"Аракчеевский сынок" - читать интересную книгу автора (Салиас Евгений Андреевич)XXXIVШумский в сопровождении Квашнина более трех часов рыскал по городу, отыскивая повсюду ненавистного улана, и, по мере того, что фон Энзе не оказывался нигде, злоба Шумского все росла. Они уже были в двух главных ресторанах, где обыкновенно собиралась вся полковая молодежь завтракать и обедать. Затем были в полку у двух-трех лиц, где фон Энзе бывал более или менее часто. На квартиру офицера Шумский ехать не хотел: – Во-первых, – говорил он Квашнину, – не скажется дома и не пустит, а во-вторых, если и пустит, то черт его знает, что может произойти. А бить человека у него же на дому как-то неохота. Ни в своей квартире не могу я его отдуть, ни в его собственной. Но после рысканья по городу Шумский, не столько усталый, сколько взбешенный, решился сразу на то, что считал за минуту невозможным. Так всегда бывало с ним. – Что ж делать? – Поедем к нему на дом, – сказал он. – Нехорошо, – заметил Квашнин, – пусти меня в качестве секунданта объясниться, а что ж так по-разбойничьи врываться. – Не мы разбойники – он разбойник! – вскрикнул Шумский. – Ну, нет, братец ты мой, ты так судишь, а я сужу так, что разбойничаешь-то ты, а он защищается. – Ну, ладно, теперь не время философствовать. И Шумский приказал кучеру ехать к улану. – Послушай, Михаил Андреевич, – выговорил Квашнин, когда экипаж полетел на Владимирскую, где жил улан, – уговор, приятель, лучше денег. На эдакий лад я тебе помогать не стану. Ехать – поедем, но если что… Я драться с ним не стану. – И не нужно – сам расправлюсь, – отрезал Шумский. – Да я и в квартиру не войду, – прибавил Квашнин, – ты затеял поединок, тебе нужен секундант – я не отказываюсь и просижу, может быть, из-за тебя год целый в крепости. Что делать? По-приятельски! Но лезть к человеку в квартиру вдвоем и колотить его – это, приятель, по-моему, и киргизы не делают. И у азиатов насчет гостеприимства законы и обычаи строгие. – Ах, отвяжись, – нетерпеливо вымолвил Шумский, – я ему сделаю мое предложение вторично, согласится – расстанемся прилично, не согласится – увижу, что делать. А ты, хоть, сиди на улице и жди. – Ладно, – прибавил Квашнин. И они замолчали. Через несколько минут рысак Шумского уже домчал их до дома, где жил улан. Квашнин не двинулся из экипажа. Шумский выскочил, сбросив почему-то шинель около Квашнина, и поднялся по лестнице в квартиру улана, где был лишь всего один раз. – Не думал я тогда, зачем придется мне сюда приезжать, – пробурчал он, подымаясь по лестнице. Через мгновенье он прибавил: – Нет, пожалуй, мог думать. Еще с того разу, в церкви, на похоронах, я почуял, что он влюблен в нее. И в памяти Шумского ясно, отчетливо, восстали подробности его первой встречи с баронессой, как он был сразу поражен и пленен красавицей; как смущался и краснел, будто школьник, улан. Между тем, с тех пор сколько прошло времени, а дела фон Энзе, по-видимому, не подвигались вперед. Он только раза два слышал о нем от барона, как о родственнике и сам, однажды, дерзко заговорил об улане с самой Евой. И после этой роковой дерзости с его стороны баронесса прекратила свои сеансы. Вспоминая и размышляя, Шумский, отчасти усталый, тихо подымался по лестнице. Улан, человек небогатый и вдобавок аккуратный немец, жил не только не выше средств, но, напротив, занимал помещение гораздо более скромное, и вообще жил гораздо скромнее, нежели мог бы жить. Хотя квартира его заключалась в четырех комнатах, однако, часто бывали в ней знатные и богатые гвардейцы, известные на весь Петербург, и любили тут засиживаться до полуночи. Вообще все, что было гвардейцев в Петербурге, все любили, а главное уважали фон Энзе за что-то, чего они и не могли объяснить. А это была цельность натуры полунемца, полурусского, точность и ровность его поведения. Фон Энзе был всегда один и тот же. Все его знавшие как-то бессознательно чувствовали, что могут отвечать за улана, знать заранее, как поступит он в каком обстоятельстве. Кроме того, всякий знал, что так, как поступит улан, может и даже должен поступить всякий из них. Часто случалось, что офицеры, не только сослуживцы фон Энзе, но и других полков говорили: «Даже фон Энзе так сказал!» «Даже фон Энзе так думает!» И это заявление принималось всеми в расчет. Шумский позвонил у дверей. Ему отворил денщик улана – латыш; на вопрос офицера, дома ли барин, лакей отвечал, что нет. – Да не врешь ли ты! – вскрикнул Шумский. – Никак нет-с, – отозвался латыш. Но малый, добросовестный до глупости, не мог согласовать своей физиономии со словами. По его лицу Шумский ясно прочел, что фон Энзе не сказывается дома. – Ты врешь! – вскрикнул он. – Пусти, я сам освидетельствую. Он отстранил, почти оттолкнул денщика от дверей и шагнул в прихожую. Но в ту же минуту противоположная дверь отворилась и в прихожую, притворяя дверь за собою, появился приятель фон Энзе, офицер его же полка, Мартенс. Остановившись перед дверью, офицер сложил руки на груди и откидывая слегка голову назад, выговорил презрительно: – Не кричите, как пьяный мужик, в чужой квартире, г. Андреев! Шумский при этой фамилии изменился в лице, глаза его засверкали бешенством. Он понял сразу, какое огромное значение имеет эта фамилия на устах улана, которого он видел не больше трех раз. Стало быть, все многим и многим известно. Он двинулся к Мартенсу, уже собираясь броситься на него, как зверь, но тот хладнокровно протянул руку вперед и выговорил сильно изменившимся, но тем более твердым и энергичным голосом: – Господин Шумский! Хоть вы и флигель-адъютант, а я простой офицер, тем не менее, я не сочту за честь вступить с вами в потасовку. Кроме того, предупреждаю вас, как честный человек, что я очень силен. Даю вам честное слово, что я могу вас совершенно легко уложить тут полумертвым при помощи одних кулаков. Но я не желаю такого состязания. – И я не желаю с вами дело иметь. Мне нужен фон Энзе! – закричал Шумский. – Фон Энзе нет дома. – Лжете, он тут! Он прячется! Мартенс рассмеялся желчно и выговорил: – Так как я не давал честного слова с вами не драться, и вы говорите мне дерзости, то имею честь объявить вам, что сейчас же пришлю к вам секунданта. – Шалишь! – вскрикнул Шумский. – Мне нужен фон Энзе. Как хитро! Подставлять приятеля вместо себя. Да кой прах мне, если я вас убью! Мне энтаго паршивого щенка нужно. Мартенс изменился в лице. Руки его слегка дрожали. Видно было, что он делал огромные усилия, чтобы не броситься на Шуйского. – Фон Энзе дома нет. А вам я приказываю немедленно выйти отсюда! Или я вас вытащу за ворот и спущу вверх ногами по всей лестнице, – выговорил Мартенс совершенно дрожащим голосом, но не страх, а злоба и необходимость себя сдерживать взволновали его. Шумский стоял перед ним тоже взбешенный и готовый на все, но вместе с тем соображал: «С ним связываться – только дело запутывать! Мне того нужно!» – Ладно, – выговорил он, – с вами я могу и после управиться, а теперь мне нужно фон Энзе, и я его достану. Не уйдет он от меня, если только не убежит из Петербурга. Не отвертится! Шумский повернулся к выходной двери, но приостановился снова и крикнул: – Скажите ему, что я в свой черед даю честное слово, что мы будем драться. И драться насмерть! – Давайте всякие слова, – мерно проговорил Мартенс, – но не честные. Таких у вас быть не может. – Большое надо терпенье, – отозвался холодно Шумский, – чтобы мне тебе не проломить голову. – Громадное надо, – отозвался, смеясь, Мартенс. – Удивляюсь! Но дело в том, что оно невозможно. – Невозможно потому, что я теперь не желаю связываться. По очереди, пожалуй: после фон Энзе отправлю и тебя на тот свет. Мартенс не отвечал ни слова и только принялся хохотать, уже без малейшего оттенка гнева. Шумский быстро спустился по лестнице и вышел на крыльцо. Экипаж подъехал. Он сел. – Ну, что? – выговорил Квашнин, пристально вглядываясь в приятеля. Ему хотелось догадаться по лицу и фигуре Шуйского, что могло произойти в квартире. «Как будто ничего, – подумал он, – если бы сцепились, то, почитай, и мундир был бы в беспорядке». Но на повторенный им вопрос Шумский не ответил ни слова. – Пошел домой! – крикнул он кучеру. И, только доехав уже до Морской, Шумский вымолвил: – Конечно, дома не сказался, выслал своего приятеля, думал, дурак, что я с ним сцеплюсь. Вот дураки-то! мне его нужно на тот свет отправить, чтобы отвязаться от него, а он воображает, что можно себя другим заменить! |
||
|