"Ориноко" - читать интересную книгу автора (Фидлер Аркадий)

ПОЧЕМУ ДОЛЖЕН БЫЛ УМЕРЕТЬ КАНАХОЛО

Под вечер прошел проливной, хотя и непродолжительный дождь. Когда он кончился, тучи все еще закрывали небо, и мы опасались, что ночь будет очень темной, но нет: где-то за облаками светила луна, рассеивая мрак.

Шалаш Ласаны стоял примерно в пятидесяти шагах от реки, задней стеной к воде, а входом в сторону леса. Поскольку вокруг шалаша, кроме вытоптанной травы и нескольких оставшихся от леса кустиков, ничего не росло, открытое пространство и сравнительно светлая ночь облегчали нашу задачу.

Вооружены мы были короткими тяжелыми палицами из твердого дерева, кроме того, Арнак и Арасибо взяли ножи, а я заряженный картечью пистолет для стрельбы с короткой дистанции. Согласовав звуковые сигналы, с наступлением ночи мы заняли свои места. Арнак укрылся позади шалаша, со стороны реки, а я и Арасибо — с противоположной стороны, в нескольких шагах от входа.

Внутри хижины, как решил Манаури, караулила Ласана.

Дождь несколько раз обрушивался на наши головы внезапными ливнями, и тогда становилось совершенно темно; воздух по-прежнему оставался теплым и душным. Мы промокли, но делать было нечего.

Приходилось сносить и томительность медленно текущего времени. От постоянного напряжения устремленных в темноту глаз немели мышцы и притуплялось сознание. К тому же не облегчала нам бодрствования и неуверенность в том, что враг явится именно нынешней ночью. Порой зрение нас обманывало. Странные звуки, как всегда, раздавались и на опушке леса, и на берегу реки, а во мраке проносились таинственные тени. Но это были то бегавшие вокруг собаки и другие прирученные зверушки, то какая-нибудь дикая лесная тварь, то громадные ночные бабочки и всякие прочие неведомые обитатели леса.

Близилась полночь, и я стал собираться уходить, чтобы разбудить следующую смену, как вдруг услышал за шалашом трехкратное стонущее кваканье лягушки — условный предупредительный сигнал Арнака. Он, вероятно, что-то заметил. Я крепче сжал в правой руке палицу, а левой нащупал рукоятку пистолета.

Все было как и прежде, в начале ночи — ни темной, ни светлой. Черневшие перед нами стены шалаша, затененные выступавшим навесом, четко вырисовывались на фоне более светлой поляны. Вдруг мне показалось, что на этом фоне с левой стороны появилось какое-то темное пятно, словно кто-то стоял или припал к углу шалаша.

Толкнув Арасибо в бок, я указал ему рукой на этот загадочный предмет.

— Он! — возбужденно шепнул хромой. — Пришел…

Там был кто-то чужой, несомненно, не Арнак. Вечером мы договорились, что не будем покидать своих постов до сигнала тревоги. Но таинственный пришелец не был похож и на Карапану: он казался приземистым и коренастым, тогда как шаман был худ и высок. Человек крадучись пробирался к входу в шалаш. Я утвердился в мысли, что это не Карапана. А может, их двое? Возможно, шаман крался сзади, вслед за этим первым?

Заметив, что Арасибо собирается выскочить из укрытия, я схватил его за руку.

— Видишь? — выдохнул я ему в ухо. — Это не Карапана.

— Да! — согласился он.

— Бери его живым!

— Живым? — В голосе Арасибо слышалось разочарование и протест. — Зачем?

Рассуждать было некогда! Я с силой тряхнул его за плечо и приглушенным голосом прошипел:

— Только живым! И не вздумай иначе!

Арасибо стряхнул мою ладонь и с ножом в правой руке прыгнул вперед. Прыгнул с таким непостижимым проворством, какого я никогда в нем и не предполагал. От цели его отделяло четыре-пять шагов. Но противник был начеку. То ли его что-то насторожило, то ли он услышал наш шепот, но он вдруг отпрянул в сторону, и нож Арасибо рассек только воздух, а рука соскользнула с натертого жиром тела.

Враг метнулся к углу шалаша, где я впервые его увидел. Но уйти ему не удалось. Я бросился наперерез и палицей нанес ему удар по голове. Но удар, видимо, был слабым: он зашатался, казалось, вот-вот упадет, но не упал и рванулся было вперед, но тут же попал в объятия Арнака. Оба они упали. Я вновь огрел врага палкой по голове, а Арнак навалился сверху и прижал к земле.

— Бери живым! — крикнул я во весь голос.

— Не могу схватить! — прохрипел Арнак. — Он весь скользкий!

Противник продолжал бешено вырываться, но ему ничто уже не могло помочь. Обеими руками я охватил его за шею и крепко сжал, Арнак же вырвал у него нож и заломил руки за спину так, что хрустнули суставы. Наш пленник был совершенно голым, лишь со шнурком на талии, и весь натерт жиром, чтобы легче ускользнуть.

В темноте трудно было разобрать, кто это, но теперь не вызывало сомнений — это не Карапана. На наш вопрос, кто он, ответа не последовало.

Прибежала Ласана с веревками, и мы связали его. По всему судя, он был один — никого больше мы не нашли.

— Он приплыл на лодке! — сообщил Арнак. — Я слышал, как он причаливал.

— Он был один?

— Один. Больше я никого не видел!

— Сбегай к реке, посмотри, что с лодкой!

Лодка была на месте.

Разбуженная шумом мать Ласаны, решив, что на нас напали враги, подняла оглушительный крик. Проснулись соседи и стали сбегаться со всех сторон, вооруженные чем попало.

Тревога удалась на удивление. Не прошло и минуты после появления первого воина, как на месте оказались и все остальные. Многие были вооружены с ног до головы, никто не забыл и своего мушкета. Наш род оказался на высоте, и меня, несмотря на волнение, охватывала гордость: ведь такая боевая готовность во многом моя заслуга.

Кое-кто из наиболее предусмотрительных прихватил с собой на ходу зажженные факелы, а также плошки с жиром, и, когда их свет упал на лицо пленника, все оторопели: это был юный ученик шамана — Канахоло, парнишка всего лет четырнадцати, но, как видно, уже поднаторевший в преступном ремесле. Отбивался он от нас как звереныш и прихватил с собой нож, зато теперь связанный отравитель, лежа на земле, притих, и душа его, судя по всему, ушла в пятки. Видя над собой множество перекошенных от бешенства лиц, он решил, что наступил его последний час, и, по чести говоря, не так уж ошибался.

Манаури громко, чтобы слышали все, объяснил людям, что привело сюда юного преступника. По мере того как он раскрывал подлые интриги Карапаны, росло негодование против его ученика и сообщника. Более всего возмущались женщины. В какой-то миг мать Ласаны подскочила к мальчишке и хотела выцарапать ему глаза.

— Убийца! — неистовствовала она. — Чудовище! Ты убивал внука, невинное дитя!..

Я с трудом оторвал ее от него. Но другие и не помышляли оберегать жизнь пленника, требуя немедленной его смерти. Такое всеобщее возбуждение могло повлечь за собой непоправимые беды, и потому надо было как-то их усмирить, а из парня вытянуть как можно больше сведений.

Тем временем Манаури велел разжечь поблизости два костра и поручил нескольким юношам постоянно их поддерживать. Стало достаточно светло, и теперь можно было лучше рассмотреть пленника.

В первые минуты после того, как он был схвачен, лицо его не выражало ничего, кроме безумного ужаса, но, как только Канахоло заметил, что немедленная смерть ему не грозит, губы его упрямо сжались, в глазах мелькнуло коварство — конечно, шаман не выбрал бы своим учеником какого-нибудь простака.

Пленник лежал в неестественной позе, боком прижавшись к земле, а когда его перевернули на спину, он тут же переменил положение, приняв прежнюю неудобную позу. Произошло это, быть может, случайно, а возможно, и нет, но, во всяком случае, привлекло мое внимание. Не пытается ли Канахоло что-то укрыть от наших глаз под правым боком?

— Вы нашли у него ядовитые листья? — спросил я стоящего рядом Арасибо.

— Нет. Мы еще не искали. Подождем до рассвета. Тогда и поищем в траве…

— Это же самое главное! Листья — неопровержимое доказательство вины!

— Да, но сейчас темно искать.

— А может, надо получше обыскать его самого?

Арасибо окинул лежащего нерешительным взглядом. Пленнику, совершенно нагому, негде было укрыть яд. Ничего не было у него и в руках.

Манаури стал задавать ему вопросы, но ничего не добился: парень хранил упорное молчание и не проронил ни слова.

Люди стояли вокруг — человек тридцать, возможно, сорок: мужчины, женщины, даже дети, — и, хотя первое возбуждение уже прошло, их все еще обуревало неудовлетворенное любопытство; они ждали доказательств вины — доказательств убедительных.

Среди столпившихся вокруг пленника оказались и люди не из нашего рода, несколько ближайших соседей, привлеченных, как и другие, шумом. Они не были моими врагами, но не были и друзьями, а услышав из уст Манаури тяжкие обвинения, клеймящие Карапану, перепугались. Они почитали власть своего шамана, находились под его влиянием и не собирались легковерно отказывать ему в поклонении оттого лишь, что кому-то хотелось метать в него громы и молнии. Они стали перешептываться, а видя, что Канахоло упорно молчит, обступили Манаури:

— Мы слышали тяжкие обвинения, ты говорил дерзкие слова.

— Я знаю, что говорю! — ответил вождь. — Белый Ягуар невиновен, у него добрая душа. Карапана хочет его уничтожить и поэтому отравляет ребенка Ласаны, подбрасывает с помощью Канахоло листья кумаравы…

— А кто видел эти листья?! — выкрикнули те. — Ты говоришь — Арасибо? Арасибо — калека, пустой человек, что от него ожидать? Он ненавидит Карапану и поэтому лжет…

— Я своими глазами видел лист, подброшенный ребенку!

— Кто тебе его показывал? Где?

— Арасибо нашел…

— Нашел? Тебе принес его Арасибо, да?! Арасибо мог принести его из леса!..

— Канахоло, — возмутился Манаури — зачем Канахоло крался ночью сюда, к хижине больного ребенка?

— Мы не знаем! Но и ты не знаешь!

— Я знаю! Завтра мы найдем листья кумаравы около хижины, вот увидите!

— Подброшенные Арасибо? — фыркнули те.

Сорванцы, следившие за кострами, не слишком, видимо, старались подбрасывать хворост, и пламя стало постепенно затухать. Я стоял ближе всех к пленнику. Руки у него были связаны за спиной, он на них лежал. Как только костры притухли — не укрылось от моего внимания, — юнец, пользуясь тьмой, начал вытворять руками какие-то непонятные движения, будто стараясь ухватить что-то, укрытое у него под правым боком. Но вот вновь взметнулось пламя костров, ярко осветив поляну, и пленник замер в неподвижности. И тут я сделал любопытное открытие: из-под бока лежавшего чуть выступал какой-то предмет. Не кончик ли это бамбуковой трубки, широко применяемой здесь для хранения различных мелких вещей. Теперь я ничуть не сомневался в том, отчего Канахоло так странно лежал: он пытался скрыть под собой нечто, что могло выдать его тайну.

Я повернулся уже к Арнаку, чтобы сказать ему о своем открытии, как вдруг с черепом ягуара в руках прибежал Арасибо, куда-то отлучавшийся. Он вбил в землю над пленником копье и насадил на него череп, уставив открытую глазницу на юнца. В пляшущем свете костра череп словно ожил, хищные клыки его, казалось, ощерились, а черный провал глаза грозно уставился сверху на злодея. Впечатление было потрясающим. Юнец задрожал, глаза его чуть не выскакивали из орбит, но губы в немом упрямстве сжались еще плотней. Его обуял страх, этого скрыть от нас он не сумел.

— Сейчас ты выложишь все, собачий сын! — гаркнул на него Арасибо. — Говори, иначе ягуар тебя растерзает!

Охотнее всего Арасибо сам растерзал бы его собственными руками, но ничего добиться не смог и он. Пленник лишь сжал губы и молчал как могила.

— Ничего вы от него не добьетесь! — раздался ехидный голос из группы сторонников шамана, как бы подбадривая парня.

Манаури послал гонца в Сериму за отцом Канахоло в надежде, что его присутствие сломит строптивость юнца.

— Плохо, — шепнул мне Арнак. — Упрямый, паршивец! Кажется, мы проиграли.

— Проиграли? Что это ты так легко опускаешь крылья?

— Мы не сумели доказать им его вину.

— Не узнаю тебя, Арнак! Ты пасуешь перед каким-то сопляком… Нет, дружок, тебя явно подводит зрение, открой глаза — плоховато смотришь!

Моих друзей поразили, видимо, скрытые в этих словах веселые нотки, как поразила чуть раньше и меня самого внезапная перемена в голосе Арасибо. Арнак устремил на меня вопросительный взгляд.

— Ты что-нибудь обнаружил?

— Обнаружил.

И я поделился с ним догадкой, на которую натолкнули меня странные движения пленника и его попытки скрыть под собой бамбуковую трубку. У Арнака вспыхнули глаза, а спустя минуту он теперь уже и сам убедился в верности моих наблюдений.

— Паршивец что-то прячет! — прошептал Арнак, взглянув на меня с удивлением и радостью. — Ян, у тебя опять стал зоркий глаз, и к тебе вернулась прежняя сила! Теперь им нас не обмануть! Об одном тебя прошу: позволь мне самому раскрыть их уловку.

— Конечно, действуй как знаешь!

Арнак коротко посвятил в суть дела Манаури, Вагуру и Арасибо, потом велел поярче разжечь костры и подозвал к пленнику нескольких наиболее уважаемых воинов из нашего рода, а также из числа пришельцев, особенно тех, что больше всего кричали. Все подготовив, он громко и торжественно провозгласил, что глаз ягуара нельзя обмануть. Глаз ягуара раскрыл нам преступные замыслы Карапаны и указал, что Канахоло прячет листья кумаравы.

— Хотите знать где? — спросил он, обводя всех торжествующим взглядом.

— Хотим! — раздались голоса.

— Тогда смотрите!

Арнак подошел к пленнику, схватил его под мышки и рывком поставил на ноги.

— Видите? — воскликнул он, охваченный внезапным гневом.

И все мы увидели: на шнурке, опоясывающем живот юнца, справа висел отрезок бамбука.

— Что у тебя в этой трубке? — рявкнул Арнак.

Теперь это был уже не строптивый, упрямый ученик шамана. Это был жалкий, чуть не до беспамятства перепуганный мальчишка, дрожавший от волнения и страха.

— Что у тебя в бамбуке? — Теперь уже Манаури повторил вопрос резко и повелительно. — Отвечай!

Канахоло забормотал что-то невнятное себе под нос. Все его поведение лишь подтверждало наше предположение: в бамбуке действительно содержалось что-то подозрительное, однако полной уверенности у нас еще не было. Арасибо подскочил к пленнику, сорвал с его пояса бамбук, вынул из него затычку и на глазах у всех вытряхнул содержимое себе на ладонь, забыв в запальчивости о всякой осторожности. Там оказалось несколько смятых листьев.

— Кумарава! — визгливым от волнения голосом выкрикнул хромой, более похожий в этот миг на какого-то злого духа, чем на человека.

Протянув руку к костру, он стал призывать всех подойти и посмотреть самим.

— Кумарава это или не кумарава? — вопрошал он непрестанно, а в горле у него от сдерживаемого волнения что-то хрипело, свистело, булькало.

Он знал — настала минута, которая решит все, которая даст ему возможность свергнуть власть шамана. Торжество, ненависть и бешенство отражались на его исказившемся лице. Словно одержимый, он хрипел в лицо каждому из приближавшихся:

— Скажи, кумарава это или нет?

— Кумарава! — гневно подтверждали люди нашего рода.

Прочие молчали, говорить было нечего: они видели — это кумарава.

Мать Ласаны протолкалась через толпу с белой тряпкой в руках.

— Брось сюда листья! — обратилась она к калеке. — Они могут тебе навредить!

Арасибо бросил листья, взял тряпку и продолжал совать ее всем под нос.

Тем временем Канахоло, которого снова повалили на землю, считая, что настала последняя минута его жизни, трясся как в лихорадке.

— Смотри на ягуара, — крикнул ему Манаури, — и говори всю правду, если тебе дорога жизнь! Будешь говорить?

— Бу… буду! — выдавил из себя пленник.

— Кто тебя послал?

— Карапана.

— Говори громче, чтобы все слышали: кто тебя послал?

— Карапана… шаман.

— Он давал тебе листья кумаравы?

— Да… да… давал.

— И что велел с ними делать?

— Велел подложить ре…ре…ребенку Ласаны в подстилку.

— Сколько раз ты это делал?

— Три… нет, четыре раза… четыре.

— Чтобы ребенок умер?

— Да, да, чтобы умер…

— А вина чтобы пала на Белого Ягуара?

Но в этот момент ужас вновь сковал пленнику язык, и юнец разразился судорожными рыданиями. Впрочем, он и так сказал достаточно. Люди все слышали и поняли: преступление Карапаны вышло наружу, никто теперь не смел сомневаться в его вине.

Явился отец Канахоло, разбуженный нашим посланцем, хотя, собственно, в его присутствии уже не было необходимости, поскольку парень во всем сознался. Арипай — так звали отца пленника — производил впечатление человека порядочного и доброго. Вероятнее всего, он даже не подозревал о проделках сына. Канахоло пришлось повторить при нем свое признание. Отец слушал с удрученным, расстроенным видом, переводя растерянный, опустошенный взгляд то на нас, то на сына.

— Как вы с ним поступите? — спросил он наконец.

Кое-кто требовал смерти виновного, ссылаясь при этом на известные обычаи племени. Но большинство судило не так строго, считая, что Канахоло лишь орудие в руках истинного преступника. Эти, более умеренные, не жаждали его смерти, и, когда спросили мое мнение, я, конечно, решительно их поддержал. Парнишку тут же освободили от пут и отпустили с отцом домой.

— Присматривай за ним, — напутствовал я Арипая. — Не отдавай его в дурные руки…

Индеец рад был, что Канахоло вышел из передряги целым и невредимым, но лицо его оставалось мрачным.

— Мой сын не в моей власти, — ответил он хмуро, — он отдан шаману. К нему должен и вернуться…

На следующий день аравакские хижины облетела печальная весть: Канахоло внезапно умер. Несчастного парнишку нашли мертвым на опушке леса, неподалеку от Серимы, без каких-либо следов насилия. Люди нашего рода восприняли это известие весьма спокойно: они предполагали, что именно так и случится, что такая кара постигнет беднягу, раскрывшего, хотя и не по доброй воле, тайну шамана.