"Воин Опаловой Луны" - читать интересную книгу автора (Ластбадер Эрик Ван)

ДЖОНКА

– Как же здорово снова чувствовать под ногами покачивание палубы!

Он глотнул соленого воздуха, обернулся, бросил взгляд за корму. Шаангсей остался гдето на юге, за низкой дымкой, – теперь он был лишь воспоминанием.

– Ты вправду умеешь говорить на их языке? – спросила она.

Он кивнул.

– Правда ведь, очень странно, что все народы мира некогда придумали язык, который вполне подходит им всем? – продолжала она.

– У буджунов ведь свой язык.

Она кивнула:

– Верно. Но мы все говорим и на общем языке. Странно, что у них не так. – Она имела в виду далузийцев.

Он слегка подался вперед, положил руки на поручни, отделявшие приподнятую кормовую палубу от остальной части хрупкой джонки, и, сложив ладони трубой, крикнул человеку на вантах:

– Ганарсе лас велас! А ла бабор!

Тотчас же подняли паруса, наполнив их попутным ветром, и судно заскользило к выходу из порта. Ему было приятно все это видеть.

– Навегас вьенто эн попа!

Моряки с вант ответили дружным хором. Джонка шла под надутым ветром парусом вдоль берега континента человека, на северовосток, в Далузию.

… Наконец тело забрали – молча, стараясь не потревожить его, стоявшего в центре комнаты, точно там же, где, когда он ухолил, стояла и смотрела на него Офейя. Эрант все видел. Но он не стал подниматься наверх, и Мойши был благодарен ему за это, поскольку не был уверен, что сможет сейчас видеть когонибудь и не ударить его кинжалом.

Он проклинал себя. Трезвая часть его сознания говорила ему, что он сделал так, как считал лучше, что он не мог знать, что так случится, но уговоры не помогали. Как Хелльстурм узнал про харттин? Он не сомневался, что именно Хелльстурм стоял за убийством его друга и этим похищением. Какое мерзкое слово – похищение. Но оно было точным и подходило самому гнусному из преступлений. Так же не было смысла спрашивать себя: а что я еще мог сделать? Ирония заключалась в том, что встреча на причале Трех Бочек вовсе не была официальной, как они с Эрантом думали. Он вполне мог взять с собой Офейю.

Господи, какая страшная смерть! А Офейя? Может, она уже лежит в луже собственной крови в какомнибудь темном переулке, как ее друг Каскарас, с дырой на месте сердца. О Господи, крикнул он в душе, пусть этого не будет! Но куда же уволок ее Хелльстурм? Да куда угодно.

Мойши услышат какойто шум на лестнице – ктото поднимался. Кто посмел? Гнев закипел в его груди. Его рука до сих пор сжимала кинжал, который он дал Офейе.

Это была Чиизаи.

«Что ей надо?» – злобно подумал он, чувствуя беспричинную обиду. Это все она виновата. Если бы она не приехала…

– Я думала, вдруг тебе захочется поговорить, – сказала она, – с кемнибудь, кто здесь тоже чужой.

При этих словах гнев его испарился, и он почувствовал стыд. Никто не виноват. Сеи. Карма. Разве не об этом он говорил Офейе? Как же это было давно… В другой жизни.

– Он был хорошим другом, – сказал Мойши, обводя взглядом комнату.

– Он отважно сражался. Но, видно, перевес был не в его пользу.

– Он мог в одиночку биться против шестерых. Чиизаи подошла к Мойши, перешагивая через обломки.

– Любопытно. Видимо, он столкнулся со страшным врагом.

Мойши вдруг стало тяжело находиться в комнате, и он вышел на веранду через пролом в седзи. День попрежнему был прекрасен, погода – ясной и тихой. Такого прозрачного воздуха он давно не видел здесь, и это напомнило ему о том, каким воздух бывает далеко в море.

Чиизаи вышла следом за ним.

Он посмотрел туда, где нашел кинжал. Пригляделся получше. Там, где лежал кинжал, не было ни щепки. На полу веранды тоже. Он опустился на колени, пошарил вокруг.

– Что ты нашел? – спросила Чиизаи.

– Я не уверен. – Он встал, держа находку в руке. Это был лоскуток шелка, оторванный от рубахи, которую он дал Офейе. Похоже, на нем была кровь. Он перевернул его. Сначала он ничего не понял. Потом осознал – это был знак, или, точнее, пиктограмма. Он знал, что такие используют кубару, но не знал значения.

– Быстро, – сказал он ей, – попроси Ллоуэна прислать мне кубару. Того, которого он посылал за мной на пирс Трех Бочек.

Через мгновение она вернулась вместе с кубару. Тот растерянно стоял на пороге, даже когда Чиизаи знаком велела ему входить. Он не сделал бы и шага без повеления Мойши.

Когда наконец он подошел к штурману, Мойши увидел, что кубару не на шутку встревожен.

– Я в великой печали, сан, – сказал кубару. – В великой скорби.

– Благодарю тебя, – склонил голову Мойши. – Я в большом долгу перед тобой. – Он показал ему запятнанный кровью лоскуток шелка. – Может, ты еще раз мне поможешь?

– Вам стоит только сказать.

– Растолкуй, что это значит. – Мойши протянул ему клочок шелка.

Кубару взял лоскуток с такой осторожностью, словно это было бесценное дутое стекло.

– Это ведь знак кубару, разве не так?

– Да, – кивнул кубару, – он означает «дом». Когда кубару ушел, Мойши сказал Чиизаи:

– Дом. Офейя оставила этот знак для меня. Умная женщина. Хелльстурм увез ее назад в Коррунью. Туда я и отправлюсь.

– Но не один, – сказала Чиизаи.

– Придется, – ответил он. – Эрант не может ехать со мной.

– Я не о регенте.

– О, нет, – сказал он. – Ты остаешься с ним. Здесь, в Шаангсее, как приказал твой отец.

– Разве Эрант не сказал тебе, что я привезла письмо от ДайСана? – На мгновение тень улыбки скользнула по ее губам, и из недр шелкового платья она извлекла маленький металлический цилиндрик и протянула ему.

Он с подозрением взял его. В нем было письмо. Рука ДайСана.

«Мойши, друг мой, – прочел он. – Это письмо передаст тебе Чиизаи. Она передаст тебе это прямо в руки и только когда вы окажетесь наедине. Эранту она скажет только половину правды. Это сделано для того, чтобы охранить и его, и ее. Чиизаи останется при тебе по моему приказу. Конечно, куншин не возражает. Она будет при тебе, несмотря ни на что, до тех пор, пока не сочтет нужным поступить поиному. Это я оставляю на ее усмотрение. Ты хорошо понимаешь, что большего мне говорить не нужно. Я верю в наши братские узы».

Мойши поднял взгляд, но она лишь покачала головой.

– Я знаю о содержании письма куда меньше, чем ты.

Он был уверен, что она говорит неправду, но понимал, что у нее есть на то основания. В конце концов, это не его дело. Если она намерена ехать, то пусть едет, покуда знает свое место и не мешает ему.

Она улыбнулась.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– Да? И о чем же?

Умело, одним лишь движением рук, она распахнула платье, оно соскользнуло с плеч и упало к ее ногам.

– Видишь, – сказала она, – я могу быть полезной. Мойши уставился на нее.

Под платьем на ней была замысловато украшенная кираса из вороненого металла, выложенного золотыми нитями, и черные обтягивающие брюки из мягкой кожи. Тонкий пояс, усыпанный белыми и розовыми нефритами, охватывал ее талию, а на нем висели два традиционных буджунских меча – катана и более длинная дайкатана.

Она мягко и ласково рассмеялась, увидев выражение его лица.

«Я должен был бы понять, – думал Мойши. – Все намеки были у меня перед глазами».

Трещали ванты и скрипели реи, далузийская джонка летела по волнам. Команда была профессиональной, и они быстро привыкли к Мойши. Он говорил на их языке и знал, что случилось с Офейей. Она исчезла, и они боялись, что она может погибнуть.

– Итак, мы возвращаемся домой, – сказал Армазон, боцман. Это был плотный мужчина с густой копной седых волос и изборожденным морщинами обветренным лицом. Ветер, солнце и морская соль выдубили его кожу. У него были яркосиние глаза, живые и умные, но случайный наблюдатель вряд ли бы сумел проникнуть в их глубину. – Мне с самого начала это плавание не нравилось. Я просил Офейю какнибудь попытаться договориться с этим гадом.

– С Хелльстурмом? – спросил Мойши. Армазон кивнул. В лицо ему плеснуло водой, когда джонка нырнула на волне.

– А бабор! – крикнул Мойши рулевому, и судно тотчас же легло на левый борт. Это было хорошее судно. Мойши скоро это оценил. Куда более легкое, чем крупные трехмачтовые шхуны, оно невероятно быстро откликалось на каждое движение штурвала. Но изза своих небольших размеров оно было более подвержено капризам моря. Если бы Офейя плыла на трехмачтовике, шторм не сбил бы ее с курса.

Слева от него зеленокоричневой волной тянулся берег, отдаляясь по мере того, как джонка все дальше уходила в открытое море.

– Баста! – крикнул Мойши, и джонка снова взяла прежний курс на северовосток. – Что она сказала? – Мойши вернулся к разговору с далузийским боцманом.

– Сказала? – фыркнул тот. – Рассмеялась мне в лицо и сказала: ты дурак. Никому не договориться с Хелльстурмом. Как только он получает задание, его уже никто не остановит.

– Задание? – переспросил он – давненько ему не приходилось столько говорить подалузийски. Этот язык имел много оттенков, смысл слов менялся от интонации – не то что на письме, так что он хотел удостовериться в том, что услышал.

Армазон кивнул.

– Хелльстурм на когото работает? На кого? Боцман пожал плечами.

– Понятия не имею. Я не член семьи. Это дело только СегильясовиОривара.

– Ты имеешь в виду семейство купцовмореходов? Боцман, прищурившись, посмотрел на Мойши.

– Да, это семья Офейи. Ты не знал?

Мойши покачал головой. В любой другой стране такая фамилия показалась бы странной, но он знал, что в Далузии было принято соединять две фамилии после того, как люди вступали в брак. Он, конечно же, слышал о СегильясахиОривара. когда был в Коррунье. Странно было бы не услышать о них. Семейство было весьма богатым и владело внушительным флотом торговых судов.

– Ты слышал о Милосе Сегильясе, пилото?

– Да.

– Один из лучших людей в Коррунье, да в некотором смысле и во всей Далузии. И надо же было ему уехать и жениться на чужестранке. – Он сплюнул в пенистое море. – Так началось его падение. Хорошенько запомни мои слова. – Он глянул на свои руки – сильные, грубые, умелые, темные, как дубленая кожа. Это море так поработало над ними. – Сеньор теперь мертв. Да дарует Диос его душе покой.

Голос его звучал както не так, заставив Мойши спросить:

– Как погиб сеньор Сегильяс?

– Страшно, пилото. По правде, он умер мужественно.

– Как это случилось? Армазон снова сплюнул за борт.

– Время убить хочешь, а, пилото? Дорогу скоротать?

– Ты ошибаешься, Армазон, – серьезно сказал он. – Я хочу только вернуть Офейю и уничтожить Хелльстурма. И все, что ты сможешь мне рассказать…

Он осекся, услышав грубый хохот боцмана.

– Прости меня, пилото, но ты чужак и наших обычаев не знаешь. Ты хочешь уничтожить этого типа, Хелльстурма. Превосходно, согласен. Он дурной человек. Но ты его не знаешь. У нас в Далузии есть поговорка, пилото. Сказать легко, сделать трудно. Знаешь ее, а? Нет? Ну, теперь знаешь.

– Я видел, на что способен Хелльстурм. Он убил моего друга.

– Аа.

– Я убью его.

– Браво, браво! – Армазон насмешливо захлопал в ладоши. – Прости меня, пилото, если я не сразу возликовал, ладно? У меня, похоже, мозги потрезвее, чем у тебя.

– Ты собирался рассказать мне коечто о смерти сеньора.

– А, да. Рассказываю. Он был убит на дуэли. – Он снова, прищурившись, глянул на Мойши, ожидая реакции. – О, да, я представляю, что ты подумал. Далузийская дуэль – дело чести, и считается, что исход Дуэли предписывает Диос. Это закон Далузии. Он определен и неизменен. Никто не смеет вмешиваться в далузийскую дуэль. – Чувства на его лице сменяли друг друга, как морские волны, а слова падали с его уст, как тяжелые камни, предвосхищающие падение каменной стены. Голос его, полный сдерживаемой ненависти, понизился до шипения. – Я говорю тебе, пилото, и это так же верно, как и то, что я стою на этой палубе, – ктото нарушил священный закон. Ктото вмешался в дуэль.

Мойши молча смотрел на него. Боцман распалял сам себя.

– Откуда я это знаю, пилото! Я хорошо знал Милоса Сегильяса, смею сказать, даже очень хорошо. Мы много раз ходили с ним в путешествия и возвращались с большим барышом. И не всегда мы были как хозяин и боцман, если ты улавливаешь смысл моих слов. Кто я такой на борту? Люди моря – это тебе не сухопутники, а? Нет условностей, запреты рассеиваются как туман, так ведь? А? Тут ты можешь быть самим собой. Тут нет цепей положения и происхождения. Таков был и Милос Сегильяс. Он был знатным господином, которому море и те, кто его любил, были более по сердцу, чем все серебро в мире. – Он прищурился и глянул на Мойши. – Море – жестокая любовница, а, пилото?Мы оба это знаем. Оно сурово и не умеет прощать, но, как влюбленная женщина, качает в объятиях тех, кто ей верен. Думаешь, чушь суеверная, а? – Он прочистил горло, сплюнул, словно выплеснул сгусток эмоций. – Слушай меня хорошенько, пилото. Милос Сегильяс был опытным бойцом. Опытным! Его не убили бы на дуэли так быстро, если бы… – Он замолк, рас крыв рот, словно пропасть разверзлась у него под ногами, и, произнося свои слова, он словно бы боялся их. – Его отравили, пилото. Отравили прямо перед дуэлью. Я видел его тело. Отравили зельем, которое мало кто знает, вытяжкой из растения, что растет далеко на северозападе. Но далузийцы мало знакомы с этим ядом.

– Но если сеньор Сегильяс был отравлен таким образом… то вряд ли это сделал его противник, – заметил Мойши.

– Точно, пилото. Ты попал прямо в точку. У врага сеньора Сегильяса был коварный сообщник. Настолько хитрый, что сеньор так и не заподозрил его.

– Ты о чем, Армазон?

– Именно так, пилото. Сеньора Сегильяса отравила собственная жена!

– Господи! У тебя есть доказательства?

– Доказательства? Сколько угодно. Но не из тех, что убедят судей. Но, ручаюсь, для меня этого достаточно. Я знал сеньора Сегильяса. И его жену тоже.

– А Офейя чтонибудь об этом знала?

– Ничего, пилото. И уж не из этих уст. Я ни единой душе ничего не сказал – только себе самому.

– Тогда почему ты рассказываешь мне?

– Ты сказал, что хочешь спасти Офейю. Хорошо. Ты не далузиец. Ты не родовит. Ты можешь делать то, что другие, скованные обычаями страны, не могут. Ты обязан помочь Офейе и сеньору Сегильясу. Ты должен отомстить за его смерть. Убей мать Офейи!

Мойши оторвал взгляд от этих синих глаз, горящих местью. Над горизонтом на северовостоке низко висели густые кучевые облака. Их верхушки были чисто белого цвета, но они все продолжали сгущаться, и нутро у них было черное. Грозовые облака. Близится шторм. Далеко, непосредственной угрозы нет, ветер еще не изменился. Но чайки по левому борту уже начали с криком поворачивать к суше.

Мойши твердо посмотрел в синие глаза.

– Не могу тебе этого обещать, Армазон. Меня беспокоит Офейя, а не ее мать или покойный отец.

Глаза боцмана вспыхнули, и он задрожал от гнева.

– Кобарде! – сплюнул он. – Ты влез в дело, в котором ничего не понимаешь! Ты чужой! Что тебе до Далузии? Она для тебя меньше чем ничто! – Он мрачно рассмеялся. – Ах! Ну, спасай себя от унижения, пилото. Бросься за борт, прежде чем достигнешь Корруньи. Пусть море позаботится о тебе, поскольку ты смотришь в лицо смерти и даже не знаешь этого! – Он резко отвернулся, обогнул мачту и чуть не сбил появившуюся Чиизаи, прежде чем исчезнуть в люке.

Чиизаи вскоре после их отплытия устроилась на носу, и весь день простояла там, изучая очертания берега и все время сравнивая его с подробной картой.

– Мы очень хорошо идем, Мойши, – сказала она, не обращая внимания на их перебранку с Армазоном. Показала на левый борг: – Смотри, мы почти у Синьтао.

Там, куда она показывала, он увидел яркокрасную кляксу города, куда меньшего, чем могучий Шаангсей, но посвоему не менее важного. Цвет города не был игрой света, поскольку именно тут добывалась знаменитая красная глина, которую доставляли во все кран континента человека. Она была лучшей в мире, и скульпторы, где бы они ни жили, предпочитали именно ее.

Свет сейчас был странным, поскольку большое грозовое облако еще не совсем закрыло горизонт и солнце все же пробивалось сквозь него, так что море светилось расплавленным металлом там, где лучи солнца прорывались сквозь облака, а в остальном оно было глубоко темным, словно железо, – это моряки называли следом Оруборуса. Над грозовыми тучами канареечножелтое небо угасало до холодного тусклосерого.

Мойши принюхался, расширяя ноздри.

– Он близится. И причем быстро. – И, словно в подтверждение его слов, над морем прокатился далекий, но грозный раскат грома. Он посмотрел налево. Чайки исчезли, укрывшись на берегу.

«Нам тоже пора», – подумал Мойши.

– Ун буке! – пронзил воздух пронзительный крик впередсмотрящего. Корабль.

– Доне? – спросил он.

– Аделанте!

Он посмотрел вперед. В первое мгновение он ничего не увидел – одни лишь вздымающиеся волны, темные и тусклые изза сгустившихся грозовых туч. Тучи были уже совсем близко. Но, присмотревшись, он увидел на фоне облачной гряды треугольный парус, который в тот момент словно нырнул прямо в волну. С угрожающей скоростью на волнах появлялись белые пенные гребни.

– Коль класе де буке? – крикнул он впередсмотрящему. Он не знал здешних вод, потому лучше было положиться на далузийцев.

– Моменте, пилото!

Беспорядочные порывы ветра все сильнее трепали паруса – шторм приближался. Такелаж жалобно скрипел. Обычно в таких случаях он приказывал убрать паруса, но какимто шестым чувством, открывавшимся в нем на море, он понял, что лучше подождать. Он поначалу захотел как следует удостовериться. Резко обернулся, когда очередной порыв ветра чуть не опрокинул их.

– Фирме, фирме, хихо! – крикнул он молодому, но надежному рулевому.

– Тебе не кажется, что нам нужно подойти поближе к берегу? – спросила Чиизаи.

– Пока нет. – Мойши обернулся, слушая впередсмотрящего. – Хелльстурм и так уже изрядно опережает нас. Мы не можем позволить ему увеличить свое преимущество. Не сомневаюсь, они опередили шторм. Мы должны преодолеть бурю.

– Я успела узнать, каковы шторма здесь, на северозападе. – Конечно, она имела в виду северозападнее ее страны, Аманомори. Мойши подумал, что относительно большинства стран континента человека Шаангсей находится на юге. – А плылато я на крепком трехмачтовике. Ты думаешь…

Но Мойши знаком приказал ей замолчать. Ему нужно было сосредоточиться.

– Уна лорха! – послышался крик впередсмотрящего.

– … Далузийская? – спросила Чиизаи.

– Вигиларсе сьюдадосаменте! – крикнул он впередсмотрящему. «Смотри повнимательнее». Тут было чтото не так. Он повернулся к рулевому: – А ла бабор! Априса! – «Быстро!» Джонка легла на левый борт, направляясь к берегу. Мойши, коротко глянув на паруса, снова стал неотрывно смотреть на другое судно.

– В чем дело? – спросила Чиизаи. Он не ответил.

– Роха! Дон эста?

Молодой моряк, работавший с мидельшпангоутом, крикнул, чтобы его подменили, и поднялся на мостик.

– Пилото. – Высокий, широкогрудый, мускулистый, с длинным и тонким лицом, на котором светились темные умные глаза хищника. Он был в белой хлопковой рубахе, темных штанах и яркокрасной головной повязке. Очень удобная одежда.

– Что скажешь? – Мойши показал на приближающийся корабль.

Моряк вгляделся вдаль.

– Лорха. Джонка.

– Далузийская?

– Сделана в Далузии. Это не одно и то же. – Он продолжал вглядываться вдаль, но в тусклом свете это было сложно. – Странный парус, – сказал он.

– В смысле?

– Я никогда прежде не видел далузийских кораблей под черным парусом. Может, лучше вам спросить Армазона?

– Я спрашиваю тебя, Роха. – Он перевел взгляд с приближающегося судна на собирающиеся нал ним облака. Вспыхнула молния, отразившись ослепительно белым в зеркале моря. Другая джонка сменила курс, но, возможно, она шла к берегу, как и судно Мойши. Он держал прежний курс, но в голове подсчитывал направления – ему для этого не нужны были инструменты.

– Мне кажется, они хотят перехватить нас, пилото.

– Они могут идти к берегу, как и мы, – заметил он.

– Угол не тот.

– Скажи мне, Роха, сеньора СегильясиОривара не могла послать корабль за своей дочерью?

– Вряд ли, пилото. Никто не знал, куда мы плывем и что мы вообще уплыли, после того как мы подняли паруса.

Роха был страшно взволнован, но Мойши оставался спокоен.

– Ведь лорха в первую очередь торговое судно, разве не так? Поправь меня, если я не прав. – Теперь было похоже, что судно доберется до них прежде шторма.

– Верно, пилота. Но я должен заметить, что они ходят лишь на небольшие расстояния в далузийских водах. Для каботажных плаваний, – он покачал головой, – она слишком мала. Ее не загрузишь товаром, чтобы окупить плавание.

В этом, конечно же, и было дело – лорха шла слишком быстро, чтобы вообще хоть чемто быть загруженной. Он крикнул рулевому:

– Рекобарсе ла карса!

Моряк повернул штурвал, остальные попрыгали на такелаж, когда лорха легла на правый борт, затем выпрямилась. Теперь они шли по касательной от берега, прямо в шторм. Завывал ветер, под нависающими облаками клубилась какаято серая мгла, словно пар из чайника. Горизонт исчез в непроглядном мареве, хлынул косой ливень.

– Ты очень помог мне, Роха, – сказал Мойши. – Теперь приведика с нижней палубы Армазона. Он очень нам нужен.

Роха тут же исчез. Через мгновение появился боцман, за ним – Роха. Оба были вооружены прямыми мечами с узкими длинными клинками.

– Стало быть, не далузийская, – сказала Чиизаи.

– Скоро узнаем. – Он подошел к рулевому. – Теперь слушай меня хорошенько, хихо, и веди судно так, как я буду говорить. Действуй быстро, понял? Малейшее промедление может стоить нам жизни.

– Понял, пилото.

– Вот и хорошо.

Другая лорха сменила курс и шла в направлении прочь от берега. Теперь она была близко и, сделав поворот, двигалась наперерез им.

– Хихо, – сказал Мойши, – иди прямо на них.

– Пилото? – испугался моряк.

– Делай, как сказано, Оробурос тебя подери! – рявкнул Мойши. – Иди на них!

Армазон бросился на корму вместе с Рохой, увидев, куда идет их корабль. Лорха повернула прямо на чужое судно.

– Ты спятил! – завопил Армазон. – Под всеми парусами и на этом галсе мы протараним друг друга! Отворачивай!

Мойши пропустил его крик мимо ушей, обратившись прямо к Рохе:

– Паруса выдержат?

Роха глянул наверх.

– Да, пилото. Со швами сложностей не будет. Мойши услышат в его голосе сомнение.

– Но?..

– Только вот перевернуться можем. На всех парусах, если порыв ветра застанет нас врасплох, мы перевернемся и камнем пойдем вниз.

– Он прав, пилото! – Армазон выхватил меч. – В любом случае это самоубийство! Отворачивай, чтоб тебя осьминог сожрал!

С рулевого градом катил пот, и Мойши успокаивающе шептал ему:

– Фирме, хихо. Фирме.

Они шли прямо на приближающуюся лорху, яростный ветер нес их по волнам с головокружительной скоростью. Они шли ужасающе быстро, а шторм летел по пятам за ними, нагоняя другое судно.

Скрипел такелаж, паруса надувались под бешеным ветром, людям постоянно приходилось держать их под нужным углом. Они выжимали из лорхи предельную скорость.

Но Мойши не смотрел на другую лорху. Он смотрел на надвигающийся шквал, подсчитывал расстояния и скорости, сводил направления. Очень скоро…

Он смутно услышат Чиизаи. Обернулся, увидел Армазона с обнаженным мечом, пытающегося по короткому трапу залезть на приподнятую кормовую палубу.

– Отойди, пилото!Оставь штурвал. Ты же всех нас прикончишь, сумасшедший!

– Чиизаи, – тихотихо сказал Мойши, – стой здесь, по другую сторону рулевого. Следи, чтобы мы шли носом прямо на чужой корабль, что бы там ни было. Уйди с палубы, боцман, – сказал он. – Займись своим делом. Я хочу, чтобы люди вооружились на случай абордажа. Проследи за этим.

– Сначала я увижу, как ты сдохнешь, пилото! – Армазон бросился на Мойши, который, движением торса увернувшись от удара, в то же самое время косым ударом обеих рук переломил клинок как соломинку. Затем шагнул вперед, выхватил меч и двинул боцмана в лицо кулаком. Армазон полетел на нижнюю палубу и остался там лежать без сознания.

– Роха, – крикнул Мойши, – смотри, чтобы все шло как надо! Затем проследи, чтобы люди вооружились. Не хочу неожиданностей. Быстро! Времени маю!

Он вернулся к штурвалу, увидел, что его держат твердо.

– Хорошо, – пробормотал он, – очень хорошо. Лорха была теперь совсем близко. Так близко, что он мог различить лица тех, кто был на ней. Что…

– Роха! – Тот только что вернулся из трюма. – Глянька на них! Это далузийцы?

– Нет, пилото!

Мойши так и думал. Они были выше далуэийцев, атлетически сложены – широки в плечах, узки в талии, мускулисты. С волосами золотистыми, словно солнце, и почти белой кожей.

– Кто на этой лорхе?

– Тудески, – последовал ответ.

– Кто это? – спросила Чиизаи. – Я никогда о них не слышала.

– Я тоже, – ответил Мойши. – Но сейчас узнаем, кто они такие.

Роха поднялся наверх по зову Мойши.

– Тудески родом с севера, это далеко от границ Далузии.

– Чего им от нас надо? Они пираты?

– Нет, пилото, насколько я знаю. Правда, больших негодяев я не видел.

Мойши на мгновение задумался. Для понятия «негодяй» в далузийском было шесть слов, насколько он знал, причем каждое со своим оттенком. То, которое употребил Роха, было многозначным. Слишком многозначным, чтобы сейчас об этом раздумывать, так что он отложил это на потом.

– Ахора!

Две джонки шли друг на друга. Он видел бешеную деятельность на чужом судне, пытавшемся повернуться так, чтобы стать с его лорхой бок о бок. Как Мойши и рассчитал, ему пришлось проделать маневр очень точно, поскольку если бы не получилось, то его судно понесло бы в бешеный шквал на полных парусах, и это был бы конец, чего и боялся Армазон. И тогда ничто в мире не спасло бы их.

– Держи тверже, – подбадривал он рулевого. – Тверже. Они пытаются оторваться от нас.

Дождь шел стеной, приближаясь к ним. Темнело невероятно быстро, так что судить о расстоянии теперь было очень трудно, особенно изза того, что очертания размывались и расстояния казались меньше. Потому ему пришлось на несколько мгновений дольше обдумывать ход и прикидывать поправки, прежде чем вести лорху.

Порывы завывающего ветра трепали паруса, так что людям приходилось очень тяжело. Но они держались хорошо и шли верным курсом. Мойши продолжал криками подбадривать их, и они удваивали свои усилия.

Рулевого начало трясти. Через какоето мгновение две волны, поднимаемые носами кораблей, встретятся. Уже так близко…

– Тверже! – негромко говорил Мойши. Ветер подхватывал его слова. – Держи курс.

Мачты кренились на ветру. Ктото на палубе завопил. Плевать.

– Держи нос прямо! – орал Мойши. Он отшвырнул трясущегося рулевого – парень и так сделал больше, чем от него ожидали.

Реи скрипели. Вой стоял такой, словно свора обитателей ада вырвалась наружу.

– Тверже! – говорил он сам себе, вцепившись в штурвал. Он ощущал дрожь корабля, она передалась и ему – он понял, что джонка признала его главенство. Теперь она подчинилась его руке.

Люди, обливаясь потом, тянули лини, пытаясь найти хоть какоето местечко на палубе, где ноги не скользили бы.

– Сейчас.

Он ощущал стоявшую рядом Чиизаи, благодарный за ее поддержку.

– Сейчас.

Ливень обрушился на них, как покрывало, стеной черного жидкого металла, густой и слепящей.

– Да! Сейчас!

Чужая лорха, большая и темная, нависла над ними, как огромный погребальный камень, вырисовываясь на фоне надвигающегося шторма своими массивными очертаниями, чернотой надутого паруса, тугого и кожистого, словно крыло нетопыря.

Неожиданно обрушившийся дождь испугал рулевого, поскольку он решил было, что это волна изпод носа чужого корабля хлынула на лорху, и Мойши закричал:

– Ахора! Давай! Давай! Круто на правый борт. – Он повернул штурвал, но волны были уже настолько тяжелыми, что сопротивление стало невозможным. Чиизаи, дрожащий рулевой вместе с ним налегли на штурвал. У парня стучали зубы и глаза вылезли из орбит так, что чуть ли не весь белок был виден. – Навались! Навались! – Штурвал начал поворачиваться. – Чтоб вас Оруборус подрал, навались! Давай!

Лорха подпрыгнула, легла на правый борт.

Стена воды поднялась прямо перед ними, и рулевой снова вскрикнул, поскольку уже ощущал дрожь невероятного напряжения, прошедшую по его судну, когда чужая лорха врезалась в него.

– Не выпускать штурвал! Навались!

Шквал подхватил их, и, переступив незримый порог, они попали в иной мир. Изза ливня вокруг ничего не было видно, и все трое повисли, вцепившись в штурвал, только чтобы их не смыло за борт. Но Мойши уже повернул голову к левому боргу и сквозь стену кипящей воды увидел, как в магическую подзорную трубу, чужую лорху, черную, огромную. При попытке увернуться ее перевернуло шквалом, она рассыпалась. Он слышал треск даже сквозь рев шторма. Ему казалось, что он даже слышит вопли на незнакомом языке, гортанном – словно древний язык клинописей, вызванный к жизни, снова умирал среди треска ломающихся брусьев и обшивки.

Он налег на штурвал вместе с остальными, выправив завалившийся на правый борт корабль.

Передал штурвал рулевому и обернулся. Чиизаи смотрела на него в упор. Потом положила свою маленькую руку ему на грудь, растопырив пальцы. Рубаха его распахнулась от ветра, и она коснулась кожи. Дождь все лил и лил, стекая по их лицам, телам. Они промокли до нитки.