"Билет на балкон" - читать интересную книгу автора (Дубровин Евгений Пантелеевич)4К вечеру дорога вышла из леса и запетляла по большим, заросшим травой полянам. Она стала более широкой, плотной. Кое-где встречались следы коров, свежий помет. Очевидно, до станицы было уже недалеко. – Сколько времени? Глорский машинально дотронулся до запястья левой руки и только тут обнаружил, что часов нет. Всю дорогу он вспоминал, чего ему не хватало. Не хватало часов. Наверно, он их потерял в самолете. – Я потерял часы. – А-а. Наверно, в самолете… – Наверно. – Около пяти. – Пожалуй. – А я свои забыл. Три дня составлял список, даже запасные пуговицы взял, а часы забыл. – Да они здесь и не нужны. – А ведь правда. Это чудо цивилизации необходимо лишь в городе. Без него пропадешь. – Здесь часы – солнце. – Ну, теперь, по-моему, недалеко. Идти стало жарко. Горы обступили извилистую долину со всех сторон и не пропускали ни ветерка. Горячий воздух неподвижно стоял над густой, в рост человека травой. Она тоже была горячей. Зацепив лицо, обжигала, наполняла легкие тяжелым прелым ароматом. – Купим водки, консервов в томате. Что-то страшно захотелось консервов в томате. – Только по сто граммов, не больше. В горах пить нельзя. – Тут и пятьдесят сейчас с ног свалят. В кино сходим. Может, у них есть кино. Соскучился по кино. Давай немного передохнем. Глорский опустил рюкзак на землю и сел на него. Они вышли на открытое пространство. Здесь трава была скошена и уложена в аккуратные валки. Рядом с ними лежал узелок из белого платка с желтым горохом, две фуфайки. Вдали двигались человеческие фигуры. Одна равномерно покачивалась то вправо, то влево. Другая – женская – шла чуть в стороне прямо, очевидно сгребая подсохшую траву в валки. – Ну вот и первые люди. – У тебя такой тон, словно ты выбрался с необитаемого острова… – Почти что. «Первыми людьми» оказались старик и старуха. Дед был в выцветших от времени солдатских брюках, очевидно, времен первой империалистической войны, в холщовой рубахе, подпоясанной веревкой (нейлоновой, блестящей на солнце, словно она была мокрой). На голове старика, как и полагается, красовалась обтрепанная, дырявая соломенная шляпа. Его старуха выглядела более современно: в ситцевом платье, на котором были изображены кусочки природы Черноморского побережья. Это платье можно было смело использовать в качестве путеводителя по Кавказу. Увидев идущих, старик опустил косу и стал еще издали смотреть на них из-под ладони. Для него Глорский и Кутищев, очевидно, представляли не меньший интерес, чем он сам для них. Обе группы принялись разглядывать друг друга. – Добрый день, – первым нарушил молчание Глорский. – Здравствуйте, – дед снял шляпу и поклонился. Бабка осталась стоять неподвижно. – То-то я смотрю – не наши. Туристы небось? – Они самые. – Туристы до нас редко ходят. – Почему же? Места у вас красивые. – Так оно от нас, море-то, недалеко. Вот каждый и спешит окунуться. На машинах все. Скорей, скорей. – Ну а мы вот без машин. – И то дело. Добро пожаловать. Сами-то далекие? – Из-под Москвы. – Из России, значит, – уточнил дед. – А вы не в России, что ли? – засмеялся Глорский. Дед махнул рукой. – Да и как оказать – не знаю. Мы тут сами по себе. – Станица далеко? – Рядом. Повернете направо, вот вам и станица. Ночевать у нас будете? – У вас. – В лесу небось? – Сейчас посмотрим. – Не стоит в лесу, пожалуй. – Почему? – Да так… – Дед надел шляпу. – Станишники не любят, когда люди в лесу. – Мы народ мирный. – Все равно, сынки. Это у нас еще от черкесов осталось. Когда с черкесами воевали. Вы лучше у меня заночуйте. У меня сад большой, прям к ручью уходит. Под яблонькой палатку ставьте и ночуйте спокойно. И вы никого бояться не будете, и вас никто. Потому – мои гости. – Да нам еще лучше. А где ваш дом? – Третий справа. Спросите, если что, где хата Василия Петровича. Заходите, только с огороду, а то дома никого, а собака спущена. – Ладно. Спасибо, Василий Петрович. Дед поплевал на ладони и взялся за косу. Бабка в своем платье-путеводителе тоже задвигалась, словно она была заводной и дед нажал кнопку. – Хороший старик, – сказал Кутищев, когда они начали спускаться к станице по уже ставшей пыльной, с глубокой колеей дороге. – Вот она, забытая жизнь наших предков. Пригласить первого встречного в дом, ходить босым, косить траву. Станица располагалась по той стороне ручья. Здесь он был широким и глубоким. Переправлялись через него двумя способами: машинами и лошадьми через брод и пешим порядком по сложной системе тонких и толстых бревен, переброшенных по камням. Ни тот, ни и другой способ не годился. Брод был, по-видимому, глубок, так как вода в том месте шла спокойно и дно не просматривалось, а по бревнам с тяжелыми рюкзаками переправляться было рискованно. Друзья в нерешительности остановились на берегу, сбросив рюкзаки в гладкую тень дуба. Было жарко, вокруг вилась целая шайка нахальных слепней. Их возбуждали разгоряченные, потные тела. На той стороне, казалось, было еще жарче, так как машины и скот вытоптали склон и превратили его в маленький кусочек Сахары. Сразу же за ручьем начиналась станица. Между деревьями виднелось несколько десятков каменных домов, от которых к воде спускались огороды и виноградники. Станица казалась совершенно безлюдной. Лишь возле негромко тарахтевшего движка сидел молодой мужчина, курил сигарету, сплевывал в воду да стайка мальчишек ловила небольшой сетью рыбу. – Как перебраться? – крикнул Кутищев. Мужчина, давно наблюдавший за ними, сначала ничего не ответил, потом подумал и что-то сказал. Шум ручья и работающий движок заглушили его слова. До путешественников донесся лишь обрывок фразы: « …тесь… шины…» – Наверно, предлагает дождаться машины. Друзья сели в редкую тень и стали ждать. Так прошло с полчаса. Никакой машины не было и в помине. – Можно переправить рюкзаки по частям. – Вот что мы сделаем. Глорский расшнуровал рюкзак и достал оттуда надувной матрац. Минут через десять матрац красным плотом уже покачивался на воде. Друзья принялись грузить на него вещи и одежду. Стайка мальчишек бросила ловить рыбу и наблюдала с той стороны с большим любопытством. У одного карапуза даже высунулся язык и сползли трусы, которые он все время поддерживал одной рукой. – Эй, братва! – крикнул Кутищев. – Иди, помогай! «Братва» стала шептаться, но с места не двинулась. – Вы что, немцы? – Нет, – ответил большеголовый, стриженный «под нуль» и, очевидно, самый смелый пацан. – Мы русские. – Ну, а раз русские, то чего же вы боитесь? Мы тоже русские. – Так вы же туристы… – протянул пацан. – А может, стиляги! – крикнул из-за его спины карапуз со сползшими трусами. – Стиляги не могут быть туристами, и наоборот, – объяснил Глорский. – И вообще мы не туристы, а путешественники. Слово «путешественники», видно, произвело свое действие. Ватага под руководством большеголового кинулась в воду и быстро переплыла ее, держа конопатые носы над водой, словно выводок котят. – А леска у вас есть? – Найдется. – Мы вам покажем бочаг, где щуки есть. – Вот и отлично. Подталкиваемый десятками рук, плот быстро оказался на той стороне ручья. – А где вы будете ночевать? – спросил большеголовый. – Хотите, я вам озерко покажу? Тут недалеко. Можно раков на костер половить. – Да нет, ребята, мы уже остановились. – Где? – У Василия Петровича. – Ну-у-у… Это вы всю ночь спать не будете. – Почему ты так думаешь? – Да так… Как начнет рассказывать… – А вам уже надоело? – Надоело. – Показывайте, где его дом. – А вон. С длинной трубой. Так вон его сын. У движка. – Как его зовут? – Петром. – Ага, Петр Васильевич, значит. Друзья собрали вещи в рюкзаки. Мальчишки немного понаблюдали за ними и ушли снова к своему бредню. – Здравствуйте, Петр Васильевич, – сказал Глорский, подходя вместе с другом к парню, который сидел к ним боком, очевидно исподтишка наблюдая за переправой. Парень поперхнулся дымом и выплюнул окурок в воду. Наверно, он не ожидал услышать свое имя из уст незнакомцев. – Здрасть… – сказал он. Глорский коротко рассказал ему о встрече с отцом и о том предложении, которое тот им сделал. Сын не выразил по этому поводу никаких эмоций. – Пойдемте, – сказал он коротко. Петр Васильевич, когда встал, оказался небольшого роста, но крепкий в плечах, с мускулистыми руками. Всю дорогу он молча шел впереди. Путешественники чувствовали себя неловко. Получалось так, будто они навязывались. – Воду качаете? – спросил Глорский. – Да, – коротко бросил Петр Васильевич. – На ферму, что ли? – Огороды поливаю. На этом разговор иссяк, и больше никто его не пытался возобновить. Вскоре они пришли к большому дому, сложенному из серого камня. Забор тоже был из серого камня. Петр повертел ручку у калитки, и она сама распахнулась – очевидно, запор был с «секретом». Навстречу им бросилась большая овчарка, но хозяин быстро схватил ее за ошейник и пристегнул к кольцу, болтавшемуся на проволоке. Проволока шла вокруг дома, летней кухни и сарая. Овчарка пробежала по кругу и села возле крыльца. – Идите за мной, – так же кратко сказал Петр Васильевич. По тропинке, вьющейся среди винограда, он вывел их в сад. а затем на лужайку с сочной зеленой травой. – Можете здесь. – Спасибо. Петр Васильевич ничего не ответил и ушел. Друзья огляделись. Место было красивое. Метрах в двадцати, скрытый виноградником, клокотал ручей, сильнее, чем обычно, – значит, здесь он уже и каменистей. Каменная, высотой в человеческий рост ограда надежно закрывала сад от скота и постороннего взгляда. В дальнем конце сада стояло два стога сена: один уже полностью подготовленный к зимовке, другой только что заложили. Возле, уткнувшись носом в ограду, находилась новенькая, тщательно вымытая грузовая машина. – Я схожу в магазин, а ты ставь палатку. Идет? – Идет. Глорский взял сетку, вышел через калитку к ручью и немного постоял, удивленный дикой красотой. Русло потока в этом месте образовало множество совершенно ровных, словно нарочно так сделанных человеком террас. Террасы были гладкие, совершенно чистые и располагались друг под другом, похожие на каскад взлетных площадок для вертолетов. Ручей скакал по ним, сердито пенясь и вздымая вверх поток брызг, которые сверкали на солнце, образовывая ломаную радугу. Кое-где террасы имели наклон к берегу, и там стояли небольшие глубокие озерца с темной водой, поросшие редким камышом. Там, очевидно, водилась рыба. По обоим берегам, так же строго последовательно, как террасы, располагались маленькие пляжики с глубоким белым леском, ровные, гладкие, которых не касалась ни человеческая нога, ни копыто животного. Обрывистый, ощетинившийся корнями берег с нависшими над водой деревьями, затем пляжик, опять непроходимые дебри, пляжик… И ни души. Вот где можно отдыхать месяцами, думал Глорский. Вставать рано утром, вместе с солнцем, купаться в холодном ручье, пить парное молоко, писать на грубо сколоченном деревянном столе в маленькой комнатке с видом на горы… В обед купаться, загорать, ловить самим сплетенной из лески сетью форель и потом смотреть, как жарят ее на огромной, обильно политой подсолнечным маслом сковороде, в тени старых яблонь. А вечером уйти в горы… До самой ночи… Когда станет темным лес и едва различимой тропинка. Возвращаться быстро, почти бежать, оглядываясь по сторонам, прислушиваться к непонятным ночным шорохам. Запыхавшимся, счастливым выбраться к станице и, поужинав горячей картошкой с шипящей салом яичницей, читать далеко за полночь какой-нибудь старый-престарый, обтрепанный, пахнущий валерьянкой и мышами роман про рыцарей, походы, отравленные кинжалы и страстную любовь… Но вряд ли это когда осуществится, хотя, казалось бы, чего проще: договориться с хозяином и приезжай в отпуск… И денег-то всего уйдет с сотню. В одном из омутов громко всплеснула рыба. Глорский вздрогнул и по привычке посмотрел на часы, не обнаружил их и вздохнул. Часы были хорошие, с будильником. Тогда были модны часы с будильником. Их купила ему жена в день рождения. Вернее, тогда она еще не была его женой, а лишь невестой. Даже не невестой, а просто так… Они еще не решили, поженятся или нет, потому что им и так было хорошо. Они гуляли по городу, пили пиво в дешевых кафе, целовались под предусмотрительно разбитыми фонарями в темных аллеях парков. Глорский приезжал к ней в город на воскресенье из районного центра, где он работал учителем литературы. Как она стала его женой? И почему именно она? Глорский с удивлением обнаружил, что за восемь лет совместной жизни этот вопрос впервые пришел ему в голову. |
||
|