7

Экран, представляющий картинку западной стороны, высветил примерно в ста футах над землей серебряный дирижабль, летевший с несколько опущенной носовой частью. Он медленно продвигался вперед, поблескивая своими двигателями. Люк, расположенный в носовой части, открылся, и Дункан заметил маленькие фигурки за ветровым стеклом: команда дирижабля располагалась в верхнем отсеке носовой части.

— Они доставили очередную партию окаменевших, — сказал Локс. Он стер записи, сделанные после включения системы наблюдения, и отключил питание. Затем, поднявшись, сказал:

— Уберите подносы и бутылки. Не надо оставлять никаких следов нашего пребывания.

Все пошли за ним. Выйдя из кабинета, Дункан спросил:

— Что все это значит?

— На некоторое время придется затаиться, — ответил Вилде. — Они скоро улетят. Часа через два, я думаю. Выгрузят тела и улетят. Но нам придется залечь на дно по крайней мере до завтра.

Именно в этот момент Дункан и решил окончательно, что не останется с этой группой дальше, чем это будет необходимо. У нее нет будущего. Все, на что они способы, — это убегать и прятаться, пользуясь редкими возможностями, чтобы украдкой выбраться на поверхность и глотнуть свежего воздуха. Это же кроличья жизнь, а он не кролик.

Тем не менее еще некоторое время придется оставаться с ними.

Неохотно, преодолевая внутреннее сопротивление, Дункан спустился вместе с остальными в комнату, расположенную в самом низу, на дне шахты. Усевшись на спальный мешок и прислонившись спиной к стене, Дункан печально поглядывал на своих товарищей. В комнате было полно людей, но детишки резвились даже в этой тесноте. Дункан отнюдь не упрекал их, ему просто было жалко этих малышей. Да и взрослым заняться было нечем — лишь пить да разговаривать. Несколько раз Дункан отправлялся пройтись взад-вперед по коридору размять ноги.

Когда он проделывал это в третий раз, выполняя в коридоре в полной темноте приседания и другие упражнения, его неожиданно ослепила яркая вспышка света. Не прекращая своих занятий, он громко спросил:

— Кто это?

Это был Локс. Он присел.

— Я не хочу мешать вам.

Чуть запыхавшись, Дункан проделал несколько резких движений, будто поднимаясь по несуществующему канату.

— Я заметил, что, когда мы были наверху в пункте управления, вы как-то задумчиво смотрели на меня, — заметил Дункан.

Локс продолжал светить в лицо Дункана фонариком, почти ослепив его.

— Могли бы и убрать свет. Выражение моего лица, если оно вас волнует, вы и так увидите.

Локс усмехнулся и отвел фонарик в сторону, на стену. Теперь Дункан и сам мог разглядеть лицо Локса.

— Вы, вероятно, думаете, что мы здесь ведем бессмысленную, никчемную жизнь, так ведь? Что нам остается делать? Только убегать и прятаться? Какая от нас польза? Правительство нам не нравится, мы сопротивляемся тому, что нас заставляют жить только один день в неделю. Нам ненавистно положение, когда за нами постоянно наблюдают. Но что мы можем сделать? Наверно, вы думаете, что нам было бы лучше придерживаться правил нормальной жизни и пользоваться легальными средствами протеста? Тогда от нас было бы больше проку да и нам стало бы куда легче.

Дункан прекратил свои упражнения и сел.

— Да, именно так я и думал, — сказал он.

— Кстати, — сказал Локс, — давайте разберемся: против чего мы протестуем. Зачем лезть на рожон, когда и восставать-то по существу не против чего? Мы — граждане общества, подобного которому прежде никогда не существовало, общества, в котором не только никто не голодает, но даже каждый может без труда получить все, чего он пожелает. Хорошая еда, хорошее жилье, достойное медицинское обслуживание, богатые возможности получить образование. Человеку доступны все блага, правда, в разумных пределах. Войны нет, и вероятность ее возникновения практически отсутствует. С нас, конечно, берут налоги, но они ограничены вполне разумным пределом. Уровень преступности ниже, чем в любом обществе в прошлой истории человечества. На каждые тридцать тысяч жителей приходится всего один юрист. Расизм исчез. Женщины добились полного равноправия. Ученым удалось победить почти все болезни. Редкими стали жестокое обращение с детьми и изнасилование женщин. Отравленные моря, загрязненная почва и воздух — все это в прошлом. Мы исправили все ошибки предков. Гигантские пустыни засажены зелеными деревьями. Мы приблизились к Утопии настолько близко, насколько это вообще возможно, если учесть, что свойственные людям врожденные качества — иррациональность поведения, алчность, глупость и эгоизм — никуда не делись.

— Вы нарисовали такую картину, что могло бы показаться странным, почему же вы не любите наше правительство, — заметил Дункан.

— Кто-то из древних, не могу сейчас вспомнить его имя, сказал, что необходимо ненавидеть любое правительство, находящееся сейчас у власти. Под этим он подразумевал, что совершенного правительства просто не существует, и граждане всегда должны бороться, чтобы избавить свое правительство от присущих ему злоупотреблений и упущений. К ним я отношу не только те неправильные действия и установки, которые нашли отражение в официальных актах, но и людей, обладающих властью и стремящихся извлечь личную выгоду из ошибочной политики правительства, а также тех, кто некомпетентен.

— Звучит правильно, — заметил Дункан. — Но неужели вы считаете, что действительно есть объективные причины для того, чтобы правительство держало собственных граждан под постоянным наблюдением, ни на секунду не переставая заглядывать им через плечо? Разве это не то качество власти, которое достойно искренней ненависти?

— Да, но правительство утверждает, что это абсолютно необходимо. Наблюдение позволяет предотвратить преступления и несчастные случаи, гарантирует правительству возможность обеспечить гражданам мир и процветание. Зная, что делает каждый гражданин в любое время дня — почти в каждую минуту, — находясь вне собственного дома, государство обладает всей информацией, необходимой, чтобы гарантировать безопасность гражданина, а также чтобы обеспечить нормальное движение сырья и готовых товаров по всему миру…

— Я не нуждаюсь ни в примерах, ни в лекциях на подобные темы, — прервал его Дункан. — Куда вы ведете? Что хотите сказать?

— Всякий человек, достигнувший двадцатипятилетнего возраста и прошедший экзамен по истории и тест на политическую благонадежность, имеет право голоса. У нас есть три главные политические партии и еще сотня мелких. Голоса регистрируются прямо в домах избирателей.

— Не надо лекций, — повторил Дункан.

— Я просто хотел показать, что наше правительство в самом деле является первым поистине демократичным. Государством управляет народ для народа. По крайней мере, правительство утверждает, что дело обстоит именно так. Если граждане недовольны тем, как управляют государством, они вправе потребовать проведения выборов и соответственно смены администрации или изменения законов. Повторяю, так утверждает правительство.

— Но ведь люди, обладающие властью, контролируют компьютеры, подсчитывающие голоса на выборах. Возникает вопрос, не потому ли за последние двести облет избиратели неизменно голосовали за пристальное наблюдение за самими собой? Почему такое большое число чиновников Мирового правительства продолжают оставаться у власти? Почему неизменно подавляющее число голосов избиратели отдают именно этим кандидатам?

— Многие люди не верят, что компьютеры представляют правильные данные о результатах выборов, — сказал Дункан.

— Да, таких много. Так много, что вызывает сомнение, действительно ли мнение большинства находит отражение в результатах выборов.

— Время от времени правительство проводит опросы общественного мнения с единственной целью удостовериться в том, насколько широко распространено это убеждение. Итоги опросов неизменно показывают, что число людей, полагающих, что результаты выборов заранее предопределены, не столь уж велико.

— А почему вы уверены, что и результаты опросов не подвергаются фальсификации? — улыбнувшись, заметил Локс.

— Я и не собираюсь доказывать, что итоги опросов отражают истинное положение вещей. Только…

— Что только?

— Что мы можем поделать с этим? — спросил Дункан.

— Очевидно, ничего. В обществе отсутствует достаточно решимости к реформированию из-за опасения вызвать мятежи, забастовки, революцию. Вероятно, более половины населения убеждено в необходимости изменений и в том, что нынешние администраторы — слово «правители», думаю, больше подходит к ним — должны быть смещены. Но у людей нет реальных оснований для недовольства, как это было у наших предков. Они думают примерно так: «Ну хорошо, нас раздражают некоторые ограничения, но зачем же пробивать дыру в лодке, в которой мы все плывем?»

— А зачем, действительно?

Дункан задумался на секунду, Локс пристально смотрел на него. Затем Дункан сказал:

— Я как новорожденный, который тем не менее обладает воспоминаниями прошлых жизней. Мне кажется…

Он нахмурил брови и некоторое время, покусывая губы, думал о чем-то.

— Хотел бы я вспомнить, почему правительство тратит столько сил, чтобы добраться до меня. Однако я не помню, чтобы у меня были и другие сомнения, кроме фальсификации выборов. Что-то еще… подождите… кажется, сейчас вспомню. Государство все время пропагандирует мысль, что Земля никогда больше не должна пострадать от перенаселенности. Семейным парам не разрешается иметь более двух детей. Если вспомнить, что произошло с миром в прошлые века, этот тезис может показаться вполне логичным, а подобные ограничения — совершенно оправданными. И все же большинство из нас…

Дункан выглядел так, будто умственные усилия, которые он совершал, пытаясь восстановить свои воспоминания, довели его до крайнего напряжения.

— Большинство из нас?.. — подтолкнул его Локс.

— …не уверено в правильности статистических цифр, приводимых в отчетах по народонаселению. Они вполне могут быть завышены. Если бы истина вышла на свет, правительству, возможно, пришлось бы отменить это ограничение, позволив родителям иметь по меньшей мере троих детей.

— Истина, насколько мне известно, состоит в том, — сказал Локс, — что в настоящее время население всей планеты не превышает двух миллиардов. В то же время…

— Но официальная статистика называет восемь миллиардов! — вскричал Дункан.

Локс, видимо, не сильно удивился, услышав это. Он даже не поинтересовался, откуда обычному преступнику, не имеющему доступа к системе банков данных, это может быть известно.

— Два миллиарда, — повторил он. — Вы сказали, что вас беспокоит что-то еще?

— Если население действительно находится в пределах двух миллиардов, то нет никакой необходимости сохранять систему Дней! Ее следует отменить. Мы все сможем вернуться к старым временам, когда люди жили каждый день в течение всей недели без каких-либо ограничений. Конечно, переходить к прежнему устройству жизни пришлось бы постепенно. Нужно построить в семь раз больше жилья. Все ресурсы, которые мы имеем, необходимо было бы увеличить в семь раз: снабжение продуктами, средства транспорта, энергия — все. На это уйдет уйма времени. Появится множество самых разных проблем, но ни одна из них не представляется мне неразрешимой. Человечество вполне способно вернуться к естественной системе жизни, жить так, как и положено людям. Я… — Он опять наморщил лоб и немного помолчал, а затем продолжил: — Мне кажется, я знаю… кто-то говорил мне… что система соблюдения одного дня нарушает свойственный человеку естественный суточный ритм жизнедеятельности. Раньше люди спали ночью восемь часов или около того без перерыва, а теперь они вынуждены спать всего четыре часа, а остальные четыре «добирать» кто как может. Это привело к гораздо большему, чем прежде, числу неврозов и умственных расстройств. Правительство скрывает это от общественности. Даже та категория преступлений, которые обычно объясняют эмоциональной неустойчивостью, постоянно дает прирост за последнее время. Однако и об этом публику не информировали. Ей подбрасывают ложные данные, к тому же пресса скрывает большую часть случаев совершения преступлений.

— Нам гарантировали свободу средств информации, — сказал Локс, — но на самом деле ее просто нет. Правительство очень тонко подавляет ее, проявляя змеиную хитрость и мудрость голубки. Не изменилось только одно. Большинство населения по-прежнему склонно к консервативности. Это обстоятельство играло свою роль на протяжении всей истории, с того момента, когда на Земле появилось первое из всех правительств. Система соблюдения дней жизни установлена настолько давно, что большая часть людей считает ее естественной. Им кажется, что именно так и должно быть. Даже если правительство решит вернуться к старому порядку — чего оно, конечно, вовсе не желает, — ему будет очень сложно убедить большинство людей в необходимости этого.

Теперь Дункан уже отчетливо понимал, что Локс ведет разговор на эту тему вовсе не для того, чтобы убить время.

— Ваши планы простираются гораздо дальше, чем вы хотите это представить, не так ли?

— Вы желаете сказать, что я не похож на простого вожака кучки беспомощных недоумков и жалостливых неудачников? — улыбнулся Локс. — Что вы думаете обо мне? К чему, по-вашему, я стремлюсь в самом деле?

— Я полагаю, что вы являетесь членом некой организации, которая заслала вас сюда со специальной миссией, что-то вроде агента по вербовке агентов. А еще вы работаете на подземную железную дорогу. Когда тут появляется некто вроде меня, вы направляете его… не могу сказать куда.

— Очень хорошо, — отозвался Локс. — Пока что я не могу сказать вам больше. Вы не получите информацию до тех пор, пока операция не вступит в завершающую фазу…

— Но меня могут схватить еще до того, как вы решитесь осуществить свои планы.

— Совершенно верно. — Локс встал и потянулся. — Хорошо. Еще увидимся. Не сомневаюсь, что вы ни с кем не станете обсуждать содержание нашей беседы.

— Конечно.

— А я тем временем попробую узнать, почему власти так упорно стремятся изловить вас. Правда, если я смогу вернуться в ту комнату, где находится банк данных, и отключить все мониторы наблюдения.

— Мне очень хотелось бы узнать это, — сказал Дункан.

Дункан снова вернулся к своим упражнениям, разминая затекшие мышцы. Он встал на руки, выжимаясь в упоре, и в этот момент заметил мерцающий глаз фонарика, притаившийся в конце туннеля. Фонарик погас, а он так и застыл на вытянутых руках. Хныканье Кроссанта донеслось оттуда, где светил яркий свет.

— Бог мой, Дункан, что вы вытворяете?

— Уж, конечно, не пытаюсь удержать угря на носу.

Дункан немного опустился, почти прикоснувшись носом к полу, а затем, сильно оттолкнувшись вверх, сложился в воздухе, приземлился на ноги и выпрямился во весь рост. Смахнув рукой пот с лица, он спросил:

— А вы что тут делаете?

— Локс сказал, чтобы мы взяли вас себе в помощь, — тоненьким голоском проговорила Донг. — Нужно принести несколько ящиков из пещеры.

Свет фонарика приблизился. Дункан увидел, как из-за светового пятна метнулось что-то темное и расплывчатое. Свет померк, и почти одновременно с этим он потерял сознание.

Очнулся он в полном смятении, ничего не помня, дышал тяжело, едва не задыхаясь. Дункан перевернулся в полной темноте и, едва сознание прояснилось, понял, что находится в воде. Совершенно не ориентируясь, он отчаянно замолотил руками, не понимая, куда надо плыть — вверх, вниз или горизонтально. Что-то тяжелое и твердое ударило его по ребрам. Мучительная боль еще более затруднила дыхание. Но он сумел закричать, прежде чем кто-то опять поволок его под воду.

Значит… он очнулся на поверхности. На поверхности чего? Что-то вроде реки, от ледяной воды тело сразу онемело, движения сделались медлительными.

Дункан заставил руки и ноги двигаться и вскоре сумел всплыть и глотнуть воздуха. Но не надолго. Что-то ударило его по затылку, и он снова ушел под воду. Молотя руками наотмашь, он стукнулся обо что-то твердое. Камень. Теперь он понял, что находится в подземном ручье, бегущем через узкий туннель. Ободрав плечо о камень, Дункан почувствовал, как неведомая сила подхватила и развернула его, а затем — хвала Господу — Дункан снова умудрился высунуть голову из воды.

Долго отдыхать не пришлось. Уже через несколько секунд он снова ткнулся о камень ребрами и погрузился под воду. Дункан попытался всплыть, надеясь, что река пойдет через туннель или выбросит его в какую-нибудь пещеру, где над поверхностью будет хоть небольшое пространство. Ладонь наткнулась на шероховатый камень перед тем, как его снова повлекло под воду. На этот раз дыхание вместе с надеждой покинули его окончательно. В голове звенел колокол, лучи света, казалось, били в глаза, горло свело судорогой. Дункан приготовился к смерти — оставалось несколько секунд.

Внезапно воздух и свет вернулись. Он провалился в яркую пустоту, лучи света струились вместе с водой из дыры. Дункан попытался выпрямиться, чтобы не барахтаться на животе, борясь с бурлящей, пенящейся струей, но ничего не получилось. Давление воды на грудь причиняло боль, легкие, которые, он думал, уже совсем пусты, со свистом выпустили остатки воздуха. Тем не менее он все же поднялся и поплыл к высокому берегу, проступавшему справа. Увлекаемый течением к необузданным быстринам, Дункан успел ухватиться за корень дерева, выступавший из размытого, глинистого берега. Боль и холод совершенно обессилели его, он был слаб, как младенец. Мир, окружавший его, был мертв.

Держась за корень, Дункан осмотрел дыру, из которой его выбросило стремительным потоком. Он находился примерно в двадцати футах над уровнем водоема — в этом месте течение успокоилось, и ручей разлился, образовав просторную заводь — у самого основания высокой, футов в семьдесят, известковой скалы. За ней открывались склоны более внушительных холмов — далеко ли, близко — этого Дункан сказать не мог. Ручей обрамляли глинистые берега, на которых почти у самой воды начинался лес. Многие деревья стояли под большим углом к поверхности, некоторые почти висели в воздухе, Наверно, это — результат работы биологов, подумал Дункан.

Где бы он ни находился, определенно это не было то место, которым падре провел его в подземелье.

Дункан посмотрел в другую сторону.

В нескольких ярдах дальше по течению река вымыла небольшую бухту, вдававшуюся в берег. Напор воды в этом месте был невелик, а берег — совсем невысок, всего фута два. Может быть… Дункан выпустил корень, и быстро, как только мог (на самом деле по-черепашьи), поплыл к маленькому заливчику. Спустя некоторое время он уже выбирался на берег. Несколько раз жидкая грязь проскальзывала сквозь пальцы, и он скатывался обратно вниз. Задыхаясь от усталости, не в силах более двигаться вдоль берега, Дункан лег, чтобы немного отдохнуть, заняв странное, неудобное положение, согнувшись, не вытащив ноги из воды. Отдышавшись, он выбрался, наконец, на берег. Остановившись, чтобы еще раз отдохнуть, он вспомнил о Донг и Кроссанте. Что заставило их сделать это с ним?

Он определенно не понравился этой парочке, а наклонности у обоих, несомненно, были самые подлые. Но ведь этого явно недостаточно, чтобы решиться на убийство. Убийство? Кроссант ударил его и, если бы захотел, вполне мог бы проломить ему череп дубиной. Но вместо этого они затащили его в пещеру и бросили в подземный ручей. Они, конечно, знали, что поток очень скоро выходит наружу. Наверно, рассчитывали, что он непременно утонет, и вода завершит их грязное дело. Плывущий по реке труп заметят органики или засекут со спутника. Тогда поиски будут прекращены, и их группа окажется в безопасности по крайней мере на некоторое время.

Хотя нет. Его сценарий вряд ли соответствует действительности. Локс наверняка был бы обеспокоен исчезновением Дункана, и подозрение неизбежно пало бы на Донг и Кроссанта. Ведь Локс знал, что они отправились за Дунканом в туннель. Он не поверил бы, что Дункан, зная о своем скором возвращении к цивилизованной жизни, мог убежать, расставшись тем самым с единственным шансом избавиться от унизительного существования в подземелье. Локс подверг бы эту парочку проверке в тумане истины.

Понимая все это, они не стали бы возвращаться в группу. Убийцы пошли бы через комплекс туннелей, чтобы скрыться где-нибудь, пока не будет найдено тело Дункана, а затем они наверняка спрятались бы в лесу.

А может быть, они собирались сразу же сдаться органикам и попросить амнистии, рассказав свою историю? Парочка могла решиться на такое, даже понимая, что неизбежно попадет в реабилитационный центр. Ведь у них был большой козырь: они уничтожили Дункана и предали банду. Конечно, органики будут относиться к ним свысока как к предателям, но Донг с Кроссантом привыкли и к презрению, возможно, оно даже вдохновляло их. А что если и на него-то они напали только потому, что в течение долгого времени не совершали низких поступков и просто нуждались в подобной пище душевной.

Дункан негромко рассмеялся этой мысли. Не брежу ли я? Но ведь бредовое состояние обычно сопровождается жаром, а я промерз до мозга костей. Как бы хотелось сейчас Дункану выбраться на полянку, куда сквозь ветви пробивались бы солнечные лучи, и согреться. Однако мысль о спутнике, который в любой момент сможет обнаружить его, удерживала Дункана в тени.

Он перевернулся и, продолжая дрожать, обхватил руками плечи. Мокрая одежда не давала согреться. Надо бы снять ее. Нет, он слишком устал. Высохнет на нем. К тому времени, когда солнце переместится еще на несколько градусов — оно было на полпути от зенита к закату, — он согреется и немного восстановит силы.

Что тоща?

В лесу было все спокойно, только где-то вдалеке каркали вороны и сердилась на кого-то белочка, наверно, хотела отогнать ворон. Прошла минута. Большая черная муха, жужжа, вилась вокруг головы. Дункан отогнал ее. Миновало полчаса. Дункан закрыл глаза. Что произойдет, если он хоть немного поспит? Голова в том месте, куда пришелся удар дубины, сильно болела, ребра ныли, левая рука, ободранная о камень, саднила. Холод и ощущение опасности заставили Дункана на время забыть о своих ранах. Теперь, хотя он немного согрелся и обсох, боль мешала заснуть. И все же Дункан погружался в дремоту.

Пересилив себя, он сел, продолжая стонать от боли. Может быть, у него сотрясение мозга. Если это так, лучше встать и походить. Очень не хотелось умереть во сне.

Дункан пытался подняться на ноги, но застыл, согнувшись. Откуда-то издалека донеслись голоса Донг и Кроссанта.