"Конагер" - читать интересную книгу автора (Ламур Луис)

Глава 13

Предшественник весны, холодный и сырой ветер свистел над бурой равниной. Эви с тревогой посматривала на свой скот, потому что и коровы, и обе лошади болезненно отощали. Суровая зима далась тяжело. Жгучие ночные морозы и горячее дневное солнце превратили снег в прочный наст, и теперь даже лошади не могли добывать себе корм из-под него. Если только вскоре не появится зеленая травка, телята погибнут.

Но никаких признаков близкого пробуждения природы пока не появлялось. Весна ожидалась холодной и затяжной. Солнце проглядывало редко, а на теплый живительный дождь даже не было никакой надежды.

Провизия, которую два месяца назад оставил Конагер, давно кончилась. Один раз остановился дилижанс, которому потребовалось починить колесо, и, к счастью, нашлось достаточно продуктов, чтобы накормить пассажиров. Это дало небольшой заработок, но Эви опасалась пускаться в путь до Плазы при нынешнем состоянии лошадей.

Дети тоже исхудали. Лабан однажды подстрелил пару белок, но на них почти не было мяса. Мука кончилась, сахар тоже. На остатках топленого сала от бекона Эви жарила детям кусочки хлеба. Она понимала, что необходимо забить одного из телят, но ей никогда не приходилось убивать животных, и она не имела ни малейшего представления о том, как это делается. Более того, ей была ненавистна сама мысль об этом. Но как найти выход?

Дважды она собиралась остановить дилижанс и попросить Мак-Клауда или Логана привезти еды из города, но каждый раз пропускала их приезд Этим утром Эви поднялась пораньше и решила дежурить у дороги неотлучно.

Большая часть денег, заработанных на кормлении пассажиров, уже разошлась — пришлось купить куртку Лабану и рукавицы для всей семьи.

Конагер оседлал коня и выехал верхом. Он давно уже не видел Парнелла и полагал, что большая часть его банды покинула округ, по крайней мере на время. На дороге в Тусон несколько раз грабили дилижансы, равно как и в Черном Каньоне между Фениксом и Прескоттом. В горах Колорадо, на дороге в Хардивиль, произошло разбойное нападение на дилижанс. Бандиты убили пассажира.

Конагер безуспешно обшаривал территорию ранчо в поисках молодой травы. Подтаявший снег замерз, и животные не могли проломить наст. Разбив лед в нескольких колодцах, обнаружил в укрытом каньоне небольшое стадо в неплохой форме, а потом заметил зеленое пятно в овраге, в который раньше не попадал.

Кон сразу же развернулся и направился туда в надежде найти траву. Он проехал не более полумили, когда неожиданно увидал в стороне грязь, взбитую лошадиными копытами. След оказался свежий… не позднее сегодняшнего утра. Он повернул коня на одно мгновение раньше, чем ударила пуля.

Кон почувствовал сильный толчок в спину и, уже падая с лошади, услышал звук выстрела. Ударившись плечом о землю, он перекатился через себя. Лошадь помчалась дальше. Кон понял, что это охота за ним.

К счастью, он ехал, держа винтовку в руке на случай встречи с оленем или антилопой.

Под приближающийся грохот копыт он схватил с земли винтовку, перекатился через край скальной плиты, проскользил дюжину футов вниз и забился в щель среди скал.

Быстро оглядевшись, увидел сухое русло ручья, уходившее под камни, и нырнул в него. Там оказалось очень тесно.

Позади раздался крик:

— Он ранен, Смок! Он у нас в руках!

И тут Кон вспомнил, что из седла его выбил выстрел. Значит, он ранен и его след обозначен кровью. Боли пока не ощущалось — видимо, чувствительность притупилась от шока, но она не замедлит прийти. Возможно, он тогда не сможет двигаться.

Перед ним стоял вздыбленный обломок плоской скалы, похожий на петушиный гребень. На его фоне он будет отлично виден, но враги находились пока вне поля его зрения, за углом. В том месте, где поверхность скалы выходила на каменную осыпь, простиравшуюся на несколько сотен футов, как будто бы мог пройти человек. Сжимая винтовку, он пустился бежать. Через секунду его краткой передышке пришел конец, и рана запульсировала болью.

Пробежав около половины пути, он вдруг заметил две навалившиеся друг на друга плиты. Проход между ними, напоминавший по форме букву V, зарос очень густым колючим кустарником.

Выбора не было. Преследователи приближались. Как только они обогнут скалу, он будет у них как на ладони. И они не промахнутся. Кон нырнул в жесткий кустарник, отчаянно продираясь сквозь перепутанные колючие ветви.

Удачно, что он упал на него сверху и скорее прополз по нему, извиваясь, как червяк, задыхаясь от боли и страха, чем прошел насквозь. Наконец ему удалось ухватиться за толстую ветку и подтянуться, и он упал по другую сторону куста, часто дыша.

Несколько минут лежал оглушенный, без единой мысли в голове. Воздух с хрипом вырывался из его груди.

Оглядевшись наконец, обнаружил, что находится в чашеподобной ложбинке, окруженной зубчатыми скалами. Она напоминала по виду вулканический кратер.

На дне ложбинки был клочок земли площадью не более одного акра, покрытый зеленой травкой. У одной стены росло несколько деревьев; ухо Кона различило журчание воды.

Преодолевая боль, он ползком пересек ложбину и добрался до ручейка с хрустально-чистой и холодной водой, напился и прилег. Видимо, в какой-то момент потерял сознание, потому что, когда очнулся, солнце уже зашло и совсем стемнело.

Кон страшно замерз и, не в силах подняться, продолжал лежать, пытаясь унять озноб. Вокруг стояла тишина. Опираясь на винтовку, как на костыль, он заставил себя подняться и, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, дохромал до деревьев. Постояв в нерешительности, начал собирать сухие сучья. Конечно, он рисковал, разжигая костер, но ему вдруг стало как-то все равно, будут его искать или нет. Трясущимися пальцами накрошил коры, наломал прутиков и поджег, потом добавил веток потолще. Костер ободрил его; согревшись, он почувствовал себя лучше и снова внимательно огляделся: его окружали деревья и густые кусты.

Разматывая назад нить воспоминаний, он проследил свой извилистый путь с того момента, как появился на фоне петушиной скалы. Верхом в ложбинку, где он оказался, проникнуть невозможно, а сидя в седле, очень трудно заметить проход между навалившимися плитами.

Итак, для преследователей он исчез.

Вернутся ли они утром? Скорей всего. Но выход из ложбинки он возьмет на мушку, и никто не войдет сюда, пока у него хватит сил и патронов.

Кон осторожно ощупал спину и нашел отверстие, где пуля вонзилась в плоть, она прошила его насквозь под ребрами и вышла наружу, прорвав мускулы.

Болезненная рана оказалась не очень опасной. Могло быть и хуже. Он потерял много крови, но ребра, кажется, целы. Пуля, должно быть, угодила в луку седла, а потом рикошетом попала в него. Холод и плотно прилегающее к телу толстое шерстяное белье, которое было на нем, способствовали быстрому прекращению кровотечения.

Ни кофе, ни еды у него уже не осталось. Подогрев воду в берестяной плошке — старый прием, которым пользовались большинство ковбоев (пламя не повредит бересту, если оно касается посудины ниже уровня воды, поглощающей тепло), — Кон напился кипятку. Вырыл ямку в слое листвы и опавшей хвои под деревом, завернулся поплотнее в полушубок и заснул.

Проснувшись рано утром, когда на небе еще блестели последние звезды, он, дрожа от холода, попытался подняться, но снова упал. Скрученный болью, ясно осознал, что попал в препаршивейшую передрягу: до ранчо «СТ» очень далеко, конь сбежал, еды нет да еще и рана в придачу. И не важно, что по календарю весна. Любой зеленый новичок понял бы, что на него обрушилась большая беда.

С огромными усилиями ему удалось снова развести костер. К счастью, вокруг валялось достаточно сухих веток и сосновых шишек, чтобы набрать топлива, не делая много движений. Когда огонь занялся, Кон, превозмогая боль, сумел принять удобное положение, повернувшись к теплу раненым боком, и долго сидел смирно, тихо греясь и время от времени подкидывая по ветке в костер.

Найдут ли они его, если вернутся? На осыпи, по которой он шел, снег уже растаял, но почва так замерзла, что на ней почти не оставалось следов. Бандиты могут заметить сломанные ветки в том месте, где он продирался через кустарник. Но это тоже проблематично. Да и зачем им вообще его искать? Они же знают, что он ранен, что все еще стоят морозы. У раненого человека, потерявшего много крови, выстоять против холода почти нет шансов. Им нужно всего лишь не выпускать его отсюда. Искать, рисковать собственной шкурой, идя по его следам, — все равно что ловить медведя в берлоге. Кому это нужно? Достаточно оставить сторожевой пост.

Среди нападавших был сам Смок Парнелл. А тот голос, который он слышал? Похоже, Тайл Кокер… Оба крутые ребята.

Согревшись достаточно, чтобы снова обрести интерес к сопротивлению, Конагер огляделся. Насколько он мог судить, его укрытие имело только один вход — тот самый, через который он и проник в него. В этом защищенном от ветра месте, на южном склоне холма, уже зазеленела трава и на тополях набухли почки. Но на дальней стороне ложбинки, куда солнце заглядывало реже, лежал смерзшийся снег.

За топливом далеко ходить не приходилось. Нависающие скалы образовывали естественное укрытие от дождя и снега. Возможно, на лугу росли травы, нужные для лечения раны. Левой рукой Кон ухватился за ветку, подтянул ее и выпрямился. Ковыляя вдоль склона, нашел горный розан — смолистое, сильно пахнущее растение, иногда называемое также хининовым кустом. Его молодые побеги служили зимним кормом для оленей, коров и овец; а, судя по остаткам, найденным в пещерах, первобытные индейцы изготавливали из его лыка обувь, веревки и циновки. Индейцы хопи делали также и стрелы, но для Конагера сейчас было важнее, что из этого растения приготовлялся отвар для обработки ран.

Собрав немного коры, листьев и мелких прутьев, он залил их водой и начал нагревать в своей импровизированной берестяной миске. Доведя отвар до кипения, разделся и с помощью шейного платка осторожно промыл рану. Чтобы не замерзнуть, ему пришлось накинуть на плечи полушубок.

Ему не очень верилось в целебность процедуры, хотя хопи клялись, что розан поможет. Потом побродил вокруг, нашел несколько сухих пятнистых стручков, раскрошил их в пальцах и присыпал порошком рану — еще одно средство, используемое индейцами хопи и теуа.

Полежав у костра около часа, Кон стал задумываться о еде. Ему часто приходилось пропускать обед или ужин, и состояние голода его обычно не угнетало, хотя он не мог назвать его приятным, но сейчас пища была необходима для восстановления сил, требующихся для преодоления враждебных обстоятельств.

Птицы и звери должны знать это место, подумалось ему. Если люди здесь и бывали, то никаких знаков после себя не оставили. Но если сюда забредают звери, то есть надежда поймать или подстрелить кого-нибудь.

Через некоторое время он поднялся и перенес свой лагерь под скалистый выступ, где имелись большие запасы топлива. Сидя у огня, внимательно изучил все растения, которые видел вокруг, и пожевал несколько листьев солянки, едва ли питательных, но приятных на вкус, а главное, дававших работу челюстям.

Его мучила жажда, и приходилось часто спускаться к ручью. На берегу он увидел кроличий помет. На мокром песке у воды остались следы еще каких-то маленьких животных.

Немного погодя Кон снова лег, ощущая сильную усталость. Ему стоило больших усилий поддерживать огонь, но это было необходимо. Сухое дерево горело почти без дыма.

Проснулся беглец неожиданно — от ночного холода; наступил вечер, костер прогорел до золы — только один маленький сучок еще тлел. Кон бережно подкормил огонь кусочками коры, потом прутьями и снова снял рубашку. Прикрыв плечи овчиной, еще раз промыл рану теплым отваром горного розана и присыпал раскрошенным стручком. Затем, одевшись, осторожно спустился на берег ручья. В прибрежных кустах поставил пару силков, а потом подошел к расселине, через которую попал в ложбину.

Выглянув, увидел лишь кусок неба. Ниже в темноте лежала долина.

Встав на колени, он начал охотничьим ножом срезать ветки, пытаясь проделать туннель на другую сторону. Поработал несколько минут, замирая и прислушиваясь. Однажды ему почудился какой-то шорох, но, сколько ни вслушивался, больше звук не повторился. Через некоторое время, проделав лишь небольшое углубление в толще кустарника, вернулся к костру, добавил веток в огонь и лег, завернувшись как можно плотнее в свой полушубок.

Спал он, мучаясь кошмарными снами, и проснулся в холодном поту. Бок болел, хотелось сменить положение, но любое движение причиняло ужасную боль, и Кон продолжал лежать, слушая шелест листьев и шуршание каких-то мелких тварей.

Наутро силки оказались пусты.

В течение следующего дня он жевал листья солянки, пил воду из ручья, засыпал и вновь просыпался. Ему удалось найти и съесть несколько можжевеловых ягод и наладить еще один силок.

Проснувшись среди ночи, Кон разжег костер и съежился под скалой, отражавшей тепло подобно рефлектору. Голова болела, но заснуть не удавалось, несмотря на чувство усталости. Он подогрел воды, раздавил в ней несколько ягод можжевельника и выпил — слышал, что хопи иногда так заваривали целебный чай. Потом вновь заснул, а когда проснулся, шел дождь.

Сначала он пытался защитить костер своим телом, но беспокойство его все возрастало. Наконец, шатаясь, поднялся на ноги, отодвинул все, что могло гореть, подальше от огня и с ружьем в руках отправился к выходу.

Прислушался, но ничего не услышал. Тогда снова начал врубаться ножом в колючее сплетение кустарника, пока не появился небольшой просвет. Кон пополз было наружу, но потом вернулся к ручью и порвал свои пустые силки — зачем кого-то губить понапрасну?

Протиснувшись сквозь кустарник, замер, прислушиваясь, но не услышал ничего, кроме тихого шороха дождя.

Он был очень слаб, но понимал, что оставаться здесь долее значило лишь слабеть еще больше. Пробравшись вдоль зубчатого гребня, нашел спуск и медленно, с большими предосторожностями покинул гору.

Справа вдалеке заметил проблеск огня и направился прямо к нему. Ему нужна еда, а также лошадь. И будь он проклят, если уйдет без них, когда его враги — если это, конечно, они — имели и то и другое.

Судя по звездам, до костра Кон добрался уже за полночь. Он ярко горел под наскоро установленным навесом. Двое мужчин спали, завернувшись в одеяла, а третий дремал, сидя у огня. Прежде всего ковбой отметил, где привязаны лошади, причем узнал среди них и своего коня. Очевидно, они поймали его, бесхозного, в прерии.

Конагер был слаб, как котенок, но почувствовал прилив жгучего гнева. Голос рассудка не поколебал его. Он поднялся во весь рост и не таясь вышел к костру, ударом ноги вышиб винтовку из рук дремавшего караульщика и выстрелил в землю как раз между спящими.

Одним из них оказался Кудрявчик Скотт, а другим — Смок Парнелл.

У огня сидел Пит Кейзьюс.

Разбуженные Скотт и Парнелл резко сели, но Конагер держал их на мушке.

— Чтоб тебе пусто было, Смок! — произнес он грозно. — Не будь я так слаб, повыколотил бы из тебя дурь. Так что лежи тихо, а если вздумаешь шевельнуться, хоть почесаться — Бог свидетель, всажу тебе пулю в брюхо. А ты, — обратился он к Кейзьюсу, — набери в миску, что там у вас есть в котелке, да живее.

— Си, сеньор. — Кейзьюс приподнялся.

— Сиди где сидишь! Дотянись и положи, да правой рукой! Я никогда не стрелял в безоружного, но сейчас мне начхать. — Конагер опустил винтовку, вынул револьвер и принялся жадно есть, держа ложку в левой руке. — Надеюсь, кто-нибудь из вас все же дернется, — мрачно добавил он. — Я просто жду и надеюсь. Мне бы очень хотелось похоронить всех вас прямо здесь, чтобы недалеко ходить. Так вот, Смок, — сказал он, заканчивая есть. — Я сейчас отсюда уеду. Да вы, ребята, собирайтесь-ка и мотайте из этого округа на все четыре стороны. Но если остановитесь, не доезжая Таскозы или Тринидада, не дам за вас и ломаного гроша. Вы охотились на меня и проиграли. С завтрашнего дня я охочусь на вас и стреляю без предупреждения. И буду идти по вашим следам, пока не начиню свинцом всех по очереди.

Парнелл не сводил с него взгляда.

— Ты псих, парень! Ты там белены, что ли, объелся?

— Возможно… но вы меня достали, как никто в жизни. И я вам не спущу.

Покончив с едой, он отбросил миску и выпил три кружки кофе. Парнелл едва заметно шевельнулся, и пуля обожгла ему плечо. Конагер выругался. Ему хотелось по-настоящему ранить Смока, и промах явно свидетельствовал о его слабости.

— Ты, — приказал он Кейзьюсу, — иди оседлай мою лошадь и постарайся без глупостей.

Чуть развернувшись, чтобы видеть мексиканца, Конагер проследил, как тот оседлал коня и затянул подпругу, потом взялся за поводья левой рукой. Револьвер в его правой руке подрагивал. Парнелл продолжал наблюдать за ним.

— Дьявольщина! — воскликнул бандит. — Ты же едва стоишь на ногах!

— Хочешь проверить, как я стою на ногах? Попробуй достать свой револьвер.

— Нет уж, — благоразумно возразил Смок. — У тебя хватит дури пристрелить меня на месте.

Конагер повернулся, ухватился за луку седла, но сесть не успел. Колени его подогнулись, он вцепился в стремя, но и оно выскользнуло из пальцев. И тут он упал ничком и больше не шевелился.

Некоторое время все сидели неподвижно. Пит Кейзьюс неотрывно глядел на Конагера, потом бросил короткий взгляд на Смока.

— Про какой это город ты мне рассказывал? Майлзтаун, кажется?

— По дороге в Монтану, — откликнулся Парнелл. — Неплохая идея.

Поколебавшись минуту, он отбросил одеяло и замер на месте, но Конагер не шевелился.

Завороженный и испуганный, Кудрявчик Скотт разглядывал ковбоя, а затем перевел взгляд на Смока.

— Ты убьешь его?

— Убить? Его? — резко обернулся Смок Парнелл. — Мальчик, о чем ты говоришь? Я, может, и преступник, но не палач и не стану никого убивать на холодную голову, а тем более джентльмена. А здесь перед нами, как согласится мой друг Кейзьюс, действительно джентльмен.

— И что же мы будем делать?

— Мы — я и Пит — возвращаемся на ранчо, забираем Криса с Тайлом и уходим в Монтану. Поедем на север вместе с весной. Пора уж!

— А как же я? — запротестовал Скотт.

— Ты останешься с ним. Когда очухается, доставишь его на ранчо Сиборна Тэя. Он один, правда, стоит больше, чем все это ранчо. И пока останешься рядом с ним. Присматривайся хорошенько. А вот когда почувствуешь себя хоть вполовину таким, как он, то возвращайся ко мне — если в тебе, конечно, еще сохранится влечение к разбою.

Когда бандиты скрылись из виду, Кудрявчик Скотт раздул костер и подтащил лежащего без сознания Конагера поближе к теплу. Потом, не без тревоги думая о том, что тот сделает, когда очнется, подсунул под него подстилку, укрыл одеялами и, усевшись рядом, стал ждать рассвета.

Несколько раз он принимался разглядывать спящего — грязного, небритого, в изорванной в клочья одежде, пропитанной кровью, и все больше проникался уважением и пронзительной жалостью к нему.

Конагер без конца ворочался, бормоча что-то о ветре в траве.

— Перекати-поле, — шептал он, — катись колесом… колесом…

Для Скотта его слова звучали как бессмыслица. Когда же люди в бреду разговаривали осмысленно?