"Боги мира реки" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

Глава 12

Он видел и слышал все, что происходило с новорожденным, то есть с ним.

Но Бертон не чувствовал ощущений ребенка. Он даже не понял, когда ему перерезали пуповину, и лишь мельком увидел свой окровавленный пупок.

Представив, как его будут очищать, Бертон содрогнулся и вытер пот с лица. В тот же миг на его глаза, глаза ребенка, опустилось полотенце. Чуть позже малыша завернули в одеяло и положили на широкую кровать. Оттуда он видел только нянечку в белом переднике, грудь матери и ее усталое лицо. Все остальное закрывало одеяло.

В комнату вошел отец. На его смуглом молодом лице сияла счастливая улыбка. Такое обычно случалось редко — лишь в те моменты, когда мистер Бертон получал на бирже солидную прибыль.

А как отец вздрогнул, увидев руки доктора. Тот вытер их полотенцем, но, наверное, не совсем тщательно. Возможно, доктор не мыл их даже перед принятием родов. И скорее всего, действительно не мыл. Тем не менее, его личное участие в операции почти не поддавалось объяснению. В те времена, насколько помнил Бертон, врачи лишь изредка прикасались к роженицам и, в основном, обеспечивали контроль за действиями медицинских сестер. Некоторые из них вообще не осматривали гениталии матерей и в процессе родов руководствовались только отчетами акушерок.

На экране мелькнула огромная рука — рука его отца. Она что-то приподняла. Наверное, край одеяла.

— Я счастлив, — сказал отец, обращаясь к матери. — Ты подарила мне прекрасного сына.

— Он такой милый, правда? — ответила мать осипшим голосом.

— А теперь я попрошу всех удалиться, — раздался глуховатый бас доктора.Миссис Бертон устала, и ей нужно отдохнуть. Да и ваш чертенок уже проголодался.

В этот момент малыш, очевидно, заснул. Его следующим впечатлением стали маленькие вытянутые ручки и большая мягкая грудь с розовым соском. У верхней части экрана появилось лицо кормилицы. Миссис Бертон, будучи светской дамой, не пожелала кормить ребенка собственной грудью.

— Интересно, кем она была? — прошептал Бертон. — Скорее всего, какая-нибудь бедная ирландка.

Он смутно помнил, что однажды мать называла ему имя кормилицы. Миссис Рили? Или Кили?

Эта сцена потрясла его, но не настолько, чтобы он потерял самообладание. Бертон знал, откуда компьютер вытягивал воспоминания его детства. Дублировав телесную матрицу в отдельном файле, машина потрошила ее, как рыбак форель. Она прокручивала на экране фильм о его жизни.

Несведущий человек мог бы полагать, что полный показ такого фильма занял бы время, равное этой жизни. Но память любого человека не хранила всего того, что тот видел, слышал и ощущал, обонял, осязал и думал. Она действовала выборочно и имела огромные бреши в моменты сна, если только человек не видел ярких сновидений. Поэтому для демонстрации ее содержимого требовалось не так много времени, как можно было бы ожидать. Кроме того, компьютер позволял ускорять просмотр фильма, замедлять его или прокручивать какие-то куски по несколько раз.

Пропустив короткий и самый первый сон малыша, Бертон наблюдал за тем, как горничная меняла пеленки. Он не мог понять, почему его воспоминания демонстрировались на экране. Кто приказал компьютеру сделать это?

Как только он приступил к допросу машины, на стене засветились несколько экранов. Взглянув на ошеломленные лица Фрайгейта, Терпина и де Марбо, Бертон с усмешкой покачал головой.

— Да, — сказал он прежде, чем они заговорили. — Меня тоже навестило мое прошлое — начиная от родов, окровавленного пупка и дальше.

— Это ужасно! — воскликнула Алиса. — И в то же время замечательно! Но какое потрясение! Мне даже хотелось заплакать.

— Я свяжусь с остальными, — сказал Фрайгейт. — Возможно, они тоже прошли через это.

Его экран превратился в серый прямоугольник. Том Терпин все еще утирал слезы.

— Я увидел маму, отца и нашу старую лачугу… Мне казалось, что мое сердце разорвется на куски!

Бертон взглянул на большой экран. Маленького Ричарда вновь прижимали к огромной груди. Он услышал голодный плач и жадное причмокивание младенца.

Изображение дрогнуло и потускнело — его положили в колыбель, а затем задернули над ним голубой полупрозрачный полог. Комната начала медленно крениться то в одну, то в другую сторону. Время от времени он видел большую пухлую руку, которая качала его колыбель.

К каналу общей связи подключились Афра, Ли По и Фрайгейт. Теперь на Бертона смотрели семь разных лиц, но в глазах у всех читался один и тот же вопрос.

— Конечно, поэта не удивишь картиной, где он сосет грудь своей матери,с усмешкой сказал китаец, — но… Кто велел компьютеру сделать это?

— Если вы все согласны подождать, я спрошу машину, — ответил Бертон.

— Можешь не утруждаться, я уже спрашивал, — произнес Нур.Компьютер ответил, что у нас нет доступа к подобной информации. Нам отказали в праве задавать вопросы со словами «кто» и «почему». К счастью, слово «когда» в запретный список не входит. Я узнал, что два дня назад кто-то приказал машине начать этим утром принудительный показ наших воспоминаний.

— Значит, во всем виновата женщина, которую вы убили,сказал Бертон.

— Она наиболее вероятный кандидат.

— Но я не понимаю, зачем ей понадобилась такой пересмотр нашей памяти,проворчал англичанин.

— Очевидно, для того, чтобы ускорить наше этическое развитие, — ответил Нур. — Погрузившись в прошлое, мы станем свидетелями своих и чужих поступков; мы поймем наши пороки, а значит, и избавимся от них. Нравится вам это или нет, но вы увидите себя такими, какие вы есть. И я надеюсь, что, наблюдая за чередой комедий и драм, каждый из нас предпримет определенные шаги для устранения нежелательных черт своего характера. Возможно, этот принудительный показ поможет нам стать людьми — настоящими людьми…

— Или он сведет нас с ума, — добавил Фрайгейт.

— Скорее всего, мы просто найдем способ приостановить эту чертову программу, — сказал Бертон. — Нур, ты не пытался отменить просмотр воспоминаний?

— Конечно, пытался, но любая команда незнакомки воспринимается компьютером как директива, не подлежащая цензуре.

— Прошу меня извинить, но мне надо кое-что выяснить,произнес Бертон.Подождите меня минуту.

Он вышел из комнаты и открыл входную дверь. Экран, на котором мелькала грудь кормилицы, заскользил рядом с ним, а затем возник на стене коридора.

Бертон выругался, развернулся на каблуках и вернулся в зал с семью экранами.

Восьмой неотступно следовал впереди, все время оставаясь перед глазами.

Рассказав коллегам о результатах своего маленького эксперимента, англичанин грустно добавил:

— Просто так нам от него не избавиться. Он, как альбатрос, привязанный шнурком к шее старого моряка.

Бертон закрыл лицо руками и тут же услышал детский плач. Взглянув на экран, он увидел полупрозрачный полог, за которым мелькали неясные тени. До него донесся сердитый шепот служанки: «Святые угодники. Что там еще?»

— В принципе, мы можем избавиться от этих навязчивых картин. Нам надо только покрасить стены. Если компьютер откажется выполнять такую работу, мы привлечем андроидов или сделаем ее сами. Кроме того, запаситесь ушными затычками — они помогут вам спать по ночам И подумайте над тем, как убрать экраны в коридорах.

— Нет, мы точно сойдем с ума! — воскликнул Фрайгейт.

— Я не думаю, что незнакомка хотела довести нас до безумия,сказал Нур.Вполне возможно, она предусмотрела отдых по несколько часов в день и, конечно же, перерывы на сон.

Бертон спросил де Марбо и Бен, где расположены их экраны.

— Один на правой стене, другой — на левой, — ответил француз. — Я подглядываю за своим маленьким алмазиком, а она за мной. Скажу без хвастовства, мы в детстве были просто очаровашками.

— Но как же нам понять, что происходит? — задумчиво проворчал Бертон.

Он договорился о встрече у бассейна и отключил канал общей связи. По его команде компьютер сделал пару наушников, которые могли бы заглушить любой звук. Чтобы не смотреть на экран, Бертон начал изучать доступные файлы компьютера, но любопытство мешало ему сосредоточиться на работе. Он вновь и вновь поднимал голову, стараясь не упустить ни одной сцены, однако их однообразие навевало скуку и все больше притупляло первоначальный интерес.

Не так уж и много событий случалось с ребенком в первые дни его жизни, а разговоры молодых родителей быстро теряли эффект новизны. Стоя рядом с колыбелью, они говорили только о нем или с ним, поэтому через несколько часов их агукание надоело ему до чертиков. Хотя сам малыш казался вполне счастливым и, не понимая речи, реагировал только на лицо матери и тон ее голоса. Впрочем, она не баловала его своими визитами. В основном, он видел только кормилицу и двух горничных, которые по очереди мыли его и носили на руках по дому.

В одиннадцать часов утра Бертон направился к плавательному бассейну.

Экран, скользивший перед ним по стенам коридора, присоединился к семи другим прямоугольникам, и картинки из прошлого разместились сначала на одной стене, а затем рассредоточились по периметру бассейна на равных расстояниях друг от друга.

— Мы скоро к этому привыкнем, — сказал Афра, вылезая из воды рядом с Бертоном. — Насколько я знаю, близкое знакомство вызывает глухоту и слепоту.

— Ты забываешь очень важную вещь, — ответил он. — Пока все наши воспоминания связаны только с пеленками и сосками, но со временем они будут пробуждать в нас стыд, вину и гнев. Кому захочется смотреть на свои унижения и обиды, на собственную подлость и легкомыслие?

— Лично я никогда не вела себя подло. И ни перед кем не унижалась. Хотя унизить меня пытались многие.

Бертон знал, что на самом деле ее слова лишь прикрывали душевную рану.

Никто из них не был ангелом — и уж тем более Афра Бен. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, он плавал, шутил и болтал о пустяках, но его взгляд все чаще и чаще возвращался к окнам в зияющее прошлое.

Рядом с ним вынырнул Фрайгейт.

— Ты только посмотри на это чудо, — произнес американец. — Я даже могу осмотреть себя со стороны.

Его мать, худощавая женщина с черными как смоль волосами, держала ребенка перед зеркалом. Маленький и голенький Питер хихикал от удовольствия, и его плоское лицо с широким ртом напоминало физиономию лягушонка.

— Как странно смотреть на себя в таком возрасте! А ты представь, сколько отражений нас ждет впереди — от хихикающего младенца до пожилого мужчины на смертном одре. О Иисус Христос!

Тем же вечером Фрайгейт приступил к самостоятельным исследованиям.

Прежде всего он выяснил у компьютера, что сканирование памяти могло начинаться с момента зачатия. Однако машина отказалась отвечать на вопрос, почему они наблюдали себя только после родов. Как и многие другие, американец считал, что люди проводили свои первые девять месяцев в безмолвии и темноте. При таком варианте просмотр действительно не имел никакого смысла и требовал переноса на более поздний срок.

На всякий случай Фрайгейт велел прокрутить свой предродовой период и отобразить на экране те моменты, когда эмбрион воспринимал посторонние звуки. К его удивлению, такое случалось много раз. Он даже мог слышать голоса людей, которые беседовали с его матерью. А сколько тут было различных звуков: шум моторов и свистки поездов, плеск речных волн и треск хлопушек, бурчание в животе и выделение газов, звон упавших стаканов и громкий смех.

Но больше всего Фрайгейта смутили стоны и возгласы родителей, когда они занимались любовью. Послушав все это пару часов, он приказал компьютеру остановить просмотр и вернуться к первоначальной программе.

— Я полагаю, что незнакомка хотела нам только добра, — сказал он маленькому мавру. — Она намеревалась показать нам слабости и предрассудки, себялюбие, суетность и ложь, которые закрывают свет наших душ. И она сделала это только для того, чтобы мы могли измениться к лучшему — подняться на новую ступень этического развития.

— Наверное, ты прав, — ответил Нур. — Но зачем она скрывалась от нас? И почему она убила Логу?

— Мы постараемся это узнать, — заверил его Бертон.

Как оказалось, незнакомка действительно имела сострадание. Отдавая приказ о принудительной демонстрации воспоминаний, она предусмотрела паузу для отдыха и сна. В восемь вечера экраны отключились, и люди получили передышку до восьми часов утра.

Покинув пораньше дружеский ужин, Бертон удалился в свое жилище. Он лег в постель, но старая бессонница вцепилась в него, как голодный волк.

Утомленный ум наполнился обрывками сцен из показанного прошлого. Ему вспоминались беседы матери и отца. После двух часов напрасных метаний он оделся и вышел в коридор. Сев в летающее кресло, Бертон отправился в бесцельный полет по бесчисленным этажам. Он проносился через сотни комнат и десятки подъемных шахт. В конце концов его блуждания превратились в организованный осмотр помещений. Запросив у компьютера план этажей, Бертон отправился на верхний уровень башни. Он и сам не знал, что пыталось найти его подсознательное начало. Но оно толкало его вперед, словно предчувствуя встречу с чем-то новым и, возможно, даже полезным.

Так и не долетев до ангара, он передумал и помчался к двенадцати огромным комнатам, в которых располагались личные миры Совета Двенадцати.

Устав от монотонной череды коридоров и шахт, Бертон захотел увидеть что-нибудь иное. Его путешествие продолжалось четыре часа. Когда оно закончилось, англичанин решил рассказать о нем другим, чтобы они тоже осмотрели эти сказочно красивые помещения.

Прилетев в ангар, он убедился, что там ничего не изменилось. Число кораблей осталось прежним, и все они находились на своих местах. Хотя это еще ни о чем не говорило. Со времени его последней проверки прошло несколько дней, то есть женщина-агент могла воспользоваться любым из этих воздушных и космических аппаратов.

Бертон вернулся в свои апартаменты около четырех часов утра и проспал от четырех тридцати до половины восьмого. Приняв душ, он вызвал на связь Ли По. Прошлым вечером китаец предложил друзьям собраться у него на общий завтрак, и Бертон хотел убедиться, что планы Ли По не изменились. На экране возникло красивое мефистофельское лицо, расплывшееся в улыбке.

— Да, я буду рад увидеть тебя своим гостем. У меня есть для всех вас сюрприз.

Он повернул голову и что-то сказал по-китайски. Рядом с ним появилось другое лицо. Бертон вздрогнул и отступил на шаг. На него смотрела женщина удивительной красоты.