ГЛАВА 10

Лица окружающих его людей, по мере того как он внимал энергичному резкому тону беседы, вдруг стали плоскими и мертвенно-бледными. Словно карикатурные персонажи, подумалось ему, и эта мысль потрясла его отрезвляющей, ледяной реальностью. Он продолжал неподвижно сидеть, не желая двигаться, поскольку даже неприметное движение тела усиливало удушающую назойливость окружающих его грубо размалёванных псевдочеловеческих физиономий.

Беседа перешла в озлобленный пронзительный спор.

Два противоположных объяснения парамиров, понял он наконец, боролись подобно живым существам, и сторонники обоих объяснений с каждой минутой становились всё более одержимыми и язвительными. К Рахмаэлю вдруг пришло полное понимание необычного убийственного упорства каждого находящегося в комнате… Никто из них, включая тех, кто решил остаться в гостиной и продолжать восхищаться дергающимся изображением президента Омара Джонса с его занудливой речью, не избежал участия в споре.

Рахмаэль пробежал взглядом по их поразительным лицам. Люди вокруг него были охвачены ужасающим энтузиазмом, они сражались друг с неумолимым упрямством, увязая в болоте бесформенных, бессмысленных слов. Он слушал их со страхом, съёживался и непроизвольно отстранялся от них, испытывая желание вскочить и бежать куда глаза глядят, лишь бы это помогло ему найти самого себя, понять, где он находится и кем являются эти озлобленные спорщики, мужчины и женщины, которые совсем недавно — несколько секунд или дней назад (под действием ЛСД нельзя быть сколько-нибудь точным) — праздно отдыхали перед телевизором, слушая человека, не существующего нигде, кроме профессиональных мозгов разработчиков из ТХЛ, вероятно, действующих из швайнфортских лабораторий фон Айнема.

Прежде это удовлетворяло его. А теперь…

— Это не было программированием! — настаивала пожилая женщина с кожистыми складками и крашеными волосами пронзительным истеричным голосом, от которого содрогнулась комната. — Дело было в отсутствии программирования.

— Она права, — подтвердил тощий суровый мужчина в золотых очках писклявым безжизненным фальцетом, оживлённо размахивая руками в попытке быть услышанным. — Все мы были ложно запрограммированы, чтобы видеть рай, который нам пообещали. Но почему-то с теми, кто находится сейчас в этой комнате, трюк не сработал, мы — исключения из правила, и теперь эти ублюдки-психиатры вступают в игру, исправляя свою работу.

— Чёрт с ними, — произнесла мисс де Рангс с усталым сарказмом, не обращаясь ни к кому конкретно. — Оставьте это нашему контролю, пусть это будет его проблемой. — Она наклонилась к Рахмаэлю, меж её тёмных губ торчала незажжённая сигарета. — Спичку, мистер бен Аппельбаум?

— Кто представляет собой наш контроль? — спросил он, доставая книжечку спичек.

Мисс де Рангс презрительно и враждебно дёрнула головой в сторону Шейлы Куам.

— Она. На этой неделе. И ей это нравится. Верно, Шейла? Ты просто обожаешь, когда всех корёжит при твоём появлении в комнате. — Она обожгла Шейлу Куам мстительным взглядом, затем отвернулась и погрузилась в молчаливую задумчивость, с нарочитой неприязнью отказываясь от общения с присутствующими в комнате, её тёмные глаза заледенели от гнева.

— Эта головоногая тварь, привидевшаяся мне под действием ЛСД, — обратился Рахмаэль к Шейле Куам, — которую Хэнк Шанто называл Водным ужасом. Она мне привиделась? Или я зацепил реальное существо, проникнув в некое гипнотическое защитное поле? И в этом случае…

— Ну да, существо было реальным, — подтвердила Шейла бесстрастным тоном, словно участвуя в технической профессиональной дискуссии, имеющей исключительно академический интерес. — Антропологи предполагают наличие в этой местности головоногих такого типа — во всяком случае, рабочая гипотеза независимо от их предпочтений такова: форма жизни в виде головоногих, которую мы называем Синим парамиром, является аборигенной расой, обитавшей здесь до того, как объявилась ТХЛ с её… — Шейла помолчала, теряя безмятежность, и продолжал энергично и резко: — …наиболее совершенным наступательным вооружением. Хитроумные чудовища старого папаши фон Айнема. Продукция фирмы «Крупп и сыновья» и прочей мрази, присущей НЕГ. — Шейла вдруг смяла свою сигарету в пепельнице, сотворив из неё отталкивающее зрелище. — Во время вашей телепортации на Китовую Пасть, «Телпор» скормила вам свою принудительную чушь, но с нами, остальными долгоносиками, у неё не получилось. Едва в вас попал дротик с ЛСД, как вы принялись постигать окружающую новую реальность, иллюзорная наружная оболочка стала прозрачной, вы заглянули в неё, а получив приличную дозу увиденного…

— А как насчёт других псевдомиров? — спросил он.

— Ну и что с ними такого? Они тоже реальны. Например, Часы, они обычны. Или Серебро, оно возникает снова и снова. Я пробыла здесь долго и видела из раз за разом… думаю, с этим смириться проще, чем с Синим парамиром. Ваш случай хуже всего. Кажется, с этим согласны все, даже те, кто этого не видел. Когда вы прошли через Компьютерный день и ввели ваши переживания в память проклятой штуковины так, чтобы каждый в классе смог…

— К чему эти разные психоделические миры? — осторожно перебил Рахмаэль. — Почему бы не повторяться одному и тому же?

Шейла Куам подняла тонкую аккуратно подведённую бровь:

— Для каждого? Для всего класса, пока он существует?

— Да.

— Не знаю, — произнесла она, помолчав. — Я задумывалась над этим много раз. Это интересовало многих, в том числе доктора Лупова, лекцию которого на эту тему я однажды слышала. Он не знает об этом ни черта, как и все другие, а потому…

— Почему мисс де Рангс говорит, будто всех корёжит, когда вы входите в комнату? — Он подождал ответа, не собираясь позволить ей «соскочить с крючка».

Безмятежно закурив новую сигарету, Шейла Куам сказала:

— Контроль, кто бы его ни представлял (а мы меняемся каждый месяц), вправе приказать ликвидировать любого, кого он счёл угрозой Неоколонизированной территории. Теперь, в отсутствие апелляционного совета, это простейшая процедура: я заполняю формуляр, получаю подпись персоны, и на этом — всё. Разве это жестоко? — Она смотрела на него изучающее, её вопрос прозвучал вполне искренне. — На следующий месяц, точнее, через шестнадцать дней, наступит очередь другого, и корежить будет меня.

— Но к чему убивать? — спросил Рахмаэль. — Почему контролю дана подобная власть? Столь жестокие полномочия на спорные …

— Существуют одиннадцать парамиров, — перебила Шейла. Она понизила голос; в переполненной кухне накалённый до предела спор быстро угас и теперь все молча прислушивались к словам Шейлы Куам. Включая мисс де Рангс, лицо которой выражало страх перед грядущим. То же выражение преобладало на лицах всех присутствующих в комнате. — Вместе с этим двенадцать, — продолжала в отстранённой и рассудительной манере Шейла, которую наличие застывших и безгласных слушателей, кажется, нисколько не смущало. Она махнула рукой, охватывая находившихся в кухне людей, и кивнула в сторону рокочущего телевизора в гостиной с прямой трансляцией записанного ранее голоса президента Неоколонизированной территории Омара Джонса. — На мой взгляд, в этом жуков больше, чем во всех остальных.

— Но как насчет санкционированных убийств, — произнёс Рахмаэль, глядя на девушку с сияющими белыми волосами, огромными голубыми непорочными глазами и маленькими упругими грудями под свитером с глухим воротом. Она, казалось, дисгармонировала с этой конторой; невозможно было представить её подписывающей смертные приговоры. — На чём основана система, да и есть ли вообще основание? — Её голос непроизвольно усилился, приобретя визгливые нотки. — Полагаю, основание ни к чему, если в систему включен каждый! — Не посоветовавшись ни с кем в классе, он пришёл к этому очевидному заключению, которым была пропитана окружающая боязливая, но и покорная атмосфера. Он уже ощущал на себе её влияние, и ощущение постепенного затягивания в эту деморализованную тусовку было дурманящим, почти ядовитым в физическом смысле ощущением. Ожидание реакции контроля по любому поводу. — Вы действительно считаете людей врагами этого государства? — Он судорожно махнул рукой на бормочущий телевизор в гостиной, затем повернулся и резко стукнул о стол своей чашкой син-кофе.

Шейла Куам подскочила, моргнула — он схватил её за плечи и приподнял со стула. Она вздрогнула, уставилась на него широко открытыми глазами и встретила его пронизывающий беспощадный взгляд. Шейла не была испугана, но его руки причиняли ей боль, и она стиснула зубы, стараясь успокоиться, но он заметил промелькнувшее в её глазах страдание, а заодно изумление. Он понимал причину изумления: никто не поступал так с исполняющим обязанности контроля. Это было самоубийственно или просто безумно.

— Ну ладно, — хрипло отозвалась Шейла. — Возможно, когда-нибудь нам придётся признать наличие системы в том, что Омар Джонс и колония, которую мы здесь построили, — всего лишь очередной парамир. Я это признаю. Но до тех пор это останется ссылкой в справочнике. Вы удовлетворены? И до сих пор альтернативная искажённая субреальность, воспринимаемая любым прибывшим, расценивается как внешняя улика необходимости промывки его мозгов. И если психиатрическая помощь не вернёт его на ту ступень, где вы сейчас находитесь, разделяя именно эту реальность…

— Поясните ему суть парамиров, — перебил Хэнк Шанто.

В комнате воцарилась тишина.

— Хороший вопрос, — незамедлительно заметил тощий пожилой тип с суровым взглядом.

— Это работа фон Айнема, — сказал Рахмаэлю Шанто.

— Но вы этого не знаете, — спокойно возразила Шейла.

— У него есть какой-то хитрый прибор, с которым он забавляется в швайнфортской лаборатории, — продолжал Шанто. — Несомненно украденный у ООН, он там засекречен как новейшее оружие. Ладно, мне это не известно наверняка, я не видел его в действии и не знаком с его схемой. Но я знаю, что он управляет этими чёртовыми псевдомирами, а ООН изобрела это искажающее время устройство недавно, после чего Грегори Флок…

— Плок, — поправила мисс де Рангс.

— Глок, — едко уточнила Шейла. — Грегори Арнольд Глок. Впрочем, не всё ли равно — Глок, Флок или Плок? — Она обратилась к Рахмаэлю: — Это тип, перешедший на другую сторону. Возможно, вы помните, хотя под жёстким давлением ООН об этом тогда умолчали все СМИ.

— Да, — отвечал он, вспоминая. — Пять или шесть лет назад. — Грег Глок, вундеркинд и продукт ООН, безусловно был в то время единственным многообещающим конструктором нового оружия в Архивах наступательного вооружения, который сбежал по явно финансовым соображениям в частный промышленный концерн — «Тропу Хоффмана лимитед». Откуда затем отправился прямиком в Швайнфорт с его гигантскими исследовательскими возможностями.

— После чего и появился искажатель времени, — продолжал Шанто, подчёркивая свои слова судорожными быстрыми жестами. — Разве не так? Думаю, никто не мог бы возразить, потому что иного быть не может. — Он постучал себя по лбу, энергично кивая.

— Чепуха, — парировала мисс де Рангс. — На ум приходит масса других объяснений. Его сходство с искажающим устройством ООН может быть всего лишь…

— Честно говоря, — вмешался пожилой тип с суровыми глазами, говоря спокойно, но непререкаемым тоном, — нам следует ознакомить вновь прибывшего с каждой из достойных логических альтернатив теоретическим объяснениям, которые предпочитает стойко защищать мистер Шанто. Разумеется, наиболее вероятна теория Шанто. На втором месте, по-моему, находится собственно ООН, поскольку они — главные пользователи устройства… которое, как заметил мистер Шанто, является их изобретением, всего лишь украденным Глоком и фон Айнемом. Это если мы примем версию получения искажателя фон Айнемом, на что у нас, к сожалению, нет доказательств. В-третьих…

— С этого момента вероятности быстро уменьшаются, — сказала Шейла Рахмаэлю. — Он не повторит затхлую теорию о виновности маздастов — старой страшилки, с которой нам приходится уживаться, но в которую всерьёз никто не верит, сколько бы о ней ни твердили. Данное объяснение встраивается в категорию невротических, а то и психотических расстройств.

— И к тому же, — добавила мисс де Рангс, — это мог сделать один Ферри, без помощи фон Айнема или Глока. Вполне возможно, что фон Айнем совершенно не подозревает о существовании парамиров. Однако ни одна теория не выдерживает предположения о неведении Ферри.

— Это по-вашему, — пробормотал Хэнк Шанто.

— Что ж, мы в самом деле здесь, Хэнк, — сказала Шейла. — Наша жалкая колония долгоносиков. Нас пристроил сюда Тео Ферри, и вам это известно. ТХЛ — главный заправила динамики этого мира, под какую бы категорию он ни подходил — псевдореальность, реальность или сплошное «псевдо». — Она криво улыбнулась Хэнку Шанто, достойно ответившему на её ледяной пронзительный взгляд.

— Но если парамиры извлечены из устройства искажения времени, — сказал пожилой мужчина с суровым лицом, — то они сочетают в себе спектр равно альтернативных настоящих времён, которые разделяются в одном из спорных эпизодов прошлого — из тех допотопных, но критических пунктов, в которых некто — кем бы он ни был — забавлялся с проклятым искажателем. Тогда миры никоим образом не являются «псевдо». Взглянем на это честно: если в деле замешан искажатель времени, то мы можем покончить с размышлениями о том, какие миры реальны, а какие нет, поскольку термин теряет смысл.

— Теоретически он его теряет, — ответила мисс де Рангс, — но не для находящихся в этой комнате. И, по сути, не для кого-либо в этом мире. Наша главная ставка — на то, что других миров, будь они «псевдо» или нет, остаются на своих местах, поскольку все они не в пример хуже нашего мира.

— Я не уверен и в этом, — пробормотал пожилой мужчина себе под нос. — Насколько хорошо мы их знаем? Наши чувства искажены. Возможно, существует мир получше прочих. — Он махнул рукой в сторону гостиной с вербальным потоком из телевизора — напыщенным нескончаемым словесным мусором из уст нереального президента нереальной (о чём было известно Рахмаэлю, а заодно всему населению Терры), искусственно состряпанной и насквозь липовой колонии.

— Но этот мир не может быть «псевдо», — сказала Гретхен Борбман, — поскольку все мы в нём живём, и он служит нам единственным критерием и точкой опор. — Она обратилась к Рахмаэлю: — До сих пор никто не поделился с вами важной особенностью: если когда-либо двое из нас соглашаются одновременно… — Она вдруг смолкла. И уставилась на Шейлу с отвращением и страхом. — В ход идут надлежащие формуляры, — продолжала она наконец через силу. — В частности формуляр 47-Б.

— Добрый старый 47-Б, — скрипучим голосом отозвался кудрявый юноша, и лицо его немедленно исказила гримаса. — Да, мы обожаем подобную ситуацию, тогда они применяют к нам свою рутинную проверку.

— Контроль, — продолжала Гретхен, — предписывает 47-Б после того, как он или она (в данном случае, она) вводит данные персонажа из чужого парамира в Компьютерный день, обычно приходящийся на последнюю среду. После этого они становятся общественным достоянием и служат не просто субъективным воображаемым миром или вообще чем-то субъективным — скорее, они нечто вроде древних глиняных черепков в витрине музея, где мимо прогуливаются проклятые зеваки и разглядывают их в мельчайших подробностях. Поэтому едва ли возникает сомнение, что два индивидуальных псевдомира соглашасятся одновременно.

— Именно этого мы и боимся, — вяло и машинально произнесла пожилая женщина со складчатой кожей и безжизненными крашеными волосами, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Беда в том, — сказала Гретхен, — что это действительно пугает нас, мистер Аппельбаум. — Она улыбнулась, сохраняя на лице окаменелую стерильную гримасу безысходности — маску глубокого отчаяния, сковывающую её миниатюрные тонкие черты призраком полного поражения, словно опасность уже подкралась к ней и к остальным, утратив свой теоретический аспект.

— Не понимаю, почему би-персональный взгляд на один и тот же псевдомир может… — начал было Рахмаэль, но помедлил, оценивающе глядя на Шейлу. Впрочем, он никоим образом не способен был постичь её напряжённую холодную манеру. Потерпев в своих попытках полное фиаско, он сдался: — Почему это расценивается как наносящее ущерб?

— Ущерб, — отозвался Хэнк Шанто. — Нет, чёрт побери, не нам, долгоносикам. Напротив — мы бы стали лучше общаться друг с другом. Но всем начхать… Ну да, всем начхать на подобную ничтожную тему — она лишь служит утверждением, способным сохранять нам рассудок.

— Рассудок, — бесстрастно повторила Шейла.

— Да, рассудок, — огрызнулся Хэнк Шанто.

— Folie á deux, — мягко сказала Шейла. — Нет, разумеется, это не наносит нам ущерба, — добавила она Рахмаэлю. — То есть этим людям, — она снова указала на пустую гостиную, где не было никого, кроме нескончаемого гула записанного монолога Омара Джонса. — Но, видите ли, — она подняла голову и безмятежно уставилась на Рахмаэля, — в опытном смысле это не может быть реальным. ЛСД и подобные психоделические препараты реальны, но если одно из переживаний появляется более, чем у одного индивида, последствия вполне ощутимы: когда двое способны говорить о нём, абсолютно понимая друг друга… — Она слабо махнула рукой, словно развивать эту мысль далее было излишне.

— Замена может произойти скоро, — запинаясь, произнесла мисс де Рангс. — Замена всего этого! — Она словно выплюнула последнее слово и тут же погрузилась в отстранённую грусть.

В комнате воцарилось замогильное молчание.

— Интересно, чем именно? — пробормотал себе под нос, но достаточно громко Хэнк Шанто. — Синим дурманом, бен Аппельбаум? Вашим? Или Зелёным, Белым и бог знает, каким ещё? Синий относится к наихудшим. Ну да, это несомненно и признано всеми. Синий — колодец.

Никто не произнёс ни слова. Все выжидательно смотрели на Рахмаэля.

— А кто-либо из вас, оставшихся… — пробормотал Рахмаэль.

— Очевидно, никто из нас не прошёл через Синий парамир, — коротко и жёстко перебила мисс де Рангс. — Но до нас это случилось с несколькими, и, как я полагаю, совсем недавно. По крайней мере, так говорят промыватели мозгов, если только можно им верить.

— Но не всех нас тестировал компьютер, — заметила Гретхен Борбман. — Включая, например, меня. Это требует времени, поскольку необходимо прокачать всю кору головного мозга клетка за клеткой. А большая часть памяти, хранящейся в качестве воспоминаний, является подсознательной. Сознание подавляет её, особенно в случае… неблагоприятных парамиров. По сути весь эпизод может быть отделён от личностной системы через пару минут после возобновления индивидом контакта с реальностью, после чего у него полностью отключается сознательная память о происшедшем.

— Кстати, автоматически подменяется псевдопамять, — добавил, почёсывая массивную челюсть и хмурясь, Хэнк Шанто. — Тоже функция вне сознательного контроля. Синий парамир… ну разве придёт нормальному человеку в голову, если он не хочет окончательно спятить, вспоминать о нём?

Бесстрастная, обессиленная и бледная Гретхен Борбман отправилась, чтобы налить себе очередную чашку всё ещё тёплого син-кофе и неловко стукнула ею о блюдце. Все присутствующие отнеслись к ней наподобие каменных истуканов, притворяясь, будто не слышат, как нервно дрожат её руки, несущие чашку к столу, и не видят, как она с неимоверной осторожностью присаживается рядом с Рахмаэль. Никто из прочих долгоносиков не подал виду, что замечает её присутствие среди них, они нарочито смотрели в сторону, пока она неуклюже двигалась через тесную кухню — как будто ни её, ни Рахмаэля не существовало и в помине. И он понял, что все они объяты ужасом, не похожим на прежнее аморфное опасение, — страх был новый, гораздо более острый и, несомненно, относился именно к ней.

Из-за её сказанных ранее слов? Очевидно, поскольку леденящее напряжение возникло в атмосфере привычного благополучия в тот миг, когда Гретхен Борбман произнесла слова, показавшиеся ему вполне обычными. Дескать, она, как и другие в этой группе, не выставляла напоказ содержимое их иллюзорных (или вызванных потоком расширенного сознания) псевдомиров. Страх присутствовал, но не был сосредоточен на Гретхен, пока она не признала открыто и не привлекла общее внимание к тому, что сама она, в частности, наблюдает реальность, полностью совпадающую с реальностью одного из участников группы. И следовательно, как говорила мисс де Рангс, мир, в котором они живут, заменит новая реальность… та, которую навяжут им по своим насущным жизненным потребностям, мощные и неведомые силы.

Те силы, с которыми, как признался себе Рахмаэль, ему уже пришлось столкнуться лоб в лоб. «Тропа Хоффмана», с её системой телепортации Сеппа фон Айнема и его швайнфортскими лабораториями. Любопытно, что вышло из этих «лабов» в последнее время? Что состряпал ренегат из ООН Грегори Глок для своих работодателей? И чем они уже могут пользоваться? Впрочем, в новых устройствах пока что нет необходимости, поскольку прежние, видимо, действуют удовлетворительно. Потребность в чудаковатом псевдогении и псевдоясновидящем (если это справедливо характеризует Глока), кажется, ещё не пришла… однако Рахмаэль с грустью сознавал, что вклад Глока давно уже перешёл в стадию доступного при необходимости тактического оружия.

— Мне сдаётся, — обратилась к нему Гретхен Борбман более спокойным, умиротворённым голосом, — что в нашей сомнительной «реальности», где мы вынуждены пребывать заодно с этим несносным типом Омаром Джонсом, жалкой карикатурой на политического лидера, чертовски мало привлекательного. Вы чувствуете приверженность к этому миру, мистер бен Аппельбаум? — Она пронзила его ироничным, мудрым взором. — А если бы он уступил иной структуре? — Гретхен обращалась теперь ко всему толпящемуся в кухне классу. — Неужели Синий парамир, в котором вы побывали, Рахмаэль, действительно была таким, что хуже некуда?

— Да, ответил Рахмаэль. Необходимости распространяться далее не было, поскольку никто из теснящихся в помещении людей не нуждался в доказательствах — это подтверждали напряжённые гримасы на их лицах. Теперь он понял, почему их общее опасение и враждебность по отношению к Гретхен Борбман указывали на грядущие зловещие события. Проверка её сканером компьютера никоим образом не являла собой очередную репетицию анализа мозга, рутинно происходившую с каждым из них в прошлом. Гретхен уже знала содержимое своей псевдореальности. Её реакция проявилась давно, и теперь в её отношении к остальным в группе чётко прослеживались облик этого парамира и того, в какую категорию он укладывался. Очевидно, они были знакомы и Гретхен, и всей группе в целом.

— Возможно, — язвительно заговорил кудрявый юноша, — Гретхен была бы менее очарована Синим парамиром, проведи она в нём некоторое время, как и вы, бен Аппельбаум. Что вы на это скажете? — Он впился в Рахмаэля взглядом в ожидании ответа, словно предполагая увидеть его, скорее чем услышать. — Или она успела достаточно побыть в ней, бен Аппельбаум? Вы смогли бы это определить? Скажем, по неким признакам или некой… — Он запнулся, подыскивая слова, его губы дрожали.

— Альтерации, — подсказал Хэнк Шанто.

— Я вполне прочно привязана к этой реальности, Шанто, поверьте мне на слово, — отозвалась Гретхен Борбман. — А вы? Каждый из находящихся в этой комнате вовлечён в непроизвольное субъективное психотическое проецирование фантазии на обычную структуру, под стать мне, а некоторые из вас, возможно, вовлечены куда больше. Не знаю. Кто знает, то происходит в мозгу у других людей? Не хочу судить об этом и не думаю, что на это способна. — Она нетороплив и с великолепно имитируемой бесстрастностью отразила взглядом безжалостную враждебность, излучаемую окружающими её людьми. — Не пересмотреть ли вам повторно структуру «реальности», которая, по-вашему, подвержена опасности? Возьмём телевизор. — Ей голос посуровел, он подавлял слушателей своей ироничной энергией. — Отправляйтесь в комнату и взгляните на него, на эту ужасную пародию на президента!

— По крайней мере он реален, — сказал Хэнк Шанто.

— Неужели? — уставилась на него Гретхен и сардонически усмехнулась. Это была абсолютно нечеловеческая улыбка, предназначенная всем присутствующим; Рахмаэль заметил, как сник под её испепеляющим воздействием весь кружок, как они буквально подались назад. Впрочем, это не коснулось его. Гретхен исключила его из числа своих жертв, и он ощутил властность её решения — он не походил на других, и оба они понимали важность этого факта.

«Нас здесь только двое, я и Гретхен, — думал он, — и по весомой причине. Альтерация. Хэнк Шанто прав».

Всматриваясь в массивное лицо Гретхен Борбман, он долгое время пытался уловить выражение её глаз. Она сохраняла неподвижность и молча отвечала немигающим взором на его упорное аналитическое проникновение в её внутреннюю вселенную… Никто из них не шевелился, постепенно ему начало казаться, будто неприступная тёмная пелена в её зрачках вдруг раскрывается влажным туннелем — и в то же мгновение ему навстречу гостеприимно открылись множество ярких матриц, в которых, похоже, гнездилась её субстанция. У него закружилась голова, и он чуть не упал, но успел удержаться, моргнул и выпрямился. Они не обменялись ни единым словом, но теперь Рахмаэль понял, что был прав. Он угадал.

Рахмаэль поднялся и неуверенно прошагал в гостиную, где очутился перед заброшенным телевизором — громогласная штуковина потрясала комнату своими воплями и визгом, искривляя оконные шторы, стены, ковры и некогда симпатичные керамические лампы. У него на глазах телеприёмник искажал окружающее, в нём судорожно кривлялась приземистая укороченная фигура, жестикулирующая с лихорадочной скоростью, насколько это было позволено (или задумано) специалистами по видеозаписи, на полную скорость раскрутившими плёнку.

Увидев Рахмаэля, существо по имени Омар Джонс замерло. Оно уставилось на него с опаской и удивлением; как ни странно,но телеверсия президента колонии изучала Рахмаэля не менее пристально и напряжённо, чем он изучал её. Обоих охватило инстинктивное тревожное ожидание, оба ни на миг не сводили друг с друга глаз, как будто их жизнь внезапно подверглась опасности извне.

Уставившемуся на телеверсию Омара Джонса немигающим взором Рахмаэлю вдруг стало ясно, что оба они в ловушке, откуда не могут сбежать. До тех пор, пока один из них не сможет… что-то сделать?

Скованный отупляющей усталостью Рахмаэль словно в тумане увидел, как неумолимые глаза телефигуры начали смещаться, сходиться и наползать друг на друга, пока не слились в один чётко обозначенный глаз, пугающий своей яркостью. Перед ним очутилось влажное озерцо, оно вбирало в себя свет и силы из любых измерений и источников, не оставляя противнику никакой возможности отвести взгляд.

Позади него прозвучал Голос Гретхен Борбман:

— Теперь вы видите? Некоторые из парамиров… — Она помедлила, возможно, оберегая его от переживаний (ей хотелось, чтобы он узнал, но не слишком страдая). — Трудно сразу распознать, — мягко закончила она. Её ласковая успокаивающая рука опустилась ему на плечо, увлекала его прочь от телеобраза на экране, от источающей влагу циклопической твари, прекратившей свои ускоренные разглагольствования и молча излучавшей в его сторону губительные флюиды своей злобы.

— У этого тоже есть описание? — хрипло вымолвил Рахмаэль. — Код или идентификация?

— Это реальность, — пояснила Гретхен.

— Синий парамир…

Развернув Рахмаэля так, чтобы он смотрел на неё, Гретхен потрясённо повторила:

— Синий парамир? Неужели вы сейчас видите его? На телеэкране? Но я не верю в водного цефалопода с единственным глазом. Нет, не могу в это поверить.

— А я было подумал, что вы тоже увидели его, — недоверчиво отозвался Рахмаэль.

— Нет! — Она яростно трахнула головой, её лицо окаменело, превратилось в маску. Вначале изменение её черт на долю секунды показалось ему обычной гримасой, затем вместо традиционной плоти перед ним очутилась маска из старой рассыпающейся древесины, обугленной, словно под воздействием пламени, и предназначенной внушить страх наблюдателю. Эта пародия на физиономию гримасничала подвижными, точно ртуть, чертами, отражающими череду бесконечных нелепых переживаний, и вбирала в себя у него на глазах сразу по нескольку личностей, которые сливались в сочетании, не присущем человеку и не постижимом разумом.

Её подлинные (или обычно воспринимаемые) черты начали проступать медленно и постепенно. Маска упала, спряталась, исчезла из виду. Разумеется, она никуда не делась, но хотя бы и не угрожала ему. Он обрадовался, его охватило чувство облегчения, но вскоре и оно исчезло наподобие личины из обугленного дерева, и он перестал о нём вспоминать.

— С чего это вы решили, будто я увидела нечто такое? — говорила между тем Гретхен. — Нет, ничего подобного. — Её рука оставила его плечо и дрогнула. Она отодвинулась от него, словно безвозвратно удаляясь в сужающийся туннель, оставляя его подобно высосанному насекомому — назад, в кухню с её плотной толпой.

— Типичный образец, — сказал он ей вслед, пытаясь «достучаться» до неё, удержать. Но она удалялась, продолжая уменьшаться. — Не может ли быть так, что лишь проекция из подсознания…

— Но ваша проекция неприемлема! — хищно рявкнула Гретхен. — Ни для меня, ни для других.

— Что вы видите? — спросил он наконец. Она уже почти исчезла из виду.

— Даже не надейтесь узнать это от меня, мистер бен Аппельбаум, после всего сказанного вами.

Последовала тишина. Затем в громкоговоритель телевизора с мучительным трудом пробился слабый стонущий звук, который постепенно перешёл в разборчивую речь с приемлемым тембром и темпом — категории восприятия Рахмаэль вновь достигли функциональной параллели с осью пространства-времени, присущей образу Омара Джонса. Или же прогрессия этого образа возобновилась в прежней манере? Остановилось ли время, образ, либо и то и другое разом… и существует ли время вообще? Он попытался вспомнить, но обнаружил, что это ему не под силу из-за угасшей способности к абстрактному мышлению.

На него смотрела какая-то тварь. Смотрела своей пастью.

Потому что сожрала большую часть собственных глаз.