известно, и много позже моей смерти — и, как должно быть известно вам, выделялся среди величайших фехтовальщиков своего времени, от которых произошли великие фехтовальщики всех времен. — Француз снова улыбнулся, а Бартон сказал:

— Не хотите ли вручить мне вашу шпагу? У меня нет желания вас убивать, мсье.

— Я как раз собирался предложить вам, мсье, отдать мне ваше оружие и сдаться мне в плен. Но вижу, что вам, как и мне, хочется выяснить, кто же из нас сильнее в фехтовании. Я много думал о вас, капитан Бартон, с тех пор как пронзил шпагой ваше бедро. Из сотен, а возможно, и тысяч тех, с кем я сражался, вы были лучшим. Готов признать, что наш небольшой спор мог бы обернуться и по-иному, если бы вы не отвлеклись. Во всяком случае, вы продержались бы дольше.

— Сейчас увидим, — сказал Бартон.

— О да, увидим, если пароход затонет не слишком быстро. Я, мсье, медлил с уходом, желая напоследок выпить за души славных мужчин и женщин, павших в бою за это некогда великолепное судно, последнее из величайших достижений человеческой науки и техники. Quel dommage! Когда-нибудь я сочиню на это оду. По-французски, разумеется — ведь эсперанто не создан для высокой поэзии и ни в коей мере не может сравниться с моим родным языком. Давайте же вместе поднимем тост за тех, кого мы любили и кого уж больше нет. С воскрешениями покончено, мой друг. Умершие останутся мертвыми навеки.

— Возможно. Во всяком случае, я выпью с вами. Необъятные буфеты с напитками за баром были заперты перед боем, но ключ лежал в одном из ящиков, и де Бержерак, зайдя за стойку, отпер буфет, оглядел ряд бутылок, достав затем из углубления одну.

— Эта бутылка была сделана в Пароландо. и уцелела во множестве боев и множестве попоек. Она наполнена отменным бургундским, которое время от времени находили в разных Граалях, но не пили, а сливали сюда ради особого случая. Я полагаю, теперь этот случай настал — хотя торжество получилось весьма печальным.

Бержерак отпер другой буфет, резной, где стояли хрустальные кубки, и поставил два на стойку, куда положил и шпагу. Бартон тоже положил свою справа от себя. Француз налил кубки до краев и поднял свой, а Бартон — свой.

— За дорогих усопших! — сказал де Бержерак.

— За них, — сказал Бартон, и оба выпили немного вина.

— Я небольшой приверженец спиртного, — сказал де Бержерак. — Оно низводит человека до уровня скота, я же предпочитаю постоянно помнить о том, что я — человек. Но теперь действительно особый случай. Еще один тост, мой друг, а затем приступим к делу.

— За раскрытие тайны этого мира, — сказал Бартон, и они снова выпили. Сирано поставил свой кубок.

— Что ж, мсье Бартон, капитан бывших десантников бывшего «Рекса» — я ненавижу войну и кровопролитие, но долг свой знаю и выполняю его, когда нужно. Мы оба с вами — прекрасные люди, и стыдно будет, если один из нас умрет, стараясь доказать, что он лучше другого. Платить за истину ценой своей гибели противоречит здравому смыслу. Поэтому я предлагаю считать победителем того, кто первый пустит другому кровь. И если, о чем молю Творца, которого нет, первая рана не будет роковой, победитель возьмет побежденного в плен, после чего мы спешно, но с достоинством покинем это судно, пока оно не затонуло.

— Клянусь честью, так и будет, — сказал Бартон.

— Прекрасно? Защищайтесь же!

Отсалютовав друг другу, оба приняли классическую оборонительную позицию: левая нога позади правой под прямым углом к ней, колени. согнуты, тело повернуто боком, чтобы уменьшить площадь попадания, левая рука приподнята, плечо параллельно земле, предплечье под прямым углом к нему, кисть свободна; правая рука опущена, и шпага служит ее непосредственным продолжением. Круглая coquille, чашка эфеса, в этой позиции защищает предплечье.

Де Бержерак с возгласом, соответствующим английскому «ха», прыгнул вперед. Двигался он быстро, как молния, как было известно Бартону из его биографии и из прошлой дуэли с ним. Но и Бартон отличался необычайной быстротой. После многолетней практики на Земле и здесь он на каждый вид атаки отвечал почти автоматически.

Бержерак метил Бартону в плечо. Бартон отразил удар и перешел в контратаку. Бержерак тоже отразил и сделал выпад поверх шпаги Бартона, но тот совершил встречный выпад, отведя чашкой острие противника и почти одновременно направив свое острие противнику в плечо.

Де Бержерак снова парировал и сделал быстрый выпад в обход эфеса Бартона, снова целя ему в руку. Этот прием назывался «тычок» или «клевок».

Бартон отклонил острие — при этом край клинка проехался ему по руке, но кровь не выступила.

Дуэль на рапирах или шпагах напоминает попытки продеть нитку в движущуюся иглу. Острие шпаги атакующего — это конец нити, а шпага обороняющегося — ушко иглы. Ушко должно быть как можно уже и в данном случае таким и было. Но проходит секунда — и вот игла с ниткой меняются ролями. В защите двух славных фехтовальщиков почти не было просветов — она приоткрывалась лишь на миг, когда шпага, переходя в атаку, описывала небольшой круг.

В спортивном фехтовании не разрешается целить в голову, руки, ноги, но выпады ниже пояса допускаются. В настоящем же бою наносят удары и в голову, и по всему телу. Проткнуть можно что угодно, даже большой палец ноги — лишь бы противник не насадил тебя при этом на шпагу.

Считается аксиомой, что фехтовальщик с безупречной защитой проиграть не может. Ну а если. защита безупречна у обоих дуэлянтов? Что же тогда — нашла коса на камень? Нет. Человек — не коса и не камень. Один из противников непременно устанет раньше другого, или обстановка будет помогать одному из бойцов. Всегда можно поскользнуться на полу, а в данном случае — на щепке от мебели, на бутылке или споткнуться о мертвое тело. Чей-нибудь крик, как было при первой дуэли Бартона с Бержераком, может на долю секунды отвлечь бойца — и его быстрому, как кошка, и зоркому, как орел, противнику этой доли хватит.

Бартон думал об этом краем сознания, основная часть которого была занята пляской клинков. Противник был выше его и руки имел длиннее. Но это еще не означало, что Бартон был в невыгодном положении. Если поединок пойдет на более близкой дистанции, длинная рука француза утратит свое значение, а Бартон получит преимущество.

Бержерак это знал — он все знал о фехтовании — и держал выгодную для себя дистанцию.

Звенела сталь, и дыхание со свистом вырывалось из груди бойцов. Бержерак, продолжая вести бой выпрямленной рукой, сосредоточил свои атаки на кисти и предплечье Бартона, чтобы тот не мог достать его шпагой.

Англичанин держал руку согнутой, делая наклонные выпады, стараясь связать шпагу противника, «обойти» ее. Для этого шпагу нужно было отклонить в сторону боковым ударом. При «обходах» конец шпаги Бартона описывал полный круг.

Тем временем он искал слабые места Бержерака, точно так же как француз изучал его. Искал и не находил. И надеялся, что де Бержерак, в свою очередь, не найдет никакого изъяна.

Как и в первом поединке, они установили ровный ритм атаки и парирования, рипоста и контрпарирования. Даже финты стали частью ритма, поскольку ни один не поддавался на них и не открывался.

Оба ждали момента, когда противник откроется и недостаточно быстро загородится. По лицу де Бержерака лился пот, промывая ручейки в копоти. И Бартону пот ел глаза. Когда становилось невмоготу, он отскакивал назад и быстро вытирал лоб и глаза левой рукой. Француз пользовался этими перерывами, чтобы самому утереть пот платочком, засунутым за пояс кильта. Перерывы делались все чаще — не только чтобы утереть пот, но и чтобы отдышаться.

В одну из таких передышек Бартон сорвал нагрудную повязку с мертвой женщины, чтобы промокнуть ею пот. Потом, следя, не предпримет ли де Бержерак «флеш» — атаку с разбега, — он обвязал эту тряпицу вокруг головы. Де Бержерак, следуя его примеру, снял повязку с другого тела и обвязал себе голову.

У Бартона пересохло во рту, и язык сделался большим и шершавым, как огурец.

— Минутное перемирие, мсье де Бержерак, — прохрипел он. — Выпьем чего-нибудь, пока не померли от жажды.

— Согласен.

Бартон зашел за стойку, но в кранах не было воды. Тогда он достал из открытого французом буфета бутылку «пурпурной страсти» и вытащил зубами пластмассовую пробку. Первый глоток он предложил де Бержераку, но тот отказался. Тогда Бартон напился и передал бутылку через стойку французу. Напиток обжег ему горло, согрел грудь и нутро и немного утолил жажду — полностью утолить ее могла только вода.

Де Бержерак посмотрел сквозь бутылку на свет:

— Ага! Вы проглотили три унции, мой друг. Я выпью столько же, чтобы степень нашего опьянения была одинаковой. Будет нехорошо, если я убью вас из-за того, что вы окажетесь пьянее меня. Вы могли бы тогда пожаловаться на мое нечестное поведение, и вопрос о том, кто же лучше фехтует, так и остался бы без ответа.

Бартон рассмеялся по-своему — сквозь зубы. Де Бержерак вздрогнул.

— Вы точно кот, мой друг.

Он выпил и поставил бутылку, кашляя и обливаясь слезами.

— Mordioux! Нет, это не французское вино! Такое пьют только северные варвары — англичане!

— Неужели вы ни разу его не пробовали? За все длинное путешествие?

— Я же говорил вам, что очень мало пью. Helas! Ни разу в жизни я не дрался на дуэли, не будучи трезвым, как стеклышко. А теперь я чувствую, как поет во мне кровь, как возвращаются силы — и знаю, что все это фальшь, обман, вызванный спиртным. Ну что ж. Если я несколько навеселе, отчего реакция у меня стала медленнее и глаз слабее, то ведь и вы в том же положении.

— На алкоголь все реагируют по-разному, — заметил Бартон. — Очень возможно, что я, любящий крепкие напитки, больше привык к ним. И теперь получу преимущество.

— Посмотрим, — улыбнулся де Бержерак. — А теперь, мсье, не выйдете ли вы из-за стойки, чтобы мы могли возобновить наш маленький спор?

— Разумеется, — Бартон обошел бар. Почему бы сейчас не попробовать флеш? Если он промахнется или его удар с налету будет отражен, он потеряет равновесие и станет легкой добычей для Бержерака. Есть, однако, возможность прорвать защиту француза.

Нет, нет. Пришла бы ему в голову эта мысль, не влей он в себя три унции пятнадцатиградусной «пурпурной страсти»? Нет. Нельзя.

Ну а если взять бутылку и швырнуть ее, одновременно предприняв флеш? Противнику придется пригнуться, и это он утратит равновесие.

Бартон остановился рядом с винной бутылкой. Де Бержерак ждал. Бартон разжал левую руку и вздохнул. Француз с улыбкой отвесил ему легкий поклон.

— Мои поздравления, мсье. Я надеялся, что вы не поддадитесь искушению и не прибегнете к бесчестному приему. Это разногласие должно улаживать одной лишь шпагой. Я салютую вам за то, что вы это понимаете. И салютую, как лучшему противнику из всех, что мне встречались, а встречались мне сильнейшие из сильных. Как это прискорбно, какая это жалость, что при этой дуэли, великолепнейшей дуэли всех времен и мест, присутствуем только мы с вами. Какая драма! Нет, не драма — трагедия, величайшая потеря для человечества!

Бартон заметил, что француз стал говорить несколько бессвязно. Следовало ожидать. Или он, хитрец, преувеличивает свое опьянение, чтобы усыпить бдительность Бартона?

— В принципе я с вами согласен, — сказал Бартон, — и благодарю вас за комплименты. Я тоже должен сказать, что вы — лучший фехтовальщик, которого я встречал. Однако, мсье, незадолго до этого вы намекнули на мое красноречие. Так вот, если в фехтовании мы и равны, то в умении трепать языком вы меня превосходите.

— Языком я орудую столь же легко, сколь и шпагой, — улыбнулся француз. — Мои читатели и мои слушатели получали не меньше удовольствия, чем свидетели моих поединков. Я забыл о вашей англосаксонской сдержанности, мсье. Пусть же за меня впредь говорит моя шпага.

— Пусть. Защищайтесь!

Шпаги скрестились снова — атака, отражение, рипост, контррипост. Оба были безупречны в точности дистанции, в ритме, в расчете, в тактике и в координации.

Усталость и хмель одолевали Бартона — он знал, что из-за них движется медленнее и глазомер у него уже не тот. Однако противник должен испытывать то же, если не в большей степени.

И вот, когда Бартон отразил выпад, направленный в его левое плечо, и ответил выпадом, метящим в живот Бержераку, он увидел что-то на пороге у главной лестницы. Бартон отскочил назад и крикнул:

— Стойте!

Де Бержерак, видя, что Бартон смотрит ему за спину, тоже отскочил подальше, чтобы не быть застигнутым врасплох. И увидел воду, тонкой струйкой текущую через порог.

— Итак, мсье Бартон, — сказал он, тяжело дыша, — вода поднялась до нашей палубы. Времени у нас немного. Пора заканчивать, да поскорее.

Бартон очень устал и с трудом переводил дух, его точно ножами кололи под ребра.

Он подступил к французу, собравшись атаковать с разбега. Но де Бержерак опередил его и ринулся вперед, невесть откуда почерпнув энергию в своем щуплом теле. Возможно, он наконец-то заметил брешь в защите Бартона. Или решил, что его противник обессилел больше, чем он сам.

Как бы там ни было, он просчитался. Точнее, расчет его был, возможно, и верен, но Бартон вдруг понял — по телесному языку Бержерака, по сокращению некоторых мускулов, по легкому прищуру глаз, — что намерен сделать француз. Понял еще и потому, что сам готовился к тому же и подавлял сигналы своего тела, чтобы не выдать себя.

Де Бержерак бросился вперед, стараясь отжать в сторону шпагу Бартона. Этот прием иногда использовался при внезапных атаках и мог бы удаться, если бы Бартон не ждал его, если бы Бартон, так сказать, не видел перед собой своего зеркального отражения, выполняющего тот же маневр.

Для успешного флеша требуется внезапность, быстрота и преодоление защиты противника. Быстрота у Бержерака была, но внезапности не получилось, поэтому защиту преодолеть он не смог.

Знающий зритель отметил бы, что де Бержерак пользуется преимуществом. Он держался прямее Бартона, рука его была выше, что позволяло более сильной половине его клинка, от эфеса до середины, отвести в сторону более слабую половину клинка Бартона — от середины до острия.

Но Бартон подставил верхнюю часть шпаги, сбил шпагу де Бержерака вниз и тут же пронзил противнику левое плечо. Лицо де Бержерака в не покрытых копотью местах сделалось серым, но шпаги он не выпустил. Бартон мог бы убить его в тот момент.

Бержерак в шоке, покачиваясь, все же нашел в себе силы улыбнуться.

— Первая кровь за вами, мсье. Вы победили. Я признаю, что победа за вами, однако не стыжусь…

— Позвольте мне помочь вам, — сказал Бартон, и тут кто-то с порога выстрелил из пистолета.

Бержерак споткнулся и тяжело упал лицом вниз. Пуля попала ему в спину около поясницы.

Бартон взглянул в сторону двери.

Там стояла Алиса с дымящимся пистолетом в руке.

— Боже! — вскрикнул Бартон. — Зачем ты это сделала, Алиса? Алиса бросилась к нему, шлепая по воде. Бартон присел и перевернул француза, положив его голову себе на колени. Алиса стала рядом.

— В чем дело? Ведь это же враг?

— Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак!

— О Господи!

Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису:

— Вам следило бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд. Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась — этак де Бержерака — скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова.

— Бартон?

— Да?

— Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бартон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик.

— Да.

— Зачем же мы…тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я…

Бартон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.

— Что вы говорите?

— …ненавидел войну… и глупость… Бартону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:

— Констанс! — потом вздохнул, и его не стало. Бартон заплакал.