"В ожидании козы" - читать интересную книгу автора (Дубровин Евгений Пантелеевич)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СВОБОДА

Накануне

Освободил он нас лишь поздно вечером. Мать принесла ведро горячей воды, и мы стали смывать с себя колесную мазь.

Потом мы пошли в наш новый дом. В Утином оказалось много свободных домов, и мы выбрали самый лучший. Раньше здесь жил колхозный кладовщик (потом его посадили). Стены были из нового дерева, полы крашеные, крыша железная, вокруг ограда из самана – настоящая крепостная стена, даже сверху битым стеклом посыпана. Комнат в доме было целых три, да еще кухня, чулан – никакого сравнения с нашим домом в Нижнеозерске. И все это бесплатно. Жена кладовщика, которая жила со своей матерью, даже обрадовалась, что мы будем следить за их домом, пока не построим свой. Оказывается, в Утиное вот уже два года никто из чужих не приезжал.

Пока мы сидели в закутке, отец с матерью успели навести в доме порядок. Полы были вымыты, окна протерты, вещи разложены так, как они лежали в Нижнеозерске.

В самой большой комнате мать накрыла стол для ужина. Откровенно говоря, я рассчитывал увидеть на нем много вкусных вещей, во всяком случае утку обязательно, но на столе были все та же тюря да картошка.

Вад тоже, наверно, ожидал увидеть жареную утку и теперь мрачно разглядывал пустой стол. Отец чистил вареную картошку.

– А утка где? – спросил я. – Не успели ощипать?

Отец хмуро посмотрел на меня. Мать сердито перетирала ложки. Мы сели за стол.

– Нет, правда, где утка? Разве мы еще не приехали в Утиное?

– Не буду! – вдруг заявил Вад и оттолкнул картошку. Картошка прокатилась по столу и упала на пол.

– Подними, – оказал отец.

– Не буду, – повторил Вад.

– Ты и здесь за свои старые штучки?

– Не буду, не буду, не буду, не буду.

Отец стал расстегивать ремень.

– Не надо, – сказала мать. – Дети не виноваты. Сам же наобещал…

Отец, ворча, застегнул ремень.

Ужин прошел в молчании. Родители были очень мрачные.

Я надеялся, что после ужина отец разрешит нам погулять, надо же осмотреть это самое Утиное, но он заставил белить стены в кухне. Белили мы до поздней ночи, и я здорово устал, но все же решил не спать, чтобы узнать, о чем отец с матерью будут говорить в кроватном парламенте».

Ночью я потихоньку пробрался к их комнате. Довольно долго родители лежали молча, потом послышался материн голос:

– Пропадем здесь… Слышал, сколько уже поумерло от голода… Они даже лебеду всю поели… Надо ехать в Белогорье за козой… Обменяем на вещи… Пальто мое возьмем… Прохожу в стеганке… Перину… Зачем нам перина? Платок мой шалевый… Картошки у нас ведер пять есть… Возьмем с собой. На хлеб обменяем… Глядишь, до весны и дотянем…

– На чем поедем? Ни одной лошади нет. Три вола у них всего…

– Пешком пошли. С тачкой…

– Двести километров…

– Ну и что? Дней за пять дойдем. Не надо было уезжать..

– Зато работа есть.

– Что толку от твоей работы?

– Как что? Огород дают… Помочь дом построить обещают… Коза будет – еще как заживем. Это год такой, а то травы здесь сколько хочешь. Зальемся молоком… Я сам схожу за козой.

– Одному нельзя… Заснешь, ее уведут… А то по очереди будем. Да и козу ты хорошую не выберешь… И тачка тяжелая…

– А дети как же? Вон какие сорванцы.

– Десять дней всего… Поручим соседке приглядывать. Мин тут нет… Я детей, когда тебя не было, по два дня бросала…

Утром я передал подслушанный разговор Ваду. Брат сначала не поверил, а потом пришел в восторг.

– Они могут еще и не уйти, – охладил я его пыл. – Сейчас все зависит от нас. Во-первых, брось свое дурацкое нытье, не зли отца. Найди себе какое-нибудь дело. Отец любит, когда работают.

«Кроватный парламент» заседал подряд три ночи и никак не мог решить вопроса: можно ли на десять дней оставить нас одних.

Мы с волнением ждали решения. Мы стали послушными: не «перечили», не «доводили», не «огрызались», не отлучались из дому, чуть ли не бегом кидались выполнять любой приказ отца. Родители были очень довольны.

– Не узнаю их, – говорил ночью отец. – Поумнели, что ли..

– Они дети неплохие… Это они с тобой… с непривычки… Старший большой уже… Прикажи ему построже. Сегодня, мне соседка рассказывала, одни проезжали мимо с козой… за отрез сукна да кожаное пальто выменяли.. Видишь, какая дешевка… А то вдруг подорожают…

– Ну ладно..

Утром отец позвал нас в дом (мы носили воду в бочку).

Мать стояла тут же.

– Садитесь, орлы. Серьезный разговор есть, – сказал отец.

– Мыт постоим.

– Садитесь, садитесь… Дело такое… Мы уходим с матерью за козой… (Вад наклонил голову, чтобы не было видно, как у него горят глаза). Уходим дней на десять. Ясно?

– Да, – оказал я.

– Смотрите, не балуйте здесь. Приду, если узнаю что, берегитесь тогда. Виктора назначаю главным. Вот тебе двести рублей. Понапрасну не трать. Оставляем вам полведра картошки и сегодня мне обещали в колхозе аванс: полпуда пшена, литр постного масла и двести грамм сала. Немного возьмем с собой – остальное вам. Если расходовать с умом, должно хватить.

– Мы будем расходовать с умом.

– Я надеюсь на тебя, Виктор. Смотри за младшим, он еще глупый.

Вад открыл рот, чтобы ответить на оскорбление, но потом спохватился и закрыл.

– Постараюсь оправдать доверие.

– Вы любите всякие писульки, поэтому вот вам, это, – отец протянул мне бумажку.

Я развернул бумажку и прочел.

1. Выходить из дома после 21.00.

2. Приводить в дом чужих людей.

3. Доводить собаку. (Значит, она останется! Черт бы ее побрал!)

4. Сильно расходовать соль, спички и керосин.

5. Баловаться огнем.

1. За время Моего отсутствия («Моего» он написал с большой буквы. Ха-ха!) сделать 300 штук кизяков. (Вот дал!)

2. Нарвать и насушить 25 мешков травы для Козы. («Козы» он тоже написал с большой буквы!)

3. Вскопать огород (Он угорел, что ли?!) и удобрить его навозом из сарая.

4. Выложить камнем дорожку от крыльца до уборной.

5. Починить забор.

6. Кормить Рекса.

1. 6.30 – подъем, зарядка, завтрак.

2. 6.30-12.30 – работа.

3. 12.30-15.00 – обед и отдых.

4. 15.00-19.00 – работа.

5. 19.00-22.00 – ужин. свободное время.

6. 22.00 – отбой. (Не забудьте запереть двери.)

Внизу стояла крупная подпись: «ОТЕЦ».

Затем слово взяла мать. Она долго давала нам всякие сбивчивые указания и советы, плакала, гладила нас по голове и даже два раза отреклась от козы («Да будь она проклята! Никуда не поеду! Чтоб я своих детей одних бросила!» и т. д.), но потом вытащила из-за пазухи бумажку и протянула ее мне. Пример бюрократизма страшно заразителен.

1. Соль в столе, в чугунке, в правом углу.

2. Спички на загнетке.

3. Не злите Рекса, он может укусить.

4. Не лезьте в пруд, он очень глубокий.

5. Дети мои, не ходите никуда вечером, я так боюсь за вас.

Я прочитал эти документы и сказал:

– Разумеется, все будет в порядке. Правда, вы несколько преувеличили наши возможности, но мы постараемся справиться с поставленными задачами.

– Не выходить из дома вечером ни в коем случае!

Я пожал плечами. Какой может быть разговор!

– Никого не пускать в дом!

– Разумеется. Кто же пускает в дом чужих?

Отец посмотрел на меня подозрительно, но мой вид успокоил его.

– Будьте осторожны с огнем!

– Вы повторяетесь. В документах все записано очень четко.

– А что скажешь ты, малец?

– Не впервой!

Мать заплакала.

– То вы маленькие были… А теперь вон какие вымахали. . самый опасный возраст…

– Ну, ну! – отец обнял ее за плечи. – До опасного возраста еще далеко.

Всю ночь они говорили про опасный возраст. Мать рассказывала про свой, отец про свой. Это было чертовски интересно. Тут были и любовь, и плохие подружки и товарищи, и запретные книжки. Но потом они пришли к общему мнению, что нам с Вадом до этого опасного возраста еще жить и жить, и они успеют приехать и взять его под свой контроль.

Но все-таки мать сильно колебалась, идти ей или не идти. Я с волнением следил за этими колебаниями.

Они проговорили почти всю ночь, и отцу удалось успокоить мать, но все равно утром, когда они уходили, была очень тяжелая сцена. Родители долго тискали нас, вертели и так и этак и все сыпали, сыпали советами. Даже если бы я задался целью соблюдать их «от» и «до», я бы просто не смог запомнить все эти «не надо, «надо», «не смей», «сделай», «не делай» и т. д.

Потом отец взял меня за подбородок, поглядел в глаза и вдруг притянул к груди. Я почувствовал колючую щетину на своей щеке и что-то щелкнуло, вроде слабого удара кнута. Так же насильно он поцеловал Вада. Потом они взялись за тяжелогруженую тачку и пошли.

До самого поворота мать плакала и махала платком, будто уходила на войну, и слышались бесконечные «не забудь», «не делай», «будь умным». Потом они скрылись за поворотом, и осталась только пыль, которая еще долго висела в воздухе.