Елена ЕЗЕРСКАЯ УРОКИ СУДЬБЫ

Глава 1. Когда уходит любовь

— Я разрываюсь между двух огней, — проговорила Анна.

И всколыхнула своей искренностью партер. Она не видела, но чувствовала — на нее направлены все взоры и лорнеты из лож и бельэтажа, и галерка замерла в предвкушении будущей овации, которая позволит ей осыпать цветами и здравицами ту, кто своей вдохновенной игрой переворачивает души и заставляет сердца биться неровно и пылко.

— Один — холодный и неукротимый, — Анна величественным жестом правой руки указала на высокую фигуру в черном плаще, стоявшую на авансцене спиной к зрительному залу. — Он манит пламенем, сверкающим в ночи, но свет сто подобен блеску звезд — не греет и не приближается с годами. Алмазное светило в вышине! — недостижимое по силе отдаленья и до утра сводящее с ума, пока Ярила золотой венец не заслонит его от утомленной девы.

Анна тяжело вздохнула, и зал затрепетал, с редким единодушием внимая ее монологу. И эта хрупкая, изящная девушка в неверном свете рампы сама казалась уникальным бриллиантом, превосходящим по красоте и чистоте тот, что сверкал на ее пальце, а слова были подобны алмазной россыпи в ожерелье на ее шее.

— Другой, — голос Анны потеплел и наполнился слезами, — живой и быстротечный. Он путнику тепло свое дает, но приближаться к пламени опасно. Как гибнет мотылек в его беспечном жаре, легко сгореть в костре такой любви. И после ничего не остается — лишь дым и пепел. Их развеет ветер.

Анна подняла левую ладонь, и сотни глаз устремились к другому краю сцены, где на обитой бархатом скамеечке сидел мужчина, укутанный в алый плащ.

— Что делать мне?! — патетически воскликнула Анна, раскидывая руки, точно на распятии. — Любить и умереть? Иль жить и затаиться мукой неразделенного со мной любви? Душа моя в смятении безмерном и перед выбором вся ужаса полна, ибо любая из дорог, увы! не к счастию ведет меня, а к бездне. И я стою у пропасти одна и к Небесам взываю — рассудите!..

Произнеся последние слова, Анна опустила голову и замерла в трагической позе скорбящей перед гробом. Зал в общем порыве вздохнул и через минуту, показавшуюся Анне вечностью, взорвался криками «Браво! Брависсимо!». С галерки засвистели, в ложах застучали веерами по бордюрам и спинкам кресел, партер поднялся аплодисментами.

Анна улыбнулась и медленно прижала руки к груди, всем своим существом выражая признательность публике. Цветы летели в нее со всех сторон, и от гула зрительного зала пряно кружилась голова. Анна несколько раз с благодарностью во взгляде кивнула своим почитателям и присела в поклоне. Потом она обратилась к партнерам по сцене и протянула к ним руки, призывая подойти ближе и разделить с ней радость успеха. Мужчина в красном плаще поднялся со своего места на скамеечке и направился к ней, мужчина в черном плаще обернулся, сделал шаг навстречу, и вдруг, разглядев их обоих, Анна вскрикнула.

С одной стороны сцены к ней приближался мрачный и демонический Владимир Корф, с другой — пылая негодованием и сверкая глазами, надвигался Репнин.

— Владимир! Миша! — прошептала Анна, растерянно переводя взгляд с одного на другого.

Она хотела продолжить, но слова не смогли вырваться из ее скованного ужасом горла.

Корф подошел к Анне первым. Он протянул руки к ее шее, как будто хотел задушить, и сорвал сверкавшее бриллиантами колье.

— Что вы делаете, Владимир?! — пыталась вымолвить Анна.

— Долой рабство! — без малейшего выражения на лице произнес Корф. — Отныне ты не станешь носить этот мерзкий ошейник — проклятое наследие Древнего Рима!

— Но это не ошейник, это подарок Ивана Ивановича, вашего отца! — Анна подставила руки под алмазный дождь, стремясь удержать рассыпавшиеся камни и сохранить дорогой для нее подарок. Но бриллианты разбежались и, точно капли воды, потекли между пальцами.

— Я обещал отцу, что ты станешь свободна. И я выполнил свое обещание. Прощай! — Корф гордо выпрямил спину и удалился, прямой и непреклонный, как статуя пушкинского Командора.

Анна разрыдалась, но тут же почувствовала еще одно прикосновение — Репнин взял ее руку в свою.

— Миша! Миша! — обратилась к нему Анна.

Репнин смотрел на нее с обожанием, и Анна потянулась к нему. Она хотела броситься князю на грудь, но вдруг увидела — словно со стороны — как Репнин снимает с ее пальца старинное кольцо с большим бриллиантом в дорогой оправе.

— Миша! — ужаснулась Анна. — Что вы делаете?! — Отдай кольцо! — страшным голосом приказал Репнин. — Оно не твое. Помолвки не будет. И я не женюсь на тебе. Никогда!

— Но почему? Почему? — Анна задыхалась от слез и горя.

— Ты предала меня и нашу любовь!

Репнин с силой сорвал перстень с ее пальца и ушел, так же, как и Корф, растворившись в темноте закулисья. Анна беспомощно оглянулась — со всех сторон к ней тянулись руки восторженно ревущей толпы. Пальцы поклонников скользили по бархату платья, цеплялись за атлас туфель. Анна стала отбиваться от окружавших ее зрителей, ей казалось — еще минута, и толпа поглотит и раздавит ее.

— Боже, помоги мне! — из последних сил взмолилась Анна и потеряла сознание…

— Эко же тебя перекрутило, девонька, — всплакнула Варвара, утирая холодным полотенцем лоб своей любимицы.

Вот уже полдня Анна металась в бреду, и Варвара не отходила от нее, сбивая жар верными народными средствами. С тряпицы скапывала в рот целебный отвар, заботливо растирала холодные пальцы рук и ступни.

В таком состоянии Анну нашел в лесу Никита и на руках принес в поместье, прижимая девушку к груди, словно драгоценную ношу. Поначалу Варвара подумала, что Анна замерзла — та дрожала и часто впадала в забытье, но потом догадалась, что лихорадка эта совсем иного свойства.

В муфте Анны Никита нашел вольную, подписанную Владимиром Корфом, но в полусне девушка все время звала князя Репнина и без конца просила простить ее. И, поневоле вслушиваясь в ее горячечный бред, Варвара поняла, что поторопилась благословить свою девочку, когда вернувшийся с дуэли живым и невредимым молодой барон сообщил ей, что оставил Анну вместе с женихом — князем Репниным. Владимир выглядел опустошенным и растерянным, и сразу же ушел к себе, не показавшись к обеду и выгнав из кабинета сунувшуюся было к нему с чаем Полину.

На какое-то время в доме воцарилась тревожная тишина, и лишь возвращение Никиты всколыхнуло этот опасный своей непредсказуемостью покой.

Анну положили на кровать в ее комнате, и, глядя, как она стонала и бредила, Варвара ощущала безмерную жалость к той, кому всегда желала только счастья и за благополучие которой неустанно молилась. Пытаясь успокоить Анну, Варвара деревянным гребнем расчесывала ей волосы и, время от времени остужая чистое полотенце на льду в тазике, стоявшем на низком табурете рядом с кроватью, протирала им горячие от жара лицо и шею девушки.

— Владимир!.. Миша!.. — звала Анна, то отталкивая руку Варвары, то хватаясь за нее, как за спасительную соломинку.

— До чего же они тебя довели, ироды!.. — всплакнула Варвара и ласково погладила Анну по голове.

— Худо ей, Варя? — тихо с участием спросил Никита.

Все это время он, точно привязанный, ходил под дверью в комнату Анны. Когда Варвара принялась укладывать девушку в постель, она прогнала его. Но потом смилостивилась и позволила наведаться к больной, правда, с одним условием — слез не разводить, руками не размахивать и голос унимать. Никита побожился, что будет нем, как рыба, и невозмутим, как сфинкс, и теперь топтался у кровати Анны, со страдальческим выражением наблюдая душевные муки своей любимой.

Никита был влюблен в Анну с детства, но она не отвечала ему той взаимностью, которую ожидало и к которой было готово его сердце. В ее заботах о себе Никита всегда видел ласку горячо любящей сестры и понимал, что все романтические надежды и желания Анны были устремлены не к нему. Никита обожал и оберегал Анну и в глубине души ревновал ее к тому сказочному принцу, к которому иногда — он видел и чувствовал это — мечтательно уносились мысли Анны. Никита и в актеры напросился, чтобы оказаться к ней поближе, а когда старый барон рассмотрел в нем драматический талант и природную музыкальность, со всем пылом окунулся в театральные страсти, ибо они единственно давали ему возможность любить и быть любимым Анной. Или ее героинями? Но какое это имело значение для влюбленного!

Театр сблизил их, и театр разлучил. Мечтая о сценической карьере для своей воспитанницы, старый барон повез Анну в Петербург, и больше для Никиты уже не было в жизни покоя. Из столицы Анна приехала с такими сияющими глазами, что его сердце едва не оборвалось. Никита понял — Анна встретила своего принца. А после того, как принц — князь Репнин — и сам приехал в поместье, Никита отчаялся и едва не лишился рассудка.

И вот — свершилось! Когда, отправив ушибленного перевернувшимися санями Модестовича домой, Никита заметил, как по дороге к поместью, загоняя коня, промчался Корф, и следом в сторону озера проскакал на своем рысаке князь Репнин, он понял — что-то случилось. Анны с ними не было — Анна осталась одна! Где она? Что с ней? И только он сейчас рядом! Только на его помощь она может полагаться, только он готов поддержать ее в трудную минуту. Пришел его час, подумал Никита, и бросился на поиски Анны.

Добежав до места дуэли, Никита увидел лишь вытоптанный на поляне снег да пустую сторожку, еще не остывшую от свежего огня, разожженного кем-то в низенькой печи. На полу Никита разглядел меховую муфточку Анны — он поднял ее и прижал к груди. Аннушка, милая, родная, какие беды тебе еще довелось пережить?!

Он нашел ее в лесу в стороне от зимовища лесника. Анна брела без дороги, через сугробы, не видя пути, не чувствуя холода, и буквально упала на руки подбежавшему к ней Никите. Упала без сил и тут же потеряла сознание…

— Насмотрелся, голубчик? — проворчала Варвара, мягким жестом отстраняя от кровати склонившегося над Анной Никиту. — Вот и ладно, хватит с тебя! Иди, иди, ты свое дело сделал, спас ее — пусть теперь страдалица наша отдохнет. Потом миловаться будешь. Никуда она не убежит, слаба еще. Ступай с Богом, не мешай!

Никита хотел возразить, но Варвара по-матерински мягко, но властно выставила его за дверь и вернулась к постели Анны.

Произошедшее тронуло Варвару до глубины души — Анна была ей как дочь. И, хотя в одно и то же время у нее на руках оказались двое безымянных малюток-подкидышей, именно Анну она привечала всем сердцем и была расположена к ней всей душой. Маленькая Полина казалась Анне сестрой — такая же светленькая и голубоглазая, но со временем ее неусидчивость и дерзкий нрав превратили ее в полную противоположность молчаливой и ласковой Анне.

Повзрослев, Полина, которую Варвара много лет назад обнаружила на крыльце поместья спеленутой в красивое одеяльце, превратилась в бойкую статную девицу с недобрым характером и вызывающе броской красотой. Аннушка же, которую перепоручил Варваре старый барон Корф, с возрастом не подурнела в привычках и помыслах — выросла приятной в общении умницей, которая хорошела на глазах с каждым годом. И уж таланта Полине Бог такого, как Анне, не дал — звездочкой сияла Аннушка на сцене и пела, точно соловушка. И если Полину по ее глупости и тщеславию Варвара жалела, но при этом не стеснялась строжить и командовать, то сказать крепкое слово Анне не поворачивался язык. Уж больно она была вся ладная да пригожая. А в хороших руках — расцвела бы пуще прежнего! Вот только с этим Анне пока не везло.

Чувствовала Варвара, сердцем чувствовала — неспроста молодой барин столько лет уже бесится. Видать, и его заманила Анина сердечность и чистота, но не желает он ни в том признаться, ни покориться неизбежному. Оттого и мучает Анечку — а теперь вот еще и с женихом развел. Лиходей и самодур, даром, что барин воспитанный и благородный! Но ведь это лишь одно слово — барин, а так, по сути — мужик, грубиян, гуляка и картежник.

— Бедная ты моя, Аннушка! — вздохнула Варвара.

— Бедная, бедная!.. — шипела под дверью Полина, чуть ли не всунувшись всем телом в замочную скважину. — Разодета, как царица, научена, точно барыня, да еще барина на барина меняет, как перчатки! Ничего, ничего, ты у меня еще поплачешь и намучаешься! Ай!

Полина вдруг отпрянула — Варвара, звериным чутьем уловив шевеление в коридоре, быстро встала со стула у кровати и, подойдя к двери, толкнула ее.

— Ты чего же это, Поля, — укоризненно сказала Варвара, глядя, как Полина растирает шишку на лбу, — не уймешься никак? Все следишь да караулишь, дел у тебя других нет? Не у Христа за пазухой живешь — забот по дому, хоть отбавляй, а тебе и невдомек сделать что-нибудь.

— Мое главное дело — барина ублажать, я теперь к его постели приставлена, — огрызнулась Полина, — да только барин что-то не в духе пока. Так что посижу, подожду, как ему опять потешиться припечет.

— Ох, и развязная же ты девка! — нахмурилась Варвара. — Ни стыда у тебя, ни сочувствия! Барин, поди, дуэль переживает, наволновался сверх сил, а ты — про постель!

— Да ведь самое-то и дело! — пожала плечами наглая Полина. — Испокон веку так — первым делом после драки к бабе бежать.

— Тьфу на тебя! — ругнулась Варвара и захлопнула дверь перед самым ее носом.

— А ты на себя посмотри! — вслед ей закричала Полина. — Сама-то улсе и забыла, как кого ублажать — все шанежки да прянички! А я — молодая! И барин молодой! Он сам меня выбрал, а этой твоей замороженной отставку дал! Прогонит он ее, как пить дать — прогонит!..

Полина собралась плюнуть, но спохватилась. Неровен час, кто увидит — подумают, что на дом хозяйский порчу надумала навести. Свят, свят! А вот Аньке этой, занозе, еще отомщу, попомнит она меня, во всех смертных грешочках покается! — поклялась про себя Полина.

Она за собой эту свою слабость знала — коли зла была, должна непременно обиду расплескать или выместить. И потому частенько в гневе била посуду да стулья бросала. Вот и сейчас — завелась и принялась все Варварино хозяйство разносить да за Анькиным хвостатым выкормышем бегать с половником.

— На, Аннушка, получай! — визжала Полина, точно ведьма носясь по кухне, пока вбежавший на шум Никита не остановил ее.

— Да ты ополоумела, Поля?! Что ты делаешь! — вскричал Никита, отбирая у нее половник и вставая между Полиной и котенком, истошно мяукавшим возле ножки комода.

— А мне все равно, Никитка! Никому я не нужная, никому до меня дела нет. Хоть пропади, никто про меня не вспомнит! Не хочу такой я жизни! Опостылела мне она! Барон Анну воспитал, как дворянку вырядил, а меня?! Одного мы с ней года да происхождения, вот только почести для нас разные — мне помои выносить, ей по столицам разгуливать! Несправедливо это, Никита, не правильно!

— Полечка, — попытался урезонить ее Никита, — жизнь — она вообще не ровная. У каждого свой крест. Думаешь, у Анны житье — мед?

— А ты меня не стыди и Анькиной судьбой не попрекай! Ты ведь не меня жалеешь. Ты о ней думаешь. Знаю я — ты тоже Анну любишь, как и все.

— Люблю, — признал Никита, — но и ты мне не чужая, мы же вместе выросли. И потому горестно мне смотреть, как ты убиваешься.

— А ты не смотри! — обиженно вскинулась Полина. — Я не юродивая, и плакаться над собой не позволю. Я ждать-смотреть, как ты все Аньке позволяешь, не стану! Я с ней по-своему разберусь! Барин у меня теперь, знаешь где? Здеся!

Полина гордо выпятила грудь и крутанула бедрами.

— Не надо так, Поля! — смутился Никита. — Ты ведь в глубине души хорошая, ты добрая и сердечная…

Никита попытался Полину приобнять-приласкать, но она оттолкнула его.

— Ты меня зазря не голубь, это место под барина занято! А зазнобе своей скажи — пусть уезжает подобру-поздорову! Пока я при Владимире Ивановиче, руки у меня развязаны! Я вот себе вольную выправлю и еще вам всем покажу, кто здесь самая красивая да талантливая! Всего добьюсь! И тогда ты меня не утешать, а ласки моей, как милостыни, просить станешь. И не смотри так на меня — я и сама ученая, знаю, что почем.

Никита горестно покачал головой — спорить с ней не стал, а рассудил — не даст Полина Ане покоя, со свету, может, не сживет, а крови попортит немало. Хуже пиявки — они-то ведь лечат, а эта — присосется и всю душу вытянет…

И тут пришла Никите в голову мысль… Есть, однако, в поместье человек, который сумеет проблему эту разрешить. На все пойдет ради денег.

Никита подумал о Модестовиче'. О том, что управляющий опомнился и за старое взялся, ему Варвара потихоньку рассказала, когда он Анну из леса принес.

— Разве так бывает? — удивился тогда Никита. — Ведь Божий человек стал — не нарадуешься!

— Бывает, бывает, — кивнула Варвара. — Наш-то херр от удара умом повредился, да видать сани-то его обратно повернули.

— А как будто непохоже, — засомневался Никита.

— Меня не обманешь, — покачала головой Варвара. — Я человека насквозь вижу — не больной он, прячется. А скоро снова в силу войдет, ох, и наморочимся мы с ним!..

— Убью стерву! — словно надумав что-то, воскликнула вдруг Полина и подбежала к шкафу, где Варвара хранила разные опасные склянки с потравою.

— Ты что?! — бросился к ней Никита. — Что делаешь-то?

— Да клопы одолели, покоя от них нет, — тут же нашлась Полина.

— Грех это, Полечка, если дурное удумала, — тихо сказал Никита. — Не губи душу злобою, у тебя же — молодость, здоровье, красота…

— А на что они мне, когда свободы нет?

— Хочешь, я помогу тебе вольную добыть?

— Много вас — помощников… Мне один уже обещал вольную, а потом умом тронулся. Сыта я обещаньями по горло! Вам, мужикам, от меня только и надо одно…

— Но я тебе и вправду помогу, — горячо сказал Никита, стараясь быть как можно более убедительным.

— А попросишь за это чего? — Полина с интересом, но все еще недоверчиво взглянула на него исподлобья.

— Ничего, — честно ответил Никита.

Полина на минуту задумалась.

— А, ладно, — махнула она рукой и отошла от шкафчика. — Все равно всех гадов не изведешь! Неси вольную. Только помни: обманешь — Аньке не жить!

— Остынь, Поля! — «обиделся» Никита. — Мне обманывать не резон. Я помочь тебе хочу. По-настоящему.

— Что же… — Полина собиралась еще что-то сказать ему, но прислушалась и заторопилась. — Идет кто-то… Пора мне. А ты — как сделаешь, милости прошу в мою светелку! Да не красней, я от благодарности не отказываюсь. Это я с виду тертая, а по-человечески завсегда пойму — за добро плачу я одной лишь ласкою.

Полина сладострастно провела ладонью по груди Никиты и быстро вышла из кухни.

— Ох, — выдохнул он, — не девка, а кузница — и припечет, и придавит!

— Зачем Полина полетель, как куропатка? — шутливо грозя от двери пальчиком, появился на кухне управляющий.

Вот черт немецкий! — вздрогнул Никита. — Словно чувствует, что думали о нем…

— Это ты ее, Никитушка, пугаль? — Модестович обежал кухню, словно вынюхивая что-то, и, ничего не обнаружив, повернулся к Никите.

Может, спутала что Варвара, и управляющий не опомнился, снова засомневался Никита — глаз у Модестовича был мутный, раскосый, голова как-то странно перекатывалась от одного плеча к другому, и все движения тоже были странными — осторожными и плавными.

— Как же, — заметил Никита, — ее испугаешь, она сама, кого хочешь, застращает и на пушку возьмет!

— Девица — гренадер? — умильно рассмеялся Модестович и, вытянув из-под стола котенка Анны, принялся его гладить — жестко и против шерсти.

Лучик отчаянно замяукал и, сильно оцарапав управляющего, спрыгнул на пол. С Модестовича вмиг слетело все его фальшивое добродушие, и, нещадно матерясь на двух языках вперемежку, он заметался по кухне, и при этом отчаянно размахивал пострадавшей левой рукой.

Никита усмехнулся и вкрадчиво спросил:

— Карл Модестович, как вы насчет того, чтобы фальшивую бумагу по-быстрому составить?

— Что ты, Никитушка! — Модестович остановился и с наивной улыбкой захлопал рыжими ресницами. — Это грех большой перед Богом!

— Так я не о грехе, я об услуге прошу. За деньги.

— Об услуге? Да какая же это услуга, если деньги предлагаешь? — Модестович укоризненно покрутил головой и театрально повращал глазами. — Обидел ты меня, Никитушка… Пойду к себе, полью на окошке цветы — у меня там такая герань распустилась…

— Хватит пугало из себя корчить! — взорвался Никита и, схватив управляющего руками за горло, для пущей убедительности сжал пальцы. — Веди себя, как человек, Карл Модестович, а то мое терпение лопнет, и я доложу барину, какой ты на самом деле юродивый!

Модестович захрипел и знаками стал умолять, чтобы Никита ослабил хватку. Тот понимающе улыбнулся и отпустил свою жертву. Модестович сначала закашлялся, а потом повернулся к Никите — злой и совершенно нормальный.

— Напугал кота сметаной! Откуда у тебя деньги-то на фальшивую бумагу, конюх жеребячий?

— Я у Долгоруких расчет получил.

— Врешь! — не поверил Модестович. — Чтобы княгиня кому заплатила за работу по справедливости?

— Не княгиня, Андрей Петрович со мной рассчитывались.

Модестович призадумался.

— Это другое дело… Ты ко мне завтра приходи, я подумаю, что можно сделать.

— До завтра мне ждать некогда, сейчас пошли!

— Да где же я тебе нужную бумагу возьму? — оторопел от его напора управляющий. — Мне сначала на образец посмотреть надо. Примериться.

— А я тебе свою вольную покажу, но в руки не дам. Сам рядом сяду и следить стану, как ты рисовать начнешь.

— Больно ты, Никитка, прыткий, — Модестович с подозрением уставился на Никиту. — А зачем тебе вольная? Ты ведь уж давно от барина свободу получил?.. А, кажется, я догадался! Опять с Анькой бежать надумал? Да полно тебе, не сердись! Мне на вас обоих плевать, у меня свои планы есть, а в них деньги играют роль немаловажную. Сделаю я все для тебя, только уговор — деньги сейчас, и чтоб я видел, что они у тебя есть.

— Хорошо, — кивнул Никита и снял с шеи нагрудный мешочек, в котором хранил заработанные у Долгоруких ассигнации. — Вот, все, что под расчет получил.

Модестович хмыкнул и принялся ловко пересчитывать бумажки, потом удовлетворенно облизнулся и, скрутив деньги бочонком, быстро спрятал их в потайной карманчик сюртука.

— А вольная-то хороша будет? — словно между прочим поинтересовался Никита.

— Не сомневайся, — самодовольным тоном заявил Модестович, — никто не заметит, что подделка. У меня глаз-алмаз и твердая рука. А имя какое вписывать будем?

— Не надо имени, сам потом впишу.

— Дело твое, — пожал плечами управляющий. — Желание клиента — закон!

Никита понял, что Модестович подумал об Анне, и не стал его разубеждать. Они с Варварой договорились, пока Анна в себя не придет, никому о ее вольной не рассказывать. Вот самой полегчает, пусть все и объявит!

— Так пошли, что ли? — заторопил управляющего Никита.

— Как скажешь, — улыбнулся тот и с величайшей вежливостью указал ему на дверь, пропуская вперед.

— Э, нет! — хмыкнул Никита. — Мы с тобой, голубчик, рука об руку пойдем, чтоб вернее было.

— Недоверие для художника оскорбительно! — возмутился Модестович.

— Да какой ты художник! Ты — мошенник и вор!

— А Чего же ты тогда мошенника просишь о помощи?

— Надо! — нахмурился Никита.

— Ох, темнишь ты! — снова погрозил ему пальцем Модестович и подумал: «Но я твою тайну разгадаю!»

Конечно, вряд ли управляющий имел право называться художником, но каллиграф он действительно оказался отменный. И, глядя на то, как умело Модестович подделал почерк Корфа и срисовал виньетки, накрученные нотариусом, заверявшего подлинность документа, Никита уверовал в свою удачу. Ему было не жаль потраченных денег — теперь он мог отвести от Анны самую близкую беду, избавить поместье от присутствия Полины.

В то, что Полька польстится на эту бумагу, Никита не сомневался. Конечно, в глубине души он понимал, что его благие намерения достигаются далеко не чистыми средствами, но цель спасти Анну оправдывала для него все. Никита был готов принять на себя грех обмана — ведь не невинную Душу он соблазняет! Полина сама, кого хочешь, обманет и оболжет. И потом — уж очень хороша была подделка, ни за что не скажешь, что документ только-только высохнуть успел. Ни дать ни взять, самолично барином подписанная вольная.

Никита еще раз внимательно сравнил свою вольную с той, что подал ему Модестович, и с облегчением вздохнул — как близнецы! Даже и не угадаешь, какая из них настоящая.

— Нравится? — ухмыльнулся Модестович.

— Ничего, — буркнул Никита, пряча от него довольно блестевшие глаза, и тут же бросился на поиски Полины.

Она, по обыкновению, толклась в гостиной, высматривая молодого барона.

— Твоя вольная, — тихо сказал Никита, подойдя к ней и протягивая документ.

— А где имя-то мое? — недоверчиво спросила она, развернув вольную.

— Сама впиши, ты же говорила, что тебе имя твое не нравится. Придумай новое, покрасивее.

— Значит, мне теперь прямая дорога в Петербург? — растерялась Полина.

— Да хоть в Париж! — кивнул Никита.

— Спасибо, — растроганным голосом сказала Полина. — Вот уж не ожидала, что ты самым верным окажешься — как сказал, так и сделал. И когда успел?

— Она у меня давно была, — не моргнув глазом, соврал Никита, — я ее у барина для Анны просил. Но тебе ведь важнее! У нее и так все есть.

— И то правда, — глаза Полины загорелись особым, мстительным светом. — Значит, ей — ничего, а я теперь — совсем свободная?

— Так и есть.

— Ах, как хорошо! — разулыбалась Полина. — Уела я Аньку! А ты, Никитушка, молодец, я ведь думала — врешь все, чтоб от зазнобы своей мою обиду отвести. Хочешь, я тебе заплачу?

— Что ты, что ты! — Никита заволновался и отодвинулся от опасно близко придвинувшейся к нему Полины. — Я же от чистого сердца, помочь тебе хотел… Из неволи вызволить, чтобы новая жизнь у тебя началась.

— Новая жизнь? — спохватилась Полина. — И в самом деле! Чего это я? Меня господа бароны да князья ждут, а я тут с тобой прохлаждаюсь, время теряю на прислугу всякую! Посторонись-ка, идет новая звезда императорских театров!

Никита церемонно поклонился Полине, и та прошествовала мимо него, точно и впрямь сию минуту воцарилась, если уж не на престоле, то — на сцене.

— Очнулась, милая?

Анна открыла глаза и увидела над собой родное лицо Варвары.

— Почему ты плакала, Варя?

— Соринка в глаз попала, — отмахнулась та с такой счастливой улыбкой, что Анна тут же ей поверила.

— А для чего меня стережешь? — Анна попыталась подняться и покачнулась — у нее сразу закружилась голова. Варвара поддержала ее под руки и помогла сесть на постели. — Что со мной?

— А ты совсем ничего не помнишь, девонька?

— Помню… — Анна подумала немного и стала перечислять:

— Мы ехали в санях, перевернулись…

Потом я бежала по лесу… Дуэль помню. Миша… Где Миша?

— Наверное, скоро приедет. А больше ничего? — Варвара с сочувствием посмотрела на Анну и под ее удивленным взглядом решила не томить больше расспросами. — Голубушка ты моя! Ты же вольную получила!

— Вольную? — Анна взяла из рук Варвары подписанный Корфом документ и нахмурилась.

— Отчего затуманилась? — растерялась Варвара. — Счастье наконец-то улыбнулось тебе! Жалко только, что ты нас покидаешь.

— А кто тебе сказал, что я уезжаю?

— Владимир Иванович и сказал. С любимым-то женихом, да из этого дома уехать… — Варвара не успела закончить фразу — Анна вдруг лицом посветлела, и глаза ее вмиг наполнились слезами. — Да что с тобой? Что случилось-то, Аня?

— Миша… Ах, Варя! — Анна разрыдалась.

— Да что ты, Господи? — кинулась утешать ее Варвара. — Анечка, что ты, что?!

— Я же его спасти хотела, Варя, а он мне не поверил…

— О чем это ты? Кто не поверил? Почему не поверил?

— Я ведь сама ему все рассказала — что к Владимиру ночью в спальню вошла… А он.., он и слушать меня не захотел…

— Так князь не знает, что между вами ничего там не было?

— Знает, только верить мне больше не хочет.

— Значит, вот что, — твердо сказала Варвара, подавая Анне батистовый носовой платок. — Успокойся! Поссоритесь, помиритесь, не в первый раз. Коли любит, простит!

— Да, видно, не так он меня сильно любит, если не верит мне, — Анна утерла слезы и впервые взглянула в лицо Варвары с прежней ясностью. — Мало того, что не верит, он еще думает, что я к Владимиру пришла, потому что хотела остаться с ним.

— Милая ты моя! — всплеснула руками Варвара. — Начудили вы, вижу! Все хороши — что сама ты, что суженый твой разлюбезный! И Владимир Иванович хорош! Да ладно тебе! Слезы утри и успокойся. Главное, что жива и здорова.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что тебя Никита нашел — брела по лесу в беспамятстве, чуть не заболела. Но сейчас все будет хорошо.

— Никита? Я совсем не помню. Добрый он…

— И тебя любит, — вставила Варвара.

— Он-то любит, — кивнула ей Анна, — да только я для него партия совсем не подходящая. Запуталась я!..

— Вижу, вижу, все вижу, — Варвара прижала голову Анны к своей груди и провела пухлой, теплой ладонью по ее мягким, волнистым волосам — совсем, как в детстве. — Думается мне, время пришло тебе в самой себе разобраться, чувства свои проверить.

— Как же мне теперь жить, Варечка? — вздохнула Анна.

— А об этом мы с тобой подумаем на досуге, — решительным тоном сказала Варвара и велела:

— Давай-ка, голубушка, поднимайся не спеша, а я тебе подмогну. Пойдем на кухню — поесть тебе надо, а то последние силы выплачешь. Чаю крепкого налью с вареньоцем. Вишневое, что со свежей варки, пока ты там по балам да театрам разъезжала…

После чая Варвара позволила, наконец, Анне поиграть с Лучиком.

— Вот поела, силы набралась, — ворчала Варвара, — теперь можешь и с котенком повозиться.

Анна взяла Лучика на руки и прижала к себе. Тот нежно замурлыкал, довольный прикосновением хозяйки. Анна улыбнулась и в знак благодарности ласково поцеловала котенка в розовый, чуть влажный носик. В ответ котенок пару раз уморительно чихнул и принялся скрести коготками по кружевам ее платья. Девушка вздохнула, ощутив прилив нежности, и вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Анна подняла голову и увидела стоявшего в дверях кухни Владимира.

— Доброе утро! — с непривычной мягкостью произнес он.

— Доброе утро, — Анна смутилась и покраснела.

— Вы как будто плачете? Отчего? Мне казалось, у вас нет причин для столь явного расстройства. Не на всю же жизнь вы с Варварой расстаетесь…

— А я еще пока никуда не уезжаю, — тихо, но твердо сказала Анна.

— И слезы — это от лука, конечно? — с едва заметной иронией поинтересовался Корф, кивая на Варвару, подозрительно равнодушно крошившую овощи у плиты.

— Да.

— Что ж, понимаю… Князю требуется время, чтобы подготовиться к семейной жизни, надо и поместье в порядок привести.

— Я постараюсь как можно скорее найти себе новое пристанище, — гордо сказала Анна.

— Я сказал лишь, что Репнину… — смутился Корф.

— А я не хотела бы с вами говорить о Репнине, — прервала его Анна.

— Согласен. Я тоже не горю желанием слушать ваши рассказы о будущей семейной жизни. Но все же, учтите, никто вас отсюда не гонит. Вы можете оставаться здесь, сколь угодно долго.

— Благодарю вас. За все. За вольную…

— Я только выполнял предсмертное повеление своего отца, — холодно остановил ее Корф. — Да, кстати, извольте зайти в библиотеку. С вами желает объясниться князь Оболенский, а мне не хотелось бы вмешиваться в ваши личные дела. Не смею вас больше беспокоить!

— Ты что же это, в рот воды набрала?! — Варвара угрожающе повернулась к Анне всем корпусом, едва Корф вышел за порог. — Почему не сказала, что с князем рассталась?

— Я… Я испугалась. Мне его ухаживания ни к чему. Я на сцену поступлю.

— Думаю, однако, ты сама не знаешь, чего тебе надо!

— Ты еще скажи, что я Владимира люблю! — накинулась на нее Анна. — Нет, скажи, скажи! Да за что же это мне!..

В действительности Корф был приятно удивлен, увидев Анну на кухне. Такая привычная и, пора уже себе признаться в этом честно, любезная сердцу картина — Анна здесь, в его доме, как будто ничего не случилось и не изменилось ничего. Впрочем, это только так кажется — он проявил благородство и теперь расплачивается за свой необдуманный поступок, совершенный под влиянием минутного порыва. Корф горько усмехнулся и остановился на минуту перед дверью в библиотеку. Он не хотел, чтобы Оболенский видел его чувствительность.

— Сергей Степанович! Простите, что задержался, — сдержанно обратился Владимир к ожидавшему его гостю.

— Ничего страшного, я понимаю — дела, — Оболенский вежливо ответил поклоном на поклон. — Слишком много забот пришлось вам принять на себя в связи с кончиною вашего батюшки. Но я не задержу ваше внимание надолго. Я хотел бы лишь подтвердить наши прежние договоренности относительно Анны.

— Я сделал бы это с удовольствием, — развел руками Корф, — но, боюсь, должен разочаровать вас.

— Вы передумали продавать Анну?

— Нет. Дело в другом. Вряд ли она теперь сама захочет играть в театре… — начал объяснять Корф.

— Отчего же нет? — раздался от двери голос Анны.

— И князь Репнин не будет возражать? — раздраженно бросил в ее сторону Корф.

Он был удивлен и раздосадован и ее неожиданным приходом, и смелостью вмешательства в их разговор с Оболенским.

— Репнин? Вы продали Анну моему племяннику? — растерялся Оболенский.

— Нет! Как вы могли подумать?! — воскликнул Корф, но не смог продолжить. Эмоции захлестнули его. — Прошу прощения, я оставлю вас ненадолго…

— Я очень рад вас видеть, — ободряюще обратился к Анне князь после ухода Владимира:

— Но я ничего не понимаю. Что здесь происходит?

— Владимир Иванович подписал мне вольную.

— Превосходно! Это решает все ваши проблемы. Но при чем здесь Миша?

— Владимир думает, что я выхожу замуж за князя, — грустно пояснила Анна.

— Жаль, если это не так, — после непродолжительной паузы сказал Оболенский. Он был потрясен таким поворотом событий. — Но все же я полагал, что вы готовы посвятить себя искусству.

— Возможно, так оно и будет, — кивнула Анна. — И, если вы позволите, я приехала бы в Петербург на новое прослушивание.

— А как же матримониальные планы Михаила? — осторожно поинтересовался Оболенский.

— Увы, это невозможно…

— Не смею спрашивать вас, почему, — Оболенский с сожалением покачал головой. — Я был бы рад видеть в вас близкую родственницу, но… Отныне вы свободны и вправе сами распоряжаться своей судьбой.

— Благодарю вас за понимание, — улыбнулась Анна.

Оболенский на мгновенье замешкался, но потом решился — подошел к Анне и поцеловал ей руку на прощанье. Она поначалу смутилась, но все же приняла его жест как признание равенства между ними. Провожая Оболенского, Анна с достоинством поклонилась ему и впервые за это время поняла — свободна, я свободна!..

Когда Корф вернулся в библиотеку, Анна уже была одна и в задумчивости стояла у окна.

— Итак, вы готовы ехать в Петербург с Сергеем Степановичем? — громко сказал Владимир, пытаясь привлечь к себе ее внимание.

— Важные решения в спешке не принимают, — тихо ответила Анна, испытующе взглянув на Корфа.

— А от чего зависит ваше решение? Или, правильнее сказать, от кого? От Михаила?

— Боюсь, что причин больше, чем вы думаете, и все они — разные.

— Неужели вас терзают сомнения? Надеюсь, не по моему поводу?

— Ни в коем случае, — резко ответила Анна. — Я всего лишь пытаюсь взвесить свой опыт провинциальной актрисы в труппе крепостного театра и те требования, которые предъявляет публика к императорской сцене.

— Боитесь, что у вас не хватит таланта? — с иронией произнес Корф. — Полноте, дело не в вашем таланте. Признайтесь — вы расстались с Мишей?!

— Это не имеет к делу никакого отношения! — смутилась Анна. — И потом…

— Да бросьте, Анна, — бесцеремонно оборвал ее Корф. — Я знаю, что Никита привез вас вскоре после дуэли. Он нашел вас одну, а Репнин уехал к цыганам.

— Но… Вы сами запретили мне говорить в вашем присутствии о моих отношениях с князем. Что же изменилось?

— Все изменилось! — с неожиданной пылкостью воскликнул Владимир. — Вы не сказали о разрыве, потому что боялись? Это так? Вы боялись меня?!

— Если вы думаете, что я вас боюсь, — Анна смутилась под его прямым взглядом, — то вы глубоко заблуждаетесь.

— А!.. Конечно, вы опасаетесь собственных чувств, и поэтому не открыли их мне.

— Моих чувств?

— Да, вашего чувства ко мне!

— Нет-нет, — заволновалась Анна. — Вы не правильно поняли…

— Да-да! — перебил ее Корф и, подойдя ближе, с силой обнял Анну и прижал к себе. — Вините меня одного во всех смертных грехах! Только любите! Любите меня!

— Никогда! — Анна уперлась кулачками в его грудь и оттолкнула Корфа от себя.

— А вы сильная! — грубо сказал он, словно очнувшись от внезапного наваждения. — Мне нравится борьба. Впрочем, скажите: если бы я вновь вызвал Репнина на дуэль, и ему опять угрожала опасность, вы пришли бы ко мне в спальную, как тогда? Что же вы молчите? Понимаю, вы думаете о Репнине.

— Да! Именно о нем я и думаю.

— Кто бы сомневался!

— Извините, Владимир Иванович, — после короткой паузы тихо сказала Анна. — Думаю, для меня настало время собираться в Петербург. Позвольте мне уйти, я бы хотела уложить вещи.

— Бежите?

— Ни от кого и ни от чего я не бегу! Я ведь давно собиралась поступить на сцену.

— Что ж… Тогда я вас приятно удивлю — я уже велел Никите заложить карету для вашей поездки.

Не хочу, чтобы вы терпели мое присутствие дольше, чем это необходимо!

— Весьма любезно с вашей стороны.

— Надеюсь, вы не откажетесь пожить в моем петербургском доме? Уверен, вы не успели еще приглядеть себе съемную квартиру.

— Вы прекрасно знаете, что нет! Но я тоже постараюсь как можно быстрее освободить вас от тягостных забот о моей незначительной персоне.

— Значит — прощайте? — Корф вдруг утратил на миг свою обычную заносчивость и просительно взглянул Анне в лицо.

Она побледнела и усилием воли подавила в себе желание сдаться.

— Прощайте! — Анна гордо кивнула Корфу и стремительно вышла из библиотеки.

— Анечка, — остановил ее в коридоре Никита, — Владимир "Иванович сказал, ты едешь в Петербург?

— Владимир Иванович никак не может избавиться от привычки решать все за меня, хотя я уже не его крепостная! — в сердцах воскликнула Анна и смутилась под непонимающим взглядом Никиты.

— Он велел мне сопровождать тебя…

— Спасибо, Никита, — улыбнулась Анна, — и прости… Я ведь даже не поблагодарила тебя за спасение.

— Ничего, Аннушка, я понимаю. Так я пойду проверю багаж?

— Конечно, а я попрощаюсь с Варей.

Никита обрадовался и побежал исполнять поручение. Он был счастлив — они вдвоем с Анной едут в Петербург, а там… Что загадывать!

Может, все и сложится так, как ему когда-то мечталось.

Анна проводила Никиту теплым взглядом и повернулась уйти, но тотчас столкнулась с Репниным, незаметно все это время наблюдавшим за ней. Он смотрел на Анну с суровостью и пристрастием, и показался ей таким чужим и равнодушным, что ее сердце сжалось в комочек и заледенело от холодного презрения, исходившего от еще недавно столь горячо любимого ею человека.

— Уезжаете? — бесцеремонно спросил Репнин, даже не утрудив себя приветствием.

— Уезжаю.

— В Петербург?

— Я хочу поступить на сцену.

— А как же Владимир? — искренне удивился Репнин.

— Владимир? — не сразу поняла Анна. — Ах, Владимир… Если вы помните, князь, у Владимира Ивановича есть особняк в Петербурге. Где мы и намерены тайно встречаться.

— Зачем же делать тайну из того, что невозможно скрыть?

— Позвольте мне пройти, мой отъезд не терпит отлагательств, — Анна попыталась избежать продолжения этого неприятного разговора.

— Куда же вы? — Репнин хотел ее остановить, схватив за руку, но она бросила на князя такой выразительный взгляд, что он отступил.

— Кажется, мы уже все сказали друг другу, — прошептала Анна.

— А если я скажу, что был не прав?

— Я вас не понимаю, князь…

— Наше расставание было чудовищным!

— Не я тому виной. Это все ваша глупая ревность, Миша!

— Так вы простите меня? — Репнин выглядел искренним, и Анна кивнула.

— Я не держу на вас зла, и вы.., вы помните, что я была готова сделать все, лишь бы спасти вас.

— Я тоже был готов спасти вас… Но, к сожалению, не смог по достоинству оценить вашей жертвы.

— Возможно, никогда не оцените.

— Аня… Я знаю, что мы разные, но нас так много связывает, мы столько пережили вместе… Я желаю счастья для вас…

— Молчите! Молчите, Миша… — Анна глубоко вздохнула, едва сдерживая подступившие к горлу слезы. — Вы тоже, как никто другой, достойны счастья. И все же… Все же вы правы, мы — разные, и нашим дорогам не суждено более пересекаться. Прощайте!

— Прощайте… — тихо сказал ей вслед Репнин.

После той ссоры в сторожке лесника он, не помня себя, уехал к цыганам, найдя утешение в гаданиях и песнях Рады. Но тревога так и не покинула его сердце. Репнин чувствовал, что вспылил и позволил напрасным подозрениям помешать его счастью. А оно казалось таким близким, таким возможным!..

Его первым желанием поутру было тотчас броситься к Анне и объясниться, но Репнин представил себе, как воспримет это Владимир. Он порадуется, видя, как его друг, точно мальчишка, бегает за его крепостной, хотя теперь бывшей. Амбиции взяли верх над чувствами, и Репнин остался в таборе. И сейчас приехал, чтобы застать Модестовича. Репнин не верил в его сумасшествие и хотел напомнить управляющему об их прежнем уговоре — Модестович обязался помогать князю в его расследовании преступлений Забалуева. И вот эта нечаянная встреча с Анной…

Репнин был смущен, и поэтому не заметил, как дверь в библиотеку снова открылась и в коридор вышел Корф.

— А я-то думал, что вы уже назначили дату свадьбы, и размечтался хорошенько погулять с шампанским на мальчишнике, — едко сказал он.

— Мы расстались… И не надо делать вид, что ты не знаешь, почему. Или ты станешь отрицать, что Анна приходила к тебе в спальню?

— Тоже мне честь! К тому же между нами ничего не было.

— Но могло быть?

— Мне казалось, ты знаешь меня лучше других.

— Только не надо говорить, что она сделала это ради моего спасения!

— Думаю, что Анна любит тебя, Мишель.

— Тогда это очень странная любовь — любит одного, а по ночам приходит к другому!

— А разве ты сам не утешался с цыганкой, пока морочил Анне голову своими обещаниями вечной любви?

— Рада сильно преувеличила наши отношения!

— Похоже, это у вас с нею общее, — усмехнулся Корф.

— Прости, — смутился Репнин. Он понял, что сам попался в собственную западню. — Я хотел узнать у тебя, могу ли я, как и прежде, воспользоваться твоим гостеприимством? Моя миссия еще не закончена, и требуется время, чтобы окончательно разоблачить Забалуева.

— Дом в твоем распоряжении! Я не питаю к тебе никакой вражды. Еще не хватало, чтобы наша дружба дала трещину из-за какой-то актрисы, пусть и хорошенькой! Живи здесь и держи меня в курсе своего расследования, ибо я уверен, что без помощи этого проходимца княгиня Долгорукая вряд ли могла так легко осуществить свою идею завладеть нашим имением. Я даже буду рад помочь тебе. Мир?

— Мир, — кивнул Репнин и пожал протянутую Корфом руку.

— А сейчас, извини, я должен проверить свои прежние распоряжения, — Корф вежливо откланялся.

Репнин решил подняться к себе, но увидел, как чья-то тень быстро метнулась от него по коридору. Репнин бросился назад и, догнав управляющего — а это был он! — схватил его за плечо.

— Вы куда-то торопитесь, Карл Модестович?

— Какая приятная встреча, князь! — мелко засуетился тот. — Слышал, вас можно поздравить? Говорят, вы и Анна теперь будете вместе? За это можно выпить.

— А вот это вас как раз и не касается.

— Не обессудьте, князь, — Модестович завертелся винтом. — Что услыхал, то и выговорил. Одно слово — дурак дураком!

— Хватит! — Репнин с силой встряхнул его. — Хватит прикидываться недоумком! Я ни минуты не верил, что вы потеряли память! А, может, вы это специально сделали, а? Дурачку все прегрешения спишут — и прошлые, и будущие? Верно?

— О каких таких прегрешениях речь?

— А что вы творили вместе с Забалуевым?

— Как можно так порочить кристально чистого человека?!

— Это Забалуев-то честный человек? Или вы о себе? — Репнин в упор взглянул управляющему в лицо, и тот быстро закивал головой, заморгал глазами. — Жаль, что я вашу компанию раньше на чистую воду не вывел. Но теперь глаз с вас обоих не спущу! Кстати, если вы помогаете этому «чистому» господину в его махинациях, то пеняйте на себя! Ох, пеняйте…

— Шутник вы, однако, Михаил Александрович, — вывернулся из-под его хватки Модестович. — А я чист, чист, как стеклышко!

— Смотри у меня! — пригрозил Репнин и вдруг разглядел в полумраке коридора знакомую фигуру. — Рада?! Что ты здесь делаешь?

Репнин отпустил управляющего, и тот, воровато оглядываясь, стремительно побежал прочь от него.

— Брат велел звать тебя, князь, — сказала Рада. — Говорил — пусть поторопится. Дело важное.

— Хорошо, — Репнин помедлил мгновенье, а потом махнул рукой. — Если важное, тогда поехали!..

Добежав до кухни, Модестович решил перевести дух. Встреча с Репниным его напугала. Чего доброго, этот проныра подкопается и под него, и тогда пиши пропало, рухнули все грандиозные планы и мечтания!

— Тьфу ты, Полька, чего под руки лезешь! — от неожиданности закричал Модестович, столкнувшись с Полиной, волоком втаскивающей на кухню свой сундук с вещами. — Куда это собралась?

— В Петербург поеду, в театр поступать! Барин мне вольную дал, — пояснила Полина. — Да вот хотела еще кое-что прихватить, что понадобится.

— Размечталась! Это добро барское, а ты здесь никто! И вообще — за какие такие заслуги тебе барин вольную дал? И почему мне об этом неведомо? Бумажку-то покажи! Здесь что-то не так!

— Так! Все так, Карл Модестович! Я сама скоро куплю именьице в Курляндии и назначу вас своим управляющим. Хотя, не знаю, право, зачем мне вор в новом доме?

— Покажи бумагу, говорю! — Модестович схватил Полину за горло и не выпускал из рук, пока она не достала из-за корсета скрученный документ.

Модестович взял его, развернул и отпустил Полину.

— Так я и знал! — он рассмеялся сатанинским смехом и тут же разорвал вольную на множество мелких кусочков.

— Что ты наделал, скотина?! Ты мне жизнь поломал! — Полина бросилась на него с кулаками.

— Дура набитая! — оттолкнул ее управляющий. — Ты еще меня благодарить будешь! Знаешь, где бы ты завтра была с этой бумажкой? В Сибири! Никитка, небось, дал ее тебе? А ты и купилась?!

— А хоть бы и так! — обиженно вскинулась ничего не понимающая Полина. — О воле мечтать никому не возбраняется!

— Мечтать! — не унимался Модестович. — Твои мечты до каторги доведут! Фальшивая твоя вольная! Уж я-то знаю…

— Фальшивая?! — побледнела Полина. — Он же сказал, что ее сам барин для Анны давал.

— Ту, что барин Анне давал, — у нее. И она с той вольной сейчас в столицу уезжает. А ты с этой бумажкой и до первого столба бы не доехала!

— Ой, лихо мне! — взвыла Полина. — Все меня здесь обижают, все обманывают! Никто меня не любит!

— Говорю же тебе — дура ты, Полька! — смилостивился Модестович. — Я тебя люблю и помогу тебе. Только не суетись ты и не лезь, куда не следует.

— Не лезь?! Что же мне — Никитке все так и простить? А Анька пусть в императорском театре выступает? Нет, я этого так не оставлю!

— Да что ты можешь-то?

— Есть у меня одна задумка, — ухмыльнулась Полина. — Но вот вы посодействуйте мне, Карл Модестович, миленький… Я уж вам отплачу…

— А меня с тобой за услугу эту к ответу не потянут? — засомневался Модестович, памятуя свой недавний разговор с Репниным.

— Я вас не выдам, Богом клянусь! — истово перекрестилась Полина. — Да и услуга-то невелика будет. Слушайте, что я сделать хочу…

Когда Анна вышла из дома, зимняя карета уже стояла перед крыльцом. Анна хотела спуститься вниз, но ее остановил Корф. Он выбежал из дверей без шубы, но, казалось, не замечал мороза.

— Анна! Я хотел еще раз увидеться с вами перед отъездом. Попрощаться… И не я один, — Корф достал из-под борта сюртука ее котенка и протянул Анне.

— Лучик! А я тебя потеряла, — Анна взяла котенка и приласкала его. — Как ты здесь будешь без меня?

— Не беспокойтесь, я позабочусь о нем, — с нежностью сказал Корф.

— Но я бы не хотела беспокоить вас по мелочам…

— Невелика забота! — улыбнулся Корф. — И, если вы когда-нибудь вновь соберетесь повидаться с ним, возвращайтесь, он будет вас ждать.

— Я никогда не вернусь, Владимир… Прощайте, и да хранит вас Господь! — Анна быстро отдала ему котенка и сделала первый шаг с крыльца.

— Я только хотел сказать, что этот дом для вас всегда открыт, — донеслись до нее слова Корфа.

Она вздрогнула, остановилась, но потом решительно направилась к карете. Никита спустил для нее лестницу и помог подняться в салон.

— Трогай! — громко сказала Анна, прежде чем Никита закрыл дверь кареты.

— С Богом! — прошептал Корф.