"Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт" - читать интересную книгу автора (Шифман Фаня Давидовна)

1. Интермеццо на заре

День Кайфа Сияющее, улыбчивое утро. Лулианичи весело стекаются со всех концов города к Лужайке пикников, раскинувшейся над пляжами в одном из живописных уголков Парка.

Лужайка пикников была по традиции излюбленным местом отдыха в Арцене.

Большая часть лулианичей почти одновременно подъехала к Лужайке, и многочисленные машины всевозможных моделей и расцветок, нетерпеливо сигналя, теснились и мельтешили в прилегающих улочках, проулках, проездах. Их владельцы не теряли надежды найти удобную парковку. В свежем утреннем воздухе повисли и медленно садились на землю сизые облачка выхлопных газов, гармонируя с симфонией клаксонов и скрежетом колёс по асфальту.

Из Меирии, пригорода Эрании, прибыл заказаный группой религиозных лулианичей вместительный автобус и припарковался в некотором отдалении от скопища беспорядочно роящихся машин. Первыми оттуда высыпали детишки от 3-5 лет и старше.

За ними выходили улыбающиеся шумные подростки, у некоторых мальчиков за плечами болтались гитары. Сразу стало шумно, весело и пестро. Весёлые звонкие голоса влились в симфонию клаксонов многочисленных автомобилей, медленно вписывающихся в парковочную площадку.

Таинственный администратор по общим и конкретным вопросам раньше всех прибыл на Лужайку пикников в гордом одиночестве. Он тут же обратил пристальное внимание на пёструю толпу, с весёлым шумом направлявшуюся к правому склону Лужайки, на улыбающихся мужчин, молодых парней и маленьких мальчиков в кипах, на женщин, девушек, девочек-подростков и маленьких девочек в длинных юбках. На лице, отсвечивающем всеми оттенками недопечённого блинка, застыло странное выражение, левый глаз загадочно постреливал темно-зелёным.

Он отвернулся от них и окинул взором группу парней, головы большинства из которых украшали причудливые причёски всех цветов радуги, а открытые части тела были покрыты причудливыми татуировками или, у тех, кто помладше, росписью. Это всё были дети лулианичей-элитариев, учащиеся и выпускники престижной эранийской гимназии Галили.

Обращала на себя внимание стайка живописно прикинутых молоденьких девушек, которые стояли в подчёркнуто непринуждённых позах, глядя как бы сквозь парней или поверх их голов, и о чём-то между собой беседовали, громко и заразительно смеялись, некоторые при этом непрестанно курили.

Парни, не выпуская сигарет изо рта, начали деловито расставлять по краям Лужайки мощные акустические колонки, извлекали из багажников папиных машин и тащили в самый центр на тележках отдалённо напоминавшую роботов звукоусилительную аппаратуру. Кое-кто из парней постарше деловито-начальственным тоном отдавал распоряжения, указывая пальцем то в один, то в другой конец Лужайки.

Арпадофель провёл ладонью по пыльно-белёсому ёжику своих коротко-стриженных волос и с покровительственной лаской улыбнулся деловито суетившимся парням.

Левый глаз его косил уже не столь зловеще. К коротышке подошёл такой же широкий, но в полтора раза выше обаятельный увалень Тим Пительман. Он нежно и осторожно приобнимал за плечи известную всей Эрании звезду арценской журналистики Офелию Тишкер, которая на его фоне напоминала хрупкую зеленовато-коричневатую стрекозу.

Тим что-то тихо пробормотал Арпадофелю, тот энергично закивал, потом сделал какой-то понятный только им обоим жест и – стушевался.

Но вот, наконец-то, все машины припаркованы, всё необходимое выгружено.

Подростки, тихо переговариваясь, с самым серьёзным и деловым видом продолжали перетаскивать колонки с одного места на другое. Детвора носилась между кустами и зарослями высоких трав. Родители занялись поиском мест для уютного отдыха на просторной Лужайке, стараясь захватить для своей семьи местечко в тени погуще.

При этом они украдкой с любопытством поглядывали на начальство.

Естественно, основной заряд любопытства был направлен на загадочного коротышку со странно косящим левым глазом и необычной формой головы. Его уже попривыкли видеть в коридорах "Лулиании", но большинство так до сих пор и не поняло, кто он и чем занимается. По обыкновению доброжелательного внимания удостоился босс Миней Мезимотес, прибывший на День Кайфа, как и Арпадофель, один. На чисто, до синевы, выбритом его лице мерцала знакомая всей Арцене добродушная, с загадочной хитринкой, улыбка. Лулианичи не сомневались, что вот-вот он объявит о каком-то заготовленном для них и их домашних сюрпризе, на которые всегда был большой мастер.

Наконец, негромким, но веским и звучным баритоном шеф призвал всех ненадолго прервать свои приготовления к весёлому празднеству гурманства. Лулианичи и их супруги с интересом воззрились на шефа, тогда как дети продолжали свою весёлую и шумную возню. Мезимотес чуть-чуть повысил голос. Он ласково, в то же время чуть сверкнув глазами, поглядел на детишек, снова призвал к тишине – и замолк в величественном ожидании.

Матери не без труда успокоили своих юных шалунов. Все присутствующие, прервав приготовления, направили свои взоры на хитро и ласково улыбающегося шефа.

В относительной тишине Мезимотес внимательно оглядел лулианичей и членов их семей и заговорил. В первой же фразе, произнесённой чуть вибрирующим баритоном пожилого человека, он объявил, что руководство фирмы "Лулиания" решило ознаменовать слияние двух родственных и дружественных предприятий, "Лулиании" и Института Патентных исследований, в одну мощную струю традиционным Днём Кайфа, а главное – большим общим мангалом.

"Таким образом, мы ещё больше укрепим единство всех-всех-всех лулианичей – и ветеранов, и, так сказать, новичков! Давайте же, в знак нашего нерушимого единства, скинем все привезённые сюда припасы в один общий котёл!" – Миней широко улыбнулся и поднял кверху в приветственном жесте обе руки, словно бы желая заключить в свои нежные объятья всех фирмачей, заполнивших Лужайку пикников.

Поднялась волна удивлённо-недоумённых возгласов. Миней терпеливо молчал. Когда, наконец, стих возбуждённый шум, Мезимотес продолжил. О, как убеждённо и красиво говорил он о важности дружбы и единства всех работников обновлённой "Лулиании", истинного украшения любимого города Эрания! Ведь каким целям служит совместный День Кайфа, организованный для всех-всех-всех (для чего руководство выделило целый рабочий день, превратив его в выходной! – как бы вскользь, но многозначительно, намекнул подчинённым босс)? Естественно, чтобы все лулианичи на этом традиционном семейном отдыхе культурно отдохнули, получили удовольствие – в том числе и от общения друг с другом, и от узнавания и понимания вкусов и интересов друг друга, – чтобы познакомились и подружились семьями, прониклись общими интересами и взаимными симпатиями.

Рядом с боссом незаметно возник Тим Пительман и, широко улыбаясь, произнёс: "Именно этой высокой и благородной цели, хаверим, и должен послужить наш большой общий мангал!" Из-за его широкой спины выглянул, а там и выкатился на середину полянки коротышка Арпадофель. Миней и Тим незаметно отошли в сторону и как бы стушевались.

Таинственный администратор по общим и конкретным вопросам впервые выступал перед собравшимися вместе фирмачами. Поэтому ему было особенно важно всецело завладеть вниманием аудитории. И он постарался.

В полной тишине зазвучал голос Арпадофеля. Тем, кто слышал его впервые, показалось странным сочетание этого голоса с короткой, сдобной, чересчур широкой фигурой Кобы. Голос то грохотал в хриповато-басовом, то неожиданно фанфарисцировал в пронзительно-высоком регистре, перекатываясь по Лужайке и выплёскиваясь за её пределы, из-за чего не только и не столько лулианичи, но члены их семей испытывали ощущение чего-то жутковато-потустороннего. Казалось, Арпадофель одним лишь усилием голосовых связок гоняет по Лужайке наталкивающиеся друг на друга и с гулким стуком разлетающиеся в разные стороны биллиардные шары словесных блоков.

Он повторил главную мысль шефа почти теми же словами, только расположив их несколько в ином порядке. Словесные блоки были до того надёжно укутаны в интонации, что в них почти невозможно было вникнуть. В памяти взрослых слушателей необычного спича только и остались вырванные из текста клише: "Всеобщее коллективное внимание". "Лулиания" и её интеллектуалитет". "Элитарии – украшение нашего любимого города". "Музыка сближает людей душевно и духовно". "Во всём цивилизованном мире… музыка новейшей струи…". "Поистине космическая сила и мощь звучания композиций силонокулла – это именно то, что…". "В современном мире, всё больше и больше растворяющемся в мировом космосе…". "Неотвратимо влечёт человека и человеку, душу к душе, дух к духу!". "Композиции великих виртуозов силонокулла, гениальнейших музыкантов современности…". "Это должно привести к сплочению нашего прекрасного коллектива…". "Наша прекрасная молодёжь, воспитанники… лучшей и престижной эранийской гимназии Галили…". "Приобщиться к гениальным, бесподобным шедеврам столь любимого молодёжью силонокулла…". "Пора нести в массы наш самый прогрессивный…". "Самая большая точность попадания в струю подобающей цветовой гаммы…".

Не успев вникнуть в обилие словно бы не связанных между собой, непонятных и странных словосочетаний, лулианичи с облегчением услышали фразу, прозвучавшую неожиданно отчётливо и внятно на фоне невразумительного спича: "За что от труженников "Лулиании" им огромное отеческое спасибо!" – которую справедливо сочли завершающей.

Коба Арпадофель с важным видом выпятил нижнюю челюсть, вытянул насколько возможно короткую шею, что, очевидно, должно было означать вежливый поклон, и отошёл в сторону, словно бы растворившись в потоке пробивающихся сквозь листву солнечных лучей. Но взбегающие вверх фанфарисцирующие тремоло ещё долго продолжали сотрясать воздух вибрирующим эхом.

Кого-то фанфарисцирующий голос Арпадофеля в сочетании с его видом изрядно позабавил, но большинство привёл в недоумение и даже вызвал нервную дрожь.

Матери вздрогнули и инстинктивно принялись тревожно оглядываться, искать глазами своих малышей.

С той стороны, где стояла маленькая группка подростков, обитающих в Эрании-Бет и Эрании-Вав, послышался громкий иронически-недоуменный шёпот: "О какой такой струйне подобающей цветовой гаммы брямкает этот Блин?" – "Это он говорит о модном нынче силуфокулле!" – "Ну, вот, как всегда, всё перепутали…" – "Тс-с-с!!!

Это неприлично!" – одёрнули мальчишек родители. Они нервно скосили глаза в сторону Моти Блоха, сидевшего поблизости на низеньком стульчике с привычно-отрешённым видом. Перед ним на коленях лежал включённый ноут-бук, но смотрел он на боссов, беспомощно и удивлённо приоткрыв рот.

У Арпадофеля имелся немалый опыт общения со слушателями. Он не сомневался, что предельно чётко и конкретно растолковал новым коллегам и подчинённым свои идеи не столько при помощи слов, сколько посредством фанфарисцирующих интонаций. То есть, по его твёрдому убеждению, не могло идти речи о вопросах и сомнениях. Коба отошёл в сторону и стушевался, предоставив все дальнейшие вопросы решать боссу и своему непосредственному заместителю и помощнику по связям с коллективом Тиму Пительману (впрочем, об этой тонкости взаимоотношений Тима с начальством лулианичам лучше было не знать – до поры, до времени…). В ответ на фанфарисцирующую речь аплодисментов не последовало, но не это удивило Тима. Он знал, что Коба и не ждал аплодисментов. Но они с Минеем сразу же почувствовали оцепенение публики, с трудом приходящей в себя от потока гремящих фанфарами словесных блоков.

Лулианичей порадовало исчезновение зловещего коротышки, а также то, что его непринуждённо сменил душка Тимми Пительман, и за его спиной маячила любимица элитариев Офелия Тишкер. Пительмана в "Лулиании", в общем-то, любили за мягкий голос и обаятельную улыбку, которая словно озаряла всё вокруг при его появлении, поначалу – в качестве посланца дружественного "Лулиании" Института патентных исследований, а потом и одного из ведущих фирмачей.

Тим стоял перед ними в привычной раскованной позе и застенчиво улыбался, стараясь охватить своей улыбкой всех лулианичей. Он очень хотел разъяснить коллегам и их близким суть речи Арпадофеля. Это было для него очень важно, но гораздо важнее – продемонстрировать лишний раз свою преданность лично шефу, Арпадофелю и делу струи подобающей цветовой гаммы. Внимательно глядя на лица коллег, он вдруг осознал, что далеко не всех лулианичей впечатлили должным образом фанфарисцирующие интонации и взбирающиеся выше и выше, чуть ли не до ультразвуковых обертонов, нервные вибрации голоса Арпадофеля – и это его неприятно изумило.

Не успел затихнуть последний отзвук речи Арпадофеля, не успели люди придти в себя, как из группы фирмачей, заранее облюбовавших правый склон Лужайки пикников, раздались голоса. Громче всех, как Тиму показалось, звучал мягкий баритон Бенци Дорона. Уже открыв было рот, чтобы творчески развить то, что недостаточно чётко донесли до народа фанфары Арпадофеля, Тим с неприязнью подумал: "Опять этот пейсатый выскочка!" – но решил подождать развития событий. Он изобразил доброжелательное любопытство и глянул туда, откуда слышались взволнованные голоса.

Арпадофель, пристально взиравший на лулианичей, увидел, как из группы державшихся вместе фирмачей в кипах выделился плотный, но не полный круглолицый мужчина примерно сорока лет, выше среднего роста. Лицо живописно окаймляла пышная темно-рыжая грива, отливавшая медью на солнце. Гриву венчала красивая, в тон волосам, глубокая вязаная кипа. Бросалась в глаза пышная, ухоженная, завиток к завитку, борода, однако, не скрывающая пухлых щёк с ямочками. Солидности добродушному лицу улыбающегося льва придавали очки в толстой оправе в тон шевелюре, сквозь которые серьёзно и по-доброму глядели огромные, похожие на каре-зеленоватые виноградины, глаза.

Пительман сильно прикусил губу, с трудом удержавшись от брезгливого взгляда на бывшего армейского приятеля. Он знал, что в "Лулиании" Бенци пользовался уважением многих коллег: талантливый программист, а главное – чистый, добрый и отзывчивый человек. Поэтому, когда он заговорил, все с выражением живейшего внимания, смешанного с лёгкими опасениями тех, кого ошеломили фанфарисцирующие речёвки Арпадофеля, подались в его сторону.

Это сразу не понравилось Тиму. Он уже, не скрывая недоброго изумления, воззрился на гривастого выскочку в кипе, но всё же сдержался, решил сначала послушать, что тот скажет. Офелия из-за его спины деловито направила диктофон на Бенци. Губы её змеились в насмешливой улыбке, круглые зелёные глаза блестели в предвкушении занятного материала, так и просящегося в газетную колонку.

Бенци Дорон всем своим видом давал понять, что просто хочет задать несколько вежливых вопросов. Он сказал, глядя в глаза Мезимотесу: "Простите, адони, мы хотели бы уточнить: что вы имеете в виду, говоря про общий мангал? Вот вы сказали: всё в общий котёл. Так?" Мезимотес вежливо кивнул, но ничего не сказал.

Бенци подождал ответа, потом решил удовольствоваться молчаливым кивком босса и продолжил: "Простите, а вопросы кашрута? Надеюсь, вы как-то учли этот момент, прежде чем предложить нам объединение припасов, принесённых коллегами, как светскими, так и религиозными? Я уж не говорю о посуде, к которой законы кашрута предъявляют свои требования…" – "Простите, адони… э-э-э…" – "Дорон…" – покраснел Бенци. – "Адон Дорон, – ослепительно улыбнулся ему Мезимотес, вежливо склонив голову. – Вы, конечно, совершенно правы: мы должны были об этом подумать заблаговременно. Уж простите нас, невежд, в голову как-то не пришло… Казалось бы, такая мелочь!.. Ведь это День Кайфа! Нам думалось, люди хотят расковаться, сбросить груз всех и всяческих условностей. И, конечно же, приготовить на мангале то, чего не могут себе позволить в будни. То, что любят, но не всегда – и не все! – могут себе позволить. Например, какие-нибудь изысканные деликатесы…

А они иногда могут и не соответствовать… э-э-э… Вы же знаете, что не для всех ваших коллег требования кашрута имеют, скажем так, столь важное значение…

И таких коллег, знаете ли, большинство!" – последнее слова Мезимотес произнёс с нажимом, оглядываясь, словно в поисках поддержки, в сторону светских коллег, что потихоньку готовили себе места для пикника. Его взгляд скользнул по маячившему рядышком Тимми, а затем перескочил на Офелию за его спиной.

"Значит, мы не сможем участвовать в вашем общем, так сказать, котле: он у вас, скорей всего, просто некашерный!" – развёл руками Бенци. – "Ну, посудите сами: кто-то взял продукты изысканней, у кого-то попроще. Все сидят на одной Лужайке, а кушают каждый своё, соответственно своему уровню. Нехорошо получается, некрасиво! А кому-то и неловко, даже обидно!.." – ласково глядя на Бенци, снова пояснил Мезимотес. Бенци удивлённо поднял брови: "Но разве нельзя было раньше всё это продумать, скинуться и приобрести припасы на всех, посуду, решётки? Вот и вышел бы общий мангал – но действительно для всех. Потому что тогда можно было бы учесть требования кашрута для религиозных коллег – ведь нас на фирме не так мало. Может, лучше расположить все мангалы рядышком, например, по кругу? Вот и получилось бы – и общий мангал, и у каждого свой!" – "На сей раз может не сложиться, как вам бы хотелось. Это же так важно – все вместе, в одном кругу, в одной струе на совместном отдыхе!" Бенци собрался ответить, но неожиданно ворварлся Тим с возгласом: "Совершенно верно!" В его голосе гремели гневные, чуть ли не фанфарические интонации.

Некоторые, оторопев, подумали: "А Тимми-то наш, когда он успел этого нахвататься?" Потемневшие глаза Тима, недобро засверкав, перебегали с Бенци на сплочённую кучку религиозных коллег, на изумлённых лулианичей, на Минея.

Ища поддержки, Тим оглянулся на Арпадофеля, сверлившего Бенци своим правым глазом. Лицо Кобы уже наливалось опасным багровым румянцем, синхронно раздаваясь вширь. Офелия за спиной Тима откровенно веселилась и что-то тихо нашёптывала в свой диктофон. Заодно она успевала снимать фотокамерой та-фона то одного, то другого говорящего. В кадр попало и лицо Арпадофеля.

Тим увидел озабоченное выражение на лице Минея и мигом успокоился. На его лице снова заиграла приветливая, даже слишком приветливая ухмылка, и он мягким, вкрадчивым голосом заговорил: "Адони! Если я вас и адона Арпадофеля правильно понял, имеется в виду, что в День Кайфа люди хотят развеяться, расковаться. А главное – почувствовать себя свободными от всех и всяческих условностей. Не так ли?" – Миней улыбнулся и кивнул, снова ничего не сказав. Почувствовал себя увереннее, Тим глянул на Бенци и громко отчеканил: "На отдыхе нормальные люди не хотят никаких ограничений! Ни-ка-ких!!!" К изумлению лулианичей, от непривычно зазвучавшего голоса Тима пошло гулять, колыхаться над Лужайкой вибрирующее эхо.

"В конце концов, у нас демократия, дорогой коллега из Меирии! – он снова понизил голос и произнёс эти слова мягко и вкрадчиво. – А это означает, что решает большинство. А теперь взгляните и ответьте – кто тут у нас в "Лулиании" большинство?" Офелия поглядывала то на Тимми, то на лулианичей, и лицо её сияло торжеством.

Отработанным движением она направляла диктофон на Тима, переводила на возбуждённо переговаривающиеся группки его коллег и обратно на Пительмана.

Мезимотес с беспокойством оглянулся, стараясь понять, как основная масса лулианичей на самом деле отнеслась к его идее: было не совсем ясно, чем вызвано замешательство. То ли люди ещё не пришли в себя от непривычных интонаций, которые обрушил на них Арпадофель, а только что то же попытался сотворить и любимец публики обаяшка Тимми, то ли им пришлась не по душе сама идея большого общего мангала.

Бенци спокойно поглядывал на Мезимотеса. Его мало впечатлили фанфарисцирующие интонации Арпадофеля, привыкшего покорять аудиторию без боя, а тем более речи Тимми – последние его разве что позабавили.

М-да-а, с субъектами типа этого Бенци Кобе сталкиваться ещё не приходилось. Это было что-то новенькое в его практике общения с народом! Лицо Арпадофеля на глазах изумлённых лулианичей багровело, и вот уже оно запылало – то ли красный сигнал светофора, то ли пышущий жаром блин. Выпад Бенци привёл его в ярость, что порадовало Офелию, которая неустанно фотографировала лица Тима, Кобы, Минея и, напоследок, Бенци, одновременно успевая что-то нашёптывать в свой диктофон.

"Эй, как-вас-там! Э-э-э!.. Дрон!!!" – выкрикнул Арпадофель. Бенци удивлённо поднял брови: "Моя фамилия Дорон. Бенцион Дорон", – негромко проговорил он.

Осторожно отодвинув Кобу в тень, перед Бенци возник Тим. Он подошёл вплотную к Бенци и тихо прошипел: "Я серьёзно советую тебе не раскалывать коллектив, не вносить смуту своими вздорными требованиями и подчиниться воле большинства, которое желает большого общего мангала и не желает никаких ограничений!!!" Не успел Тим договорить, как снова над Лужайкой взвились фанфарические модуляции голоса Арпадофеля, взобравшегося на самую верхнюю из мыслимых ступенек звукового спектра. Это снова нагнало дрожь на некоторых лулианичей, впрочем, слов и теперь было не разобрать. Кое-кто неловко потупился, отвернувшись.

Бенци, игнорируя Тима, с любопытством уставился прямо в глядящие в разные стороны глаза Арпадофеля, что оказалось непростой задачей. Затем, повернувшись к Мезимотесу, он спокойно заметил: "Нам показалось, что ваше предложение, адони, для всех лулианичей сюрприз. Мнения коллег никто не слышал. Не совсем понятно, как люди расслабятся и почувствуют себя свободными от всяческих условностей и ограничений, если их решением свыше обяжут участвовать в большом общем мангале, обязательном и одинаковом для всех-всех-всех…" Мезимотес почти не глядел на Тима, но снова бросил на Арпадофеля быстрый взгляд, в котором любой, неплохо знающий босса человек, мог бы прочесть затаённую озабоченность и добродушный упрёк. Коба не привык читать по выражениям лиц или жестам, – до сих пор он просто не нуждался в этом. Но на этот раз он понял намёк и счёл за лучшее промолчать и стушеваться.

По Лужайке прокатился смутный ропот, исходящий преимущественно из более многочисленной группы светских лулианичей. Для них сюрприз Мезимотеса оказался не менее ошеломляющим. Экзотическая затея боссов пришлась им по вкусу ещё меньше, чем их религиозным коллегам. Их вполне устраивало, что последние традиционно располагались поблизости, но как бы отдельно, и, кажется, организовывали нечто вроде общего мангала – для своей группы. Остальные по традиции располагались сложившимися дружескими семейными компаниями. Это всех всегда устраивало.

В глубине души лулианичи прекрасно понимали Бенци и его компанию. Слыша грозные, фанфарические интонации сдобного коротышки с лицом, похожим на пышущий жаром блин, а особенно разъяснения миляги Тимми Пительмана, самые проницательные лулианичи каким-то шестым чувством ощутили: Арпадофель – это нарождающаяся в "Лулиании" сила, неизвестно откуда свалившаяся на них. Пительман, известный фаворит босса, и Арпадофель – одна тёплая компашка, и это отнюдь не случайно. А тут ещё пассия Пительмана крутится, и бесовские круглые глазищи сияют, и мордаха такая хитрющая, радостная – явно готовит репортаж в завтрашний номер "Бокер-Эр". Самое лучшее – не связываться с боссами. Если невозможно согласиться, то хотя бы не выражать вслух протеста.

"Ну, что, Дорон? Слышишь этот ропот коллективного возмущения твоей раскольнической акцией?" – радостно ухмыляясь, спросил Тим. "И вообще, ты кто такой?" – снова на очень высокой ноте угрожающе-фанфарически взвизгнул откуда-то сбоку Арпадофель. Люди снова вздрогнули и потупились, многие были растеряны и даже напуганы. Тим что-то зашептал Офелии, многозначительно кивая в сторону Бенци. Та что-то ему ответила.

В этот критический момент Мезимотес решил, что пришла пора ему вмешаться: "Хаверим, прошу спокойствия: мы же на отдыхе! Разрешите совершенно официально представить вам новые важные функции адона Кобы Арпадофеля. С недавних пор наш администратор по общим и конкретным вопросам – ещё и куратор самых важных разработок "Лулиании", ответственный за их коммерческое внедрение. Прошу любить и жаловать".

Среди религиозных лулианичей возникло некоторое смятение. Послышался слабый тенорок, промямливший: "Не годится бы демонстрировать свою особость и выделяться: они же наши боссы как-никак! Надо бы попробовать найти компромисс и прийти к согласию. Ну, зачем раздражать…" Бенци оглянулся на голос: конечно, это известный виртуоз компромиссов и соглашатель Зяма Ликуктус, сотрудник Пительмана, его сосед в Меирии.

Миней заговорил веско и решительно, чтобы разрядить обстановку, так некстати подогретую Кобой и Тимом: "Хорошо-хорошо!.. Мы никому ничего не навязываем.

Конечно, было бы неплохо вам и к нашей струе приобщиться. Но если вам дороги ваши традиции – не смеем навязывать… Право же, напрасно вы, адон Дорон, – лёгкий поклон в его сторону, – пытаетесь представить дело так, как будто вам кто-то что-то предписывает. Такого у нас просто быть не может! Вы же знаете! Сколько лет вы у нас работаете!.. Демократия для руководства фирмы – высшая ценность была, есть и будет!!! Будьте спокойны на этот счёт… – и он улыбнулся, но при этом глаза его сверкнули льдинками. – Располагайтесь, где вам удобно и как вам удобно. Места тут предостаточно!" Услышав слова Минея, религиозные лулианичи всей шумной компанией потянулись к правому склону Лужайки пикников, несколько более круто спускавшемуся к морю, не столь тенистому, как занятая прочими коллегами рощица, изобилующая густыми зарослями, зато привычному и обжитому на предыдущих Днях Кайфа. Медно-рыжие подростки, братья-близнецы, вскинули гитары и начали наигрывать задорную мелодию, остальные мальчики окружили их в задорном танце, радостно подпевая. Так они и проследовали пару десятков метров до кустарника, протянувшегося вдоль прибрежных дюн, которые так любила меирийская детвора, и исчезли за ним. Светские лулианичи проводили их глазами: веселье религиозной молодёжи сразу же после столь неприятного инцидента многих удивило и немного развеселило, сняв напряжении.

Зато юные питомцы гимназии Галили в иронической усмешке кривили губы: неужели так веселятся их ровесники, обитающие рядом с ними, а – как будто на иной планете?!..

Моти незаметно подтолкнул Рути и прошептал: "Посмотри на гитаристов-близнецов: это сыновья Бенци и Нехамы! Я видел их фото у него на рабочем столе. Наверно, тоже лидеры в своей компании… как и наши мальчики…" – "Точно: они просто копия Бенци! Но к чему эти демонстрации… особенно сейчас… Не понимаю… Хоть бы Нехама их одёрнула…" – "Ладно, Рути, не наше дело… Давай готовить стол.

Поможешь мне? А то мальчики куда-то исчезли, жди от них помощи!" – "Ну, что ты, Мотеле, они ж ещё дети! Пусть поживут в своё удовольствие! – неуверенно пробормотала Рути и тут же обернулась к младшей дочери: – Ширли, Бубале, поможешь мне приготовить салаты, накрыть на стол?"

Наблюдая за весёлым шествием религиозной молодёжи, видя активные приготовления лулианичей к празднику гурманства, Арпадофель вдруг вспомнил об архиважной задаче, ради которой, собственно говоря, День кайфа и затевали.

Он прошил прожектором левого глаза занимающих правый склон религиозных лулианичей и внезапно гулко профанфарисцировал им вслед: "Э-эй! Хаверим!

Погодите!.. Дело есть!.. Ко всем лулианичам!.. Наша молодёжь, между прочим, хотела на Дне Кайфа, порадовать лулианичей последними новинками силонокулла.

Лулианичи же не откажутся в процессе отдыха на свежем воздухе постепенно и ненавязчиво приобщаться к струе подобающей цветовой гаммы – я о ней вам уже говорил…" – "Ну, если и вправду ненавязчиво… У нас всё-таки маленькие дети", – откликнулся кто-то из компании Бенци. – "Им тоже полезно с младых ногтей приобщаться к передовой культуре! Ведь не только в той… э-э-э… унылой, в которой вы их растите…" – тут же подал Тим голос, прозвучавший мягко и несколько приглушённо. Он только что закончил помогать Офелии советами в сборке мангала и усиленно искал в сумке спички. – "Ну конечно, мы не возражаем послушать то, что подготовили наши молодые друзья… А тем более, если в рамках культурного обмена в День Кайфа вы захотите послушать и нашу любимую музыку.

Светская молодёжь даст нам немного послушать силонокулл, а у нас – народная музыка, традиционные мелодии, на которых росли поколения и поколения. Вот и произойдёт, так сказать, культурный обмен вкусами и интересами лулианичей. Всё для всех, и пусть каждый найдёт то, что ему ближе по духу!" – весело откликнулся Бенци на новое предложение боссов.

Фанфарический глас Арпадофеля как будто захлебнулся: никакие культурные обмены, тем более с досами (ах, простите – меиричами!), совершенно не входили в их с Минеем планы. Единственное, чего Коба в эту минуту жаждал – это испепелить хитрых упрямцев, выстреливая в них уничтожающими очередями своего мигом остекленевшего косого глаза.

Совершенно неожиданно ему на помощь пришли гимназисты из Галили, та самая юная поросль силоноидов, на которую он совсем недавно взирал с покровительственной ухмылкой, на кого он ссылался в своём фанфарисцирующем спиче, не принимая, впрочем, их всерьёз.

"Ну, и что это у вас принято слушать и исполнять? Неужто же лучше шедевров силонокулла, если таковые в вашей среде известны?" – иронически усмехаясь и высокомерно оглядывая подростков, выглядывающих из-за спины Бенци, спросил высокий, с фигурой культуриста парень, чисто выбритую голову которого посередине украшал искусно начёсанный вверх пёстрый гребешок оставленных нарочито небрежно не выбритыми волос, в искусно надорванных джинсах; рубашку у него, как видно, заменяла затейливая татуировка, густо покрывавшая мощные руки, спину и живот, переходя в покрывавшие широченную грудь курчавые светло-рыжие волосы. Он поставил на землю громоздкую акустическую колонку, которую в этот момент перетаскивал из одного угла Лужайки в другой, и небрежно опёрся на неё.

"Лучше, хуже – это не вопрос для обсуждения. Слишком разные, несравнимые жанры и направления… Главное – профессионализм, талант и вкус исполнителей. Мы любим слушать традиционную, народную музыку, – пожал плечами Бенци, прямо глядя в красивые от природы, светло-карие глаза юнца, которые портило совершенно не подходящее им жёсткое презрительное выражение. – Например, современный хасидский рок… Вот, вы только что слышали – наши мальчики неплохо на гитарах играют. А если вы уважаете только профессионалов, то – пожалуйста: записи популярного дуэта "Хайханим". Есть и немного классики, в основном – современной. Мы полагали, что День Кайфа с мангалами, с запахами жареного мяса, под весёлый аккомпанемент жующих челюстей – не самый лучший фон для серьёзной классики. Поэтому в основном взяли записи современных композиций, песен нашей молодости, армейских, есть ещё отрывки из мюзиклов, поп-музыка, рок для любителей, лучшие его образцы. Это, наверно, чуть ближе к вашему силонокуллу? А из новинок – целая кассета: Гилад и Ронен исполняют композиции на флейте и шофаре, или вместо флейты…" Но ему даже не дали договорить. Со стороны юной поросли раздались смешки. Бенци покраснел и тут же замолчал. Огромные глаза его вспыхнули, но он сдержался.

"Да кому это интересно! Прошлый век, более того – средневековье! И песенки ваши, и тем более инструменты!.. Какие-то пищалки, дудки дурацкие! Ни силы, ни космической мощи, сплошные сопли!" – загомонили юнцы. Две-три девицы громко захохотали. Элитарная молодёжь воспитывалась в понятии, что права их юных свободных личностей – священны и неоспоримы. То есть им априори дано неотъемлемое право любым способом, какой они сочтут нужным, выражать старшим своё мнение. Если же это кого-то задевает и оскорбляет – тем хуже для оппонентов!..

Бенци пожал плечами: "Как хотите. Мы думали, вам будет интересно послушать и нашу любимую музыку. Сколько мне известно, ваши родители её любили в дни нашей молодости, когда нас, религиозных и светских, музыкальные пристрастия и интересы не разделяли. Мы были готовы постараться приобщиться к вашей новейшей струе…

Несмотря на то, что тут у нас маленькие дети, которым ни к чему звуки… э-э-э… космической мощи и силы… над-мелодичность и над-ритмичность. Это же избыток шумовых эффектов". Бенци печально и задумчиво гладил по голове худенькую светловолосую девочку, которая робко прильнула к нему, удивлённо и немного испуганно поглядывая по сторонам похожими на чёрные маслины глазами; это была его младшая дочь Шилат.

Прозвучал голос Пительмана, в котором смешались фанфарические и визгливые интонации, впрочем, последние явно преобладали: "Что-о?! Нам хотят навязать нечто унылое, отжившее и замшелое?!" Левый глаз стоявшего сбоку и несколько сзади Арпадофеля пронзительным, недобрым странно-слепящим прожектором молочно-белёсого оттенка забегал по лицам расположившихся тесной группой религиозных лулианичей, как бы считывая их себе на память.

"Вот уж не знал, что предложить и навязать – одно и то же!" – иронически заметил высокий седоватый мужчина средних лет в чёрной вязаной кипе, стоявший рядом с Бенци. Это был его близкий друг Гидон Левин.

Религиозные лулианичи вплотную занялись устройством своих мест для мангалов, более не обращая внимания на Кобу и гневные выплески его ярости.

Продолжая злобно сверкать глазами, Коба отошёл к Мезимотесу, который тревожно поглядывал по сторонам: ему совершенно не был нужен скандал на Дне Кайфа.

Казалось, будто к Минею подкатил колобок, только что спрыгнувший из пышущей жаром печи. Тим с интересом наблюдал за ними, изредка с ироническим торжеством косясь в сторону правого склона Лужайки.

Миней с выражением озабоченности предупредительно склонился к Кобе, а тот вытянул шею к его уху и тихо шепнул: "Придётся взять на заметку тех, кто выступает против общего мангала, против струи и силонокулла. Обрати внимание: на них совершенно не действуют мои речи, мои интонации! Даже помощь Тимми ничего не дала!.. А глазищи у этого Дорона! Ты обратил на них внимание? Непросто с ним будет, ох, непросто! Похоже, он у них главарь… Ты понимаешь, Миней, насколько это серьёзно? Да это же антистримерство в чистом виде!" Мезимотес, слушая повизгивающий шепоток Арпадофеля, задумчиво качал головой, глубокомысленно потирая подбородок. Потом проговорил: "Я бы на вашем с Тимми месте, Кобушка, не начинал прямо с давления на людей. И для ярлыков время ещё не пришло. Вот уж кто меня удивил, так это наш Тим: он же был всегда такой мягкий, нежный мальчик… Я очень на него рассчитывал: если что, именно он смягчит ситуацию. Я хотел постепенно, нежно, деликатно. Так сказать, предложить – и всё.

Понимаешь? А те, кто не хочет – ну, что с ними поделаешь!.. Значит, в другой раз!

Тебе это надо – начинать знакомство с народом со скандала? Это может только навредить нашему общему делу. Я тоже был неправ. Надо и мне было быть тоньше и деликатней, не задевать их чувств!.. Не время, ох, не время, Коба, для задуманного нами большого общего мангала…" – "Но я же был уверен, что мой голос сам по себе на вашу публику подействует – так было всегда!.. И посмотри: многие всё-таки испугались. Значит, не зря я применил мою опробованную методику!" – "Слушай, Коба. Ведь угишотрия уже запущена, работа идёт полным ходом! Так к чему гнать волну!.. Техника сделает дело быстрее и эффективнее. Пока что можно тонко и ненавязчиво попенять им на препятствия, которые они создают объединению коллектива. Это действует! Тимми, ты, пожалуйста, поговори с Офелией… Ты же у нас обаятельный! А сам – больше ни-ни! Понял?" – "Да… но… Меня этот Бенци просто выводит из себя…" – оправдывался Тим. – "У тебя совсем не те задачи!

Забыл, что ли?" – "Ладно, больше не повторится, шеф…" – потупился Тим. – "Ну, что ж! Поработаем!" – зловеще усмехнулся Арпадофель. От ослепительного темно-жёлтого сверкания его круглого глаза даже ко всему привычный Мезимотес поёжился.

Группа религиозных лулианичей расположилась на правом склоне Лужайки, спускающемся к морю. Мужчины и мальчики, сложив привезенные сумки на землю возле женщин и детей, распаковали их и тут же принялись собирать и складывать кирпичи для самодельных мангалов. Женщины и девочки занялись подготовкой мяса с салатами.

Несколько женщин и девочек занялись выпечкой пит. К ним, как на весёлый аттракцион, сбежалась детвора. Кто-то из подростков включил магнитофон, из которого тут же понеслись зажигательные мелодии хасидского рока.

Светские лулианичи облегчённо вздохнули, решив, что конфликт, затеянный (в этом ни у кого не было сомнений!) таинственным и жутковатым Куби-блинком с непонятной целью и поддержанный зачем-то обаяшкой Тимми, на какое-то время заглох. Они устроились с привычным комфортом на удобной и более приспособленной для мангалов просторной левой стороне Лужайки. Каждая семья или две-три семьи вместе, занимали для себя столики, раскладывали свои припасы, устанавливали и разжигали свои фирменные мангалы.

Гимназисты продолжили поиски места для акустических колонок, монтаж, подключение и настройку аппаратуры. Пламенные фанаты силонокулла, они прилагали неимоверные усилия и смекалку для получения такой космической силы и мощи звучания излюбленных шедевров, чтобы они впечатлили всех и приобщили неприобщённых к доселе неведомой красоте и мощи надмелодических и надритмических силонокулл-гармоний.

Для начала, к величайшему счастью ушей и нервов кайфующих лулианичей и членов их семей, они решили ограничиться композициями Куку Бакбукини, пропустив его ботлофон через шумопонижающий блок. Но чаще всего они перемежали ботлофон записями импровизаций безвестного солиста из группы Ори Мусаки, радовавшего своих поклонников потешными композициями на старинной стиральной доске ихней бабушки. Все знали, что эти новомодные изыски особенно заинтересовали группу подростков 13-14 лет из Эрании-Далет. Им удалось достать несколько стиральных досок ихних бабушек, и они организовали группу "Шук Пишпишим". Их ровесники из Эрании-Алеф и Эрании-Бет смотрели на них с завистью, пока и сами не обзавелись такими же стиральными досками, но конкурировать с ровесниками из Эрании-Далет они долго не решались…

Мангал семейства Блох Лужайку пикников окружали густые заросли, создающие и приятную прохладу и необходимую, хотя и недостаточную, звуковую изоляцию.

Пока Миней Мезимотес фантазировал на тему своего фирменного боссо-мангала, Арпадофель прогуливался по Лужайке. Он решил покрутиться рядом с молодёжью. Ведь на боссо-мангал Мезимотес захотел пригласить кое-кого из гимназистов, занимающихся в данный момент подготовкой звуковой аппаратуры. Тим, естественно, сказал, что у него как раз есть подходящие кандидатуры. Миней согласился, но Арпадофель решил и этот вопрос взять под свой неусыпный, пусть и ненавязчивый контроль.

Мало кому положено было знать, что Миней Мезимотес уже заразил рош-ирия Эрании Ашлая Рошкатанкера своей идеей провести в городе важное мероприятие – музыкальный конкурс, который Миней предложил – в духе старинной рыцарской романтики – назвать Музыкальным Турниром. Он расписал Ашлаю все преимущества проведения этого Турнира, упирая на финансовые и престижные выгоды мероприятия для Эрании, которая в недалёком будущем может превратиться в культурную столицу Арцены, притягивая туристов со всех концов планеты. Деньги, убеждённо и проникновенно говорил Миней Ашлаю, потекут рекой, благосостояние возрастет многократно, привлекательность города поднимется до небес!

Но самый первый Турнир необходимо подготовить с особой тщательностью. Такое серьёзное дело нельзя пускать на самотёк: ведь цели Мезимотеса и его друзей – не только повышение престижа и финансовые выгоды для Эрании. Главное – надо соответственно и очень серьёзно подготовить массы. Они должны осознать, чему и кому коллективный культурный индивид современности отдаёт предпочтение. Мало знать заранее предпочтения большинства, их следует контролировать и направлять в нужное русло, чтобы далее их несла без остановки струя подобающей цветовой гаммы.

Именно на Дне Кайфа Миней решил незаметно и ненавязчиво отработать свои идеи – для начала на лулианичах. Он очень рассчитывал на молодых элитариев, главным образом – гимназистов из Галили. Продвинутые члены "Клуба юных силоноидов" могли оказать в этом большую помощь. Успешное словесное сражение, в котором они одержали победу над упёртым Дороном, продемонстрировало их бойцовские качества и незаурядный творческий потенциал.

Он подозвал к себе Тима. Тот послал Офелию побродить с диктофоном по Лужайке пикников, подсказав, на кого стоит обратить особое внимание, после чего присел со старинным приятелем отца прямо на мягкую травку. О чём они беседовали, никто не знал. Закончив беседу с боссом и встав, Тим направился к молодёжи, роящейся вокруг аппаратуры. Увидев возле них Кобу, он решил подождать, не появляться у мальчиков Блох вместе с Арпадофелем – каждому фрукту своё время.

Подойдя к группе деловито суетящихся парней Арпадофель долго стоял, время от времени прошивая их туманным лучом, испускаемым из ещё сильнее закосившего левого глаза, и размышляя, кого имеет смысл пригласить.

Его внимание привлекли близнецы 16-17 лет. Коба ещё не знал, что это сыновья главного специалиста "Лулиании" Моти Блоха, Галь и Гай, тем более внешне они ничем не напоминали отца. Это были широкоплечие крепкие парни среднего роста, обладатели мощных, перекатывающихся под загорелой кожей бицепсов на руках и ногах, свойственных тем, кто слишком много времени уделяет тренировкам в силовых видах спорта. Галь всегда был чуть крупнее и мощнее Гая, а сейчас и взгляд его серых красивых глаз стал жёстче и холоднее. Как это водится у близнецов, они были почти совершенно неразлучны, причём примат более активного Галя с самого раннего детства безоговорочно признавался вялым и слабохарактерным Гаем.

Поступив в гимназию, близнецы задались целью подчеркнуть яркую индивидуальность каждого. Они начали принципиально одеваться и стричься по-разному. Стиль определял, разумеется, Галь, а Гай безропотно принимал все его решения. Галь выбрил у себя левую половину головы, а правую искусно превратил в лохматого пёстрого ёжика. Гаю, наоборот, он посоветовал выбрить правую половину головы, а с левой у него свисали до плеч покрытые жирным гелем, блестящие, похожие на радужные перья, голубоватые с розоватым отливом пряди волос.

Домашние давно позабыли бы, какого цвета волосы были у братьев изначально, если бы не детские фотографии, которые любили разглядывать родители и сестра. На детских фотографиях головы близнецов были похожи на пару ярких солнечных эшколитов. И рядом с ними ярким контрастом – крупные, чёрные, как смоль, локоны младшей сестрёнки Ширли, сверкающей горячими чёрными глазёнками.

Колечки и шарики, которыми близнецы Блох искусно украсили свои уши и лица, став гимназистами, были разной формы и величины, да и располагались у каждого по-своему.

К тому же свои тела они совсем недавно изукрасили модной росписью, и тут каждый предпочёл свой узор и раскраску, отличную от брата. С момента их поступления в гимназию Галили индивидуальность каждого выплёскивалась из них с силой и энергией, которую диктовало и подпитывало современное буйство молодёжной моды.

Их решительные, жёсткие, покрытые слабым светло-рыжеватым пушком подбородки и колючий, непреклонный взгляд насмешливых серых глаз просигнализировали Арпадофелю, что на этой парочке неплохо было бы остановить свой выбор. Он подкатил к ним и тихо прогундосил: "Мальчики, как вас зовут?" Мальчики, сильно смущаясь и заикаясь, назвали и имена, и фамилию: их немного смутило, но главное – польстило, что этот показавшийся им скорее забавным, нежели зловещим, колобок, за которым уже угадывалась сила, нарождающаяся не только в "Лулиании", но во всей Эрании, обратился к ним. Арпадофель был ещё больше озадачен: неужели это потомки того самого Моти Блоха, которого он почему-то невзлюбил с первого взгляда на совещании у Минея?.. Он сверкнул ослепительно-жёлтым левым глазом, не решив, как ему реагировать на сыновей этого умника.

Решив поразмышлять на эту тему во время обхода Лужайки, он отошёл от них, то и дело оглядываясь и буравя поочерёдно каждым глазом юных Блохов. От его взора не укрылось, что в компании ребят, налаживающих аппаратуру и подбирающих записи, которыми они хотели осчастливить лулианичей, близнецы играют лидирующую роль.

Коба вспомнил, с какой похвалой Мезимотес отзывался о сыновьях Блоха. Как знать, может, и он относительно Моти ошибается, но, скорее всего, эти яблочки непостижимым путём очень далеко откатились от отцовской яблоньки.

Коба решил посоветоваться с Минеем, стоит ли именно этих ребят пригласить к ним на боссо-мангал. И тут у него в голове сверкнуло: "Тимми Пительман!" Ну, конечно, Тимми! Во всех отношениях именно то, что им нужно – и на этот важный и ответственный день, и на дальнейшее. Решено: надо пригласить этих лапочек-культуристов и Тимми. Познакомить их, а там!..

Миней, услышав идею Арпадофеля, рассмеялся: "Отлично, Коба! Лучше не придумаешь!

И даже знакомить с Тимом мальчиков не придётся. Разве ты не знал, что Тим – как бы приятель Моти? Конечно же, он часто бывает у Блохов. И сыновей его отлично знает. Я даже слышал, что они к нему привязаны куда как больше, нежели к своему вечно погруженному в работу отцу. Сдаётся мне, Тимми тоже именно их имеет в виду!" – "А, кстати, где ты установил свою беседку? Надо бы в самых зарослях, чтобы никто ничего не заметил…" – подозрительно прогундосил Коба, его фанфарисцирующие интонации удивительным образом куда-то исчезли. – "Не волнуйся…

Всё будет тип-топ!" – ухмыльнулся Миней.

Юных элитариев сильно впечатлили фанфарисцирующие модуляции голоса загадочного "колобка", стреляющий разноцветными очередями его левый косящий глаз. Близнецам Блох и их друзьям Коба показался не жутковатым, а скорее – забавным. Они ещё не осознавали, но подсознательно чуяли, что его речь как бы распахнула перед ними широкую перспективу – с точки зрения идей, обуревавших их неугомонные и необузданные натуры. Правда, оставалось загадкой, как они могли что-то почерпнуть из речи, в которой интонации, а не слова, играли главную роль, но в образе мыслей и ощущений современных юных элитариев загадок хватает. А тут ещё он сам обратил на двух из них своё благосклонное внимание! Тот самый Арпадофель, – вы понимаете? – в котором не только они, сыновья главного специалиста "Лулиании", но и кое-кто из наиболее прозорливых лулианичей, ощутили нарождающуюся силу и мощь. Было от чего придти в возбуждение!..

Естественно, братья Блох тут же стали предметом открытого преклонения и скрытой чёрной зависти. Но до поры, до времени Галь и Гай купались в лучах своей нежданно-негаданно свалившейся на них славы, не опасаясь проявлений глубоко запрятанной зависти.

Рути с Ширли готовили жареное мясо. Моти сидел рядом, рассеянно тянул одну сигарету за другой и не выпускал из рук ноут-бук, целиком погрузившись в мерцающую глубину его экрана. Моти отдыхал. Он сам выгрузил из машины складной столик и стулья, расставил всё это по местам, установил мангал и разжёг его.

Рути хотела помочь, но он ласково и твёрдо отстранил её – "нечего, мол, лезть в сугубо мужское дело!" На сыновей-каратистов, с самого начала исчезнувших виду, он не рассчитывал: они давно в доступной форме растолковали родителям, что у сознательных элитариев принято ставить общественное выше личного.

Галь и Гай со своими приятелями из секции восточных единоборств были заняты полезным делом, не чета таким мелочам, как столики и стульчики для одной, отдельно взятой семьи, пусть и собственной. Они занимались поиском оптимального расположения аппаратуры на Лужайке. Им очень хотелось так расположить колонки, чтобы силонокулл-композиции захлестнули Лужайку непрерывными потоками от края до края, до самого правого склона, нагло захваченного упёртыми раскольниками-досами.

Правда, для этого гимназистам-силоноидам не хватало ни технических знаний, ни опыта. Но ребята не унывали, они неутомимо и деловито продолжали экспериментальные поиски оптимального расположения огромных акустических колонок на Лужайке. В этом деле мощные мышцы близнецов были поистине незаменимы.

Несмотря на горячее желание юных элитариев приобщить всех-всех-всех лулианичей к своему любимому силонокуллу, им не удавалось должным образом настроить аппаратуру и расположить акустику. Поэтому новейшая струя поначалу плескалась на крохотном участке Лужайки пикников вокруг аппаратуры.

А между тем на Лужайке царил звуковой фон, который можно охарактеризовать, как причудливый шумовой салат, отовсюду неслась музыка самых разных жанров и направлений. Особую ярость у разочарованных парней возбуждали мелодии, весело несущиеся с правого склона.

Подростки 10-12 лет в ожидании любимых лакомств, не обращая никакого внимания на усилия своих старших приятелей, вышли на беговые аллеи и устроили соревнование на скейтбордах и коркинетах, кто-то уже начал играть в новую модную игру ловких и отважных – флай-хоккей, которая совсем недавно появилась у элитариев. Да и какой толк от этой мелюзги; уже то хорошо, что под ногами не мешаются!

Обескураженные парни уселись на тёплую землю. Они решительно не знали, что ещё тут можно сделать.

Тут Галь заметил, что к ним приближается своей небрежной походочкой их старший друг Тимми Пительман, а за ним следом – гибкая, как змейка, и великолепная, как всегда, Офелия Тишкер. Прославленная звезда эранийской прессы присела позади одной из колонок и вытащила свой диктофон, незаметно направив его на загрустивших парней.

На лице Пительмана новенькой денежкой сияла обаятельная улыбка. Он ласково и крепко обнял широкие плечи обоих близнецов: "Привет, сладкие мои! Ваша мамочка сказала мне, что вы тут. Технику, говорит, отлаживаете. Но со мною почему-то не захотела разговаривать… Говорит, надо за жарким следить, ни до чего ей больше нету делов… А ещё супруга моего армейского товарища! Где оно, неувядаемое армейское братство!.." – с горестным выражением на лице драматически произнёс Тим, воровато поглядывая на Офелию. Глянул на близнецов, помолчал. Поймав их изумлённые взгляды, виновато потупился. "А папенька ваш, как всегда, весь в делах, в работе. Ему и вовсе ни до чего: ни до друзей, ни до семьи, даже ни до детей его родных… – как бы мимоходом, заметил с сочувственной улыбкой Тим и снова крепко прижал к себе мальчишек: – Вот я и пришёл к вам. И мне кажется: вовремя!.." – "Да, Тимми! Помоги нам! Нам никак не настроить аппаратуру: не звучит, ну, не звучит, как нам надо! Надо, чтобы и до правого склона докатилось!..

Понимаешь?" – "Не переживайте! У нас с вами сейчас до самого входа в Парк докатится и самый тихохонький пассажик Куку!" – "За Лужайку нам бы не надо…

Нельзя!" – с сомнением покачал головой Гай. – "Не боись, лапуль! Будет, как нам надо! Это покуда ещё нельзя – так мы и не будем!.. Ну, давайте… Посмотрим… А ну-ка, Гай, лапуля, вот эту колоночку оттащи к этому кустику… Да не под кустик и не набок! Что ты её, как девушку, спать укладываешь, когда она стоять должна, как солдат на посту!.. Ну!.. Вот так, миленький, хорошо!.. Галь, детка, вот эту колоночку – во-он в тот уголочек… Ага!.. Хорошо! А теперь идите к семье. И ваших друзей забирайте. Вот вам… – и с этими словами Тим вытащил из одного из своих бездонных карманов пару бутылок дорогого французского коньяка. – Это вашим друзьям в подарок. Только дайте мне самому тут поработать. Офелия поможет". – "Тимми, ты прелесть! Но разве можно нас спаивать? Мы же несовершеннолетние!" – хитро подмигнул Галь. – "Да это же коньяк – просто очень хорошее вино! Ну, и… Идите, идите… Мы тут с Фели сами попробуем с техникой. Доверяете?" – "Спрашиваешь!..

Как мы можем не доверить гениальному специалисту, как наш Тимми!" Близнецы покопались в стопке дисков, выбрали и протянули Тиму один из дисков: "Вот этот поставь первым, а следом вот эти – один за другим…" – и послушно отошли к столу, возле которого хлопотали мама и сестра.

Наконец, ароматные стейки, шашлыки и цыплята, шипя и истекая жиром, живописной горкой взгромоздились на блюде. Ширли с рассыпавшимися по плечам чёрными крупными локонами, слегка прихваченными синей ленточкой, раскраснелась, пока суетилась с мамой возле мангала. Она красиво накрыла низенький раскладной столик, водрузив в самый его центр блюдо с салатом, от одного живописного вида которого слюнки текли – она была мастерица на такие кулинарно-декоративные изыски.

Семья расположилась вокруг столика, предвкушая приятную и вкусную трапезу. Моти почти не изменил позы, он изредка отрывался от ноут-бука и рассеянно улыбался.

Рути потянулась забрать у него аппарат, но он уморительно нахмурил брови и отвёл её руку. Но всё же пододвинулся поближе и, положив ноут-бук на колени, поглядел с улыбкой на жену и детей: "Ну, приступим?" – "Как скажешь!" – и Рути принялась наполнять тарелки.

Наполнив пивом лёгкие стаканчики, старшие братья начали с похвального слова приготовленному Ширли салату: "О-о-о, что за мастерица у нас сестрёнка!" – "Любимая сестрёнка!" – подчеркнул Гай. – "Отличная девчонка, право же, отличная!" – заходился от восторга Галь. – "И красавица! И салат ей под стать! Во всяком случае, по внешнему виду!" – наперебой расхваливали они салат, с мужественной грацией поводя вокруг него руками, вооружёнными пластиковыми вилочками. – "Право же, жаль разрушать такую красоту!" – "А вы попробуйте! А вдруг на вкус он не столь великолепен, как на вид!" – хитро улыбнувшись, проговорила Рути. "Ну, что ты, мам! То, что делает Ширли – выше всяких похвал!" – с преувеличенной серьёзностью заявил Галь. – "Вот, сестричка, как мы тебя ценим! Даже не хотим разрушать созданную тобою красоту!" – "Ну, хватит! Попробуйте!.. А то я подумаю, что вам заранее не нравится…" – покраснев, пробормотала девочка.

"Жаль только, что в нашей новейшей струе – приходится со скорбью констатировать это! – ты абсолютно не разбираешься!" – вдруг преувеличенно громко, так что сидящие поблизости вздрогнули и оглянулись, объявил Галь, и на его лице появилось выражение неподдельной печали. – "Ты о чём, Галь? – снова покраснев, спросила Ширли. – какое имеет отношение к моему салату какая-то там струя? Или ты думаешь, что я овощи не помыла? Или что?" – "Самое прямое! Маленькая ты ещё у нас, и глупенькая! И остришь не по-умному! – ещё громче и значительней молвил Галь, сверкнув глазами. – Я даже начинаю опасаться, что и твой салат несёт в себе заряд непонимания простых и ясных вещей. Например – что такое наш силонокулл, какую силу и мощь придают его пассажи современным музыкальным композициям!" – "Можешь не кушать мой салат, – с обидой произнесла девочка, – а то ещё отравишься ненароком. Заразишься отвращением к любимому тобою силуфо-кулю… как-его-там…" – иронически прибавила Ширли. – "Что-о?! Речь уже идёт об отвращении? Даже выговорить правильно не в состоянии? Вот до чего дело дошло?" – деланно возмутился Гай и начал приподниматься.

Моти сидел за столом с отсутствующим, рассеянным взором, в одной руке держа вилку с кусочком стейка, то и дело поднося её ко рту и забывая откусить, другой рукой быстро перебирал клавиши ноут-бука. Вдруг он пристально посмотрел на детей и заметил, что Ширли сидит, надув губы и обиженно поглядывая на братьев.

Близнецы же уселись напротив, уперев руки в колени (их коронный одинаковый жест!), сурово глядя на неё, словно гипнотизируя. Он пробормотал: "Не ссорьтесь, детки, не надо… – и, повернувшись с улыбкой к жене: – Рути, пожалуйста, положи-ка мне салатик, что дочурка приготовила!.." – и снова углубился в ноут-бук.

Рути положила ему в тарелочку салат и сунула в руку полный стакан колы: "Моти, ну, я тебя прошу! Хоть сейчас отвлекись от своей работы! Поговори с нами о чём-нибудь отвлечённом!" – "Ага… Сейчас… Минуточку…" – пробормотал Моти, поднёс ко рту стакан и, не отпив из него, опрокинул на себя, даже не заметив и продолжая сжимать его в руке.

Рути всплеснула руками, но не стала при детях выговаривать мужу за его оплошность, одну из многих подобных, с недавних пор ставших привычными. За последние месяцы она успела привыкнуть к тому, что её Моти ещё глубже погрузился в свою работу, прямо-таки заболел ею, превратившись в классического трудоголика.

И поделать с этим ничего было нельзя.

Близнецы захохотали: "Наш daddy, как всегда, весь в трудах…" – "И в коле!

Хорошо ещё, что не в ширлином салате!" – "И не в цыплячьем жиру!" – "Красота-то была бы: с высокохудожественно оформленного блюда – daddy на штаны! Кайф!!!" – "Конечно, ему не до наших дискуссий. Он у нас высоко летает, а наши споры – фи! – как низменно!" Близнецы продолжали потешаться, но отец уже их не слышал. Он снова погрузился в экран ноут-бука, рассеянно мурлыча под нос какую-то мелодию. Он и не вслушивался в насмешливые речи своих близнецов, его мысли и чувства витали далеко. Рути, переводя взгляд с мужа на близнецов, недовольно морщилась. Но так и не решилась при всех одёрнуть ехидных мальчишек, на её взгляд, перегибающих палку.

Галь вдруг напустил на себя озабоченный вид и принялся с важным видом вещать о необходимости воспитывать младшую сестру в духе понимания и безоговорочного принятия силонокулла. Преувеличенно громким голосом он упрекал родителей, не занимающихся должным образом воспитанием своей неразвитой в культурном отношении дочери. Гай ему вторил, то и дело поддакивал. При этом они постоянно косились на ближайших соседей: слышат их умные речи или нет?.. Те изредка кидали в их сторону недоумённые, а потом и насмешливые взоры: они-то понимали, для кого представление разыгрывается. Рути снова неловко потупилась, затем снизу вверх бросила взгляд на своих близнецов: она отметила, что сейчас они очень похожи на её сурового отца, – и отвернулась, ни слова не говоря. Моти всё так же безмятежно улыбался, уткнувшись в ноут-бук и что-то мурлыча себе под нос.

"Ширли, ты славная девочка и наша любимая сестра, – подчеркнул Гай ласково с покровительственной улыбкой, – И нам очень жаль, что ты оказалась неспособна понять и принять космическую мощь силонокулла! Мы твои старшие братья, и мы тебя любим! Поэтому мы на страже! Наша цель – научить тебя пониманию запредельной красоты и космической мощи современной над-мелодической и над-ритмической музыки!

Вот поступишь ты в гимназию Галили – что там будешь делать среди современных элитариев, если к этому времени не успеешь постигнуть величие и мощь современных направлений в культуре?" – "А почему вы решили, что я пойду в Галили?" – "А куда ты пойдёшь?" – "Ну, если там требуется сдать экзамен на понимание и принятие вашего… как-там-его… силуфо-куля… то… Обойдусь!.." – "Вот-вот! Daddy!

Куда ты смотришь?" – воскликнул Галь, повернувшись всем корпусом в сторону отца, всё так же уткнувшегося в экран ноут-бука. Гай тут же подхватил: "В свой комп он смотрит!.. А упрямая девчонка тем временем отбивается от рук!" Ширли старалась не реагировать на упражнения братьев в красноречии, но вскоре почувствовала, что кусок в горло не лезет. Она вскинула глаза на Галя, перевела взгляд на Гая и воскликнула: "Да что это такое! Я хочу отдохнуть на природе, вкусно покушать. А если у вас языки чешутся, и хочется поговорить… Вон там, смотрите – ваш лучший друг Тумбель! С ним и общайтесь! А меня оставьте в покое!

Меня ваш силуфокуль не интересует! Понятно? – и обернувшись к маме: – Мамуль, ты какие записи взяла? А наушники? Две пары, конечно?" – "Ой, доченька, одну… – виновато проговорила Рути, разведя руками. – Ну, включим так и послушаем. У меня всё то, что мы с тобой любим!" Но тут опять взвился резкий фальцет Галя: "Во-первых, что это значит?! Как ты посмела обозвать нашего друга Тимми? Немедленно извинись! Мама, скажи ей! А во-вторых, мы не для того сейчас такую тяжёлую аппаратуру на горбу таскали и налаживали её, чтобы на Дне Кайфа царил такой разнобой! Вы что, не поняли, что босс нашего daddy сказал? Семейно-коллективный праздник силонокулла! Вот и будете слушать то, чего все желают!" Моти поднял голову и спросил: "А откуда ты-то знаешь, сын мой, чего все хотят? Ты что, опрос проводил? Ты что, не знаешь, что не могут все хотеть одного и того же?! Да и не говорил Миней о семейно-коллективном празднике силонокулла!" – "А это не он сказал. Ты, наверно, не врубился в речи вашего нового босса, ну, у которого глаз белый и косой так забавно стреляет!.. И главное – метко!" – "А он у нас никакой не босс… Пока что… слава Б-гу… – чуть слышно прибавил Моти и продолжил нормальным голосом: – Он куратор важных проектов, но босс у нас всё-таки Мезимотес. Так что успокойтесь! – отпарировал Моти и тут же обратился к дочери, изо всех сил пытаясь изобразить строгость: – А ты, Ширли, больше так не называй Тима. Он взрослый солидный человек, мой коллега.

В общем, хватит, ребята… Мы отдыхать сюда приехали – или спорить и ссориться?" – "Мы с братом и нашими друзьями сюда приехали с благородной целью приобщить лулианичей к элитарной культуре, к силонокуллу! Все-все-все у нас в Эрании должны быть элитариями! А иначе… кому он нужен этот общий мангал, этот пошлый День Кайфа!.. Мы бы могли и гораздо интересней день провести!" – махнул рукой Галь и, налив себе ещё пива, принялся со смаком поглощать содержимое своей тарелки. Гай, который вначале кивал головой и поддакивал, глядя на брата снизу вверх и тут же переводя взгляд на родителей и сестру с претензией на многозначительность, тоже занялся пивом и мясом.

Ширли задумчиво проговорила, не глядя на братьев: "Интересно!.. Говорят, что силуфо-куль – это космическая музыка, но не объясняют, кто и когда запустил в космос такое количество битого стекла и покорёженного металла, наполненных помоями бутылок и прочего хлама? А для кого? Для лунатиков?" Заметив, как изменились лица не только у братьев, но и у матери, девочка оборвала фразу на полуслове. "Грубиянка!!! Кто тебя воспитывал? Чтоб не смела больше такие слова произносить!.. И даже думать! Яс-с-с-но?!" – рявкнул Галь, его глаза сузились и яростно сверкнули, на скулах заходили желваки и на смуглые щёки хлынул жгучий румянец, скрыв лёгкую россыпь симпатичных веснушек. Рути смотрела на сына во все глаза и снова вспомнила лицо своего сурового отца, когда в нём поднимался гнев при малейшем намёке на непослушание детей, особенно неугомонных погодок Арье и Амихая. Её охватил знакомый трепет, как в детстве и юности.

Хрупкая, маленькая Ширли проигнорировала сигнал опасности, о котором сигнализировали лица братьев. "Грохот бутылок, металлический скрежет, завывание – это теперь называется музыка?! Силуфо-куль ваш любимый? – промолвила Ширли, вздёрнув брови и выпрямившись на низеньком складном стульчике, на лице появилась упрямая гримаска, один глаз иронически прищурен: – Ну, другого и ожидать-то не приходится: выше мелодии и ритма, выше смысла и даже бессмыслицы!.." – "Полегче на поворотах!" – угрожающе прошипел Галь и приблизил своё налитое яростью крупное лицо к тонкому личику сестры. Ширли, задрожав всем телом, отстранилась.

"Ну, ладно, пожалуйста, дайте мне поесть…" – сердито покраснев, пробурчала она, опустила голову и уткнулась в свою тарелку. Ей больше не хотелось спорить и дразнить братьев, она поняла, что это становится небезопасным. Близнецы, не забывая уделять внимание содержимому своих тарелок и стаканов, закусили удила и не намерены были отступать.

Ширли старалась не слушать. До неё доносились только обрывки фраз, на голову, казалось, низвергался поток бессмысленных словосочетаний и нудных сентенций, выдаваемых братьями с самоуверенными интонациями и жестами. Мутными сгустками в сознании оседало: "…Босс daddy говорил!"… "Хочешь быть принятой в приличном кругу?"… "Время музыки, которой тебя маманька учила, прошло – и не вернётся"…

"Нельзя же всю жизнь жить этим старьём!"… "средневековые сопли, примитив!"…

"Музыку надо слушать современную, тогда будешь в правильной струе!"… "Самые известные художники и не слушают эти сопли!"… "А что говорит о силонокулле известный скульптор Арцены Дов Бар-Зеэвув!"…

Ширли не отвечала, и только, опустив голову, думала: "Дадут ли они мне сегодня спокойно поесть? Напрасно я с ними завелась…" Рути поморщилась и подумала с горечью: "Так они договорятся и до того, что наши музыкальные школы не нужны…" Но она промолчала, не без содрогания вспомнила вспышку ярости Галя, хмуро уставилась в тарелку и с преувеличенной сосредоточенностью занялась жареным цыплёнком. Обе они, мать и дочь, даже не заметили, как мимо столиков вразвалочку фланирует Коба Арпадофель. Услышав громкие голоса близнецов Блох, он прошил их одного за другим желтовато-зелёным пронзительным лучом из левого глаза. Ширли только зажмурилась и помотала головой, не понимая, откуда жуткая вспышка засветила ей в глаза. А Рути даже этого не заметила.

Галь, её самоуверенный сын-подросток, продолжал вещать с глубокомысленным и многозначительным выражением лица: "Офелия пишет! Понимаешь, что это значит?" – "А что об этом говорит знаменитый музыковед Клим Мазикин! Вот то-то и оно!.." – подмигнув и покровительственно улыбнувшись сестре, поставил точку на поучительной беседе Гай. Близнецы даже не обратили внимания на потрясение мамы, у которой дрожат руки, которые она безуспешно пытается спрятать.

Наконец, близнецы замолкли, вплотную занявшись содержимым тарелок, даже неэлитарным салатом, приготовленным сестрой, не побрезговали. Тут они краем глаза увидели, что Тим поставил один из дисков на проигрыватель, и в ожидании напряглись, даже жевать перестали…

Над Лужайкой пикников, взвывая, завихрились первые вкрадчивые звуки. Близнецы сразу же оживились, с торжествующей улыбкой поглядев на сестру. Они с радостным удивлением услышали, что негромкие, казалось бы, силонокулл-пассажи, как круги по воде от брошенного камня, перекатывались и колыхались туда и обратно. Винтом закручивающиеся вверх звуки захлёстывали Лужайку от края до края. Тим, сидящий возле проигрывателя, блаженно потянулся и напомнил ребятам здоровенного котяру, который только что отменно позавтракал.

Ширли ощутила лёгкую дурноту и головокружение. Она отставила в сторону тарелку и сжала виски, морщась от едва подавляемой дурноты. Рути, у которой тоже заныли зубы, с тревогой на неё поглядывала: она знала, что по какой-то непонятной причине при звуках любимого близнецами силонофона Ширли испытывает медленно ввинчивающиеся в голову и усиливающиеся боли и дурноту, в особо критических случаях доходящую до рвоты. Спустя несколько минут, или полчаса, – в зависимости от характера пассажей и длительности их звучания, – всё потихоньку прекращается.

Но близнецы ни за что не желали прислушиваться к увещеваниям родителей, утверждая, что это не что иное, как самовнушение маленькой упрямицы, с которыми надо бороться по принципу клин клином.

Наконец, Ширли подняла голову и воскликнула: "Ну, почему, почему людям не дают хотя бы поесть спокойно! Отдохнуть же приехали, получить удовольствие! Все привезли с собой ту музыку, которую они хотят слушать! А вы всем хотите навязать своё силой! Хотя бы тише сделали, чтобы не так по мозгам долбало!" – "Сестричка, будь добра, без истерики! Ты же хочешь получить удовольствие? Вот ты его и получаешь! Между прочим, оно же наше удовольствие!" Мальчишки даже не обратили внимания, что и мама сидела, морщась, как от зубной боли, отставив в сторону тарелку. Моти по-прежнему никак не реагировал, погрузившись в экран ноут-бука.

Ширли демонстративно закрыла уши ладонями. Галь, заметив перекатывающегося мимо Арпадофеля, тут же подскочил к сестре и, зло сверкая глазами и напрягая бицепсы, прошипел: "Прекрати! Не выставляй свою отсталость всем напоказ и семью не позорь!" – и принялся отдирать руки Ширли от её ушей. "Что-о? Кто позорит? Я – позорю!?" – вскочила и Ширли. Чёрные глаза её сверкали от навернувшихся на них слёз, она впилась ногтями в руки Галя, пытаясь их оторвать от своих рук. Разъярённый Галь вырвал правую руку и со всей силы ударил сестру по руке повыше запястья. Тонкая рука девочки тут же пунцово вспухла. Ширли расплакалась и закричала: "Ты чего дерёшься, дурак?! Надоели вы мне! На-до-е-ли-и-и!!! Понятно?!!" Сидящие по соседству коллеги отца уже откровенно веселились, глядя на ссору детей главного специалиста "Лулиании". Галь, обратив внимание на эти любопытные взгляды, легонько шлёпнул сестру по другой руке, затем нехотя отпустил её.

Близнецы продолжали зло поглядывать на сестру, она на них, лица всех троих полыхали гневным заревом, кулаки мальчишек были сжаты. Ширли всхлипывала и утирала слёзы.

Рути с изумлением глядела на своих милых и интеллигентных детей, начавших с обычного спора и докатившихся до откровенной драки. Да ещё и в День Кайфа, да ещё и на глазах у коллег Моти. Какой позор! Она попыталась вмешаться: "Дети, немедленно прекратите! Было бы из-за чего!.. До драки докатились!.. Ну, не нравится Ширли эта музыка! Так что? Надо обзываться, бить девочку?.. А ты тоже неправа, дочка! Ты-то чего споришь, чего ехидничаешь? Пусть их, слушают, что хотят! Они же просто болтают!.." – "Ну, да… просто болтают! Посмотри – он меня ударил! Смотри, какой синяк!" – обиженно воскликнула Ширли сквозь слёзы. – "А и ты не заводись! Вот уж не ожидала от тебя! Такая тихая, воспитанная девочка! И вдруг… Да ещё при всех!.." – "Мама, – воскликнул Гай. – Как ты не понимаешь!

Это принципиальный вопрос! Ты что, не слышала, не поняла, что босс daddy говорил?

Наша семья обязана быть в авангарде нового течения! Ты же знаешь, какое папа положение занимает на фирме! Мы просто обязаны воспитывать нашу сестру в духе новейшей струи!!! Даже если она так глупа и упряма, что не понимает!" Рути переводила расширенные от оторопи глаза с близнецов на Ширли. Она ничего не поняла из того, что ещё выкрикивали её мальчики, и не знала, что им ответить. Ей ничего не оставалось, как произнести не очень уверенным тоном: "Как бы там ни было, бить девочку вы не имели права! Вообще не смейте её касаться!" Моти поднял голову от ноут-бука и недовольно проговорил: "Ну, зачем вы так с сестрой! Что за споры на музыкальные темы, до драки доходящие! Ну, вам нравится, а ей – нет! Какое вам дело? Сколько раз я говорил не трогать её!" – "Ты что, daddy! Не знаешь, что это сейчас вопрос принципа и престижа – отношение к силонокуллу?!" Близнецы ещё что-то выкрикивали, но Моти уже не слушал, махнул рукой и снова уткнулся в свой ноут-бук.

Рути сердито сверкнула глазами, переводя их с одного на другого: "Что-то вы руки начали распускать в последнее время… Этому вас в гимназии учат?" Моти снова поднял голову, хотел что-то сказать, но промолчал. Близнецы покраснели. Галь зло потупился, стиснув зубы, а Гай только растерянно переводил глаза с матери на брата. Потом они отвернулись, углублённо занявшись содержимым своих тарелок и стаканов.

Ширли тоже села на место, продолжая всхлипывать. Кусок в горло не лез, даже такой аппетитный цыплёнок с любимым салатом. Чтобы успокоиться, она налила себе колы. Рути молчала, с грустью глядя на своих детей.

Моти, случайно подняв голову и увидев, что Ширли мрачно уткнулась взглядом в тарелку, не притрагиваясь к еде, примирительно произнёс: "Не спорьте, ребятки!

Нет предмета для спора, честное слово! И драться не надо… Мы отдыхать сюда пришли…" – и снова занялся ноут-буком, поднёс ко рту полный стакан и, не отпив, поставил его на место. И снова взгляд его воспарил в недоступные окружающим сферы…

Пассажи силонофона то становились тише, то вовсе тонули в вязкой тишине, а затем снова, как по спирали, вкрадчиво ввинчивались в уши и голову. Близнецы выпили ещё по жестянке пива и, раскрасневшиеся, возбуждённые, намеренно громко восклицали, переглядываясь друг с другом и переводя глаза на сестру: "Вот это музыка! Вот это сила! Только человеку достойного интеллектуального уровня дано это понять, прочувствовать всю её космическую мощь и силу! Какие синкопы, какие повороты, какая мощь!" Ширли молчала, молчала, но, услышав слова "мощь и сила", не выдержала: "Если какое желание и вызывает эта ваша "космическая мощь и сила", так только – вырвать прямо на ваш дурацкий силуфо-куль!" Она резко выдохнула, встала, тихо пробормотала: "Ненавижу этот бред! На-до-е-ло! Тошнит! Когда они оставят меня в покое? – и, отбросив лёгкий раскладной стульчик, небрежно бросила матери: Пойду пройдусь… Отдохну от них и их силуфо-куля…" Схватив валявшийся на траве коркинет, она вскочила на него и покатила между столиками.

Родители решили, что дети помирятся сами, да и девочка успокоится, покатается на коркинете и вернётся. Рути подумала: "Так даже лучше, что она пошла пройтись. И мальчики остынут…" К столу Блохов приблизился Тим и ласково поманил мальчишек: "Пошли, лапочки, дело есть! Не пожалеете!" Оба тут же вскочили, опрокинули в себя остатки пива из жестянок и рванули за Тимом в сторону густых, усыпанных цветами зарослей, где виднелась часть привезенной аппаратуры.

Первое испытание фелиофона Лулианичи, довольные и более, чем сытые, от обилия жареного мяса всевозможных сортов и видов, решили отдохнуть. Ссора между детьми не надолго испортила настроение папы и мамы Блохов. Рути расположилась на отдых в тени молодого масличного дерева в удобном надувном кресле, защитив уши от принудительного силонокулл-кайфа стереонаушниками, оборудованными заглушками и подключёнными к портативному магнитофону, и слушала любимые произведения. Погрузившись в океан любимых мелодий, через пять минут она уже позабыла о ссоре детей. Моти снова совершил сверхглубокое погружение в экран ноут-бука.

Галь и Гай ринулись в центр Лужайки пикников. Оба опустились рядом с Тимом на травку возле проигрывателя, следя за тем, какие композиции и в каком порядке запускают их товарищи, размягчённые обильным гурманством. И близнецы успели за любимым делом позабыть о ссоре с сестрой. Они были слишком увлечены общением с ровесниками и уточнением программы, которую намеревались предложить участникам пикника. Между делом, гимназисты-силоноиды жарко обсуждали фанфарическую речь Арпадофеля. "Здорово, точно, поэтично!! Силонофонич-ч-чно!!!" – кричали близнецы, подчёркивая искросыпительную новизну упомянутой речи – как в подборе словосочетаний, так и в замысловатых голосовых модуляциях. Их приятели гордо вторили им – ведь это они первые с восторгом ощутили лёгкий аромат только-только пробивающейся из-под земли, ещё очень слабенькой струи подобающей цветовой гаммы, уяснив, куда дует ветер прогресса в области музыкальной культуры. Им с самого начала было ясно, какая она, подобающая гамма. Естественно, сейчас близнецам было вовсе не до сестры. Тем более только что Тим им тонко намекнул, что оба они приглашены на боссо-мангал в беседку адона Мезимотеса. Такая честь! Их учёного daddy на боссо-мангал не пригласили, а их, юных гимназистов и далеко не самых успешных учащихся – пригласили!..

Тим, славно поработав возле музыкальной установки, устроился вместе с Офелией прямо на земле несколько в сторонке от шумных силоноидов. Оба с аппетитом поглощали жаркое, которое наскоро сварганила Офелия из припасённых полуфабрикатов, попутно с интересом прислушиваясь к жарким беседам гимназистов.

Пока Тим основательно насыщался, наблюдая за силоноидами, суетящимися у музыкальной установки, Офелия не теряла времени даром: она настроила висящий на груди диктофон на запись, желая собрать как можно больше самого разнообразного материала о Дне Кайфа на престижной фирме. Только после этого она побросала грязные тарелки и объедки в мешок и позволила себе присесть на минутку неподалеку от Тима и утомлённо прикрыть глаза.

Тим, оглянувшись на вздремнувшую подругу, удовлетворённо еле слышно хрюкнул, с хитрой улыбкой резво вскочил, поманил близнецов. Они втроём отошли немного в сторону. Тим стал шарить по карманам, подмигивая то одному близнецу, то другому:

"А что у меня сегодня е-е-сть!" Мальчишки засмеялись, вспомнив, как много лет назад с таким же точно выражением лица и в сопровождении тех же слов им, тогда ещё малышам, он вручал свои подарки. "Что, Тимми, опять не с пустыми руками пришёл к маленьким детишкам твоего коллеги… и армейского приятеля?.." – ласково подколол его Галь. – "А вот и нет! Вы уже большие! К вам теперь без бутылки хорошего коньяка и не подходи!" – "Уже подошёл… Но, Тим, мы же несовершеннолетние! А вдруг кто-то узнает, в полицию сообщит!" – в притворном ужасе округлил Гай глаза. – "Да кто обо мне в полицию будет сообщать! Смеётесь?

Я же сейчас – не шути! – главный специалист "Лулиании"!" – "А daddy?" – недоумённо вопросил Галь. – "А daddy ваш, как и был, главный специалист "Лулиании".

Знаешь ли, котик, для нашего проекта нужны два главных специалиста. А потом, когда и он, и я закончим каждый свою часть работы над уги… э-э-э… над проектом…" Тим осёкся, раскрыл рот и тут же закрыл его обеими руками. С наигранно виноватым выражением подмигнув близнецам, он продолжил, как ни в чём не бывало: "…выберут, кто у кого в подчинении будет!" – и снова хитро подмигнул сначала одному, потом другому.

Близнецы в ожидании сюрприза напряглись и во все глаза глядели на Тима, который продолжал с хитрой улыбкой шарить по своим необъятным карманам. Как видно, найдя то, что искал, он принялся медленно извлекать это таинственное нечто из своего глубокого кармана. Когда близнецы увидели в его огромных лапищах нечто, вроде ярко-расписанного та-фона, в оттенках корпуса которого преобладали кроваво-багровые тона, они не смогли скрыть удивлённого разочарования. Всё-таки они с детства были приучены к дорогим и оригинальным подаркам коллеги отца, Тима Пительмана. А тут… Ведь у них троих уже было по та-фону: daddy постарался приобрести для них самые последние модели с крутыми прибамбасами. В та-фонах близнецов – это возможность скачивать любимую музыку, просматривать видеоклипы и тут же редактировать на свой вкус. Модель сестры их не интересовала – то, что есть, для неё слишком шикарно, полагали любящие братья.

"Вот!" – торжествующе выдохнул Тим, притомлённый поисками по многочисленным необъятным карманам. – "Но что это, сэр?" – спросил недоумевающий Галь, со скучающим интересом глядя на руки Тима, где покоился обыкновенный с виду та-фон, разве что чересчур кричащей расцветки. Тим хитро поглядывал на близнецов и улыбался загадочной улыбкой. На экране кривлялось цветное изображение забавной мордашки с толстыми, как у Тима, щеками и длиннющим вертлявым носом. Это позабавило близнецов, но не более того. Гай вопросил: "Это что, Пиноккио? Зачем?" Тим молчал и загадочно ухмылялся. Тут они обратили внимание на неуловимо загадочный общий вид знакомого аппарата. Особенно интриговала антенна, на верхушке которой оказалось как бы сотканное из туманных бледных молочно-зеленоватых струек дыма объёмное изображение того же самого Пиноккио. Голограмма, или?.. Тим гордо заявил: "Моё изобретение! Единственный в мире экземпляр!" – "Та-фо-о-он???

Да ты что, Тимми! У нас всех, даже у пигалицы, есть по та-фону! А ты нам вкручиваешь, что это единственный в мире экземпляр!" – воскликнул Галь. – "Да не та-фон это, лапа! Конечно, и под та-фон он тоже косит, но главное в нём – не это!

Это фе-ли-О-фон!" – "Чи-и-во-о?!" – аж подпрыгнул Галь, а Гай, эхом откликнувшись: "Ча-а-аво?!.." – присел от изумления. Тим от души наслаждался изумлённым видом и потешной реакцией братьев. Наконец тихо произнёс: "Совершенно особый прибор…" – и прижал палец к губам, призывая мальчиков не столь шумно выражать своё изумление. Из-за плеча Галя на странный та-фон в руках Тима, раскрыв от удивления рот, робко поглядывал его брат Гай. Ему очень хотелось потрогать его, особенно мордочку Пиноккио, но он не решался попросить у Тима разрешения хотя бы дотронуться раньше Галя. Галь склонил голову на плечо и задумчиво пробормотал: "Интересно, Тимми, кто это тебе дизайн так сработал? Мы же знаем: насколько ты гений в технике, настолько бездарен во всех видах искусства. Да и со вкусом у тебя… Увы… Извини, конечно!" – и Галь, выдав свою тираду, с умильным ехидством поглядел на старшего друга. Тим продолжал добродушно улыбаться: "Тише, мальчики. Это пока что – т-с-с! – большой секрет!" – "Та-фон – большой секрет? Или из-за его такого странного названия – фе-ли-О-фон?" – усмехнулся Галь. – "Ну, тише ты, дорогуша!.. Да, как бы обычный та-фон. Но – повторяю: с расширенными и не совсем обычными функциями…" – снова загадочно обронил Тим. – "Ага, вот этот Пиноккио со своим носом-флюгером – расширенная функция…" – "Я смотрю, Галь, лапуль, ты в корень смотришь! Ты прав: в этом носике действительно кроется очень важная функция фелиофона. А иначе… зачем он нужен, если носик у Пиноккио оторвать. Правда, я рассматриваю вариант, чтобы этот носик сделать не туманным, что виден каждому дураку, а как бы невидимым…" – "А что это за носик?" – "Вот в нём-то всё и дело… Он у нас и есть главный фелио!" – "???" Тим снова усмехнулся, наконец, тихо пробормотал, поманив их к себе поближе: "Ни к чему, чтобы кто-то раньше времени узнал: ведь это всего лишь первая, опытная модель!" – "А чего ты принёс это сюда и сейчас?" – "Я всего-то пару дней назад его собрал на базе обыкновенного та-фона и дома опробовал. А теперь вот тут… хочу провести как бы испытания. Если получится, то потом будут ещё модели, ещё пробы и испытания… С окончательной моделью мы непременно выйдем победителями на Турнире, который шеф задумал! И тогда… конец всей старой, так сказать, традиционной, музыке! Останется только то, что мы позволим слушать. Ничего другого больше не будет… Ох, и повеселимся же мы тогда!

Представляете? – наша СТРУЯ победит их замшелое, отживающее искусство! Но… об этом – т-с-с-с… я вам ничего не говорил, вы ничего не слышали, даже в сладких снах… Поняли, сладкие мои?" – "А разве нам победа и без того не гарантирована?

Ну, на этом Турнире, который неизвестно когда будет… – удивлённо произнёс Гай.

– Ведь теперь только во всяких там ихних Меириях, в некоторых кварталах Шалема, у этих замшелых досов, да у толсторожих и толстокожих придурков из Эрании-Бет или Вав старая трядиционннныя-а-а музыка пользуется популярностью". – "Не надо так пренебрежительно об обитателях Эрании-Бет, котик. Там тоже есть свой круг очень продвинутых… э-э-э… тоже… элитариев", – пояснил Тим. – "Знаем… Все передовые и прогрессивные элитарии слушают только звёздных виртуозов Ори Мусаки и силонокулл!" – "Вот ты и ошибаешься, – не глядя на мальчика, пыхтя и занимаясь настройкой вертлявого носика на экране та-фона, говорил Тим. – Ты что, не знаешь? – нашу "Цедефошрию" постоянно посещает только десять, от силы двадцать процентов эранийцев? А что ты думал, сколько в Эрании элитариев? Да взять хотя бы вавиков! – я имею в виду торговую элиту из Бет и Вав. А в Шалеме, – в столице, понимаешь!.. – и вовсе эти концерты не жалуют. "Звёздные силоноиды" жаловались, что туда ездить нет никакого смысла – и на треть залы не заполнены! Дают плохонькие, дешёвенькие зальчики. Билеты покупают только в задние ряды, подешевле… Никаких доходов, только бензин окупить… А в то же время в опере, на симфонических концертах что делается, на концертах мюзикла, камерных ансамблей!.. А в "Цлилей Рина"! Ты просто ничего за силонокуллом уже не видишь! Ты влюблён в эту музыку, и тебе кажется – и все, как ты! Ан, нет!" – "Так с этим же надо что-то делать!" – возмущённо воскликнул Галь. – "Вот мы и делаем. Но не нахрапом, а потихоньку…

Миней нас учит: нельзя так откровенно посягать на вкусы и интересы сограждан…" – "Но Арпадофель показал же, как можно и нахрапом! Только что показал! Нам понравилось! И ты был на высоте!" – "Ну, и что… Ничего хорошего из этого не вышло! Пока… – понизив голос, уточнил Пительман и пояснил: – Нужна известная гибкость, осторожность и постепенность. Так сказать, ГОП!.. Вот где может помочь наш хитрый приборчик… Любителей простой лёгкой музыки, песенок, даже серьёзной классики мы поначалу особо не будем трогать. Поначалу! Между прочим, у нас есть ансамбли, создающие интересные композиции – в струю! – на основе всей этой традиционщины. Очень перспективная группа – военный ансамбль одной гребёнки, – я вас и с ними познакомлю. Пока что запомните название "Петек лаван". – "Странное название…" – пожал плечами Гай. – "Ну, что ты, лапа! Название и должно быть… э-э-э… немножко загадочным… – Тим легонько повёл ладонью. – Ну, и… белый цвет – самое чистое и универсальное, загадочное и таинственное, что только может быть… И плюралистичное!" – "Может быть… Как-то не думал…" – пожал плечами парень. Тим пояснил: "Кстати, из той части, где этот ансамбль был создан, выходит неслабый контингент, и их мы приглашаем добровольцами в создающуюся гвардию. Кто-то способен нести новейшую струю в массы, а кто-то должен это поддерживать – уже на другом уровне. Но об этом – тс-с-с!.. Это… как-нибудь потом… Вам сколько лет до армии осталось?" – "Ну, ты же знаешь… нам сейчас 16 с половиной…" – пробормотал Галь. – "Стало быть, пора об этом серьёзно подумать. Мы с друзьями-коллегами… но об этом… тс-с-с!… курируем создание особого батальона, будет называться, скажем… э-э-э… дубоны… или ещё как-то так, или иначе… опять же – тс-с!… Его командиром я наметил поставить одного парнишу, которому почему-то фатально не везло на всех других поприщах. Может, слышали? – Кошель Шибушич…" – "Ну, кто в Далете, да вообще в Эрании не знает Шибушича! Это он держал на рынке магазинчик типа секс-шопа и с треском прогорел?" – "Во-во! Парень на всех и вся зол невероятно, особенно на досов… э-э-э…

Кстати, теперь рекомендовано называть их меиричами…" – "На досов?" – с удивлением переспросил Гай. – "Ага, лапа! – и Тим неопределённо повёл лапищей в сторону правого склона Лужайки, слегка скривив губы. – Сейчас ведутся разговоры, чтобы присоединить Меирию к городу и немного преобразить, осовременить, что ли.

А ведь они ещё и Неве-Меирию построили там подальше, в предгорьях Шалема.

Расплодились до такой степени, что это уже становится нетерпимым!.. Там всякие богатенькие америкакеры поселились… как Офелии удалось выяснить, на месте одного из старинных селений мирмеев… Уж не знаю, то ли мирмеев они выгнали, то ли те сами давным-давно оттуда ушли… не в этом дело… Мирмеи утверждают, что Неве-Меирия стоит на их законном и исконном месте…" – досадливо махнул рукой Туми. – "А-а! Я понимаю! И главное – они там все… ну, досы!" – "Меиричи, лапуль!" – осторожно поправил Тимми. – "…Живут по своим отсталым законам, пытаются всем их навязать, а канают под деловых и современных! – зачастил Галь.

– Я читал не так давно статейку… Не Офелии, а какого-то учёного, вроде Кулло Здоннерс… как-то так… Он начал с мирмеев, а потом перешёл на этих, из Неве-Меирии…" – "Точно, детка! – умилился Тим. – Вот я и говорю! Из-за этого Кошель ужасно на них зол – это же они, такие прушные!.. Он уверяет, что они и довели его магазинчик до краха. А ведь они к его магазинчику и близко-то не подходили! Да и с какой-такой радости они из своей Неве-Меирии поедут в эранийский полулегальный секс-шоп! И он с ними тоже не общается. На самом-то деле причина его прогара в другом: просто парень всегда и во всём терпел фиаско с детства, вот и тут… Ещё и росточком не вышел…" – явно увлёкся Тим. В этот момент он поглядел на своих невысоких, по современным меркам, юных друзей, вспомнил, что и их отец, не отличаясь видным ростом, пользовался в молодости у девчонок бешеным успехом, о котором громадный увалень Туми и мечтать не смел. Ну, а сынки маленькой и кругленькой Рути с та-акими необыкновенными глазами… не зря он с самого начала в них души не чаял!..

Мальчишки глянули на него укоризненно, начав поигрывать плечами и бицепсами, и Тим тут же поправился: "Вы правы: рост – далеко не всё. Ну, а что до Кошеля, то он не только и не столько ростом не вышел, это было бы полбеды. Он… вообще внешность его, прочие данные… щуплый хиляк… сами знаете!.. Вот он и злится на весь мир. И тут появляюсь я, Тим Пительман, сын известного Шайке Пительмана, – в самый критический момент его бурной, но вечно провальной деятельности!..

Говорили, что он уж готов был руки на себя наложить. И тут я предлагаю ему отличный job: после соответствующей подготовки возглавить в Эрании батальон… э-э-э… скажем так – дубонов. Да он мне пятки лизать должен, я его от та-акого спас, что… и не спрашивайте! Он мне, только мигну, всё сделает!.. Вы себе не представляете, какой это отличный материал – такие вот Кошели!" – "Помнится, когда-то его звали Кошули", – робко заметил Гай, но Тим отмахнулся: "Мало ли кого как раньше звали!

Меня вот папа с мамой назвали Томер, потом я был Туми – и под этим именем был единственный из всей части после учебки принят на спецкурс. Там-то я и превратился в Тима". – "А почему ты не стал снова Томером, или в крайнем случае Томом?" – осведомился Галь. – "Этот вариант рассматривался, но потом решили, что…

Короче, так было надо! – и Тим, округлив бледные глаза, прижал палец к губам: – Но об этом… тс-с-с!.. Зато сейчас вся Эрания знает и ценит меня, обаятельного Тимми! И даже далеко за морями, за горами знают Тима Пительмана! Не в имени суть, лапуль! – и Тим с улыбкой продолжил: – Сейчас Кошель у меня посещает особую закрытую секцию по многоборью. Там как раз тренируют таких вот хиляков, конкретно же ему вырабатывают особую спортивную злость и ставят удар. Ну, не вам рассказывать. Ещё совершенно особая подготовка – как бы в рамках армейской службы, причём весьма престижной. Не какие-то там поиски идущих на дело террористов, не патрулирование в опасных местах. Чисто, безопасно и… престижно, дорогие мои! Сами знаете, до чего престижно в Эрании входить в клуб "Далетарий"!

Когда вам придёт время служить, мои батальоны (название пока в стадии дискуссий) будут самыми престижными войсками. Но запомните – никому ни слова!" – "Могила, Тим!" – заверил его Галь, а Гай привычно поддакнул.

"Вернёмся к нашим баранам! – ухмыльнулся Тим. – Нам нужна победа на Турнире, когда бы он ни состоялся. Но готовиться необходимо уже сейчас. Вот для этого я и работаю над фелиофоном! Поняли, котеньки?" – "Фелиофон… Странное название… А почему ты его так назвал?" – поинтересовался Гай. – "Ну, хабиби! Так мне услышалось… На меня это имя снизошло… Не спрашивай! Имена и названия – штука мистическая!" – отшутился Тим, слегка покраснев. Близнецы поняли, что больше он им ничего об этом не скажет. Они и не протестовали. Главное, чтобы изобретение Тима, как его ни назови, хоть бы и фелиофон, помогло навсегда вывести из игры фанатиков-меиричей с ихним хасидским роком и прочими глупостями. Их – прежде всего! А с помощью таинственных технических средств или более привычных для близнецов, каратистов, силовых методов – разве это так уж важно? А там можно и до остальных классиков-нудил добраться!.. "Понимаете? – увлечённо вещал им Тим.

– Моя задача – сделать так, чтобы то, что они называют музыкой, а мы – отсталым, замшелым набором унылых звучаний, исчезло из обихода!.. Просто исчезло – и всё!..

Зато! – и Тим важно поднял палец: – звучит силонокулл, который сам СТРУЯ!" – "Вот это да!" – с умным видом закивали близнецы. "Только не спрашивайте, как… Скажу только два заветных слова – обертоны и звуковое зеркало, или звуковые линзы. Но и об этом -молчок!.. Мне хочется испытать мой первый образец здесь и сейчас – чтобы понять, куда дальше двигать исследования. Сами понимаете, дорогие мои! Моя личная фирма… Веников не вяжет!" – гордо выпятив грудь, заявил Тим. Близнецы с благоговейным восторгом смотрели на своего старшего друга, который не только всякие умные слова знает, но и хитрые штуки умеет делать. Тим сладко улыбнулся:

"Давайте, попробуем… Поможете?" – "Конечно, Тимми! Спрашиваешь!" – радостно подмигнули ему одновременно оба близнеца.

Товарищи близнецов, которым надоело крутиться возле аппаратуры, разбежались по всей Лужайке, крикнув братьям, чтобы, подменив их на посту, не забывали диски вовремя менять.

Рути сидела в удобном надувном кресле, вытянув полные ноги, и с наслаждением слушала любимого Моцарта. Моти всё так же сидел, уткнувшись в ноут-бук. Казалось, он даже не замечал гремевшего вокруг него звукового коктейля, в который вторгалось всё больше вкрадчивых пассажей силонофона, а временами внезапно налетал грохочущим вихрем ботлофон.

Совершенно неожиданно на Лужайку пала вязкая тишина, сквозь которую сочились вкрадчивые звуки силонофона. Рути показалось, что на неё с магнитофоном уронили толстый матрас, из-под которого ни ей не выбраться, ни звукам не пробиться на волю. Ощущение внезапного как бы удушья было пугающим и незнакомым. Кроме того, она ощутила лёгкое головокружение и зубную боль. Но вроде всё и все были на месте – так же светило солнышко и над головой беззвучно качались густые ветви дерева. Несмотря на неприятные ощущения, Рути начала успокаиваться, решив, что это в магнитофоне что-то испортилось. Моти не сразу понял, что, собственно, происходит, хотя и на него нахлынули те же неприятные ощущения, но в гораздо более слабой форме. Он с изумлением увидел, что Рути побледнела, в недоумении и в сильной тревоге скинула наушники и попыталась посмотреть, что случилось с её портативным магнитофоном. Она воскликнула: "Мотеле, посмотри, кажется, он испортился… Может, батареи скисли? Ты взял запасные?" Случайно глянув в центр Лужайки, Моти увидел своих сыновей, которые в неподдельной радости вскинули руки и начали исполнять победный танец дикарей. Рядом с ними он заметил коллегу Тима Пительмана, и это вызвало у него привычно лёгкий укол ревности. Он поднялся и направился к ним, издали окликнув Тима: "Что тут происходит, Тимми?" – "Да ничего, Моти… Ничего. Иди себе. Продолжай грызть кайф науки!" – и обнял подошедшую к нему Офелию, прижав её к себе и что-то зашептав ей на ушко, и тут же бросив стремительный взгляд на Рути. Офелия кивнула головой и, поглядывая то на мальчишек, то на Моти, двинула по тропинке, гордо покачивая великолепными бёдрами. Моти не обратил внимания на взгляды, какими звезду журналистики пожирали его сыновья-подростки. Он вернулся к Рути, склонился над её магнитофоном. Тим, увидев, что Моти на него не смотрит, тут же склонился над та-фоном, который держал в руках, пробежался толстыми пальцами по нескольким кнопочкам, глянул на экранчик. И снова со всех сторон зазвучала причудливая музыкальная смесь всех стилей и направлений. Моти недоуменно уставился на магнитофон, который только что молчал, как будто его толстой подушкой накрыли, и вдруг – снова зазвучал. Рути по инерции продолжала держаться за щёку, с испугом и тем же недоумением смотрела то на Моти, то на магнитофон. Неприятные ощущения отпускали постепенно…

Галь окликнул Моти: "Daddy, нас твои боссы пригласили с Тимми вместе на боссо-мангал.

Так что мы не потерялись и не исчезли. Привет маманьке!"