"Последняя граница" - читать интересную книгу автора (Фаст Говард Мелвин)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Январь – апрель 1879 года КОНЕЦ СЛЕДА

В газете «Нью-Йорк геральд» от 18 января 1879 года отношение министерства внутренних дел к происшедшим событиям было изложено четко и ясно. О них сообщалось стране одной-единственной фразой: «Министр Шурц отказался говорить по этому делу».

Так просто, так прозаически инцидент был сдан в пыльные архивы истории. Министр внутренних дел Карл Шурц отказался говорить по этому делу – Карл Шурц, который родился в Германии, сражался во время революции 1848 года, бежал из своей страны, как бежали из нее тысячи немцев и до Шурца и после него, и который не раз видел слово «свобода», горевшее яркими, сияющими буквами на утреннем небе; Карл Шурц, который прибыл в Америку, когда Америка была полна обещаний и надежд, который отстаивал Линкольна, когда тот сделался президентом, и считал его своим другом; Карл Шурц, который отказался от министерского поста в Испании, для того чтобы вернуться и бороться за сохранение федерации, и который видел, как текла кровь в Геттисбурге[17]. И это был тот самый Карл Шурц, который, узнав, что приемная его канцелярии переполнена репортерами, сказал:

– Гоните их в шею!

А когда его попросили высказать свое мнение, он заявил:

– Мне нечего сказать.

– Но сообщение из форта Робинсон…

– Мне нечего сказать.

– Но каково отношение правительства к событиям?

– Гоните их в шею! Мне нечего сказать.

Министр читал и перечитывал полученное им донесение от капитана Уэсселса. Он читал его до тех пор, пока слова не потеряли всякий смысл и не заплясали перед его глазами. Он читал до тех пор, пока не перестал понимать значение таких слов, как «непокорность», «восстание», «мятеж».

Он сидел и сидел за письменным столом, а день уже кончился и наступил вечер. Через высокие окна своего кабинета он видел, как голые ветви деревьев постепенно исчезают во мраке. Его секретарь опять вошел в комнату и сказал:

– Еще один репортер, сэр.

– Я сказал вам – гнать!

– А мистера Джексона?

– Я не могу принять его.

– Он говорит, что не уйдет и будет ждать. Он просил меня передать вам, что это запись интервью, полученного им у генерала Шермана.

Шурц кивнул:

– Скажите репортеру, что ждать бесполезно: мне нечего сказать.

– Я передам.

Интервью лежало перед министром, и некоторое время он невидящим взглядом смотрел на него. Затем, протерев стекла пенсне и надев его, принялся читать:

«Вашингтон, 16 января.

Генерал Шерман сказал сегодня, что военное министерство не располагает другой информацией о недавнем мятеже шайенов, кроме уже опубликованной в «Геральде». Генерал только что отобедал и собирался на конгресс.

– Значит, вы читали сообщение о резне, учиненной над шайенами, генерал? – спросил ваш корреспондент.

– «Резня, резня»! – повторил генерал Шерман. – Почему непременно называть это резней? Кучка непокорных, хитрых, вероломных индейцев, не щадивших жизни наших офицеров и солдат, точно это собаки, предприняла попытку убежать из-под охраны наших войск и, проводя в жизнь свой мятежный план, применила насилие. С ними поступили так, как они заслуживали этого, и стараться затушевать их преступление сладкими словами бессмысленно.

– Но, генерал, разве не могло быть особо тяжелых обстоятельств, побудивших шайенов к попытке освободиться?

– На этот вопрос легко ответить. Был дан приказ вернуть шайенов из форта Робинсон на Индейскую Территорию. Они оказали сопротивление, подняли мятеж и бежали. На генерала Крука была возложена обязанность проследить за выполнением приказа. Отсутствие субординации в армии всегда влечет за собой расшатывание дисциплины. Можно ли разрешить индейцам делать то, чего мы никогда не допустим среди людей нашей расы? Нет, нет! Негодяи решили сопротивляться, чего бы это им ни стоило, и поскольку правительство вовсе не намерено подчиняться индейцам, сколько бы их ни было, то меры, которые мы вынуждены были принять, вполне соответствовали особым обстоятельствам этого дела.

– А вы не думаете, что какие-нибудь злоупотребления индейского агента могли вызвать индейцев на подобные поступки?

– Отнюдь нет. Шайенам было приказано отправиться из форта Робинсон на Индейскую Территорию. Их доставка туда находилась в ведении военных властей. Индейцы ехать не пожелали, и были приняты обычные в таких случаях меры, чтобы обезвредить их. Но это было сделано, видимо, недостаточно тщательно, в результате произошло столкновение между индейцами и нашими солдатами, выполнявшими приказ…»

Запись резко обрывалась, и Шурц ясно представил себе, как Шерман надевает пальто и готовится покинуть министерство, выбросив из головы все неясности и сомнения. Зависть, проснувшаяся в его душе, понемногу сменялась изумлением и даже страхом; он сидел и глядел, глядел на запись интервью.

Он позвонил секретарю:

– Этот репортер, мистер Джексон, ушел?

– Он заявил, что не уйдет.

– Тогда проводите его сюда.

Джексон вошел медленно, пытливо поглядывая на Шурца. Его длинное, некрасивое лицо было бесстрастно, широкая одежда измята. Он подождал, пока министр пригласит его сесть.

– Курите, – предложил Шурц, вынимая коробку сигар.

Джексон взял одну, откусил кончик и наклонился к спичке, которую ему поднес Шурц. Глубоко затянувшись, он сказал:

– Хороши… Казенные?

– Свои, – улыбнулся Шурц.

– Благодарю. – Джексон все еще выжидал.

– Вы куда-то уезжали? Вы любите путешествовать?

– Терпеть не могу.

– Разве? Ну что ж, кому дома сидеть, кому путешествовать… Хорошая сигара стоит поездки за тысячу миль, верно?

– Полагаю, – согласился Джексон.

– Вы были на Территории? – спросил Шурц.

– Да.

Шурц вздохнул:

– Какой смысл поднимать шум из-за пустяков? Что кончено, то кончено, и надо забыть об этом, не правда ли?

– Может быть… – согласился Джексон.

– А интервью?

– Мне передали, что министру внутренних дел сказать нечего.

– Но печатать об этом в газетах не следует.

– Я думаю, мы все-таки напечатаем, господин министр.

– Но этого делать не следует, – настойчиво повторил Шурц.

– Как бы я ни относился к Уильяму Шерману, – медленно произнес Джексон, – я знаю, что этот человек честен. Прав ли он или ошибается, но он честен.

Шурц пристально глядел на него. Его маленькие глазки сузились, густые усы скрывали выражение рта.

– То, что случилось в форте Робинсон, будет забыто, – продолжал Джексон, – может быть, через шесть месяцев, а может быть, и через шесть недель, но забудут ли люди слова, сказанные Карлом Шурцем: ложное в теории не может стать правильным на практике?

– Чего же вы хотите? – шепотом спросил Шурц.

– За такие намеки вы должны были бы выгнать меня из вашего кабинета, господин министр, – небрежным, почти оскорбительным тоном сказал Джексон.

– Чего вы хотите?

– Я хотел бы получить официальное заявление от министра внутренних дел. Это может меня выдвинуть.

– Мне сказать нечего, – упрямо ответил Шурц.

Джексон встал, чтобы уйти. У дверей он задержался и насмешливо взглянул на министра.

– Мистер Шурц, – спокойно сказал он с расстановкой, – дело не в убитых индейцах – это бывало у нас и раньше. Но ружья в форте Робинсон были направлены не только против индейцев, но и против вас и меня.

И он ушел.

Может быть, прошел час, прежде чем Шурц взял бумагу и перо и начал писать. Ведь половина племени – сто пятьдесят шайенов – еще жива и не поймана, они находятся где-то на севере. То, о чем он писал генералу Круку, было все же признанием своего поражения. И когда он кончил, то почувствовал, что он стар и утомлен и это унижает его.

Он отдал письмо секретарю:

– Отошлите сегодня же. А теперь я поеду домой.

И он медленно вышел. Он знал, что сенсационным газетным заголовкам конец, что через шесть недель или месяцев никто и не вспомнит о резне, происшедшей в форте Робинсон, штат Небраска. Не такое уж значение будет иметь и то обстоятельство, что полтораста первобытных дикарей, называющихся шайенами, могут чувствовать себя в безопасности на той земле, которая долгое время была их собственной.

… Для Мюррея след не исчез даже в январе, когда он получил из форта Робинсон сообщение о происшедших событиях. Не исчез он и в феврале, когда лейтенант, переведенный из третьего кавалерийского полка в форт Кеог, штат Монтана, дал яркое описание последней битвы у Бизоньего оврага, очевидцем которой ему пришлось быть. Дело происходило в офицерской столовой за обедом, и все внимательно слушали, восхищаясь уменьем Уэсселса использовать преимущества мягкой почвы.

Кончив рассказ, лейтенант повернулся к Мюррею и сказал:

– У вас было несколько стычек с ними, капитан. Упрямый народ, должно быть?

– Да…

Бесстрастное лицо Мюррея выражало только полнейшее отсутствие интереса. Он вышел из-за стола, а лейтенант, пожав плечами, продолжал свой рассказ.

Мюррей жил в форте Кеог уже больше двух месяцев. Долгие и безуспешные поиски шайенов Маленького Волка завели его в Черные Холмы, и здесь след шайенов исчез окончательно. Индейцы укрылись где-то среди зеленых гор, бесчисленных долин, дремучих лесов. Отыскать их за короткое время, остававшееся до зимы, было почти невозможно. Тогда от полковника Мизнера, находившегося на Индейской Территории, последовал приказ о возвращении обоих эскадронов четвертого кавалерийского полка на юг. Из Дедвуда Мюррей запросил по телеграфу о переводе его под командование генерала Майлиса, и когда был получен ответ, он оставил своих солдат и один отправился в форт Кеог в Монтане.

Его прощание с Уинтом носило странный характер. Мюррей был молчалив и, казалось, страстно желал поскорее уехать. Уинт, смущенный, сказал несколько неловких слов, какие говорятся в таких случаях.

– Ладно, – улыбнулся Мюррей, – может быть, я там найду то, что ищу.

Он провел больше двух долгих, скучных месяцев в отрезанном снегами от всего мира форте Кеог. У него было мало общего с офицерами гарнизона, и он ясно выказывал желание, чтобы его оставили в покое. Единственное, к чему он проявлял интерес, – это были изредка просачивавшиеся в форт слухи о шайенах.

Только в апреле были получены первые достоверные сведения о шайенах. Лейтенант Кларк, посланный с отрядом на разведку в район Паудер-Ривер, вошел с ними в контакт. В донесении, пересланном им в форт, сообщалось, что два следопыта-сиу из его отряда повстречали шайенов на Паудер-Ривер, что они говорили с ними и Маленький Волк выразил согласие встретиться с Кларком.

Генерал Майлис, вспомнив о погоне Мюррея, сказал ему:

– Это забавно, капитан, что они ведут себя теперь так миролюбиво. Не то, что в те времена, когда вы гнались за ними.

– Право, не знаю, – сказал Мюррей. – Они хотели возвратиться на свою родину, и, мне кажется, это было их единственным желанием.

– Конечно, – добавил генерал, – понятие о свободе и независимости у них иное, чем у нас.

– Возможно, – согласился Мюррей.

– Есть у вас планы на будущее, капитан?

– Нет. Впрочем, это не совсем так. Я подумываю о том, чтобы выйти в отставку.

– Вы старый кадровик. И разрешите заметить, капитан, вы будете чувствовать себя тогда, как рыба без воды.

– Возможно, – заметил Мюррей.

– Не могу ли я что-нибудь сделать для вас, капитан, оказать содействие, продвинуть?

– Не надо, сэр. Благодарю вас, я, в общем, уже решил.

В октябре шайены – сто пятьдесят мужчин, женщин и детей, – возглавляемые Маленьким Волком, исчезли для капитана Мюррея, для генерала Крука, для всего мира и для Карла Шурца, который вынужден был написать слова, дающие им право вернуться на родину. Они стремились все дальше на север. Мелководные реки помогали им, смывая их след, снег своим белым покровом заметал его. И наконец перед ними, подобно стене, возникли зеленые крутые склоны гор.

Шайены исчезли в Черных Холмах, как лисица в своей норе. Всё глубже и глубже забирались они, отыскивая место, которое было бы им по душе, и обрели его. Это была длинная поляна, окаймленная лесом, окруженная высокими горами, замыкавшими ее с обоих концов, отрезанная от остального мира. Здесь были приют и защита, здесь было пастбище для их изнуренных пони, здесь водились и жирные медведи и олени, здесь были дикие утки, прилетавшие с ледяных пустошей Канады, кролики и белки – весь тот богатый, щедрый край, к которому они так страстно стремились.

И они зажили, как им хотелось. По мере того как дни превращались в недели, а недели в месяцы, по мере того как росли снежные сугробы вокруг их вигвамов, воспоминания о долгой борьбе и о побеге все более тускнели. Снежные сугробы и покрытые снегом горы служили им надежной защитой. Родились дети, и матери кормили их грудью, а дети постарше, играя на снегу, забывали о красной пыли, как забывали о голоде, о лихорадке и о зловещих, одетых в жесткие рубахи представителях «цивилизации».

Однако забыть об оставшихся было невозможно, потому что в старом селении все его триста обитателей составляли благодаря бракам и родству единую семью, и теперь в группе Маленького Волка братья тосковали о сестрах, родители – о детях, дети – об отцах и матерях.

Они ждали их, а старый вождь Маленький Волк заботливо хранил свои запасы табака и, посасывая трубку, с тревогой глядел на защищавшие их сугробы снега. Весна откроет горы для всех, и гигантская сеть вновь начнет стягиваться вокруг них.

С первым дыханием весны он отдал племени приказ свертывать вигвамы и готовиться к дальнейшему путешествию. Он сам не знал точно – куда, но чувствовал, что где-то на севере они найдут и убежище и безопасность, может быть в этой полумифической стране, называвшейся Канадой, куда бежали Сидячий Бык и его племя сиу.

Шайены покинули горы и двинулись на северо-запад, к Паудер-Ривер. И здесь, вблизи Паудер-Ривер, они и встретили следопыта-сиу из отряда лейтенанта Кларка. И здесь же, через этого сиу, с трудом говорящего на шайенском языке, до Маленького Волка дошло решение Карла Шурца.