"Как дружба с недружбою воевали" - читать интересную книгу автора (Етоев Александр)

ГЛАВА 6

Пока он обо всем этом думал, в броуновском движении по коридору наметились целенаправленные потоки. Загуляли по толпе шепотки; те, кто побойчей да понахальней, уже расталкивали локтями соседей и спешили куда-то вдаль.

Давешний общипанный петушок, что работал при Дадоне в охране, щёлкая прозрачными крылышками, перелетал с головы на голову и кричал простуженным криком: «Дорогу! Дорогу ветерану охранных войск! У меня бронь! Я имею право, право, право… кирикуку!..» Его бодали, его хватали, но он не давался в руки, отмахивался, отклёвывался и нахально пёр через головы.

Слон, как большой таран, прокладывал себе лбом дорогу; маленькая стервозная собачонка, видимо, та самая Моська, кусала исподтишка окружающих, тявкала на них мелко и злобно и пряталась под слоновьей тушей.

Мимо Андрея Т. проскочил какой-то бойкий чертёнок; лоб его пересекала бандана; хвост был завязан бантиком; к синей негритянской губе прилепилась замусоленная цигарка; но не это удивило Андрея, не это его вывело из себя. «Спидола»! Памятник его отроческой отваги. Маленький допотопный приёмничек, принявший на себя когда-то смертельный удар Кобылыча и выживший, дотянувший до сегодняшних дней. У чертенка в когтистой лапе был его спасительный талисман.

Спиха! Спидлец! Спидолушка! Андрей Т. чувствовал себя подлецом. Как он мог позабыть о Спихе! Да, оправдания были — вихрь неожиданных впечатлений, безумная обстановка вокруг, безумные эти встречи и разговоры… Нет, не было ему оправданий!

Он ввернулся коловоротом в толпу и устремился за бесовским отродьем.

Чертёнка он разглядел не сразу. Тот был наглый, черный и голый, а таких в спешащей толпе было, почитай, большинство. Наконец он его заметил, вернее заметил сначала хвост, завязанный модным бантиком; Андрей Т., не сильно смущаясь, ухватил чертяку за хвост и намотал его на запястье.

— Стой! — сказал он чертёнку. — Нехорошо зариться на чужое.

— В чем дело, дядя? — Чертёнок слегка опешил. К разговорам на моральные темы он явно был не приучен. — О чём базар? Я что, корову твою украл?

— Приёмник, — Андрей Т. показал на «Спидолу», — он разве твой? Ну-ка, отвечай честно: как он к тебе попал?

— А, это… — Чертёнок недоумённо посмотрел на приёмник. — Надо же, из— за такой рухляди здоровья человека лишать! Хвосты ему отрывать с корнем! А еще говорят — черти! Злые, неумытые, вредные. Да вы, люди, по сравнению с нами, чертями, — как акулы по сравнению с морскими свинками.

— Ты чего это к малолетке пристал? — Рядом уже толклись любопытные. Толстый одноглазый верзила с заросшей щетиной физиономией почёсывал волосатые кулаки и искоса поглядывал на Андрея: — Думаешь, раз большой да богатый, так, значит, можно над сирыми и убогими измываться?

— Граждане, это не я. Это он у меня «Спидолу» украл. А я ничего, всё честно. Да чертёнок вам и сам подтвердит. Ведь, правда, это моя «Спидола»?

— Не брал я никакую «Спидолу». Это тятька мне на Вальпургиеву ночь подарил. Вон и дырка в ней — моя дырка. Специальная, чтобы подглядывать, когда в прятки водишь.

Андрей Т. буквально остолбенел от такого поворота событий. Нахрапистое хамство чертёнка, перемешанное с откровенным враньём, лишило Андрея сил. Он даже хвост выпустил из руки, а зря. Чертёнок только того и ждал. Он пыхнул табачным дымом, сделал Андрею нос и растворился в толчее коридора. Вместе с несчастным Спихой.

Звонко пропел звонок. Все заголосили, затопали, толпа подхватила Андрея, протащила его по коридору волоком, пропустила через мясорубку дверей и выбросила помятого, но живого, в освещенный актовый зал.

Зал был наполнен зрителями. Они гроздьями свисали с балконов, запрудили тесный партер, некоторые устраивались в проходе на малиновой ковровой дорожке и маленьких раскладных стульях.

Звонок пропел во второй раз, затем в третий, последний, но шум в зале не утихал. Наконец, на ярко освещённую сцену вышел знакомый Андрею кот. Тот самый, которого он спутал с Мурзилой. На нем был бархатный зелёный кафтан, на голове шляпа с павлиньим пером, из рукавов торчали длинные кружевные манжеты, задние лапы утопали в ботфортах с широкими блестящими пряжками, за поясом из морёной кожи был заткнут жуткий раз— бойничий пистолет с раструбом на конце ствола. Кот грозно оглядел зал. Публика вела себя вызывающе. Тогда он вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил. Зал наполнили грохот, дым и огонь. Публика зааплодировала. Когда аплодисменты утихли, кот заткнул пистолет за пояс и объявил программу.

Андрей Т. сидел в середине зала, ряду, примерно, в десятом, стиснутый с обеих сторон угрюмыми подозрительными субъектами. Кота он слушал вполуха, все больше косясь на соседей и на всякий случай подстраховывая карманы, хотя, кроме горстки мелочи да пары полинялых десяток, в карманах ничего не было.

Эти двое, между которыми он оказался, оба были бледные и худые и похожи друг на друга как две капли воды. Лица их были рыбьи, губы сильно вытянуты вперед и постоянно будто что-то жевали. И запах от них шел рыбий, и это последнее обстоятельство раздражало Андрея Т. больше всего. Пересесть он уже не мог, зал был набит битком, да и эти, что его подпирали, при малейшей попытке Андрея хотя бы пошевелиться, вдавливались в него плотнее и держали в жёстких тисках.

Программа, которую огласил кот, была какая-то дробная и размытая. Никакого определенного стержня в предлагаемых на вечере номерах Андрей, как ни старался, не уловил. Возможно, его отвлекали соседи. Все, что происходило в зале, называлось очень длинно и вычурно: «Плановое ежегодное отчётно-показательное концертно-массовое мероприятие…» и так далее. Что «так далее», Андрей Т. не запомнил.

Из объявленных котом номеров ему запомнились следующие:

«Падение Икара», театрально-мифологическая сцена; «Полёт шмеля», музыкально-драматическая композиция; «Папанинцы на льдине», вольная сценическая интерпретация народной былины; «Ёлка в Сокольниках», балетная композиция; «Рассвет над Елдыриной слободой», оратория для хора и балалайки с оркестром, часть первая и вторая; «Амур и Психея», альковная сцена из Лафонтена. А также — в части «Массовые игрища и забавы» — соревнование по перетягиванию каната, бег в мешках, выливание воды на скорость, коллективное отгадывание загадок и прочие культурно— спортивные мероприятия. Развлечения из части массовой должны были равномерно перемежаться с выступлениями самодеятельных коллективов.

Вечер обещал быть насыщенным. Единственное, о чем сожалел ведущий,

— так это об отсутствующем директоре. Но возможно — кот особо выделил это слово — возможно, господин директор и будут. Если сложатся соответствующие метеоусловия. А пока его заменит уважаемый господин Пахитосов. Кот коротко и вяло проаплодировал.

Откуда-то из-за левой кулисы на сцену выкатился тот самый хмырь, что принимал Андрея Т. в канцелярии. Он весь был расфранчённый и расфуфыренный, в строгом костюме с блёстками и с зачёсанными на пробор волосами. Он раскланивался и расшаркивался и посылал в зал воздушные поцелуи, как какой-нибудь третьесортный конферансье из окраинного Дома культуры. Поюродствовав пару минут на сцене и бросив в публику невнятные поздравления, он сбежал по лесенке в зал и устроился где-то в первом ряду партера.

Вслед за ним покинул сцену и кот.

Представление началось.

На сцену вышли два странных малых. Один был лысый, с пристяжной бородой, другой — стриженный под горшок подросток; оба были в мятых рубахах, перехваченных в поясе ремешками. Тот, что был лысый и с бородой, нес в руках какую-то ветошь. У второго руки были пустые. «О сын мой, — сказал лысый и бородатый, — ты знаешь, что я великий изобретатель. Это я изобрел топор, штопор и паруса. А этой ночью, пока ты спал, я изобрел крылья, чтобы летать, как птица. Вот они». Лысый протянул свою ношу стриженному под горшок пареньку. «О отец мой, — отвечал ему паренёк, — я поистине восхищен божественной смелостью твоего ума, но в одном я смею с тобою не согласиться». Тогда взял слово лысый и бородатый. Он трагически наморщил лицо и сурово обратился к подростку: «О сын мой, в чем же причина твоего со мной несогласия?» Молодой человек потупился. Он покрылся краской стыда. Он готов был провалиться сквозь сцену и активно это показывал, большим пальцем правой ноги ковыряя под собой пол. «Ну же?» — торопил его с ответом изобретатель. Наконец, выдержав паузу, молодой человек решился. «О отец мой, — сказал он с пафосом, — ты сказал, что этой ночью я спал. Ты не прав. — Он посмотрел на отца. — Всю ночь я овладевал знаниями». Он вытащил из-за пазухи книжку с таблицами логарифмов и торжественно помахал ею в воздухе.

Далее они лили слезы и вымаливали друг у друга прощение, отец, восхищенный сыном, разрешал ему часок полетать, сын привязывал себе к плечам крылья, сверху опускался канат, сына поднимали над сценой и на время он исчезал из виду; затем под барабанную дробь откуда-то из-под театральных небес раздавался истошный крик, сверху летели перья, и что-то грузное и человекообразное с хлюпаньем падало на подмостки и, с секунду поизвивавшись в агонии, замирало, испустив дух.

Сразу после Икара шла музыкально-драматическая композиция «Полёт шмеля». Ничего особенного Андрей Т. в ней не нашёл — что-то пожужжало и стихло, и сразу же был объявлен очередной номер. Но в перерыве между номерами случилось нечто.

Андрей сидел и ждал, пока сцену обкладывали белыми картонными тумбами и застилали широкими простынями: первые должны были изображать айсберги и торосы, вторые — заснеженную поверхность льдины, на которой зимовали папанинцы. И тут над рядами зрителей замелькал бумажный листок; он плыл из первых рядов и быстро приближался к Андрею. Андрей Т. его машинально взял и хотел уже передать дальше, как оба его соседа повернули к нему свои головы, и два пальца — слева и справа — ткнули сперва в записку, потом в него. Этот их молчаливый жест явно значил, что адресат — он.

Пожав плечами, Андрей Т. развернул листок. В записке было всего три слова: «Жду в курилке». И ниже подпись: «Г.А.». Ровные печатные буквы. Отпечатано на матричном принтере. «Генка? — Андрей Т. заерзал на месте. — Абрикос?» Он попытался вытянуться, разглядеть возможного отправителя, но жилистые тела соседей не дали ему этого сделать.

Пока он сосредоточенно размышлял, публика, устав от папанинцев, скандировала громогласно и дружно: «Психею давай с Амуром! Постельную сцену давай!» — и топала себе в такт ногами. Подливала масло в огонь группа обитателей Заповедника, оккупировавшая два первых ряда. Она вела себя особенно вызывающе — курила, не выходя из зала, стреляла по соседям окурками, что-то у них там звякало, чем-то они там булькали, и народный герой Папанин как стоял на сцене с протянутой в зал рукой, собираясь произнести речь, так и стоял, бедняга, минут уже, почитай, пятнадцать; роль он позабыл начисто. Злостных нарушителей дисциплины из-за спин было не разглядеть; впрочем, когда сидящий напротив атлет нагнулся, чтобы поче— сать пятку, Андрей заметил вдали у сцены два мелькнувших острых горба, показавшиеся ему очень знакомыми.

Положение спас кот Базильо. Он метеором влетел на сцену, громыхнул из своего пиратского пистолета и одним мановением лапы убрал со сцены всю папанинскую бригаду вместе с тумбами, простынями и героикой арктических будней. Затем навел пистолет на зал и голосом зловещим и строгим объявил конкурс загадок.

Условия конкурса были простые. Хором не кричать. Ногами не топать. Желающие предложить ответ молча поднимают вверх руку. Неправильные ответы обжалованию не подлежат, и каждый такой ответ оценивается в минусовое очко. По сумме минусовых очков не угадавшему назначается штраф в виде урезки ежедневного рациона. Тому, кто ответит правильно, вручается ценный подарок.

На сцене установили ширму. Кот внимательно оглядел зал, почесал пистолетом за ухом и покинул сцену. За ширмой кто-то прокашлялся и хрипловатым голосом произнес:

Вжик, вжик, вжик, вжик, Я не баба, не мужик, Не кобыла, не свинья.

Угадайте, кто же я?

Голос стих, из-за ширмы раздался смешок.

— Пила, — выкрикнул из задних рядов какой-то мохнатый дедушка.

— Сам ты пила, — ответили ему из-за ширмы. — Ответ неправильный, не засчитывается. Проигравшему одно очко в минус.

Рядом с Андреем Т. Поднялся малохольный верзила.

— П-помидор, — с надеждой сказал верзила и судорожно сглотнул слюну.

— Почему помидор-то? — спросили малохольного из-за ширмы.

— Не знаю, больно есть хочется.

— Ответ неправильный, одно очко в минус.

— Можно, я? — Андрей Т. узнал Читателя сказок. Тот стоял, держа под мышкой тонкую книжицу в глянцевой бумажной обложке. Имени автора было не разглядеть, мешала рука, но название читалось четко: «Бегство в Египет».

— Можно, — снисходительно ответили из-за ширмы.

— Сфинкс.

За ширмой наступило молчание и длилось довольно долго, пока в зале не раздались свистки. Тогда створки ширмы раздвинулись, и все увидели нелепое существо — небольшое, размером с пони, шкура львиная с кисточкой на хвосте, на спине короткие крылья, лицо ушлой базарной тётки и пудовые обвислые груди, упрятанные под спортивную маечку. Впрочем, нелепым оно, возможно, представлялось только Андрею Т. Остальная публика реагировала на существо вполне равнодушно — ни хохота, ни просто смешков в зале его явление не вызвало.

— Ответ правильный, — сказала зверь-баба и вихляющей, манерной походкой направилась за кулисы.

— Простите, — робко пробормотал отгадавший, — а подарок?

Зверь-баба остановилась; она медленно повернула голову и медленным невидящим взглядом обвела зал. С полминуты она отыскивала источник голоса, хотя смущённый Читатель сказок высился каланчой средь зала, сутулый и с багровым лицом. Наконец она заметила отгадавшего.

— Но не так же сразу, молодой человек, — она обворожительно улыбнулась, продемонстрировав собравшейся публике многочисленные свои клыки, — сразу только кошки рожают. Надо выписать накладную, заверить, получить со склада товар. Вы что же, первый год замужем? За подарком зайдёте завтра, а куда — читайте на доске объявлений.

Читатель сказок кивнул и бухнулся на свое место, видно и сам не рад, что ввязался в это склочное дело. Сфинкс, а это была она, помахав залу кисточкой на хвосте, победно удалилась со сцены. Створки ширмы были уже вновь сдвинуты, за ними слышались суетливые шепотки — там вполголоса репетировали очередную загадку. Через минуту хор невидимых голосов пропел:

Трясь, трясь, трясь, трясь, Мы не щука, не карась, Не ерши сопливые, Не угри сварливые, Не севрюги, не сомы.

Угадайте, кто же мы?

Этих определили сразу. Кильки в томате. Ширма раскрылась, и веселая килечья братия вывалила пред глаза публики. Все они были в узких коротких юбочках, хихикали, пританцовывали, а те, что покрепче да поактивней, палочками колотили по невскрытой консервной банке — вели ритм. Отгадавший тут же эту банку и получил под завистливые пересуды соседей.

А потом прозвенел звонок. «Антракт! Антракт!» — закричали в зале. Народ валом повалил к выходу. Андрей встал и, комкая в кулаке записку, стал протискиваться по ряду влево. Два субъекта с рыбьими головами не стали ему в этом перечить, но, когда он оказался в проходе, зажали его в кольцо и медленно, но уверенно повлекли к запасному выходу.

— Господа, я не понимаю… — попытался объясниться Андрей, но те, как механические игрушки, не обращали на Андрея внимания. Лишь один, сложив пальцы ножницами, сделал вид, что затягивается сигаретой. Потом кивнул на запасной выход. Это значило, что курилка там.

«Если записку передал Абрикос, тогда при чем тут эти двое с рыбьими головами? Не Генкины же они друзья. С такими только утопленнику дружить.

— Таков был ход его мыслей. — И записка. Писана она не рукой. Это значит, подготовили записку заранее. Что из этого следует? Что угодно из этого следует».

Андрей Т. вздохнул и покорно двинулся навстречу судьбе.