"Красная лента" - читать интересную книгу автора (Майклз Ферн)

КРАСНАЯ ЛЕНТА

Даже во сне Морган Эймс знала, что спит и что, когда проснется, подушка будет мокрой от слез. Она вскрикнула – Кейт собирался надеть кольцо ей на палец – и проснулась. Сон заканчивался всегда одинаково. Мо протянула руку и взяла с тумбочки часы. Было четыре часа утра. Она вытерла слезы и улыбнулась. Сегодня был тот самый день – день Рождества, когда Кейт наденет ей на палец кольцо, и они назначат день свадьбы. Это великое событие должно было произойти перед рождественской елкой в доме ее родителей. Она и Кейт будут стоять точно так же, как и два года назад, и точно в такой же час. Их роман продолжался.

Мо соскочила с кровати, накинула желтенький халатик, натянула толстые шерстяные носки. Потом, пританцовывая, влетела в миниатюрную кухню приготовить чай.

Канун Рождества был ее самым любимым временем года. Много лет назад, когда она была еще девочкой, ее родители переносили рождественский ужин и раздачу подарков на канун Рождества, чтобы подольше поспать в рождественское утро. Они с гостями распевали рождественские гимны, а потом пили обжигающий эггног.[1]

Мо поставила чайник. В ожидании чая она приготовила себе тост. Ее руки дрожали, когда она намазывала масло и джем на хлебец. Чайник засвистел. От волнения Мо пролила воду на стол, когда наливала чай в чашку. Через шестнадцать часов она увидит Кейта. Наконец-то! Два года назад он подвел ее к рождественской елке. Он очень волновался, а она – еще больше, ведь Кейт должен был сказать ей об обручальном кольце. Этого ждали все – она сама, ее родители, друзья. Кейт взял ее за руки и сказал:

– Мо, ты должна понять меня. Ты не сделала ничего, чтобы я… В общем, я хочу сказать, что мне нужно время. Я не готов сейчас к браку. Мне кажется, нам обоим нужно приобрести побольше жизненного опыта. У нас хорошая работа, а я только что получил повышение. Я буду работать в офисе. Это дает огромные возможности, но мне придется подолгу задерживаться на работе. Я хочу купить квартиру в городе. Я предлагаю… взять отпуск друг от друга. Думаю, двух лет вполне хватит. Мне будет тридцать, а тебе двадцать девять. Мы станем более зрелыми, более готовыми к этому важному шагу…

Горячий чай обжег ей язык. Она вскрикнула. В тот вечер она тоже вскрикнула. Ей хотелось показать себя искушенной, пресыщенной, уверенной в себе женщиной, сказать: «О'кей, ну конечно, это не важно», – но вместо этого она спросила, что означает его предложение. Значит ли это, что он намерен встречаться с другими женщинами?

Его ответ не успокоил ее, и она тогда зарыдала. Он говорил вещи вроде:

– Все будет хорошо… два года – небольшой срок… возможно, мы не предназначены друг для друга… это нужно проверить… мне тоже будет тяжело… я знаю, что это неожиданно… я не хотел… я собирался позвонить… Вот что я предлагаю. Ровно через два года мы встретимся здесь, под елкой. Договорились, Мо?

Она кивнула с несчастным видом. Тогда он добавил: – Послушай, я должен ехать. Мой босс устраивает вечеринку в своем доме в Принстоне. Нехорошо, если я опоздаю. Рождественские вечеринки – хорошая возможность завести полезные связи. Вот у меня тут для тебя подарок.

И ушел. Она даже не успела сказать, что под елкой лежит куча подарков для него.

Это было самое плохое Рождество в ее жизни. И самый плохой Новый год. Следующие Рождество и Новый год были такими же плохими. Родители смотрели на нее с сожалением, а потом с раздражением. На прошлой неделе они позвали ее и сказали:

– Тебе надо устраивать свою жизнь, Морган. Ты уже потеряла два года. За все это время Кейт ни разу не позвонил тебе и не прислал ни одной открытки.

Но Мо заупрямилась, потому что любила Кейта. Она даже повздорила с родителями. И вот сегодня настал этот день.

Жизнь будет прекрасна. Родители перестанут сердиться, когда увидят, как она счастлива. Мо взглянула на часы. Пять тридцать. Пора принять душ, одеться и собрать вещи для двухнедельного отпуска. О, жизнь хороша, она все спланировала. Они поедут кататься на лыжах, но сначала она поедет к Кейту в Нью-Йорк, приготовит ему завтрак, и они займутся любовью. Может быть, нежной, ленивой любовью, а если будет настроение, то и страстной, неистовой.

Два года – долгий срок; можно и изменить, но Мо хранила верность любимому все это время. Ее передернуло от мысли, что Кейт спал с другими женщинами. Он любил секс больше, чем она, и Мо чувствовала, что он не был ей верен. Ее мать пользовалась каждым случаем, чтобы напомнить об этом. Родителям Кейт не нравился. Отец любил повторять: «Я знаю такой тип людей – это плохие люди. Не связывай с ним свою жизнь, Мо».

Сегодня должна была начаться ее новая жизнь. Если только… если только Кейт не решил, что быть холостяком лучше, чем женатым. Господи, что ей делать, если это случится? Нет, этого не случится! Она всегда была оптимисткой и сейчас надеялась на лучшее. Этого не случится, потому что когда Кейт увидит ее, он потеряет голову. За два года она сильно изменилась. Сбросила двенадцать фунтов и стала изящной и стройной, потому что занималась на тренажерах и бегала ежедневно после работы по пять миль. В Нью-Йорке ей сделали новую прическу, а стилист подобрал макияж и цвет волос. Мо выглядела теперь ничуть не хуже манекенщиц с Мэдисон-авеню. Она научилась модно одеваться. Сейчас на ней была одежда от Кельвина Кляйна, обувь от Феррагамо и сумочка от Шанель, которую она купила по дешевке на рынке. Во французском чемодане лежали туалеты от Донны Каран.

Мо тоже получила повышение, ей прибавили жалованье. Если дела пойдут хорошо, то к лету она сможет открыть собственную архитектурную контору. Клиенты, с которыми она работала, говорили, что ей следует открыть свой офис. Один даже обещал поддержку, после того как увидел ее чертежи для летнего домика в Кейп-Мей. Ее отец, сам архитектор, предложил ей помощь и даже получил для нее разрешение на открытие собственного дела. Мо могла начать прямо сейчас, если бы захотела. Но хотела ли она? Что подумает Кейт? Чего она действительно хотела, так это выйти замуж и родить ребенка. Она всегда сможет давать консультации и иметь нескольких частных клиентов. Но больше всего ей нужна была семья… Кейт.

Зазвонил телефон. Мо нахмурилась. Никто никогда не звонил ей так рано. Ее сердце затрепетало. Она сняла трубку.

– Морган? – Это была ее мать.

– В чем дело, мама?

– Когда ты выезжаешь, Морган? Мы с папой просили тебя выехать вчера вечером. Ты должна была послушаться нас.

– Зачем? Я же сказала вам, что не могу. И как раз сейчас я собираюсь выходить.

– А ты смотрела в окно?

– Нет, еще темно.

– Подними жалюзи, Морган, и посмотри. Снег идет.

– Что ж такого, снег идет каждый день. Мне ехать всего два часа, в крайнем случае, три. Если будет сильный снегопад… у меня джип. – Она подняла жалюзи и выглянула на улицу. Все было белым-бело.

Мо посмотрела на огни на парковочной площадке. Свет фонарей тонул в предрассветном тумане и кружащемся снеге. – Действительно идет снег, мама.

– А я о чем говорю? Он пошел часов в двенадцать ночи, а сейчас, наверное, сугробы намело выше крыши. Снежная туча, видимо, идет с юга, от тебя. Скорее всего, у вас там снега еще больше. Может быть, ты переждешь, пока метель кончится? Я думаю, рождественское утро ничуть не хуже, чем канун Рождества.

– Не беспокойся обо мне, мама. Я должна быть сегодня вечером дома. Я ждала этого дня целых два года. Пожалуйста, мама, ты же понимаешь!

– Я понимаю, Морган, что ты безрассудна. Я недавно видела мать Кейта, и она сказала, что он не был дома уже десять месяцев, а ведь он живет всего лишь на другой стороне реки. Она также сказала, что не ожидает его к Рождеству. Это что-нибудь говорит тебе? Я не хочу, чтобы ты рисковала жизнью ради какого-то глупого обещания.

У Мо руки опустились. Слова, которых она боялась, слова, которые она не хотела слышать, были произнесены: Кейт не возвращается домой на Рождество. Да нет, не может быть! Кейт любит сюрпризы. И это очень на него похоже – сказать матери, что не приедет, а потом вдруг появиться и крикнуть: «Сюрприз!» Если бы он не собирался выполнить обещание, он бы позвонил или прислал записку. Кейт не был таким бессердечным. Или был? Мо уже больше ни в чем не была уверена.

Два года она страдала, мучилась, не хотела думать о Кейте плохо. Может быть, она просто закрывала на все глаза? Может быть, Кейт использовал эту двухлетнюю разлуку, чтобы смягчить удар, считая, что она направит свои чувства на кого-нибудь другого и отпустит его с крючка? Но она зациклилась на нем и убедила себя, что, если будет верна ему, сегодняшний день принесет ей вознаграждение. Возможно, она просто дура, как считала ее мать. Сегодня все станет ясно. Но ничто не помешает ей поехать домой сегодня: ни жестокие слова матери, ни снежный буран. Если она дура, то заслуживала наказания за свою глупость. Дорожные сумки стояли у двери – яркие рождественские сумки, набитые подарками. Интересно, что мать сделала с подарками, которые она купила для Кейта два года назад? Отнесла их в дом Кейта или сунула в шкаф? Мо никогда не спрашивала ее.

В этом году она потратила на Кейта целое состояние. Даже связала ему носки и набила их всякими безделушками. Она вышила его имя на ярко-красном носке блестящей зеленой ниткой. Глупо, да?

Мо надела дубленку и принялась перетаскивать сумки вниз, в машину. Ей пришлось дважды бегать наверх, пока она перетащила все. После этого Мо взялась за лопату. Она была без сил, когда откопала из-под снега машину. Печка заработала на полную мощность. Мо счистила снег с ветрового и заднего стекла, проверила фары. Потом взглянула на показания приборов: бензобак был на три четверти полон. Она собиралась вчера заехать на заправочную станцию, но торопилась домой, чтобы упаковать подарки Кейту. Господи, она потратила несколько часов, завязывая всякие бантики, приделывая украшения на завернутые в золоченую бумагу пакеты! Но бензина должно хватить на дорогу. Если память ей не изменяет, у нее никогда не уходило больше чем четверть бака. На девяносто пятом километре есть станция, там она и заправится. Сейчас ей некогда. Мо вернулась в квартиру, сбросила дубленку и сапоги. Она хотела согреться горячим чаем. Может быть, ей стоит подождать, пока кончится час пик? Может быть, позвонить Кейту и прямо спросить, собирается ли он встретиться с ней под рождественской елкой? Нет, так она все испортит. Но зачем ехать в эту ужасную метель, если ничего не будет? Она бы избежала сочувствующих взглядов родителей и поехала бы завтра утром, а потом вернулась бы вечером зализывать раны. Если он действительно не приедет, так сделать было бы лучше всего.

Мо пожалела, что у нее нет ни собаки, ни кошки – существа, о котором надо заботиться и которое любило бы ее без всяких условий. Она раз десять за эти два года собиралась завести собаку, но не могла заставить себя признаться в тем, что ей кто-то нужен. И не важно, что у этого «кого-то» четыре ноги и шерсть на теле.

Мо взяла телефонную книгу, хотя знала нью-йоркский телефон Кейта наизусть. Она ухитрилась раздобыть его в брокерской конторе, где работал Кейт. Да, Мо получила его хитростью, но что с того? Она не нарушала их договора и не звонила. Ей просто приятно было сознавать, что в случае крайней необходимости она может набрать его номер. Мо взяла трубку. Посмотрела на часы: семь сорок пять. Он должен быть еще дома. Дрожащей рукой она набрала код и номер. Телефон прозвонил пять раз, а затем включился автоответчик. Возможно, Кейт еще в душе. Он всегда откладывал его на последний момент и уходил из дома с мокрыми волосами.

«Привет. Это Кейт Митчелл. Я или занят, или меня нет дома. Оставьте свое сообщение, но будьте осторожны, чтобы не разболтать какие-нибудь секреты. Дождитесь сигнала».

Длинный, сиплый гудок. Мо покраснела от стыда и бросила трубку.

Спустя мгновение она застегивала дубленку и натягивала тонкие кожаные перчатки. Она уменьшила отопление в своей уютной квартирке, бросила взгляд на елочку, стоящую на кофейном столике, и загадала глупое желание.

Когда Мо вышла из дома, в лицо ей ударил ледяной ветер, а снег обжег щеки. Мо добежала до джипа, забралась внутрь и захлопнула дверцу.

Джип медленно двигался по девяносто пятому шоссе. Ей потребовалось целых сорок минут, чтобы добраться до него. В этот момент Мо поняла, что совершила ошибку, но было уже поздно: движение было настолько плотным, что не было никакой возможности съехать с шоссе или повернуть обратно. Видимость была нулевой. Мо знала, что впереди должен быть огромный зеленый указатель, но не могла разглядеть его.

– О дьявол!

Девушка крепче сжала руль, когда машину перед ней занесло. Мо опять выругалась. Господи, что ей делать, если дворники не справятся с наледью? Судя по звуку, который они производили, этого оставалось ждать недолго. Радио трещало. Невозможно было ничего разобрать, и Мо выключила его. Часы на приборной доске показывали, что она ехала уже больше часа, но до поворота на Джерси-тернпайк[2] было еще очень далеко. По крайней мере, ей так показалось, потому что прочесть указатели, под налипшим снегом было невозможно.

Белое Рождество… Самое прекрасное время года. Она ждала этого дня два долгих года. На Рождество никогда не случается ничего плохого. «Лгунья! Кейт бросил тебя в канун Рождества».

– О'кей, о'кей, – пробормотала она. – Но это Рождество будет другим, оно оправдает твои надежды. Поверь. Санта-Клаус спустится по дымоходу после полуночи и принесет тебе счастье.

Мо опять взглянула на приборную доску. Бензина осталось полбака. Она выключила печку. Печки съедают много горючего. Зачем она надела сапоги от Феррагамо? Вырядилась, называется. Черт возьми, надо было надеть резиновые, a также теплый лыжный костюм и шерстяную шапку, но она оставила все у матери, когда каталась на лыжах в последний раз.

Мо снова попробовала включить радио, но оно трещало еще сильнее. Дворники уже не справлялись со своей задачей. Ей нужно остановиться и почистить ветровое стекло, иначе она попадет в аварию. Мо повернула руль вправо, нажала на кнопку аварийного сигнала, съехала на обочину. Автомобили объезжали ее слева. Мо вышла из машины. Капюшон дубленки откинулся, открыв ее голову и лицо порывам ветра.

Она взяла скребок и стала соскребать снег со стекол, но сумела очистить лишь малюсенькую полоску. Господи, что ей делать? Съехать с этой проклятой дороги и поискать какого-нибудь убежища? На трассе всегда бывает автозаправочная станция или мотель. Но как она узнает, когда будет съезд? Вот в чем проблема.

Mo села в джип. Ее кожаные перчатки намокли; она стащила их и швырнула на заднее сиденье. Ей бы сейчас лыжные рукавицы и чашку горячего чая!

Мо проехала еще сорок минут, время от времени останавливаясь, чтобы очистить ветровое стекло. Битва была проиграна. Снег валил все сильнее, ветер был острым как бритва. Это была не просто метель, а настоящий буран. Люди погибают в буран. Какой-то сумасшедший однажды сделал фильм о том, как пассажиры самолета, совершившего вынужденную посадку в буран, превратились в людоедов. Ее опять охватила паника. Что с ней будет? Неужели у нее кончится бензин и она замерзнет? Кто ее отыщет? Когда? В Рождество? А что будет с ее родителями, если с ней случится беда?

Вдруг Мо поняла, что впереди нет огней. Она так старалась соблюдать дистанцию, что не заметила, как отстала. Она нажала на газ, отчаянно надеясь догнать машины. Ради всего святого, неужели она сбилась с дороги? Может быть, она переехала мост Делавэр и была на другой стороне реки? Она не знала. Мо снова включила радио. Теперь из динамика доносилось радостное тарахтенье. Она быстро выключила приемник. Бросив взгляд в зеркало, она не увидела огней и сзади. Там не было ничего, кроме снежного вихря. Мо застонала. Нужно остановиться, выйти из машины и посмотреть, что можно сделать.

Прежде чем вылезти из джипа, она расстегнула одну из сумок, стоявших на сиденье, достала из нее футболку и обмотала ею голову. Может быть, капюшон будет лучше держаться? Мо нащупала пару теплых носков и натянула их на руки – они были не хуже перчаток. Черт возьми, некуда деть большой палец. Достав из кошелька маникюрные ножницы, она сделала дырки для больших пальцев и теперь могла крепко держать руль. «Выйди наружу, – приказала она себе, – посмотри, что можно предпринять. Почисти стекла, зажги аварийный сигнал. Придумай что-нибудь!»

А снег все шел и шел; сугробы доходили Мо уже до колен. Если она попробует пойти пешком, ее ноги через минуту замерзнут. О Господи! Ее не найдут здесь до оттепели. Где она находилась? В поле? Единственное, в чем она не сомневалась, – это то, что поблизости нет дороги.

– Я ненавижу тебя, Кейт Митчелл. Действительно ненавижу тебя. Это все твоя вина. Нет, – прорыдала она, – я сама виновата, что такая дура. Если бы ты любил меня, то подождал бы. Моя мать сказала бы тебе, что я задержалась из-за бурана. Ты мог бы побыть у моих родителей или поехать к своей матери. Если бы ты любил меня… А теперь я сижу здесь, потому что… я хотела верить, что ты любишь меня. Так, как люблю тебя я. Рождественские чудеса, будь они прокляты!

Мо включила двигатель, проехала несколько метров. «Как можно, – подумала она, вытирая пот со лба, – замерзать и при этом обливаться потом?» Ей еще никогда не было так страшно. Если бы только она знала, где находится! Что, если она въедет в пруд или болото? При этой мысли она задрожала. «Может быть, все же лучше вылезти из машины и пойти пешком? Умею я попадать в неприятности. Глупо, глупо, глупо». А что, если снег на самом деле не такой глубокий, как ей показалось, что, если намело только в некоторых местах? Джип застучал, дернулся и остановился. Похолодев от ужаса, Мо повернула ключ зажигания. Бензин в баке еще был, но мотор отказывался заводиться. Она выключила обогреватель и дворники, затем попробовала завести еще раз, но… с тем же результатом. Значит, надо идти пешком.

Мо открыла багажник, окоченевшими пальцами расстегнула молнии на сумках и вытащила оттуда тонкие, блестящие свитера. Вряд ли они согреют, но хотя бы что-то. Скинув дубленку, она натянула на себя несколько свитеров. Потом опять надела дубленку. На руки – еще две пары носков. Это было все же лучше, чем ничего. В любом случае у нее не было выбора. Ключи от машины – в карман, а сумочку – на шею. «Все. Двинулись. Будем надеяться на лучшее».

Ветер был острее, чем нож мясника. Восемь шагов по глубокому снегу – и силы оставили ее. Шелковый шарф, который она обвязала вокруг рта, примерз к лицу, брови и ресницы заиндевели. Ей хотелось закрыть глаза и уснуть. «Я, наверное, похожа на эскимоса», – подумала Мо и истерически хохотнула. Вдруг она провалилась в глубокий сугроб. Мо поползла вперед. Подняться на ноги оказалось так же трудно, как взобраться на Эверест. Она ползла, пока руки не окоченели, потом попыталась встать. Пройдя несколько шагов, она снова поползла, снова заставила себя встать. Ей было так холодно, словно все тепло ушло из ее тела. Одежда замерзла. Снег слепил глаза. «Двигайся, Морган, ты сможешь, ты всегда была сильной. Все будет хорошо». Собрав последние силы, девушка поднялась и проковыляла несколько метров, но потом снова упала. Встать она уже не смогла. Перед ее мысленным взором проплыли родители, стоящие у закрытого гроба, комната, наполненная сиренью, и Кейт с цветами в руке. «Двигайся! – кричал ее замерзающий мозг. – Не лежи! Иди, иди, иди…» – Помогите – еле слышно прошептала она, стараясь подняться на четвереньки.

Снег и ветер хлестали ее по лицу. Она подняла голову и вдруг почувствовала, как что-то теплое коснулось ее щеки. «Господи, Ты пришел взять меня к себе?» Она заплакала.

– Гав!

Собака! Лучший друг человека. Ее лучший друг теперь.

– Ты не лучше Бога, – выдохнула Мо, – но ты пришла очень вовремя. Мне нужна помощь. Ты можешь привести помощь?

Она протянула руку к собаке, но та отпрянула, тихо зарычав, и исчезла так же внезапно, как появилась. Мо застонала от отчаяния. Она должна идти вперед. Собака могла жить где-то поблизости. Может быть, свет, который она видела раньше, горел в доме, где жила собака? Она опять поползла вперед.

– Гав, гав, гав!

– Ты вернулась! – Мо почувствовала, что собака тычется ей в лицо носом. У нее в пасти что-то было. Она положила это на снег, потом подняла и попыталась сунуть ей. Что это? Собака зарычала, потом сунула что-то в руку Мо. Лента. И в этот момент Мо поняла. Она обвязала лентой запястье и поползла на четвереньках за псом.

Прошло много времени – она не знала, сколько. Один, два, три раза собака останавливалась, давая ей передохнуть. Когда Мо показалось, что она уже не сможет подняться, собака слегка хватила ее за нос. И девушка поползла дальше.

И затем она увидела освещенные окна. Ей показалось, что в доме стоит рождественская елка. Четвероногий проводник лаял. Мо поползла за ним, благодаря Бога за то, что, наконец, добралась до какого-то жилья.

Собачья дверь. Большая собачья дверь. Пес вошел и залаял. Может быть, дома никого нет? Он явно приглашал Мо следовать за ним. Она вползла внутрь. В нее ударило жаром от огромного пылающего камина. Ничто в мире никогда не было так прекрасно! Она ощутила покалывание во всем теле. Подкатившись поближе к огню, она вдыхала запах сосны и чего-то еще, похожего на корицу. Бегая вокруг девушки, собака неистово лаяла. Она чего-то хотела, но Мо не понимала чего. Уголком глаза она увидела большое желтое полотенце, но не могла дотянуться до него.

– Дай его сюда, – хрипло сказала она.

Пес принес полотенце.

– Счастливого Рождества, – произнес кто-то. – Извините, что меня здесь не было, когда вы вошли, я одевался в другой комнате. Я думал, Мерфи лает на какого-то зверя. Вы всегда так входите? Учтите, я не жалуюсь. На самом деле я в восторге от того, что кто-то приполз разделить со мной канун Рождества. Извините, что не могу вам помочь, но мне кажется, вам надо встать. Мерфи покажет вам дорогу в спальню и ванную комнату. Там найдете теплый халат. Я приготовлю поесть. Вам нужно двигаться, чтобы восстановить кровообращение. Отморожения, знаете ли, могут быть опасны.

– Я сбилась с дороги, а ваша собака нашла меня, – прошептала Мо.

– Я так и подумал, – раздался короткий смешок.

– У вас приятный голос, – сонно произнесла Мо. – Я очень хочу спать. Можно, я посплю прямо здесь, перед печкой?

– Нет, вам нужно снять мокрую одежду. А ну-ка быстро раздевайтесь! – Голос был резким, требовательным.

Мо приоткрыла глаза.

– Слушаюсь, сэр, – сказала она с издевкой. – Вы не очень-то гостеприимны. Могли бы помочь мне. Я ведь могу и умереть. Прямо здесь, на полу. Как это будет выглядеть?

Она попыталась сесть. И тут Мо увидела инвалидную коляску.

– Извините… я… я никогда не отличалась тактом. Я очень ценю вашу помощь, и вы правы, мне надо вылезти из этой мокрой одежды. Я смогу раздеться сама. И я бы была вам очень благодарна за горячую еду, если это, конечно, не слишком сложно… Я могу и сама приготовить, если вы…

– Я всегда все делаю сам. Я готовлю настоящую еду, не какой-нибудь полуфабрикат. И Мерфи тоже пора ужинать, – говорил он сухо.

– Пора ужинать? Который час?

– Четвертый. Мерфи ест рано. Не знаю почему. Ему так хочется.

Мо встала.

– Извините, что не принесла ничего. Очень невежливо появляться вот так, без подарка. Мама учила меня не приходить в гости с пустыми руками, но так получилось…

– Вперед!

Мерфи вбежал в коридор. Мо, шатаясь и держась за стенку, добралась до ванной. Это была уютная комната в бело-голубых тонах. В ней было замечательно тепло. Душ – явно для инвалида – со специальным сиденьем и перекладинами. Она разделась. Включила душ. Горячая вода. Какое блаженство! Ничто в мире не казалось ей столь желанным. Мо встала под душ. Какое блаженство чувствовать тепло! Мыло «Айвори» приятно пахло, шампунь в черной бутылке обладал каким-то мужским запахом. Не важно. Она намылила свои черные локоны и смыла пену горячей водой. Волосы сделались шелковистыми.

Мо вышла из ванной и рассмеялась бы, если бы не была такой уставшей: Мерфи держал полотенце. Большое желтое полотенце, такое же, какое она видела на кухне. Пес подошел к шкафу, открыл его лапой и стал выбирать для нее полотенце поменьше, очевидно, для волос.

– Ты умная собака, жизнь мне спасла. Держу пари, ты золотой ретривер. Если бы мои волосы были наполовину такими же шелковистыми, как твоя шерсть. Я пришлю тебе дюжину стейков, когда вернусь домой. А ну давай посмотрим: твой хозяин сказал, что у него есть халат. А вот и он. Я так и думала, что он окажется темно-зеленым.

Мо накинула халат. Он пах так же, как и шампунь. Хозяин спросил, что ей нужно из одежды. Мо попросила спортивные штаны. Они натягивались чуть ли не до подбородка. Но девушке было все равно, самое главное – тепло.

Мо оглядела спальню. Его спальню. Господи, она даже не знала его имени, но зато знала кличку собаки. Как странно. Ей хотелось что-нибудь сделать. Она увидела телефон. Скорее всего, связь прервана. Так и оказалось. Мо села у огня и поманила собаку.

– Я хотела бы, чтобы ты был моим. Правда, хотела бы. Спасибо, что спас меня. Сделай еще одно одолжение – найди мне рождественскую красную ленту. Я буду вспоминать о тебе, глядя на нее. Не сейчас, а в следующий раз, когда выйдешь на улицу. Ты сделаешь это для… – Спустя мгновение Мо уже сладко спала, обняв подушку.

Мерфи некоторое время сидел, глядя на спящую девушку. Несколько раз он обошел вокруг, обнюхивая ее. Убедившись, что все в порядке, он стянул с кровати плед и потащил его к гостье. Пес тянул, подтыкал и дергал до тех пор, пока не укутал ее. Закончив, он побежал вниз, через гостиную, мимо хозяина, на кухню и выскочил наружу. Через десять минут он вернулся с красной лентой.

– Вот она где! Дай ее сюда, Мерфи, мы повесим ее на елку.

Собака села, зарычала, отступила на несколько шагов, но ленту из зубов не выпустила. Потом она помчалась в спальню. Хозяин на каталке – за ней. Пес положил ленту на плед возле лица Мо, а потом осторожно снял маленькое желтое полотенце с ее мокрых волос, ткнулся мордой в ее рассыпавшиеся темные локоны и осторожно наступил на них лапой.

– Понимаю, – печально заметил Маркус Бишоп, – она немножко похожа на Марси с этими темными волосами. А теперь, когда ты все устроил как надо, я думаю, пора бы и поужинать. Она попросила тебя принести ленту, да? Хороший мальчик Мерфи. А теперь давай дадим нашей гостье поспать. Может быть, она проснется вовремя и споет с нами рождественские гимны. Ты молодец, Мерфи, правда, молодец! Марси бы гордилась тобой. Я тоже горжусь тобой, но, черт возьми, у меня такое чувство, словно эта девушка захочет отнять тебя у меня. У Маркуса защипало в глазах, когда Мерфи лизнул спящую в щеку. Он мог поклясться, что громадный пес тоже плакал.

Вернувшись на кухню, Маркус положил одежду Мо на сушилку, достал из банки собачий корм и бросил в миску Мерфи. Собака посмотрела и отошла.

– Я понимаю, ты скучаешь. Сегодня наше первое Рождество без Марси. Но мы все преодолеем, я поправлюсь. Только ты должен мне помочь. Пес лег, положил голову на лапы и слабо завилял хвостом. Маркус понимал, что собака тоскует.

Это произошло ровно год назад. Они попали в аварию. Он и Марси, его сестра-близнец. Марси тогда вела машину. На нем был ремень безопасности, на ней – нет. Бригада спасателей четыре часа вытаскивала его из машины. Он перенес шесть операций, и на горизонте маячила еще одна. Ортопеды уверяли, что на этот раз он сможет ходить.

Маленький коттедж принадлежал Марси. Она перебралась сюда после того, как ее муж умер от лейкемии. Маркус был ее единственным другом все эти годы. Он помогал ей, как мог, но она замкнулась в себе. Она рисовала, вела колонку по искусству в «Филадельфия демократ», подолгу гуляла и смотрела телевизор. Сказать, что она отошла от жизни и людей, значило ничего не сказать. После ее гибели было проще приспособить для его нужд этот коттедж, чем главный дом. Площадка для съезда и большая ванная комната – все, что ему требовалось. Мерфи тоже чувствовал себя лучше здесь.

Мерфи принадлежал им обоим, но он больше любил Марси, у которой всегда были для него кусочки лакрицы. Маркус и Мерфи вместе горевали по Марси и каждую неделю носили на ее могилу цветы. При этом Маркус всегда держал в кармане лакомство. Но пес обычно не дотрагивался до него. Так сильно тосковал. Хорошо, что на Рождество они будут не одни. Это время чудес, как утверждает Евангелие. То, что Мерфи нашел в снегу эту девушку, – настоящее чудо. Он даже не знал ее имени. Но ничего, у него еще будет время узнать.

Маркус заглянул в духовку проверить индейку. Может быть, ему следовало бы поберечь индейку до завтра, когда незнакомка сможет сесть за стол?

Он взглянул на рождественскую елку в центре комнаты и подумал, что до этого вряд ли кто-нибудь ставил ее здесь. Но это было единственное место, куда он мог дотянуться, чтобы повесить лампочки. Конечно, Маркус мог бы попросить кого-нибудь из соседей приготовить ему рождественский ужин, но он хотел делать все сам, приучиться заботиться о себе без посторонней помощи, на случай если следующая операция окажется безрезультатной. Он гордился тем, что считал себя реалистом. Иначе он бы сидел в своем инвалидном кресле и сосал большой палец, уставясь в «ящик для идиотов». Жизнь – слишком драгоценная штука, чтобы терять хотя бы минуту.

Маркус украсил елку, подвесил лампочки и присвистнул, довольный своим творением. Его глаза увлажнились, когда он посмотрел на игрушки, принадлежащие Марси и Джону. Он хотел детей. Хотел любви, музыки, солнечного света и смеха. Возможно ли это еще для него? Черт возьми, ему хотелось жениться и иметь детей, они звали бы его папочкой. «Папочка, помоги мне, папочка, почини это…» И чтобы на кухне стояла хорошенькая жена и улыбалась ему. Марси говорила, что он зануда, и ни одна девушка не выйдет за него замуж. Она говорила, что ему надо быть более открытым, почаще улыбаться. «Перестать относиться к себе слишком серьезно». Кто сказал, что он должен стать лучшим инженером, чем отец? Отец любил свою работу, но относился к ней легко и поэтому, когда Маркус выучился на инженера, спокойно передал управление семейным предприятием в руки сына. Черт, он должен был отправиться в Кувейт после войны в Персидском заливе. Это было престижно. Но сейчас это не имело значения.

Маркус подъехал к дверям спальни и стал смотреть на спящую девушку. Почему-то его влекло к ней. Он погладил пса.

– Пойди проверь, Мерф, дышит ли она. Надеюсь, с ней все в порядке, но все-таки проверь. Хорошо, что камин на газе – наша гостья не замерзнет, если даже проспит до утра.

Ретривер обежал вокруг спящей девушки, подтыкая одеяло. Как и раньше, он обнюхал ее темные волосы, лизнул в щеку, ткнулся носом в красную ленту. Хозяин позвал его, и они спустились в гостиную к праздничной елке. Было только шесть часов. Маркус сделал два больших сандвича с ветчиной, разрезал один на четыре аккуратных квадратика и положил на две тарелки вместе с маринованными огурцами и картофельными чипсами. Потом налил пива себе и содовой воды Мерфи. Поставив тарелку на складной поднос, прикрепленный к его креслу, он въехал в комнату, поднял себя из кресла и перебросил на кушетку. Включил телевизор. Он переключал каналы, пока не добрался до сводки погоды.

– Обрати внимание, Мерф, вот от чего ты спас нашу гостью. Они называют это бураном. Черт возьми, я мог предсказать его еще в десять часов утра. Ты знаешь, чего я никогда не мог понять, Мерф? Как Санта-Клаус может спуститься по дымоходу при горящем камине. Ведь в канун Рождества во всех домах зажжены камины. Ты думаешь, я единственный, кто задавал этот вопрос? Он продолжал разговаривать с собакой, время от времени бросая ей картофельные чипсы. Уже год Мерфи был его единственным собеседником, за исключением врачей. Бизнес от его имени вели способные люди, и в этом отношении ему более чем везло.

– Ты слышал, Мерфи? Четырнадцать дюймов снега. Мы отрезаны, до нас не доберутся даже из главного дома. Наша гостья, вероятно, пробудет у нас несколько дней. Ну что ж, будет повеселее.

Маркус широко улыбнулся, сам не зная чему. В конце концов, он задремал, и Мерфи тоже.

Мо открыла глаза. Мгновенно вспомнила, где она и что с ней случилось. Пытаясь распрямить затекшие конечности, она закусила губу, чтобы не закричать от боли. Горячий душ, четыре-пять таблеток аспирина и какая-нибудь мазь смогут, вероятно, помочь. Она закрыла глаза и поблагодарила Бога за то, что жива. И даже неплохо себя чувствует.

Где ее хозяин? Где спаситель? Наверное, придется вставать. Мо оглядела комнату. Было похоже, что здесь жила женщина: голубые шторы, бледно-голубой ковер и атласная обивка кресел. В комнате чувствовался слабый запах пудры – еле уловимый запах, как будто хозяйка давно уехала. Встроенный шкаф занимал целую стену. Наверное, запах шел оттуда. В шкафах подолгу сохраняются запахи. Плед украшали бело-розовые цветы. Разве мужчины спят под такими пледами? И пользуются желтыми полотенцами? Ее хозяину больше подходят зеленые, коричневые и бежевые тона. Мо взглянула на часы.

Было три пятнадцать. Господи, как долго она спала! Ее родители, должно быть, сходят с ума. Где Кейт? Ей хотелось думать, что он ищет ее с полицией. Но нет, Кейт не любил холода, он только притворялся, что ему нравится кататься на лыжах, потому что это было модно.

Мо встала и прошлась по комнате… Откуда все-таки запах пудры? Половину шкафа занимала женская одежда. Значит, существовала миссис Хозяйка. На туалетном столике, рядом с креслом, стояла фотография хорошенькой темноволосой женщины и хозяина. Оба улыбались, мужчина обнимал женщину за плечи. Они смотрели прямо в камеру. Красивая пара. У нее не было ни одной фотографии вместе с Кейтом; она почувствовала себя обманутой. Мо раздвинула шторы и ахнула. В жизни не видела столько снега! Конечно, ее джип погребен под снегом. Сможет ли она когда-нибудь найти свою машину? Может быть, собака знает, где она. Мо снова пошла в душ. Время от времени она поворачивала кран и делала воду погорячее. Она двигалась, покачивалась и пританцовывала под ласковой струей, гладящей ее измученное тело. Девушка опять надела те же штаны. Подвернула рукава длинного халата. Ей было тепло, а это самое главное. Ее руки потрескались. Нужен был какой-нибудь крем. Были ли у ее хозяина в ванной подобные вещи? Мо заглянула под раковину. В двух коробках из-под обуви она нашла дорогую косметику, модные духи. Миссис Хозяйка, должно быть, уехала в спешке. Обычно женщины не бросают столь превосходной косметики. Теперь Мо была готова предстать перед хозяином. К тому же она страшно проголодалась.

Он готовил на кухне. Стол был накрыт на двоих, еще одна тарелка стояла на полу. В центре стола красовалась большая индейка.

– Помочь вам? – спросила Мо охрипшим голосом. Он повернулся вместе с креслом и посмотрел на нее:

– Садитесь. Я уже почти все приготовил. Я – Маркус Бишоп. Счастливого Рождества.

– А я – Морган Эймс. Счастливого Рождества вам и Мерфи. Не знаю, как вас и благодарить за то, что приютили меня. На улице столько снега! Я никогда такого не видела. Даже в Колорадо. Как хорошо вы умеете накрывать стол! Все выглядит так красиво и пахнет чудесно. Уверена, что и вкус превосходный, – болтала она.

Ему явно была приятна ее похвала.

– Я стараюсь. Обычно я просто разогреваю себе что-нибудь на плите. Сегодня я впервые попробовал что-то приготовить. Ничего не гарантирую. Хотите сказать какую-нибудь любезность?

Конечно, она хотела. Ей за многое надо было быть благодарной. Она наклонила голову. Улыбка тронула губы Бишопа. Подбежал Мерфи, ткнулся в ноги Маркусу, будто хотел сказать: «Давайте же есть».

Мо покраснела.

– Извините, я доставила вам столько беспокойства. Видите ли, я обещала… я сказала…

– Вы заключили договор с Богом, – сказал Маркус.

– Откуда вы знаете? – «А он, оказывается, очень красив. Не то, что на фотографии».

– Когда рядом никого нет, чтобы помочь нам, мы все зависим от Всевышнего. В большинстве случаев мы забываем о Нем. Трудно выполнять все обещания, которые мы даем Ему в минуту отчаяния.

– Я никогда раньше не делала этого. Даже когда мне было плохо, я не обращалась к Нему. Но в этот раз я смотрела в глаза смерти. Вы думаете, что я поступила плохо?

– Совсем нет. Это естественно. Жизнь драгоценна. Никто не хочет терять ее.

Мо взглянула на своего хозяина. Он опустил голову, но она успела уловить в его глазах боль. Возможно, миссис Бишоп… ушла в мир иной. Она поспешила переменить тему:

– Где мы находимся, мистер Бишоп? Это город или сельская местность? Я видела только один дом на холме, когда выглянула из окна.

– Это окраина Черри-Хилла.

Мо с аппетитом принялась за индейку.

– Необыкновенно вкусно! Я и представить себе не могла, что заехала так далеко. Абсолютно ничего не было видно. Я даже не знала, переехала ли я по мосту через реку Делавэр. Я следовала за машинами, идущими впереди, и вдруг все огни исчезли, и я оказалась одна. И конечно же, по закону подлости мотор заглох.

– Куда вы ехали и откуда?

– Я живу в Делавэре, а мои родители – в Вуд-Бридже, в штате Нью-Джерси. Я ехала домой на Рождество. Мама позвонила мне и сказала, что идет сильный снег, но поскольку у меня был джип, я была уверена, что доеду. В какой-то момент я чуть было не повернула назад. Напрасно не последовала своей интуиции. Возможно, это вторая самая большая глупость в моей жизни. Я еще раз хочу поблагодарить вас и Мерфи. Если бы не он, я бы умерла там. И все из-за того, что мне очень нужно было быть дома. Кстати, телефон у вас не работает. Когда, вы думаете, его подключат?

– Через день или два. Час назад снегопад прекратился. Я слышал по радио, что вышли все аварийные бригады. Сначала они восстановят электроэнергию и связь. Мне повезло в том смысле, что у меня есть газовый обогреватель и генератор. Когда живешь за городом, такие вещи необходимы.

– Вы думаете, в большом доме на холме телефон тоже не работает?

– Если мой не работает, то их тоже, – спокойно сказал Маркус. – Вы знаете, сейчас ведь Рождество.

– Знаю. – Мо задумалась.

– Ешьте, – произнес Маркус тем же повелительным тоном, что и накануне.

– Моя мама всегда кладет алтей в картофель. Попробуйте как-нибудь. Она также добавляет семена кунжута в цветную капусту. Это придает совершенно другой вкус. – Она положила себе еще кусочек индейки.

– Мне нравится и так, но я запомню и как-нибудь попробую.

– Нет, вы не станете пробовать. Я вижу. Вы производите впечатление человека, который все делает по-своему. Это совсем неплохо, так что не пытайтесь потакать мне. Просто я люблю алтей в пюре и семена кунжута в цветной капусте.

– Но вы меня совсем не знаете! Почему вы так думаете?

– Это чувствуется. Вы привыкли к тому, что все делается по-вашему. Вчера вы приказали мне сбросить мокрую одежду и принять душ, а только что приказали мне есть.

– Это для вашей же пользы. Вы ведь своевольны, не так ли?

– Ага. Должна заметить вам, что ваши штаны кусачие. Вам надо прополоскать их в смягчителе для тканей.

Маркус стукнул кулаком по столу.

– Ну нет, – прорычал он, – смягчитель делает что-то с волокнами, и когда вы потеете, материя перестает впитывать влагу.

– Я знаю, просто это сделает их не такими кусачими. Если вы хотите лезть на гору… Извините, я иногда слишком много болтаю. Что у нас на десерт? Кофе есть? Можно мне его приготовить, или вам больше нравится, если я просто сижу и ем?

– Вы – моя гостья. Сидите и ешьте. У нас сливовый пудинг и, конечно, кофе. Как вам рождественский обед?

Мерфи завилял хвостом, подошел к Мо и уселся у ее ног.

– Это обед, для которого овощи покупают замороженными, сладкую картошку в коробках, а индейку в целлофановом пакете. Я заранее знаю, что сливовый пудинг тоже куплен замороженным. Но уверена, что десерт будет таким же вкусным, как и весь обед. В самом деле, я не припомню, чтобы еда когда-нибудь казалась мне такой вкусной. Большинство мужчин вообще не умеют готовить. По крайней мере, те, которых я знаю. – Она опять разболталась. – Вы можете звать меня Мо. Все меня зовут так, даже папа.

– Не будьте чересчур ласковы с моей собакой, – сказал Маркус, вываливая на тарелку сливовый пудинг.

– Мне кажется, ваша собака со мной тоже ласкова, мистер Бишоп. Вам следует положить этот пудинг в десертную вазочку. Смотрите, кусочек упал на пол.

Я подниму.

Но Маркус произнес командным тоном:

– Сидите!

Мо опустилась на стул. Ее глаза вспыхнули.

– Я не собака, мистер Бишоп. Я просто хотела помочь. Простите, если мое предложение обидело вас. – Она поняла, что если немедленно не встанет из-за стола, то расплачется. Что с ней происходит?

– Это я должен извиниться. Я научился делать все сам. Сначала у меня все падало, тогда я просто мыл пол. С помощью швабры, конечно. Вы правы насчет замороженных продуктов. Последнее время у меня было мало гостей, на которых надо было бы произвести впечатление. И вы можете называть меня Маркус.

– Вы старались произвести на меня впечатление? Как мило с вашей стороны, Маркус. Я принимаю ваши извинения и, пожалуйста, примите мои. Давайте представим, что я приехала к вам, чтобы поздравить вас с Рождеством, и задержалась из-за метели. А вы, как любезный хозяин, с радостью меня встретили. Видите, я считаю вас хорошим человеком и хочу, чтобы вы поверили, что я тоже хороший человек. Вашей собаке я понравилась, а это кое-что значит.

Маркус хмыкнул:

– Хорошо сказано.

Мо подперла щеку рукой.

– Это очаровательный домик. Держу пари, что у вас тут целый день солнце. Солнце – это хорошо. Когда светит солнце, чувствуешь себя лучше. Вы согласны? А цветы у вас растут?

– Да, вы бы видели, как распускаются тюльпаны весной. В прошлом году я подолгу копался в саду после несчастного случая. Не хотел заходить в дом, противно было сидеть в четырех стенах. Я приделывал инструменты к длинным палкам и работал. В апреле и мае сад переливается всеми цветами радуги. Если будете проезжать мимо в это время, остановитесь и посмотрите сами.

– С удовольствием. Я боюсь спрашивать, но скажите, вас не обидит, если я уберу и помою посуду?

– Вовсе нет. Терпеть не могу мыть посуду. Чаще всего я ем из бумажных тарелок. Мерфи тоже.

Мо рассмеялась. Мерфи застучал хвостом по полу.

Мо налила в раковину горячую воду, добавила жидкого мыла. Маркус подал ей тарелки. Через двадцать минут вся посуда была вымыта.

– Как насчет того, чтобы что-нибудь выпить? У меня есть отличное вино. Рождество вот-вот кончится.

– Вино так вино, – согласилась Мо.

– Что это вы вдруг стали со всем соглашаться? – Маркус подмигнул ей. – Чем вы занимаетесь, Морган Эймс?

– Я – архитектор, проектирую торговые центры – большие, маленькие, магазинчики. Я мечтаю проектировать мосты. Я никогда не пробовала, но мне почему-то очень хочется. Я сейчас работаю в фирме, но думаю на следующий год открыть собственное дело. Это, конечно, смелая идея, но если я собираюсь когда-нибудь начать, то лучше больше не откладывать. А вы работаете дома или в офисе?

– Дома. Большую часть времени. В офисе появляюсь редко. У меня есть несколько сотрудников… Я их называю моими ногами. В общем, дела идут хорошо.

– Послушайте, Маркус, где вы вчера спали? До меня только сейчас дошло, что у вас одна спальня.

– Я спал здесь, на кушетке. Она широкая и глубокая, так что мне было очень даже удобно. А что вы думаете о моей елке? – спросил он гордо.

– Вы ее очень красиво нарядили. А запах просто опьяняющий. Я всегда любила Рождество, с самого детства. Мама говорила, что в канун Рождества я всегда заболевала, не могла дождаться Санта-Клауса.

Мо встала под елкой и представила себе, что она стоит дома и ждет, когда Кейт наденет ей на палец кольцо. Ей так сильно этого хотелось, что на глазах выступили слезы. Она быстро смахнула их и притворилась, что это дым щиплет глаза, но вспомнила, что камин работает на газе.

– Я тоже больше всех праздников любил Рождество. Я всегда боялся, что Санта-Клаус пропустит наш дымоход или у него сломаются сани. Я так хорошо себя вел весь декабрь, что отец называл меня святым. Что с вами? Что-то случилось? У вас такой вид, словно вы потеряли близкого человека. Если хотите мне что-нибудь рассказать, я готов вас выслушать.

Хотела ли Мо рассказать? Она оглядела комнату, взглянула на человека в инвалидном кресле и собаку у его ног. Почему бы не поговорить с этим человеком, ведь она никогда больше его не увидит? Может быть, он даст ей какой-нибудь совет. Мо кивнула и протянула свой бокал.

Только закончив свое печальное повествование, она поняла, что все еще стоит возле елки. Она тяжело опустилась на стул, сознавая, что перепила. Ей хотелось снова заплакать, но тут она увидела беспомощный взгляд Маркуса.

– Все мы делаем большие глупости, по крайней мере, раз в жизни. Кажется, пришел мой черед. – Мо снова протянула бокал.

Маркус откупорил еще одну бутылку. Мо заметила, что его движения замедленны. Возможно, он не привык так много пить.

– Не думаю, что из меня получится хороший пьяница. Я никогда в жизни так много не пила.

– Я тоже. – Вино выплеснулось из бокала. Мерфи слизал его.

– Я не хочу, чтобы меня рвало. Кейт пил слишком много, и его иногда рвало. Меня тошнило от одного его вида. Печально, не так ли?

– Я всегда терпеть не мог людей, которые не умеют пить, – сказал Маркус.

– Вы это так смешно произнесли, – почти пропела Мо.

– А вы произнесли это так, словно собираетесь запеть. Вы и в самом деле собираетесь? Надеюсь, вам медведь на ухо не наступил. – Он лукаво взглянул на нее.

– Ну и что, если и наступил? Ведь когда поешь, поет душа. Тем более, вы собирались петь рождественские гимны для Мерфи. Вот и споем вместе.

– Похоже. – Маркус опустил ступеньку на кресле и пересел на стул возле елки. – Давайте просто посидим вместе под деревом. Сидеть не хуже, чем стоять… по-моему. Пойди сюда, Мерфи, будешь с нами.

– Сидеть хорошо. – Мо икнула.

Маркус похлопал ее по спине и обнял за плечи. Мерфи с радостным лаем прыгнул хозяину на колени.

– Скажите, что конкретно у вас не в порядке? Или с моей стороны невежливо спрашивать? – Она отхлебнула прямо из бутылки.

– Смотря что вы хотите спросить. Я не понял. Спросите еще раз.

– А?

– О чем вы спрашивали?

– О чем… о чем… все ваши части работают?

– Нет, вы говорили что-то другое. Зачем вам знать, все ли… мои части работают? Я вас что, привлекаю? Или вы хотите украсть мою собаку? Заведите себе свою, черт возьми. А все мои части работают превосходно.

– Ну не злитесь, не злитесь. Когда вы в последний раз пользовались ими? Я хочу сказать… откуда вы знаете, что они работают?

– Я знаю! Вы что, хотите воспользоваться мной? Я могу разрешить, а могу и не разрешить.

– Вы пьяны.

– Да, но это вы меня напоили. Вы и сами не трезвее.

– Естественно. Вы ведь все время мне подливаете. Но знаете, мне все равно. А вам, Маркус?

– Мне нет. А что вы собираетесь делать с этим типом, который ждет вас? Рождество уже почти прошло. Неужели вы думаете, что он так и сидит под елкой?

Мо покачала головой и заплакала. Мерфи вилял хвостом и слизывал ее слезы.

– Не плачьте. Этот сопляк не стоит вашего мизинца. Мерфи бы он не понравился. Собаки хорошо чувствуют людей.

– Кейт не любит собак.

– Я так и знал. Больше и говорить не о чем! – Это прозвучало так драматично, что Мо захихикала. Это было мало похоже на поцелуй, потому что она хихикала, Мерфи совал свою морду, а Маркус неловко коснулся губами ее щеки.

– Очень мило, – хмыкнула Мо.

– Мило! Мило! – взревел Маркус в притворном гневе.

– Ну, приятно.

– «Приятно» звучит лучше, чем «мило». Мне никто раньше этого не говорил.

– А сколько раз было «раньше»?

– Не ваше дело.

– Действительно, это не мое дело. Давайте споем. «Бубенчики», например. Вряд ли мы сейчас вспомним что-нибудь получше. Сколько осталось до конца Рождества?

Маркус взглянул на часы.

– Несколько часов. – Он поцеловал ее снова, на этот раз не так неуклюже. Мерфи тоже принимал участие, облизав их обоих.

– Мне понравилось.

– Конечно, понравилось. Вы очень хорошенькая, Мо. Ужасное имя для девушки. Но Морган мне нравится. Я буду звать вас Морган.

– Мой папа хотел мальчика. А родилась я. Очень печально. Сколько раз я повторила эти слова за последние несколько часов? Много. – Она вскинула голову и запела: – «Бубенцы, бубенцы…»

Маркус стал фальшиво подтягивать. Они обнялись, смеясь как сумасшедшие.

– Расскажите мне о себе. У вас есть еще вино?

– На кухне. Там справа полка.

Мо с трудом поднялась на ноги, проковыляла на кухню, откупорила бутылку и принесла в гостиную.

– Из закуски осталась только индейка.

– Люблю предусмотрительных женщин.

Маркус принялся есть, внимательно глядя на сидящую рядом девушку. Он нисколько не опьянел, но немного притворялся. Зачем? Она была хорошенькой и милой. И он ей тоже нравился, он это чувствовал. Инвалидное кресло не отпугивало ее, как других женщин.

Она, правда, была немного взбалмошной и своевольной. Но поделилась с ним, совершенно чужим человеком, своими горестями. И Мерфи она нравилась. Да и ему тоже – он даже уступил ей свою комнату. А теперь она сидит и ждет, когда он начнет рассказывать о себе. Что ей рассказать? О чем умолчать? Почему он не мог быть таким же открытым, как она?

– Мне тридцать пять лет, – начал он. – Я владелец и управляющий семейной инженерной фирмой. У меня надежный заработок и в перспективе хорошая пенсия. Этот маленький дом – моя собственность. Люблю собак и лошадей. И кошек. Я почти привык к этому креслу. Я вполне самостоятельный. К людям старше меня отношусь с уважением. В детстве был бойскаутом и получил множество наград. Как-нибудь покажу. Раньше я катался на лыжах. Я хожу в церковь, правда, не часто. У меня нет ни… сестер, ни братьев. Я стараюсь не загадывать намного вперед и не слишком часто думать о прошлом. Это не значит, что я не строю планов на будущее, но в моем положении один день – уже большой срок. Вот и все.

– Ну что ж, ваша жизнь кажется не такой уж плохой. Я уверена, что у вас все будет хорошо. Нам приходится мириться с некоторыми вещами… Кресло… Это еще не конец света. Вам неприятен этот разговор? Ладно, поговорим о чем-нибудь другом.

– Что бы вы почувствовали, если бы вернулись домой в канун Рождества и увидели Кейта в инвалидном кресле? Что, если бы он сказал вам, что не сообщал о себе, потому что не хотел видеть вас несчастной? Как бы вы отнеслись к тому, что он не сможет ходить? Что, если бы он сказал, что вы будете его единственной опорой?

Он ждал. Она молчала.

– Не надо было спрашивать меня об этом сейчас, я плохо соображаю. Мне хочется петь. В прошлом году я не пела, потому что мне было слишком грустно. Вы спрашиваете о настоящем или о прошлом?

– Какая разница? – сухо спросил Маркус.

– Разница есть. В прошлом году я бы… я бы сказала, что это не важно, потому что я люблю его… А все его части… работают?

– Не знаю. Это я к примеру. – Маркус отвернулся, чтобы спрятать улыбку.

– А сейчас… Не знаю. Наверное, жалела бы его. Кейт очень… не знаю даже, как сказать. Я бы справилась с такой ситуацией, а он нет. Он бы впал в депрессию и сдался.

– А поддержка?

– О, это да. Я бы могла материально поддерживать его. У меня есть работа, хорошая медицинская страховка. Я могла бы начать собственный бизнес и зарабатывать, возможно, больше денег, чем зарабатывал он. Но, зная Кейта, я думаю, что он бы в конце концов взбунтовался. А может быть, и нет. Я бы старалась, чтобы ему было хорошо, потому что не люблю сдаваться. Никогда не любила. А почему вы спрашиваете?

Маркус пожал плечами.

– Наверное, просто чтобы понять. Если я когда-нибудь найду женщину, которая мне понравится, хорошо было бы знать, как на нее подействует вот; это. Вы удивили меня – вы не обратили внимания на кресло.

– Но я не влюблена в вас, – с грубоватой прямолинейностью сказала Мо.

– Что же во мне не так?

– Все так. Я не настолько пьяна, чтобы не понимать, что вы говорите. Я влюблена в другого. Мне наплевать на ваше кресло. Оно бы не было помехой, если бы я вас любила. Вы сказали, что все части вашего тела работают. Или это ложь? Мне нравится секс. Секс прекрасен, когда двое людей… вы понимаете… В общем, мне нравится!

– Представьте себе, мне тоже.

– Вот и прекрасно, – обрадовалась Мо.

– Вы не ответили на вторую часть моего вопроса.

– На какую?

– Что, если бы события развивались по такому сценарию? Вы бы приехали на Рождество домой и после двух долгих лет увидели Кейта инвалидом. Что тогда?

– Не знаю. Кейт нытик. Я вам не говорила? Это совсем не по-мужски.

– В самом деле?

– Мне надо в ванную. Принести вам что-нибудь? Я же на ногах и принимаю это как нечто само собой разумеющееся. Ну, так что? Кстати, у вас нет хрустящих хлопьев. Почему?

– У меня есть воздушная кукуруза. Разноцветная, очень веселенькая.

– Вы радуете меня, Маркус Бишоп. Вчера вы были высокомерны и покрикивали на меня. А теперь только посмотрите на себя! Вы сделались покладистым, съели индюшачью ногу и теперь говорите мне, что у вас есть цветная кукуруза. Я сейчас вернусь, если меня не вырвет. Может быть, мы выпьем кофе с поп-корном. Господи, я не могу дождаться, когда кончится этот день.

– Пойди за ней, Мерфи. Если ее вырвет, позови меня, – сказал Маркус.

Ретривер выбежал из комнаты. Спустя несколько минут Мо, покачиваясь, вошла в гостиную.

– Давайте поджарим поп-корн в камине. Я принесу кофейник. Здесь есть розетка? Не хочется бегать туда-сюда.

– Прекрасная идея. Сейчас половина одиннадцатого.

– Осталось полтора часа. В полночь я вас поцелую. Ну, может быть, в одну минуту первого.

– Я не люблю, когда меня используют.

– Я тоже. Я поцелую вас, потому что мне хочется вас поцеловать. Так крепко поцеловать, чтобы у вас носки слетели. Так-то вот!

– А что подумает Кейт?

– Какой Кейт? – Мо расхохоталась и повалилась на кушетку.

Мерфи завыл. Маркус рассмеялся. Успокоившись, Мо сказала:

– Вы мне нравитесь. Вы приятный человек, и смеху вас приятный. Я давно так не веселилась. Жизнь – такая серьезная штука. Иногда необходимо отступить назад и увидеть… как это называется?.. Перспективу. Я люблю аттракционы, люблю иногда вести себя как ребенок. Возле того места, где я живу, есть парк, и я люблю кататься на американских горках. Кейт никогда бы не пошел, так что я хожу туда с моими друзьями.

Хотя это, конечно, не то же самое. А вы хотите пойти и… понаблюдать за людьми? Я повезу вас туда, если вы захотите.

– Возможно.

– Терпеть не могу это слово. Кейт всегда так говорил. Это просто другой способ сказать «нет». Все вы, мужчины, одинаковы.

– Вы ошибаетесь, Морган. Нет двух одинаковых людей. Если вы будете считать всех мужчин кейтами, то многое потеряете. Я сказал вам, что он сопляк.

– О'ке-е-е-й. Ну что, поп-корн и кофе?

– Давайте.

Маркус слышал, как его гостья громыхает кастрюлями на кухне. Дверцы шкафов открывались и захлопывались, кастрюли падали на пол. Он почувствовал запах кофе. Уж не рассыпала ли она его? Он вздохнул, перебрался на кушетку. Через несколько часов она уедет. Как можно было так привязаться за короткое время к чужому человеку? Маркус не хотел, чтобы Морган уезжала. И люто ненавидел этого незримого Кейта.

– Мне придется жарить поп-корн в этом горшке, раз у вас нет специальной жаровни. Я думала, она есть у всех. Ладно, попробуем в горшке; Он, наверное, почернеет, но утром я его почищу. Может быть, правда, его придется выбросить. Я люблю черный кофе.

А вы?

– Черный-пречерный, как вакса.

– Именно такой. Он взбадривает.

– По-моему, вы взяли не ту крышку, – заметил Маркус.

– Не важно, я буду импровизировать.

– И как же вы собираетесь это делать? – спросил Маркус.