"Лавалитовый мир" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

ГЛАВА 9

На жалком и ограниченном тана он рассказал Вергенгету о своем желании стать одним из них. Вождя не удивили его слова. Он улыбнулся, и Кикаха заметил, что старый туземец доволен.

— Ты мог бы убежать от нас. Да и сейчас еще можешь, — сказал

Вергенгет. — Я видел это намерение в твоих глазах. Но потом твое лицо закрылось, как сжатый кулак.

Теперь я скажу тебе, Кикаха, почему ты жил среди нас так долго. Обычно мы убиваем врагов без промедления. Но если пленник или пленница показывают себя в бою отважными воинами, мы в виде исключения подвергаем их пыткам. Однако бывали случаи, когда племя принимало человека в свои ряды, если он не входил в число наших заклятых врагов. Смерть — великий охотник. Она бьет часто и метко, и наши дети не успевают подрастать, чтобы прийти на смену погибшим воинам. Племя тана становится все меньше и меньше. Поэтому я буду рад увидеть тебя в рядах наших воинов. Ты показал свою смелость, и все мы благодарны тебе за спасение девочки, ибо жизнь детей для нас бесценна.

Кикаха почувствовал себя уже не так одиноко.

Через несколько часов буря утихла. Группа воинов отправилась к побережью и отыскала обгоревшее тело Люкио. Останки привезли в лагерь, и траурная церемония заняла у племени целый день. Женщины с воплями и завываниями омыли тело и расчесали волосы. С наступлением «сумерек» труп положили на кучу шкур. Четверо молодых мужчин подняли на плечи погребальные носилки и направились к небольшому холму, который находился в миле от стана. Там тело Люкио опустили на землю, и шаман Ошуллаин, запев монотонную песню, начал танец последнего прощания. Он размахивал трехзубым посохом, склонялся в ритуальных поклонах и пел печальную песню о женщине-птице, которая улетала вдаль. А потом все племя, за исключением нескольких верховых дозорных, отправилось обратно в лагерь.

На полпути Кикаха оглянулся. К трупу уже спускались стервятники, а с холма мчалась стая длинноногих бабуинов, которые намеревались отбить у птиц добычу. В четверти мили виднелся прайд безгривых львов. Огромные кошки мелкой рысью бежали к бабуинам. У тела Люкио собиралась чертовски неприятная компания. Обезьяны превосходили львов по численности, и между животными намечалась жестокая схватка.

По пути к стану шаман пропел короткую поэму, которую только что сочинил в честь Люкио. Эта песня должна была увековечить память о погибшей женщине в сердцах ее соплеменников. Какое-то время она будет на устах у каждого, а потом ее перестанут петь. Через неделю о Люкио забудут все, кроме ее ребенка и родителей. А вскоре насущные дела отвлекут и их от горя, и память об этой женщине угаснет без следа.

В ходу оставались лишь песни о великих героях, смерть которых служила примером для юных поколений. Об остальных туземцы забывали.

Весь следующий день караван стоял на границе прибрежных земель, ожидая какого-нибудь предвестия или знака. Вергенгет объяснил Кикахе, что сезон бурь всегда заканчивается вовремя. Однако на этот раз Властитель по какой-то причине продлил его, и племя получило жестокий урок за небрежную поспешность.

— Возможно, в тот день нам следовало принести Властителю жертву, — ворчал туземец, — и он удержал бы тогда свои молнии на небесах.

Кикаха не вмешивался в рассуждения вождя и, как обычно, уклонялся от споров на религиозные темы. Неверное слово могло обидеть туземца и заставить его отказаться от данных обещаний.

Вскоре вождь созвал людей и выступил перед ними с речью. Кикаха понял только половину слов, а об остальном догадался по тону и жестам. Великий Властитель забрал Люкио, но взамен одарил племя воином по имени Кикаха, говорил вождь. Тана чем-то рассердили Творца. Или, возможно, Люкио провинилась перед ним и вызвала его гнев. В любом случае Властитель больше на них не сердится. Поразив женщину молнией, он излил свой гнев и простил племя. А чтобы доказать народу тана свое благоволение, Властитель послал им великого воина Кикаху. И теперь племя обязано принять этот щедрый дар и возрадоваться милости Создателя.

Внезапно против Кикахи выступил Тоини — тот юноша, который столкнул связанного пленника в канал. По мнению Тоини, Властитель послал им Кикаху, чтобы племя тана принесло его в жертву. И только эта жертва могла бы успокоить гнев Властителя. Вот почему он поразил молнией Люкио Кикаха не понимал, почему Тоини настроен против него. Единственным объяснением была спонтанная антипатия. Некоторым людям требуется только миг, чтобы с первой минуты знакомства между ними возникла беспричинная и обоюдная неприязнь.

Речь юноши не вызвала большого восторга, но повлекла за собой довольно долгий спор. Во время перебранки вождь угрюмо молчал. Очевидно, слова Тоини пробудили в нем какие-то сомнения.

Почувствовав, что публичное мнение может склониться в нежелательную сторону, Кикаха попросил у вождя разрешения обратиться к народу. Вергенгет призвал людей к молчанию.

Зная, что высота дает оратору психологическое преимущество, Кикаха взобрался на хикву.

— Я не хотел ничего говорить об этом, пока вы не примете меня в племя, — начал он, — но теперь мне ясно, что надо рассказать всю правду.

Он замолчал и осмотрел лица людей, словно сомневаясь в том, что с ними следует делиться своим знанием

— Увидев среди вас людей, не понимающих воли Властителя, я понял, что вы должны услышать мой рассказ сейчас, а не потом.

Кикаха знал, что уже овладел вниманием собравшихся. Авторитетный вид и серьезный тон придавали вес каждому его слову, и люди думали, что он хочет поведать им о чем-то действительно важном.

— Незадолго до того как я увидел вас, мне повстречался один человек.

Он приближался ко мне, паря над землей по воздуху. Он скользил на высоте в два моих роста, и под его ногами не было никакой опоры.

Многие из туземцев открыли рты. Глаза людей расширились, и только у Тоини они стали узкими, как щелочки.

— Я еще никогда не видел такого высокого человека. Его белую и чистую кожу можно сравнить только со свежим молоком, а красные волосы — с огнем пылающего дерева. Вокруг него сияло зарево, словно молния служила ему одеждой. И я не стал убегать от него, ибо не скрыться от этих глаз. Я не стал нападать на него, ибо нельзя поднять на такого человека ни руки, ни копья.

Приблизившись ко мне, он остановился и медленно опустился на землю. О люди тана, я храбрый человек, но он испугал меня. Я чувствовал благоговейный трепет. И, пав на колени, ждал, когда он заговорит со мной. Ни один из смертных не может парить по воздуху. Поэтому я знал, что это не простой человек.

Он подошел ко мне и сказал: «Не бойся, Кикаха. Я не причиню тебе вреда. В моих глазах ты достоин благословения и милости. Поднимись и посмотри на меня».

Я подчинился, но мой страх стал еще сильнее. Мы виделись впервые, а он знал мое имя. Я не мог понять, кто этот незнакомец, летавший по воздуху, как птица. Я не мог понять, кем был этот человек, чей голос проникал в глубины моего сердца.

Несколько женщин в толпе заплакали. Многие шептали молитвы. Они знали, кем был этот незнакомец, — вернее, думали, что знают.

— А потом человек сказал: «Я властитель этого мира, Кикаха». И мне с трудом удалось ответить ему: «О владыка! Я догадывался об этом!»

И сказал он «Знай же, Кикаха! В скором времени ты станешь пленником тана. Если встретят они тебя добром, то будут достойными в моих глазах, ибо задумал я свершить через них великое чудо. Ты же, Кикаха, будешь моим слугой — тем оружием, которым я исполню задуманное.

Если тана убьют тебя или предадут пыткам, я буду знать, что они не достойны моей милости. И тогда сотру их всех с лица земли. А в знак того, что око мое над ними, и в доказательство силы моей я поражу одного из них смертью огненной. Если же это их не убедит, то убью еще одного — того, кто будет противиться твоему вхождению в племя».

Слушая речь недруга, Тоини злобно усмехался. Кикаха знал, что мальчишка ждет случая, чтобы обвинить его во лжи. Но когда люди начали потихоньку отодвигаться от юноши, Тоини побледнел, задрожал и, заскулив, застучал зубами.

Кикахе не верил только шаман. Очевидно, он догадывался. что пленник лжет, спасая свою шкуру. Тем не менее, как человек, умудренный опытом, он не спешил высказывать свое мнение и ждал дальнейшего развития событий.

— Тогда я сказал ему: «Благодарю тебя, Властитель, за честь и за то, что ты избрал меня своим слугой и оружием. Могу ли я спросить о деле, которое ты мне уготовил?».

И ответил он: «Я открою тебе это в нужное время, Кикаха. А пока давай посмотрим, как тана отнесутся к тебе. Если поступят они так, как я того хочу, отправлю их в путь к великой славе. И преуспеют они и разрастутся числом, как ни одно другое племя. Но если тана обойдутся с тобой дурно, я уничтожу и мужчин, и женщин, и детей, и животных их, и даже костей не останется, которые могли бы глодать поедатели падали».

После таких слов он повернулся, взмыл в воздух и исчез за изгибом горы. А еще через миг появились вы. Об остальном вам уже известно.

Эффект, произведенный этой ложью, оказался таким, что Кикаха едва и сам не поверил своим словам. Люди тянулись к нему со всех сторон, стремясь прикоснуться к его ногам, дабы почерпнуть ту силу, которую он получил в момент общения с Властителем, и просили Кикаху считать их его сестрами и братьями. А когда шаман Ошуллаин протиснулся сквозь толпу и, приобщаясь к силе Властителя, прижал к лицу босую ногу Кикахи, тот понял, что одержал победу.

— А скажи, Кикаха, — громко спросил вождь, — не говорил ли Властитель, что ты будешь теперь вести наше племя?

Старый Вергенгет, как видно, тревожился о своем положении.

— Нет, — ответил Кикаха. — Властитель этого не говорил. Мне кажется, что по его замыслу я должен стать воином вашего племени. Если бы Властитель хотел сделать меня вождем, он бы так и сказал.

Вождь довольно улыбнулся.

— А что будет с беднягой Тоини? Ведь он сказал, что тебя надо пожертвовать Властителю?

— Я думаю, он знает, что вел себя недостойно, — ответил Кикаха. — Не так ли, Тоини?

Юноша упал на колени и, рыдая, запричитал:

— Прости меня, Кикаха! Я не знал, что делал!

— Ты прощен, — ответил Кикаха. — А теперь, о вождь, скажи, что мы будем делать?

Вергенгет решил, что, раз уж Властитель больше не сердится, племя может без страха войти в страну прибрежных земель. Кикаха надеялся, что сезон бурь действительно подошел к концу. Если они попадут еще в одну грозу, племя не простит обмана, и люди разорвут его на части.

Однако Кикаха чувствовал себя в полной безопасности. В самом худшем случае он мог придумать очередную ложь и объяснить туземцам причины немилости Властителя. Но если племя не поверит, то Кикахе на самом деле придет конец.

А вдруг они встретят Уртону — настоящего властителя этой вселенной?

Что бы ни случилось, Кикаха решил действовать по обстоятельствам.

Если удастся отыскать весточку от Ананы или свидетельство того, что она пришла на побережье, он тут же уйдет от тана. Главное, чтобы она была жива. Кикаха не сомневался, что Анана направится сюда. Они оба знали, где искать друг друга.

Уртона и Маккей тоже пойдут на побережье — здесь много воды, и земля относительно стабильна. А там, где будут они, Кикаха найдет и рог Шамбаримена.

Интересно, куда подевался Орк? Неужели он захлебнулся в водовороте?

Или его выбросило на берег на безопасном расстоянии от Уртоны и Маккея?

Караван спустился с горы и приблизился к морю. Напоив «лосей», люди купались и предавались приятному безделью. Кое-кто из женщин и детей отправились в лес собирать орехи и ягоды. Мужчины бродили среди волн, тыча копьями в юрких рыб, однако везло немногим.

На обед Кикаха получил кусок сырой рыбы и с аппетитом съел его, предварительно обследовав на наличие червей. А потом тана собрали караван и отправились в путь по белой полосе песчаного пляжа. Они вышли на берег с правой стороны канала и поэтому повернули направо. Чтобы пересечь канал у самого устья, им пришлось бы проплыть не меньше четверти мили. Конечно же, ни у кого из туземцев такого желания не возникало.

В пути они видели множество деревьев, поваленных молниями. То здесь, то там валялись группы животных, покрытые чешуйчатыми амфибиями. Маленькие существа скалили на людей зубы. С их мордочек стекала кровь, хвосты молотили по сторонам, отгоняя соперников. Вокруг слышалось хрюканье, чавканье и хруст костей. Возле туш собирались полчища птиц, и от гомона то и дело закладывало уши.

Когда племя наткнулось на сраженных молнией слониху и слоненка, люди отогнали морских, земных и воздушных тварей, а затем устроили «праздник живота». Кикаха тоже отрезал несколько больших кусков, но не стал торопиться с едой. С наступлением «ночи» он собрал кучу ветвей, а затем соорудил лучковую дрель, с помощью которой собирался добыть огонь. Вокруг него собралась толпа любопытных. Вскоре трение породило дым. Кикаха подбросил сухой травы, и на ветках заплясали язычки огня.

Попросив у кого-то кремневый нож, он нарезал мясо небольшими кусками.

Потом поджарил вырезку, немного остудил ее и с аппетитом принялся за еду. Вождь и шаман охотно согласились разделить с ним трапезу. Жареное мясо вызвало у них подозрение, но привлекательный аромат рассеял страх перед неизвестным.

— Это Властитель научил тебя вызывать большой жар? — спросил Ошуллаин.

— Нет. Там, откуда я пришел, люди считают огонь обычным делом… Мы называли этот жар огнем. Вашим предкам он тоже был известен, но потом вы забыли о нем.

Я думаю, что перед тем, как найти страну прибрежных земель, племя тана обитало среди переменчивых гор и равнин. За многие поколения ужас перед ходячими деревьями заставил людей забыть об огне lt;Ранее Фармер рассказывал о том, что туземцы укрепляли концы копий, высушивая их над огнем.gt;. Но я не могу понять, почему вы не открыли этот способ заново, когда нашли страну с простыми и добрыми деревьями.

Он не стал говорить о том, что огонь умели разводить и более примитивные племена. Вергенгет мог счесть это оскорблением. А обижать вождя сейчас не стоило.

Кикаха подумал об Уртоне. Каким же садистом был властитель! Если он решил создать себе мир и поместить туда людей, зачем ему понадобилось лишать их возможности развиваться? Потенциал «гомо сапиенс» не мог проявить себя на планете без металлов. Непрерывная мутация почвы, необходимость постоянно перемещаться в поисках пищи и воды низводили людей почти до животного уровня.

Тем не менее они остались людьми. У них имелась культура — причем более развитая, чем он ожидал. Освоившись с языком, Кикаха постиг богатство эпоса и обычаев племени.

— Ночью огонь помогает отгонять прочь больших зверей, — сказал он. — Если хотите, я научу вас поддерживать его долгое время.

Вождь опустил голову и задумался. Кроме еды он теперь переваривал новую идею. И она, очевидно, вызывала у него какие-то опасения. Помолчав, он посмотрел в глаза Кикахе:

— Если ты действительно любимец Властителя и наше племя стало твоим, я могу доверять тебе, верно? Скажи, ты не причинишь нам зла?

Кикаха заверил его, что не посмеет нанести тана вред… если только Властитель не прикажет.

Вождь поднялся с корточек и отдал необходимые указания. Вскоре по периметру лагеря запылала дюжина больших костров. Однако никто из туземцев не спал. Большие кошки и дикие собаки рыскали вокруг стана, сверкая глазами в отраженном свете. Кроме того, тана боялись, что костры набросятся на них, когда они пойдут спать. Кикаха решил подать пример. Он растянулся на земле и закрыл глаза. Его притворный храп свидетельствовал о том, что он не боится ни огня, ни животных. Чуть позже заснули дети, а потом и взрослые понемногу поверили в свою безопасность.

Утром Кикаха показал женщинам, как готовить жареную пищу. Половина племени с энтузиазмом приняла новый способ. Остальные по-прежнему питались сырым мясом. Однако Кикаха знал, что вскоре племя привыкнет к огню и по старинке будут жить лишь несколько консерваторов.

Впрочем, он немного жалел, что познакомил их с приготовлением пищи на огне. Когда сезон бурь начнется опять, племя снова уйдет с побережья, и там, за горами, нехватка дров заставит их отказаться от огня. Люди вновь станут питаться сырым мясом. Сердца их наполнятся досадой, и тогда с обидой и гневом тана начнут проклинать судьбу.

Как видно, игры в Прометея не всегда приносят пользу.

Впрочем, это их проблема. Кикаха не собирался покидать побережье вместе с племенем.

«Утром» караван двинулся в путь. Вергенгет подгонял людей, и все понимали, что осталось преодолеть последний отрезок пути. Вождь нервничал, опасаясь встречи с другими племенами. Ему не хотелось сталкиваться с врагами на морском берегу.

К концу «дня» путешественники достигли цели. В полумиле от моря располагался высокий холм. Метаморфозы почвы в этих местах происходили очень медленно, поэтому холм в течение многих лет почти не менял формы.

На вершине виднелась куча бревен, оставшихся от прошлогодней ограды. Мутации холма покорежили возведенный племенем частокол. Лоза, скреплявшая столбы, перетерлась. Но люди не унывали. Все племя принялось за работу, выкапывая палками и каменными лопатками новые ямы. Бревна снова установили по кругу, и к концу третьего дня деревянная ограда была восстановлена. Вдоль стен туземцы соорудили множество низких навесов, под которыми они спали и спасались от проливных дождей.

С наступлением «сумерек» племя укрывалось за стенами крепости. Днем тана охотились, ловили рыбу, собирали ягоды, орехи и фрукты. Двое дозорных вели наблюдение за окрестностями, предупреждая сородичей о появлении опасных зверей и еще более опасных людей.

Однако прежде чем предаться безделью и обрасти понемногу жирком, туземцы решили произвести праздничную церемонию и принять Кикаху в племя.

Такая великая честь требовала от посвящаемого больших усилий. После долгого танца, многочисленных песен и поэм, исполняемых под бой барабанов и визг костяной флейты, вождь вырезал кремневым ножом на груди Кикахи священный символ племени. И тот, как подобало великому воину, не издал при этом ни звука.

Затем ему пришлось пройти сквозь строй мужчин, которые тыкали и били его длинными палками. А потом он боролся с Мекдиллонгом — самым сильным из воинов тана. К тому времени Кикаха полностью оправился от ран. И он знал сотню приемов, о которых Мекдиллонг даже не подозревал. Чтобы подзадорить племя, Кикаха сражался вполсилы. Всем казалось, что Мекдиллонг вот-вот одержит победу. Но, устав барахтаться на земле, Кикаха провел бросок через бедро, и бедняга Мек скорчился на боку, хватая ртом воздух.

Худшей частью испытания оказалась проверка его мужских достоинств. Импотентов изгоняли из племени, и те скитались в одиночестве, пока не погибали от тоски или когтей жестоких хищников. Но поскольку Кикаха не принадлежал к тана, его бы попросту убили. Впрочем, вряд ли — ведь он являлся посланцем самого Властителя. Однако вождь сказал, что любимец Создателя не может потерпеть неудачу в таком простом деле.

Кикаха не стал оспаривать логику вождя. Тем не менее ему не понравился этот обычай. Не каждый мужчина оказался бы на высоте, узнав, что в случае неудачи его ожидает изгнание или смерть. А нервозность и страх порождают импотенцию.

Хорошо, что тана не требовали публичной проверки, как это практиковалось в других племенах. Кикахе позволили уйти под навес, увитый ветвями с густой листвой. Он выбрал для испытания самую симпатичную женщину в племени, и она вышла от него через несколько часов, усталая и очень довольная. Немного передохнув, красавица объявила, что с проверкой претендент справился превосходно.

С удовольствием использовав предоставленную возможность, Кикаха почувствовал угрызения совести, хотя знал, что Анана не стала бы раздувать большой скандал из-за такой незначительной измены. К тому же он находился в почти безвыходном положении, и его буквально вынудили к этому.

А потом Кикаха решил, что Анане лучше не знать об этом… если-только она еще жива.

Испытания подошли к концу. Вождь и шаман пропели по очереди священную песню посвящения, а затем начался всеобщий праздник. Люди объедались до такого состояния, что не могли двигаться.

Отправляясь спать, Вергенгет сказал, что Кикаха должен взять себе жену из числа избранных для этого женщин. Пять девушек племени, достигших брачного возраста, заявили о своем желании получить его в мужья. Теоретически женщина могла отвергнуть притязания любого поклонника. Однако в реальности все происходило немного иначе. Потребность в воспроизводстве племени вынуждала женщин выходить замуж сразу после достижения зрелости. Если девушке везло и за ней увивались несколько поклонников, она имела неоспоримое право выбора. Но обычно ей доставался тот, кто просил ее руки.

Такое же давление оказывалось и на мужчин. Даже если юноше не нравилась ни одна из доступных женщин, ему все равно приходилось выбирать себе жену из предложенных кандидаток. Эти жесткие меры позволяли поддерживать численность племени на должном уровне.

Две из пяти невест выглядели довольно мило. Одна из них, красивая и озорная бесстыдница, буквально сочилась соком переполнявшей ее страсти. Всем своим видом она давала понять, что если кого и надо брать в жены, так только ее. Конечно, она ожидала чего-то лучшего, но раз уж вождь просит… Хотя, по словам Вергенгета, все пять девушек пылали к Кикахе безудержной любовью.

Будь его воля, Кикаха выбрал бы себе женщину, с помощью которой ему пришлось доказывать свою мужскую стать. Но ему одолжили ее лишь на время церемонии, и, если бы Кикаха осмелился искать повторной встречи, муж этой женщины стал бы его заклятым врагом.

Однако уже сейчас женщина Шима начинала создавать проблемы. Она сказала Кикахе, что хочет еще раз вкусить его любви. Но им не удалось бы сделать это незаметно. Уйди они в лес, половина племени прибежала бы следом, чтобы в нужный момент помочь советом и подбодрить задорным хохотом.

Впрочем, он бывал и не в таких переделках.

Кикаха задумался. Посреди стана на высоких столбах возвышалась смотровая площадка, на которой мелькала фигура дозорного. Еще один наблюдатель сидел на вершине гигантского дерева. Остальные тана храпели под своими навесами. В этот миг Кикаха мог бы открыть ворота и убежать в лес. Пока дозорные разбудят племя, он углубится в чащу, и тогда им уже никогда не поймать его — особенно после такого обжорства.

Кикахе не терпелось отправиться на поиски Ананы, но в то же время ему хотелось остаться с этими наивными и простодушными людьми. Он страшился одиночества, и тоска по родному крову уже который раз одерживала верх Кикаха знал, что это момент слабости. Но бывало и так, что момент затягивался на года.

По логике ему следовало дожидаться ее прихода. Отправившись на поиски, он мог пойти в неверном направлении. А значит, ему пришлось бы обойти это море вокруг. Судя по рассказам туземцев, оно могло быть таким же большим, как озеро Мичиган или Средиземное море. Более того, если Анана отправится в том же направлении, она все время будет оставаться позади него. И главное, он не знал, жива ли она теперь…

Кикаха решил немного подождать и получше изучить ближайшие окрестности. Кроме того, он надеялся, что следующие несколько дней подскажут ему дальнейший план действий.

Зевнув, Кикаха направился к навесу. Рядом послышалось тихое хихиканье. Обернувшись, он увидел Шилу и Гвин — двух красавиц, предоставленных ему на выбор. Их обычно впалые животы выпячивались от обильной пищи, но стройные фигурки свидетельствовали о воздержании и умеренности будущих невест. Впрочем, сейчас им полагалось спать в своих постельках.

Шила улыбнулась и смущенно подошла к Кикахе.

— Гвин и я знаем, что ты женишься на одной из нас.

— И откуда вам это известно? — с усмешкой спросил он у девушки.

— Мы самые красивые и желанные. Нам подумалось, что возможно… — Она снова хихикнула и прикрыла ладонью лицо. — Мы решили дать тебе возможность узнать нас поближе. И тогда ты выберешь ту, кто окажется лучше.

— Вы, наверное, смеетесь надо мной, — ответил Кикаха. — У меня был трудный день — все эти обряды, полдня на ложе с Шимой, потом праздник…

— О-о! Мы думаем, ты справишься. Ты великий виру. И в любом случае никогда не вредно попробовать, правда?

— Я не знаю, можно ли так, — уступил Кикаха и обнял обеих девушек за талии. — Под моим навесом нас заметят. Куда мы можем пойти?

Ранним утром его сон нарушили громкие крики. Кикаха приподнялся на локте и осмотрелся. Обе девушки все еще спали. Он выполз из-под навеса и вскочил на ноги. Вокруг сновали встревоженные туземцы. Многие из них протирали глаза и спрашивали друг друга о причине суматохи. Человек на смотровой площадке что-то кричал, указывая в направлении моря. Дозорный на дереве тоже кричал и махал руками.

Щурясь от сна, вождь толкнул в бок Кикаху.

— О чем говорит Опвел?

Кикаха ответил, что из-за криков не слышит слов дозорного. Вергенгет поднял вверх правую руку, и через минуту в лагере воцарилась тишина.

Охрипший Опвел передал им весть дозорного с дерева:

— По берегу бегут мужчина и женщина. Их преследуют воины из племени таонов. Они скоро настигнут двух беглецов.

— Скажи, у этой женщины длинные волосы цвета воронова крыла? — прокричал Кикаха.

— Да!

— А волосы мужчины желтые или рыжие?

— Олин говорит, что мужчина чернокожий. У него курчавые волосы, которых мы еще никогда не видели.

— Анана! Анана и Маккей! — со стоном произнес Кикаха и бросился к воротам. — Анана!

Вергенгет прорычал приказ, и двое мужчин схватили Кикаху. Вождь гневно толкнул его в грудь и, задыхаясь от ярости, закричал:

— Ты сошел с ума! Тебе не устоять одному против многих! Таоны убьют тебя!

— Отпусти! — взмолился Кикаха. — Там моя женщина? Я должен ей помочь!

— Не глупи, — укорял его Вергенгет. — У тебя нет ни одного шанса.

— Значит, ты предлагаешь мне сидеть здесь и смотреть, как ее будут убивать?

Вождь повернулся и что-то прокричал Опвелу. Тот передал его слова Олину, а чуть позже сообщил ответ:

— Олин говорит, что насчитал двадцать воинов.

Вождь потер ладони и улыбнулся:

— Это хорошо. Нас больше, чем их.

Он начал отдавать приказы. Люди хватали оружие, седлали «лосей» и вели животных к воротам. Кикаха вскочил на своего мусоида и, как только створки открылись, помчался вниз по склону. За ним неслись Вергенгет и остальные воины.