Фил Джексон Клубная культура

Предисловие

Эта книга о танцах, улыбках, наркотиках, флирте, трахе, дружбе и наслаждении. Я написал ее по двум причинам. Во-первых, я люблю веселиться. Во-вторых, клаббинг, по моему мнению, — это важный и сложный социальный опыт, заслуживающий дальнейшего исследования. Если точнее, я считаю, что с помощью изучения клубов мы получаем особого рода знание, которое западный мир привык осуждать или игнорировать. Это знание проливает свет на то, как мы строим, осознаем и проживаем свои жизни по мере вхождения в XXI век.

Данная работа состоит из двух частей. Первая — «Клаббинг изнутри» — представляет собой этнографическое описание клаббинга, основанное на рассказах мо-их информантов об их «подвигах» и на моих собственных полевых исследованиях клубной среды. Я уделяю внимание различным составляющим клубной жизни: рассматриваю танцы, музыку, секс, одежду и наркотики, по-казывая, каким образом каждый из этих аспектов клаббинга создает уникальный социальный резонанс клубов, радикально отличающий их от других общественных мест. Во второй части — «Чувственные эксперименты в искусстве быть человеком» — исследуется социальное и чувственное знание, порожденное клаббингом, в его связи с общественной средой, в которую погружен клаббинг. Я показываю, как это знание создается, становится независимым от клубного опыта как такового и приобретает важную роль в структурировании человеческой жизни даже после вечеринки.

Обнаруживаемое в клубах знание является материализованным. Его можно ощутить глубоко внутри своего тела; его необходимо пережить, чтобы по-настоящему понять. Его природа одновременно социальная и чувственная. Я продемонстрирую, что эти две стороны опыта переплетены гораздо более тесно, чем обычно считается. Роль тела в создании и поддержании нашего ощущения мира, нашей культуры и нас самих является одной из главных тем, изучаемых в настоящей книге. Клаббинг — во многом примитивный, телесный феномен; это отдых, позволяющий нам сбросить с плеч бремя каждо-дневной действительности, чтобы затем воссоздать заново свое ощущение мира. Такая чувственная перемена открывает нам доступ к сочным плотским формам социальных контактов, происходящих от заката до рассвета. Именно тогда купающиеся в волнах чистого баса и парящие на кислотном ковре-самолете клабберы начинают экспериментировать с социальным и чувственным знанием ночи.

У ночи есть особое свойство, способное изменять ощущение мира в целом. Это свойство может сделать более интенсивным и непосредственным, поскольку темнота — время загадок и трансформаций, когда люди порой принимают непредсказуемые обличия или обращаются к необычной деятельности, в которых они предстают перед миром. А. Альварес так писал о ночи в городе:

Ночь — это время чувственных изменений, когда тело срывает с себя оковы приличий, действующих в дневные часы. Нежась в киммерийских объятьях ночи, мы испытываем чувство, расширяющее спектр наших впечатлений от жизни и позволяющее наслаждаться свежим социальным опытом.

Данное чувство расширения опыта и является основой моего исследования клаббинга. Отправной точкой будет идея о том, что наши тела постоянно пребывают погруженными в мир, а само это состояние погружения культурно, идеологически и эмоционально структурировано так, что диктует и даже контролирует нашу способность воспринимать и ощущать мир. В настоящей книге я постараюсь выяснить, как клаббинг оспаривает такую культурную кодификацию плоти, увлекая нас в колыхающуюся, ритмичную, химическую сферу социальных контактов, напористых ритмов и пленительных желаний, создающих чувственную систему координат, которая порождает собственные формы знания. Мудрость клаббинга хаотична и страстна. Она основана на чувственном конфликте между нашими телами, каковы они есть при свете дня, и нашими ночными разгулами. Чтобы проникнуться ею, понять ее форму и потенциальное воздействие на людские жизни, необходимо выяснить, какова роль тела в структурировании самих этих жизней. В данной работе я использую термин «чувственно-социальный» именно потому, что он отражает свойственную чувственным состояниям социальную силу. Наши общественные взаимодействия вырастают из тела, через которое мы их переживаем. Если вы проснетесь сердитым или подавленным, то будете контактировать с миром через эти эмоциональные состояния, что наложит отпечаток на ваше тело, равно как и на восприятие мира. Данный отпечаток также скажется на отношении мира к вам. Благодаря клаббингу люди творят и вступают в общение, снабженные обновленными телами, тем самым поддерживая новые социальные обычаи, которые постепенно укореняются и выходят за пределы клубного пространства.

Клаббинг исследовался в основном в рамках изучения молодежной культуры, но избранные мною пути бросают вызов такому подходу. Мои информанты — не только молодые люди. Их возраст колеблется от двадцати с небольшим до почти шестидесяти лет, а самому пожилому человеку, которого я встречал в ночном клубе, было 82 года. Наиболее продолжительные и глубокие интервью я брал у людей в возрасте между 25 и 45 годами, предававшихся клаббингу уже долгое время. Так клубный процесс оказался открыт для исследования, поскольку то, как тусовались мои информанты, что они намеревались испытать и как оценивали подобный опыт, — все это со временем менялось.

Таким образом, мой труд приобрел и некоторую историческую важность, а поскольку я и сам тусуюсь уже не первый год, то мне представилась возможность подробно описать изменчивую динамику развития клубов. Мои знакомые завсегдатаи предоставили мне достаточно информации о клубах, чтобы взглянуть на клаббинг гораздо шире, чем это могли сделать предыдущие исследователи. Я помню времена, когда клубы были главным образом ночными кабаками, а ограниченная их стенами социальная среда была скорее кривым отражением будничного мира, нежели чем-то коренным образом от него отличным. Я помню перемены, которые наступили с явлением экстази, видел, какое разочарование овла-дело людьми после первых восторгов. Я был свидетелем возвращения к кокаину и выпивке, наблюдал за тем, как клубный мир раскалывался на масштабные рейвы и небольшие тусовки, как музыкальная сцена постепенно пропитывалась коммерческим духом, отчего клубы трансформировались в места отдыха масс. Я застал все эти процессы и наложил имеющиеся знания на современное клубное пространство.

Кроме того, мое исследование охватывает большее разнообразие клубных стилей, чем любое другое изучение клаббинга: транс и хип-хоп клубы, маскарады и вечеринки фетишистов, гей-клубы и их натуральные аналоги, клубы в азиатском стиле, техно-вечеринки, хаус-клубы, драм-н-бейс арены, ночи в стиле соул или фанк, клубы трансвеститов, общедоступные тусовки и шикарные сексуальные суаре. Я бывал везде, поскольку считал, что важны не внешние отличия, а зажигательные отвязные тусовки внутри. Данная книга относится к ним всерьез: изучает и вскрывает их секреты, исследуя меняющиеся социальные, чувственные и эмоциональные состояния, на которые они опираются.

«Что за хрень ты несешь, чувак?»

Читая эту книгу, не следует забывать, что сущность клаббинга — веселье в компании других людей. Все, что я говорю о нем, вытекает из этого простого социального факта. Однако веселье, связанное с клаббингом, сильно отличается от других радостей современного мира. Хотя клаббинг является неотъемлемой частью британской культуры, в ее рамках он все же выделяется как очень специфичное общественное пространство. Интенсивность наслаждения, которое можно испытать в клубах, делает клаббинг чувственной крайностью, бросающей вызов традиционной британской морали. Христианство и особенно протестантизм всегда относились с крайним недоверием к наслаждению, ибо считалось, что его природа демоническая, что оно отвлекает людей от Бога и труда и, следовательно, его необходимо жестко контролировать. Клаббинг почти полностью противопоставляет себя такой позиции. Его практика сыграла важную роль в переориентации социальных и индивидуальных взглядов на опыт получения удовольствия. Удовольствие приобретает все большее значение в качестве ориентира человеческой жизни. Социальные рамки, ранее сдерживавшие удовольствие посредством ограничений на проявления чувственности, накладывавшихся моральными правилами, ослабли. Это произошло отчасти и под влиянием клаббинга, поскольку он облегчил доступ к ницшеанскому дионисийскому началу вместо аполлонического начала порядка, структурирующего наш каждодневный опыт.

В настоящей книге я исследую ряд сил, воздействующих на здравое, благопристойное и разумное тело, структурирующее нашу дневную жизнь. Самая важная из них — габитус. Данный термин заимствован из трудов видного французского социолога П. Бурдье, изучавшего то, как культуры структурируют тела их носителей через навязывание практик. Такие практики внедряют кодированные идеологические и социальные ценности культуры в плоть и, таким образом, склоняют носителей той или иной культуры к ее воспроизведению. Именно габитус пробуждает в нас чувство вины после нарушения какого-либо правила своего общества. Вот почему мужчины ведут себя по-мужски, а женщины — по-женски. Вот почему определенным классам свойственны некоторые общие социальные черты, такие как, например, соблюдение диеты или страсть к футболу, а не регби. Бурдье демонстрирует, как все эти несравнимые, казалось бы, феномены можно связать воедино благодаря идее габитуса. Вот что пишет сам П. Бурдье:

Из-за габитуса одни вещи кажутся верными, а другие — неправильными, некоторые естественными, иные — странными. Он существует как сфера безусловного знания, созданного смесью практик и эмоциональных моделей, которые мы воплощаем по мере взросления внутри культуры. Именно поэтому явления вроде гомосексуальности долго воспринимались с глубоко укоренившимся чувством нравственного отвращения, кажущимся сего-дня смехотворным. Впрочем, до сих пор встречаются люди, утверждающие, что у них нет ничего против гомосексуальности в принципе, но что они чувствуют дискомфорт при виде парочки обжимающихся парней. Такова истинная сила габитуса, представляющего собой не просто идею, но телесное состояние, связанное с идеей, наделяющее ее чувственной силой и придающее ей безусловный статус. Реальное социальное изменение происходит лишь тогда, когда на телесном уровне меняется габитус. Идея может быть первым шагом инициации изменения, но пока она не воплотится и не обретет материальное состояние, она будет существовать главным образом в сфере языка, ведя бледное культурное существование.

Я покажу, как интенсивность чувств, генерируемых клаббингом, создает альтернативное тело, в котором структурирующие рамки габитуса временно стираются, а на их месте возводится измененный социальный мир. Разумеется, люди посещают клубы не по этой причине. Едва ли они думают: «Так, ладно, пойду сотру свой габитус». Это непредусмотренное следствие употребления наркотиков, танцев и пребывания в толпе. Воздействие такого опыта на людей возрастает по мере того, как во-площенный клаббинг испытывает тела, завещанные людям их собственной культурой, тем самым изменяя траекторию их движения в социуме и отношение к символическим и идеологическим рамкам, в которых заключен данный социум. Этот процесс может быть сложным, в нем есть свои опасности, недоразумения и тупики. И все же мои информанты соглашались с тем, что риск, на который они порой шли, был оправдан, поскольку клаббинг добавил их жизни ценности.

Для понимания действия габитуса я начал изучать биологические и когнитивные структуры, наделяющие его силой. Мое исследование опирается на работы ученых-нейрокогнитивистов А. Дамасио [Damasio A.1994, 1999] и Ж. Леду [LeDoux J.1999], исследовавших роль тела и эмоций в структурировании сознания. Их понимание связи между телом и разумом позволило мне воспользоваться идеями Бурдье [Ibid.], разделить габитус на две составляющих и рассмотреть каждую из них как особую форму воплощенного знания. Я исследую отношения между телом и сознанием, особенности организации эмоциональной системы памяти, а также связи между сферой плоти и миром знаков. Данный подход открыл мне дверь за пределы клубного пространства — во втором разделе настоящей книги я исследую более широкое воздействие клаббинга на нашу социальную и культурную жизнь.

Первый раздел книги основан на глубинных интервью с информантами и на собственных наблюдениях, сделанных в клубах. Я также использовал плоды работ социологов-теоретиков, включая М. Фуко [Foucault M. 1977] (особенно его понятие «взгляда» 1) и Э. Гофмана [Goffman E. 1990], чтобы исследовать социальные ограничения, накладываемые на тело, а также те способы чувственного выражения, которые современная культура одновременно терпит и порицает. Именно эти ограничения в основном стираются при клаббинге, и их исчезновение обусловливает появление в ночи сложных тел и даже сложных эго. Впрочем, главным образом я тусовался в компании других клабберов, являющихся, конечно, подлинными экспертами в данной области. Я танцевал и смеялся, смотрел и общался, колбасился и скрежетал зубами. Я ходил на pre-party и after-party, беседовал ночи напролет с классными чуваками и встретил немалое число рассветов. Именно общественное возбуждение от клаббинга (неустойчивые чувственные знакомства, завязываемые ночью, которую люди хотят прожить на всю катушку) оказало сильнейшее воздействие на меня. Я прошел от центра клаббинга к его периферии, где он наиболее дик и где определяющие нашу обыденную жизнь правила мира откровенно отвергаются. Это царство самовыражения и вдохновения, заговор ради наслаждения, основанный на гедонизме, вышедшем за пределы удовлетворения личных потребностей и ставшем цепочкой социальных и индивидуальных экспериментов, вызванных знакомством с обжигающими чувственными крайностями.