"По Кабакам и Мирам" - читать интересную книгу автора (Лесин Евгений, Лукас Ольга)

Глава вторая. В поисках утраченной забегаловки, или в СССР детской проституции нет

Выйдя из «Послания президента», мы с удивлением обнаружили, что на улице значительно потеплело.

– Значит так, – Лукас достала из сумки список мест боевой славы, о которых надлежало писать, – Бывший выход из непостроенной станции метро «Усачевская», он же – бывший общественный туалет, ныне – какая-то гламурная кофейня. Нам туда.

У хозяина «Послания президента» была совершенно достоверная информация о том, что по первоначальному замыслу выход из метро «Спортивная» должен был располагаться около спорткомплекса Лужники, выход из метро «Университет» – около Университета, а между ними планировалось построить такую промежуточную станцию – «Усачевская»[1]. Но это было как-то неразумно: с какой это стати болельщики, а также студенты, чуть только выскочив из метро, должны попасть туда, куда стремились? Пусть лучше пешочком, или даже на попутном транспорте, добираются до нужного места, а то вдруг им на самом деле туда не надо? Вдруг они хотели на комсомольские стройки, а не в университет? Или вот идёт, к примеру, студент на зачёт, а ему сдавать этот зачёт не хочется, и знаний мало. Если он сразу из метро да к месту учёбы попадёт, то получит неуд (незачет, как говорят политтехнологи) и зарежет преподавателя. А если по дороге он сможет пивка пригубить, хлопнуть по рюмочке, а в качестве тостов обсудить сдаваемый предмет с окрестными алкоголиками (у каждого – два высших образования: одно гуманитарное, второе – техническое), так, глядишь, и преподаватель жив останется, и пересдавать не придётся. Так что «Усачевскую» совсем отменили, а остальные станции построили там, где они сейчас и есть. То есть, где попало. Не Ленинград, поди, или там Нью-Йорк какой-нибудь.

– Значит, мы должны делать упор на том, что это бывший общественный туалет, тогда туристам будет противно туда заходить, – сказала Лукас.

– Ни в коем случае. Туристы как раз пописать захотят, а тут про туалет сказано. Надо написать, что это безалкогольная забегаловка. Тогда им точно станет противно, – определил генеральную линию более опытный клеветник Лесин, – Но сначала давай здесь бухнем!

Когда мы подошли к нужному месту, стало ещё теплее, но не настолько тепло, чтобы нас хватил солнечный удар. Однако же, над дверями бывшего общественного туалета висела вполне себе нехилая буква «М», а чуть пониже значилось, что перед нами – метро «Усачевская».

– Вон чего эти картезианцы проклятые для привлечения клиентов делают! – восхитилась Лукас, – Надеюсь, внутри у них турникеты, и все, как положено! И официантка в красной шапочке станции объявляет. Трудно будет ругать такой роскошный кабак.

– Напишем, что вход слишком уж платный, а выпить нечего! – сурово сказал Лесин, и мы шагнули внутрь.

Кабак, на наш вкус, чересчур напоминал метро. Человек пять или шесть стояли в очередь за проездными. Другие проходили через турникеты и спускались по эскалатору куда-то вниз (да-да, в этом кабаке и эскалатор был совсем как настоящий!)

Мы поглядели по сторонам: самая обычная станция метро, все, как положено, бомжи сидят, спит бездомная собака, слева ларёк с какой-то чепухой, справа – обменник.

– Доллар падает! – заметила жадная Лукас и схватилась за сердце, – Пока мы с работы ехали, на три рубля подешевел! А я говорила – давай обменяем неправедно нажитые миллиарды и миллионы. А ты – «В рабочем порядке, в рабочем порядке!» Вот и дождался! Скоро придёт твой рабочий порядок, недолго осталось ждать, и мы без штанов останемся!

Нам как раз сегодня один мальчик приходил взятку давать. Вернее, он её нёс в совсем другой отдел, но заблудился, попал к нам. Выпил, разговорились мы, и он душой оттаял, решил не заказывать клеветническую статью про конкурента своего папы, а просто отдать принесённые деньги нам, за то, что мы такие приятные люди. Мы, понятно, не отказывались.

– Лёгкие деньги, – махнул рукой Лесин, – Легко пришли, легко ушли. Сейчас поменяем сотню и выпьем в этом буржуйском кабаке.

Встали мы в очередь. За нами пристроились два деловых студента, явно не посещавших свой ВУЗ с первого сентября, и хорошо, если этого года. Но выглядели они как типичные студенты, поэтому мы про себя назвали их студентами.

– Доллар-то растёт! – уважительно сказал первый студент.

– Да, и неслабо так. Фунту кранты.

– Однозначно кранты. Моя бабушка на похороны в фунтах откладывала, я её на той неделе еле уговорил поменять их на доллары.

– И много потеряли? – сочувственно спросил второй студент.

– Да ну, вспоминать не хочется. Бабка-то из ума выжила ещё до Третей Культурной, ей все равно.

Мы переглянулись и вышли из очереди.

– С каких это пор в кабаке «Послание президента» в водку добавляют галлюциногены? – испугалась Лукас, – Это же, по-моему, самое настоящее метро, а никакой не кабак. Значит, мы на «Спортивной». Давай-ка выйдем и пойдём туда, куда хотели.

Мы вышли на улицу. Стало ещё теплее, за спиной у нас высился вход в несуществующую станцию метро «Усачевская».

– Где мы, капитан? – испуганно спросила Лукас, хотя обычно это спрашивает Лесин. Лесин всегда спрашивает: где мы, дескать, капитан? В том смысле, что понедельник (вторник, среда, четверг etc.) проходит, а мы ещё ни в одном глазу.

– Главное – не паниковать, – запаниковал Лесин, – Спокойно, как ни в чём не бывало, идём обратно. И не оглядываемся. А то превратимся в жителей Содома и Гоморры.

Дойдя до «Послания президента», мы обнаружили огромный торговый комплекс. Он раскинулся на том месте, где раньше был кабак, метро «Спортивная», какие-то палатки, загаженный скверик, аптека и видеопрокат с порнографической японской анимацией. Мимо сновали люди, и все говорили про небывалый рост доллара и падение фунта, как будто от этого их жизни зависели.

– Можно уже начинать паниковать, – перестал паниковать Лесин, – Тут наверняка есть какой-нибудь буфет, или кафе. Выпьем спокойно, и решим, как жить дальше.

– Да уж, выпить надо. А я пока буду думать, что мы случайно попали в другой город, – занялась самообманом Лукас, – Скажем, в Петербург. Там ведь тоже есть станция метро «Спортивная», вот мы все перепутали, и теперь нам просто надо вернуться на вокзал, купить обратные билеты, чтобы завтра утром уже быть в Москве, на работе.

– А кто нас сюда, по-твоему, отправил? – подозрительно спросил Лесин, открывая двери торгового комплекса.

– Может быть, тот смешной мальчик, с которым мы пили, который ещё потом отдал нам все свои деньги? Может быть, среди этих денег были и билеты? А мы не удержались и поехали, куда глаза глядят.

– Вот гад! Не мог просто денег дать, без вот этих вот билетов своих, – разозлился Лесин. Но тут же обрадовался, как бы что-то припоминая, – Кстати, можешь паниковать дальше, ни в каком мы не Ленинграде. Я очень хорошо знаю это место. У меня здесь однажды милиционеры значок милицейский украли. Сначала один милиционер подарил значок в любовном угаре, а потом другой милиционер отнял – в антисемитском бреду и в приступе гомофобии. Это – «Детский мир»! Там на четвёртом этаже уютная столовая, где все алкоголики четвертинки пьют.

Лукас немного поворчала: откуда, мол, тут четвёртый этаж, мы же с улицы всего два этажа видели, но кафе в «Детском мире» любила и она. Мы частенько там распивали четвертиночку-другую.

Так что поднялись мы на четвёртый этаж, подошли к стойке, а там советский ассортимент: пюре, сосиски с горошком, пиво, бульон с яйцом, и никаких проституток, даже пожилых. Буфетчица в белом фартуке протирает несвежим полотенцем гранёные стаканы.

– А вот, скажите, у вас, например, ну, вот, как бы это… – прищёлкнул пальцами Лесин, с вожделением изучая видимые невооружённым глазом изгибы и выпуклости буфетчицы.

– Водки, – пояснила лесинскую речь Лукас.

– Водки нет. Это – «Детский мир», – отчеканила буфетчица, неприязненно поводя выпуклостями и извиваясь извивами.

– А пиво зачем вам тогда, дети же не пьют пиво? – попробовал защищаться Лесин.

– Ещё как пьют, сволочи… в смысле, не пьют, конечно, а пиво у нас для взрослых.

– Но взрослые ведь и водку любят.

– Водки нет. Это – «Детский мир», – по-военному чётко ответила девушка.

То есть лет ей было уже не меньше пятидесяти, но именно поэтому и девушка. В смысле – фея неописуемой красоты. Короче, Лесин начал флиртовать.

– А если бы мы с собой четвертинку взяли, милая барышня, вы бы нам позволили ею здесь злоупотребить?

– Отчего нет? Пожалуйста. Не афишируя, конечно. Я вам и стаканчики дам, что ж мы не люди?

– А мы вот не взяли, дураки мы дураки, а у вас кофточка славная.

– Это не кофточка, это фартучек, а я вам дам сейчас четвертиночку. Только уж вы не афишируйте… нет, денежку мне… вот сюда.

В лифчик, как вы догадались. Самые опытные читатели наверняка уже смекнули, что лифчик был необъятных размеров, и Лесин туда чуть было с головой не залез. Да в общем-то и залез, просто Лукас его оттуда с гиканьем за ноги вытащила.

– А мы, – сказала она с угрозой, – только после третьей четвертиночки афишировать начнём. Но тогда уже берегитесь – никакой «Детский мир» не устоит.

– Тогда садитесь и не афишируйте, а мне работать надо – строго улыбнулась буфетчица, – Вон туда, с краю.

Сели, не афишируем, пьём помаленьку. Буфетчица (Луизой её звали) после второй бутылки уже к нам присоединилась, раскраснелась, сводничает.

– Может, вам девочку? Или… (поглядев ласково на Лукаса) мальчика?

– В «Детском мире»? – восхищается Лесин. – С другой стороны – логично. Детский мир – детская водка, детская проституция, детский алкоголизм.

– Водки нет. Секса нет. В «Детском мире» водки нет, в СССР секса нет, – начала заговариваться Луиза, потом очнулась, – Сто рублей. Девочка – 100 рублей. Мальчик – 100 рублей 20 копеек.

– Это же практически даром! – радуется Лукас, – А почему это у вас мальчик на 20 копеек дороже?

– Ну в мальчиках же обычно… Плоти, что ли, больше, – смущённо пояснила сутенерша.

Тут уж и Лесин захотел мальчика. Кричит:

– И чтоб со стриптизом и с консумацией!

– Консумация это, простите, когда в… ну, в эту, что ли, как её…? – заинтересовалась Луиза и достала из своего необъятного лифчика блокнот для записей и маленький карандашик.

– Консумация – это когда проститутка не спит с клиентом, а бухает. Как вы, например, – охотно пояснил Лесин.

– Ах, – смутилась польщённая Луиза, – Да какая уж из меня теперь проститутка. Разве только минетик…

И деловито полезла под стол.

– Только без истерики, – заистерила Лукас.

– А если она мне откусит что-нибудь во время минета? Они же страсть до чего страстные – сутенерши-то…. – тоже заистерил Лесин

Но буфетчица-сутенерша Луиза полезла под стол не за минетом. Она мирно уснула, забыв про обещанных девочек и мальчиков. Засобирались и мы.

– А пойдём всё же к церкви, – сально зашептал Лесин. – Так она меня детской проституцией раззадорила. А там возле церкви – школа французская. В ней дети послов и прочей сволочи учатся. Денег им капиталисты родители не дают, а наркотиков и жувачки хочется. Вот и торгуют единственным, что у них есть – детским телом и французским языком.

– Пошли, – вильнула задом Лукас. – Проститутки её не привлекали, зато хотелось на церковь католическую поглядеть. Известная ведь церковь-то. На улице Мархлевского. И в войну она стояла, а в школе, что напротив обычные дети учились – не французы. Торговали поэтому они чем придётся – кто фантиками, кто гильзами, кто Родиной, а кто и ворованными унитазами.

Пришли. Церковь стоит. Из церкви – русский мат. Никаких французов. Дворники и забулдыги. На стене плакат «Смерть жидам». Да нет, не «Смерть жидам» (это Лесину везде жиды мерещатся потому что сам еврей), а «Смерть шпионам». Вокруг военные ходят, милиционеры в какой-то странной форме (совсем как в фильме «Место встречи изменить нельзя»), а главное – нигде никакой рекламы нету! Вот нету её и все. Хоть утопись в канале имени Москвы, хоть застрелись на берегу бассейна «Москва», царствие ему Небесное.

Стоим, как громом поражённые, смотрим по сторонам, ничего не понимая, а к нам уже мужчина спешит, серьёзный: вы чего это, граждане, тут? Что вам здесь? Вы это для чего?

– Да мы так… только четвертиночку сначала, а потом… и вторая кончилась….

– И третья тоже…

– И сутенерша обманула.

– Вообще-то здесь пить не положено, особенно в рабочее время, – доверительно сообщил мужчина, – но вы, я вижу, граждане сознательные, не фашисты какие-нибудь (при этих словах Лесин громко закивал – именно громко, с хрустом и подвыванием), вы во-о-он туда пройдите, в арочку, там тихо. А четвертиночку ещё успеете купить в Сороковом гастрономе. А возле Здания… нет, не положено, даже нам не положено. Не отвлекайте чекистов – им шпионов ловить.

– Кино снимают, – догадалась Лукас, – А это режиссёр, он нам вежливо даёт понять, что мы мешаем творческому процессу

Послушавшись вежливого режиссёра, мы пошли к Сороковому гастроному. Сейчас-то он «Седьмым континентом» зовётся, после деноминации, а при большевиках его так и звали – Сороковой. Потому что он им и был – Сороковым. Не Сорок первым, как в рассказе про то, как девка любовника белогвардейца убила, а именно что Сороковым.

– Гляди-ка, очередь в винный отдел, – заметил ещё с улицы Лесин и даже пустил слезу умиления.

– Странно всё это, – удивилась Лукас, – советская власть что ли вернулась?

– А вам, значит, советская власть не нравится? – раздался у нас за спиной чей-то вкрадчивый голос.

– Нравится, – невпопад ляпнул Лесин.

– Не нравится, – согласилась Лукас.

– А пройдёмте-ка, граждане, со мной….