Луис Ламур Калифорнийцы

Глава 1

Эйлин Малкерин остановилась у порога своего дома на ранчо в горах Малибу и устремила взгляд на извилистую тропу, убегавшую вдаль среди поросших кустарником холмов, усеянных огромными валунами и глыбами песчаника, туда, где почти у самого горизонта виднелась синяя полоска моря.

Вдоль фасада ее небольшого из необожженного кирпича домика под пологой крышей тянулась длинная веранда, на которую от угла до угла выходили дверь и два окна, сохранившие все признаки того, что в свое время предпринимались попытки сделать их побольше, чем задумывалось изначально. Два больших котла с водой, которая всегда оставалась холодной благодаря ветрам и постоянной тени на веранде, висели на цепях, прикрепленных к балкам. Ковшик, сделанный из тыквы, пристроился возле них на стене.

Слева, примерно в полутора сотнях футов от хозяйского дома, размещался загон, обнесенный забором из жердей. Рядом с ним — хлев под односкатной крышей и поилка для скота — деревянный желоб, сколоченный из неструганных досок.

В тенистом дворике перед домом росли две сикоморы, одна из них старая и раскидистая. У крыльца и чуть поодаль тянулись к солнцу несколько тополей. За домом поднималась дубовая рощица.

Мать двоих взрослых сыновей, Эйлин Малкерин выглядела очень молодо для своих лет, и незнакомец мог бы запросто принять эту поразительно красивую женщину за их сестру. Она была рождена ирландкой, и оставалась ею даже здесь, в Калифорнии.

— Ну что, Майкл, они уже едут? — спросила Эйлин сына.

— Еще нет.

— Скоро появятся, можешь не сомневаться. Зеке Вустон с нетерпением дожидался этого дня, с тех самых пор, когда твой отец прошелся по нему кнутом за то, что он ударил его лошадь.

— Зеке хитер… и опасен.

— Знаю. Но больше всего меня поразила записка Вальдеса. Я с самого начала подозревала, что сделка с ним принесет одни неприятности…

— Не вини Вальдеса. Он ведь не знал Вустона так, как мы, а времена настали тяжелые, ему понадобились деньги.

— Я его ни виню. Он неплохой человек, но наивный, привык видеть в людях только хорошее, слишком верит в мирскую добродетель.

Они стояли рядом в лучах полуденного солнца, глядя на дорогу. Эйлин Малкерин и ее сын Майкл, одетый в коричневую монашескую рясу.

— Жаль, что с нами сейчас нет Шона, — вздохнула она.

— И мне тоже.

— Он весь в отца, — продолжала она. — Ты, конечно, тоже на него похож. Но Шон взял бы на себя то, что для тебя, священнослужителя, может оказаться занятием неподобающим.

Он покачал головой.

— Уж не подумываешь ли ты случайно прибегнуть к оружию? Ни к чему хорошему это не приведет. Закон на их стороне.

— Шон обязательно придумал бы что-нибудь.

— Что тут еще придумаешь? Мы с Уином Стэндишем оба , ломали голову, но если у тебя нет денег…

— У меня их нет.

— Тогда они заберут ранчо. Давай прикинем, как быть дальше, куда тебе отправиться.

— Это мой дом. Ранчо пожаловано твоему отцу самим presidentу note 1 за службу в мексиканской армии. Я не позволю его у нас отобрать.

— Господи, тот президент уже умер. И я очень сомневаюсь, что нынешний вообще знает о нашем существовании. Мы с Уином написали ему, но ответа так и не пришло.

— А уж губернатор… Мичелторена на их стороне, он не за нас. Вот если бы Альварадо…

— Но он же никто!

— Согласна. Его отстранили от дел.

— Вустон на нас не остановится. Он слишком жаден. Ему захочется прибрать к рукам и другие участки вдоль побережья.

— А ты, случайно, не знаешь, зачем ему так понадобилась наша земля?

— Так он же контрабандист. Ему нужна Райская бухта, чтобы под покровом ночи вершить там свои неблаговидные делишки.

— Вряд ли дело только в этом. Он наверняка слышал истории о золоте.

Майкл взглянул на мать:

— Слушай, если это золото на самом деле существует, то почему же мы тогда сидим без гроша?

Она развела руками:

— О том месте знал только твой отец. Но он умер, так и не успев никому ничего рассказать.

— Но может, как-то в разговоре он намекнул, где оно находится?

— Нет… ничего не говорил. Уезжал из дому на несколько дней и пропадал где-то в пустыне. Мне так кажется. Никогда не повторял свой маршрут… каждый раз выбирал новую дорогу. Точно знаю одно — место, откуда он всегда приезжал с золотом, находится к северу отсюда. Я говорю «всегда», но вообще-то за все время он возвращался с сокровищем только дважды.

— Тогда куда же он так часто ездил?

— Он путешествовал. Твой отец двадцать с лишним лет отслужил в мексиканской армии. Благодаря большим способностям к языкам мог запросто объясниться почти с любым индейцем. У него повсюду были друзья.

Ты же сам знаешь, калифорнийцы в основном предпочитают не покидать пределов своих миссий или поселений. Они привыкли к жизни в обществе и не способны на какое-либо безрассудство. Но Хайме другой. Он любил эти горы и пустыни и мог на несколько дней исчезнуть из дому и отправиться в дальний путь лишь ради того, чтобы побывать в каком-нибудь еще не известном ему каньоне или же проехать по обнаруженной им в глуши древней тропе. Это так, мы часто отправлялись туда вместе с ним. Погоди-ка… я и в самом деле начинаю кое-что припоминать…

— Что же?

— Когда он возвращался с золотом, то, рассказывая о своем путешествии, упоминал, что дорога туда очень тяжелая… лошадей замучили… что-то в этом роде. И всегда говорил «мы». Значит, с ним ездил еще кто-то.

— Монтеро?

— Нет, Хесуса он оставлял дома. Твой отец очень доверял ему, потому что в свое время Хесус служил сержантом в той, старой, армии, когда он сам был в ней полковником. Нет, скорее всего, это был кто-то еще, о ком мы ничего не знаем.

— Гляди! — Майкл вскочил на ноги, указывая на далекое облачко пыли над дорогой.

— Это Уин. Даже когда твой кузен куда-либо очень сильно торопится, он выезжает словно генерал на параде.

Эйлин Малкерин положила руку на плечо Майклу.

— Ты замечательный сын, дорогой, хотя иногда я все же жалею о том, что тебе пришло в голову стать монахом. Так ловко управлялся с лассо и ружьем!

— Спасибо отцу, он научил. Я очень его любил. Он был таким хорошим!

Она улыбнулась:

— Да уж! Прекрасный, честный, прямодушный человек. Я помню тот день, когда впервые увидела его. На нем была форма. Он выглядел таким сильным, уверенным в себе, и мне показался самым настоящим идальго, хотя позже выяснилось, что наполовину в нем текла ирландская кровь. В то время он только-только возвратился из Чиуауа, после похода против апачей, а я приплыла на корабле из Ирландии.

У пристани ждал дилижанс, в нем мне предстояло добраться до дома моего дядюшки. Я разглядывала его, стоя на палубе у поручней. Случилось так, что Хайме оказался там в то же время по какому-то своему военному делу.

— И твои золотые волосы так же сияли на солнце?

— А что я могла с ними поделать? Остричь и спрятать в сундук? Конечно же на мою рыжую копну он обратил внимание.

— Отец мне рассказывал об этом, когда мы с ним вместе ехали куда-то. Его так поразила твоя красота, что он едва не упал с лошади.

— Неправда. Он никогда в жизни не падал с лошади, ни при каких обстоятельствах. А тогда… мы увидели друг друга… А потом он снял с головы шляпу и, держа ее в руке, подошел ко мне, чтобы помочь сесть в дилижанс. Он был очень галантным кавалером.

— Как Шон.

— Как вы оба. И ты, Майкл, и Шон — вы похожи на своего отца, и я считаю, что это наивысшая похвала вам.

Во двор ранчо верхом на запыленном коне въехал Уин Стэндиш — серьезный юноша среднего роста и плотного телосложения. Выглядел он так, как и подобает человеку его положения — молодому бизнесмену, только-только начинающему приобретать известность в своих кругах.

— Они едут сюда, сеньора. Остановить их оказалось не в моих силах. Они даже разговаривать со мной не стали, и к тому же закон на их стороне.

— Ну и пусть приезжают.

Вдали показались три всадника.

— Они ничего не получат. Ничего.

— До стрельбы дело доводить нельзя, — предупредил Майкл. — Я не потерплю никакого насилия.

— И я тоже, — добавил Уин.

— Так вы что же, предлагаете мне смириться и разом лишиться всего?

— Ничего не поделаешь, сеньора. Они сильнее нас, и тем более что придраться не к чему, все по закону. Вы должны им деньги, и пришло время возвращать долги.

— Да, но только это ранчо наше, и оно останется за нами. Однажды я уже пережила потерю родного дома, тогда мне пришлось уехать из Ирландии, и я никому не позволю снова выставить меня из собственного гнезда.

Подъезжая к дому, всадники придержали своих коней. Совершенно очевидно, что они ожидали неприятностей и заранее подготовились к недружелюбной встрече.

Зеке Вустон, крупный, неопрятный мужчина, всего несколько лет назад перебрался в Калифорнию из Панамы, где оказался замешан сразу в нескольких весьма сомнительных предприятиях. Первым делом он постарался войти в доверие к капитану Нику Беллу, известному во всей округе авантюристу, которого Мичелторена назначил командовать местным гарнизоном. Сам Мичелторена, человек нерешительный, дал своим солдатам полную свободу действий во всем, чем те не преминули тут же воспользоваться, поняв ее на свой лад как возможность грабить местных жителей, устраивать бесконечные пьянки и кутежи, а также совершенно безнаказанно по любому поводу и без повода палить из ружей. От Мексики до Калифорнии далеко, желающих отправиться туда на военную службу всегда не хватало, поэтому приходилось то и дело открывать ворота тюрем, и армия, перебброшенная на север, в Калифорнию, состояла по большей части из отъявленных преступников.

Худой как хлыст Хорхе Фернандес, приехавший вместе с Вустоном, прославился на всю округу беспощадной жестокостью в обращении с лошадьми, индейцами и женщинами. Заядлый картежник Томас Александр, хозяин салуна на дороге, ведущей к Лос-Анджелесу, промышлял контрабандой и вообще снискал себе дурную славу «плохого парня». Ходили слухи, что он якобы водил дружбу со многими из негодяев, объявленными вне закона и теперь скрывавшимися от правосудия в каньонах среди гор Санта-Моники.

Вустон собрался было слезть с лошади.

— Вам незачем себя утруждать, — решительно остановила его Эйлин. — Если у вас есть ко мне дело, изложите его и так.

— Но, сеньора, мы проделали долгий путь, так что если…

— Двери моего дома всегда открыты для друзей и путников. Вы же ни к тем и ни к другим не относитесь.

— Так вот, значит, как? Ну ладно… Буду предельно краток. Или вы сегодня же все сполна мне выплачиваете, или же завтра убираетесь отсюда ко всем чертям. Если уйдете сейчас же, то еще сможете забрать лошадей и свои пожитки. А проторчите до утра — пеняйте на себя: не получите ни черта.

— Мы заплатим.

— Чем, интересно знать? Уж не сгоревшим ли зерном? У вас ничего нет, а из ничего нельзя сделать что-то.

Зеке Вустон склонился к луке седла.

— Мэм, утром я вернусь и приведу своих людей. Если вы не соизволите к тому времени убраться добровольно, мы вас просто вышвырнем вон. — Он криво усмехнулся. — И мне наплевать, мэм, что станет с вами. Я просто оставлю вас своим людям, а уж они разберутся с вами по-свойски.

— И вы называете этот сброд людьми?

Всадники развернули лошадей и убрались со двора.

Уин Стэндиш обеспокоенно глядел им вслед.

— Боюсь, сеньора, вы их только разозлили.

— Но зато мы выиграли время, еще совсем немного времени.

— А о золоте вы ничего не знаете?

— Это тайна Хайме, которую он унес с собой в могилу.

— Я готов поговорить с Пио, — робко предложил Уин после некоторого молчания, — но он сам никакой власти не имеет, к тому же у него полно своих проблем. У них с губернатором очень разные взгляды на жизнь.

— Пио, он и есть только Пио. Хороший человек, я бы даже сказала, очень хороший человек… наш друг. Но только в данный момент враги оказались сильнее нас.

Эйлин бросила взгляд в сторону моря. Отсюда, с веранды, ей открывался вдали лишь узкий треугольник синей воды. Наверное, над волнами парят белые чайки, а на песке валяются бревна и деревянные обломки, выброшенные на берег прибоем. Ей нравилось бродить по мокрому песку сразу же после того, как схлынет волна, вспоминая о том, как когда-то они вместе с Хайме ходили по берегу босиком. Теперь она, сеньора, уже не могла позволить себе подобной вольности и все же мечтала о том дне, когда снова, как когда-то в юности, пройдет босиком по мокрому песку у самого края прибоя.

— Вот приедет Шон… — сказала она наконец. — Уж он-то обязательно что-нибудь придумает.

— Если бы тут был какой-то выход, то мы и сами до него додумались бы, — заметил Уин не без некоторого раздражения. — Боюсь, что земля здесь вам больше не принадлежит.

Мысль об этом внезапно показалась ей невыносимой. Развернувшись, она ушла в дом, чувствуя, как на глаза наворачиваются горькие слезы обиды. Интересно, сколько уже времени прошло с того дня, когда она в последний раз позволяла себе расплакаться?

Плотно сжав губы, Эйлин остановилась на минуту, оглядываясь по сторонам.

Как пуста эта комната! Совсем не похожа на то жилище, которое она оставила в Ирландии! Здесь всю мебель приходилось либо мастерить своими силами, либо завозить морем, на корабле, что делало подобные приобретения безмерно дорогими.

В гостиной стояли большой стол, диван с обивкой из коровьей шкуры, два больших кресла, подбитых медными гвоздями, да придвинутый к стене большой сундук. Пол устилал большой домотканный ковер. Над каминной полкой скрещены алебарды. Их Хайме нашел в одном из каньонов, где они пролежали с незапамятных времен, словно сувениры в память о неизвестном сражении, оброненные его участниками в пылу битвы.

Брат Майкл пришел в гостиную следом за матерью и сел в кресло. Трудно было догадаться, что под его мешковатым монашеским одеянием скрываются мощные мускулы. Он обратился к религии довольно неожиданно для всех, успев прежде снискать себе славу решительного и отчаянного молодого повесы. Объяснений этому поступку от него так и не последовало, а в душу к нему никто лезть не стал. Придет время, он все расскажет им, но только когда сам того захочет.

— Нужно хорошенько подумать, сеньора. Должны же остаться какие-то воспоминания, нечто такое, что могло бы послужить ключом к разгадке. Возьми карандаш, бумагу и постарайся записать все, что удастся вспомнить. Записи помогут тебе восстановить в памяти цепь событий, а там может оказаться и ключ. Вдруг всплывет какое-то одно-единственное слово, сказанное им по возвращении… Сейчас важно все что угодно.

Уин Стэндиш устроился в другом кресле.

— Сеньора, я уже обо всем передумал. У вас много скота, лошадей, но то и другое здесь есть у всех. Рынка сбыта нет, спрос только на кожи. Продать ранчо тоже не реально, даже если бы за ним не числилось долгов. Последний раз за угодья платили только по десять центов с акра… земля ничего не стоит.

— Если бы не пожар, — сокрушенно воскликнул брат Майкл, — мы бы выкрутились. Сеньора была права, когда решила посеять пшеницу.

— Но вам пришлось залезть в долги, чтобы купить семена, — заметил Уин.

Эйлин Малкерин вздохнула:

— Что было, то прошло. Что сделано, то сделано. Затея с пшеницей и в самом деле оправдала бы себя: росла она замечательно. Она принесла бы нам небывалый доход… если бы не пожар.

Брат Майкл махнул рукой, будто желая отогнать грустные мысли.

— Дважды отец уходил в горы за золотом, и оба раза его находил. Он, несомненно, знал, куда идти… по крайней мере во второй раз.

— Мы всегда жили небогато. Первый раз он отправился туда, когда родился ты, Майкл. Времена были тяжелые, мы очень нуждались. И тогда твой отец оседлал коня, взял двух лошадей — вьючную и еще одну под седло…

— Лишнюю лошадь? Для кого-то еще?

— Кто знает? Может быть, просто запасную, чтобы время от времени пересаживаться на нее самому, давая отдых своему коню.

— А еды сколько взял? На день? На три?

— Я бы сказала, что той провизии хватило бы на неделю. Вообще-то ему требовалось еще больше, но он собирался охотиться. Хайме обычно добывал мясо на охоте.

— Значит, неделя пути?

— Если бы я только мог хоть что-то для вас сделать! — воскликнул Уин. — Я уже занял деньги на магазин. Но может быть, все-таки…

— Ты и так уже сделал для нас более чем достаточно.

Она посмотрела в окно, на залитый ярким солнцем дворик перед домом. Шел 1844 год. В то время разжиться деньгами в Калифорнии было весьма нелегко. Здесь всем вдоволь хватало еды: хорошего мяса, гороха — короче, всего необходимого для жизни, но вот с наличными обстояло совсем иначе. Казалось, что все находились примерно в одинаковом положении, и вот случилась беда…

Она вспомнила, как они впервые приехали сюда, в тихое местечко в горах Малибу. Почти голые пустынные холмы вокруг так разительно отличались от зеленых холмов далекой, милой ее сердцу Ирландии. Пейзаж скорее навевал на нее воспоминания об Испании.

Бежав из Ирландии, семья перебралась во Францию на корабле контрабандиста, где и задержалась на несколько месяцев. Потом отец отправился в Испанию, наказав домочадцам следовать за ним.

Он участвовал в тайном заговоре против британского правительства. Но заговор был раскрыт. Один англичанин, весьма дружелюбно настроенный к ее отцу, предупредил его, и тот незамедлительно покинул страну. После смерти отца Эйлин из Испании перебралась в Мексику, где и поселилась в доме тетушки и ее мужа. Здесь она познакомилась с Хайме.

Всем сердцем полюбила она эти пустынные берега, где на отмелях грелись на солнце морские львы; огромные медведи, обитавшие среди холмов, приводили ее в восторг.

Полковник Малкерин обожал охоту, хотя убивал животных лишь ради мяса. Среди поселенцев таких любителей встречалось немного, как и смельчаков, рисковавших отправляться в горы. Поэтому Хайме зачастую брал с собой жену, которая полностью разделяла его взгляды на сей предмет.

Во время своих странствий по холмам они нередко общались с индейцами, которые иногда выходили даже на побережье. В большинстве случаев это были индейцы-чумаши — проворные, смышленые люди, чьи окрашенные в красный цвет лодки курсировали между прибрежными островами, принимая на борт до двадцати человек за раз. Вообще-то далеко не все из них имели отношение к чумашам, но так называлось одно из индейских племен, некогда населявшее остров Сан-Мигель. С его представителями столкнулись впервые объявившиеся в этих краях белые люди. Вскоре название стали употреблять применительно ко всем местным индейцам.

— Мы сразу поняли, что это местечко — как раз то, что нам нужно, — сказала она, немного помолчав. — Именно то, что нужно. Оба догадались…

Ветер тихонько зашелестел листьями тополей, пробираясь сквозь кроны деревьев, и Эйлин снова посмотрела через открытую дверь вдаль, где виднелась полоска синей воды.

— Когда мы жили в Ирландии, самыми большими городами для меня являлись Дублин и Корк, но затем Господь дал мне увидеть своими глазами и Париж, и Марсель, и Мадрид, и Кордову, и Мехико. Когда мы с Хайме поженились и сам presidente выдал ему дарственную на эти земли, я знала, что здесь будет наш дом.

С индейцами мы ладили. Они очень осторожны и необщительны, но всегда отвечали, когда мы первые заговаривали с ними. Однажды наша повозка догнала на дороге группу индейцев, направлявшихся за дегтем. Мы предложили подвезти их туда, а потом доставили обратно вместе с дегтем, которым они обычно конопатили днища своих лодок.

С тех пор наши отношения стали по-настоящему дружескими. Очень часто индейцы снабжали нас рыбой, а Хайме делился с ними олениной. Примерно тогда же в индейском лагере на побережье мы познакомились с Хуаном.

— С Хуаном? — Майкл задумался. — А кто он такой? Что-то я его не помню…

— Это случилось еще до твоего рождения. Мы с Хайме привезли индейцам мясо, а потом разговаривали с ними, пока на костре жарилась туша. Я обратила внимание на то, что один старик одиноко сидит в стороне от других и смотрит на море. Спросила, кто он такой. «Он из других людей», — ответили наши друзья.

Он действительно выглядел более светлокожим, чем остальные, на лице его выделялись большие выразительные глаза и узкий нос.

— Из другого племени? — переспросил Майкл.

— Из других людей. Но он был их другом. Мы пустились в обратный путь, так и не узнав о нем ничего. А он тем временем тоже встал и пошел прочь от берега. Тогда Хайме остановил коня и заговорил с ним. «Тебе, наверное, очень одиноко. Если хочешь, приходи к нам в гости». И к нашему великому удивлению, старик ответил по-английски: «Ладно, приду». Хайме указал рукой на холмы вдали. На самые дальние, еще неисхоженные. «Может быть, тебе известно, что за край лежит в той стороне. Я бы тоже хотел узнать тропы, которые ведут туда, увидеть людей, живущих там, побывать в их селениях. Мечтаю попасть туда, где еще не ступала нога человека. Это прекрасные земли, здесь так красиво». Старик внимательно выслушал его и, не сказав больше ни слова, отправился своей дорогой. Две недели спустя мы снова встретили его. Он сидел на берегу, а мы как раз проезжали мимо.