"Детектив Шафт" - читать интересную книгу автора (Тайдиман Эрнест)

Глава 3

Нокс явился вовремя. Без звука отворив дверь, он вкатился в офис, огромный и тихий, как локомотив с выключенным двигателем. Шафт подивился способности тела таких внушительных размеров бесшумно передвигаться в пространстве. В мире, где сосед стучится в дом посреди ночи, чтобы занять у тебя чашку свежей крови, это считается искусством. Но совершенства в нем обычно достигают люди приземистые, то есть те, что ближе к земле, которую они хотят прикарманить. Сам Шафт был далек от совершенства. Он был проворен и силен, но вот хладнокровия ему недоставало. Он позавидовал Персону.

Тем временем король рэкета, взгромоздив свой гигантский круп на облезлый деревянный стул, восседал на нем с видом повелителя Вселенной. Шафту это пока ничем не грозило. Персон не сидел бы сейчас перед ним, не потерпел бы его наглости и расправы со своим человеком, если бы не хотел по какой-то причине видеть его живым. Так что это за причина?

– Вы здесь один? – спросил Персон.

– Один.

Задавать встречный вопрос не имело смысла. Люди Персона, Шафт знал, уже рыскали повсюду: на Таймс-сквер, на прилегающих улицах, в коридоре и даже на пожарной лестнице позади здания. Персон был вроде монарха или папы римского – его всегда сопровождала свита. Слишком многие жаждали его смерти.

Шафт поискал на лице Персона глаза, но не нашел: так глубоко они были запрятаны в складках жира. Его бритый бычий черен блестел, массивные челюсти вокруг полного рта устрашающе шевелились, пережевывая жвачку. Нокс Персон самой природой был создан для преодоления непреодолимых преград.

– Жаль, что мы не встретились раньше, – сказал Персон. – Понимаю, вас это разозлило. Это была ошибка. Моя.

– Есть много незнакомых людей, которые меня бесят.

– И вы так взбесились, что не сможете со мной работать?

– Если вы платите, как всякий другой клиент, то почему бы и нет?

– Я плачу.

– Ладно. Чего вам надо?

Шафту все никак не удавалось отыскать его глаза. Один раз они проблеснули у переносицы под тяжелыми надбровными дугами, за которыми начинался голый череп, и тут же погасли в черноте лица.

Рассматривая фигуру сидевшего напротив человека, Шафт чувствовал, как остывает его гнев. Что толку злиться? Самая дикая ярость не могла бы поколебать эту слоновью тушу.

– Чего мне надо? Мне нужна моя девочка.

И Шафт понял, почему на черном лице Персона не видно глаз: его веки были плотно сжаты. Он силился удержать слезы, которые при последних словах все равно выступили и заструились у него по щекам. Шафта охватило чувство, что сейчас в его убогой конторе свершается историческое событие. Нокс Персон, который, несмотря на неисчислимые тычки и оплеухи, выпадавшие ему за годы бандитской карьеры, всегда пер вперед как танк, чья толстая шкура не ведала боли, – плакал!

Шафт был поражен:

– Мистер Персон...

Досадливо отмахнувшись от его слов, Персон полез черной лапой куда-то в складки черного костюма и вытащил хрустящий белый платок величиной с простыню. Он вытер слезы, засунул платок обратно и достал из нагрудного кармана длинную зеленую сигару. Ритуал раскуривания сигары всегда завораживал Шафта.

Персон снял целлофан и ленточку с надписью "Havana Upmann" – марка сигар, популярных еще до Кастро и ставших впоследствии очень редкими и дорогими. Персон, конечно, не стал откусывать кончик и, к удовольствию Шафта, извлек из нагрудного кармана маленькие золотые ножнички. Шафт даже испытал внезапное желание наклониться и дать ему огонька, но Персон не нуждался в этом. У него были свои спички. Он закурил, положил обертку и отрезанный кончик в пепельницу, а тем временем над его блестящей лысой головой поднимался канцерогенный нимб.

– Вы еще молоды, мистер Шафт, – сказал Персон, – но понимаете, что вам следует забыть о том, что вы видели.

Шафт кивнул. Он никогда этого не забудет.

– Вы ведь знаете, кто я такой. Возможно, вы знаете и мою девочку.

Шафт задумался. Андероцци говорил, что у Персона была жена, которой он звонил из туалета, но о девочках он ничего не говорил. Какая-нибудь его любовница-стриптизерша? А что? Старый хрыч вовсе не такой старый.

– Нет, не знаю.

– Может, вы просто не знаете, что она моя. Она это не афиширует. По большей части пользуется фамилией своей матери. Ее зовут Беатрис Томас.

Шафту это имя ничего не говорило. Он уже собирался записать его в ежедневник, лежавший на столе, но вовремя спохватился. С такими людьми, как Персон, опасно вести записи. Вместо этого он принялся грызть колпачок ручки.

– Я не вполне вас понимаю. Это ваша подруга?

В ответе Персона смешались гордость и тревога:

– Беатрис – моя дочь. Пусть ей это и не по нраву, она все равно моя.

Ей было девятнадцать лет. По словам Персона, она была красавицей. Так, во всяком случае, ему передали. Она очень быстро повзрослела. Стремительно. Он помнил ее совсем крошкой, она умещалась у него на ладони. И вот однажды, когда он укачивал ее, ворвались копы и поволокли его в тюрьму. Он вернулся через пять лет. Она превратилась в своевольную маленькую красотку. Мать отправила ее в церковную школу под именем Беатрис Томас.

– Моя дочь, – заявила она, – не будет носить фамилию уголовника.

Но ведь Беатрис была и его дочь тоже, разве не так?

– У тебя больше нет дочери, – сказала его бывшая жена, – у тебя есть бизнес, тюрьма, полиция и все такое. Ребенку это ни к чему.

Может быть, его жена была права. Может быть, нет. Он покинул их дом восточнее Амстердам-авеню, чтобы привести в порядок свою местами обветшавшую империю. Когда он повернул ключ зажигания, в переднем бампере его нового "линкольна" ухнул взрыв. Персон оглох на два дня и едва не ослеп. С тех пор ключ зажигания у него всегда поворачивал шофер.

Что ж, если дела приняли такой оборот, малышке Беатрис Томас и вправду лучше не знать своего отца.

У Нокса Персона было много работы. Он контролировал большую часть бизнеса в Гарлеме, легального и нелегального, и опекал одну белую танцовщицу. Все это время он держался от своего ребенка дальше, чем от полиции. Он посылал дочке деньги, одежду, подарки, а также следил за тем, чтобы мужчины, которых ее мать приводила в дом, прилично себя вели в присутствии его дочери. Раз в неделю он звонил из туалета по телефону-автомату и за десять центов получал сведения о Беатрис. Дольше общаться с женой у него не хватало терпения.

Когда девочке исполнилось четырнадцать лет, она узнала, кто ее отец. Ей рассказали об этом в закрытой церковной школе. Беатрис узнала, что ее отец – самый плохой человек на земле, но даже он отказался от нее.

– Она просто сошла с ума, – жаловался Персон. – Бросила школу. Перестала разговаривать с матерью, сидела дома, смотрела в окно и плакала. Уговоры не помогали. В конце концов я сам решил навестить ее. Когда я сказал, кто я такой, она начала кричать. Единственное, что я понял в ее воплях, было слово "дьявол". Она без конца называла меня дьяволом. А потом, когда я чуть не сошел с ума от ее криков, она сказала, что придет ко мне в ад.

И она пришла. К шестнадцати годам Беатрис была известна во всех барах на территории, контролируемой Персоном и вне ее.

К семнадцати ее знали все наркодилеры. В восемнадцать она сделала два аборта и уже лечилась от алкоголизма. Теперь ей девятнадцать.

– Я не могу найти ее. Она исчезла.

– Где ее видели в последний раз?

– В Риме.

– Кто был с ней?

– Какой-то бразильский боксер. Луис Пинари, кажется.

– Которого потом нашли в машине мертвым?

– Да.

Пока Персон рассказывал свою историю, Шафт пребывал в шоке: он и слыхом не слыхивал обо всем этом. Да, далеко он теперь от Гарлема! Проклятье, а ведь он должен был знать! Какой же он после этого детектив? Если хоть половина из того, о чем рассказал Персон, – правда, Шафт наверняка раз двадцать сталкивался с Беатрис на вечеринках или где-нибудь в злачных местах.

Он попытался вспомнить экстравагантных чернокожих девиц, привлекавших его внимание. Таких было слишком много. Например, две толстозадые проститутки, которых он снял на Мак-Дугал-стрит. Она могла быть одной из них.

– Вы следили за ней, не так ли?

Персон бросил окурок в пепельницу и полез за новой сигарой.

– Насколько было возможно.

– Как же вы ухитрились ее потерять?

Ритуал раскуривания сигары повторился.

Шафт впервые заметил, что сигары у Персона величиной с хороший кукурузный початок, просто в его руках они выглядят обычными.

– Есть такие места, куда я не могу послать своих людей.

– Когда она пропала?

– Две недели назад.

– И с тех пор ничего?

– Ничего. Если я сказал, что мы ее искали, значит, искали.

Шафт представил, как люди Персона переворачивают вверх дном весь Гарлем. Чего и кого они, должно быть, только не отрыли!

Однажды милая девушка из бюро социологических прогнозов, которое проводит всякие опросы на улицах, спросила его, чего он хочет. Он тогда ответил: "Выжить". Иногда единственным местом, где можно выжить, остается какая-нибудь черная нора на дне Гарлема. Теплая, черная, влажная нора.

– И поэтому я послал... поэтому я пришел к вам.

Черная девятнадцатилетняя девица легкого поведения, известная алкоголичка и наркоманка. И красавица, как уверяет ее папаша. Да найти ее легче, чем сигарету на табачной фабрике!

Шафт не вполне понимал, что произошло между Беатрис и Персоном. Персон мог вправить ей мозги одной оплеухой. По крайней мере, она бы уяснила, что ее отец – мужчина. Многие старшеклассницы в Гарлеме не знают о своих отцах даже этого. Он показал бы ей, что любит ее и поэтому оскорблен ее несправедливыми нападками. Еще Шафт не понимал, почему Персон предпочитает страдать – вместо того чтобы выбросить свою дочь из головы. Он вполне на это способен, он очень жестокий человек. Шафта подмывало сказать ему, что он должен благодарить судьбу за то, что Беатрис наконец попала туда, куда ей так хотелось попасть.

Стоит ли вообще браться за это дело? Случаи, которыми ему приходилось до сих пор заниматься, обычно были замешаны на ненависти. Жены ненавидят мужей, мужья – жен, страховые компании – клиентов, требующих страховку, владельцы складов – воров и так далее. Все ясно и просто. Но этот случай, замешанный на любви, обещал стать необычайно сложным. Беатрис Томас, судя по всему, та еще штучка! Если уж ее папаша, со всеми своими возможностями и связями, опустил руки, то чего можно ждать от простого детектива?

В полицию, конечно, Персону соваться глупо. Там он найдет такое же понимание, какое клоп находит у санитарной службы. Полицейские уже тридцать лет только и делают, что стараются застукать Нокса. Без сомнения, они будут рады извлечь пользу из его неприятностей.

– Послушайте, мистер Шафт, – убеждал Персон, – будь у меня другой выход, я бы не пришел к вам. Меньше всего мне хочется, чтобы посторонние совали нос в мои дела. Вы, наверное, считаете, что все это не важно, что я должен наплевать на своего ребенка и оставить все как есть. Но я не могу. Я знаю только то, что она исчезла. Я не могу сосредоточиться ни на чем другом. Мне все равно, какое у вас мнение на этот счет, я хочу, чтобы вы ее нашли. А вы... Вы ведь тоже черный. Вы должны понимать, что думает и чувствует черная девушка. Но вы ведь отчасти и белый, потому что якшаетесь с белыми. Вы очень ловко лавируете между черными и белыми. И я прошу вас поискать ее и среди черных и среди белых. И я помогу вам всем, чем смогу.

Шафта обзывали по-всякому, но никто еще не называл его белым. А вот Персон раскусил его. Такой черный изнутри и снаружи, он понял диалектику его натуры. Персон и вправду мог кое-чем помочь. В основном, конечно, деньгами. И все же Шафт чувствовал себя неуютно от того, что заводит дела с королем преступного мира. Во-первых, это небезопасно; во-вторых, полиция, с которой он тоже ведет дела, теперь будет смотреть на него косо. С другой стороны, он получит долю власти Персона над территорией, не подконтрольной полиции, а это чрезвычайно заманчиво. Ну и конечно, он был заинтригован. Вся королевская рать не смогла найти Беатрис! У Шафта возникло острое желание испытать свои силы.

– Если я приму ваше предложение, мне понадобится кое-что от вас.

– Сколько?

– Да нет, о деньгах позже. Вы должны пообещать, что такого, как сегодня утром, больше не повторится. Больше вы не станете посылать за мной людей с пушками. Если я работаю на вас, значит, работаю. Как и на всякого другого клиента, приходящего ко мне в офис. Я не хочу, чтобы разные идиоты портили мне всю игру. Если вы опять кого-нибудь пришлете, я разделаюсь с ними, а потом приду за вами.

Старик и ухом не повел. Шафту, впрочем, показалось, что тот слегка наклонил голову в знак согласия, но, может быть, это ему действительно лишь показалось?

– Кроме того, вы должны ответить на все вопросы, которые я вам задам. Это необходимо. Если вы хотите, чтобы я выполнил ваш заказ, вам придется пойти на это. Я не стану ничего записывать, и ни одна живая душа не узнает, что вы мне рассказывали.

Персон не сказал ни да, ни нет. Несколько секунд поглазев молча на Шафта, он перешел к следующему пункту:

– Сколько вы хотите?

Сколько он хочет? Интересный вопрос. Да Шафт хотел все! Все деньги на свете, которые были когда-либо напечатаны или отчеканены. Он хотел так много денег, чтобы вытирать ими свою черную задницу. У Персона было столько, и Шафт вполне мог их получить. Это ведь особый случай, не похожий на другие.

– Я стану брать с вас двенадцать долларов в час. Это средние расценки частного детектива в Нью-Йорке. В отношении расходов вы должны мне верить на слово. Я имею в виду, если мне понадобится взять напрокат машину, я беру ее без колебаний. Мне, возможно, придется арендовать ее на сутки, потом бросить где-нибудь, потом платить за доставку машины в гараж и все в таком роде. Если нужно будет купить информацию за сотню долларов, то я сам буду определять, насколько она ценна и необходима. Беатрис, судя по всему, посещала разные шикарные заведения. Если я направлю туда свои стопы, я должен выглядеть по высшему разряду. Я не могу позволить себе быть похожим на копа, а это стоит недешево.

– Ладно, меня не волнует, куда именно вы потратите деньги, – заявил Персон, вытаскивая из левого внутреннего кармана пиджака толстый желтый конверт. Он небрежным движением перебросил его под нос Шафту. Конверт звучно шлепнулся на стол. Но Шафт не обиделся – Персон есть Персон. – Дайте мне знать, когда они кончатся.

Взвесив конверт на ладони, Шафт положил его к себе во внутренний карман, где он осел приятной тяжестью. На груди он казался еще тяжелее, чем в руке. Пиджак в этом месте немного оттопырился, точно там лежал пистолет. Шафт, конечно, и не подумал открывать конверт, пересчитывать деньги или выписывать расписку. Вся эта бухгалтерия пришлась бы не по вкусу Персону. Если Персон набил конверт деньгами, значит, их там достаточно.

– Хорошо, – кивнул Шафт, – я дам вам знать, если что. А теперь я хотел бы получить от вас факты. Без эмоций. Только правду.

Выйдя на Таймс-сквер, Шафт почувствовал, что умирает с голоду. Он и забыл, что не ел вот уже больше суток. Блестящий черный "флитвуд" Персона давно растворился в ночи, превратившись в сверкающую точку среди миллионов похожих машин.

Черт, как же хочется есть! И спать. Огни рекламы заливали его лицо мертвенным светом. Он шел и думал о хот-доге. Повернул на юг, в сторону Сорок третьей улицы, и остановился у киоска-закусочной. Поблизости околачивались три шлюхи, пара прыщавых подростков, трое черных парней в кожаных куртках и кепках. Никто не обратил внимания на подошедшего.

Апельсиновый сок был ледяным и отдавал кожурой. Хот-дог был горячим и вонял чесноком, перебивающим вкус мяса.

Он должен пойти в Гарлем. Он не хочет, но должен. Шафт раньше никогда не задумывался о двух сторонах своей жизни, пока Персон не указал ему на это со всей прямотой черной расы. Он сказал, что Шафт белый и черный сразу: хвост колечком, хобот бантиком. Неужели Персон прав и он принадлежит двум мирам? Серьезная, должно быть, произошла мутация, если Персон сразу распознал в нем метиса.

Нужно идти в Гарлем. Нужно разыскать там врагов Персона и выяснить, насколько сильно они его ненавидят.

– С вас один доллар девяносто центов, мистер.

– Доллар девяносто за что?

– Семь хот-догов по двадцать центов и стакан сока за пятьдесят.

– Какие еще семь хот-догов?

– Мистер, вы съели семь хот-догов.

Семь хот-догов? Внезапно он ощутил, что ремень на брюках впивается в живот. Оказывается, он в один присест слопал семь резиновых цилиндров из крысиного мяса, да еще с хлебом! Этим достижением можно гордиться. Жаль только, что он не заметил, как их съел. Протягивая нервному пуэрториканцу два доллара, он сказал небрежно:

– Подумаешь, семь хот-догов.

Пуэрториканец улыбнулся и отсчитал сдачу.

Шафт сыто отрыгнул. Да, семь хот-догов... Жаль, что он ничего не помнит. Интересно, может ли человек взорваться, если слишком много съест? В "Таймc" он никогда о таком не читал.