"Пират" - читать интересную книгу автора (Марысаев Евгений Клеоникович)

По ночам в Уреме хозяйские собаки, которым не сиделось дома, собирались в большую стаю. Они гоняли из конца в конец по единственной улице поселка, пугали запоздалых прохожих, особенно приезжих, городских, и, сытые, откормленные, задирали бродячих, вечно голодных собак, которых никогда не допускали в свою стаю.

После полуночи они бежали за аэродром, на большую таежную поляну: громкое лаяние и рычание под темными окнами изб не нравилось спящим людям. Тут же им никто не мешал. Здесь они играли, дрались. Случалось, после особенно жестокой битвы на снегу оставалось бездыханное окровавленное тело. Тогда бродячие собаки, наблюдавшие из тайги за схваткой, подкрадывались к трупу, волокли в дебри и жадно пожирали его.

Сучка Тайга тоже бегала со стаей. Это была здоровенная, умная, с отличным чутьем, хорошо натасканная промысловая лайка. Хозяин ее любил и ценил, но вид у Тайги, правда, был страшноватый. Года полтора назад, спасая хозяина от верной гибели, побывала она в медвежьих лапах, Потапыч оставил ей метины на всю жизнь: вместо правого глаза — пустая глазница, вместо густого меха на правом боку — содранная шкура; кроме того, у собаки была порвана ноздря и выдрано одно ухо.

Вдоволь наигравшись в стае, Тайга затрусила восвояси, но что-то заставило ее остановиться на заснеженном аэродроме. Она потянула ноздрями морозный воздух. Терпко пахло дымом из печных труб, псиной, снегом, скотиной. Но среди этих очевидных запахов, которые легко различила бы всякая беспородная дворняжка, тончайший нюх лайки уловил слабую тревожную струйку. Тревожный запах исходил со стороны взлетной полосы. Там стояла конура. Тайга подбежала к ней. Из конуры исходил резкий запах кобеля. В этот запах неожиданно вклинился другой, что и насторожило собаку. Это был жирный запах крови. Кровь зияла на снегу темными пятнами, тянулась пунктиром за взлетно-посадочную полосу, к лесу. Лайка уткнула острую морду в кровяной пунктир. Тревожный след привел ее на границу аэродрома и леса и оборвался возле грязного бугра. В лунно-дымчатом свечении воздуха от бугра вилась чуть приметная спиралька пара. Она пахла живой собакой.

Тайга замерла. Она не доверяла собственному нюху. Когда слух ее уловил слабое, приглушенное толщей земли поскуливание, лайка бросилась «на бугор и заработала одновременно мордой, передними и задними ногами. Мелкие комья веером летели в разные стороны, бугор быстро таял. Морда уткнулась в бок Пирата. Лайка ухватилась за него клыками, упершись крепкими ногами, рывком вытащила Пирата из неглубокой ямы.

Тайга узнала Пирата: не раз видела его на аэродроме. Держал себя пес с большим достоинством, никого к себе не подпускал, дружбу с бродяжками, которых хозяйские собаки презирали и за собак-то не считали, не водил. Пират совсем не походил на униженных, с поджатыми хвостами бездомных псов, хотя сам не имел ни дома, ни хозяина...

Тайга обнюхала кобеля с головы до ног, потом оттаяла дыханием, слизнула натекшую в глазницы кровь и усиленно заработала языком, врачуя ранки на лбу и затылке. Пират дрыгнул задними лапами, проскулил, затем попытался приподнять голову. Но шея совсем не держала ее.

Она вновь слизала натекшую в глазницы кровь. Села.

Вскочила. Коротко взвыла. И длинными прыжками, по брюхо увязая в снегу, бросилась домой.

Она с разгону перемахнула низкий плетенек и залаяла громко, беспрерывно, заскребла когтями по обледенелой двери.

В сенцах раздался надсадный кашель, стукнула щеколда и морозно скрипнула дверь. На крыльце показался низкорослый, почти квадратный, как пень, человек. На исподнее был наброшен полушубок, короткие толстые ноги обуты в тупоносые катанки.

Хозяин знал, что пес зря не разбудит. Вспомнил он, как прошлой зимою волк скотину в хлеву хотел порезать. Тайга помешала. Знатные унты вышли из шкуры того волка!

– Щас, лапушка, щас, милушка, погодь тута, я мигом обернусь. Не мельтешись, не мельтешись!...— заспешил хозяин.

Через несколько минут он вновь, одетый, появился на крыльце, на ходу щелкнул карабинным затвором.

Но лайка повела человека не на задворки, к лесу, а вдоль улицы поселка и дальше, за аэродром.

– Н-нуу, это дело не пойдет,— разочарованно сказал он.— За кордон повела...

И хотел повернуть обратно. Лайка ухватила его за полушубок, потянула к лесу.

– Не балуй! Сказано: не пойду! День на охоту дан, бестолковая!

Собака взвизгнула от досады, посеребренной тенью метнулась прочь. Вскоре неподалеку раздался такой громкий нескончаемый лай, что хозяин пошел по заснеженной целине, выше колен проваливаясь в сугробы.

Тайга лаяла возле непонятного продолговатого предмета, темневшего у ее ног. Увидев хозяина, она замолчала. Ему показалось, что этот предмет медленно движется и вроде бы скулит. Он зорко пригляделся. Потом взял наизготовку карабин, с опаской приблизился.

Это была большая собака неопределенной породы. Она ползла из тайги на взлетную полосу, за нею по снегу тянулась длинная борозда. Человек поспешно нащупал в кармане полушубка спички. Пламя выхватило из лунных сумерек ярко-красный мех пса, черные ранки на голове, черную пиратскую повязку на глазу. Ранки оставила пуля от пистолета — она прошила голову навылет. Это сразу понял опытный охотник, фронтовик. Хозяин прошел вдоль снежной борозды, уводящей в тайгу. Она привела к границе аэродрома и таежной стены. Там грязно темнели раскиданные мерзлые комья земли и черно зияла яма.

– Ясно, ясно,— сказал он.— Кому ж ты, милок, помешал?...

Собака по-прежнему медленно, но упорно ползла к тому месту, где находилась конура. Хозяин Тайги закинул за плечо карабин и поднял собаку на руки. Пират хватил зубами руку, но в челюстях тяжело раненного пса совершенно не было силы, зубы не повредили даже человеческую кожу.

– Кусаешь? Так и должно быть. Теперь тебе всяк человек лютее лютого зверя... Ну, топаем в тепло.

Разбуженная жена было рассердилась, когда муж ввалился в горницу с живой ношей и уложил возле печи большую собаку.

– Молоко у нас есть?

– Чего еще?...

– Где у нас молоко?! Мне надобно горячее молоко!...

Три дня Пират пролежал в избе хозяина Тайги в маленькой комнатенке, отгороженной от горницы дощатой перегородкой, в которой никто не жил. Он никого к себе не подпускал. Хозяин то и дело прибегал с работы проведать больную собаку, сам готовил ей калорийную, не обременительную для желудка пищу.

На четвертый день Пират вылез из-под кровати, шатаясь, подошел к двери. От слабости его бросало из стороны в сторону, как пьяного. Надавил лапой дверь. Она не открывалась. Постоял в раздумье некоторое время. Он часто видел, как выходил из этой комнатки хозяин. Прежде чем открыть дверь, он опускал ручку вниз. Пират лапой опустил ручку и одновременно толкнул дверь лбом. Она с коротким скрипом открылась.

Жена хозяина замерла возле печи с чугунком щей на ухвате. Пират не обратил на нее ни малейшего внимания. Он направился прямо к двери, выходящей в сени. Глянул на женщину и гавкнул: открой! Жена хозяина поставила на стол чугунок, с опаской приблизилась, с испуганным «Пожалуйте...» толкнула тяжелую дверь.

На улице Пират поглядел по сторонам, потянул ноздрями воздух и по запаху определил, где находится аэродром.

Вскоре он пришел на взлетную полосу. Обтянутую оленьим мехом конуру никто не тронул, она по-прежнему стояла за сигнальными флажками. Пират пришел в родной дом. И жизнь собаки вошла в обычное русло, вновь обрела смысл. Она ждала своего хозяина.

Вечерами приходил хозяин Тайги, приносил еду. Потом из отпуска наконец вернулся диспетчер, и пищи для Пирата стало вдоволь. Ему не надо было бегать по задворкам и выгрызать впаянные в лед объедки. Как-то хозяин Тайги и диспетчер пришли на взлетную полосу одновременно. Разговорились. И рассказали друг другу все, что знали о Пирате...

В соседнем поселке произошла крупная кража из магазина, и лейтенант Васюков срочно вылетел на «Аннушке» раскрывать преступление. Дело оказалось сложным, запутанным и целиком поглотило участкового. В Урему он вернулся только через неделю. А с приездом домой вернулись переживания, связанные с убийством бездомного пса.

... В этот день все валилось из рук лейтенанта Васюкова. Приходил вызванный им молодой рабочий совхоза Брыкин, который затеял драку в поселковом клубе. Надо бы сначала узнать причину драки, поговорить с парнем не горячась, а Васюков, не разобравшись, примитивно пригрозил Брыкину пятнадцатью сутками. Как выяснилось вечером, парень вовсе не виноват, более того — поступил правильно, как и подобает мужчине: при нем распоясавшийся хам жестоко оскорбил девушку.

Шагая со службы, Васюков едва удерживался, чтобы не заглянуть в магазин за поллитровкой. Лейтенанту хотелось заглушить муки совести, душевную боль.

И дома сразу все пошло «наперекосяк». «Вечно вы, мамаша, щи пересолите!» — раздраженно сказал он за ужином теще, хотя давал себе зарок не связываться с ней.«А ты что здесь раскомандовался?! — подбоченясь, с ходу взъелась теща.— Здесь тебе не околоток!...» Бросив ложку во щи, он прошел в детскую. Аленку еще не укладывали, она сидела на маленьком стуле за маленьким столом и рисовала цветными карандашами. Васюков провел ладонью по льняным дочуркиным кудряшкам. «Любите собак, как детей. Любите собак, как детей...» — некстати вспомнил лейтенант свои стихи.

Он отдернул ладонь от кудряшек, словно ожегся о них. Затем решительно направился к вешалке, сорвал с гвоздя полушубок, ушанку и почти выбежал на мороз.

Лютый холод немного остудил его.

«Нет, совсем не майор виноват в... в убийстве, да, в убийстве,— мучительно размышлял Васюков.— Не сваливай с больной головы на здоровую. Он далеко, не" в курсе всех событий. Ты, лейтенант, ты виноват...»

Так, ругая себя, Васюков неожиданно вышел к аэродрому. «Преступника тянет на место преступления. Воистину точно сказано»,— горько подумал он.

Лейтенант направился к тому месту, где произошла расправа с Пиратом. Было светло от луны и звезд. За сигнальными флажками виднелась конура, обтянутая оленьим мехом. Он осмотрел ее. Интересно, кто ее здесь смастерил?...

«Ну, хватит себя травить. Забудь. Твои переживания не воскрешат того, кого ты отправил на тот свет. Подлые, крокодиловы слезы. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь, мерзавец...»

Васюков уже хотел уходить, когда из конуры вдруг раздалось глухое рычание. Потом в неярком лунном свете наружу вылезла большая, очень знакомая лейтенанту собака. Он поспешно достал коробок, чиркнул спичкой. И сразу узнал диковинный лисий окрас пса, черную полоску, закрывавшую ему один глаз.

Как-то утром Ломов пришел на аэродром встречать своего компаньона, который сбывал медвежье мясо в окрестных поселках и должен был сегодня прилететь на «Аннушке». В ожидании самолета Ломов прохаживался возле аэровокзала. По радио объявили: «Аннушка» задерживается на три часа. Ломов плюнул с досады и хотел уже идти домой, когда взгляд его случайно задержался на конуре Пирата. Меховой полог был приоткрыт, пес лежал, высунув наружу голову. Ломов подумал, что конуру застреленной им собаки заняла какая-нибудь другая бродяжка, и пошел посмотреть. И чем ближе он подходил, тем отчетливее видел приплюснутую голову, знакомую черную полоску на глазу.

Ломов направился вдоль снежной борозды, уводящей к тайге, ее не успело запорошить. Она привела к границе аэродрома и таежной стены. Невысокий холмик под деревом был разрушен, грязно темнели мерзлые комья земли. Яма была пуста.

... В избе Ломов залпом выпил стакан спирта.

– Фокус!...— сказал он и забарабанил толстыми короткими пальцами по столу.— Ловко, однако!...

И что-то вроде жалости к воскресшему из мертвых Пирату зашевелилось в мохнатой душе его.

– Пущай живет, коли так. Пущай живет...— пробормотал Ломов себе под нос.

Потом спустился в погреб, острым охотничьим ножом отсек от туши изюбра изрядный кусок мяса и пошел на аэродром — подкормить собаку.

Однажды Пирату неудержимо захотелось покувыркаться, поваляться в сугробах. Щенячья эта блажь в тот же день пришла в голову и другим собакам в поселке, Как бродячим, так и хозяйским. Жители Уремы, глядя на резвившихся псов, облегченно вздыхали, поздравляли друг друга: «С теплом тебя!», «Дожили, слава богу!», «Пора, пора зимушке на покой...» Верная примета: резвящиеся, кувыркающиеся в снегу собаки — к теплу, скорой весне.

И действительно, через несколько дней с юга нашли низкие, рыхлые облака, хлопьями повалил сырой снег. Густые туманы окутали Урему. Недвижно стояли они над поселком целую неделю. Потом поднялся сильный ветер, прогнал на север тучи и туманы. Небо глянуло весеннее, пронзительной голубизны, тепло как бы смыло с него стылую белесость. И солнышко взблескивало молодо, резвилось в голубизне диковинной светящейся рыбиной. Каждое утро, вылезая из конуры, Пират подмечал, как постепенно темнеет, оседает высокая снежная шапка на крыше терема-аэровокзала, растут на карнизе ребристые блестящие сосульки.

Близился май. Но хозяина все не было. А Пират ждал. Он не пропускал ни одного прилета «ЯК-40», пожирал глазами спускавшихся по трапу пассажиров. Верил пес непоколебимо: вернется хозяин!