"Мастер-арфист" - читать интересную книгу автора (Маккефри Энн)

Глава 2

Петирон трудился над партитурой последнего своего творения, когда его внимание привлек какой-то негромкий звук. Прислушавшись, Петирон понял, что он исходит из другой комнаты. Мерелан ушла куда-то по делам, а Робинтону полагалось сейчас спать.

Этот тихий звук был эхом темы, которую Петирон как раз поспешно записывал, боясь упустить, — он и сам не сознавал, что напевает себе под нос во время работы. Разозлившись, Петирон отправился на поиски неведомого подражателя.

И обнаружил, что его сын сидит в кроватке-качалке и мурлычет эту мелодию.

— Робинтон, прекрати сейчас же! — раздраженно воскликнул Петирон.

Малыш натянул легкое одеяльце до подбородка.

— Ты сам так делаешь, — сказал он.

— Что я делаю?

— Угукаешь.

— Мне можно, а тебе нельзя!

И Петирон строго погрозил мальчику пальцем. Робинтон нырнул под одеяло с головой. Петирон стащил с него одеяло и наклонился над кроваткой.

— Никогда не смей меня передразнивать! Никогда не смей мешать мне, когда я работаю! Понял?

— Что он там еще натворил, Петирон? — воскликнула Мерелан, влетев в комнату, и остановилась у изголовья кроватки с явным намерением защитить малыша. — Когда я уходила, он спал. Что происходит?

Робинтон, никогда не отличавшийся плаксивостью, всхлипывал, сунув в рот край одеяла, и по лицу его текли слезы. Этого Мерелан уже никак не могла стерпеть. Она подхватила плачущего сына на руки и принялась утешать.

Петирон сердито посмотрел на жену.

— Он бубнит себе под нос, когда я пишу!

— Если ты так делаешь, почему ему нельзя?

— Но я пишу! Как я могу работать, если он бубнит?! Он же прекрасно знает, что мне нельзя мешать!

— Петирон, он всего лишь ребенок. Он подражает всему, что видит.

— Замечательно, но это еще не повод бубнить у меня под боком! — заявил Петирон, ничуть не смягчившись.

— Как же не повод, если ты его разбудил?

— Ну и как, спрашивается, мне работать, если вы оба все время меня перебиваете? — Петирон воздел руки и торжественно направился к выходу из комнаты. — Забери его куда-нибудь. Я не могу вынести, когда он тут поет рядом со мной.

Мерелан, прижав к себе плачущего сына, на миг остановилась на пороге.

— Тогда его вообще не будет рядом с тобой! — уничтожающе бросила она.

— Он меня еще никогда в жизни так не бесил! — сказала Мерелан Бетрис. Та, к счастью, оказалась у себя, когда Мерелан постучалась к ним.

— Он, наверно, не заметил, что мальчик напевает в унисон, — сказала Бетрис со свойственным ей своеобразным юмором и убрала из мягкого кресла-качалки шитье, чтобы Мерелан могла сесть и успокоить ребенка.

Мерелан недоуменно уставилась на Бетрис, потом рассмеялась.

— Нет уж, если б Роби перевирал мелодию, об этом Петирон непременно бы упомянул! Ведь тогда к помехе добавилось бы еще и оскорбление!

Она ненадолго умолкла.

— А знаешь, ведь Роби подпевает и мне, когда я занимаюсь вокалом. Раньше я этого как-то не осознавала. Ну, хватит, золотце мое. — Она вытерла Робинтону глаза уголком одеяла, которое малыш по-прежнему продолжал пихать в рот. — Твой папа на самом деле вовсе не хотел на тебя кричать…

Бетрис скептически хмыкнула.

— Но нам все-таки нужно сидеть тихо, когда папа работает дома.

— У него есть собственная студия, — заметила Бетрис.

— Ее попросил на время Уошелл — ему нужно было поговорить с родителями учеников, явившимися без предупреждения.

— Уошелл мог бы выбрать для этого какое-нибудь другое место.

— Ну вот, радость моя, теперь мы будем с тобой петь вместе, но так, чтобы папа не знал. Пусть он спокойно занимается своей важной работой.

— Ха! Своими несравненными музыкальными произведениями, полными глубочайшего смысла! Ох, прошу прощения! — Бетрис прикрыла рот ладонью, но на лице у нее не заметно было ни малейшего следа раскаяния. — Нет, я, конечно, знаю, что Петирон — величайший композитор из всех, рождавшихся за последние два века, но скажи мне, Мерелан, он вообще в состоянии сочинить какую-нибудь простенькую мелодию, которую мог бы спеть любой нормальный человек, а не только его собственный сын?

Поднявшись со своего места, Бетрис подошла к встроенному в стену шкафу.

Мерелан задумчиво взглянула на Бетрис. Она ничуть не обиделась на повитуху.

— Ну, да, он пишет довольно сложные вещи, это верно. — Она лукаво улыбнулась. — Просто ему нравится украшать мелодию.

— Так вот как он это называет? Ну а мне подавай несложную музыку — такую, чтобы брала за душу и сразу запоминалась, — заявила Бетрис. — Но, впрочем, всем известно, что я в музыке ровным счетом ничегошеньки не смыслю, хоть и прожила в браке с главным арфистом вот уже полных тридцать Оборотов. Иди ко мне, мой маленький. У меня есть для тебя кое-что повкуснее одеяла. — И с этими словами она вручила Робинтону сладкую палочку. — Думаю, тебе понравится мята.

Малыш и так уже почти перестал всхлипывать, а при виде подарка и вовсе просиял.

— Пасибо.

Он поудобнее устроился у мамы на коленях, принял предложенную конфету и, прижавшись для спокойствия к маме, принялся сосать леденец.

— Я вовсе не критикую Петирона, Мерелан, — серьезно произнесла Бетрис.

Мерелан мягко улыбнулась.

— Все, что ты сказала, Бетрис, чистая правда. Но, в общем-то, с Петироном намного легче иметь дело, когда он разговаривает, а не что-то сочиняет.

— Вот только сочиняет он чаще… Мерелан рассмеялась.

— Петирон — человек сложный, — покровительственно произнесла она. — Таким уж он уродился.

— Гм. Да он, можно сказать, счастливчик, раз ему досталась жена, которая относится к нему с таким пониманием, — многозначительно заметила Бетрис, — и которая способна петь его творения, и для нее это так же легко и просто, как дышать.

Только тс-с-с, — Мерелан прижала палец к губам. — Иногда мне приходится здорово потрудиться, чтобы удержаться на том уровне, который он задает.

— Быть не может! — деланно удивилась Бетрис, а потом широко улыбнулась певице.

— И тем не менее это правда, но… — лицо Мерелан смягчилось; сейчас на нем читалась гордость за мужа, — это здорово — когда тебе выпадает случай испытать свои силы в таких великолепных произведениях.

Бетрис кивком указала на Роби, который от радости успел измазать конфетой руки, мордашку и одеяло.

— А что ты станешь делать с ним?

— Ну, первым делом я позабочусь, чтобы мастер Уошелл никогда больше не занимал студию Петирона, — отозвалась Мерелан с обычной своей спокойной решимостью. — И постараюсь не оставлять этих двух красавцев наедине, если только Роби не будет крепко спать.

— И это опять создаст тебе лишние сложности, — фыркнула Бетрис.

Мерелан пожала плечами.

— Примерно через Оборот днем Роби уже будет играть с другими детьми. Так что особых жертв от меня не потребуется. Верно, мой маленький?

— И то правда, — со вздохом согласилась Бетрис. — До чего же быстро дети вырастают и покидают родителей…

И она снова вздохнула.

Мерелан почувствовала, что к ней что-то прилипло; оказалось, Робинтон выронил леденец.

— Нет, ну ты видела такое? — тихонько спросила она и улыбнулась, с любовью глядя на сына. Роби спал, и тень от густых ресниц падала на щеку.

— Так уложи его тут, пусть поспит.

— Как же я его оставлю? — принялась отнекиваться Мерелан. — У тебя и своих дел хватает.

— Ничего, спящий ребенок мне не помешает. А ты пока пойди займись собой. А то ты в последнее время только и делаешь, что либо с ним хлопочешь, — Бетрис указала на Робинтона, — либо с ним возишься, — и она ткнула пальцем в ту сторону, где находилось жилище Мерелан.

— Ну, если ты и вправду не против…

— Ни капельки. Или, может, ты хочешь помочь мне со штопкой?

И Бетрис рассмеялась, увидев, как проворно Мерелан подхватилась со своего места, заслышав это предложение.

Когда Роби пошел третий Оборот, он как-то раз подобрал небольшую дудочку, оставленную кем-то на столе. Дудочка была не папина — это Роби знал точно. Папа никогда не играл ни на дудке, ни на флейте. Ну, а раз она была не папина, ее можно было взять и поиграть с ней. Роби подул в дудочку, затыкая дырочки пальцами — он видел, как это делают взрослые. Они с легкостью извлекали из дудочки самые разные мелодии, а у Роби сперва ничего не получалось. Но он старался и вскоре добился первых успехов — не забывая, что нужно играть как можно тише.

Мальчик, конечно, не знал, что эти попытки не остались незамеченными, ведь у мамы был очень чуткий слух. И поскольку мелодия у Робинтона раз от раза выходила все лучше, Мерелан от души порадовалась. Ведь бывало, что даже у самых музыкально одаренных родителей рождался ребенок, лишенный слуха либо не имеющий ни малейшего желания развивать врожденные способности. Интересно, долго пришлось бы успокаивать Петирона, если б их сын оказался бездарем? Ведь Петирон непременно решит выучить своего единственного ребенка на музыканта. Теперь тревога Мерелан улеглась. Роби не просто питал слабость к музыкальным экспериментам — у него была хорошая память и, похоже, превосходный слух.

Когда Петирон уходил заниматься с учениками, Meрелан частенько насвистывала простенькие мелодии, а Роби слушал. Петирон не разрешал ей свистеть — может, потому что сам этого не умел, а может, потому что считал свист неженственным. Второе даже больше походило на правду. Как бы сильно Мерелан ни любила мужа, некоторые его убеждения — включая и это — казались ей совершенно бессмысленными.

Стоило Робинтону разобраться со строем дудочки, и он принялся на лету подхватывать песенки, которые насвистывала мать. А когда Роби начал украшать и расцвечивать эти мелодии, Мерелан стоило большого труда удержаться и не рассказать Петирону, какой у них способный малыш. Ей отчаянно хотелось, но она вовсе не желала, чтобы трехлетнего сына внезапно принялись обучать музыке по полной программе. Это могло навсегда отбить у мальчика всякую охоту к этому занятию. Петирон великолепно умел обращаться с учениками постарше, но с самыми младшими обходился чересчур строго. Мерелан опасалась, как бы он не взялся за обучение Робинтона чересчур рьяно.

А потому как-то после полудня она попросила Уошелла, мастера, обучавшего самых младших учеников, помочь ей разобраться с динамическим строем нового квартета, который они репетировали к празднику Окончания Оборота. У Уошелла — добродушного весельчака лет пятидесяти с небольшим — был превосходный звучный бас. Он явился на встречу с пирожками, горяченькими, с пылу с жару, и с кувшином свежего кла.

— Ну, и зачем же ты хотела меня видеть, Мерелан? — поинтересовался Уошелл после того, как молодая женщина поблагодарила его за угощение. — Только не рассказывай мне сказок, ладно? В тот день, когда ты не сумеешь самостоятельно справиться со своей партией в очередном сочинении Петирона, я подам в отставку.

— Но мне и вправду нужна помощь, Уош, — мелодично произнесла Мерелан. — Роби, иди-ка глянь, что нам принес мастер Уошелл!

Малыша не нужно было звать — восхитительный запах свежей выпечки успел проникнуть в соседнюю комнату, где он находился. Роби лежал на полу и рисовал закорючки на грифельной доске. Эту штуку ему недавно подарила мама, чтобы он учился писать буквы — а может, и ноты.

— Пахнет! — сказал он. Он еще неважно выговаривал шипящие и свистящие согласные — из-за щели между передними зубами. — Вкушно пахнет! Пасибо, маштер Уошер.

— На здоровье, молодой человек.

Теперь, когда все действующие лица заняли места на сцене, Мерелан могла перейти к исполнению своего замысла.

— Вот тут! — живо сказала она. — Вот этот такт, с которого тема резко изменяется, — я не уверена, что правильно его отбиваю. Роби, сыграй мне, пожалуйста, ля.

Роби извлек из-за пояса штанишек дудочку и сыграл требуемую ноту. Седые брови Уошелла поползли на лоб, а глаза весело заблестели.

Затем Мерелан пропела якобы беспокоивший ее отрывок, намеренно сократив его на целый такт. Роби покачал головой и отстучал пальцами правильный ритм.

— Если ты знаешь, как правильно, радость моя, сыграй мне, как нужно петь, — непринужденно попросила Мерелан.

Маленький Робинтон сыграл весь отрывок, и Уошелл, взглянув сперва на Мерелан, потом на ее сына, сложил руки на животе и понимающе кивнул.

— Спасибо, милый. У тебя хорошо получилось, — похвалила Мерелан и вручила Робинтону второй пирожок.

Мальчик сунул дудочку обратно за пояс и, усевшись на маленький стульчик, занялся пирожком.

— Действительно хорошо. Я бы и сам не сыграл лучше, Робинтон, — с серьезным видом подтвердил Уошелл. — Ты отлично сыграл, молодой человек. Это хорошо, что ты помог маме подобрать нужный темп. А ты умеешь играть еще что-нибудь?

Робинтон поглядел на маму — не возражает ли она. Мерелан не возражала, и мальчик, облизав губы, снова извлек дудочку, поднес ее к губам и заиграл одну из своих любимых мелодий. Закончив, он снова взглянул на маму.

— Играй дальше, — сказала она, легонько пошевелив пальцами.

Роби посмотрел на Уошелла, потом закрыл глаза и принялся играть вариации этой мелодии.

Уошелл набычился, внимательно глядя на Робинтона, а тот, позабыв обо всем на свете, отдался игре, пальцы его так и порхали по ладам маленькой дудочки. Из-за своих малых размеров дудочка временами издавала неприятные резкие звуки, но малыш так ловко управлял дыханием, что превращал их в веселые переливы.

По мере того как одна вариация сменялась другой, удивление Уошелла все возрастало. Он перевел взгляд на Мерелан. Та заметно расслабилась — как будто это чудесное представление было для нее чем-то обыденным. Внезапно доносившееся издалека пение хора смолкло. Мерелан тут же подалась вперед и постучала, выводя Робинтона из углубленной сосредоточенности. Мальчик посмотрел на нее почти с возмущением.

— Просто замечательно, — с уважением сказала Мерелан. — Это что-то новое, да?

— Оно придумалошь, пока я играл, — пояснил Роби и застенчиво взглянул на Уошелла. — Оно подходит.

— Конечно, милый, — радостно согласилась Мерелан. — Трели получились прекрасные.

— Хорошо, когда дудка подходит по размеру к руке, верно? — произнес Уошелл, протянув руку к инструменту.

Робинтон отдал мастеру дудочку, но с явной неохотой. Уошелл попытался пробежать пальцами по ладам и выронил ее. При этом он так растерялся, что Робинтон, не сдержавшись, захихикал, но тут же прикрыл рот ладошкой и оглянулся на маму, убеждаясь, что не совершил ничего недозволенного.

— Надо посмотреть: может, у меня найдутся еще какие-нибудь инструменты, которые придутся по руке молодому человеку вроде тебя. А мне эта дудочка чересчур мала. Верно?

И Уошелл с легким поклоном вернул инструмент хозяину. Робинтон улыбнулся взрослому и спрятал дудочку — так, чтобы ее не видно было из-под широкой рубашонки.

— Как ты думаешь, Роби, ты сумеешь сам отнести кувшин и тарелку из-под пирожков обратно на кухню? — спросила Мерелан и, поднявшись со своего места, отворила дверь.

— Шумею. Отнешу. Пока.

И мальчик степенно затопал по коридору, прижав ношу к груди. Мерелан закрыла за ним дверь.

— Да, милая моя Мерелан, тут у тебя растет незаурядная проблема. Позволено ли мне будет поздравить тебя и предложить свою помощь? Если мы будем терпеливы и осторожны, то воспитаем редкостное дарование. Я восхищаюсь Петироном во многих отношениях, певица, но… — Уошелл вздохнул и печально улыбнулся. — Он способен зациклиться на чем-то до полного безрассудства. Он, конечно же, очень обрадуется, узнав о музыкальных способностях сына, но скажу тебе честно: не хотел бы я оказаться на месте этого сына. Теперь мне ясно, почему ты зазвала меня в гости. И я искренне польщен тем, что ты обратилась именно ко мне.

— Петирон сразу же примется перегружать его и чересчур много требовать…

— А следовательно, мы должны сами преподать малышу основы, чтобы впоследствии наставничество отца не показалось ему слишком тяжелым.

— У меня почему-то такое чувство, будто я… ну, предаю Петирона, занимаясь этим у него за спиной, — сказала Мерелан. — Но я слишком хорошо его знаю и знаю его предпочтения. А Роби любит сочинять музыку. И я не хочу, чтобы он этого лишился.

Уошелл погладил разнервничавшуюся молодую женщину по руке.

— Милая моя, мы уж как-нибудь сумеем обернуть одержимость Петирона себе на пользу. Я так полагаю, он понятия не имеет, что мальчик научился играть на дудочке?

Мерелан покачала головой.

— Конечно же, — продолжал Уошелл, — Петирон с головой ушел в сочинение музыки к Окончанию Оборота. Потом начнутся репетиции. За этим праздником последует весенняя Встреча. А тем временем я успею переговорить обо всем с Дженеллом. Надеюсь, ты не против?

Мерелан, конечно же, согласилась.

— Ты знаешь, Мер, я думаю, весь цех может втайне приложить руки к образованию нашего юного гения…

— Гения? — Мерелан непроизвольно схватилась за горло.

— Конечно. Робинтон — гений во всем, что касается музыки. Правда, за несколько десятков Оборотов работы в цехе мне не довелось встретить ни единого гения, но это еще не значит, что я не в состоянии его узнать, когда он наконец-то попадается мне не глаза. Петирон очень хорош, но до уровня своего сына он не дотягивает.

Мерелан невольно охнула, и этот возглас, вырвавшийся у нее прежде, чем она успела взять себя в руки, был красноречивее любых слов.

— Ребенок, способный в три неполных Оборота извлечь из смехотворной дудочки столь чудные звуки и при этом так усложнить и украсить мелодию, — гений. Тут и сомневаться не в чем. И наш долг — защитить его.

— Защитить? Уошелл, Петирон — вовсе не чудовище… — Мерелан энергично тряхнула головой.

— Конечно же, нет. Но у него имеются устоявшиеся представления о своих способностях и достижениях, и нам его, так просто не переубедить. С другой стороны — а чего еще он мог ожидать от ребенка с такой наследственностью, да который к тому же растет в Доме арфистов и постоянно слышит музыку?

— Но ведь далеко не на всех здешних детях это окружение сказывается столь благотворно, — со смехом отозвалась Мерелан.

— Да, но для такого ребенка, как твой Робинтон, подобное окружение просто бесценно. И мы постараемся разрешать возникающие проблемы как можно тактичнее… и мягче. И я ручаюсь, мастер голоса Мерелан, я сделаю все, что будет в моих силах.

Он протянул Мерелан руку, и женщина с радостью пожала ее. Уошелл заметил промелькнувшее на ее лице облегчение — и чувство вины; все-таки ей было не по себе от этих уверток.

— Мы станем преподавать парнишке ровно столько, сколько он сможет — и захочет — воспринять. Обучим его основам, — Уошелл изобразил пальцами некое волнообразное движение, — но поосторожнее, чтобы потом, когда мы внезапно обнаружим музыкальное дарование у паренька, которому исполнилось пять… или, может, шесть Оборотов, мы могли бы удивляться и восхищаться вместе с Петироном! — И мастер Уошелл хлопнул в ладоши.

— Но ведь рано или поздно Петирон поймет, как много мальчик знает. Это не вызовет у него подозрений?

Уошелл широко развел руками.

— А что тут такого? Ребенок набрался от родителей— разве это удивительно? В конце концов, он ведь живет рядом с двумя талантливыми музыкантами.

— Да будет вам, Уошелл. Петирон слишком умен, чтобы удовольствоваться такой сказочкой…

— Какая еще сказочка? Ребенка постоянно окружают музыка и самые разнообразные инструменты. Ты, несомненно, вовремя напомнишь Петирону, что мальчик постоянно что-то напевал… причем правильно повторял мелодию. Потом ты дала Роби дудочку и маленький барабан, потому что ему хотелось игрушку. Бослер скажет, что как-то после обеда он забрал малыша к себе, пока вы были на репетиции, и просто так, забавы ради, показал ему несколько аккордов на гитаре… А поверить тому, что наш мастер-архивариус только обрадовался, когда мальчик заинтересовался буквами и нотами, и вовсе нетрудно. И все мы будем искренне изумляться — а Петирон получит как раз того ученика, который ему нужен. Ты же знаешь, с учениками, которые схватывают все на лету, он всегда обращался гораздо лучше. Они ведь не испытывают его терпение, как малыши или те, до кого наука доходит с трудом.

Уошелл успокаивающе похлопал Мерелан по руке. Готовящийся заговор явно доставлял ему немалое удовольствие. Затем он внезапно схватился за ноты.

— Ну-ка, Мерелан, отстучи этот отрывок еще раз, а я спою партию баса. Попробуй вот тут…

Дверь отворилась, и в комнату вошли Петирон и Робинтон.

— Мне начинает казаться, Петирон, что отдельные пассажи ты тут ввел специально для того, чтобы помучить меня, — сказала Мерелан. — Ну что, золотце, ты отнес кувшин и тарелку Лорре? Все в порядке?

— Отнеш, мама.

— Ну, тогда иди поиграй, Роби, — сказал Петирон и слегка подтолкнул мальчика к дверям другой комнаты. — С чего бы это вдруг у тебя возникли какие-то трудности с темпом, Мер?

— Да с того, Петирон, что у тебя совершенно невыносимый почерк, — насмешливо пророкотал Уошелл. — Тут же ничего не разберешь! Вот глянь хотя бы сюда! — Он укоризненно ткнул пальцем в отрывок, послуживший предметом разбирательства. — Эта точка еле-еле видна! Неудивительно, что Мерелан трудно было это отстучать, если после половинной ноты не стоит точки. На моей копии она видна отчетливо, а тут?

Петирон присмотрелся к нотам.

— Ну да, тут она побледнее, но ведь читается же! Мерелан, спой-ка этот отрывок.

И он принялся отбивать ритм.

После того как Мерелан безукоризненно исполнила свою партию, Уошелл не удержался и спел вместе с ней.

— Спасибо вам большое, Уош, — сказала Мерелан. — Вы мне очень помогли. И спасибо за пирожки и кла.

— Всегда рад услужить, мастер голоса.

Уошелл поклонился, добродушно улыбнулся супругам и удалился.

— И в самом деле, Мерелан, — спросил Петирон, вновь приглядываясь к отрывку, послужившему камнем преткновения, — у тебя что, снова начались мигрени?

— Нет, милый. Просто точка нечеткая, а я никак не ожидала встретить здесь фермату. Как прошла репетиция? Насколько можно было расслышать отсюда, звучало вроде бы неплохо.

Петирон рухнул в мягкое кресло и, водрузив ноги на табурет, испустил тяжелый вздох.

— Те же проблемы, что и всегда. Они, похоже, считают, что для подготовки достаточно быстренько просмотреть партитуру, причем в тот момент, когда я уже поднимаюсь по лестнице. Но к концу занятия они уже начинают схватывать динамику. Это хорошо, что Уошелл порепетировал с тобой.

— Да, он такой милый.

— Уошелл — милый? — Петирон с удивлением посмотрел на супругу. — Знаешь, как его называют ученики?..

— Знаю, но тебе-то совершенно незачем повторять всякие грубые клички, — строго сказала Мерелан.

Петирон насупился.

— Может, вина? — предложила Мерелан, переходя в кабинет. — А то у тебя что-то усталый вид.

— Я и вправду устал. Спасибо, любимая.

Мерелан наполнила два бокала. Пожалуй, ей тоже не помешает выпить.

— Я составлю тебе компанию.

Вручив Петирону полный бокал, Мерелан присела на ручку кресла и положила голову на плечо мужу. Ведь на самом деле, несмотря на все недостатки Петирона, Мерелан любила его всем сердцем, и не в последнюю очередь — за его преданность музыке и талант композитора. А до рождения Роби их жизнь и вовсе была настоящей идиллией!

Вот чего не предусмотрели ни Уошелл, ни мать Роби, так это того, с каким рвением малыш примется за учебу. Они никак не ожидали, что всего за несколько месяцев занятий с мастером Уошеллом Робинтон освоит игру на нескольких инструментах. Все, что касалось музыки, мальчик впитывал как губка. А вскоре мастер Оголли обучил его нотной грамоте, и маленький Роби принялся записывать свои первые простенькие мелодии.

Мерелан пришлось приложить невероятные усилия, чтобы уговорить мальчика сдерживать свое рвение, пока он находится дома. А Роби к тому же все норовил показать плоды своих трудов отцу, поскольку надеялся на похвалу.

— Но папа любит пешни. Он шам их пишет, — печально жаловался Роби. Несмотря на успехи в музыке и расширившийся словарный запас, мальчик все еще шепелявил.

— Конечно, милый, но все не так просто, — уговаривала Мерелан сына, хотя ее воротило с души от собственного лицемерия. — Он же слышит музыку целый день и занимается со всякими глупыми учениками…

— Ма, а я глупый?

— Нет, радость моя, ты совсем не глупый, но папа хочет отдохнуть, когда приходит домой…

— А я думал… — грустно сказал Роби.

— Окончание Оборота — очень важный праздник. Ты ведь знаешь, как много папа трудится над новым сочинением…

— Угу, — Роби вздохнул.

— Слышишь, как пахнет сладкими пирожками? — спросила Мерелан, радуясь возможности сменить тему.

Роби послушно принюхался, и опечаленное выражение на его мордашке сменилось широкой улыбкой.

— Ты думаешь… — с надеждой произнес он.

— Я думаю, проще всего сходить к Лорре и узнать, — сказала Мерелан, разворачивая сына к двери. — И не забудь попросить пирожков на нашу с папой долю.

Кьюбиса — наставница, обучавшая самых младших учеников из Форт-холда, а наряду с ними и детей из Дома арфистов и цеха целителей, — позволила Робинтону посещать свои уроки, когда ему не сравнялось и четырех Оборотов.

— Он превосходно подготовлен и просто рвется учиться, Мерелан, — сказала Кьюбиса. — Если б хоть половина моих учеников могла сравниться с Роби по уровню подготовки, я была бы счастлива. Я даю ему дополнительные задания, пока прочие бьются над основами.

Но однажды утром Кьюбиса привела всхлипывающего Робинтона к матери — за помощью и утешением. У мальчика был расквашен нос.

— Роби! — охнула Мерелан, прижимая к себе плачущего сына.

Кьюбиса тем временем намочила тряпочку — вытереть малышу лицо.

— Они его обижали! — всхлипнул Роби.

— Кто кого обижал? — переспросила Мерелан, обращаясь скорее к Кьюбисе, чем к сыну.

— Я так скажу: может, Роби еще маленький, но он не может пройти мимо тех, кому нужна помощь.

— Так кому же она была нужна? — спросила Мерелан, осторожно стирая кровь с лица Робинтона.

— Стражу порога, — пояснила Кьюбиса.

Мерелан удивленно застыла. Она начала понимать, что произошло, и почувствовала гордость за сына. Ученики иногда, забавы ради, совали в логово местного стража порога горящие тряпки или факелы, чтобы послушать, как вопит несчастный зверь: стражи порога были очень чувствительны к свету. А еще они бросали стражу всякую гадость, зная, что он ест все, до чего способен дотянуться. А Роби, видя подобные выходки, всегда бежал и звал кого-нибудь из взрослых.

— Так они снова принялись изводить бедное животное?

Роби всхлипнул и кивнул.

— Я хотел им помешать, но один меня стукнул.

— Это я вижу, — пробормотала Мерелан.

— Этим негодникам пора бы уже соображать, что они делают! — сердито воскликнула Кьюбиса. — Вот я сейчас схожу поговорю с их родителями!

Она погладила мальчика по голове.

— А в следующий раз не связывайся с большими мальчишками. Или попроси папу, чтобы научил тебя драться.

И, улыбнувшись на прощание, Кьюбиса ушла.

— Я сама могу поучить тебя драться, мой храбрый малыш, — сказала Мерелан, обнимая сына. Она знала, что самооборона вряд ли укладывается в представления Петирона о родительских обязанностях. — Мне частенько случалось поколачивать моих старших братьев.

— Тебе? — Роби уставился на мать, округлив глаза. Ему явно и в голову не приходило, что его мама кого-то била, а уж тем более — собственных старших братьев.

Вот так и получилось, что Мерелан преподала Роби первый урок рукопашного боя и показала ему, как надо уклоняться от ударов.

— Если ты не потеряешь голову во время драки, противнику будет куда труднее расквасить тебе нос.

С тех пор как Роби начал заниматься с Кьюбисой, Мерелан получила небольшую передышку: ведь все прочее время ей приходилось постоянно оставаться начеку, чтобы, в случае необходимости, вмешиваться в разговоры между сыном и мужем. Вынужденная постоянно хитрить, она очень нервничала. Но теперь она — и Кьюбиса — могла с чистой совестью сообщать об успехах Роби.

— И ты учишь все обучающие Баллады? — рассеянно поинтересовался однажды Петирон.

— Да, и могу показать.

Робинтону отчаянно хотелось угодить отцу, но почему-то никогда не удавалось, как он ни старался быть хорошим, послушным и вежливым, а главное — вести себя тихо.

Что-то в тоне сына привлекло внимание Петирона; он откинулся на спинку кресла и небрежным, высокомерным взмахом руки велел мальчику начинать.

Мерелан затаила дыхание. В голове у нее билась одна-единственная мысль: как же сделать, чтобы Петирон пока не заметил таланта сына?!

Роби набрал воздуха — правильно набрал, всей грудью, а не одними лишь верхушками легких, как частенько делают начинающие певцы, — и начал Балладу о Долге. На лице Петирона отразилось некоторое удивление: он явно не ожидал от мальчика безукоризненно верного исполнения. Он принялся постукивать по подлокотнику кресла, отбивая ритм. К тому моменту, как Роби допел, Петирон отчасти подрастерял свое высокомерие.

— Хорошо спето, Робинтон, — сказал он. — Но не забывай: одна песня — это еще не все. Тебе еще многому предстоит научиться. Существует множество Баллад, безукоризненных и в музыкальном, и в стихотворном отношении, и даже дети должны их знать. Продолжай в том же духе.

Робинтон просиял и повернулся к матери, взглянуть, довольна ли она.

Мерелан взъерошила волосы сына. Она едва удержалась, чтобы не всхлипнуть от облегчения.

— Ты и вправду замечательно спел, радость моя. Я тоже тобою горжусь, как и папа.

Она перевела взгляд на Петирона, ожидая, что муж хотя бы поддакнет ей, но тот уже снова взялся за проверку ученических партитур, позабыв и про супругу, и про сына.

Мерелан подбоченилась; она едва сдержалась, так хотелось ей накричать на Петирона за невнимание к родным. Ему что, больше сказать было нечего?! Он мог бы отметить, что малыш везде правильно выдержал высоту тона, что он правильно дышал, что у него действительно хороший голос! Но Мерелан сумела обуздать свой гнев. Она взяла Роби за руку; малыш недоуменно смотрел на родителей и никак не мог понять, что ж он сделал не так на этот раз и почему ему опять не удалось угодить папе.

— Мы пойдем и посмотрим, что нам даст Лорра в награду за выученные слова и замечательное пение! — громко и решительно произнесла Мерелан.

И, выходя из комнаты, она с чувством хлопнула дверью. Петирон оглянулся, а потом снова вернулся к одной чрезвычайно скверной ученической работе.

— По правде говоря, мне хотелось… — Мерелан, стиснув кулаки, расхаживала по маленькому кабинету Лорры, примыкающему к главной кухне цеха. — Мне хотелось как следует ему врезать!

— Что, вправду?

Лорре удалось немного унять неистовство подруги. Когда Мерелан появилась на кухне, Лорра, едва заметив выражение ее лица, тут же велела двум судомойкам угостить Робинтона горячими пончиками, а сама увела певицу к себе в кабинет. Лорра знала, что Бетрис сейчас уехала из цеха — принимать чьи-то роды, — и была искренне польщена тем, что Мерелан обратилась в этой сложной ситуации именно к ней.

— Да не каждый ученик третьего года обучения споет Балладу о Долге так же хорошо, как Робинтон! — воскликнула Мерелан, дав выход гневу и расстройству. — Ни единой неверно взятой ноты, ни одного сбоя в дыхании! Великолепное исполнение!

— Но ведь Петирон его похвалил, верно? — поинтересовалась Лорра в надежде успокоить певицу.

— Да, но он мог бы сказать намного больше! Роби спел просто изумительно, лучше всякого четырнадцатилетнего, а ему ведь едва сравнялось четыре Оборота! А Петирон ведет себя так, словно все это само собой разумеется и ничего иного он от своего сына и не ожидал.

— Ага! — Лорра устремила на раздосадованную гостью указующий перст. — Ты сама это сказала. Ничего иного он от своего сына и не ожидает! Вот если бы Роби допустил какие-то ошибки, тогда Петирон нашел бы, что сказать, ведь верно?

Мерелан остановилась и уставилась на главную кухарку Дома арфистов. Затем гнев ее утих, и певица, невесело рассмеявшись, уселась в удобное кресло.

— Да, ты права. Если бы Роби допустил хоть малейшую ошибку, ему пришлось бы репетировать Балладу о Долге до тех пор, пока он не научился бы петь ее безупречно. Но мне-то что делать? Клянусь Первым Яйцом! Мальчику нужно, чтобы отец его хвалил. Ему так этого хочется! А Петирону даже в голову не приходит!

— Чему ж тут удивляться? Из всех арфистов цеха Петирон — самый скупой на похвалу. Но зато, — заметила Лорра, — тебе теперь не придется так сильно переживать, когда Петирон обнаружит, что в музыке сын намного его превосходит.

Мерелан потрясение уставилась на Лорру.

— Ой, да будет тебе, Мерелан! — не унималась Лорра. — Ты же сама это знаешь. Из твоего мальчика уже сейчас куда лучший музыкант, чем из учеников втрое старше его. Я ничуть не удивлюсь, если к шестнадцати он уже станет подмастерьем.

— Но подмастерьем может стать только тот, кому уже сравнялось восемнадцать… — слабо попыталась возразить Мерелан.

— Ну, пусть ему исполнится шестнадцать — тогда и посмотрим. А пока я веду речь о том, что после сегодняшнего дня тебе не придется прилагать столько сил, чтобы по возможности удерживать Роби подальше от отца. Да и Робу теперь будет полегче. Лично я уверена, что Петирон ничего не заметит до того момента, когда у Робинтона начнет ломаться голос, — лишь тогда он поймет, что его «малыш» вырос.

— Что, правда? — протянула Мерелан и всерьез задумалась над шутливыми словами Лорры.

— Лично я этому ни капли бы не удивилась, — подтвердила Лорра, щелкнув пальцами. — А теперь прекрати изводить себя. Когда ты нервничаешь, это плохо отражается на твоем голосе. Извини, конечно, что я об этом говорю, но мне так думается, что никто больше на это не решится — разве что сам Петирон, но он этого может и не заметить. Или я слишком много себе позволяю?

— Вовсе нет, Лорра! — Мерелан поспешно коснулась пухлой руки Лорры. — Я просто думала, что этого никто не заметит. Я ведь все время выполняю нужные упражнения и стараюсь как можно осторожнее обращаться с голосом…

— Ну и долго еще тебе удастся его сохранить, если ты мечешься между двумя самыми дорогими тебе мужчинами, словно между молотом и наковальней? — Теперь уже Лорра погладила по руке Мерелан, нервно постукивавшую пальцами по подлокотнику. — Я, конечно, не целитель, но мне кажется, что бокал вина будет сейчас очень даже не лишним. Давай-ка выпьем.

Мерелан попыталась было отказаться, но Лорра стояла на своем.

— Петирон много чего не замечает — не заметит и того, что от тебя пахнет вином. Можешь об этом не беспокоиться. А тебе сейчас нужно расслабиться, и мое травяное снадобье придется очень кстати.

Мерелан выглянула из кабинета — посмотреть, как там Роби. Мальчик о чем-то болтал с судомойками — те весело смеялись, — и его лучащаяся довольством мордашка была перемазана ягодным соком. Мерелан снова села в кресло и приняла бокал из рук Лорры.

— Мастер Дженелл уже говорил с тобой о той новенькой девушке? — поинтересовалась Лорра.

— О Халанне?

Лорра кивнула.

— Да, я получила письмо из холда, от их арфиста Максиланта. Он постарался в меру своих сил обучить ее вокалу и утверждает, что девушка чересчур хороша, чтобы доверить дальнейшее ее обучение любителю вроде него самого. — Скромность Максиланта заставила Мерелан улыбнуться.

— Петирон тоже будет счастлив заполучить новое контральто, — сказала Лорра. У нее и у самой было контральто, но не настолько хорошее, чтобы петь сольные партии. — Странная штука жизнь, а? Никогда не знаешь, как она повернется, верно?

— Верно.

Мерелан глотнула вина и почувствовала, как лекарство начало действовать: напряжение мало-помалу отпускало ее.

— Она примерно того же возраста, что и ученицы из холда, так что я поселю ее вместе с ними, в том же домике, — сказала Лорра. — Вполне может быть, что они пробудут здесь только до Смены Оборота, но они помогут ей освоиться со здешней рутиной. К ней все-таки нужно еще привыкнуть, верно?

Услышав, что Лорра называет жизнь в Доме арфистов рутиной, Мерелан не удержалась от смеха. В зачаровывающей — а временами и неистовой — атмосфере, царящей в здешних стенах, каждый день был неповторим. Мерелан вспомнились ее первые дни в Доме, и она решила, что обязательно поможет Халанне освоиться здесь и втянуться в напряженный ритм учебы. В самом деле, если замечания Лорры справедливы — а Мерелан подозревала, что так оно и есть, — появление ученицы пойдет ей лишь на пользу. Меньше останется времени, чтобы переживать из-за воображаемого столкновения между сыном и мужем.