"Золотой автомобиль [Авантюрист]" - читать интересную книгу автора (Рейто Енё)2На следующее утро: – Месье Петрович! Горчев проснулся. Около кровати стоял секретарь, закутанный в покрывало, и когда господин Ванек перебросил один край с правого бедра на левое, он живо напомнил Юлия Цезаря из американского бурлеска. – Вставайте, – терпеливо повторил секретарь. – Вы должны заменить в легионе человека по фамилии Корто. – Отстаньте, вы, пиявка… – Моя фамилия Ванек. – Послушайте, господин кровосос Ванек, что вы ко мне прицепились? – Мне будет жаль, если наша давняя, закадычная дружба кончится для меня разочарованием, месье Цвиллингер. Горчев подпрыгнул, словно ужаленный: – Послушайте, я все понимаю, но объясните, бога ради, откуда вы взяли этого Цвиллингера. Я с ума с вами сойду! – Только не теперь. Я лично поручился за вас перед господином Корто. – Ладно. Но откуда взялся Цвиллингер? – Я пошутил. Мне хорошо известно, что вы, в сущности, Петрович. – И кто такой Корто? Почему он вступает в легион? – Из патриотических соображений. Его обязали на вечные времена покинуть страну как неисправимого преступника. Он тайно вернулся и хочет служить в легионе. – Отлично! Горчев быстро оделся. Они успели на поезд и около полудня прибыли в Марсель. По дороге в форт Сен-Жан Горчев протянул руку секретарю: – Спасибо за все, что вы для меня сделали. – Не стоит, я только выполнял свои обязанности, месье Петрович. Сообщите о ваших поручениях. – Сомневаюсь, что по регламенту легиона рядовой может держать секретаря. – Меня как цивильной персоны служебный регламент не касается. – Ваша преданность трогательна. Кстати, я действительно хочу вас попросить… – Слушаю. – Закажите по телефону разговор с Ниццей. – Могу, – кивнул Ванек и пошел. – Эй, господин Ванек, постойте! Вы даже не знаете, в чем поручение. – Вы ведь желаете заказать междугородний разговор. – Но для чего вы будете звонить в Ниццу? – Хороший секретарь не интересуется частными делами шефа. – Вы должны вызвать особняк Лабу… Не бегите так. Вы спросите, дома ли мадемуазель Аннет. Если да… как-нибудь дадите мне знать. – Что у вас с этой дамой? – Личное дело, господин Ванек. – Ага, – секретарь прищурился. – Значит, актриса. Опасайтесь актрис. Любовь… – До свидания, господин Ванек. Горчев пошел к форту. Часовые охотно его пропустили – выпускали здесь менее охотно. Надо разыскать полковую канцелярию. Повсюду сновали солдаты. Где этот Корто, который не мог прожить без Франции? Поискав с часок, он его нашел субъект с низким лбом и прыщавой физиономией производил несколько мрачноватое впечатление. Он уже ходил в униформе. – Вы, значит, Горчев? – протянул он флегматично и тупо. – Я, братец. Спасибо за любезность, теперь ты свободен. – Нет. После обеда я отправляюсь в Африку. – Хоть к черту отправляйтесь. Я – Иван Горчев, и верните мое удостоверение. – Терпение. Я нашел здесь одного сержанта, мы с ним в Париже в хорошие времена работали у Пежо. Его зовут Гектор Потиу. Если отдать вам удостоверение, придется зачисляться заново, и неизвестно, к какому сержанту попадешь. Этот ведь свой парень. Великое дело, поймите. – Но я тоже хочу служить. – Запишитесь снова. Кого заботит, сколько Горчевых могут служить сразу, – сказал Корто, торговец живым товаром, который, впрочем, был настолько пьян, что едва стоял на ногах. – Так… И вы возьмете фамилию Горчев? – Не бойтесь за честь семьи. – Ладно. Тогда я вступлю заново, а вы отправляйтесь с вашим сержантом. Примерно час Горчев спокойно сидел на скамейке запрокинув голову и принимал солнечную ванну столь непринужденно, сколь сие возможно в форту. Однако дальнейшие события не дали ему нежиться слишком долго. Позднее он снова заметил Корто, порядком пьяного, в обществе рыжеусого сержанта – Гектора Потиу, вероятно. Началась перекличка. Зачитали именной лист. Каждый новобранец из подразделения Гектора Потиу с вещами становился в строй. Корто хранил свое имущество в перевязанной шпагатом сигарной коробке среднего размера, на которой по-детски крупными буквами было выведено «Иван Горчев». Корто, надо полагать, решил, что не повредит для памяти записать собственное имя. Он деликатно положил коробку перед собой. Протрубили сигнал, и взвод двинулся через ворота в направлении гавани. Во дворе появился другой унтер-офицер, некий сержант Вердье, и закричал: – Всем, кто записался сегодня утром, выстроиться у ворот справа. Это касалось и Горчева. Сержанта Вердье рядовые между собой прозвали Львом: складки возле рта, нос и удивительная расстановка глаз напоминали популярного хищника. Ревом он, пожалуй, превосходил грозную бестию. Правый глаз у него был всегда полузакрыт, что рождало гримасу постоянного недоверия. Зубы измерялись сантиметра в два. С легким преувеличением можно сказать, что такими большими прямоугольными зубами человеческая челюсть еще никогда не блистала. В данный момент он стремился изобразить из себя эдакого добродушного и дружелюбного унтер-офицера. Однако в сложном выражении его физиономии успокоительная улыбка палача соединялась с блаженством параноика, предающегося радостным видениям. – Вы вступили в легион, – возвестил он рекрутам. – Вы должны все время думать, какое это счастье, какая честь. Если вы будете думать об этом все время, вам обеспечена великолепная жизнь. Легион – самое удобное и безопасное место. Я – самый покладистый человек на свете. Меня даже называют отцом взвода. Не люблю только нахальных. Кто себя дерзко поведет, потом пожалеет. Многие могли бы порассказать об этом, да жаль, никого в живых не осталось. Прошу запомнить мои слова, а все остальное – моя забота. Полное послушание – и заживете, как Алиса в стране чудес, ведь я самый отзывчивый и добрый человек на свете. Марш отсюда, свиньи, видеть вас не могу, бандиты! Все это он отбарабанил быстро и механически, словно нанятый шафер свадебное поздравление, затем шумно удалился под зловещий аккомпанемент своей сабли, орденов и шпор. Его заменил капрал с довольно дикой физиономией и сонным голосом, известный Жант, которого трясло при виде любого штатского. Местный полковой врач, отличающийся богемными привычками, назвал данную болезнь цивилофобией. Главные симптомы неизлечимого недуга: неудержимая тошнота и мучительные припадки буйства при виде персоны в штатском. По его лицу расползлась гримаса непроходимой скуки и отвращения: он запихнул большие пальцы за ремень, широко расставил ноги и энергично сплюнул. Мать честная, сколько штатских, сколько сутулых спин и криво посаженных голов! Грызут ногти, разглядывают собственные башмаки, лениво покачиваются; ряд раскинулся криво, словно отброшенная веревка. И все эти олухи должны стоять на утренней побудке в Сахаре как на параде. – Меня зовут капрал Жант, – начал он мелодично, чуть ли не кротко. – Каждый из вас отвратно «синий». Слово сохранилось с наполеоновских времен, когда рекрутам шнуровали воротник: у них вываливался язык, и они «синели» на глазах. С тех пор повелось называть всякий штатский сброд «синими». Следуйте за мной хоть каким-нибудь строем, меня прямо колотит от вашего вида. Они двинулись за капралом. – Общение очень непринужденное, – обратился Горчев к высоченному мяснику с перепуганным лицом и выпученными, как при базедовой болезни, глазами. Мясник пал жертвой рассеянности. Предусмотрительный малый задумал получить страховку, тщательно закрыл все двери и поджег дом. Любуясь пожаром, он вдруг вспомнил, что его жена осталась в спальне – он забыл ее предупредить. Несчастный бежал в легион. Сколько на свете горя от рассеянности! – Меня зовут Буассон, а вас? – спросил он у Горчева. Герой наш терпеть не мог подобных вопросов и ответил в своем обычном стиле: – Тинторетто. – Да? Я вроде где-то слышал о вас. – Я художник. – Правильно, вспомнил! Откуда вы родом? – Из Чинквеченто. – Где-нибудь в Савойе? – Местечко между Авиньоном и Тулоном. – Правильно. У меня там родственник поблизости, только я забыл название городка… вроде бы похожее. – Ясное дело. Кватроченто. – Вот-вот. Там еще сортировочная станция. А родственник, худющий такой, писарем служит. – Его не Петраркой зовут? – Подождите… Кажется, на "Б"… – Боттичелли? – Кажется. – Понятно. Сандро Боттичелли. Что теперь поделывает старик? – Пенковые трубки. – Вспомнил! Это ведь мой приятель! – Отставить разговоры! Это крикнул капрал, совсем обалдевший от цивилофобии. Тем временем новобранцев привели в казарму. В полутьме пошла возня да крики насчет тумбочек и коек. Капрал Жант поднял со стола сигарную коробку, которую один из рекрутов нашел во дворе – ее наверняка забыл пьяный Корто. «Иван Горчев», – вслух прочел имя на коробке капрал Жант. Горчев откликнулся: – Я здесь, браток. – Мать свою крестную зови братком, – рассудил капрал, стараясь разглядеть наглеца. Из темной людской массы послышалось: – Вранье, капрал Жант. По законам церкви брат не может быть крестной матерью. Также и по законам природы в порядочной семье брат рождается позднее крестной матери. – Об этом мы потолкуем при случае, любезный Горчев, – пообещал капрал. Много бы он дал, чтобы увидеть негодяя, но толпа мельтешила так, что у него в глазах зарябило. – Когда закончите эту скотную ярмарку, пойдете на склад номер два возле главного входа в штабное здание. Там получите форму, Капрал удалился. Горчев подошел к столу и рассмотрел перевязанную веревкой коробку. Надо выяснить, куда отправили рецидивиста-патриота и переслать имущество – Он положил собственность своего «второго я» на полку рядом с плотно набитым желтым кофром; мясник устроился на соседней койке. – Хорошее место, около окна, уважаемый господин Тинторетто. А кличут вас как ? – Казимир. – Отличное имя: Казимир Тинторетто. А ремесло какое у вас будет? – Я символист. – Быть не может! Музыкант? А я вот ни на каком инструменте не играю. – Жаль. Символизм очень приятная музыка. – А вы захватили эту… свою символу? – Вот здесь, в коробке. Длинный инструмент, из трех частей складывается. – А почему на коробке написано «Горчев»? – Это мой псевдоним. Ваш родственник ведь тоже не урожденный Боттичелли. – Нет. По-моему, его зовут Бражик. Он из Эльзаса переселился на юг. – Я знаю, он много рассказывал. Упоминал даже, что вы когда-то были детьми. – Да? Интересно, ведь так оно и было. Усатый взводный вытащил кинжал и завопил: – Если мигом не заткнетесь, всех искромсаю! – Горчев! – крикнул кто-то у двери, откуда хлынула новая партия рекрутов. Горчев поспешил наружу. С другой койки с трудом приподнялся Вюрфли – учитель танцев и хороших манер. Его, как и многих других владельцев танцевальных школ, разорило введение в кафе и ресторанах «пятичасового чая»: с горя он запил, и жена – страхолюдная коротышка, к тому же косоглазая – бросила его. Такого унижения не мог снести преисполненный достоинства учитель танцев и хороших манер, пошел он по наклонной дорожке и докатился до легиона. Теперь он обернулся к мяснику: – Извините, месье, я не мог раньше вмешаться в разговор, на мне сидели несколько человек. С кем вы беседовали? Мне послышалось – Тинторетто? – Рядовой под псевдонимом Горчев – музыкант и маляр. Один мой родственник, которого я не знаю, знает его очень хорошо. Что это вы пишете? – Я веду дневник легиона, думаю на этом разбогатеть, Что за инструмент там в коробке? – Символа. Напоминает бомбардон, только длинный и узкий. Как вас зовут? – Эгон Вюрфли. Владелец некогда знаменитой балетной школы Вюрфли в Цюрихе. Господин Вюрфли все записал добросовестно в дневник. Мясник меж тем с нежностью взирал на желтый кофр, к ручке которого была привешена картонка с надписью «Горчев». Хорошо этим музыкантам, а вот он явился в легион в одной рубашке, без куска мыла и расчески. Повздыхал, направился во двор и оцепенел: Тинторетто беседовал с генералом. |
||
|