"РАКЕТЫ И ЛЮДИ. Фили-Подлипки-Тюратам" - читать интересную книгу автора (Евсеевич Черток Борис)

ВПЕРВЫЕ К ВЕНЕРЕ

Для первых пусков по Венере готовились также два аппарата под индексом 1ВА. По системе управления и составу бортовой аппаратуры 1ВА были близки к 1М. Целью пусков было приобретение опыта попадания в Венеру, проведение исследований на трассе Земля – Венера и на участке сближения с загадочной соседкой Земли. Подготовить конструкцию спускаемого аппарата и аппаратуру для непосредственного исследования атмосферы и поверхности планеты в астрономические сроки было невозможно. Хотя Келдыш и заговаривал на эту тему, но быстро понял, что это совершенно нереально. На 1ВА был установлен вымпел в виде маленького глобуса с нанесенными очертаниями земных материков. Внутри этого шарика находилась медаль с изображением схемы полета Земля – Венера. На другой стороне медали был герб Советского Союза. Вымпел был помещен в сферическую оболочку с тепловой защитой для сохранения при входе в атмосферу Венеры со второй космической скоростью. Кто из венерианцев обнаружит этот вымпел, нас не очень волновало. Важно было опубликовать его описание и доказать, что Советский Союз первым коснулся Венеры.

8 января 1961 года я с основной группой инженеров и монтажников снова вылетел в Тюратам. Команда была хорошо сработавшаяся за «марсианские» дни и ночи. Мы психологически были уже подготовлены к работе. Аппаратура по сравнению с «марсианской» была упрощена. Снова самым ненадежным оказался радиокомплекс. Его отладка поглощала большую часть времени, оставшегося до первого пуска, намеченного на 4 февраля.

При подготовке выявлялись не только отказы аппаратуры, но и явные «ляпы», допущенные при проектировании.

Настройка солнечно-звездного датчика системы ориентации зависела от даты пуска. Настройку производили на технической позиции в расчете на дату 4 февраля. После стыковки АМСа с блоком носовая часть носителя закрывалась головным обтекателем. В случае задержки пуска на сутки или более ракету необходимо было снимать только для перестройки датчика, потому что доступа на стартовой позиции к нему не было.

Руководивший работами на старте Воскресенский по этому поводу сказал Петрову и Максимову:

– Вы все вместе не тем местом думали. За это с вас, проектантов, надо портки спустить и здесь на площадке при всем народе выпороть. Потом заставить доработать либо датчик, либо обтекатель. Но в графике у меня нет времени ни для показательной порки, ни для доработок. Королеву я жаловаться не стану. Вот если не попадем в Венеру, я ему причину объясню.

Бесконечные разборки и повторные сборки орбитального контейнера доводили нас до исступления. Разбираем, выясняем причину очередного отказа, заменяем передатчик или находим потерю контакта в фидерном кабеле, собираем, включаем сеанс связи и обнаруживаем новый отказ, которого ранее не было.

В ночь на 25 января был уже пятый цикл такой сборки-разборки. На этот раз отказал высокочастотный переключатель для соединения одного из двух передатчиков с параболической антенной.

Королев в это время отлучался с полигона всего на три дня. Теперь он летел «домой». У нас уже сложились неписаные традиции выезжать на аэродром для встречи прилетающего руководства независимо от загрузки текущей работой.

Так и не выспавшись, я поехал вместе с Келдышем и Ишлинским на аэродром для встречи Королева. По дороге Келдыш спорил с Ишлинским по поводу научных трудов, представленных на соискание Ленинских премий. Под их спор, пригревшись в машине, я заснул.

День был солнечный. Королев, первым спустившись по трапу явно в хорошем настроении, воскликнул:

– У вас уже весна! В Москве при вылете было минус двадцать четыре.

Обратно ехал с Королевым и Воскресенским. СП не столько интересовался Венерой, сколько рассказывал о встрече с Фролом Козловым – вторым человеком в партии после Хрущева.

Пожаловался, что наша «девятка» зажата в пользу янгелевской «шестнадцатой»:

– После октябрьской катастрофы прошлого года в верхах не жалеют сил для реабилитации Янгеля и его работы. Но мало этого, Фрол напрямую сказал: «Сначала Янгель, потом для подстраховки Челомей, а затем уже вы».

Я спросил:

– Значит, космосом не заниматься?

– Нет, мы так не говорим и заниматься будем обязательно. Пуску по Венере мы придаем исключительное значение. Но не торопитесь. Мы вас не гоним. Если надо, можно и подождать.

Следующие день и ночь в присутствии Королева, Келдыша, Ишлинского и при скоплении любопытных снова проводили разборки АМСа для поиска неисправности в автоматике системы питания. Выяснили – вышел из строя дистанционный переключатель. Попутно устранили дефект в аппаратуре Грингауза, которая должна была дать ответ о состоянии межпланетной плазмы по всей трассе.

Снова собрали, испытали, отправили весь объект в барокамеру на проверку герметичности. К утру 29 января после барокамеры я снова был вынужден принять решение о разборке АМСа вместо сдачи на стыковку с носителем: выяснилось, что на выходе приемников только шумы – никаких полезных сигналов.

Проверяем все в разобранном виде. Находим причины. Снова собираем. Снова испытания в собранном виде. Снова повторная проверка в барокамере. В коротких интервалах между непрерывными испытаниями, вскрытиями, доработками и проверками в барокамере мне с Осташевым попеременно удается один час поспать.

В непрерывной суматохе я, не вдаваясь в форму документа, подписал акт о снаряжении спускаемого на Венеру аппарата с вымпелом Советского Союза и на ходу в МИКе попросил Королева его утвердить.

Он отнесся к этому документу гораздо серьезнее и меня отчитал:

– Напечатано небрежно. Перепечатай начисто на хорошей бумаге. Это документ государственной важности. Мы вместе подпишем, а утверждать должен председатель Государственной комиссии.

Наконец-то отдали аппарат на стыковку с носителем. Традиционный выезд из МИКа на старт Кириллов назначил на 7 часов утра 1 февраля. Ночью я любовался двумя носителями. В МИКе на установщике лежит очередной, третий по счету, пакет 8К78. В его голове нарядный сверкающий 1ВА – металлический блеск фольги теплоизоляции и ослепительно белая краска теплоизлучателей. Рядом проходит заключительные горизонтальные испытания четвертый носитель 8К78.

31 января в 17 часов начался Совет главных на третьем этаже служебного здания МИКа. Королев и Глушко докладывали предложения по перспективному тяжелому носителю. С их слов получалось, что свыше дана установка ориентации проекта на боевые задачи. Но какие – полной ясности нет. Королев впервые сформулировал задачу не сборки, а изготовления моноблоков носителя на полигоне. Только так могла быть исключена проблема транспортировки будущей гигантской ракеты из России в Казахстан. Бармин саркастически улыбался. Остальные молчали. У всех на уме были заботы ближайших часов. Надо успеть поужинать и в 20 часов заседать на Госкомиссии для принятия решения о вывозе на старт.

Комиссия собралась с участием большого числа болельщиков. Только начали заседать, как вбежал офицер, что-то зашептал Кириллову и тот, извинившись, бросился к двери, по пути испросив разрешения прихватить и меня.

Когда мы, запыхавшись, вбежали в зал, нас встретил и все объяснил улыбающийся Осташев. Силовая рама с аппаратом 1ВА была приведена в горизонтальное положение и краном подана к установщику для стыковки с носителем. Все шло нормально, но вдруг пристыкованный аппарат застучал всеми своими клапанами ориентации, стравливая со свистом драгоценный запас сжатого азота. Все работавшие на установщике попрыгали вниз, бросились к выходу. Еще свежи были воспоминания о катастрофе на соседней янгелевской площадке. Все знали, что двигательная установка АМСа заправлена азотной кислотой и керосином. Вдруг запустится двигатель! Аркадий Осташев, находившийся в зале, первым понял, что произошло. Он скомандовал быстро отстыковать раму, подключить наземный пульт и остановить преждевременную активность АМСа. Оказалось, что из-за упругой деформации рама с аппаратом отошла от силового шпангоута настолько, что сработали концевые контакты, предназначенные для включения первого приземного сеанса после отделения от носителя.

Не вытерпев неизвестности, вся Госкомиссия сделала перерыв и спустилась в зал. Я предложил один из двух концевых контактов заглушить, на втором поставить более широкий упор и ввести электрическую блокировку, которую убирать в вертикальном положении на старте. Предложения были за ночь реализованы и с наземного пульта перепроверены.

Холодным утром по традиции все съехались к воротам МИКа на вывоз. Ворота раздвинулись, и мотовоз, фыркая выхлопными газами, приготовился толкать установщик с ракетой на старт. Неожиданно Королев сказал Кириллову:

– Остановить вывоз!

– Почему, Сергей Павлович?

– Вы назначили на 7 часов утра, а сейчас только 6 часов 50 минут.

Все заулыбались и терпеливо пританцовывали на морозе положенные десять минут.

Точно в 7 часов Руднев громко, обращаясь ко всем собравшимся, сказал:

– Сергей Павлович преподал нам урок точности. Я его поддерживаю и прошу всех впредь ничего досрочно не делать.

Это «указание» вызвало веселое оживление.

В первый же день испытаний на старте обнаружился быстрый уход гирогоризонта третьей ступни и выход на упор с выдачей команды аварийного выключения двигателя. Прояснить причину дефекта при нескольких повторах не удалось. Виктор Кузнецов принял грех на себя и предложил заменить прибор.

В 23.00 3 февраля непосредственно в бункере состоялось пятнадцатиминутное заседание Госкомиссии.

Финогеев за главного конструктора Пилюгина доложил о готовности систем управления носителем.

Ишлинский, которому было поручено выяснить возможные причины ненормального ухода гирогоризонта, за три минуты сделал доклад с присущим ему профессорским блеском.

Дремавший Келдыш встрепенулся и, нарушая формальный perламент, заключил:

– Даже если не знать принципов работы гироскопа, после вашего доклада становится понятным, что лучше летать без гироскопов.

Григорий Левин доложил, что все средства командно-измерительного комплекса готовы. Корабли «Долинск» и «Краснодар» – в Гвинейском заливе, «Ворошилов» дежурит у Александрии, «Сибирь» и «Сучан» – в Тихом океане.

Метеослужба сообщила: температура минус 15°, ветер слабый, облачности нет.

Члены Госкомиссии не пожелали покинуть теплую гостевую комнату бункера.

– Это вам не Гвинейский залив, а Тюратам, – заметил председатель Госкомиссии Руднев.

Осташев уехал в МИК, на приемную станцию телеметрии «Трал». Я поехал на первый ИП, в теплый домик, где были установлены «Тралы», принимавшие информацию со всех ступеней. По трехминутной готовности выхожу в холодную темноту. Ночной старт всегда впечатляет сильнее дневного. На секунды степь, сколько видит глаз, освещается единым факелом пяти ракетных двигателей. Вместе с удаляющимся грохотом постепенно гаснет свет, и в степи снова делается темно, одиноко и неуютно. Быстро возвращаюсь к телеметристам. Ни одного замечания визуально они не зарегистрировали. Последние сообщения из Уссурийска: четвертая ступень -блок «Л» – как будто отделилась, но неточно, будут перепроверять. Теперь все мчатся на ВЧ-связь на вторую площадку. Туда поступают через Одессу и Москву доклады с кораблей. Нет, не суждено было и на этом третьем пуске проверить хотя бы четвертую ступень. Три ступени предположительно отработали нормально! Наконец-то вышли на «пунктир», то есть на орбиту ИСЗ. Дальше пошли сообщения путаные, но уже было ясно, что четвертая ступень в нужное время к Венере не уйдет. Тут же была создана комиссия для детального расследования под моим председательством, и мне же было поручено форсировать подготовку к пуску 1ВА № 2.

Процесс исследования причин аварии первого пуска по Венере в моей комиссии начался с конфликта между «подследственными»: системой управления носителем, которую защищал Финогеев, системой электропитания, за надежность которой ручался Иосифьян, и конструкторами нашего ОКБ-1, которых Королев обещал отправить «в Москву по шпалам», если они виноваты в неотделении блока «Л» от блока «И».

Выручили всех телеметристы. Борис Попов принес графики, построенные по донесениям с Камчатского измерительного пункта. Была очевидна причина – отказ в конце участка работы третьей ступени машинного преобразователя тока ПТ-200. Этот преобразователь обеспечивал питанием систему управления блока «Л», и авария полностью объяснялась его отказом.

Разработчик ПТ-200 Иосифьян спросил:

– А где стоит мой преобразователь?

После недолгого замешательства выяснилось, что ПТ-200 установлен на раме, соединяющей блок «И» с блоком «Л».

– Что же вы хотите? – возмутился Иосифьян. – На работу в вакууме эта электрическая машина не рассчитана. Очевидно, вышли из строя подшипники либо сразу, как наждаком, сточились на коллекторе угольные щетки. Скорее всего и то и другое. Я разрешения на эксплуатацию этой машины в вакууме не давал!

Получалось, что виноват Финогеев, который использовал ПТ-200 в своей системе, не согласовав условия его применения с разработчиком, и я, отвечающий за «курирование», то есть контроль за действиями всех, по королевской терминологии, «заржавленных электриков».

Причина аварии понятна, но что можно сделать за оставшиеся до последних испытаний следующего носителя двое суток? Время было уплотнено до такого предела, когда необходимы предложения, требующие для реализации считанные часы. Докладывать Королеву, а потом и Госкомиссии, не имея в запасе такого реального предложения, было невозможно.

Для вдохновения я пошел к «рабочему классу» в бригаду наших заводчан, чтобы сообразить, какое время потребуется для изготовления специального герметичного контейнера. По дороге завернул для перекура в лабораторию, где обосновались наши специалисты по управлению космическим аппаратом. В этой комнате я посетовал товарищам на неожиданно свалившуюся проблему. Один из разработчиков системы ориентации Анатолий Пациора показал на стоявший для каких-то целей в лаборатории бортовой аккумулятор.

– А вот это не подойдет? Вытряхните из герметичного корпуса все банки и туда поставьте ПТ-200!

Тут присутствовал Александр Шуруй – знаток и аккумуляторных конструкций, и самого ПТ-200. Идея была немедленно проверена промерами логарифмической линейкой, и решение не вызывало сомнений.

За несколько часов ПТ-200 был смонтирован в герметичный контейнер из-под бортовой батареи. «Тепловики» – так именовались специалисты по тепловому режиму – посоветовали укутать контейнер в экранно-вакуумную изоляцию и разрисовать его черно-белыми полосами, подобно зебре. Иосифьян очень болезненно воспринял аварию по вине ПТ-200. Импровизацию по упаковке преобразователя в готовый аккумуляторный контейнер он одобрил, но с пристрастием проверял расчеты по тепловому режиму. Он не успокоился, собрал вместе Королева, Руднева, Калмыкова и ночью привел их в лабораторию, где мы заканчивали хлопоты по установке ПТ-200.

Руднев, Калмыков – оба заядлые курильщики – с удовольствием уселись на перекур. Не дослушав моих объяснений, Руднев попросил на ночь глядя рассказать что-нибудь более веселое.

– Расскажи уважаемым министрам, – вмешался Королев, – как ты с Васей Харчевым пытался у американцев украсть фон Брауна.

Собравшаяся в лаборатории компания, от молодых инженеров до высоких руководителей промышленности, моим рассказом была на короткое время отвлечена от наших космических будней.

– Вас всю ночь слушать можно, – резюмировал Руднев, – а завтра, то есть уже сегодня, вам докладывать на Госкомиссии. Пошли, товарищи, не будем их больше отвлекать.

В те годы на полигоне сложился довольно демократичный стиль общения между участниками работ – от молодого инженера до министра. Это отнюдь не было чем-то показным – так было легче работать.

На все работы, включая испытания на герметичность, крепление, установку на борт, цикл электрических испытаний, ушло меньше суток. Общий график подготовки не нарушался. Датой следующего пуска было объявлено 12 февраля.

Готовить следующий пуск оказалось проще, чем разобраться с предыдущим.

10 февраля днем в домике Королева собралась небольшая компания, чтобы отметить 50-летие Келдыша. Мы пили шампанское за здоровье юбиляра, а он смущенно бормотал, что лучшим подарком для него будет удачный пуск к Венере.

В этот же день в 18 часов юбиляр Келдыш за отбывшего в Москву председателя провел заседание Государственной комиссии.

Я сделал короткое сообщение о причинах предыдущей аварии, указав в качестве наиболее вероятной причины отказ преобразователя постоянного тока в переменный ПТ-200, и доложил об установке преобразователя для 1ВА № 2 в герметичный контейнер.

Мой доклад одобрили. Отказ преобразователя ПТ-200 Госкомиссия сочла наиболее вероятной причиной незапуска двигателя четвертой ступени. На орбите ИСЗ оказался тяжелый неуправляемый спутник массой около шести тонн, не считая массы третьей ступени. На Госкомиссии разгорелся спор, какое дать по этому поводу официальное коммюнике. Даже в те годы обнаружить в околоземном космосе такой спутник было нетрудно. Королев высказался в том духе, что вообще ничего не публиковать. Пусть американцы помучаются, пытаясь разгадать назначение спутника. Келдыш категорически возразил. Глушко предложил компромиссную формулировку: «С целью отработки запуска более мощного космического корабля запущен спутник, который за первый виток выполнил свое назначение, передав на Землю все необходимые телеметрические данные».

Предложение Глушко, к неудовольствию Королева, было принято, и появилось сообщение ТАСС:

На орбите – советский тяжелый спутник Земли. Его вес 6483 килограмма… Поставленные при запуске спутника научно-технические задачи выполнены.

Новый тяжелый спутник, оказавшись на низкой орбите, по прогнозу должен был быстро «зарыться» в атмосферу Земли. Баллистики для такой низкой орбиты точного ответа о районе приземления дать не могли, но сочли наиболее вероятным, что, сделав два-три витка, тяжелый спутник сгорит над океаном.

Келдыш все же поинтересовался, есть ли какая либо информация об орбите нашего нового «тяжелого спутника»?

Подполковник Левин доложил, что измерительный комплекс к очередной работе готов, но наблюдения за спутником могли проводить только средства ПВО. Однако они, получив прогноз баллистиков, ничего не обнаружили.

Прошла уже неделя, – сказал Келдыш, – никто нам протестов не присылал, стало быть, все скрылось в океане.

Всех развеселило сообщение присутствовавшего на заседании Госкомиссии генерала Каманина. Ему передали из штаба ВВС, что после сообщения ТАСС о нашем тяжелом спутнике итальянские и французские радиолюбители якобы слышали и принимали на наших космических частотах человеческие призывы о помощи и стоны. На основании этих сообщений некоторые газеты предположили, что «тяжелый спутник» был пилотируемым и космонавт погибал на орбите в страшных муках.

Начальник полигона Александр Захаров доложил:

– Все службы полигона к работе готовы.

Следующую Госкомиссию назначили на 22 часа 11 февраля. О «тяжелом» спутнике на время забыли. Он напомнил о себе спустя полтора года!

Летом 1963 года Королев попросил меня зайти, предупредив по телефону: «Без всяких бумажек и графиков».

Когда я вошел в маленькую комнату его кабинета, он хитро улыбнулся, что было показателем хорошего настроения, и начал разворачивать сверток мятой оберточной бумаги. Из небольшой кучи бесформенных железок он извлек слегка деформированную закопченную медаль и протянул мне:

– Я получил подарок от Академии наук и решил, что по праву он принадлежит тебе.

В первый момент изучения подарка у меня, видимо, был очень глупый вид. Это была медаль вымпела первого венерианского аппарата 1ВА. Несмотря на помятость и копоть, четко различалась надпись: *1961* Союз Советских Социалистических Республик *. В центре медали сияло Солнце, вокруг которого были изображены орбиты Земли и Венеры.

Из дальнейших пояснений Королева я узнал, что медаль вместе с остатками конструкции вымпела, в которую она была упакована, была передана лично Келдышу из КГБ. В КГБ остатки вымпела попали не из космоса, а из Сибири.

Во время купания в реке – притоке Бирюсы – местный мальчишка повредил ногу о какую-то железку. Достав ее из воды, он не бросил ее дальше на глубину, а притащил домой и показал отцу. Отец мальчишки, желая узнать содержимое помятого металлического шара, вскрыл его и там обнаружил эту медаль. Это произошло в сибирской деревне, название Королеву не сообщили. Находку отец мальчика отнес в милицию. Местная милиция доставила остатки вымпела в районное отделение КГБ, которое в свою очередь переправило находку в Москву. В Москве соответствующее управление КГБ не нашло в этих предметах никакой угрозы государственной безопасности и, предупредив Келдыша как президента Академии наук, нарочным доставило ему уникальную находку.

Таким образом, я был награжден медалью, отправку которой на Венеру удостоверял акт, подписанный Королевым и мною в январе 1961 года. После пуска мы все были уверены, что «тяжелый спутник» вместе с вымпелом утонул в океане. Теперь оказалось, что он сгорел над Сибирью. Вымпел был рассчитан на сохранность в атмосфере Венеры и поэтому дошел до поверхности Земли.

По прогнозам баллистиков, вероятность приводнения спутника в мировом океане составляла более 90%. Только 10% приходились на сушу, из них 3% – на территорию СССР. Выпали именно эти 3%. Но если, пользуясь теорией случайных процессов, подсчитать, какова вероятность найти вымпел на территории СССР, вряд ли эта величина будет сильно отличаться от нуля.

Но свершилось! Произошло событие, вероятность которого близка к нулю!

К великому сожалению, тогда в повседневной суматохе я не позаботился о том, чтобы узнать имена мальчика и его отца и географическое место находки. Они заслужили того, чтобы в истории космонавтики упоминались их имена под заголовком «очевидное и невероятное».

Но вернемся в 1961 год. 11 февраля в 7 часов утра при ясной погоде с леденящим тюратамским ветерком состоялся четвертый вывоз на старт четырехступенчатой 8К78. Круглые сутки шла подготовка на стартовой позиции. Прибегая для обогрева и на перекур в теплый «банкобус» – так прозвали просторный барак-землянку в 150 метрах от старта – испытатели стучали по дереву и всерьез утверждали: «Хорошо идет, четвертая по счету, должно получиться».

И получилось!

12 февраля в 7 часов 04 минуты 35 секунд стартовала четвертая по счету ракета-носитель 8К78, на которой впервые нормально отработали все четыре ступени. Второй АМС 1ВА был наконец-то выведен на межпланетную траекторию.

В 9 часов 17 минут НИП-16 из Евпатории торжествующе доложил, что первый сеанс дальней связи идет нормально. Второй сеанс в 16 часов 23 минуты подтвердил, что мы действительно запустили аппарат к Венере. Баллистики из Московского баллистического центра, собрав все данные, заявили, что потребуется коррекция и если она пройдет, то вымпел Советского Союза будет на Венере!

Собравшись на завтрак после бессонной ночи в нашей столовой «люкс», мы все согласились с Воскресенским, что получили шанс «лишить Венеру невинности». Столь историческое событие решено было отметить «по маленькой».

Королев повеселел и объявил:

– До поверхности Венеры дойдет только вымпел, имеющий теплозащиту. Гнев Зевса должен обрушиться на тех, кто подписал акт о снаряжении АМСа вымпелом. Документ подписали мы с Борисом. Так выпьем еще «по маленькой», чтобы Зевс нас простил!

Под смех и шутки все с удовольствием поддержали этот тост. Однако Зевс решил упредить посягательства на честь богини Любви, а не наказывать нас постфактум.

Всеобщее ликование омрачили доклады из Евпатории. По данным телеметрии была зафиксирована неустойчивая работа в режиме постоянной солнечной ориентации (ПСО), обеспечивающей необходимую для заряда аккумуляторов ориентацию солнечных батарей.

В соответствии с логикой работы бортовых систем при сбое ПСО аппарат принудительно ориентируется снова на Солнце и после окончания процесса ориентации закручивается вокруг своей «солнечной» оси. В таком режиме гироскопической стабилизации сохраняется грубая ориентация на Солнце. При этом все системы, потребляющие электроэнергию, кроме СТР и ПВУ, выключаются. Глупость, которую мы допустили при проектировании, тут же была обнаружена. Вместе со всеми системами выключались и бортовые приемники, которые могли принять с Земли управляющие команды о начале очередного сеанса. После «закрутки» следующий сеанс связи включался только автономно от бортового ПВУ и только через пять суток. Нам предстояло пять суток полной неизвестности и мучительного ожидания.

Тем не менее, не ведая о наших сомнениях, ТАСС оповестил мир о запуске межпланетной станции «Венера-1». «Успешный запуск космической ракеты к планете Венера прокладывает первую межпланетную трассу к планетам Солнечной системы» – так заканчивалось первое сообщение ТАСС о первой попытке достижения Венеры.

Несмотря на предстоящий визит в ОКБ-1 Главкома ВВС маршала авиации Вершинина и непрекращавшийся аврал на полигоне по подготовке к пуску «Востока» с манекеном и очередными собаками, намеченному на 10 марта, Королев и Келдыш со всеми «венерианцами» для личного участия в сеансе связи 17 февраля улетели в Евпаторию.

Трудно передать напряжение, с которым мы ожидали самостоятельного, без запроса Земли, выхода АМСа 1ВА на связь после пяти суток молчания. Когда в небольшом зале НИП-16, где основным средством информации были полевые телефоны, раздался торжествующий доклад «Есть сигнал!», все зааплодировали, но Королев так «зыркнул», что быстро воцарилась тишина.

Во время сеанса еще раз рискнули проверить ПСО и снова получили сбой. На борту, кроме этого, других явных неприятностей не обнаружили. До следующего сеанса оставалось еще пять суток.

22 февраля 1ВА на связь не вышла. Сеанс 17-го был последним с дальности 1,9 миллионов километров.

Надежда на восстановление связи еще теплилась. Для публикаций в печати после первого сенсационного сообщения было подготовлено подробное описание устройства АМСа, траекторий полета и измерительно-управляющего комплекса. На прилагаемой фотографии был изображен тот самый сферический вымпел, который укладывался в АМС. После горячих споров 26 февраля «Правда» все же опубликовала без подписей каких-либо авторов подробный материал о первом полете к Венере, не упоминая о прекращении радиосвязи.

Связь так и не была восстановлена. Молчаливая «Венера-1», по расчетам баллистиков, прошла примерно в 100 000 км от Венеры в конце мая 1961 года.

Снова мне было поручено с комиссией, в которую входили Раушенбах, Малахов, Ходарев, Осташев, Максимов и военные представители, разобраться в причинах сбоя и потери связи после 17 февраля.

Причину выхода из строя ПСО удалось установить быстро. Оптический датчик был негерметичен. Наши специалисты по тепловому режиму позаботились только о средней температуре всего прибора, не проведя расчетов или экспериментов по оценке локальных температур отдельных элементов. Расчеты показали, что при допускаемой средней температуре максимальный разогрев чувствительного элемента может превысить 80°С. Это однозначно привело к отказу системы ПСО.

Потерю связи после долгих споров мы объяснили отказом ПВУ, разработанного в составе радиокомплекса. Сделано это было для экономии массы. Королев в резкой форме упрекал меня за уступку проектантам. Я поклялся, что справедливость восторжествует, и на все последующие АМСы мы ставили надежные программники собственной разработки, изготовленные на заводе «Пластик». Но основным мероприятием по этому происшествию было решение – впредь приемники командной радиолинии вообще никогда не выключать. Экономить крохи энергии, рискуя потерять весь космический аппарат, недопустимо. Такой дорогой ценой был получен опыт первой эксплуатации аппарата в межпланетном полете.

При подготовке описываемых двух первых пусков к Венере на полигоне была собрана почти вся научно-техническая элита, заинтересованная в межпланетных полетах. Пользуясь этим обстоятельством, Королев с Келдышем собрали совет, на котором обсуждались программы на будущее. Королев выступил с идеей создания серии унифицированных космических автоматов для межпланетных исследований, имея в виду, что при серийном производстве можно уменьшить затраты.

Идея была принята, и Королев тут же дал команду приступить к проектированию нового аппарата с максимальной унификацией, конструкции и бортовых систем, учитывая опыт, полученный на 1М и 1ВА. Новому аппарату был присвоен заводской индекс 2MB.

По расчетам баллистиков, очередными ближайшими датами для пусков аппаратов новой серии были август 1962 года для Венеры и октябрь 1962 года для Марса. Завод получил задание запускать в производство сразу не менее шести АМСов: три для Венеры и три для Марса.

Вскоре после решения о разработке 2MB очевидной стала необходимость предварительного создания аналога – модели космического аппарата для тщательной отработки на Земле полетных режимов с имитацией всех штатных и возможных нештатных ситуаций. Теперь подобное решение считается само собой разумеющимся и ни один космический аппарат не уходит в космос, пока на его аналоге на Земле не будет доказана надежность всех бортовых систем и комплекса в целом. Такая технология увеличивает общий объем работ для производства и в любом случае удлиняет сроки выпуска первого летного образца. Для 2MB такой аналог еще не предусматривался.

Я вплотную втянулся в новую разработку только по возвращении с полигона после полета Гагарина и разбора аварийных пусков Р-9. Во всех коллективах королевского ОКБ-1 и у всех смежников продолжался победно-праздничный настрой. Никто особо не огорчался неудачами межпланетных полетов.