"Черная камея" - читать интересную книгу автора (Райс Энн)

50

Летняя ночь. Солнце не закатывалось за горизонт до половины восьмого. Над фермой Блэквуд нависла тишина.

Клем, как и обещал, приготовил много дров, свалив их высоким кольцом вокруг всей могилы, поверх могилы тоже были уложены дрова и уголь. И повсюду стояли свечи.

Меррик появилась в прелестном простом платье из черного хлопка с длинными рукавами и ниткой агатовых бус вокруг шеи. Волосы распущены по плечам. С собой она принесла объемистую сумку, причудливо расшитую блестящим бисером, которую она осторожно поставила возле одной из могил, и, перекрестившись, почтительно опустила ладонь на эту могилу.

Вынув зажигалку, она поднесла ее к первой свече. Потом достала из сумки длинную тонкую свечку и, как только та загорелась, обошла с ней по очереди все остальные свечи. Маленькое кладбище медленно заполнилось светом.

Лестат стоял рядом со мной, держа руку на моем затылке. Я дрожал, словно от холода.

Наконец все кладбище было освещено, а так как Клем поставил свечи в несколько рядов и в маленькой церквушке, о которой я совершенно забыл, Меррик и их зажгла, осветив окна церкви мерцающими огоньками.

Меня охватила холодная тревога, когда Меррик подняла банку с керосином, щедро полила из нее уголья и дрова, а потом поднесла свечку и отошла назад. До сих пор мне не приходилось видеть такого огромного полыхающего костра.

– Подойдите ко мне оба, – крикнула она нам. – Будьте моими помощниками, повторяйте все, что я велю повторить, и делайте все, как я скажу. То, во что вы верили в прошлом, не важно. Сейчас поверьте в меня. В этом вся суть. Вы должны отнестись с верой к тому, что я буду делать и говорить, тогда обряд подействует.

Мы оба согласились.

– Квинн, не бойся, – сказала она.

Костер пылал и трещал. Я отступил назад, инстинктивно испугавшись, Меррик с Лестатом тоже отступили. Лестату особенно ненавистен был этот огонь. А нашу Меррик, казалось, этот огонь завораживал. Чересчур завораживал, подумал я, хотя что я тогда знал?

– Назови мне истинные имена родителей Гарвейна и всех его предков, каких только знаешь, – попросила Меррик.

– Джулиен и Грейс, Гравье и Элис, Томас и Роза, Пэтси... это все.

– Очень хорошо. Не забывайте, о чем я вас просила, – сказала она и, отойдя, снова полезла в большую черную сумку, откуда достала позолоченный нож. Этим ножом она вспорола себе кисть и, подойдя как можно ближе к костру, брызнула в него кровью.

Тогда Лестат, испугавшись, что Меррик обожжется, дернул ее назад.

У нее перехватило дыхание, как будто она и сама испугалась. Потом она достала из сумки потир и велела мне подержать его, после чего снова полоснула ножом по запястью, нанеся себе глубокую рану. Кровь потекла струей в кубок, а Меррик отобрала его и выплеснула на огонь.

Жар от костра стал невыносим. Пламя пугало меня, я ненавидел его. Ненавидел невольно, подчиняясь человеческому инстинкту, подчиняясь инстинкту Охотника за Кровью. Но мне стало полегче, когда Меррик передала мне потир.

Внезапно Меррик откинула назад голову и подняла руки, вынуждая нас обоих отойти от нее, дать ей место.

– Всевышний, – воскликнула она, – Господь, создавший все вокруг, видимое и невидимое, приведи ко мне своего слугу Гарвейна, ибо он до сих пор бродит по Земному Царству и потерян для твоей Мудрости и твоей Защиты! Приведи его сюда, ко мне, Всевышний, чтобы я могла направить заблудшего к тебе. Услышь, Господь, мой крик. Пусть мой крик, Господь, дойдет до тебя. Услышь свою рабу Меррик. Взирай не на мои грехи, а на мое дело! Присоединяйте свои голоса, Лестат и Тарквиний! Немедленно.

– Услышь нас, Всевышний, – тут же подхватил я и понял, что Лестат забормотал похожую молитву. – Господь, услышь нас. Приведи сюда Гарвейна.

Хоть я и был напуган, но внезапно осознал, что церемония меня целиком захватила, и под воздействием Меррик мы с Лестатом забормотали более привычные молитвы.

– Господь, посмотри с милосердием на своего слугу Гарвейна, – призывала Меррик, – который с младенчества бродит потерянный среди смертных, не видя Света и стремясь, несомненно, обрести его. Господь, услышь нашу мольбу. Господь, взгляни на Гарвейна, пришли Гарвейна к нам!

Внезапно сильный порыв ветра покачнул ближайший дуб, и в огонь посыпался дождь листьев; костер оглушительно затрещал, а ветер раздул его еще выше, и тут я увидел над пламенем фигуру Гоблина в виде своего двойника, в его глазах светились красные отблески пламени.

– Ты думаешь, что дух не способен раскусить твой трюк, Меррик, – заговорил Гоблин своим низким монотонным голосом, который сейчас заглушал шум костра. Я не слышал этого голоса больше четырех лет. – Думаешь, я не понимаю, что ты задумала убить меня, Меррик? Ты ненавидишь меня, Меррик.

И сразу фигура начала бледнеть и расплываться. В конце концов она доросла до огромных размеров и оттуда, с неба, со всей силы обрушилась на Меррик, но та воскликнула:

– А теперь гори, гори!

И мы все направили на него наш Огненный дар, выкрикивая одно-единственное слово – "гори". Он снова взмыл над костром, превратившись в целое сонмище крошечных огоньков, там он и завис, корчась и беззвучно воя, а потом он опять превратился в ветер и попытался задуть алтарь, после чего вновь напал на Меррик, на этот раз закрутившись в вихревую воронку.

Шум стоял невыносимый. Листва, подхваченная ураганным ветром, посыпалась на нас, пламя ярко вспыхивало. Меррик, пошатнувшись, попятилась, но мы не сдавали позиции, по-прежнему выкрикивая:

– Гори, Гарвейн, гори!

– Гори до тех пор, пока не превратишься в чистого призрака, каким тебе и следует быть! – кричала Меррик. – И тогда, Гарвейн, ты сможешь пройти к Свету, как желает Господь!

Она повернулась и выхватила из большой черной сумки маленький сверток. Развернув белое одеяльце, в которое что-то было завернуто, она протянула вверх сморщенный труп ребенка!

– Это ты, Гарвейн! – закричала она. – Это ты, поднятый из могилы, из этого тела ты вышел и принялся бродить, не находя себе места! Это твое бренное тело, это ты во младенчестве. Выйдя из него, ты стал бродить как потерянный, пока не прилепился к Квинну! Видишь это крошечное тельце, оно твое, Гоблин!

– Ложь! – прозвучал его голос, и он сам возник по эту сторону алтаря, прямо перед нами, мой двойник до последней пуговицы, и в бешенстве попытался вырвать крошечного черного сморщенного младенца из ее рук, но она держала тельце крепко, громогласно заявив Гоблину:

– Ты ничто, один только дым и отражение, ты воздух, воля и ужас. Ступай туда, куда тебе укажет Господь! Всевышний, молю тебя, забери этого раба, забери его, куда захочешь!

Гоблин закачался, как струйка дыма, пытаясь слиться с Меррик. Она сопротивлялась ему изо всех сил. Я видел, как он сдается, меркнет. Он бледнел и расплывался, колыхаясь на ветру. Не знаю, каково ему было ощущать жар от костра.

И снова он высоко поднялся над нами и раскинулся во все стороны наподобие полога.

– Всевышний, создавший Джулиена, Гравье, Пэтси, прими к себе этого сироту, – прокричал я. – Грейс, Элис, Роза, придите к этому обреченному скитальцу. Присоедините свои молитвы к нашим.

– Да, – подхватила Меррик, крепко прижимая к груди трупик младенца, – Джулиен, Гравье, Томас – заклинаю вас, покиньте место своего вечного покоя и отведите это дитя к Свету, заберите его!

– Я отрекаюсь от тебя, Гоблин, отныне и навсегда! – прокричал я. – Отрекаюсь перед Богом! Перед Папашкой, перед всеми моими предками, перед ангелами и святыми! Господь, да услышь мою молитву!

– Всевышний, услышь наш крик! – взывала к нему Меррик.

Она подняла ребенка вверх, и я собственными глазами увидел, что он живой! Я видел, как он шевелил ручками и ножками, я слышал, как он захныкал! Я слышал его плач!

– Да, Гоблин! – кричала Меррик. – Это ты во младенчестве, да! Войди в это тело. Вернись в свою плоть! Заклинаю тебя, сделай так, как я велю.

Высоко над костром гигантский образ Гоблина содрогнулся, словно от слабости и ужаса, а затем ринулся вниз и исчез в плачущем младенце. Я видел это. Я чувствовал это. И я сказал в душе: "Аминь, брат, аминь".

Послышался отвратительный вой, и ветви дуба снова начали раскачиваться на ветру. А потом наступила полная тишина – слышалось только, как потрескивает костер. Тишина была такой глубокой, что казалось, будто Земля перестала вращаться.

Только гудел костер.

Тут я понял, что лежу на земле. Какая-то невидимая сила сбила меня с ног.

Я увидел яркий свет, но он не резал мне глаза. Это было величественное сияние, освещавшее все вокруг, а тем временем что-то ужасное происходило внутри костра.

Туда вступила Меррик. Она взобралась на высокий алтарь, вошла в огонь вместе с младенцем, и теперь оба горели. Они горели, а там, в небе, в чистом божественном Свете я различил идущие фигуры, полупрозрачные фигуры – в одной из них я безошибочно узнал худощавую фигуру Папашки, рядом с ним ковылял малыш, там была и Меррик, она шла рядом с маленькой старушкой. И я видел, что Меррик повернулась и подняла руку, словно прощаясь.

Благословенный Свет медленно померк. Рассеялись его теплота и великолепие.

Придя в себя и снова обретя способность шевелить руками и ногами, я поднялся с земли и увидел, что Лестат вытащил из костра тело Меррик и, всхлипывая, пытался загасить на ней огонь своим сюртуком.

– Она ушла, – сказал я, – я видел.

Но Лестат словно обезумел. Не слушал меня. Пламя наконец удалось потушить, но у нее обгорела половина лица, почти весь торс и правая рука. Ужасное зрелище. Он вспорол себе запястье, пролив густую вязкую кровь на ее тело, но ничего не произошло. Я знал, на что Лестат надеялся. Я помнил легенду.

– Она ушла, – повторил я. – Я видел, как она уходила. Она ушла туда, где Свет, и на прощание помахала рукой.

Лестат выпрямился и принялся вытирать кровавые слезы и сажу с лица. Но он все никак не мог успокоиться и продолжал рыдать. Я понял, что люблю его.

Мы вместе подняли ее останки и водрузили на алтарь. Подбросили дров в огонь, и совсем скоро от тела остался один пепел, который мы и разбросали во все стороны. Ничего не осталось ни от костра, ни от тела Меррик.

Жаркая ночь была тиха и спокойна, кладбище погрузилось в темноту.

– Она была среди нас самой молодой, – рыдал Лестат. – Только молодые всегда стремятся закончить свои дни. Они видят в смерти какое-то волшебство. С возрастом нашим благом становится вечность.