"Брат-чародей" - читать интересную книгу автора (Горенко Евгения Александровна)

Глава 5. Прочные нити, тонкие узоры

"…Я назад уже никак не поверну. Как же выбрать лучшую дорогу? Стоит ли остановиться у порога дома твоего на много лет?"

Отодвинув книгу, Дженева подняла невидящий взгляд в тёплый полумрак комнаты. "…Как же выбрать лучшую дорогу?"

…Прямая стрела дороги в невообразимо прекрасном кружеве цветущих яблонь… Скрип колес по мягкому, серому песку… Щёлканье кнута — и сразу же за ним неминуемое ворчание Жоани…

Сладкую грусть воспоминаний перекрыл укол стыда. А ведь она даже забыла и вспоминать о своих прежних товарищах. Нехорошо это. Ведь и года же не прошло… И хотя кочевая жизнь учила её не привязываться к сменяющим друг друга людям, городам и деревенькам, всё же эта её забывчивость была слишком похожа на неблагодарность.

Догорающая свеча затрещала и стала подрагивать.

Надо будет обязательно разузнать, как там сейчас Жоани и все остальные, — твёрдо решила Дженева. Тем более, скоро праздник фантазии, на который съедутся бродячие артисты, и у кого-нибудь из них она точно сможет узнать о Жоани. А может, и он сам решит появиться в Венцекамне. О, как это было бы здорово!…

Приняв такое решение, Дженева облегчённо вздохнула, потом скептически прикинула, на сколько ещё хватит огарка, и снова придвинула книгу.

В дверь постучались. Не поднимая глаз, Дженева промычала что-то разрешительное. У Гражены, похоже, опять бессонница.

— Ты ещё не спишь? — заговорщический шёпот подруги, скрип двери, торопливое шлёпанье босых ног. Пока Дженева нехотя отрывалась от чтения, та уже успела привычно устроиться на край её постели и, набрав побольше воздуха, радостно выдохнула. — А я придумала, кем буду на празднике!

— О! И судя по тому, как горят твои глаза… не меньше, чем хассанеянская принцесса! — тихонько засмеялась Дженева.

— Ага! — от всей души кивнула Гражена и довольно затараторила. — Я выпрошу у леди Олдери те куски золотой парчи, что она показывала — помнишь? — а ещё ту тесьму, и ещё, ты ведь поможешь мне перешить то платье, а ещё — ты сама-то кем будешь?

— Да я пока не думала об этом…

— А хочешь, я из тебя сделаю астаренскую принцессу? — посерьёзнела Гражена.

— М-м… Нет. Не стоит. Я собираюсь искать Жоани. А туда, где он может быть, лучше наряжаться поскромнее.

— Угу… А что это ты читаешь? — словно только сейчас вдруг заметив, чем занимается её подруга, снова оживилась Гражена.

Дженева молча протянула книгу подруге. Та полистала потемневший от старости "Сказ об Ир-Рауле и мохонской деве" и, отстранённо пробормотав "грустная история, никогда мне не нравилась", вернула его.

— Зато красивая, — вступилась за понапрасну обиженную сказку Дженева. — Я специально выпросила у Миреха эту книгу. Здесь полная версия «Ир-Рауля» — совсем не те сокращённые баллады, которые поют менестрели на празднике щедрого солнца.

— Э-э… Кстати — о Мирехе, — неуверенно протянула Гражена. — Я сегодня слышала, как они с Кемешью что-то решали… В общем, похоже, он больше не будет вести наши занятия.

Дженева широко раскрыла глаза и подалась вперёд.

— Что? Его что, отстранили?!

— Нет, не так! — затрясла головой Гражена. — Вообще этих вроде больше занятий не будет. Ну — закончились они! — добавила она всё ещё не понимающей подруге.

— А-а. Ну тогда… Но всё равно жалко.

— Жалко, говоришь? — многозначительно понизив голос, переспросила её подруга. — Ну да. Я же видела, как ты смотришь на Миреха.

— Никак я на него не смотрю! — буркнула Дженева.

Время, прошедшее со случайной встречи дочери барона и уличной плясуньи на рыночной площади Астагры, и, главное, события, наполнявшие его, удивительно сблизили их, почти спаяли. У каждой из них было подспудное чувство уверенности в том, что чтобы не случилось, рядом всегда будет надёжное плечо. Это чувство совершенно не нуждалось в понимании и, тем более, в словесном выражении. Кто, живя в добротном доме, ни с того, ни с сего решит докапываться до его фундамента? Он есть, он держит — этого достаточно. Просто всегда оказывалось так, что когда одна из них попадала в переплёт, рядом оказывалась другая, и они вместе как-то выбирались из неприятностей. Дженева без сомнения знала, что она всегда может прийти в Гражене и с радостью, и с разочарованием, и рассказом о нахлынувшем интересе — как и, конечно, о его объекте. Но в том, что касалось Миреха, такой уверенности не было. Вместо этого было неприятное ощущение запутанности — нравится ли он ей? Что он сам о ней думает? Хочет ли она нравиться ему? И нужен ли он ей?… Вдобавок эта запутанность в конце концов оказалась крепко приправлена злостью на себя — за то, что она не может разобраться, а также на него — за то, что он не хочет ей в этом помочь! Так что Дженеве никак не хотелось ни с кем пока говорить о взглядах, которые она бросает на Миреха, — пусть даже и с Граженой.

Наступила тишина, вполне себе мягкая и уютная, которая сама собой незаметно переросла в Граженье мурлыканье старой астаренской песенки, со смешным перековеркиванием на хассанеянский лад задорной припевки "эй-да, горе — не беда" и "ой, крапива-лебеда". Посреди очередного куплета она вдруг забросила песенку и поинтересовалась у подруги — была ли та когда в Хассаэне? Дженева покачала головой — нет, Жоани не жаловал моря, мы редко когда добирались даже просто до побережья… Я тоже. Там, говорят, зимой никогда не бывает морозов… Нет, на тех островах, что ближе к северу, зимой бывает выпадает снег… Интересно, а сколько там тех островов?… Этого никто не знает. Хассы верят, что когда точно посчитают все их острова и островки, они тут же все уйдут на дно моря… Правда?! Да ты что?… Не знаю, правда или нет. А ещё хассанеяне не любят, когда к ним приплывают иноземцы… О! Я поняла! Это они боятся, что те пересчитают все их острова…

Вот так, перемежаемый то заговорщическим шёпотом, то смехом, лился обычный девичий трёп, в котором мало смысла, негусто стоящих познаний, и уж совсем худо с не то, что с мудрыми, но даже и со сколь-нибудь яркими мыслями; но все философские диспуты, вместе взятые, не сравнятся с ним по рождающимся из него чувству тёплой близости и понимания…

Уже на следующий день выяснилось, что Гражена точно знала, что говорила. Хотя, нужно сказать, сам день был путаным. Странности начались с того, что к началу занятий сошлись лишь Керинелл, Миррамат, Михо, Тончи да Гражена с Дженевой. Тотальное отсутствие собратьев-студиозусов с лекарского факультета озадачило ребят, да и вообще они почувствовали себя не очень ловко без привычной суеты и многоголосого гула. Потом долго не появлялся Мирех, а когда он, захлопотанный, наконец возник в проёме дверей, оказалось, что им нужно перебираться в другое место. Потом случилась путаница, куда именно нужно идти, так как Мирех успел куда-то убежать, не объяснив толком инструкции, и ребята по привычке пошли на старую площадку. Учитель догнал их на полпути и, щедро щёлкая воображаемым пастушечьим кнутом, развернул их в сторону реки. Потом они лениво переругивались с Мирехом, выясняя, кто виноват в произошедшей путанице, пока тот своим учительским авторитетом не постановил "немедленно прекратить обсуждение его организаторских способностей, а также увеличить скорость продвижения". И хотя Гражена ещё немного поехидничала в адрес его "вызывающего неподдельное восхищение неумения признавать свои ошибки", но в общем им самим уже надоело выяснять отношения, так что до Башни чародеев, которая и была целью их путешествия, они дошли дружно и без проволочек.

У входа в Башню их встретила Кемешь; окинув ребят коротким взглядом, она отозвала в сторонку Миреха и принялась о чём-то негромко шептаться с ним. Дженева ощутила укол нехорошего предчувствия — настолько ощутимого, что она даже оглянулась на подругу, словно ища у неё поддержки. Но зато только для неё не оказалась обескураживающей неожиданностью новость, которую вскоре передал им Мирех. Он вернулся к ребятам и со вздохом объяснил им, что всё переносится на завтра.

— Да, завтра утром сразу идите сюда, — подтвердила его слова и подошедшая к ним чародейка. — И уж извините нас, что так вышло.

Мирех ещё раз коротко вздохнул и сокрушённо развёл руками.

Возвращались все унылые и подавленные. На обратном пути попытались было хотя бы выяснить у Миреха, что же случилось и почему их отправили восвояси, но тот то ли сам не знал, то ли не хотел говорить им. После сбивчивых расспросов и ответов, в которых слишком часто звучали слова "да я и сам толком не знаю", группа разделилась: Мирех заспешил куда-то по своим делам, а расстроенные отказом ученики чародеев невольно замедлили ход, а потом даже совсем остановились. Идти было некуда. В воздухе витала острая необходимость срочно найти новую цель — чтобы утро не пропало совсем зря. Без особых обсуждений такая цель вскоре определилась: да и куда им было ещё идти в таком подавленном состоянии, как не в Синюю бакалавратку, трактир на Набережной (который, кстати, был настолько популярным среди всех университетских, что мог заслуженно считаться почётным факультетом этого учебного заведения). Что и было успешно сделано.

Рассевшись за столиком, ребята нашарили по карманам монеты и, скинувшись, отправили Миррамата к хозяину, дремавшему по ещё слишком раннему времени в своём углу. Вернувшийся вскоре астарен бухнул на середину стола кувшин с вином, внимательно оглядел осунувшихся друзей и резко хлопнул ладонью по столу.

— Ну хватит! Вот им (он кивнул в сторону девушек) ещё простительно растекаться талым снегом. А вы-то уже не новички, всё знаете.

— А и точно! — оживлённо встрепенулся Тончи, самый отходчивый из них. — Мне вот уже другое интересно, какое вино ты нам принёс.

И он, не медля, потянулся к кувшину с явным намерением засунуть в него свой точёный нос. Миррамат успел перехватить посудину и с предостерегающим щелчком языка отвесил лёгкий подзатыльник слишком шустрому товарищу. Тот только рассмеялся.

— Поздно. Да и всё равно тебе не удалось бы скрыть от нас, что тебе всучили «перебродилку» вместо "рыжего солнца".

Миррамат чертыхнулся, схватил кувшин и щедро отпил прямо из него. Его глаза многообещающе сверкнули — а через мгновение он уже нависал над сжавшимся под его напором хозяином. Остальные ребята рассмеялись — и развернулись обратно друг к дружке. Картина, которая сейчас разыгрывалась позади них, была им слишком привычна, чтобы из-за неё закручивать спины и вытягивать шеи.

Эта встряска, как оказалось, вытащила их всех из подавленности. Гражену, кроме того, ещё и задели слова Миррамата. Поэтому она поспешила прояснить ситуацию.

— Хорошо, пусть мы новички. Тогда что вы знаете, чего не знаем мы?… Отвечайте!

Керинелл посмотрел на её вздёрнувшийся носик и примирительно заговорил.

— Всегда обидно пропускать уроки у чародеев. Кажется, что именно сегодня тебе могли рассказать что-то очень важное. Или то, что ты искал и не мог всю свою жизнь. Это я по себе такое знаю. Но сегодняшнее занятие немного другое.

— То есть? — повернула к нему голову Дженева.

— То есть все мы… кроме вас, новичков… именно на этих занятиях уже были, — и, заметив, что обе девушки хором открыли рты для следующего вопроса, поспешил предупредить его. — Странно, что вы до сих пор не узнали об этом. Ничего тут такого нет… тайного. Учёба у чародеев всегда начинается одинаково — живыми уроками Кемеши или Миреха. Это нужно для того, чтобы наточить сердца… и заодно очистить их. И ещё они очень помогают новичкам сдружиться со всеми остальными учениками. Вы же заметили это?

Дженева задумчиво кивнула, соглашаясь: она хорошо помнила, как долго и медленно они с Граженой знакомились со своими однокашниками-"классиками". И как буквально через неделю после знакомства с Керинеллом, Михо, Тончи и Мирраматом они все вместе устроили весёлую вылазку в Старый город… Но Гражене лишнее напоминание о том, что она новичок, было не по душе, поэтому она оборвала Керинелла.

— Друг… ты только не уходи далеко от моего вопроса. Хорошо?

— Прости, — улыбнулся Керинелл. — Меня и правда немного занесло… А когда эти занятия заканчиваются, чародеи окончательно решают, к кому из них поступает новенький ученик. А перед этим они устраивают общую встречу, на которой рассказывают, кто такие вообще чародеи и чем они занимаются. Так что, если кто уже долго у них учится — как, к примеру, я или Миррамат — тот не раз присутствовал на этих встречах. Но рассказывают чародеи такие вещи, что даже и в пятый раз слушать их интересно.

— Какие именно? — широко открыла глаза Дженева и даже подалась вперёд.

— Завтра узнаешь. Не переигрывай, — хмыкнул тот.

Дженева смущённо потупилась и, запинаясь, пробормотала:

— А так?

— А так тем более.

— Бросьте ваши игры, — упрямая Гражена вновь напомнила о себе. — Ты сам сказал, что это не тайна. Ну Керин… ну пожалуйста…

— Эй, Гражен, ты меня так попроси — я тебе всё-все-всё расскажу, что знаю и даже что не знаю! — вмешавшийся в разговор Эд-Тончи многозначительно подмигнул Гражене. — Короче, слушай сюда. Главное в ремесле чародея — это точно знать, чего ты хочешь, потому что если ты не знаешь, чего ты на самом деле хочешь, то ты не сможешь так сильно захотеть этого, чтобы получить то, чего ты хочешь, а если ты хочешь не того, чего на самом деле хочешь…

— Кончай трындеть, балаболка… — Керинелл лениво заграбастал разговорившегося приятеля в крепкий захват, лишая его возможности по нормальному вдохнуть воздух. — А то слишком многого хочешь…

— Кто тут чего хочет? — на скамью плюхнулся вернувшийся Миррамат. — К примеру, "золотой гривы"? Я тут поговорил с хозяином… и он полностью осознал свою ошибку.

Сдавленно шипевший Тончи наконец с трудом вырвался на свободу и, едва переведя дыхание, плеснул в свою чашку красновато-золотистой жидкости из пыльной бутылки, потянул над ней носом, капнул на язык… и в блаженном движении восхищённого гурмана откинулся назад. Полностью забыв, что сидит на лавке без спинки.

С пола гурман вставал уже под оглушительный хохот друзей — и с гордо поднятой к небу чашей, из которой не пролилось ни капли благородного напитка. Михо, ещё захлёбывающийся смехом, помог ему забраться обратно на сиденье.

— Сколько знаю тебя — столько не могу понять, как ты до сих пор жив ещё, — увалень-мохон с искренним удивлением покачал головой. — Вот же уродиться красавчиком, да ещё и нескладёхой.

— Угощайтесь, барышни, — отмахнувшись от уже стихающего смеха, Тончи протянул бутылку Гражене. — Вино — ах!… И совсем не крепкое.

— Только с ног сбивает…

Ни на мгновение не отвлекаясь от ухаживания за соседкой, Тончи лишь прищёлкнул языком в адрес не на шутку разошедшегося Михо.

Потом они все вместе недолго препирались, чтобы никто ненароком не налил себе больше положенного; потом хвалили вперемешку то вино, то Миррамата, сумевшего добыть его; потом повспоминали разные забавные случаи падений, которые случались с ними лично или с их знакомыми… Когда весёлая суета немного улеглась, Гражена вспомнила, что её вопросы остались безответными. Оставлять это так было никак нельзя. Поэтому она дождалась, когда Керинелл выпал на время из общей болтовни и, чарующе улыбнувшись ему, заворковала.

— Ох, Керинелл… Однажды ты станешь чародеем… Великим чародеем… У тебя будут свои ученики, которые будут ловить твои слова, как сладкий нектар истины. И ты будешь учить их великому искусству оттачивать сердца. И они не смогут найти ни одного вопроса, на который великий чародей Керинелл не смог бы найти правильного ответа… А чтобы это когда-то случилось, ты бы сейчас мог потренироваться для этого — попробовать толком ответить на мои вопросы! — и в последних словах она так резко поменяла интонацию с мурлыканья на гневное требование, что начинавший потихоньку соловеть от потока женской лести Керинелл, вздрогнув, очнулся.

— Ловко… — сбивчиво и хрипло засмеялся он. — Ловко ты меня поддела… Ладно, раз так, то никуда не денешься. Придётся утолять твоё любопытство. Валяй, спрашивай.

— Ох, он уже успел забыть, что я спрашивала у него!… Что рассказывают чародеи на этих занятиях?

Керинелл задумался, подбирая нужные слова, а потом медленно и вдумчиво заговорил.

— Они объясняют, что какая цель стоит перед Кругом. То есть, что именно они делают… Ты видела когда-нибудь, как ставят дом — большой дом? Или как наводят каменный мост через Гленмар? Люди — много людей — соединяют свои усилия, много усилий — сегодня, завтра, и так целый месяц или даже не один год… И всё это подчинено общей цели. Если люди забудут о ней, если каждый из них вдруг решит делать свой участок работы по-своему, дом тогда не построится. А если и построится, то будет худой или быстро развалится.

— Архитер… архитектор… Да, точно, я вспомнила: архитектор! — задумчиво пробормотала Дженева, которая незаметно подобралась поближе к разговору Керинелла и Гражены. Она вдруг живо повернулась к подруге. — Помнишь, когда твой отец решил отстроить главную усадьбу, он пригласил такого усатого и сердитого старика, который командовал всеми строителями и вечно спорил с самим бароном?

— Нет, не совсем так, — помахал головой Керинелл. — Я понял, что ты имела в виду. Нет, это скорее глаза архитектора. Или уши. И иногда мысль… Даже нет, не так — просто тот, кому архитектор доверяет… Вот, вспомнил: Кастема не раз говорил нам, что "быть чародеем — значит видеть, понимать и действовать".

— Бр-р… — затрясла головой Гражена. — Ничего не поняла.

— Вот поэтому я и не хотел говорить, — невольно скривился Керинелл. — Оно… такая вещь, что и слышал не раз, и вроде всё понимаешь, а когда тебя кто-то просит объяснить — и…

Тут он сокрушённо развёл руками и запил свою неудачу последним глотком "золотого солнца".

— Да… А если чародеи — это те, кому архитектор доверяет, то кто тогда этот архитектор? — вдруг встрепенулась Дженева

Керинелл пожал плечами и раздражённо пробормотал.

— Это не более, чем аллегория. И, кажется, не совсем удачная.

— Ребят… Хватит, а? — вмешался Тончи. — Устроили тут… философский диспут. А у меня закончилось вино. Будем ещё брать или так разойдёмся?

…После короткой паузы со словами "у меня дела" первым встал Миррамат. За ним молча поднялись на выход все остальные. За порогом трактира они снова собрались все вместе — но только чтобы разобраться, кому с кем по пути и кто с кем прощается до завтра.

Гражене и Дженеве можно уже было возвращаться в университет, на классические занятия, которые у них до сих пор продолжались — хотя и не в таком объёме, как раньше. С ними увязался Эд-Тончи. Пользуясь тем, что девушки шли почему-то молчаливые и задумчивые, он героически взял на себя тройную ношу разговора и всю дорогу пытался растормошить их. Безрезультатно. Так что, проводив их почти до цели, после долгого и многословного прощания, грозившего перетечь в "братский поцелуй в щёчку" (Гражене даже пришлось припугнуть его тем, что она вроде как заметила в толпе платье Майлессы), он тоже отправился куда-то по своим делам.

Когда Тончи скрылся за углом, Гражена облегчённо вздохнула. Дженева понимающе посмотрела на подругу — и они обе весело прыснули.

Да и то правда, семнадцать лет — самое время смеяться над такими потешными потугами поклонников…

Древний бронзовый нагрудник неведомого аларанского воина равнодушно принимал свою долю служить украшением не самой парадной комнаты Башни — и даже прямые солнечные лучи, падающие на его прежде тонкий рисунок, а теперь насквозь прозеленевший и едва видимый от града вмятин, не могли придать ему ни блеска, ни жизни. Если вещи могут умирать, то этот доспех был уже мёртв, и было только непонятно, почему его не похоронили с должными почестями. Наверное, его когда-то носил очень великий воин, раз теперь он стоит здесь, — подумала Дженева и задумчиво провела пальцами по его поверхности, словно пытаясь этим движением прикоснуться к славному, но давно растаявшем в веках прошлому её страны… Ничего. Выщербленный металл промолчал, равнодушно приняв и её прикосновение.

— Слушай… по-моему, это на него мы тогда с тобой налетели, — за её спиной раздался голос подруги. — Ага, точно.

— Точно, на него, — уголки губ Дженевы дрогнули в улыбке узнавания.

— Как он тогда меня напугал, — Гражена сделала движение, как будто хочет ударить нагрудник кулаком под дых. — У-у, как вспомню…

— Барышни-и! — донёсся до них душераздирающий шёпот Тончи из другого конца комнаты.

— Чего тебе? — обернулась Дженева.

— Сюда идут. Займите свои места, пожалуйста. Не заставляйте нас краснеть…

В паузе явно осталось недоговорённым "краснеть за вас, не знающих должного поведения". Гражена высокомерно хмыкнула на этот намёк в невежестве, но всё же обе девушки послушно вернулись к остальным ученикам.

Явственный звук приближающийся шагов перетёк в скрип тяжело открывающейся двери, и через порог переступила Кемешь… за ней — Кастема. Причём последний закрыл за собой дверь с таким видом, будто никто сюда уже не должен прийти. Дженева с Граженой радостно переглянулись: они не упустили вчера слова Керинелла о том, что нынче будет решаться, к кому именно из чародеев они попадут в ученики. Целый вечер они с жаром судили и рядили, к кому было лучше попасть, сравнивали, спорили, фантазировали, пока, в конце концов, не остановились — Дженева выбрала Кастему, а Гражена — Кемешь… И то, что сегодня пришли именно они, вселяло в сердца девушек надежду, что их ожидания сбудутся. Если только, конечно, их не перепутают.

Чинный и не затянутый церемониал приветствия начисто растворил присутствовавшее было суетливое ощущение в комнате. Чародей с каким-то весёлым и открытым любопытством оглядел ребят.

— Устраивайтесь-ка поудобнее, — своим обычным хрипловато-мягким голосом начал он. — Мы собираемся рассказать вам длинную историю. Так, Кемешь?

— Так, — согласно кивнула чародейка. — Да и то слово, сколько ей уже лет? Какой у нас сейчас год на дворе? Тысяча сто сорок пятый? Вот отнимите три, столько этой истории и будет.

— Да, именно так… Я расскажу, как появился Круг чародеев.

— Первые чародеи в Аларани появились в конце эпохи Первых книг, то есть почти две тысячи лет назад, — заученно поправила его серьёзная Гражена. (Дженева почувствовала мгновенный укол тревоги, вспомнив напряжённость давней неприязни Гражены к Кастеме… Впрочем, тут же решила она — судя по по-прежнему мягко улыбающимся глазам чародея, сейчас всё обойдется — то есть обойдется без повторения той встречи в заброшенном саду… Да и сама та Граженина неприязнь похоже уже исчезла, облегчённо вспомнила Дженева. Мысли сами понесли её в сторону любопытствующих фантазий — а почему её подруга тогда так обиделась на Кастему… и отчего потом простила его… или просто забыла?… Из притягательного морока фантазий она очнулась уже посреди негромкого ответа чародея.)

— …слишком многое изменилось с приходом Долгой Ночи. Что-то навсегда исчезло в той холодной тьме… что-то, наоборот впервые появилось — как Большой Круг чародеев… И именно его создание, — вздохнул Кастема, — не позволило бесследно исчезнуть в Долгой Ночи людям, жившем на этой земле… то есть нашим предкам.

И тень упала на людей, словно отголосок давно ушедших веков тьмы, — хотя это только облако так не вовремя накатилось на солнце.

— Об этом я и хочу сегодня рассказать, — не обращая внимания на совпадение, продолжил чародей. Печаль, мелькнувшая было в его голосе, уже сменилась привычным ему мягким спокойствием. — Тем более, что именно об этом мы вам, кажется, ещё не говорили. (Тут он вопросительно взглянул на сидевшую рядом чародейку; та подтверждающее кивнула.) Правда, первые чародеи в Аларани появились ещё до расцвета этой прекрасной страны. Более того. Этот расцвет смог наступить не в последнюю очередь благодаря тем знаниям и умениям, которыми обладали первые чародеи… Не буду много рассказывать о них — вижу, вы хорошо знаете древнюю историю. Скажу только, что они были во многом другими… Не такими, как чародеи нынешнего Круга. Главное, что у них были другие цели. Некоторые из них пытались разгадать секрет бессмертия, другие искали силы, которые позволяли бы им управлять природой или людьми. И, вы хорошо знаете, делали это небезуспешно… Если верить дошедшим до нас преданиям, были среди них те, кто мог почти мгновенно преодолевать большие расстояния… те, кто мог точно знать, что в данный момент происходит на другом конце страны. Кто-то из них мог лечить смертельные болезни, кто-то — одним только взглядом повелевал разъярёнными хищниками… Увы, большинство из этого нам теперь не доступно.

— Я своими глазами видел, как огненные факиры восстанавливают из пепла сгоревший лист бумаги, — задумчиво пробормотал Керинелл.

— Возможно, это пример одного из немногих сохранившихся секретов древних чародеев. А, может, и просто ловкий фокус. Кто ж его знает?

Керинелл легко улыбнулся, но ничего не ответил.

— И всё же главное отличие это то, что они всё это делали для себя… в своих интересах. Даже если они свои искусные чары применяли для излечения других людей, то делали это только ради платы. Высокой платы… Что ты сказала, Дженева?.

Дженева громче повторила строки стародавнего поэта:

— "Не говори, что злато властвует над миром. Нам наша жизнь дана без платы — как без гроша оплаты нам солнце животворный свет дарит".

— А дальше ты помнишь? — после недолгой паузы спросил Кастема. Дженева непонимающе посмотрела на него. — М-м… Конец седьмой главы. "Коль воротишь лицо от нужд и бедствий мира — и от тебя живитель мира свой лик отвергнет, оскорбясь".

— Н-нет, — замотала та головой, — туда я ещё не дошла.

— Во время царствования Глендура Однорукого появилось… э-э… поэтическое убеждение, что поступки и нравы людей самым непосредственным образом влияют на… м-м… на глобальные обстоятельства их жизни. И в качестве главного доказательства приводилась как раз Долгая Ночь, когда "живитель мира" — Солнце — "отверг свой лик" от развращённых роскошью и эгоизмом аларанов. И что если бы тогда счастливцы судьбы помогали менее благополучным их согражданам, а не отворачивались от их нужд, то и солнце не отвернулось бы от них.

— Логично, — хмыкнул Миррамат. — Жадных жлобов надо наказывать.

— И ничего не логично! — взвилась в его сторону Гражена. — Солнце тогда отвернулось не только от жадных! Но и от всех людей! И даже животных и растений! Лично я что-то не могу представить себе жадный куст сирени!

Кастема невольно улыбнулся горячности Гражены — и поддержал её сторону.

— Да, данная логика и правда был не очень удачной, так что это убеждение тогда не получило особой силы… Но вернёмся к древним чародеям — и Долгой Ночи… Опять-таки не буду вам долго рассказывать про неё… Даже малые дети знают о вдруг погаснувшем солнце и тех бедствиях, которые от этого постигли людей. Сейчас уже точно не известно — то ли оно тогда и вправду почти погасло, то ли всё дело в покрывших небосвод тучах, непроницаемых для света и тепла, которые не мог разогнать даже самый сильный ветер. Не известно. И сама Долгая Ночь скорее была тёмными сумерками с мимолётными проблесками тусклого света из редких прорех тяжёлого неба. Тьма, холод, голод — и так долгие и долгие годы…

Повинуясь неодолимому импульсу, Дженева оглянулась на раскрытые окна, за которыми золотисто-свежей зеленью, щедро политой дождём и солнцем, буйствовала весна. Залетевший в комнату порыв ветра принёс такой пьянящий аромат цветущей черёмухи пополам с отрезвляющим запахом сосновой смолы, и был так прохладен и игрив, что, казалось, всем своим неоспоримым существованием он не менее неоспоримо обещал — лично ей — отныне в жизни никогда не будет ни бед, ни печалей. Она задержалась так, всеми фибрами души жадно впитывая весну и жизнь — и лишь потом медленно повернулась к чародею. Тот уже вовсю рассказывал о том, как на третий год Долгой Ночи собрались все оставшиеся в живых чародеи, чтобы решить, каким именно образом они вместе смогут справиться с обрушившейся на землю великой бедой.

— Это был первый раз за много веков, когда чародеи собрались все вместе, и, похоже, первый раз, когда они всерьёз думали не только о себе, — снова и снова Кастема повторял эту мысль. — Даже самым упрямым к тому времени стало понятно, что в одиночку никому из них не выжить и что нужно соединять все их усилиях. Несколько месяцев они думали и решали, ссорились и мирились, уезжали и возвращались, интриговали и заключали союзы одних против других, временные, как рисунок облаков в ветреную погоду…

История рождения Круга, которую рассказывал Кастема, оказалась захватывающей. А ещё настолько подробной, что Дженева в какой-то момент даже мимолётно удивилась, откуда сохранилось столько деталей — за минувшие с тех пор почти одиннадцать-то веков?

— Перелом наступил, когда, наконец, все окончательно выдохлись в своих претензиях и поняли, что их личные амбиции не достижимы. Это был момент великого разочарования — и одновременно великого отрезвления. И одновременно с этим они приняли решение. Точнее даже не столько приняли его, сколько оно само пришло к ним. Решение было простым и лежало на поверхности. Они ведь ещё раньше поняли, что для того, чтобы справиться с бедой, им нужно соединить усилия. Это было как тактическое решение, которое значило, что им нужно будет без остатка соединить их магические силы в одну цель. Так и стратегическое, означавшее, что их цель — магически объединить всех аларанов… то есть всех оставшихся в живых аларанов… Технические подробности осуществления этого плана я пока просто не смогу вам рассказать. Пока никому из вас не хватит полученных знаний, чтобы разобраться в сути… В общих же чертах они решили создать что-то вроде зрячего и разумного… м-м…

— Муравейника, — негромко подсказала Кемешь нужное слово.

— Да, муравейника… Представьте себе такую ситуацию. Охотнику досталась великолепная по тем голодным временам добыча — здоровенный лось. Но охотник один. Донести всю добычу целиком он не сможет. Пускай дотащит он мяса, сколько сможет, а всё остальное, на чём деревня жила бы целую неделю, безвозвратно будет потеряно. Вот если бы там вовремя узнали о его добыче, узнали, где нужно искать, снарядили ему помощников… Это простой пример. Могут быть более сложные вещи. Скажем, если несколько человек видят по отдельности разные части одной головоломки. Но разгадать её можно, только увидев — сразу или по очереди — все из них… То есть, если бы был кто-то… многозоркий… кто мог бы увидеть все части головоломки чужими глазами. И даже собрать её — чужими руками.

Чародейка опять что-то шепнула ему, только на сей раз так тихо, что никто не услышал. Кастема только кивнул.

— Именно это чародеи тогда и осуществили, — снова продолжил он свой рассказ. — Если представить жизнь всех людей в стране, их поступки, намерения и действия как единое целое, то чародеи тогда создали возможность ясно видеть ключевые моменты этого единого целого. И, соответственно, возможность влиять на них. Теперь, к примеру, если бы кто-то из аларанов вдруг случайно увидел в лесу стаю голодных волков — четвероногих или двуногих — целенаправленно бегущих в направлении жилья людей, — то вместе с ним всё то, что увидел и понял этот случайный путник, тут же бы увидели и поняли все чародеи, находящиеся неподалёку. И, соответственно, у них было бы больше шансов отразить надвигающееся нападение.

— А как кто-то может увидеть то, что… вижу я сам? — подался вперёд Керинелл.

Кастема немного помолчал.

— На самом деле никто ничего не может увидеть чужими глазами. Здесь иначе. Представь, что в эту комнату вдруг заползла ядовитая змея и её бы первым увидел… ну пусть, Михо (мохон, по детски довольный общим вниманием, устремлённым к нему, принял, как ему казалось, максимально горделивую позу). Нет, Михо, не так, — засмеялся чародей. — Представь, что прямо у твоей ножки стула ты действительно увидел мелькнувший узор болотной гадюки. Сыграй это… Стоп!

Кастема быстро оборвал Михо, который только-только начал разыгрывать представление "у меня под ногами ядовитая змея!".

— Теперь твоя реакция, Керинелл. Какая бы она была?

— Я бы вскочил посмотреть, что там такое. Михо сидит далеко — я отсюда не вижу… Да, я, кажется, понял, в чём дело. Я не вижу глазами Михо, но могу понять, что сейчас он разглядел опасность…

— Правильно.

— Стоп. Но ведь для этого я должен его видеть! — нажал на последние три слова Керинелл.

— Сейчас — да. Но потом, после соответствующего обучения, ты бы смог «увидеть» взрыв чужого страха, стоя спиной к тому человеку… или находясь в другой комнате… или в другом доме… или даже в другом городе. Эмоции, — чуть повысил голос чародей, — эмоции определенного сорта и значения. Нужно умение чувствовать их, не чувствуя, — и понимать их.

— Как это — чувствовать, не чувствуя? — недоверчиво переспросила Дженева.

— Это значит, что Керинеллу здесь совсем не нужно было бы испытывать на своей шкуре всё то, что досталось бы Михо… Но давайте сейчас вернёмся обратно… не будем идти в эту сторону — просто здесь очень много всего и хватило бы на двадцать таких бесед. Добавлю только, что то, чем вы занимались на живых уроках у Миреха, это и есть как раз тренировка и очистка вашего умения чувствовать.

— Будут вопросы — потом подойдите ко мне, — негромко добавила Кемешь.

— И то дело, — согласно кивнул Кастема. — Вернёмся к истории создания Круга… Теперь вы можете увидеть, что Круг — это не просто собрание чародеев. Это тот центр… тот механизм, который видит… понимает… и действует. А теперь вспомните "Ренийскую Книжицу", которую у нас все знают наизусть чуть ли с детства, — и ту бессмыслицу из неё: "чародеи суть прочные нити, коими превечно связаны и Тело и Дух Королевства".

Наступившую после этих слов полную и довольно долгую тишину разбил негромкий резкий смех Дженевы — потом скрипнул стул под Керинеллом — потом сумбурно зашумели все остальные ученики.

— Точно, — пробормотала в воздух перед собой глубоко ушедшая в мысли Гражена. — Как же я сразу этого не поняла?… И как всё просто… оказывается…

— Я вот только вот чего не могу понять, — возвысил над шумом свой голос посерьёзневший Эд-Тончи. — Все эти примеры… этот охотник… или волки — это всё мелко. Я понимаю, если использовать магию для того, чтобы выиграть войну. Или найти золотые россыпи. Или… А тут, — он пренебрежительно развёл руками, — чтобы донести до дома побольше мяса.

— Ты забываешь, когда и для чего создавался Круг, — вздохнул чародей. — У него была тогда одна-единственная цель: не дать вымереть всей стране. И Круг справился с ней. Уже потом, когда солнце снова повернуло свой лик к людям, когда зимы становились всё менее морозными, а лето перестало быть считанными тёплыми днями в июле, вот тогда можно было ставить — и решать — другие задачи.

— А сейчас — какие сейчас задачи?

— А ты сам подумай. Умирающий с голода человек думает только о куске хлеба. Просто голодному к хлебу хочется уже и мяса. А слегка проголодавшемуся мечтается об аккуратно отрезанном ломтике свежего хлеба, с ещё тёплой телячьей отбивной, а также с листиком салата. И чтоб отбивная была не пережаренной, а то ж ведь и в рот не полезет.

— Понял-понял, — затараторил Тончи. — Я понял: мечтающий об особом пикантном соусе к жаркому кушать уже не хочет.

Ребята дружно засмеялись шутке. Их молодые желудки, словно исправные часы, уже давно и настойчиво напоминали о приближающемся времени обеда.

— Вот это, кажется, всё, что я хотел вам сегодня рассказать о появлении Круга, — терпеливо дождавшись, когда утихнет немного нервное веселье, подытожил чародей.

— А почему — Круга? То есть, почему одного Круга? Его же не один. Есть Круг ренийских чародеев, есть Круг в Местании, в Дольдисе, — на всякий случай решила уточнить Дженева.

Кастема кивнул.

— Даже больше — в своё время они были в Бериллене, в Астарении, в Векшерии… Чародеи тогда создали, как мы сейчас называем, Большой Круг. И чтобы охватить его защитой всю страну, они в одиночку и группами разъехались по разным её областям. Но очень скоро оказалось, что Большой Круг это слишком громоздко, и он просто сам по себе разделился. Вместо одного общего магического центра появились десятка два местных, из которых выросли потом такие королевства, как Астарения, Бериллен, Дольдис. И, конечно же, Рения. И, впрочем, Большой Круг — обычный съезд чародеев из разных королевств для решения каких-то общих дел — сохранился до сих пор. Никакой магической силой он не обладает. Именно поэтому потом стали возможны войны между королевствами и их завоевания друг друга. Сейчас осталось только три настоящих Круга — и соответственно три больших страны — как раз те, что ты назвала.

Дженева что-то пересчитала на пальцах, напряжённо шепча, подумала и задала новый вопрос.

— А есть ли страны, в которых нет — и не было — Круга чародеев?

— Есть, конечно — Ларуон, Жервадин, Бенгам и другие. Но они возникли не так давно, уже после окончания Долгой Ночи, когда на эти земли вернулись люди. Или Хассаэн. До тех островов бедствия Долгой Ночи не так дошли.

Из открытых окон донёсся удар гонга. Ребята опять оживились — это был сигнал к окончанию утренних занятий — и с плохо скрываемой надеждой посмотрели на Кастему (он, если бы счёл нужным, мог продлить урок. А этого не хотелось). Но тот, не затягивая, произнёс "на сегодня всё" и, подозвав Миррамата и Михо, принялся о чём-то негромко с ними говорить. Эд-Тончи уже суетился вокруг неспешно уходившей Кемеши и рассказывал ей что-то очень живое и рукомахательное. Дженева потянулась, прогоняя из тела усталость от долгого сидения, и, дёрнув за рукав Гражену, чтобы та не отставала, заспешила к выходу. Подруга догнала её только на улице и, заговорщически понизив голос, поинтересовалась, а не влюбился ли в неё часом Керинелл? Удивлённая этим предположением Дженева даже остановилась.

— Да вроде — н-нет.

— Точно нет?

— Слушай, а с чего ты это вообще взяла?

Гражена неуверенно пожала плечами, а потом весьма косноязычно попыталась объяснить, с чего.

— Ну… Это самое… Он на тебя странно смотрел…

— Когда смотрел? Как смотрел?

— Ну, вот сейчас, когда ты выходила…

— Как смотрел?! - настойчиво повторила начавшая заводиться Дженева.

— Ну-у… Та-ак смотрел… Ну словно ты его давно потерявшаяся… и вдруг нашедшаяся двоюродная бабушка.

— Ну ты даёшь, — нервно засмеялась Дженева, впрочем, уже успокаиваясь. — Бабушка! Скажешь тоже!

— Ладно! Хватит здесь торчать! — Гражена сама уже поняла, что её куда-то не туда занесло с Керинеллом. — Пошли скорее, а то есть хочется! Давай, кто быстрее!

И, подхватив юбки, они наперегонки припустили к выходу в город.

Задорный ритм музыки, дружный перестук каблуков по мостовой и жаркое веселье, расплескивающееся из каждого движения танцоров, зажигали во всём теле пьянящую жажду стать одним целым с этой безудержной пляской и, поднявшись бешеным перестуком деревянных каблуков над зашедшейся в буйном танце площадью, — выплеснуться в открытое небо безудержной огненной радостью.

Поворот — чьи-то руки подбрасывают тебя в головокружительный полёт очередного движения танца, раз-два! — прыжок, кивнуть — закружить колоколом юбки — пронырнуть под сплетением рук — вновь поворот, раз-два! — расколоть камень мостовой дробью каблучков — опять закрутиться — поворот, хлопок — и снова счастливой птицей взлететь в воздух!

Первыми сдались музыканты. Заключительный — и уже немного фальшивящий — взвизг флейт; красный, потный, но довольный барабанщик нарочито бессильно уронил руки вдоль тела. Над остановившейся площадью пронёсся вздох разочарования пополам с облегчением. Прежде ровные ряды хороводов дрогнули и растеклись шумно переводящей дыхание толпой. На другом конце площади уже о чём-то спокойном заиграла скрипка.

Дженева заскользила сквозь хаотично бродящую толпу разбойников, королев, пастушек, медведей, моряков, леших, ночных духов и прочих шахматных фигур, в поисках потерявшейся во время танцев подруги. Очень скоро она увидела вдалеке знакомый причудливо-яркий наряд хассанеянской принцессы, выделявшийся даже в этом разноцветном великолепии безрассудного праздника фантазии, и этот наряд целенаправленно двигался в её сторону. Даже отсюда и даже сквозь маску была видна счастливая улыбка до ушей.

— Ф-фух, — так одновременно и так почти одинаково девушки выдохнули друг дружке свои впечатления от праздника, что, не сдержавшись, тут же расхохотались.

— Жарко, — пожаловалась отсмеявшаяся Гражена.

— Ага, душно, — согласилась Дженева, безуспешно пытавшаяся обмахнуться отворотом рукава. — А пошли в Синюю бакалавратку? Там река и должно быть прохладно… И наши могут быть.

Выйти с переполненной площади оказалось не так легко, но уже на боковых улочках было свободнее и свежее. Гражена принялась увлечённо рассказывать о каком-то преследовавшем её весь танец кавалере, как вдруг резко остановилась и быстро потянула ничего не понявшую подругу назад. "Тише, тише" — умоляюще зашикала она на Дженеву, громко выражавшую своё несогласие с изменением курса, и только скрывшись за ближайшим поворотом, объяснила своё поведение.

— Там лорд Рэгхил.

— И? — попросила дополнительных подробностей уже начавшая что-то понимать Дженева.

— И! — раздражённо повторила та. — Я тут недавно узнала от леди Олдери, что… эта судейская жердь, оказывается, раньше никогда не появлялась на её званых обедах. Я имею в виду, до моего появления у неё в доме.

Дженева хмыкнула, вспомнив, что в тот памятный день высокая важная персона в чёрном самолично вызвалась проводить Гражену к чародеям — и как оная была безукоризненно галантна по отношению к растрёпанной незнакомке в пыльном платье.

— Думаешь… — медленно начала она.

— Думаю! — хмуро бросила Гражена. — Меня уже начинают бесить его постоянные рассуждения, какими качествами должна обладать образцовая жена благородного ренийского лорда. А также то, что он подкладывает мне в тарелку не то, что я прошу, а то, что сам любит!… Глянь, он уже ушёл оттуда?

Дженева осторожно выглянула за угол, присмотревшись, разглядела в полусотне шагов небольшую группу оживлённо болтающих людей, среди которых, как всегда, выделялся статный лорд Рэгхил, даже ради праздника не изменивший своей чёрной судейской мантии, — и отрицательно помахала головой.

— Тогда пошли в обход. Не хочу лишний раз с ним сталкиваться…

Перепрыгнув через очередную лужу на их новом пути, Дженева решилась нарушить затянувшееся молчание.

— А может, он…

— Хватит об этом. Вот ещё!… Лучше расскажи, нашла ли ты своего жонглёра?

— Не-а, — вздохнула та. — Я уже дважды обошла ту местность, где он обычно останавливался. И никто его тут нынче не видел, кого я ни спрашивала.

— Не грусти, — сочувствующе вздохнула ей в ответ Гражена. — Если он здесь, ты его найдешь… Слушай, подруга, а чего это мы дурим! Наши вряд ли придут в Бакалавратку так рано. Давай мы лучше прямо сейчас вместе попробуем найти твоего жонглёра! Точно.

— Э-э… твой наряд…

— И никаких таких «э-э». Мы же не в Бурку, не в воровской район идём. Ты где его уже искала?

— Возле Базарки, там, где широкий спуск. Знаешь?

— Конечно. А где ещё в Венцекамне на праздниках выступают бродячие артисты?

— На университетской площади — но там мы только что были… У старого порта — но то место Жоани не любит, его там чуть однажды не зарезали, пьяного в подворотне… Нет, больше не знаю.

— Помню, я в детстве однажды видела представление — у Каменной речки.

— Да, но там обычно бывают только заезжие артисты, из Местании или ещё откуда с юга.

— Ну и что? Это недалеко, сходим на всякий случай.

— Скажешь тоже, недалеко. Это аж за городом.

— Не бурчи.

— Не бурчу.

— Вот и не бурчи.

— Вот и не бурчу…

И так, то в шутку препираясь, то оживленно болтая обо всём, что придёт на ум, они повернули и дружно зашагали к своей новой цели. Их путь сначала шёл через мастеровые районы, где над въевшимися в стены домов запахами капустного супа, свежих кож и ослиного навоза тоже царил буйный дух праздника, но уже с простонародным акцентом. Потом дорога вышла в неприлично пышно разросшийся купеческий квартал, потом превратилась в тропинку вдоль давно пересохшего русла ручья, заросшего сейчас низкорослыми акациями, потом выбежала свежеуложенной каменной мостовой Нового предместья. Здесь им стали часто попадаться знакомые, в основном собратья-школяры, которые, как сговорившись, вначале бурно рассказывали, какие чудеса они сегодня видели и где намечаются новые — и ещё более грандиозные! — фейерверки, танцы и пиршества; а потом дружно предлагали девушкам обязательно пойти туда с ними. Дольше всех не отставал Лартнис (его отец, разбогатевший владелец стекольной мастерской, вечером давал собственный праздник в Летнем саду), и он настойчиво прельщал их то мороженым, то выступлением огненных факиров, то знакомством с "самым модным нынче поэтом". Услышав последний довод, Гражена застонала — и высказала Лартнису всё, что она думает о нём самом и о его медвежьем гостеприимстве. Тот в ответ лишь засмеялся, но на прощанье иронично подмигнул Дженеве — мол, твоя гордячка-подруга ничего не понимает в модной жизни.

Впрочем, то, что рассказал Лартнис, всё же заставило Гражену серьёзно задуматься — правда, в совсем другом направлении: раз отец Лартниса нанял для своего вечера артистов, то, значит, и труппа Жоани тоже может выступать на каком-то частном празднике. И тогда шансов найти его почти нет. Девушки несколько кварталов подряд обсуждали эту досадную возможность — но когда, уже невольно замедлив ход, они вышли на очередную площадь, расстроенная Дженева вдруг встрепенулась.

— Вон они, видишь? Это наш фургончик! — по-детски запрыгала она, хлопая в ладоши. — Мы нашли их! Нашли!

— Да, мы с тобой молодцы! — удовлетворённо признала Гражена. — И мне кажется… там тебя уже тоже заметили.

И правда — высокая темноволосая плясунья в ярко-красной шали недоверчиво-радостно вглядывалась в их сторону.

— Юльда, Юльда, это я! — завопила Дженева и бросилась к ней.

И началось… Откуда-то вынырнул сутулый жонглёр, потом появилась старая хромающая женщина, и поднялся такой водоворот приветствий, объятий, восторженных криков и поцелуев, что благоразумная Гражена решила на всякий случай держаться пока подальше, чтобы ей самой вдруг не оказаться затянутой в него.

Увы, не вышло.

— Гражена — это Гражена — иди сюда! — приглашающее замахала Дженева, и чуть было успокоившийся восторг от неожиданного появления надолго исчезнувшей «гулёны» вспыхнул с новой, но уже чуть более сдержанной силой. Гражена осторожно приблизилась к суетливо-радостной группе бродячих артистов. На неё тут же хлынул поток восторженных приветствий — хотя и без обниманий-целований (видимо, всё же сыграл свою роль её наряд принцессы).

— Это Гражена… Ага, та самая… Это мой самый любимый Жоани… Юльда, это Юльда… Она мне как мать… (Дженева, наверное в сотый раз прижалась к высокой плясунье.) А это Ашаяль… Самая мудрая женщина в мире! Ну как вы, как? Рассказывайте, как вы жили без меня?

Жонглёр тут же потянул куда-то Дженеву, грозясь показать "нового мула и чертовски новую упряжь!"; Юльда поспешила за ними, резонно, но без толку протестуя "ну что ты пристал к нашей девочке со своей дурацкой упряжью!".

Гражена перевела дыхание — стихийное бедствие, кажется, миновало.

Сзади раздался сухой треск не то кашля, не то смеха. Она оглянулась. Старая Ашаяль, крепко опирающаяся на узловатую палку, спокойно и пристально рассматривала её. Гражена невольно улыбнулась ей — после зрелища буйных сумашедших всегда приятно увидеть нормальное человеческое лицо.

— Света и тепла тебе, бабушка! — вежливо поздоровалась она.

— Ты и есть та благородная дама, которой наша дурочка вызвалась помогать? — без обиняков припечатала старуха.

По-рыбьи хлопнув онемевшим ртом, Гражена выдавила из себя лишь что-то нечленораздельное. Это неслыхан…

— В своё время ты будешь очень красивой, — не дожидаясь ответа, добавила Ашаяль и, заковыляв к находившемуся в нескольких шагах каменному парапету, бросила через плечо. — Иди сюда. Мне трудно стоять. Садись здесь! — и хлопнула ладонью по камню.

Ошарашенная дочь барона послушно опустилась рядом со старухой. Сон, это какой-то сон…

— Я посмотрела на тебя. Хорошо. Моя девочка не сделала ошибки. По крайней мере, большой ошибки.

— Я…

— Да, ты. Ты отмечена непростой судьбой. Но ты её ещё не выбрала. Не закрывай своего сердца. Скоро придёт любовь. И тебе решать, какой она будет.

Гражена затрясла головой — и вскочила.

— Хватит! Я не жела…

— Хватит, так хватит, — буднично согласилась Ашаяль. — Тогда или к ним. И скажи Юльде, чтобы она принесла мне тёплую шаль. Становится свежо…

Гражена послушно сделала всё, что ей велела старая женщина — и только после этого её догнал комизм ситуации. Она расхохоталась, пугая Дженеву.

Впрочем, вдоволь отсмеявшись, объяснять подруге всё же ничего не стала.

И только потом, на обратном пути, она постаралась кое-что выяснить. Дженева всю дорогу увлеченно делилась всем, что ей понарассказывали Жоани и Юльда — что последний год был для них очень удачным, что они пару раз пытались найти кого-то на её место в труппе, но пока без особого успеха, что они только что вернулись из гастролей по Местании, которую исколесили вдоль и поперёк, и что у Жоани тоже начинают болеть колени… Взбудораженная встречей, Дженева не замечала необычной задумчивости подруги и вовсю тараторила за двоих. Выслушивая уже…надцатое описание успеха, выпавшего на долю труппы в Серетене, Гражена вдруг прервала своё затянувшееся молчание и спросила, а чем занимается в труппе Ашаяль. Дженева принялась рассказывать, какой фантастической плясуньей она была в молодости, а после, когда ноги подвели её, она перестала работать, просто взяв на себя все бытовые заботы о большой тогда труппе… И всё? — уточнила Гражена… Нет. Под старость лет она начала хорошо гадать, да и сейчас иногда делает это, когда очень попросят…

— Ой, ну что же это я! — от нахлынувшего чувства разочарования Дженева даже остановилась. — Ну почему я вовремя не подумала… Надо было попросить Ашаяль погадать тебе!

— Да ладно, — уклончиво промычала Гражена.

— Нет, правда! Надо было. Мне бы она не отказала. Она хорошо гадает — правда-правда!

— А тебе она гадала?

— Да, ещё давно! — Дженева даже взмахнула рукой, чтобы показать, как это было давно.

— И что это было?

— Дороги, дороги и дороги!

— Хм… Не нужно быть великим прорицателем, чтобы нагадать бродяге дороги.

— И точно! — засмеялась Дженева.

Гражена немного встрепенулась.

— Ну, значит, на самом деле она не очень… сильна… Ну вот и хорошо… — добавила она ещё тише. И тут же оживлённо заговорила о более важном. — И где у нас сегодня будут самые весёлые танцы?

— Где ты вчера была?

Дженева затормозила перед внезапно выросшим на её пути Кастемой… Ой, как нехорошо, что ей не удалось незаметно выскользнуть из университета. Давешняя радость снова увидеть свою бродячую семью оказалась настолько большой, что она не выдержала и на следующий же день после праздника сбежала с занятий, чтобы провести его весь с Жоани, Юльдой и Ашаялью. Сегодня она снова собралась повторить свой трюк — да вот, не удалось…

Чародей наклонился над ней и настойчиво повторил каждое своё слово: "Где ты вчера была?". Подняв свои нарочито честные глаза и достойно встретив внимательно-сосредоточенный взгляд Кастемы, Дженева мысленно пролетела через безграничные пространства возможных правильных ответов — и в последний миг решилась говорить правду.

— Я была с моими приёмными родителями. Я почти год не видела их. И сейчас тоже спешу к ним.

— М-м… Тебя ведь воспитали бродячие артисты? — уточнил чародей.

Обрадованная его смягчившимся тоном Дженева кивнула — и постаралась закрепить свой маленький успех.

— Когда я ещё смогу увидеть их? Они же всё время где-то колесят, а если даже и заедут на пару дней в Венцекамень, то… Я и нынче-то их еле нашла… И завтра на рассвете они уже уезжают. Кастем, а?

И постаралась вложить в свой голос умоляющих эмоций — чуть-чуть, самую толику, чтобы ни в коем случае не переиграть. Чародей укоризненно покачал головой, но она уже почувствовала, что это означает разрешение.

— А мне показалось… Ладно, это не важно, — сам себя перебил Кастема. — Ну, раз так…

— Ой, спасибо! — радостно перебила его не сдержавшаяся Дженева. — Они, кстати, столько интересного знают — не поверить! Где ведь они только не были за это время!… Однажды в Местании они попали в жуткую грозу, так потом оказалось, что в нескольких верстах от их стоянки ливнем смыло дорогу и там до сих пор ездят через заброшенный тракт через Выгородец, а ещё они видели, как наводят новый мост через Ойлу, а ещё…

— Стой! — чародей тряхнул за плечо вдруг свою разошедшуюся ученицу, словно приводя её в чувство; Дженева весьма удивлённо чегойкнула, но всё же остановила свой быстрый поток слов. — Они были в Местании?

— Ну да. Я ж о чём и говорю, — снисходительно повторила Дженева такую простую для понимания вещь что-то непонятливому нынче чародею. — Я ж и говорю, там много всего нового случилось и они мне об этом рассказывают.

— Вот где брешь…

— А? Что за брешь?… - уставилась Дженева на выдохнувшего это чародея, который, казалось, мгновенно и начисто забыл о ней. Но он уже в следующее мгновение он внимательно — и как-то печально-задумчиво — смотрел прямо на неё.

— Я бы не советовал тебе сегодня идти к ним.

— С чего это? — протянула недовольная Дженева.

— Послушай меня, пожалуйста. Я не могу тебе запретить. Я прошу тебя — не ходи никуда.

Поднявшееся было недовольство Дженевы вдруг так глупо полученным отказом погасилось тоном и убедительностью, какие Кастема вложил в последние слова. Она почувствовала, что на совершенно пустом месте внезапно оказалась перед каким-то серьёзным и важным выбором. Но что за дела?

Она не лентяйка и не разгильдяйка, старательно учится — хотя ведь поступала в ученики к чародеям совсем не из-за собственного желания, а за компанию с Граженой! С другой стороны, вон Миррамат постоянно где-то пропадает, а она один раз решилась пропустить занятия — и сразу такие дела! И потом, она уже пообещала вчера Юльде, что сегодня обязательно придет.

А ещё с другой стороны… Подняла глаза к ярко-синему небу, с белесыми пятнами дымчатых облаков. Высокий ветер нёс их в сторону далёких южных морей. Ашаяль очень старая. Кто знает?…

Приняв решение, Дженева повернулась к чародею, чтобы спокойно выдержать его взгляд — и уверенно сказать.

— Нет. Я пойду.

И добавила из внезапно уколовшего её чувства жалости к седому учителю.

— Я должна это сделать.

Не дожидаясь ответа, сделала шаг назад — потом второй — потом повернулась и, не оглядываясь и ускоряя ход, зашагала к своей цели.

Сердце тяжёлым молотом билось в груди.

На всякий случай она напряжённо прислушивалась — не крикнет ли ей что вслед чародей. Наверное, только поэтому смогла уловить, как он произнёс что-то короткое, негромкое и не расслышанное до конца, что-то похожее на «извини»… или «измени». Это было так странно, что она заколебалась между желанием повернуться посмотреть, что там такое, и твёрдым намерением идти вперёд. Эта нерешительность передалась её вдруг дрогнувшему шагу и — ой!

— Ой, нога-нога-нога! Ой-й…

Дженева как бы со стороны увидела себя уже сидящей на земле, в неловкой позе, бессильно склонившейся над взорвавшейся болью щиколоткой.

— Покажи… Что?… - это склоняется над ней откуда-то появившийся Кастема.

— Ой, н-не знаю… кажется, оступилась… Ой-й, да что же это такое?… Да что же я такая невезучая?… - из глаз Дженевы брызнули слёзы.

— Замолчи! — тряхнул её за плечи чародей. — Нет здесь твоей вины. Поняла?

Дженева без слов кивнула, уже немного успокаиваясь и приходя в себя.

— Не вставай. Тебе удобно? Подожди, вот так… — продолжал что-то делать чародей. — Я сейчас позову Кемешь… Я сейчас вернусь, слышишь!

В наступившей тишине появились — казалось, очень-очень далёкие — испуганные голоса. "Чего это они так кричат?" — паморочно-равнодушно подумала Дженева и почти упала на так подведшую её ногу. Невыносимая боль почти без остатка превратилась в дрожащую слабость во всём теле — но так было только хуже.

Минуты текли. Дрожание в теле стало переходить в нахлынывающую и спадающую тряску.

— Покажи! — это уже Кемешь. Мягко разжала её руки, судорожно обхватившие источник тусклой боли… осторожно пробежала пальцами по всей ноге… аккуратно потрепала ладонью щиколотку… И сильно схватилась за ступню — так сильно, что Дженева заорала, перепугавшись могущей появиться от этой прежней боли. Впрочем, это она поспешила: по ноге, наоборот, пролился благостный холодок.

— Ну что, так лучше?

— Угу! — кивнула Дженева. Лучше. Уже лучше. — Что это с ней?…

— Ничего страшного. Кость цела. Просто растянула… Три дня просидишь дома. Через неделю будешь ходить, почти не хромая. Через месяц — бегать. Но только осторожно! Поняла?

Что ж тут не понятного?

Дженева впервые подняла голову.

— Ну где этот Миррамат? — шумела зачем-то Кемешь. — Я же ему ясно сказала, где он найдёт университетского конюха!

— Ты это чего придумала, красавица? — о, это Керинелл. Дженева оглянулась по сторонам. Вокруг уже собрались люди, всё знакомые лица.

Знакомые — и участливые. Вон Миррамат ведёт под уздцы ослика и что-то самодовольно кричит непонятно за что ругающей его Кемеши. Вот Керинелл помогает ей пересесть на свой сложенный подушкой плащ. Вот Тересина, присев рядом, приговаривает ей что-то утешительное.

Дженева ещё раз огляделась, задерживая свой взгляд на их лицах — и благодарно улыбаясь сквозь новые слёзы — улыбаясь всем и каждому из них.

Болеть неожиданно оказалось очень приятно. Ни разу за всю свою прежнюю жизнь Дженева не оказывалась в центре такого внимания и заботы. Редкий час в дверь её комнаты не стучались гости, в одиночку или компанией, или хотя бы посланец леди Олдери с очередным лакомством. (Дженева всё ждала, что заглянет Мирех, но он так ни разу и не появился.) Вечером обязательно заходила чародейка, ставила холодящие примочки и рассказывала последние городские сплетни. Ей нанесли такую стопку книг — многие знали её любовь к старинным балладам, сказкам и легендам — словно она собиралась болеть до самой осени. И даже нога ныла уже с приятностию, позволяя представлять себя раненым воином, который в бесчисленных схватках с врагами королевства получил серьёзную, но не смертельную рану, и сейчас восстанавливает силы, чтобы, ежели оные враги снова решатся на своё злое дело, вовремя поднять свой меч на защиту родной страны. Одно-единственное соображение портило игру в раненого воина — женщин на войну не берут. А жалко…

Ну и, напоследок, это дало ей возможность на законных основаниях пропустить очередной званный (или, как переиначивала Гражена, "зёванный") обед леди Олдери. Последнее, кстати, вызвало у её подруги приступ ворчливой зависти, так что она, прежде чем отправиться к тётке, долго и однообразно ныла "везёт же тебе". Выпроводив её, Дженева вернулась к увлекательным приключениям Химельхисса, "честнага хассанийскага купца". Купец успел сплавать на далёкий остров, на котором росли сады хрустальных деревьев с серебряными листьями, и привезти оттуда соловья, который своими песнями мог без следа растопить самую горькую печаль, и только-только узнал о новой неведомой стране с новыми небывалыми чудесами, как в комнату влетела Гражена и с возгласом отмщения "А вот зря ты сегодня не пошла!" запрыгнула на канапе и приступила к долгой и ответственной процедуре усаживания поудобнее.

— Ну и что же там произошло? — заинтригованной Дженеве надоело ждать, когда она наконец умостится.

— А?… Ах, да! Столько новостей сегодня! Ну, лорда Жусса, которого искусала любимая болонка, ты всё равно не знаешь. В Бериллене родился телёнок с двумя головами — представляешь? Старики говорят — к мору. Или к небывалому урожаю. В Венцекамень вернулась Синита Лунный голос. Да, и вот ещё что, — посерьёзнела она. — Ты ведь знаешь, из Серетена должно было приехать какое-то важное посольство. Так вот, говорят… на них напали какие-то разбойники и самого посла… не то ранили, не то даже убили. Представляешь, каково?

— Ого. И это произошло уже в Рении?

— Ну а я о чём говорю. Пересекли границу, но до Корабельной пущи ещё не добрались. Хотя точно пока никто не знает, разное говорят.

— Кастема должен знать больше. Завтра спросим у него.

— Ты хочешь уже пойти на занятия?

Дженева едва успела кивнуть, как дверь в комнату без стука открылась и в образовавшуюся щель просунулась как всегда растрёпанная голова Галки. Не говоря ни слова, дочь барона метнула в её сторону диванную подушку; служанка так же безмолвно исчезла. Во время этой короткой сценки с колен Гражены свалилась книжица, которую она всё теребила в руках и которую давно заприметила ставшая жадной на чтение Дженева.

— Это что у тебя… упало? — нарочито безразлично спросила она.

Гражена подняла то, что на поверку оказалось скорее тетрадкой, и молча покрутила.

— Это список с "Героической поэмы". Той самой. Я ещё не читала. Автор… (она заглянула на титульный лист) автор некто «Г» тире «л»… Это мне подарил лорд Рэгхил, — добавила она нехотя.

— Хороший подарок!

— Э-э… Я тебе так скажу… — медленно продолжила Гражена. — Раз лорду Рэгхил мне это подарил, значит, ему это нравится. Логично? Логично. А раз ему это нравится, то… то я это точно не полюблю. На, дарю это тебе! — внезапно решила она, и, резко встав с таким трудом насиженного места, шагнула к Дженеве и бросила книжку ей на колени.

…На следующий день весь город гудел о нападении на местанийское посольство.

Вчера утром взмыленный гонец принёс весть — в тридцати верстах от Ларуона кавалькада из трёх десятков вооружённых всадников, охранявших кареты с посольскими, попала в засаду. В туманном рассвете с нависавшего над дорогой невысокого утёса внезапно полетели арбалетные стрелы и камни. Началась неразбериха, ибо, к несчастью, среди первых убитых оказался капитан. Если бы из кареты не выскочил племянник посла и, размахивая пустыми ножнами, не заставил солдат вспомнить о дисциплине и не занял место убитого командира, ещё неизвестно, чем бы закончилось дело. Нападение было быстро отражено, но высокой ценой: храбрец оказался тяжело ранен. Чтобы позаботиться о раненых, кавалькада вернулась в ближайший посёлок. Сразу же были отправлены гонцы — в Серетен и Венцекамень.

Упорные слухи о том, что посол тоже убит, к полудню были, в конце концов, развеяны: тот отделался лишь царапиной. Но дело усложнялось тем, что посол — а, значит, и его юный племянник — состояли в существенном родстве с королём Эраиджи.

Много обсуждали и самих нападавших. В то, что это были обычные "охотники за добычей", не верил почти никто. После того, как ещё в предыдущее царствование Рения в ходе долгой войны завоевала и присоединила к себе Векшерию, отодвинув свои границы на юго-восток, на новых ренийских территориях долгое время было неспокойно. Дважды случались крупные восстания побежденных векшеров, а уж сколько по лесам и ущельям пряталось непобеждённых остатков разбитой армии, было и не сосчитать. Успело вырасти и возмужать целое поколение, прежде чем нападения "векшерских братьев" на ренийские отряды и Королевские учреждения перестали быть обыденностью — по крайней мере, в последние годы о них уже начали потихоньку забывать. Особенности же и детали нынешнего случая заставили вспомнить о них.

К вечеру этого же дня пронеслась новая печальная весть: молодой местанийский храбрец, горячим бесстрашием которого многие восхищались и в которого заочно успела влюбиться, наверное, половина юных дам столицы, умер. Полученная им рана оказалась смертельной. На взбудораженный город лёгкой тенью опустился траур.

В университете тоже не столько учились, сколько обсуждали новости — а также пытались спрогнозировать, как на инцидент отреагирует Туэрдь, и к каким последствиям всё это может привести. Некоторые опасались, что такое вопиющее несоблюдение условий посольской безопасности может вырасти в вооружённый конфликт; оптимисты считали, что дело обойдётся обменом дипломатических колкостей и временными затруднениями в торговле; были и уверенные в том, что Туэрди придётся откупаться предоставлением Серетену долгожданных им политических уступок. Дженева даже поссорилась из-за этого с одним школяром с судейского факультета. Приводя в подтверждение своих слов многочисленные исторические прецеденты, тот гарантировал, что очень скоро между Ренией и Местанией будет подписан очередной вечный мир, скреплённый помолвкой одного из младших сыновей Эраиджи и Легины, фактической наследницы ренийского престола. Обуреваемая патриотическими чувствами, Дженева заявила, что корона Рении слишком велика для какого-то "младшего сына" и что даже предполагать такой мезальянс глупо и нечестно! Школяр в ответ презрительно смерил пигалицу, явно зазнавшуюся своим ученичеством у чародеев, и нарочито вежливо указал ей на её место. Бывшая плясунья в долгу не осталась — короче, всё вышло весьма неприятно… Дженева несколько раз пыталась найти Кастему, чтобы узнать, что сам он думает обо всём этом, но он куда-то исчез. Она было решила, что чародей, как обычно неожиданно уехал — скорее всего, на место событий… или даже в Серетен — но к вечеру оказалось, что всё гораздо проще и банальней. Кемешь через Гражену передала записку, в которой говорилось — Кастема приболел и просит с завтрашнего утра приходить на занятия к нему домой, дабы её учение "не претерпело ущерба из-за долгого перерыва". Встревоженная намёком на то, что его болезнь может быть долгой, а значит, и серьёзной, Дженева попыталась выяснить у Гражены, что она знает обо всём этом. Та напряглась, но смогла только вспомнить случайно услышанную фразу Кемеши о какой-то "эпидемии падений". На следующий же день с утра пораньше Дженева уже стучалась в его дверь. Ей открыла молчаливая и очень суровая на вид служанка, которая без лишних вопросов провела ёе в комнату хозяина. От вида лежащего в постели Кастемы сердце Дженевы ёкнуло, но тот вполне жизнерадостно встретил её.

— А, проходи!… Видишь, мы квиты, — кивнул он в сторону сильно перевязанной ноги, лежавшей на высокой подушке, и, отвечая на её недоумённый взгляд, весело продолжил. — Орлик, понимаешь ли, вдруг на старости лет решил, что он, как всякая уважающая себя лошадь, должен панически пугаться собачьего лая… А ты как?

— Да я просто… ого как, вот как! — и напоказ не хромая, прошлась по комнате, а потом даже осторожно закружилась. — А что ещё случилось, я сейчас расскажу!

И она принялась выкладывать подробности посольского нападения, сначала очень бурно, но очень скоро все эти дипломатически-политические дела, ещё вчера казавшиеся такими важными и животрепещущими, померкли по сравнению с тем фактом, что Кастема, так любящий колесить по стране, надолго будет привязан к кровати… и что его лицо — пусть и вполне весёлое — заметно бледно. Она быстро закруглилась со своим сбивчивым рассказом, благо, что чародей помогал ей с какими-то существенными фактами, которые она пропустила. Но под конец всё же спросила, что он думает обо всём этом? Чем оно может закончиться?

Чародей слегка вздохнул и сказал, что не завидует лорду Станцелю, которому придётся разгребать все эти завалы. Но он справится. Так что они сами могут спокойно начать новый курс их занятий.

И чуть иронично подмигнул вполне понявшей намёк Дженеве.

Эти новые занятия, как объяснял Кастема, должны были помочь ей развить то самое умение чувствовать, заключаясь в том, чтобы заложить для него прочный и надёжный фундамент. Ибо прежде чем научиться слышать то, что приходит извне, нужно разобраться со всем, что происходит внутри.

И потекли долгие и томительные часы, когда Дженева старательно прислушивалась к собственным мыслям и чувствам.

— Только наблюдай. Не прерывай мысли, не прогоняй эмоции. Только наблюдай, — бесконечно повторял чародей. — Пусть твоё внимание к тому, что происходит у тебя в уме, будет лёгким, как дыхание спящего младенца.

При всей своей новизне и необычности первых маленьких открытий, подобные занятия очень скоро стали надоедливой утомительной рутиной. Это было слишком похоже на сортировку целой бочки сухого гороха — зелёные налево, жёлтые направо — но только одной рукой и только по одной горошинке за раз.

Впрочем, скоро Дженева была бы уже рада поменяться на ту бочку, потому что там хоть был бы виден результат — две маленькие одноцветные кучки горошин. А здесь же… Правильно ли она делает? Получается ли у неё что-то? Может, это она только морочит себе и чародею голову, что должным образом выполняет упражнения? Ей же никто в голову не заглянет, чтобы проверить её успехи…

То самое несчастливое посольство доехало-таки до Венцекамня. Местанийский посол, лорд Аллиро гордо внёс в Туэрдь багровый шрам на щеке и траур в одежде. Начались переговоры, в сложных местах которых посол как бы невзначай тёр ладонью щёку или расправлял чёрную ленту на рукаве. Самые знатные ренийские семейства наперебой приглашали его самого, или на худой конец его помощников, на званые обеды, ужины и прочие поэтические вечера.

…Во время долгожданных перерывов на отдых служанка приносила поднос с чаем и печеньем, и они болтали о разных разностях или заводили своеобразную игру, выясняя, кто из них самый бывалый путешественник, в смысле кто где больше побывал. Кастема заметно выигрывал по малочисленной и небогатой северной окраине страны и по Жервадину (жители которого, по стойкому убеждению Жоани, были "неотесанными чурбанами, не умеющими толком даже смеяться"), так что Дженеве удалось сравнять счёт лишь благодаря почти бесчисленному количеству посёлков и деревень Астарении и верховьев Ясы, которые она исколесила в фургончике бродячих артистов.

Дженева как-то раз призналась, что ей сейчас очень не хватает дороги; на что чародей, весьма обрадовав её этим, пообещал взять её в ближайшее своё путешествие — пусть только его нога заживёт… Много говорили и о делах далёкой старины, и о последних дворцовых интригах, и о поэзии, и о способах лечения простуды…

И годы спустя Дженева вспоминала эти неспешные беседы, считая, если это были и не самые счастливые, то уж точно самые безмятежные дни её жизни…

Переговоры ещё продолжались, как Венцекамень вновь загудел — на сей раз от королевского решения "раз и навсегда покончить с осиным гнездом на границах страны", для чего на юг с соответствующими инструкциями стали отправляться армейские части. Вешкерия не видела столько солдат со времён последней войны. Лорд Аллиро, узнав, что дополнительные войска идут ещё и в Бериллен, поспешил к Ригеру выяснить причины этой меры (явно излишней для решения чисто вешкерийской проблемы) — на что получил ответ, что "раз уж начали давить разбойничков, так везде". Между Венцекамнем и Серетеном залетали дипломатические гонцы. Результатом этой почтовой активности стало то, что посол снял траурную ленточку и начал припудривать багровый шрам на щеке.

…Однажды, когда, как обычно, после полудня Дженева уходила, Кастема сказал, что их совместные занятия закончились. Она достаточно научилась, чтобы отныне делать эти упражнения самостоятельно. Дженева, одновременно обрадованная признанием чародея её успехов и огорчённая тем, что этих уроков больше не будет, принялась задавать разные технические вопросы по существу и так вошла во вкус, что чародею пришлось напомнить ей — они расстаются не навсегда и уже очень скоро она снова сможет найти его в университете. Тем более, что им надо будет оговорить условия предстоящей поездки… Кстати, как она собирается провести наступающий праздник щедрого солнца? — поинтересовался чародей… Дженева ответила, что они с Граженой ещё точно не решили. Но обязательно что-то решат…

Прибывшие на место дислокации первые воинские отряды уже начали тщательное дело прочёсывания глухих чащоб и проверки стоявших на отшибе деревень. Тюрьмы переполнились подозрительными особами, многие из которых после длительных проверок таки отпускались по домам. А из победных реляций, отправляемых в Венцекамень, вырисовывалась весьма успешная картина выкорчёвывания разбойничьей вольницы — вместе с корнем и подчистую.

Сказать, что они с Граженой что-то решат насчёт приближающегося праздника, было легко; сложнее оказалось осуществить это. Нанесённая той год назад сердечная рана, которая, казалось, совсем уже зажила, теперь вновь заныла от лёгкой предпраздничной суеты и счастливых ожиданий, всегда связанных с этими днями. Дженева заметила, что на подругу стали накатывать приступы непонятных слез или вспышки беспричинного раздражения, и даже догадалась, что они как-то связаны с обсуждением возможных планов празднования — поэтому она почти перестала поднимать эту тему. А так как остаться в этот праздник дома, одним-одинёшеньким означало подписать себе приговор отщепенцев или безнадёжных неудачников, волей-неволей Гражене всё же пришлось определиться с компанией.

Когда Дженева узнала о её выборе, то чуть сама не расплакалась — вечера, которые устраивал у себя молодой лорд Скарт, местные остряки уже успели наградить прозвищем "собрание старых дев и безнадёжных холостяков". Попытаться переубедить угрюмо замкнувшуюся в себе подругу Дженева не рискнула, поэтому в назначенный час они стучались в двери старенького флигеля, спрятавшегося в конце Узкой улицы.

Их встретил сам хозяин — худощавый, лет двадцати пяти, с уже редеющими волосами и чуть застенчивой улыбкой — и провёл в комнату. Там сидело и бродило с полтора десятка серьезных молодых людей обоего пола. Несмотря на полумрак — на благо освещёния трудился только огонь камина — было хорошо видно, что обстановка комнаты оказалась гораздо более приличной, чем это стоило ожидать по захолустной улице и внешнему виду домика.

— Ваша плата за вход, юные дамы! — к девушкам тут же подскочил невысокий и юркий школяр, которого они иногда видели среди старших «классиков». После выяснения правил новой игры, оказалось, что им надо рассказать какую-нибудь патриотическую историю — обязательно красивую и по возможности малоизвестную. Посовещавшись между собой, Гражена и Дженева на два голоса рассказали историю о том, как Глендур Однорукий одной только мудростью и милосердием предотвратил разрастание мятежа астаренских баронов, и даже разыграли возможный диалог между королём и предводителем мятежников. Получив должную порцию хлопков и одобрительных возгласов, девушки уселись на свободный диванчик и принялись ненавязчиво разглядывать присутствующих.

Дженева почувствовала, как на её глаза снова наворачиваются слёзы — и в этой-то скукотище ей придётся провести чудесную ночь праздника юной любви!

Вот если бы здесь появился Мирех…

В комнату внесли напитки. Высокие хрустальные стаканы из рук в руки докочевали до Дженевы и Гражены. В них оказалась наполовину разбавленная (как того и требовали правила хорошего тона) "золотая грива".

Рядом очень тихо ссорились двое. Он время от времени пытался примирительно взять её за руки; она каждый раз выдёргивала их, а лицо её при этом становилось всё более обозлённым. Дженева довольно долго не могла понять, что не так в этой картине, пока не сообразила: с таким лицом девушка уже должна была встать и уйти — но раз почему-то этого не делает, значит, они помирятся. Может быть, даже ещё сегодня.

Придя к такой мысли, она переключила своё внимание на других.

Группа возле камина обсуждала что-то со средней степенью увлечённости. Прислушавшаяся Дженева уловила уже успевшие надоесть слова — Серетен… посольское право… безопасность передвижения… — и, зевнув, забарабанила пальцами по дивану. Чем бы занять себя, чтобы не помереть со скуки?…

Оглянулась на Гражену. Та тоже не выглядела весёлой и довольной своим решением прийти сюда.

О, наконец! Духи ночи услышали её жалобы и праздник потихоньку проснулся: кто-то вытащил скрипку и, после всеобщей недолгой суеты и отодвигания стульев к краям комнаты, в комнате раздалась мелодичная "Волна ударилась о берег". Когда песенка сменилась на более оживлённую "Милая, где ты была этой ночью", первые парочки неуверенно поднялись для танца на двоих. Праздник затеплился: на танец, в конце концов, поднялась даже Гражена. Потом скрипача сменила Дженева со своей флейтой. Доигрывая последнюю мелодию, она заметила в числе танцующих тех двоих. Лицо девушки было светло и мягко. Дженева подумала о своём — и не стала спешить обрывать музыку.

После снова появились стаканы с напитком. Гражена, с ногами забравшаяся на свой диванчик, тихонько потягивала разбавленное вино; Дженева беседовала с уже подвыпившим хозяином "о новом искусстве" — точнее, говорил почти всё время тот, а она разве что поддакивала. Когда лорд Скарт принялся доказывать ей, что и сейчас, а не только в славную старину, могут появляться замечательные творения и новые стили — и в доказательства своих слов приводил точёный ритм "Героической поэмы" — "Ты только послушай… Там по небу вольный летит, свободы искрящейся полный… Каково, а?", Дженева краем глаза заметила входящего в комнату Миреха.

Сердце сжалось. Не дослушав очередную цитату, она отрывисто хрипнула "извини, я сейчас" — и оказалась прямо перед ним, снизу вверх заглядывая в его лицо, так загадочно освещённое бликами каминного огня, своими широко раскрытыми глазами.

— А, здравствуй, пигалица! — дружески обнял её за плечо Мирех и, развернувшись, открыл Дженеве зрелище входящей вслед за ним в комнату молодой, приятной на вид женщины с округлёнными движениями. — Знакомьтесь, это Дженева — моя лучшая ученица… А это Тамина… (и он заговорщически зашептал на ухо ученицы) Мы как раз сегодня решили сыграть свадьбу — чтобы наш сын, не был, как я, материным ребёнком.

— А если будет дочка? — негромко засмеялась женщина.

— И если дочка! — самоуверенно кивнул Мирех.

— Света тебе, Дженева!… И не обращай на него внимания, милая, — наклонилась женщина к Дженеве, буквально обдав её теплом переполнявшего её счастья. — Ему сегодня досталось слишком много вина.

— И не только вина, — многозначительно-весело подмигнул он Дженеве — и вдруг посерьёзнел. — Что с тобой? Ты какая-то…

…Испугавшись прозвучавшей в его голосе встревоженной заботы, Дженева замахала головой — мол, всё в порядке — и выдохнула: "Душно… ничего". В комнате, и правда было жарко, даже несмотря на настежь раскрытые окна. Мирех понимающе буркнул — "кому в голову пришла светлая мысль летом разжигать камин?" — и, успокоившись, отправился со своей спутницей здороваться со всеми остальными.

Дженева осталась стоять посреди комнаты.

…К ней подошёл кто-то из гостей и, растерянно топчась, со словами "глотни-ка лучше" протянул ей свой стакан. Дженева невидяще посмотрела на стакан и ответила ему что-то типа "спасибо, но я больше не хочу танцевать". Так как этот кто-то не ушёл сразу после её ответа, а продолжал топтаться, она сама пошла куда-то вперёд. Прямо перед ней оказалась Гражена. Пристально взглянув в её белое лицо, взяла за руку и молча потянула за собой.

…Свежий, прохладный ночной воздух в яркую точечную россыпь звёзд вернул её в реальность. Запоздало закружилась голова, как будто не хватало воздуха, а желудок выказал твёрдое желание извергнуть наружу всё влитое в него вино. Дженева усилием воли подавила спазм в горле.

— Что он тебе сказал? — сурово спросила Гражена.

— Ничего особенного… Познакомил со своей будущей женой, — не удержавшись, она всхлипнула на последних словах.

— Юные дамы, куда же вы? — из дверей флигеля выбежал хозяин. — Возвращайтесь, мы вас ждём!

— Дженеве стало плохо. Мы идём домой, — твёрдо отрезала Гражена.

— Но подождите! — от неожиданности лорд Скарт почти протрезвел. — Дженева, ты должна остаться! Ты не можешь!… Тебе ещё нужно убедиться, как я прав насчёт нового искусства!

Гражена отрицательно покачала головой и, подхватив ещё слабую подругу под руку, развернулась в сторону ворот.

— Дженева, подожди! Ко мне обещал придти Гилл, и он сумеет развеять все твои сомнения!

— К чёрту твоё новое искусство и твоего Гилла! — вспыхнула Гражена. — Ты что, не видишь, она еле стоит на ногах?

— Да я ничего… — промычала та. — Если хочешь, давай останемся. Только немного постоим здесь… А то голова кружится…

— Да ладно… Надоело уже всё это. Пошли, подруга. Держись за меня.

Они пошли, сначала медленно и криво, потом всё более уверенно. Мимо них в темноте проскользнула фигура очередного запоздавшего гостя. Они уже выходили за ворота, когда Гражена услышала донёсшиеся сзади приветственно-нестройные голоса "Кто к нам пришёл! Гилл! Наконец!" и, чуть сдавленным голосом от тяжести полувисевшей на ней Дженевы довольно зло пробурчала в ночную тишину.

— К чёрту твоё… новое искусство!… И к чёрту твоего… Гилла!

На следующее утро Дженева проснулась на подозрительно влажной подушке и с неожиданно лёгким сердцем. События вчерашней ночи не замедлили всплыть во всех своих подробностях в её памяти, но сейчас, при свете бесцеремонно гуляющих по комнате лучей позднего солнца, они казались яркими деталями реалистичного сновидения — в чём-то печального, в чём-то горького, но сновидения. Снова закрыв глаза, Дженева осторожно «ощупала» то, что вчера было кровоточащей, почти смертельной раной…

Ну, конечно, неприятно. Всегда неприятно, когда тебе предпочитают кого-то другого.

Мирех, Мирех… Жаль… Но — в конце концов, не настолько он ей и нравился, чтобы совсем и ах!

Где-то глубоко внутри чувствовался стойкий отголосок саднящей боли… Ну да ничего, как-нибудь пройдёт.

Дженева ощутила горячую сухость во рту, поняла, что хочет пить — и застонала, сообразив: очень может быть, что вчерашнее выросло до таких размеров потому, что было полито вином.

Ой, хоть бы Мирех и его невеста… (как её там? Тамина?)… ничего бы не заметили и не поняли. А то будет ой как стыдно.

Она соскочила с кровати, накинула шаль и зашлёпала босыми ногами по комнате в поисках кусочка зеркала, подарка леди Олдери. Внимательно оглядела веки — не припухли ли? — и отправилась будить Гражену. Та уже встала и бесцельно бродила по комнате, словно весенняя муха. Слово за слово — и девушки пустились в хаотичные воспоминания и смешливые оценивания вчерашнего праздника. Больше всего веселья вызвала заключительная его часть — возвращение домой, которое для пущего смеха довспоминали до зрелища, как непотребно ругающаяся Гражена тащит на себе непотребно пьяную Дженеву.

О Мирехе было сказано парой малозначительных слов, и эта тема молчаливым взаимным согласием была закрыта.

…И снова потекли будни. Приближалось самое жаркое время года, город потихоньку пустел, новости и сплетни мельчали. Но вскоре жизнь в столице снова всколыхнулась: приблизилось время естественного пополнения монаршей семьи. Королева Энивре была на сносях, и в любой момент все городские колокола могли дружно загудеть. В летней душной монотонности появилась интрига — многие заключали пари на точное время грядущего события или хотя бы мечтательно предвкушали, какие именно народные гуляния устроит по этому поводу счастливое королевское семейство. Пятый ребёнок — это, конечно, совсем не то что первенец и наследник престола, но это всё равно особа чистой королевской крови, несущей в себе благословение всему Королевству.

В воздухе же дворца разливалась и крепчала молчаливая обозлённость. Особенно явственно она ощущалась в круге приближённых к королю. Чем ближе подходило время родов королевы, тем непредсказуемей вёл себя Ригер — то, благодушно смеясь, хлопал по плечу секретаря, допустившего мелкую оплошность, то срывался в крик на старых, заслуженных вельмож. Он стал оттягивать решение важных вопросов. Кое-какие из них и правда могли бы подождать, но задержки с некоторыми были чреваты осложнениями. Больше всего это касалось не доведённых до конца местанийских переговоров.

Многие догадывались о причине. Это только усиливало общую нервозность, потому что ситуация тогда принимала неприятный привкус двойной ловушки, унылого выбора — или пожар сегодня, или наводнение завтра. Если у королевы родится ещё одна девочка, можно было, не идя к гадалке, предсказать бешенство короля — и, главное, его неизбежные последствия для всех и каждого. А если же долгомечтания Ригера сбудутся и в монаршей семье запоздало появится сын — о, какими престолонаследными бедами это может обернуться в будущем…

Ясное июльское утро принесло в Венцекамень два долгожданных события — ночью прошёл дождь и королева благополучно родила ребёнка. Горожане с удовольствием забросили свои обычные дела и первую половину дня посвятили суматошной беготне по соседям и знакомым, чтобы самим рассказать тем главную новость — и, может, разузнать от них какие мелкие подробности. К полудню в столице не осталось последнего глухого нищего, которому бы не растолковали бы радостную весть минимум трижды, так что темы всех разговоров плавно перетекли в одно интригующее обсуждение: где и что? Где король устроит празднество для народа и что там будут раздавать?

Солнце вдосталь прожарило камни и крыши. Прошелестел слух, что король специально сказал устроить угощение ближе к вечеру, чтобы удовольствию не помешал полуденный зной. "Мудро, ой мудрой наш Ригер-король" — беззубо шамкали старики.

Предвечерние тени успели заполнить ущелья улиц и принялись неспешно заползать на окна верхних этажей. Площади, где обычно устраивались народные гуляния, оставались пустыми. "Вечером же, сказали, будет. Вечером!" — журили отцы семейств нетерпеливую молодёжь.

В прохладные сумерки откуда-то вынырнул упорный слух, что праздник задерживается из-за того, что король заболел. Одни понимающе кивали — мол, немудрено прихворнуть тому, кто так много трудится на благо страны. Другие отмахивались — враньё, от радости ещё никто не болел.

Пришла ночь. Свет в домах потушили позже, чем обычно, а утром встали раньше. И с облегчением вздохнули — на главных площадях столицы уже вовсю шла подготовка к раздаче хлеба, сыра и вина. Нет, конечно, бывало и лучше — но и это ничего. Вчерашнее ожидание и глупые слухи были счастливо похоронены в праздничной суете.

Королевский мажордом лорд Станцель лично и на месте проверил, как выполняются его распоряжения, и отправился обратно в Туэрдь. Пешком и не спеша…

Вчера королю не сразу решились сообщить о том, что королева разрешилась от бремени. Впрочем, новость он воспринял спокойно. Выслушал сдержанные поздравления. Сам, правда, молчал. Как обычно, отправился в свой кабинет, но не сделал распоряжений секретарю, кого сегодня хочет видеть. Когда мажордом решился-таки прервать высочайшее уединение, оказалось уже поздно — на полу валялись пустые бутылки, а глаза короля напоминали два просмоленных факела, которые только и ждут искры, чтобы вспыхнуть самим и подпалить дом…

Вспомнив об этом, лорд Станцель непроизвольно передёрнул плечами — и тут же облегчённо вздохнул: ему удалось вчера уговорить Ригера воспользоваться остатками трезвого разума. Наверное, это был его самый сложный дипломатический подвиг. В конце концов, он убрал остатки вина, убедил короля прилечь отдохнуть и не уходил от него, всё порывавшегося встать и что-то делать, пока не появился лекарь.

Потом он на свой страх и риск принялся делать то, что должен был в подобных случаях делать король: объявил должные официальные уведомления, написал должные письма, распорядился об устройстве должных мероприятий. Конечно, Ригер может потом наказать его за самодеятельность — но допускать возможность появления разговоров, что король может не быть рад появлению королевского же отпрыска, было куда хуже. А всех этих заморочек с сыном-наследником в народе не поняли бы: не по годам взрослую и серьёзную принцессу Легину уже давно считали настоящей наследницей престола. Да ещё и имя у неё такое, подходящее для очередной великой королевы Рении…

Когда мажордом подходил к восточным воротам Туэрди, в толпе выходящих писарей и посыльных подслеповато увиделась знакомая фигура. Пригляделся повнимательнее, крякнул — и резко остановился.

— Гилл! — чисто для проформы позвал он внука, который уже успел сменить курс и какими-то извилистыми галсами и почти бочком приближался к крепко стоявшему посреди дороги старику.

— Почему ты не на своём месте? — лорд Станцель казался не на шутку разгневанным.

— Я уже переписал ту бумагу, дед… — промычал Гилл, раскачиваясь и переминаясь с ноги на ногу в такт словам.

— Я тебе здесь не дед!

В ответ Гилл подскочил на месте и нарочито испуганно замахал руками, головой и прочими частями тела.

— Да, мой лорд! Прости, мой лорд!

— Кончай паясничать! — совсем вспылил старик. — И перестань дёргаться!

Гилл тут же послушно замер — но как нарочно в нелепой позе.

…Он почти дословно знал, чем продолжится и закончится этот разговор. Ну, ничего страшного, что ему предстоит выслушать очередную дедову лекцию о прилежании, старании и его будущем предназначении. Ничего страшного, что сегодня придётся переписать очередную скучную бумагу, делая вид, что этим самым он постигает сложную науку политического устройства государства. И ничего страшного, что перья для письма будет чинить не он сам, а специально приставленный к нему для этих целей писарь-соглядатай.

Всё равно он сбежит из дворца — и никто его не остановит!

— Да, мой лорд!

Утро выдалось настолько ласковым и прозрачным, что Дженева, взяв охапку дорожной одежды, нуждающейся в починке, перебралась с ней в садик и, разложив по скамейке швейные инструменты, принялась за работу. Завтра, завтра, завтра — завтра они с Кастемой отправляются в путь! Эта мысль переполняла её радостью, переливавшейся через край нескончаемыми задорными песенками, которые она прекращала мурлыкать только для того, чтобы перекусить нить или прицелиться в ушко иголки. Когда бесформенно сваленная охапка уже почти вся перекочевала в аккуратно сложенную кучу с бодрым названием "это готово!", из чистого воздуха перед ней материализовалась Гражена и с полувоплем-полувздохом "Вот ты где! А ты мне там нужна!" схватила её под локоть и потащила за собой.

— Ты чего! — вырвалась Дженева и негодующе бросилась поднимать упавшие от её натиска тряпки.

Гражена крикнула "Точно! Иголки тоже бери!" и со стоном "Ну скорее же…" развернулась и бросилась в их домик. Любопытство, волной поднявшееся в Дженеве от этой сценки, перевесило всё остальное, и она оказалась в комнате подруги ненамного позже её. Гражена, впрочем, уже успела скинуть с себя домашнее платье и сейчас барахталась в куче блестящего шёлка, просовывая руки и голову в нужные отверстия.

— Помоги мне! — сдавленно вскрикнула она. Дженева, заразившись суетливой спешкой, принялась помогать той натягивать платье.

— Нет, не то! — отмахнулась от её бестолковых рук Гражена. — Ты должна помочь мне переделать его!… Скорее же! Королева не будет меня ждать!

В результате сбивчивых расспросов, во время которых Гражена больше подгоняла подругу, чем объясняла, выяснилось, что леди Олдери добыла для племянницы приглашение на приём к королеве Энивре, который традиционно устраивался на третий день после рождения очередного ребёнка, и этот приём уже вот-вот начнётся.

Теперь поняв, что от неё нужно, Дженева набрала побольше воздуха в грудь, выдохнула его — и негромко прикрикнув на подругу, приказала ей стоять смирно, не дёргаться и вообще помалкивать и не мешать ей работать. Гражена послушно затихла. Дженева принялась за дело.

— Так… Здесь ушить. Здесь… стой… нормально. А это я сейчас вообще обрежу! — деловито бормотала она, одновременно орудуя то ножницами, то иглой, то булавками. — Хорошо… хорошо хоть, что у вас с леди Олдери фигуры схожи.

— Скорее! — пискнула та.

— Не дёргайся! — в который раз буркнула Дженева и риторически почесала затылок. — Что же с этими кружевами-то делать?…

Стоять совсем молча Гражене было сложно, так что частые перерывы в бурчании подруги, с головой ушедшей в работу по подгонке платья, она заполняла, выплёскивая свои старые мечты о том, чтобы попасть во дворец. Как оказалось, за год учёбы у чародеев эти её мечты вовсе не пропали и были по-прежнему притягательны. Хотя и уже не столь наивны.

— Нет… Эти кружева… — недовольно закусила губу новоявленная портниха.

— Да, а ты ведь завтра уезжаешь? — вспомнила Гражена.

— Угу… Ладно! Уберу их!

— И не лень тебе!

— Не лень… Тебе ж не лень так суетиться ради того, чтобы попасть во дворец. Ну… Готово!

Тут же забывшая о необходимости растолковать подруге все преимущества придворной жизни по сравнению с бродяжьей, Гражена закрутилась на месте в тщетной попытке как следует оглядеть себя со всех сторон.

— Стой! — оборвала её движение Дженева. "Чего это?" недовольно поинтересовалась та, но остановилась. — Постой, пожалуйста, спокойно. Я посмотрю, всё ли в порядке.

Нарядное летнее платье, которое Дженева пару раз видела на леди Олдери, на Гражене вдруг превратилось во что-то необычное… одновременно очень праздничное и очень скромное. Дразнящая насыщенность шёлка цвета майского мёда и простота силуэта, лишённого тяжёлой пышности кружев (и некоторых других деталей, которые спешившей и, главное, неопытной в портняжьем деле Дженеве пришлось убрать, чтобы не тратить кучу времени на их подгонку), удивительно перемешались в естественно-прекрасный наряд. Перед ней стояла новая Гражена — неожиданно повзрослевшая и постройневшая.

— Ну и… как? — спросила Гражена — спросила шёпотом, потому что уже начала догадываться по лицу Дженевы о том, каково на самом деле это "как".

— У тебя сохранилась та лента для волос? Ну, жёлтая? — вместо ответа поинтересовалась та. — Дай её. Я заплету тебе косу.

— Косу? У-у, это слишком просто…

— Давай её сюда!

Дженева ещё трудилась над последними прядями, как снаружи послышались быстрые шаги и в комнату со словами "племянница, ты меня задерживаешь" вошла леди Олдери — и после лёгкой паузы попросила поторопиться. Гражена почтительно улыбнулась — "да, тетушка, я уже готова" — но вполне заметила, как на мгновение вспыхнули глаза у не ожидавшей такого зрелища тётки. И это ей понравилось.

Старенький дворецкий Гарасс, который, как и положено, провожал хозяйку, шепнул садившейся в карету Гражене "Какая моя юная дама сегодня красивая" и, забыв о существовании пары-тройки лишних десятков лет, улыбнулся и многозначительно подмигнул ей. Она благодарно улыбнулась ему в ответ — и всю недолгую дорогу до дворца провела в смутно-сладкой дымке неясных надежд, вполуха слушая последние наставления тётки.

Вышколенный лакей, открывший перед ней двери остановившейся кареты, никак не показал виду, как он увидел её. Гражена чуть-чуть обиделась на него за это. Но тут же в её внимание попали группы придворных и гостей, и она истово принялась выискивать в манерном ореоле их улыбок, взглядов и приветствий всё то, что относилось лично к ней — точнее, к тому впечатлению, которое она производит. Копилка пойманных ею взглядов — удивлённых у кавалеров, напряжённых у дам — пополнялась и тяжелела.

Спешившая леди Олдери остановилась ради нескольких слов приветствия с какой-то пышно наряженной старухой. Гражена послушным эхом повторила её поклон — и краем глаза заметила пристально рассматривающего молодого лорда, стоявшего неподалёку. Он тотчас же послал в её сторону многозначительную улыбку — и в этот момент так напомнил ей подмигивающего старенького Гарасса, что она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Чтобы заглушить всё ещё трепетавшую в ней смешинку, Гражена царственно выпрямилась и приняла надменно-отсутствующее выражение лица. Но теперь она стояла так, что он пропал из её поля зрения. Мучительно захотелось оглянуться, чтобы посмотреть — каксейчас она выглядит в его глазах.

Но вот леди Олдери прощается… Они, наконец, поворачиваются, чтобы продолжить свой путь — ах, только теперь фигура тётки, как назло, закрывает обзор! Та наклоняется к ней и что-то шепчет про должный взгляд — да-да, конечно, он должен быть мягок, не скашиваться по сторонам и чуть-чуть вниз… Рискуя сломать глаза, Гражена умудряется поймать в самый краешек бокового зрения колонну, возле которой стоял тот лорд. И разочарование — его там уже нет. Дрогнули губы от лёгкой обиды.

Шагая по простенькой мозаике гранитного пола и машинально считая повторения узоров, Гражена снова глубоко ушла в свои мысли, как вдруг какое-то стороннее замешательство разбудило её из них. Перед ними широко распахивал очередные двери тот самый лорд.

Сохраняя рассеянную мягкость своего взгляда, она на мгновение подняла глаза к его побледневшему лицу… и благодарно взмахнув ресницами, королевой проплыла мимо своего пажа.

В глубине её сердца мягким комочком вспыхнуло неведомое ей ранее чувство и, почти тут же растворившись в биении сердца, тёплой и пьянящей волной перешло в ток крови. Теперь ей не было нужды ловить для подтверждения чужие взгляды. Теперь она знала. Нет, конечно, знала не словами, не умом — знала всем своим естеством — осанкой, улыбкой, наклоном шеи, плавностью рук, спокойной уверенностью в силе, отныне текущей в её крови…

Каждый новый поворот, каждая новая дверь открывалась во всё большую роскошь, без стыдливых экивоков громогласно утверждавшей королевское могущество и богатство. Гражена непроизвольно широко распахнула глаза, но окружающее великолепие более никак не отразилось на ней, не заставило провинциально-испуганно сжать плечи или, наоборот, провинциально-гордо задрать подбородок. Спокойное ощущение своей новой силы росло как раз соразмерно с самоутверждающейся силой венценосной роскоши, а восхищение её собственной красотой, которое ей повсюду виделось, словно пушистой ковровой дорожкой прокладывало ей путь в самое сердце Туэрди. Жаль только, что чем ближе они приближались к покоям королевы, тем меньше встречалось мужчин — да и те были или старичками, или скорее слугами, чем придворными.

Большая пышная зала, полная гостей, ожидающих своей очереди или уже делящихся впечатлениями, деловито-захлопотанные слуги, приподнятое жужжание и суета. Полуоткрытые двери красного дерева охраняют две важные леди, по смешному одинаково похожие на флегматичных мастиффов. Леди Олдери, как никогда полная нарочитого энтузиазма и восторга, перемещается от одной группы знакомых к другим — здороваясь, поздравляя, изумлённо выслушивая в который раз одни и те же новости о королеве и малютке-принцессе, а также ненавязчиво знакомя свою племянницу с важными особами и вовремя нашёптывая ей, как той надо сейчас будет улыбнуться и что именно сказать. Гражена почувствовала, как от фальшивых улыбок вокруг у неё начали деревенеть скулы. Но вот они у заветных дверей, тётка уже о чём-то шутит с мастиффами, те величественно и добродушно отшучиваются — и, как показалось Гражене, вне очереди пропускают их.

Спальня королевы встретила их душным полумраком с явственным кисловато-влажным запахом, пробивающимся из-под крепких ароматических заслонов. Леди Олдери низко склоняется в сторону широченного ложа под тяжёлым балдахином, делает несколько шагов и снова такой же поклон. Гражена на шаг позади неё послушно повторяет все её движения. Таким приседающим образом они пробираются мимо цепей и заслонов нянек, лекарш, служанок и приближённых придворных дам прямо к цели. На пуховой кровати, заваленной подушками и подушечками, полулежит светловолосая женщина с невыразительными глазами и в несвежем чепчике. Гражена испуганно приседает лишний раз — лишь бы не дать своему лицу проболтаться о том чувстве разочарования, которое нахлынуло на неё от зрелища невзрачных черт и квашнеообразной фигуры королевы Рении.

Леди Олдери как-то показывала хранившийся у неё маленький портрет молоденькой королевы, когда она была тонкой, как берёзка, и выглядела хоть и не величественно, но вполне мило. Сейчас же, чтобы увидеть сейчас в ещё нестарой женщине ту, прежнюю, нужно было хорошо присмотреться, пробиться взглядом через её засаленные глаза и переходящие друг в друга подбородки.

Гражена сбивчиво бормочет нужные слова, королева едва заметным взмахом ладони принимает её трепетное почтение и пожелание незаходящего солнца над венценосной головой. Леди Олдери уже зашлась от безмолвного восторга над корзинкой рядом с королевой. Гражена заинтересованно заглядывает туда, где в ворохе тончайших тканей с королевскими вензелями на каждом свободном месте устало спит удивительно маленькое человеческое существо со сморщенным, почти старушечьим, багровым личиком.

Стоящая поблизости нянька поправляет постельку, давая понять — их приём закончен. Счастливо кланяясь, леди Олдери пятится к двери, одновременно успевая показать замешкавшейся Гражене её должное место.

Они выходят в свет и бодрый шум залы. Леди Олдери, заметно растерявшая спешку и спрятавшая на лучшее будущее свою восторженность, похоже, ищет кого-то из хороших знакомых для приятной беседы. Гражена, которой совсем не улыбается роль молчаливой жертвы тёткиной разговорчивости, упрашивает отпустить её прогуляться этой частью Туэрди. Понимая, каково провинциальной родственнице впервые во дворце, тётка колеблется почти лишь для приличия… Да, а если?… Ничего страшного, на лету ловит Гражена её мысль, если они потеряются, пусть леди Олдери не ищет и не ждёт её. Она и сама сумеет добраться домой… И радостным колоколом освобождения и первых самостоятельных шагов по дворцу звучит для неё согласие тётки "ну, хорошо".

Впечатления от первого приёма у королевы — такого долгожданного и такого не похожего на её прежние мечты — заставили Гражену на время забыть о новом чувстве, которое успело завладеть ею. Но первый же пойманный удивлённо-заинтересованный взгляд вполне вернул ей бодрящее ощущение уместности посреди окружающей королевской роскоши и величавую мягкость осанки. Она грациозно обогнула худощавого вешкерийского барона, который хоть так и не осмелился преодолеть должное расстояние вежливости между двумя незнакомыми благородными людьми, но всё же достаточно натоптался лёгкой помехой на её пути. Когда зрелище нерешительно просящих глаз барона оказалось позади, Гражена не сдержала торжествующей улыбки.

…Усатый гвардеец, забывшись, что он сейчас не в трактире, подмигнул ей и восхищённо прищёлкнул языком. Холодно приподняв ровную нить брови, Гражена отстраненно-внимательно смерила его фигуру. Гвардеец побагровел, сглотнул комок в горле — и после короткой паузы резко, как в холодную воду, нырнул в поклон извинения.

…Какой-то тучный сановник рассыпал стопку мелко исписанных листов бумаги. Она плавно нагнулась за одним из них, отлетевшим почти под ноги, но сановник, кряхтя и постанывая от напряжения, бросился на его перехват. В награду за свой тяжеловесно-галантный подвиг он, со словами "Ах, моя дама, ну что ты, что ты, я и сам ещё… того!", позволил себе полапать Гражену за руки. В мягкой борьбе она сделала пару шагов назад и, окончательно увеличив безопасное расстояние приседающим полупоклоном, вежливо и благозвучно выразила своё несомненное почтение его седине. Вполне себе ещё темноволосый сановник вздохнул и проводил её погрустневшим взглядом.

Жизнь приобретала неожиданно новый и многообещающий вкус.

В какой-то момент прогулки по дворцу Гражена поняла, что забрела в совсем другую его часть. Уж больно много здесь было разлито спешаще-делового духа, так что её выделяющаяся праздность могла вызвать к ней ненужный интерес и ещё более ненужные вопросы. Задумчиво оглядевшись по сторонам, решила возвращаться обратно. Шла внимательно, чтобы не заблудиться в здешних архитектурных хитросплетениях, поэтому знакомый грубоватый голос услышала сразу. В другом конце коридора о чём-то беседовали королевский мажордом и Айна-Пре. Тот самый чародей, который так грубо обошёлся с ней этой зимой. Гражена отпрянула за колонну и принялась разглядывать его.

Она отрешённо наблюдала за спокойным и даже вроде скучным разговором. Больше говорил чародей; мажордом, стоявший к ней лицом, изредка кивал и вставлял короткие фразы. Потом роли поменялись, говорил один лорд Станцель, негромко и монотонно. В ровном гуле, вместе с эхом доносящимся до того места, где она пряталась, разборчивых слов почти не было слышно. Разговор закончился как-то неожиданно. Собеседники коротко поклонились друг другу и без особых церемоний разошлись в разные стороны.

И только увидев шагающего в её сторону Айна-Пре, Гражена поняла, зачем она здесь стояла и чего ждала. Она никогда не была особо злопамятной, но та злость на чародея не только не хотела уходить, но даже почему-то росла. И ведь больше никаких стычек с ним у неё не было — при тех редких встречах, которые за эти полгода можно было пересчитать по пальцам одной руки, и он её практически не замечал, и она тоже старалась не привлекать к себе внимание, резонно понимая, что ей просто нечем расквитаться с ним.

Но сейчас… Сейчас всё было по-другому. Она представила себе, как молчаливо и величественно проходит мимо него… Короткий, чуть презрительный взгляд… Нет — взгляда не надо!… Она даже не смотрит на него… Он меняется в лице и бледнеет, как тот лорд, и умоляюще глядит на неё, как тот барон…

Приняв решение и нисколько не сомневаясь в своих силах, Гражена глубоко вдохнула, выдохнула — и царственной походкой направилась ему навстречу.

Чародей шёл чуть расхлябано и задумчиво уставившись в пол. Она злорадно отметила, что выглядел он весьма недовольным. Но, похоже, до сих пор её не заметил… Ведь не мог же он, увидев её, по прежнему сохранять свою недовольную задумчивость! Гражена мысленно заметалась в поисках решения, как, не нарушив своей отстранённой величавости, привлечь к себе его внимание. Но это оказалось излишним.

— А ты что здесь делаешь? — не меняя позы и скорости, всё так же недовольно буркнул он и скучно глянул на неё.

…Гражена от всего сердца одарила его взглядом, сработавшим на том гвардейце.

Чародей запнулся, остановился — и внимательно посмотрел на неё, как будто только сейчас толком заметил.

— А-а… Наша девочка распробовала вкус власти над мужчинами? Ну-ну…

И, не дожидаясь ответа, отправился дальше, всё так же недовольно уставившись в пол и почти волоча ноги.

Мимо.

— Я ему ещё докажу!

Гражена оборвала виноградный стебель и принялась крутить его в руках. Когда лоза, не выдержав такого обращения, разорвалась надвое, она с отвращением откинула потрёпанные куски и в очередной раз прошептала "Я ему ещё докажу!"

Первый приступ гнева уже миновал, но и того, что оставалось, вполне хватило бы на то, чтобы крепко проредить весь виноград, обвивающий беседку дворцового парка, в которой Гражена до сих пор прятала от любых любопытных глаз своё унижение.

— Я ему… ещё… докажу!… - невидяще уставившись в песчаный пол, в который раз, как заведённая, повторила она.

Взъерошенные, задёрганные мысли топотливой гурьбой перебегали от одного сегодняшнего впечатления к другому, впрочем, никогда не отходя далеко от унизительного воспоминания.

"Ну-ну…"

Гражена до боли закусила губу.

Вдоволь напредставляв сладостных картин возможного отмщения и напридумав хоть и запоздалых, но удачных ответов на то «ну-ну», она, наконец, огляделась по сторонам, заметила длинные вечерние тени и с последним вздохом подошла к выходу из беседки.

Серые стены дворца были ярко окрашены светом заходящего солнца… Тётка, наверное, давно уже дома и возвращаться искать ей возле покоев королевы нет смысла. Надо идти к Серебряным воротам. Пройти через дворец? Да нет, это долго и неудобно… Какое счастье, что никто не был свидетелем той сценки… Лучше будет обогнуть его через парк. А красиво здесь…

Решив, что спешить особо некуда, а когда она попадёт сюда следующий раз, ещё неизвестно, Гражена выбрала дальний путь через парк.

Впрочем, не так всё и страшно, — думала бодро шагающая Гражена, — даже наоборот. Она впервые была в самом дворце! Её представили королеве! И вообще, она прекрасно провела время. Ну а Айна-Пре… Он просто хам, нахал и явная деревенщина, без малейшего понятия о вежливости и правилах приличия!…

Поймав себя на том, что опять заводится, Гражена усилием воли остановила грозившие снова разбушеваться мысли. Так, о чём таком приятном она перед этим думала? Ну да — о том, как здесь здорово. И ещё как здорово!

Дорожка, обрамлённая цветущими розовыми кустами, бежала бойкой змейкой, перескакивала через пригорки и время от времени ныряла в густые зелёные арки. Вот тропинку, одна за другой, перебежали две белки. Гражена проводила взглядом рыжие хвосты, быстро исчезнувшие в переплетении ветвей. В лесу возле их усадьбы жило много этих шустрых зверьков, так что они показались ей приветом из родного дома… А у Айна-Пре, наверное, никогда не было родного дома, поэтому он и стал таким злым!

Гражена по теплым камням перебралась через по-весеннему журчащий ручей. Потом подумала, улыбнулась — и повторила, туда и назад, весёлую перепрыжку.

Перед ней открылась ровная полянка с аккуратно размещёнными лавочками и возвышением, которое, по здравом размышлении, Гражена определила как остатки театрального помоста. Судя по тому, как всё здесь заросло бурьяном, маленький театр под открытым воздухом был давно заброшен. Хотя нет, — она присмотрелась внимательнее к размерам возвышения, — это скорее была площадка для музыкальных выступлений.

И, словно в подтверждение догадки, откуда-то издали донеслись звуки музыки. Гражена замерла, чтобы лучше расслышать приятную мелодию, которую по очереди вели скрипка и флейта — и её сердце открылось их грустному и светлому разговору…

Ласковые, мягкие сумерки, и в спокойной тишине простыми, тающими узорами рисуется мечта о чём-то невыразимо прекрасном… Твоя мечта — до слёз, до замирания сердца, мечта, которая обязательно-обязательно должна сбыться, а иначе зачем вообще жить?… Трепещущая сладкою грустью мелодия если и не была самим счастьем, то уж точно его несомненным обещанием…

…Последние ноты растаяли в нежности воздуха и шорохе листвы. Замершая Гражена стояла, боясь пошевелиться и спугнуть этим музыку, если та вдруг решит вернуться к ней. Но чуда не произошло. Тогда она открыла глаза — и с ёкнувшим сердцем увидела, что всё это время была здесь не одна. Под здоровенным клёном сидел молодой, светловолосый и вихрастый. Судя по пушку над губами и тёмно-строгому покрою одежды — третий писарь младшего архивариуса любимой королевской болонки. На коленях у него лежала раскрытая книга, в руке нелепо торчал карандаш — который, впрочем, тут же скатился из разжатых пальцев в траву. Не отводя прикованного к Гражене взгляда, он вздрогнул, нащупал карандаш ладонью, поднял и с третьей попытки, всё так же вслепую, засунул в нагрудный карман.

Аромат мечтательного настроения подчистую ухнул в тоскующее ощущение, какое бывает, когда кто-то чужой и посторонний ненароком подглядит тебя неодетой. И винить некого — сама виновата, что вовремя не заметила его. Видно же, что он не прятался… когда она стояла тут, как дурочка!

Надо было срочно спасать ситуацию. Лучший способ отвести внимание от оголённой правды это скрыть её за частоколом пустых слов.

— Прекрасная музыка, не правда ли? — хорошо поставленным голосом произнесла Гражена.

Тот улыбнулся — так, что его обычное, ничем особо не примечательное лицо вдруг показалось гораздо более симпатичным — встал, аккуратно положил книгу на ближайшую скамейку, неспешно подошёл к ней и, забавно склонив голову, ответил почти потерявшей надежду на ответ Гражене.

— Там почти каждый день музицируют. На той неделе даже Синита пела… Ты очень красивая, — не меняя тона, как простую и очевидную истину легко произнёс он.

Она невольно опустила глаза. Что-то этот разговор шёл не в том направлении, в котором ей бы хотелось. Уйти?… Успеется.

— И ты красивее этой музыки, — гордо улыбнувшись, так же просто добавил он.

— Благодарю… Но Синита! Как чудесно она поёт! — Гражена повторила свою попытку вернуть разговор в русло светской беседы. Комплименты это хорошо, но что-то в них заставляло её чувствовать себя не совсем ловко.

— Договорились! Я проведу тебя на её концерт, — оживился тот.

Гражена бросила на него заинтересованный взгляд: непринуждённость собеседника уже успели потихоньку поднять в её глазах его статус — мало разве благородных людей, отправляющих своих младших отпрысков в дворцовую науку с самых первых ступенек!… А тут он ещё и так легко пообещал ей доступ на королевское развлечение. Хотя… а вдруг имеется в виду не кресло в зале, а дырка в портьере!

— Благодарю, но это слишком большая честь для меня, — произнесла она стандартную формулу негарантированного согласия.

— Да это для тех разряженных механических кукол будет честью твоё появление! — не на шутку вспылил он. — Ты ведь… ты живая… В отличие от них! Живая и настоящая. Я же видел…

Последние слова он произнёс так тихо, что Гражена благоразумно решила сделать вид, что не расслышала их… Наступила пауза, во время которой она принялась прикидывать, как лучше завершить этот престранный разговор, чтобы уйти, наконец.

— Как тебя зовут? Хотя нет, не говори. Так будет слишком просто найти тебя. А я тебя и так найду. И знаешь, как?

Заинтригованная Гражена отрицательно махнула головой… Вот если бы всё это мог увидеть Айна-Пре!…

— Я буду спрашивать прохожих, где живёт самая красивая девушка Венцекамня. Нет — всей Рении!

— И всё будут отправлять тебя к своим дочкам! — прыснула она, представив себе вживую эту картину.

— Не смейся. Когда я опишу… — живо зажестикулировал он, словно помогая залетавшими руками своей речи, вдруг ставшей натужной. — Когда я напишу… никто не ошибётся!

Довольный тем, как удалось выразить свою мысль, он радостно вздохнул и опустил длинные руки.

— Да. Если захочешь меня найти, спрашивай Гилла.

Гражена едва поймала свою изумлённо отпадающую челюсть: во-первых, с чего этот мальчишка вообще решил, что она станет его когда-нибудь искать?!

А во вторых — что-то в его интонациях, с которыми он назвал своё имя, было такое… словно она, услышав его, должна была чуть ли не расплакаться от неожиданного выпавшего ей счастья!

Нет, каков нахал!

Всё, хватит. Конечно, разговор с этим самонадеянным мальчишкой оказался достаточно забавным, но хорошего понемножку. Она достаточно уделила ему своего времени.

— Приятная встреча, но мне пора идти, — Гражена одарила его милой улыбкой и даже добавила в неё немного сожаления от расставания. — Была рада нашему знакомству.

Кажется, это нормально. Теперь дождаться от него пары прощальных слов — и можно спокойно уходить. Только почему он до сих пор молчит? Гражена мельком оглядела его. Он стоял уже успокоившись, заложив руки за спину; лицо дышало довольной безмятежностью, а лёгкий взгляд откровенно любовался ею… Нет, это невозможно! Ну что за человек! Неужели он не понимает, что должен хоть что-то ответить ей?…

— Ага, — всё так же безмятежно наконец-то произнёс он.

Поняв, что лучшего она от него не дождётся, Гражена с должным жестом прощания повернулась — и облегчённо выдохнув зажатое дыхание, уверенно зашагала своей дорогой. Нет, каков нахал!… Хотя и забавный — всё же признала она.

А Гилл провожал её взглядом до тех пор, пока платье цвета закатного солнца окончательно не исчезло за деревьями. Когда надежды разглядеть её уже совсем не было, он тоже повернулся и медленно пошёл в глубь полянки. Потом с коротким радостным смехом поднял лицо к небу, крутанулся на месте, и, раскинув руки, счастливо упал в высокую траву.

— Какие дела… Это… Эй, небо с облаками, вы видите меня? Слышите меня? — он сорвал травинку и сунул её в рот. — Эй, небо, доводилось ли тебе видеть такую красоту и такой свет?… Хорошо-то как…

Далеко отошедшая Гражена ещё смогла услышать его смех, правда лишь едва разборчивым шумом, и почему-то не сообразила, что это может быть и кто его источник. Но по причудливому закону мыслей в её памяти всплыло имя этого мальчишки и смутное ощущение того, что она его где-то уже слышала. Попробовала вспомнить — точно сделать это так и не удалось. Единственно, что припомнилось, так это неясное чувство какого-то неприятного аромата ситуации, в которой ей впервые его сказали. И всё, больше ничего с этим не было связано.

Благополучно, уже особо не глазея по сторонам, дошла до ещё открытых дворцовых ворот, темнеющими улочками добралась до дома. У входа в их флигелёк она остановилась, потопталась на месте, сравнивая размеры своей усталости и необходимости зайти показаться тётке, и со вздохом отправилась к той. Леди Олдери уже готовилась отойти ко сну. Вежливо поинтересовалась у племянницы, хорошо ли та провела время, рассказала ей пару свежих дворцовых сплетен. Выходя из спальни тётки, Гражена увидела большое настенное зеркало, а точнее, себя в нём. Даже полумрак слабо освещённой комнаты не мог скрыть вида юной королевы — пусть уже уставшей, пусть немного растрёпанной — но королевы! Она замерла, ловя мельчайшую деталь своего отражения — и счастливо рассмеялась.

Из самого сладкого предутреннего сна её разбудил тихий-тихий шёпот. Гражена с трудом оторвала голову от подушки и едва разлепленными глазами непонимающе уставилась на Дженеву.

— Уезжаю. Зашла попрощаться, — объяснила та своё появление в столь неурочный час.

Гражена глянула в едва светлеющее окно, попробовала представить — каково сейчас будет вылезти из тёплой постели и идти по мокрой от росы земле. И, думая лишь о том, как поскорее вернуться в прерванный сон, жалостливо попросила.

— Ага… Только давай я не пойду… Давай сейчас…

Дженева укоризненно покачала головой и подошла ближе. Пожали руг другу реки. Гражена в который раз словами "и не лень же тебе!" выразила своё искреннее отношение к её поездке, Дженева посмеялась непонятливости подруги и, подхватив оставленный у двери тюк, шагнула за порог.

В рассветном недвижном воздухе садик леди Олдери, давно привычный каждой веткой и каждым булыжником, стал дразняще незнакомым и от этого таинственным. Долгожданная дорога начиналась таким новым шуршанием гравия на многажды исхоженной тропинке, словно сейчас Дженева впервые шла здесь.

Кастема уже ждал с той стороны калитки. Он помог ей выдернуть застрявший в узком проходе тюк, повесил его на последний свободный крючок на седле мула и только после этого поздоровался с ней. Кроме мула брусчатку мостовой выстукивали копытами Орлик и Жёлудь, смирная гнедая коняка с соответствующим светлым пятном на лбу. Чародей помог забраться на него, и пока она приноравливалась к фыркающему Жёлудю и зажатыми руками подбирала поводья, успел не только вскочить в седло Орлика, но и отъехать на приличное расстояние.

Так началась их дорога. Первое время ехали молча и отстраненно — поначалу торжественная рассветная тишина не располагала к разговору; потом, когда улицы ожили, всё внимание заняло продвижение через бурхливый многолюдный поток. И только выехав за пределы и города, и городского предместья, когда дорога очистилась, а вокруг, куда ни кинь взгляд, были лишь поля и рощицы в бодром утреннем солнце, они потихоньку принялись болтать и смеяться.

Выросшая в малолюдных просторах востока Астарении и исколесившая в фургончике бродячих артистов добрую часть подлунного мира, Дженева чувствовала себя, как будто вернулась в родной дом. Её нынешняя жизнь в Венцекамне была сытна и интересна, но, только выехав из его каменного, скученного и суетливого пространства, Дженева поняла, как сильно ей не хватало вот этих сменяющих друг друга полей, этой незакрытой домами линии горизонта и этой тёплой пыли дороги под копытами коней. И она просто купалась в этом счастье. В первое время её ещё беспокоило отсутствие серьёзного опыта верховой езды, но Кастема ехал неспешно, часто останавливаясь для привала или чтобы вдоволь наглядеться какой-нибудь очередной дорожной диковиной, так что в конце концов оказалось — волновалась она зря.

Когда волна безмятежного удовольствия от дороги, как и всё в этом непостоянном мире, пошла на убыль, Дженева с краской стыда сообразила, что забыла толком выяснить у Кастемы цель поездки. Это произошло на очередном постоялом дворе, отличавшимся от других только тем, что чародей накупил там слишком большое, чтобы хватило на день-два пути, количество провизии. Хоть и запоздало, но это вызвало у Дженевы приступ любопытства — что он такое планирует и куда они вообще собираются ехать. Она терпеливо дождалась, когда он, наконец, закончив с делами, сел за успевший подостыть ужин — и, водя ложкой в остатках своего супа, спросила его об этом. Чародей попробовал своё жаркое, подозвал прислуживавшего им мальчишку, чтобы тот принёс соли, и только тогда повернулся к Дженеве.

— Мы едем к Колодцу чародеев. Помнишь, я рассказывал о том, как возник Круг? Это произошло как раз там, куда мы едем. И с тех пор там… особая земля… и особый воздух. Мы поживём там немного, чтобы ты могла почувствовать всё это… И ещё… но это я уже на месте расскажу.

Дженева чуть не задохнулась от нахлынувшего восторга — она едет в очень магическое место… эта поездка, оказывается, была специально для неё… и даже это ещё не всё, будет ещё что-то… Это всё было настолько прекрасно, что в это едва верилось.

Вдосталь насладившись чувством собственной значимости, она принялась удовлетворять другое чувство — чувство любопытства.

— А зачем нам нужно столько еды? Разве её нельзя будет купить в ближайшей деревне?

Кастема покачал головой.

— Нет там ближайших деревень. Люди не любят селиться. И земля плодородная, и воды достаточно… Но стоит там провести несколько дней, как приходят странные сны, случаются странные совпадения и всё такое… А люди не очень любят, когда в их жизни начинается странное. По округе можно бродить целыми днями и встретить разве что пастуха… или спешащего путника.

— А почему колодец? То есть, почему он так называется?

— Аргаментань — город, в котором тогда собирались чародеи — уже много лет как сравнялся с землёй. Лишь колодец — точнее источник, уложенный в гранитный бассейн — до сих пор жив… Только вот что, — уточнил он, — мы остановимся, не доехав до Аргаментаня. Там для тебя пока слишком сильно. Мы будем в нескольких верстах от него.

Задумавшаяся обо всём услышанном, Дженева невидяще посмотрела на мальчишку, стоявшего рядом с принесённой для них солью. Чародей тоже глянул на него и молча взял солонку из его рук. Дженева так же невидяще проводила взглядом его быстро удаляющуюся фигуру — и только когда тот исчез из виду, очнулась из задумчивости.

— А ты часто там бываешь?

— Не так, чтобы очень. В основном — когда сильно устаю и хочу отдохнуть. Или просто побездельничать, — улыбнулся чародей и добавил. — Думаю, тебе тоже там понравится.

Когда очередная ночь опять прошла впустую — то есть совершенно без каких-либо странных снов - погрустневшей Дженеве пришлось, в конце концов, признать свою неспособность к ним. Кастема, к которому она обратилась со своей печалью, не проявил ни сочувствия, ни недовольства. Только спросил — а хоть какие-нибудь сны у неё были (на что Дженева, ещё раз хорошенько подумав, помахала головой — ничего… пусто), потом совершенно спокойно, как о неважном, произнёс что-то вроде "Ну и ладно" — и вернулся к починке уздечки.

Дженева подняла заблестевшие глаза к кронам высоченных деревьев. Там, наверху, ветер мотал из стороны в сторону растрёпанные ветви и не спешил спуститься сюда, на землю. Там, наверху, такой простор… И ещё там не бывает разочарований.

Она развернулась и с усилием зашагала по уже привычной тропинке. Ноги сами вынесли её к старому дубу с мощными, выпирающими из земли корнями, на которых было удобно сидеть и даже лежать.

И остановилась. Она ведь шла сюда, чтобы здесь выгоревать свою горечь неудачи, но та и сама успела порядком растаять — оставив по себе печаль пополам с облегчением.

Ну нет у неё этого дара — и нет!

Грустно, но честно.

И сразу после этого, словно в награду себе, она, наконец, приняла решение, которое опасливо-притягательным сомнением постоянно крутилось последнее время в её мыслях.

Она отправится на поиски Колодца чародеев! Это стоящее дело. По настоящему стоящее.

Прикинув, где в уже хорошо исследованной округе может прятаться заброшенное место размером с небольшой город, и призвав на помощь всю свою интуицию, Дженева принялась уверенно подниматься вверх по склону пологого холма. Благодаря отчётливому духу приключения, которое не замедлило тут же проявиться во всём окружающем, её было упавшее настроение вновь поднялось… Ну и ладно с этими странными снами!

…Место в нескольких местах от Аргаментаня, о котором тогда говорил Кастема, оказалось крепким домом с тремя большими комнатами и кучей каморок и пристроек, с основательной печью и запасом дров на целую зиму, с протекающим рядом ручьём, и даже с собственным именем — Форпост. Последнее больше всего поразило Дженеву. Ну ладно, своё название вполне на законных основаниях может быть у Туэрди, королевской резиденции или, на худой конец, у Вершинки, столичного театра. Но даже Башня чародеев называлась просто башней. А тут такая честь для того, что в лучшем случае было похоже на дом зажиточного крестьянина!

После того, как они немного обустроились в Форпосте, Кастема объяснил ей, в чём будет заключаться её доля обязанностей, где что можно найти — и отпустил на все четыре стороны. Не заставляя себя упрашивать, Дженева тут же отправила исследовать окрестности. Среди наиболее существенных находок первого дня были заросли спелой лесной малины, тот самый коренастый дуб и необыкновенно «вкусный» воздух в росшей неподалёку сосновой роще. Когда она, наконец, вернулась в их новое пристанище, Кастема отругал её за опоздание; Дженева склонила повинную голову — и, спеша поймать остатки света догорающего дня, торопливо потянула коней и мула к ручью. На скорую руку почистила их, сама побарахталась в теплых струях прозрачной воды и в почти полной темноте вернулась назад. Кастема уже развёл костёр и поджаривал на нём хлеб и вяленое мясо. Дженева жадно набросилась на еду. Потом, разморившись от огня и долгожданного чувства сытости, умудрилась уснуть сидя и с непережёванным куском мяса во рту — на что чародей разбудил её и отправил спать, как он сказал, "от костра подальше". Шатаясь от сонливой усталости, Дженева на ощупь добралась до открытой веранды, упала на свежесрезанную охапку травы и, завернувшись в одеяло не столько от ночной прохлады, сколько от комаров, провалилась в крепкий сон без сновидений.

Следующие дни были весьма похожи друг на друга. Просыпались на рассвете, завтракали, управлялись с нехитрым хозяйством. Потом Дженева, сопровождаемая скучными напоминаниями Кастемы о том, чтобы она не забывала делать свои упражнения, отправлялась на далёкие прогулки по безлюдным окрестностям. К полудню она забиралась в укромное место, съедала до последней крошки захваченный с собой нехитрый обед и пережидала дневной зной, созерцая игру струй в ручье или плывущие по небу облака. Когда жара спадала, в ней снова просыпалась тяга к путешествиям. Перед наступлением сумерек она возвращалась домой и, пока Кастема готовил ужин, занималась своей долей суеты по хозяйству. Потом они долго сидели у костра и не столько ели, сколько разговаривали, пока Дженева не начинала клевать носом.

Так это всё и было, пока в какой-то момент Дженева не спохватилась о задевающем её самолюбие ученика чародеев отсутствии обещанных Кастемой странных снов или иных странностей. Это совпало ещё и с появлением чувства, что вся эта её нынешняя идиллия приелась и даже начала раздражать. Захотелось чего-то нового и острого. Но так как оно само никак не желало приходить, поиском запретного для неё Аргаментаня Дженева решила потрясти древо судьбы, на котором, как известно, вызревают все события человеческой жизни.

В конце концов, поиск увенчался успехом. Её сегодняшнее везение оказалось тем большим, что возьми она на сотню шагов в любую сторону, то так бы и прошла мимо крохотного озерца, по капризу природы уложенного в гранитные берега. Только со второго взгляда она разглядела рукотворность водоёма и узнала описанный тогда Кастемой Колодец чародеев. Чтобы заметить другие остатки много веков назад опустевшего города, нужно было внимательно присматриваться к очень неровной земле, заросшей засыхающей травой, и к прямым углам прогнивши каменных глыб, едва выглядывающим из-под корней деревьев.

Беглый осмотр местности подтвердил слова Кастемы, что из сохранившегося здесь остался только этот водоём. Дженева села на кромку берега и принялась рассматривать ровную поверхность тёмной воды. А вот здесь странностей было много. Во-первых, как для заброшенного колодца вода была здесь слишком чистой и незастоявшейся. На поверхности не было не то, что ряски, но даже падающих в предвкушении осени листьев. Во-вторых, при всей своей чистоте и гуляющих по её поверхности солнечных бликах, вода казалась тёмной и непрозрачной. И даже тяжёлой. После внутренней борьбы с появившимся откуда-то страхом, Дженева зачерпнула ладонью воду — и позволила ей стечь обратно. Вода как вода — обычная, прохладная, вроде чистая и без запаха. Решилась ещё раз — зачерпнув новую порцию, поднесла её к губам. И на вкус ничего особенного не чувствуется. Обыкновенная вода. Только вот всё равно странная.

Встала и не спеша обошла водоём. Тот оказался правильной круглой формы. Родник, который питал его, видимо, был ниже поверхности воды. Потом Дженева ещё походила по окрестностям, пытаясь найти ещё что-нибудь интересное и внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Первого ничего такого не находилось, а из второго присутствовало стойкое ощущение смеси опаски, торжественного благоговения и ещё чего-то. Когда Дженева поняла, что это ещё что-то — банальная скука, она иронично хмыкнула и, потеряв интерес к заросшим развалинам, решила идти назад. Перед этим вернулась к водоёму и на весах смерила, что больше — желание окунуться в прохладную воду и смыть со своего тела жару и пот или непонятный страх перед спокойной и тёмной непрозрачностью воды. На сей раз победил страх.

Кастема встретил её недовольным молчанием; правда, не очень заметным, которое Дженева и разглядела-то только потому, что её совесть была неспокойна из-за проявленного ею непослушания. Она струхнула — а вдруг чародей мог как-то прознать об этом — но вскоре поняла, что его угрюмость относится не к ней. Повеселев, решила не расспрашивать его — сочтёт нужным, сам скажет. Принялась за обычные дела, время от времени обмениваясь с чародеем парой слов по поводу каких-то пустяков и внимательно приглядывалась к его задумчивому лицу, скупым жестам и сосредоточенным взглядам, которыми он словно пытался разглядеть что-то за стеной высоких деревьев. Когда она заметила, что он всё время смотрит в одну сторону — туда, откуда они приехали — Кастема объявил, что они возвращаются домой, в Венцекамень.

Новость порядком удивила Дженеву — ей почему-то казалось, что он планировал пробыть здесь дольше — и подняла в ней ворох вопросов к Кастеме. Из всех "зачем?", "что случилось?" и "почему?" самыми жгуче-приставучими были — зачем всё-таки они сюда ехали и, главное, что они здесь такого делали?… И сделали ли?…

Ну не ради же отдыха была задумана эта поездка!

После недолгой внутренней борьбы, так и не решившись высказать всё своё недоумение, она принялась рассеянно помогать чародею собираться в обратный путь.

Очень скоро выяснилось, что вопросы, легкомысленно оставленные безответными, могут попортить жизнь не хуже зубной боли. Первый день обратного пути Дженевы оказался крепко окрашенным раздражением и на свою собственную бестолковость, и на сосредоточенную задумчивость Кастемы, и на моросивший добрых полдня дождь. К вечеру, правда, погода развиднелась, да и долгожданный привал, устроенный на высоком берегу Глена, вернул ей немного хорошего настроения.

Пока Дженева ладила костёр, Кастема спустился с кручи к проплывавшим мимо рыбакам и после недолгого разговора с ними вернулся, держа за жабры пару крупных рыбин.

— Держи, для ухи, — бросил он уже выпотрошенную добычу на траву рядом с разгорающимся костром. Дженева обрадовано кинулась за котелком — честно говоря, завтраки, обеды и ужины из одних только сухарей, сыра и вяленого мяса уже порядком успели надоесть. В уже поредевших дорожных запасах ей удалось отыскать одинокую луковицу, чародей нашёл поблизости душистые травы, так что скоро над округой разнёсся дразнящий аромат.

— Солила? — на всякий случай поинтересовался чародей, в очередной раз помешивая аппетитно выглядевшее варево.

— Нет, забыла! Сейчас сделаю… Эх, морковочки бы в ушицу…

— Поздно мечтать… Скоро будет готово. Вытащи сухари, мы их сейчас сюда и покрошим.

Дженева потянулась за нужным холщевым мешком и заглянула в его тощие внутренности.

— Если мало, там ещё есть полный, — кивнул Кастема в сторону сваленных в кучу дорожных тюков.

— Да?… Нет, не надо, здесь хватит, — пробормотала Дженева, рассеянно вытаскивая хрустящие загорелые брусочки. Случайное напоминание о ещё приличных запасах еды подняло со дна было успокоившихся мыслей вчерашнее подозрение о том, что Кастема решил возвращаться в Венцекамень раньше срока, а это подозрение разбудило уже порядком надоевший хоровод вопросов о цели и результате поездки.

Последнее было самым важным. Из слов чародея на том постоялом дворе она поняла, что эта поездка в чародейское место задумывалась для неё. Для чего конкретно? Ответ напрашивался сам собой: чтобы проверить её способности к магии. Каким способом? Это просто. Через странные сны и прочие странности. А вот этого, как назло, ничегошеньки не было. Ни-че-го!… Значит, Кастема понял её неспособность — и, не затягивая лишнего времени, решил возвращаться домой.

И хотя её ученичество у чародеев, если честно признаться, было лишь за компанию с Граженой, всё же ей было бы неописуемо неприятно признать своё поражение — особенно, если бы её в это поражение ткнул носом Кастема. Но, как бы ей этого не хотелось, все её раздумья не находили иного убедительного объяснения. Можно было напрямую спросить чародея, и Дженева пару раз набирала воздуха в грудь, но каждый раз не могла преодолеть внезапно появлявшейся робости… Да и то дело — пока она не знает точного ответа, у неё ещё есть надежда.

Хлебая наваристую уху и рассеянно прислушиваясь к Кастеме, заведшему разговор о предстоявшем им пути, Дженева в очередной раз прокручивала свои вопросы. В момент, когда она пыталась найти объяснение, почему они едут домой раньше срока, эхом её мыслям прозвучали слова чародея — "Обратно мы будем ехать быстрее, ты готова к этому?". Не дожидаясь её ответа, он заговорил о чём-то другом, но Дженева перебила его — "А мы куда-то спешим?" — и искоса бросила пристальный взгляд на чародея.

— Нет, никуда, — после едва заметной паузы ответил Кастема. — Просто ты ведь хоть и опытная путешественница, но делала это не верхом, а в фургоне. Поэтому сюда мы ехали не спеша, чтобы ты привыкла к седлу. Теперь же поедем с обычной скоростью. Если не будет чего-то непредвиденного, через шесть дней будем на месте.

Дженева удивленно покачала головой — это расстояние до Венцекамня Жоани, даже не останавливаясь для представлений, вряд ли бы одолел быстрее, чем в две недели.

— А если было бы нужно… меняя коней на Королевских станциях… и за три дня бы управились.

— На Королевских?… - протянула ещё более удивлённая Дженева. — Туда ведь и не всех лордов пускают!

— Чародеи находятся на особой Королевской службе, — негромко пробормотал Кастема.

— Да, да, помню — "видеть, понимать, действовать", — решила щегольнуть своими познаниями Дженева. — Это чтобы было удобнее действовать?

— Так… Но такое случается нечасто. Последний раз это было… когда же точно?… четыре или пять лет назад. Спешили Чень и Кемешь… Тогда на севере вспыхнула холера.

— И они всех вылечили?

— Лечили лекари. Они же устраивали карантин, вокруг того района. Чтобы хвороба не просачивалась дальше.

— И для этого они… использовали свои магические умения?

— Да, так было бы куда проще, — улыбнулся чародей какому-то своему воспоминанию. — Но Кемешь потом говорила, что львиная доля её работы там состояла в том, чтобы кричать и ругаться, кричать и ругаться… Если бы люди поменьше боялись за себя и побольше думали о других, смерть собрала бы тогда куда меньший урожай.

Со стороны реки потянуло влажной свежестью и мягкой тишиной. Даже костёр перестал потрескивать. Чародей подкинул в перегоревшее пламя сухую корягу, поворошил вспыхнувшие угли и вернулся к разговору.

— Оно ведь, когда человек начинает грести всё под себя, он получает только то, до чего может дотянуться, а не то, что ему на самом деле надо.

— Ну так и сидеть на месте… истуканом… тоже не годится! — обиделась Дженева за всех людей, которые прикладывают усилия, чтобы добиться своих целей.

— Не годится, — легко согласился Кастема. — Кстати, чья нынче очередь мыть посуду?

— Моя, — со вздохом поднялась Дженева и с тоской посмотрела на закопчённый котелок. — Кстати… я недалеко видела спуск к песчаному берегу.

— Хм… Далековато это, — Кастема быстро понял, о чём она говорит.

— Ничего… Солнце ещё не село. Успею дотемна.

И, подхватив грязную посуду, быстро зашагала вдоль кручи.

Светлого времени ей, и правда, хватило и на то, чтобы добраться до цели, и чтобы основательно оттереть чистым песком грязную посуду — и даже на то, чтобы самой искупаться в тёплой, покрытой мелкой ряской воде. Сейчас она сидела калачиком на ещё не успевшем остыть камне и отрешённо наблюдала за солнцем, заходящим за ровный горизонт на том берегу реки.

Так ничего не и прояснилось. Нет, конечно, Кастема ничего пока не сказал ей о том, что она не годится в чародеи. Но, может, он просто не хочет расстраивать её раньше времени. Но ведь и она, в конце концов, не ребёнок, от которого взрослые скрывают горькую правду!

Яркие фантастические краски заката тускнели и меркли, и вместе с ними пропадали цвета окружающего мира, приобретая взамен всё более заметные оттенки серого.

Обидно чувствовать себя никчемной…

Внезапно послышавшиеся откуда-то сверху звуки заставили вздрогнуть глубоко ушедшую в грустные мысли Дженеву. Она прислушалась к треску и шуму, словно кто-то крупный продирался сюда сквозь заросли, и насторожилась: мало ли какие звери водятся в округе! Когда в шуме послышались нечленораздельные звуки, но издаваемые явно человеческим горлом, она тихонько соскользнула с камня и едва натянула рубаху, как сквозь ломающиеся кусты на открытое место буквально выпало тело. Тело было толстое, грязное и пьяное. Мужик — по виду, мельник — встал на качающиеся ноги и вернулся к прерванному падением разговору с невидимым собеседником. Судя по невнятному бурчанию и хрипению, он только что с кем-то поругался и сейчас всё ещё продолжал поносить почём зря своего обидчика. Не обращая никакого внимания на Дженеву, он целеустремлённо и криво зашагал к реке, на ходу сбрасывая и срывая с себя тряпье. Когда из одежды на нём осталась только кожаный ремешок с амулетом на шее, он удовлетворённо икнул и животом упал в мелководье, подняв кучу брызг. И недвижно замер.

— Эй, мужик, ты жив? — решилась обратиться к нему Дженева.

В ответ ей тот хрюкнул, поднял голову и с большой фантазией прошёлся по уму и предкам своего обидчика. Успокоившаяся Дженева принялась подбирать свои вещи, про себя чертыхаясь на мужика, так хамски помешавшего её грустно-приятному уединению. Когда она собралась, тот уже был по пояс в воде и шёл всё дальше, пьяно лупя рукой по её поверхности. Складки его подкожного жира мелко дрожали.

Нехорошее предчувствие кольнуло Дженеву. Она заколебалась, стоит ли ей уйти подобру-поздорову или…

— Эй, мужик, не лез бы ты в воду! — хрипло крикнула она.

— А я те гррю, ты старая с-свинья!… И мамаш-ша твоя!… И свиньи твои… тоже с-свиньи!

Тут на его пути оказалась подводная яма и мужик с головой ухнул в неё.

— Да что же это… — часто задышала Дженева. Хоть бы Кастема был рядом!

Мужик вынырнул и, расплёвываясь, заколотил руками по воде. Ныряние, видимо, немного протрезвило его, потому что плыл он лучше, чем шёл. Дженева облегчённо вздохнула, но решила пока не уходить. Мало ли что. Успеет она убраться отсюда, когда он наплавается.

Он опять с головой ушёл под воду. А когда вынырнул, крикнул — и снова исчез. Сердце Дженевы забилось, потому что в его крике она услышала смертельный страх.

— Мужик! — заорала она и, не раздумывая, бросилась туда.

…Теперь он видел её, когда с трудом выныривал на поверхность. Он что-то кричал ей, а в глазах его плескался ужас.

…Как медленно уменьшалось расстояние! Каждый раз, когда он выныривал, она замечала место, чтобы знать, где нырять — если будет нужно. Каждый раз, когда его голова скрывалась под водой, она сжимала зубы и заставляла свои руки, онемевшие от чрезмерного усилия и страха, двигаться быстрее.

…Его лицо, обезображенное животным страхом, вынырнуло буквально перед ней. Он тут же попытался повиснуть на ней, но она успела ускользнуть от его тяжёлой хватки.

— Дурак! Не хватайся! — крикнула она. — Я сама тебя возьму!

Но тот словно не слышал. Попытался повторить свою попытку подмять её под себя, но вместо этого опять ушёл под воду.

Дженева лёгкими движениями ладоней отплыла чуть-чуть в сторону и, переводя дыхание, стала лихорадочно соображать, как же ей подхватить его и одновременно не дать ему уцепиться за неё. Если бы он ещё не был таким большим!

В её судорожные раздумья ворвалась огненная мысль — слишком много времени прошло! Раньше он так долго не уходил под воду!

— Айй! — захрипела Дженева, глотнула побольше воздуха и, душа в себе невыносимое желание расплакаться, нырнула вслед за ним.

Мир сразу стал плотным и мутно-жёлтым. Видно было плохо. Она медленно продвигалась вниз.

Вот он! И он увидел её! Дженева схватила его за вытянутую руку, перевернулась и, тяжело отталкиваясь от воды, пошла вверх, вверх, к воздуху.

…Свободной рукой он цапнул её за ногу. Дженева забилась, пытаясь освободиться от дурной хватки. Но вместо того, чтобы отпустить её, он уже обеими руками крепко обхватил её тело, как ствол дерева, словно пытаясь взобраться по нему наверх.

…Она лягалась, била кулаками и локтями по чему-то мягкому и тяжёлому… Горевшие лёгкие просили — воздуха!

…Тяжесть соскользнула с её тела. Свободна. Вверх, вверх, вверх!…

Воздух!… Она дышала; хрипло, по-звериному, но дышала, дышала — и этим возвращалась в себя. Жива!

Вместе с облегчением к ней вернулось воспоминание о том, что она увидела в последние мгновения. Перед тем, как тяжесть ушла с неё.

Его лицо. Оно опускалось вниз, и вместо страха смерти в его глазах появилось то, что лучше бы она никогда не видела.

Страх ушёл из них.

Осталась смерть.

Дженева похолодела и нырнула. Тут же, впрочем, выпрыгнув на поверхность. Во-первых, она не успела восстановить дыхание. А во вторых… во-вторых…

— Не боюсь! — скрипнула она зубами и, сделав несколько полных вдохов-выдохов, глубоко нырнула.

Пусто.

Вернулась. Как же здесь оказалось глубоко! Уже плача, спешила перевести дыхание. Вниз!

Пусто.

Вниз!

…Впустую выныривая в очередной раз, она обессилено вспомнила, что там, в живой жизни, что-то изменилось. Что-то она успела заметить новое, перед тем, как уйти вниз. И когда потемневшее небо малозвёздным шатром опять раскрылось над ней, увидела подплывающего чародея.

— Не могу… достать… глубоко, — сипло-рваным дыханием и равнодушно, как будто о потерянном в колодце ведре, сообщила Дженева.

— Хватит. Жди здесь, — коротко бросил Кастема и легко ушёл под воду.

…Пока Дженева бездумно наблюдала за рябью мелких речных волн, её тело, казалось, отделившееся от неё самой, блаженно отдыхало от нужды идти вниз. Было тихо и спокойно…

Очнулась она от того, что носом вдохнула воду — и, отфыркиваясь, с натугой сообразила, что если и дальше будет такой бездумной, то может, ничего не заметив, сама утонуть. Встряхнулась и попыталась отыскать немного силы в навалившейся на неё усталости.

Вынырнул чародей.

— Плыть сможешь? — спросил он.

Дженева утвердительно кивнула и направилась к не такому уж и далёкому берегу. В висках билось что-то, что не хотелось трогать. Вообще. Совсем. Никогда.

И только когда под её ногами оказалась твёрдая земля, Дженева поняла — он утонул.

…В памяти остались мельтешащие факелы на берегу. Она сидела на песке, вокруг с криками носились какие-то люди, а Кастема что-то объяснял им. Женщины голосили.

Потом они вдвоём поднимались по темной тропинке, и колючие ветки всё время пытались оцарапать ноги.

Полностью она пришла в себя только возле костра. Кастема глянул на неё и сказал:

— А теперь рассказывай, что там случилось.

Дженева уставилась в огонь.

— Пьяный мужик. Пришёл один. Наверное, судорога.

— В деревне неподалёку отмечали сбор урожая. И что-то там не поделили мельник и хромой печник. Слово за слово, чуть до драки дело не дошло. Потом печника увела домой жена, а мельник в суматохе исчез. Его сыновья пошли искать отца, но… — Кастема замолчал. — А ты, значит, его увидела?

— Он был очень пьян. Но вначале плыл хорошо. А потом… — Дженева закусила губу. — Я успела доплыть до него. Только он… хватался за меня. Он ведь большой и тяжёлый! — не сдержавшись, крикнула она. — Если бы он не хватался за меня!

— Я это понял, — пробормотал Кастема и в ответ на вопросительный взгляд Дженевы добавил. — Посмотри на свою рубаху.

Она откинула наброшенное на плечи одеяло и оглядела порванную рубаху. На правом плече та вообще висела чуть ли не на одной нитке.

— А это что такое? — присмотрелся к ней чародей. — Вот здесь?

— Где? — она коснулась шеи вслед его указующего жеста. Пальцы оказались в крови. Ещё раз, уже внимательнее, ощупала шею — раны нет. Но внимание к телу щелчком пробудило ощущение режущей боли на макушке. Дженева прикоснулась к ней пальцами. — Ой!

— Э, да у тебя там клок волос выдран, — разглядел Кастема.

Да, точно… В памяти всплыл момент резкой боли в этом месте, когда она отбивалась от той тяжести. Когда он цеплялся за неё, как за последнюю ниточку, которая могла его спасти. Но не спасла.

И вдруг Дженева совершенно отчётливо поняла, что туда он опускался с прядью её волос в руке.

И что сейчас, лежа на дне реки мёртвым, он до сих пор сжимает её прядь — оборвавшуюся, не спасшую.

И, зажав ладонью рот, Дженева беззвучно закричала.

На следующее утро они отправились в дорогу поздно, уже при высоком солнце. Дженева, которая почти всю ночь не могла уснуть и упала в долгожданный сон только перед рассветом, с ходу расплакалась разбудившему ею чародею. Он настоял на том, чтобы она села. Прямая спина изменила её плач — он стал глубже и полнее. И от этого она увидела всё вчерашнее целиком — с тем, где она могла что-то сделать и изменить, и с тем, где ничего бы у неё совсем не вышло.

Если бы её не было там, он бы утонул.

Если бы она не бросилась спасать его, он бы утонул.

Если бы она тогда не отбилась от него, они бы утонули вместе.

Значит, она не сделала ничего, за что могла себя винить. Она не была ни малейшей причиной его смерти.

Чувство горя осталось, но слёзы сами собой закончились. Дженева посидела ещё немного, уже тихо, а потом поднялась и начала новый день.

Начался он, впрочем, хреново — сразу же жутко разболелась голова. Не помог отвар из росших неподалёку ещё неспелых ягод шиповника и боярышника. Кастема попробовал снять боль, но тоже без особого успеха. Пришлось смириться с ней и заниматься обычными делами сквозь её вездесущий ореол, от которого тяжелели мысли и всё, на что она смотрела, приобретало красноватый оттенок.

Дорога доставила немного облегчения. Меняющиеся пейзажи, равномерный перестук копыт их коней и, главное, оставшаяся далеко позади лента реки, растормошили Дженеву и сдвинули её мысли с одной, тяжёлой точки. Кастема рассказывал занятные истории из его собственной жизни или из жизни его знакомых; Дженева вполуха прислушивалась к ним, становясь более внимательной, когда речь заходила о разных случаях спасения, неважно кого, людей или котят. Что-то здесь было важное, очень важное — но она никак не могла ухватить за хвост нужную мысль. Если бы ещё голова не так болела!

Чтобы восполнить потерянное утром время, Кастема принял решение не останавливаться на обеденный привал. Они даже перекусили в седле. А вскоре, как назло, у Жёлудя сломалась подкова. Пришлось заехать в ближайший городок, чтобы найти кузнеца. Чародей отправил Дженеву на уже знакомый ей постоялый двор, а сам повёл Жёлудя в раскрытые ворота кузни.

На постоялом дворе стоял тот же самый запах пережаренных пирогов. Её встретила хозяйка, похожая на постаревшую девочку-подростка, и помогла с Орликом и мулом. Убедившись, что тем хватит воды и сена, Дженева вышла из конюшни и огляделась в поисках места, где могла бы в одиночестве дождаться Кастемы. Сегодня здесь было многолюдно и шумно. У ворот стояли двое городских стражников и что-то выспрашивали у толстенького хозяина. К измазанному сажей трубочисту, сосредоточенно хлебавшему суп, пыталась примазаться веселая подружка. Суп того интересовал, впрочем, пока больше. Группа зажиточных горожан, возбуждённо перебивавших друг друга одной и той же фразой "Мы ещё покажем этим местанийцам!", обсуждала какую-то новость. Дженева разглядела уединённый стол под навесом и поспешила туда, пока его не занял кто-нибудь другой.

Прошёл час. Она всё сидела в одиночестве и жалела, что рано справилась со своими делами. Теперь ей нечего было поставить между собой и вчерашними воспоминаниями. Совсем нечего — ни работы, ни бесконечных рассказов Кастемы. Хоть бы тот, наконец, пришёл!

В очередной раз поймав свою спину на стойком желании согнуться, она выпрямилась и сжала губы. Не хватало только прятаться… Прятаться? Да, точно. Ей хотелось спрятаться.

От чего только? Ответ пришёл быстро — от правды.

От какой? И это понимание не заставило себя ждать. Она ничего не сделала, чтобы винить себя в смерти человека. Но ещё она и ничего не смогла сделать, чтобы спасти его.

Дело было не в разнице в весе и размерах. Дело оказалось в том, что ей не хватило умения спасти его.

А что она вообще умеет, — задумалась Дженева. И тут же застонала. Лучше было бы спросить — а чему она научилась за последний год? Целый год учёбы чародеев? Что вообще она делала этот год?

Ученичество за компанию с Граженой вдруг обернулось совсем другой стороной.

Ей представилась возможность научиться чародейству. Почему она так легкомысленно отнеслась к ней?

Она вспомнила, как обеими руками схватилась за возможность выучиться поведению Знатной Дамы у маэстро Брутваля. Как старательно осваивала самые сложные движения уличных танцев. Как долго училась выдувать красивые звуки из флейты. Как за считанные месяцы выучилась грамоте.

Почему же она так легкомысленно отнеслась к учёбе чародейству?!

Стоп. Дженева подняла опущенную было голову. Отчего да почему… Какая теперь разница? Глядя на свои крепко сжатые кулаки, прямо лежащие на столе, Дженева поняла, что так же крепко она хочет научиться всему тому полезному, что есть у чародеев.

Если, конечно, Кастема даст ей этот шанс, — закусила она губу… Но что делать — надо надеяться, что пребывание рядом с Колодцем чародеев, прошедшее впустую, не станет окончательным приговором её учёбе.

Ладно, поживём, увидим, — вздохнула Дженева и только сейчас заметила уставившегося на неё мальчишку. Того самого.

— Чего тебе? — нахмурилась Дженева.

Тот даже не пошевелился.

— Юз, отец кличет тебя! — выглядывавшая из дверей сарая хозяйка явно обращалась к этому мальчишке… Хотя, какой он мальчишка? Дженева впервые толком глянула на него. Невысок, худощав, но вряд ли сильно моложе её самой… Юз вздрогнул и, не говоря ни слова и не сразу оторвав глаза от лица Дженевы, пошёл на зов матери.

Дженева проводила его нахмуренным взглядом. Потом встряхнулась, словно отбрасывая пустые мысли, с радостью увидела входящего во двор Кастему и поднялась ему навстречу.

— Всё в порядке? — передавая ей поводья, спросил он.

— В полном, — ответила она и привычно-уверенно повела Жёлудя в конюшню.

Ничего… Всё устроится… И всё будет иначе.

Когда она вернулась, чародей отходил от той группы возбуждённых горожан. Сейчас они, правда, уже немного поутихли. Зато Кастема… Сердце Дженевы ёкнуло: его лицо не то, что посуровело — оно потемнело.

— Собираемся. В дорогу, не медля, — и в ответ на молчаливое удивление Дженевы добавил. — Наш король объявил войну королю Эраиджи. Всё-таки это случилось… Ему хочется сожрать и Местанию…

— Чего-чего?

— А?… Нет, ничего… Выезжаем, — и, видя, что она по-прежнему не может врубиться, впервые гневно прикрикнул на неё. — Не медля!