"История Хэйкэ" - читать интересную книгу автора (Ёсикава Эйдзи)

Глава 25. Снежная буря

Ёситомо стремился достичь противоположного склона горы Хиэй до утра, потому что в провинции Мино на дальнем берегу озера Бива жили Гэндзи, которые укрыли бы его и оказали помощь. Беглецы ускорили движение на север, следуя по течению реки Такано, мимо Хасэ и на восток через перевал у Ёкокавы. В конце концов они оказались близ Катадо у южной оконечности озера.

Резкие порывы ветра превращали воды озера в бурное море, когда остатки отряда на двух лодках плыли ранним утром. Мрачные, низко висевшие тучи закрыли северную половину небосклона, предвещая дальнейшие снегопады. В полдень беглецы достигли восточного берега озера, покрытого увядшими камышами. Снег здесь был глубже, чем в столице. Они молча высадились на берег, не обращая внимания на полет диких гусей в пустынном небе. Двое беглецов направились в ближайшее рыбацкое селение для обмена части оружия на еду. Другие собирали хворост для костра и ждали.

Позже, после полудня, согревшись и поев, Ёситомо и его люди стали обсуждать план следующего этапа своего пути. Они договорились продолжить движение после захода солнца, когда вероятность погони была меньше. Затем семь военачальников и воинов предложили Ёситомо разделиться. Они сказали, что движение малыми группами более безопасно. С приближением заката солнца каждый из семерки попрощался с Ёситомо, пообещав присоединиться к нему, как только они доберутся до Восточной Японии.

С наступлением ночи Ёситомо с тремя сыновьями и четырьмя военачальниками оседлали коней и поспешили к реке. Они добрались до дороги, по которой продолжили путь. Над ними висело черное небо, по обеим сторонам высились темные отвесные громады гор. Проезжали деревню за деревней, спали под тяжелым саваном снега, ни один огонек не освещал им путь. Они ни разу не слышали человеческого голоса, как будто жизнь вокруг вымерла. Ночь была весьма удобна для бегства. Маленький отряд воинов убыстрял движение, пока не поднялась буря и вокруг них не взвились слепящие снежные вихри.

Между тем в ту самую ночь, когда Ёситомо пробирался по холмистой местности к озеру Бива, вице-советник Нобуёри бежал в храм Ниннадзи, расположенный к северу от городских ворот. Там уже укрылось около пятидесяти его сторонников, сановников и придворных. До рассвета воины Киёмори арестовали Нобуёри. На следующий день он был обезглавлен вместе с другими врагами трона.

Двадцатого декабря, на второй день после окончания боевых действий, когда Киото снова вернулся к нормальной жизни, Киёмори было приказано осмотреть императорскую резиденцию и другие государственные здания. После совещания с астрологами установили наиболее благоприятную дату возвращения императора во дворец.

Осмотр превратился в триумфальное шествие Киёмори. Он приказал своим братьям, сыновьям и военачальникам, а также всем, кто был свободен от дел в поместье Рокухара, сопровождать его в пышной процессии вооруженных воинов и покрытых богатыми попонами лошадей.

По всему маршруту шествия, который протянулся от моста Годзё по главным улицам столицы, толпились и глазели на красочную процессию всадников возбужденные толпы людей. Мимо проходили отряд за отрядом лучники, пехотинцы в полной боевой экипировке, колонны детей замыкали процессию.

Во время боевых действий беднейшее население столицы — орды попрошаек, воров и бесчисленных нищих — наводнили дворец и превратили его в ночлежку. Они в течение трех суток бродили по залам и другим помещениям дворца, грабили хранилища с продовольствием, напяливали на себя одежды придворных и коронованных особ, пародировали ужимками и голосом веселые дворцовые праздники. Когда до них дошла весть о прибытии Киёмори, начался панический исход из дворца. Из всех щелей выползали грязные, похожие на чучела фигуры. Их было слишком много для того, чтобы стража могла всех задержать, а тюрьмы — вместить. По приказу Киёмори этих бездомных собрали во дворцовых парках и заставили заняться уборкой и очисткой дворцовой территории. Бродяг предупредили, что их наказывать не собираются, каждому была обещана порция риса по окончании работ.

— Он знает, что такое голод, знает, — сказал один из попрошаек другому, беря метлу. — Это же Киёмори из дома Хэйкэ. Я знал его еще с тех пор, когда парня кликали Хэйта. Серьезно. Он был нищим сыном Косоглазого, так прозывали его отца. Я видел, как Киёмори ходил в лохмотьях по Сёкодзи и на Воровском рынке. Только знай, он никогда не был одним из нас, хотя я, бывало, разговаривал с ним. И когда у меня водилось сакэ, я предлагал ему выпить тоже.

— Значит, и он знал трудные времена?

— О чем я тебе и толкую. Может, он и выглядит как сановник, но будь уверен, Киёмори побывал в нашей шкуре. Вот почему он так хорошо понимает таких людей, как мы.

— И он пил с тобой сакэ на равных?

— Нет, я бы не сказал этого. Я имею в виду, что он относился ко мне дружелюбно.

— Они уже подходят!

— Кто? Где?

— Господин из поместья Рокухара собственной персоной и весь народ!

Заснеженная дорога монотонно уходила в бесконечную даль. Каждый из всадников периодически впадал в дремоту. Резкий холод и чрезвычайная усталость убаюкивали их, как снотворное средство. Время от времени Ёситомо взбадривал всадников тем, что окликал их по именам. Ответы на оклики убеждали Ёситомо, что ни один из спутников не потерялся в пути.

— Не теряйте друг друга из виду, — наставлял беглецов предводитель. — Следите за тем, чтобы не отморозить лица. Окликайте друг друга, чтобы не замерзнуть.

Поздно ночью, когда они благополучно проехали заставы стражников вдоль дороги и пересекли реку Хино, то охрипли и смертельно устали от перекличек на морозном воздухе и разгребания снега. Держать друг друга в поле зрения становилось все труднее. Вдруг Ёситомо и Ёсихире, ехавшим впереди, показалось, что они слышат крики в отдалении. Отец и сын остановили коней, стряхивая снег и прислушиваясь.

— Ёритомо, Ёритомо-о! Э-ге-гей!

Зов подхватил другой голос:

— Э-ге-гей, Ёритомо!

Голоса звучали как будто позади них.

— Они кличут Ёритомо?

— Должно быть, он отстал. Отец, подождите меня здесь, пока я вернусь.

— Нет, я поеду с тобой.

Воин, ехавший верхом на несколько шагов впереди Ёситомо, развернулся и спросил:

— Мы все возвращаемся назад?

Ёситомо собрал всю группу и пересчитал спутников. Не хватало действительно Ёритомо, его младшего сына.

— Вы говорите, он исчез, — спросил с тревогой Ёситомо, не обращаясь к кому-либо персонально. — Когда вы заметили это?

— Он ехал с нами, когда мы переехали долину, — ответили два воина.

— У реки Хино?

— Буран там разыгрался особенно неистово. Мы рассредоточились, чтобы перейти реку. Возможно, в это время и потерялся Ёритомо. Мы просмотрели этот момент. Позвольте нам вернуться и поискать его, — предложили воины.

Их прервал глухой голос Ёситомо:

— Погодите. В этом нет необходимости. Мы не можем возвращаться назад из-за каждого отставшего.

Окликнули Ёритомо несколько раз. Безрезультатно.

Ёситомо сумрачно произнес:

— Скоро рассвет. Нам нужно изменить маршрут, чтобы избежать неприятных встреч. Пока мы не доберемся до холмов, опасность погони сохраняется. Ёритомо должен быть предоставлен своей судьбе, чтобы другие смогли оторваться от преследователей. От нашего спасения зависит будущее дома Гэндзи. Мы не можем рисковать всеми жизнями ради одной.

Тогда запротестовали воины:

— Господин, это самый младший из ваших сыновей. Наш любимец. Как мы можем бросить его одного во время бурана? Вы будете мучиться угрызениями совести до самой смерти. Пусть будущее само позаботится о себе. А сейчас вернемся, чтобы разыскать его!

Однако Ёситомо было невозможно переубедить.

— Ваши слова глубоко тронули меня. Вы знаете, как мне дорог сын. И все же меня считают отцом все Гэндзи. Я не могу отвернуться от них ради одного. В беде они становятся моими детьми более чем когда-либо…

Ёситомо умолк, но затем отвернулся и взмолился, подняв вверх руки:

— О, жестокая ночь! Что это, воля Небес? Неужели моему ребенку суждено погибнуть в холоде? О Небо, пощади его!

Испытывая отчаяние от решения, которого нельзя было избежать, Ёситомо снова повернулся к своим спутникам.

— Возвращаться назад нельзя. Надо спешить, скоро уже день, — сказал он и пришпорил коня.

С большой неохотой спутники последовали за Ёситомо. Только молодой воин после обмена с Ёсихирой многозначительными взглядами развернулся и поехал на запад.

Вокруг снежная целина. Бесконечной лентой вьется дорога. Ночь.

Ёритомо забылся в беспокойном сне. Поступь коня убаюкивала, как покачивание колыбели. Едва ли он мог проснуться. Покачивание… покачивание, подросток полностью подчинился ему. Иногда Ёритомо чудилось, что кто-то его зовет, и он отвечал. Затем сон снова поглотил его. Ему только что исполнилось четырнадцать, и испытания последних нескольких дней дались парнишке нелегко. Теперь во сне забылись все ужасы. Ему было нужно только крепко держать поводья коня, чтобы ехать все дальше и дальше вперед. Он вспомнил, как проезжал деревню Морияма, затем пересек долину. Но остального не помнил. Ничего не знал о четырех спутниках, следовавших позади.

…За день до приезда Ёситомо в деревню Морияма из поместья Рокухара прибыл гонец. Вызвав старосту и собрав крестьян, он приказал им разыскать Ёситомо. Перед тем как гонец уехал, в деревне и окрестностях были расклеены оповещения о награде за поимку Ёситомо. Деревенский бездельник Гэн, узнавший об этом, собрал несколько родственников, пообещав им поделиться наградой. Они получат за Ёситомо много больше, чем за дюжину вепрей, заметил Гэн. Вооружившись алебардой и бамбуковыми пиками, он и его сообщники пустились в погоню за Ёситомо и его немногочисленными спутниками.

— Гэн, вон кто-то едет — и совсем один. Видно, отбился от остальных.

— Почему ты так думаешь?

— Я видел на снегу у моста следы от лошадиных копыт. Только одной лошади. Я сразу почувствовал удачу и так обрадовался, будто выпил сакэ.

— Все обернулось неплохо в канун Нового года.

— Эй, послушай, он приближается к нам! И этот воин, конечно, вооружен!

— Но это мальчишка. Должно быть, сын Ёситомо.

— Он, должно быть, спит. Видишь, как клонится вперед!

— Этого можно будет схватить легче, чем медвежонка. Я выхвачу у него поводья и сброшу его с седла на землю. Тогда будем вязать сопляка.

Гэн и его сообщники направились к Ёритомо, который неожиданно стряхнул сон и увидел их.

Гэн остановился.

— Эй, парень, ты куда едешь? — спросил он отрывистым голосом.

Ёритомо не ответил. До него вдруг дошло, что отца и братьев больше не было рядом с ним. Он отрешенно смотрел на падающий снег. Затем мальчик устремил свой печальный взгляд из-под запорошенного снегом козырька шлема на Гэна. При виде детского лица Ёритомо Гэн почувствовал себя не в своей тарелке.

— Слезай, слезай на землю! — приказал Гэн, подъехав к Ёритомо и пытаясь схватить правое стремя его коня.

Ёритомо сместился в седле, чтобы не упасть.

— Я же сказал тебе, слезай!

— Ты, негодяй! — воскликнул Ёритомо.

Он выхватил меч и изо всех оставшихся сил обрушил его на Гэна. Сдавленный стон окончательно привел в чувство Ёритомо. На снегу распласталась темная фигура. Мальчик почувствовал, как его задела пика, и тут же он бросился на неизвестного, преградившего ему дорогу. Неподалеку зарычал какой-то зверь, напугав Ёритомо.

— Отец! Отец! Ёсихира! — вскрикнул парнишка, посылая скакуна в галоп.

Конь Ёритомо промчался мимо нападавших, и вскоре всадник скрылся из их вида.

Ёритомо не знал, куда его несет конь, но был уверен, что это не то направление, в котором поехал отец. Когда уставший конь остановился, Ёритомо спешился, сбросил тяжелый шлем и пошел куда глядят глаза по холмам и долинам.

Через несколько дней он дотащился до одинокой горной деревушки и устроился поспать под крышей сарая. Крестьянка, вышедшая открыть бочку с солеными огурцами, вскрикнула от неожиданности, когда увидела на полу замерзшего мальчика, спавшего среди штабелей дров и мешков с углем. Вдвоем с мужем они перенесли ребенка в хижину. Там Ёритомо обогрели и накормили. Когда он решил идти дальше, хозяева хижины подробно объяснили ему, как дойти до Мино.

— Вон там видишь гору? Обойди ее и тогда найдешь проход на юг. Там — Мино.

Ёритомо расстался с крестьянской семьей со сложными чувствами. Впервые в жизни он ел вместе с бедняками, которые были так добры к нему. По дороге юный вид Ёритомо умилил странствующую монахиню.

— Дитя, на этой дороге имеется застава воинов Хэйкэ. Смотри не попадись им, — сказала она на прощанье.

День за днем он шел дальше, ночуя в небольших хижинах и заброшенных гробницах. По мере удаления на юг снега становилось все меньше и меньше. Наверное, Новый год уже прошел, думал он и поддерживал себя мыслью, что отец и братья ожидают его в Мино. Ёритомо говорили раньше, что у него в Мино есть единокровная сестра. Он не совсем представлял себе, в каких отношениях она находится с Охи, местным предводителем. Тот вроде бы связан кровными узами с Гэндзи. Ему можно было доверять.

Когда Ёритомо вышел к реке, его окликнул рыбак, мывший свою лодку:

— Вы, случаем, не Гэндзи, не сын Ёситомо?

Беглец не стал скрывать своего происхождения:

— Да, я третий сын Ёситомо. Меня зовут Ёритомо.

Рыбак обрадовался и рассказал, что его братья были слугами в поместье Ёситомо. Предупредив Ёритомо об опасности путешествия в одиночестве, он предложил мальчику остановиться у него.

Несколько дней Ёритомо провел в рыбацкой хижине и затем продолжил путь. На этот раз его сопровождал сын рыбака, который покинул Ёритомо только после того, как они нашли дом Охи.

Жилище казалось безлюдным. Но наконец появился слуга, который провел Ёритомо в комнату, благоухавшую запахом ладана.

— Неужели это Ёритомо? — воскликнула плачущая женщина.

Это была дочь Охи, Эндзу, мать единокровной сестры Ёритомо. Эндзу не переставала плакать. Ее слезы озадачили Ёритомо, который сделал вывод, что причиной горя женщины было поражение дома Гэндзи. Наконец она утерла слезы и сказала:

— Ёритомо, твоего отца здесь нет. Он побыл с нами всего одну ночь и, полагая, что безопаснее двигаться дальше, поехал на восток в Овари разыскивать Тадамунэ, тамошнего предводителя. На третий день после Нового года он был предательски убит Тадамунэ.

— Что, мой отец?

— Да, Тадамунэ сразу же отослал голову твоего отца в столицу, где ее выставили на дереве у ворот в Восточную тюрьму.

— Неужели это правда?

— Я еще не все сказала. Твой брат Томонага умер от ран. Ёсихире удалось бежать. С тех пор о нем ничего не было слышно.

— Значит, отец и брат мертвы? Я больше никогда их не увижу?

— Мой бедный, несчастный мальчик… Оставаться здесь долго небезопасно и для тебя самого. Хэйкэ охотятся за тобой.

— О отец, мой отец!

Содрогаясь от рыданий, Ёритомо поднял голову к потолку, слезы заливали его лицо. Он плакал так громко, безутешно и горько, что, казалось, надорвется его душа.

Только когда вернулся отец Эндзу и стал утешать Ёритомо, мальчик вымолвил:

— Я больше не буду плакать… Я не хочу плакать. — Повернувшись к старому предводителю, он спросил: — Куда мне теперь идти?

— В Восточную Японию, — ответил старый воин, перечислив по именам предводителей, которые наверняка укроют Ёритомо. — Мне известно, что госпожа Токива все еще в столице, у нее три сына, которые являются твоими единокровными братьями. Но сейчас они еще малые дети. На востоке ты, без сомнения, встретишь Гэндзи, готовых поддержать тебя.

Ёритомо медленно сел на пол в раздумье.

С каждым днем удаления на юг по обеим сторонам дороги появлялось все больше полей, зеленеющих ростками ячменя. Над ними пели жаворонки, услаждая слух ехавшего на восток Ёритомо. Эндзу отправила юношу в путь, позаботившись о нем подобно любящей матери. На нем была новая одежда, включая охотничью накидку и сандалии. Ему дали в дорогу коня, шкатулку и меч.

Наступил февраль. Луна была видна в синем небе даже в полдень.

— Парень, с которым мы только что разминулись, весьма симпатичный. Не типичный для этих мест, — заметил Мунэкиё, повернувшись в седле, чтобы проводить взглядом Ёритомо.

Другой воин тоже внимательно посмотрел в сторону удалявшегося юноши:

— Такое впечатление, что это сын какого-нибудь здешнего аристократа.

— Очень может быть. Но не слишком ли опасно в наше время отпускать подростка в дорогу одного, без слуг.

Мунэкиё продолжил было движение вперед, когда предчувствие заставило его остановить коня и вновь взглянуть на исчезавшего вдали молодого всадника.

Мунэкиё, воин единокровного брата Киёмори, Ёримори, был послан в эти места, чтобы проверить слухи о смерти Томонаги, сыне Ёситомо. Удостоверившись в этом и похвалив Тадамунэ, он возвращался в столицу. Обратившись к сопровождавшим его воинам, Мунэкиё приказал:

— Верните того юнца, с которым мы только что разминулись. Если он попытается убежать, то у меня не останется сомнений в том, кто он такой. Задержите его любой ценой.

Мунэкиё развернулся и последовал за воинами на расстоянии.

Парень явно пытался оторваться от преследователей. Но, увидев, что его догоняют, лег на спину на берегу реки, окаймленной ивами, глядя, как распаренные воины приближаются к нему. Воины тяжело дышали, на их разгоряченных лицах и шеях вздулись вены.

— Вставай, пойдем с нами!

— Кому сказано, вставай!

Ёритомо не пошевелился, он глядел на солнце, моргая ресницами.

Подъехал Мунэкиё, наклонился и бросил на него взгляд:

— В чем дело?

— Он очень юн, но не обманывайтесь этим, — сказал один из воинов с негодованием. — Этот малец — воин. Взгляните на него. Он ждет приказа, чтобы его подняли на ноги, как будто мы его слуги!

По лицу Мунэкиё пробежала легкая улыбка.

— Поднимите его, — приказал он.

Два воина выполнили приказ. Юноша выпрямился, глядя на Мунэкиё. Лицо парня было испачкано грязью, на щеке алела ссадина, на которую упала прядь волос.

— Они тебя били?

Ёритомо молчал.

— Куда ты едешь? На восток?

Вновь молчание.

— А твой отец? Кто твой отец, парень?

Ёритомо отказывался отвечать, но последний вопрос выдавил из него крупную слезу, покатившуюся по щеке. Однако он продолжал молчать.

— Отвечай! Если будешь упираться, мы заставим тебя заговорить, — пригрозил Мунэкиё.

Ёритомо расправил плечи и сказал с презрением в голосе:

— Ты кто? Если ты хочешь говорить со мной, то слезай с коня. Я не из тех, к кому воины Хэйкэ могут обращаться, оставаясь в седле.

Мунэкиё в изумлении умолк и стал внимательно оглядывать Ёритомо с головы до ног. Затем, быстро спешившись, подошел к Ёритомо и объяснил, что он дружинник Ёримори из дома Хэйкэ.

Мунэкиё уже догадался, кем был Ёритомо, но все же спросил дружелюбным голосом:

— Кто вы? Чей вы сын?