"Ликвидатор" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий)

Киллер

Вилла стояла на отшибе у самого залива Сароникос. Именно вилла, а не дом, как говорила Анна. Она казалась перламутрово-белой жемчужиной, оброненной впопыхах гигантом из греческих мифов среди живописных скал.

Похоже, денег вилла стоила немалых: двухэтажное здание, отделанное мрамором, небольшой ухоженный парк с экзотическими растениями и деревьями, причудливой формы бассейн, скоростной бесшумный лифт с прозрачными стенками, в котором можно было спуститься на искусственный песчаный пляж у подножия скал и к добротному причалу, где покачивались на мелкой волне два небольших катера с мощными моторами и красавица яхта стоимостью не менее двух миллионов долларов, как просветил меня рыбак, у кого я нанимал моторку, – якобы для рыбной ловли.

Рыбак, кряжистый грек лет шестидесяти, оказался приятелем вездесущего Лазаря, который меня с ним и свел. Рыбак без лишних слов принял задаток, достал удочки и другую необходимую снасть и беседовал со мной только тогда, когда я сам этого желал.

Разговаривали мы на дикой смеси английского, немецкого и греческого, который я начал штудировать от безделья, томясь за рулем "сааба" во время слежки за Анной. Судя по тому, как вел себя Лазарь с греком, я понял, что в прошлом они немало посотрудничали, но вот в какой области, можно было только гадать.

Лазарь к моей внезапно проснувшейся страсти отнесся совершенно индифферентно – каждый сходит с ума по-своему, рыбная ловля не хуже и не лучше других способов убивать время.

Наверное, я все-таки вызывал в нем острое любопытство, но поскольку за квартиру, несмотря на наш спор, я все-таки платил исправно, был ненавязчив, и, когда я появлялся в его жилище только поздним вечером, а иногда и вовсе не приходил ночевать, он делал вид, что так и должно быть.

Судя по всему, жизнь за границей и "бизнес" научили Лазаря не совать нос в чужие дела, если только они не касались его самого.

Как ни странно, а мои рыбацкие упражнения были отнюдь не бесплодными – каждый день я привозил домой килограмма три-четыре рыбы.

Ее Лазарь готовил лично на решетке, а всякую мелочь выбрасывал уличным котам. Как говорится, в любом деле везет дуракам и начинающим. А моему везению удивлялся даже старый рыбак, с некоторых пор зауважавший меня, – он посчитал, что я великий зарубежный профессионал рыбной ловли.

Дело в том, что там, где я забрасывал удочки, рыба отродясь не водилась, по крайней мере, так думали местные рыбаки. К счастью, я поколебал их давно устоявшееся мнение.

Почему к счастью? А потому, что после моих "подвигов" на морской ниве ко мне вскоре присоединились и другие любители рыбной ловли, и теперь я в окружении доброго десятка плавсредств разного калибра и не менее разнообразных конструкций мог практически беспрепятственно наблюдать за виллой господина Софианоса, являющегося приятелем Сеитова.

Я смастерил себе некое подобие палатки (дабы укрыться от любопытных глаз; в версии для прочих – чтобы ловить рыбу в любую погоду) и, вооружившись телескопической подзорной трубой, мог рассмотреть даже пуговицу на форменном пиджаке водителя хозяина виллы.

Однако не только я имел склонность к наблюдениям: не раз и не два я замечал, как меня достаточно пристально разглядывают с небольшой башенки у ворот виллы, похожей на маяк, – там всю ночь горел красный сигнальный фонарь, уж не знаю для каких целей.

Конечно, едва отплыв от причала, я тут же менял облик, превращаясь в горбатого старика с неухоженной бороденкой и морщинистыми руками, подслеповатого и в очках – чего-чего, а грима и прочей актерской атрибутики в специальных магазинах хватало.

А очки я присобачил не только для изменения внешности, но и на предмет маскировки подзорной трубы – чтобы неизвестным наблюдателям на вилле был объясним неизбежный блеск линз.

Когда нашего рыбацкого полку прибыло, мне стало гораздо легче – за всеми не уследишь, тем более что в лодках сидели настоящие греки; в случае проверки охрана виллы забодается искать иголку в стогу сена.

И теперь я уже выступал в своем обычном обличье, хотя и старался особо не показываться на глаза ни рыбакам, ни наблюдателям. Впрочем, кроме греков на рыбалку выходили и туристы, любители экзотики; так что мое занятие рыбной ловлей вовсе не выглядело чем-то из ряда вон выходящим.

До этого я пытался проследить за виллой с суши. И потерпел фиаско – она была отгорожена от остального мира трехметровым забором, и ее денно и нощно охраняли крепкие парни и специально натасканные псы-убийцы.

Наверное, кроме всего прочего, периметр владений господина Софианоса был напичкан и электроникой. Короче – крепость, да и только.

Но вот с моря вилла просматривалась как спичечный коробок на ладони. Тут уж таинственный господин Софианос ничего не мог поделать – не закрываться же высоким забором или рекламными щитами от ласкового солнца, соленого морского ветра и великолепного вида, открывающегося перед его гостями со скал?

Пока я не решался обследовать скалы, на которых была построена вилла. То, что я на них поднимусь в любое время дня и ночи, у меня сомнений не было. Но вот нет ли там ловушек – это был вопрос. Хотя я сильно надеялся, что господин Софианос верит в неприступность высоченных обрывов.

Действительно, покорить их нормальный человек мог только имея специальное альпинистское снаряжение, не предполагавшее бесшумность восхождения. А наверху охрана и псы.

В конце концов, вилла господина Софианоса – не военный арсенал. Лишь бы Сеитов появился…

А его все не было.

Я не сомневался, что Анна не сказала ему о встрече со мной, – после той памятной ночи она, как мне казалось, души во мне не чаяла.

Чего, если честно, нельзя сказать про меня – когда мы были вместе, я любил ее безумно, но едва между нами пролегали километры, как что-то внутри начинало неприятно ворочаться, сверлить душу.

Я ничего не мог понять.

Городские квартиры Сеитова тоже пустовали. Не отвечал и мобильный телефон. Мало того, когда я следил – правда, совсем непродолжительное время – за его жилищем в центре Афин, то заметил, что не только я интересуюсь таинственным боссом компании "Интеравтоэкспорт".

Конечно, я не стал уточнять, кто они и сколько их было. Но и того, что я увидел, хватило, чтобы понять – его обложили по всем правилам наружного наблюдения, и притом – профессионалы высокого класса с соответствующим оснащением.

Что бы это могло значить? Если честно, я встревожился – мне было наплевать, кому Сеитов перебежал дорогу и что с ним хотят сделать, но я боялся опоздать переговорить с ним первым.

"Интеравтоэкспорт" тоже был под наблюдением. Но самое скверное заключалось в том, что следили и за квартирой Анны. Я опасался, что и у них могут возникнуть мысли сродни моим: кто может знать, где скрывается босс, как не его секретарь-референт?

Я не стал говорить ей о наружке, чтобы не травмировать лишний раз. Я лишь осторожно попросил на время прекратить походы по магазинам в одиночку и по возможности возвращаться домой пораньше и в компании охранников "Интеравтоэкспорта".

Все-таки Анна была и впрямь умная женщина. Она сразу поняла намеки и начала придерживаться моих инструкций неукоснительно.

Что она при этом думала, я не знаю, но внешне Анна казалась спокойной и жизнерадостной. А когда в ее квартире появлялся я, она прямо-таки лучилась от счастья. Если бы кто знал, как мне было хорошо в эти мгновения идиллии-иллюзии…

День начинался, как всегда, с хорошего клева. Мне уже осточертело таскать всех этих рыбин, но вокруг находились рыбаки, и я поневоле следил еще и за поплавками, будь они неладны, а иначе соседи сразу же подняли бы хай, предупреждая о моей очередной рыбацкой "удаче".

И все же день был необычен. Я сразу это почувствовал, едва приладился к своей подзорной трубе, – на вилле, с ее до этого размеренной, вяло текущей жизнью, царила оживленность.

Нет, там никто не бегал, не кричал, не размахивал руками, но охраны стало вдвое больше, а на лицах крепких парней явно проступила жесткая настороженность хорошо вышколенных охранников, готовых к любому повороту событий.

Все случилось около десяти утра. Тяжелые металлические ворота распахнулись, и в моем поле зрения появились две автомашины с затемненными стеклами. Из первой выбрались наружу двое – оба невысокого роста, славянской наружности; тот, что постарше, явно был уголовник: его руки сплошь покрывали наколки.

Во второй машине находилась охрана.

Едва прибывшие охранники покинули салон автомобиля, как я почувствовал где-то под сердцем неприятный холодок – от них исходила какая-то грозная, беспощадная сила, нечто совершенно мистическое.

Они были бесстрастны, холодны и молчаливы. Я хорошо различал их глаза – пугающе невыразительные, неподвижные и плоские, будто вставленные в глазницы оловянные монеты. Это были глаза профессиональных убийц.

Тем временем двое из первой машины подошли к ступеням, ведущим в застекленный холл. Внутри холла мелькнули какие-то тени, затем дверь распахнулась, и к ним вышел… Сеитов!

От волнения я едва не уронил трубу в море. Наконец-то! Ах, как я ждал этого момента! Сеитов, я тебя нашел!

Нашел – я узнал его сразу. Он был точно таким, каким я его представлял по описанию Анны: среднего роста, широкоплеч, с густыми черными волосами, татарским разрезом глаз и тяжелым квадратным подбородком.

Обменявшись приветствиями, все трое скрылись внутри виллы. Снаружи остался лишь хозяин, вышедший вслед за Сеитовым, крепко сбитый грек пятидесяти лет с резко очерченным властным лицом.

Он отдал несколько распоряжений своей охране и последовал за приглашенными. Прибывшие охранники тут же рассосались по всей территории виллы, совершенно игнорируя коллег из охраны хозяина.

Я видел, как они тщательно осматривали каждый кустик, каждое строение на территории виллы – там находился домик садовника, оранжерея и еще какие-то павильончики – и даже гребень обрыва.

Да, это были настоящие профи…

Я "рыбачил" до темноты, боясь упустить Сеитова. Но на вилле царило спокойствие, и даже охранников стало меньше – наверное, отправились отдохнуть перед ночной сменой.

Машины с подъездной аллеи убрали в гараж, из чего я заключил, что по крайней мере до завтрака особых изменений в раскладе не предвидится.

Еще я размышлял о том, когда лучше всего предпринять попытку проникновения на виллу. То, что мне нужно подниматься по скалам обрыва, я уже решил – только в этом месте я имел неплохой шанс до поры до времени остаться незамеченным.

А мне крайне нужно было побеседовать с Сеитовым в спокойной обстановке. Но что касается часа "икс", то здесь мне пришлось поднапрячь мозги. И в конце концов я выбрал вторую половину ночи, когда в свои права собирается вступать ранний рассвет.

Во-первых, легче подниматься – уже достаточно хорошо видно и если все-таки на обрыве установлены ловушки, то и миновать их будет гораздо проще, а во-вторых, пятый час как раз самый неприятный в ночных дежурствах, когда сон властно заявляет свои права, притупляя бдительность стражи и делая самых исполнительных и выносливых лентяями.

Я позвонил Анне около полуночи. Какое-то нехорошее чувство грызло меня весь вечер, и я разрывался между необходимостью сидеть в своей морской засаде и острым желанием развеять неожиданно нахлынувшие страхи и сомнения.

Едва поставив лодку на прикол, я бросился к ближайшему телефону-автомату и торопливо набрал ее номер.

Никто мне не ответил. Я терзал автомат минут десять и, только когда наконец сообразил, что я не в своих родных местах, где упорно отмалчивающиеся телефоны – событие совершенно ординарное, в отличие от заграницы, бросил трубку, вскочил в машину и дал полный газ, выжимая из старичка "сааба" все, на что он был способен.

Консьерж спал. Что за черт! Мы уже были с ним накоротке, и я хорошо знал, что эмигрант-югослав, которого прозвали Пеликан (никто из жильцов не помнил его настоящего имени) – довольно крепкий и поюношески живой мужчина, разменявший шестой десяток, – к работе относился с удивительным прилежанием.

Что и немудрено – на иностранцев в Греции косились, а в особенности на "братушек" из бывшего социалистического лагеря: после его развала они рванули кто куда, и найти им работу было нелегко.

И тем не менее Пеликан дрых как сурок, уронив голову на стол. Он даже похрапывал. Весь во власти пока еще неясных подозрений, я вошел в застекленную кабину и потормошил его.

Никакой реакции. Лишь храп усилился. Тогда я схватил консьержа за плечи и прислонил к спинке стула.

И выругался, как пьяный сапожник – мать твою через два копыта! Трижды осел – не понял, что сон Пеликана вызван совершенно иными причинами, нежели убаюкивающие нашептывания Морфея.

Я быстро поискал и нашел – на сгибе левой руки консьержа виднелся свежий след от укола. Кто это сделал и какой препарат был введен в вену, определить, понятное дело, я не мог, а вот зачем – сомнений у меня почти не оставалось.

Оставив бедного Пеликана на произвол судьбы (хотя за его жизнь, по здравом размышлении, я не опасался – скорее всего, югославу впрыснули сильное снотворное, чтобы он не путался под ногами), я бросился вверх по лестнице.

Дверь была заперта. Я не стал стучать, а лишь коротко и резко ударил кулаком в нужное место. К счастью, дверь держала только защелка, а будь на ее месте засов, от дверного полотна полетели бы одни щепки; я ворвался в квартиру как смерч.

Их было трое. Очень знакомые по крепко сбитым фигурам парни, похожие на псов Сеитова; похожие – но другие.

При моем появлении их хватил временный столбняк. Я бросил быстрый взгляд на Анну и немного успокоился – она была жива-здорова, сидела на диване и даже улыбалась.

Однако ее гости шутить со мной явно не собирались. Едва пролетели первые секунды полушокового состояния, как тут же они приступили к действиям: безмолвно, четко и слаженно. Первый выхватил пистолет, второй перекрыл выход, а третий, благо все происходило в ограниченном пространстве, нанес молниеносный удар ногой.

Их учили хорошо. Но они были еще очень молоды и пока не знали, что одно дело работать с неодушевленными манекенами, отрабатывая варианты защиты и нападения, а другое – вступить в контакт с живым противником, применяющим нестандартные приемы и имеющим за плечами самую нелегкую, хотя и самую полезную в мире ношу под названием "опыт".

Я не стал их ни калечить, ни убивать. Зачем?

Анна на первый взгляд даже не испугана, парни вполне симпатичны и к тому же, скорее всего, соотечественники…

Я их просто обездвижил. Правда, только двоих: тот, который хотел продемонстрировать свои познания в боевых искусствах, сам налетел на достаточно жесткий блок и рухнул на пол, обеспамятев на добрых полчаса – сигнал о моих миролюбивых намерениях еще не успел дойти до подкорки головного мозга, как сработали безусловные рефлексы защиты, вошедшие, благодаря Юнь Чуню, в кровь и плоть.

– Анна, как ты себя чувствуешь? – спросил я, опускаясь рядом с диваном на корточки.

– Хор… – Она отчаянно боролась с чем-то внутри себя. – Хор… Хорошо… – И вдруг истерически засмеялась.

Анна хохотала минут пять. Хохотала до слез, до икотки, не сводя с меня глаз, будто я был известным клоуном, игравшим свою лучшую репризу.

И лишь когда я набрал ковшик холодной воды и вылил ей на голову, она зажала рот руками и заплакала, поскуливая, как потерявшийся щенок.

– Они… они мне что-то укололи… – Анну трясло, и я укутал ее пледом. – Я болтала, словно попугай…

– О чем они спрашивали?

– Где Сеитов.

– Что ты ответила?

– То же, что и тебе.

– И про виллу Софианоса рассказала?

– Алеша, я не могла остановиться… – Она по-детски размазала слезы по щеке кулачком. – Я им выложила все, что знала и что не знала. Какой-то внезапный приступ болтливости, когда тебя несет по скользкому льду, с захватывающей дух скоростью к глубокой полынье, а ты и боишься до умопомрачения, и в то же время страстно желаешь мчаться еще быстрее.

– "Сыворотка правды".

– Что?

– Есть такое дьявольское зелье. Где-то когда-то я о нем слышал.

– Это… не опасно? – Анна побледнела.

– Раз ты в полном порядке, значит, нет. И я не думаю, что этим ребятам нужна твоя жизнь. Просто тебе не надо было изображать из себя героиню, а рассказать все сразу.

– А я и рассказала… правда, не сразу. Но мне не поверили.

– Как они сюда попали? Ты на засов дверь не закрыла?

– Мне позвонил консьерж и сказал, что идет плановая проверка электропроводки.

– Значит, ты сама впустила этих "электриков"?

– Да. – Собирайся…

Я прикидывал в уме, что дальше делать с обездвиженными парнями – пусть гуляют на все четыре стороны после нашего ухода или нужно связать их, чтобы не рыпались.

– Мы должны немедленно исчезнуть отсюда, – сказал я решительно.

– Зачем? Нужно вызвать полицию и…

– И влипнуть в историю, которая может стоить тебе не только вида на жительство в Греции, а и жизни. – Я прервал ее речь резче, чем следовало бы.

– Хорошо, хорошо, я уже… – Она вскочила с дивана и несколько суматошно начала переодеваться.

– Возьми наличные, кредитные карточки, ценности, документы. И немного одежды. И успокойся, все образуется.

Она посмотрела на меня и вымученно улыбнулась. В этот миг я почувствовал себя последней сволочью – зачем я вторгся в ее размеренную, безмятежную жизнь?! Зачем…

– Алеша, они куда-то звонили…

Слова Анны ужалили меня в самое сердце.

– Ты слышала, о чем шла речь?

– Как сквозь вату. Всего несколько слов. Они докладывали о том, что узнали от меня.

– В том числе и про виллу?

– И про нее тоже.

Скверно. Ужасно. Хуже не придумаешь. Они поступили так, как и положено профессионалам. Я мог бы догадаться об этом и без подсказки.

Выходит, тем, кто кроме меня идет по следу Сеитова, уже известна его "нора". А это значит, что я просто могу не успеть.

Нет! Мне нужно поговорить с Сеитовым раньше. Быстрее, быстрее… Быстрее! Уходим. К черту шмотки!

Парней я "пеленать" не стал – недосуг. Да и что они могут доложить начальству о моей персоне?

Я им был неинтересен, они жаждали достать Сеитова. Возможно, меня и свяжут каким-либо образом с личностью директора "Интеравтоэкспорта" – посчитают, например, его телохранителем, – но мне плевать.

Главное другое – в квартиру Анны парни пришли не по мою душу. Все остальное, в том числе и вопрос, кому и зачем так срочно понадобился Сеитов, меня не волновало…

Лазарь уже давно перестал удивляться моему несколько странному, чтобы не сказать больше, образу жизни в Афинах. Но когда я заявился среди ночи с Анной и ее чемоданами, его едва не хватил кондрашка.

Однако Лазарь мужественно справился со своими эмоциями и, вспомнив, что здесь хозяин все-таки он, помчался на кухню приготовить для нее легкий ужин; я от еды отказался, мне нужно было поторапливаться.

Собрав все необходимое в удобную сумку с многочисленными отделениями и на длинном ремне, я, не прощаясь, покинул квартиру Лазаря и вскоре ехал в "саабе" ночными улицами греческой столицы по направлению к Пирею.

Я ехал, и мне казалось, что время остановилось. Это было отрадно.

Но я должен был его не только остановить, но и вернуть вспять, к своим истокам, пусть и в вымышленном, иллюзорном мире, наполненном незнакомыми и в то же время узнаваемыми призраками без лиц и имен, которые приговорили меня неизвестно за что к высшей мере и теперь преследовали с настойчивостью инквизиторов, идущих по следу еретика, чтобы привести приговор в исполнение.

Я обязан вспомнить все! Это желание превратилось в манию, и я чувствовал – если ко мне не вернется память, я просто сойду с ума.