"Ванесса" - читать интересную книгу автора (Арсан Эммануэль)

Глава третья ОЦЕНИ ЦВЕТ, СЛАДОСТЬ, ГОРЕЧЬ

— Когда я был маленьким, — продолжал настаивать Гвидо, — если какому-нибудь туземцу приходило на ум срывать злость на ком-то из подданных Ее Величества королевы Великобритании или он осмеливался не допустить англичанина в свой семейный архив, исследователю достаточно было сказать: «Я пожалуюсь в консульство», и абориген тут же начинал рассыпаться в извинениях и предлагать гостю свою жену и дочерей.

— А вы в детстве были британцем? — насмешливо спросил секретарь посольства.

— Нет, но я любил читать Жюля Верна и знал, что почем.

— Надеюсь, теперь вы читаете газеты, — сдержанно заметил чиновник. — Одетых в шорты военачальников-сардаров времен вашего детства сменили подготовленные ЦРУ полковники. А итальянские консулы разрешают агентам рыться в их папках, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Тогда скажите мне, если можете, но только отвечайте прямо: зачем нужны посольства?

— Чтобы обеспечивать свой персонал, — улыбнулся чиновник. — Вот я, например, должен содержать большую семью. Я люблю детей. А вы? Вы женаты? Вы радикал? Или, может быть, социал-демократ? Я так понимаю, что вас не интересует ни новый папа римский, ни политика Египта. Ну что ж, вам, должно быть, удастся с ними поладить.

— Короче говоря, вы согласны передать меня под нежную опеку варваров?

— Ну, я так высоко не сижу! — вздохнул хозяин кабинета и раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. — Я только выполняю то, что поручил мне Никое. Вам повезло — вы ему понравились. Так что отправляйтесь искать Незрина Адли. Если вы не станете упоминать мое имя, он будет с вами довольно вежлив. После этого останется только набраться терпения. Именно терпения! И вам потребуется очень много этого добра, в Египте быть терпеливым значит очень много. Здесь все невозможно, но нет ничего действительно трудного. Терпение не требует особого таланта.

— Я не люблю ждать, — сообщил Гвидо.

— В таком случае лучше сразу возвращайтесь в Милан. Такой хороший город — спокойный, искренний и задумчивый!

— Но я собираюсь отправиться в Сивах, — напомнил ему Гвидо.

— Если вы понравитесь здешним бюрократам, то сможете забраться и еще дальше. Все зависит от вашей изобретательности, шарма и обходительности.

— А относительно… Как, вы сказали, его зовут?

— Незрин Адли.

Секретарь с явным усилием, словно глыбу свинца, пододвинул к себе квадратный блокнот, на каждой странице которого была оттиснута эмблема «Фиата», неторопливо вырвал верхний лист и написал на нем имя египтянина и полный титул его службы: «Министерство иностранных дел, отдел культурных связей и научно-технического сотрудничества, подотдел ориентации и программирования, сектор международных научных исследований».

Вяло порывшись в засаленной телефонной книге, он дописал несколько номеров.

— Всего хорошего! — сказал он, передавая бумагу Гвидо. — И помните — ни слова обо мне! Эти американские кондиционеры могут довести до воспаления легких. Чувствуете, как холодно в кабинете?

— Как много переговоров, чтобы получить разрешение посетить оазис! — неодобрительно заметил Гвидо, делая вид, что не понимает значения своей поездки.

— У меня будет намного больше забот, если придется отправлять на родину ваше тело, — заметил его собеседник. — А я, как видите, и так уже поседел.

— Да, я понимаю, насколько утомительны могут быть такие бесполезные небольшие переговоры.

— До свидания, мистер Форнари! — секретарь посольства пожал руку Гвидо. — Никое мой лучший друг. Постарайтесь так же ловко обработать Адли.

Перед уходом Гвидо успел еще сказать:

— Уважаемый господин, моя фамилия не Форнари, а Андреотти. Это написано на моей карточке, которая лежит прямо перед вами.

Гвидо ехал на такси. Он не видел переполненной людьми улицы, не слышал ее шума, не обращал внимания на ее запахи. Он вспоминал дом — сверкающие сталью и стеклом владения его фирмы, их прозрачную ясность и неискренность. Пока он здесь, кто-нибудь наверняка попытается выполнять его работу и занять освободившееся место… Как будто эту работу может выполнить кто-то еще, кроме самого Гвидо! Он незаменим…

«А действительно ли так?» — неожиданно задумался он. Гвидо понимал, что подобные сомнения никогда не возникли бы у него в Милане, среди бешено мчащихся машин. Должен ли он признать, что нуждается в них так же, как и они в нем?

— Ерунда! — пренебрежительно буркнул Гвидо. Может быть, на него так действует вносящий сумятицу и разрушение ветер пустыни? Или это любовь нарушила ясность суждений? Сначала чувство утраты, в следующую минуту — сомнения… Гвидо уже не чувствовал уверенности.

«Я сейчас далеко от Италии, — решил он, — но еще не отошел от всего этого психологически. Если бы только я смог стать таким же бесполезным и безответственным скептиком, как это дипломатическое пресмыкающееся! Чтобы не беспокоиться больше об оставленной фирме, а стать просто отдыхающим плейбоем. Используй свободное время и предавайся сексу!»

Машина, в которой он ехал, похоже, побывала во всех переделках: они ползли вперед, ухитряясь при этом то и дело создавать аварийные ситуации. Гвидо ощутил новый приступ раздражения. Он едва сдерживался, чтобы не выругать водителя.

— Меня бы так трахали! — воскликнул Гвидо. Он рассеянно потрогал свой член.

— Как шлюху! — продолжал он, повышая голос. — Педераст! Членосос! Покоритель задниц!

Положив одну руку на новые полотняные брюки, Гвидо наслаждался своей быстрой эрекцией. Он вдруг захотел поиметь этого кастрата водителя во все дырки… Но тут его остановила мысль, что на брюках останется влажное пятно, которое не спрячешь, когда нужно будет выйти из машины. Гвидо наклонился вперед.

— Поворачивай, парень!. — заорал он и дал шоферу адрес Ванессы.

— Эта задница подождет, — проворчал Гвидо.

Задницей был Незрин Адли.

Ваны дома не было.

— Наверное, спит где-нибудь шлюха со своей Мидж, — выругался огорченный Гвидо. — Две секс-художницы не лучше, чем одна.

Он вернулся в свою гостиницу, решив позвонить Адли по телефону. Телефонистка, объяснявшаяся на каком-то непонятном языке, соединила его с секретаршей, которая изъяснялась превосходно. Изысканными и тщательно подобранными фразами она проинформировала Гвидо, что джентльмен, которого он хочет видеть, будет иметь удовольствие принять его через неделю. Гвидо не удалось уговорить ее ускорить свидание ни на один час, хоть он и намекал, что готов уплатить за такую услугу.

— Вредная сучка! — не удержался Гвидо, повесив трубку. — Что за букет извращенцев!

Позвонила Ванесса. Да, встретимся сейчас же. Было бы хорошо завтра осмотреть крепость, послезавтра базар Хан-Халил, а на следующий день — мечеть Аль-Ажар. А потом они сделают все сразу.

— Времени у нас уйма, — успокоила его Ванесса. Гвидо лег на кровать, позвонил горничной и, заказав виски, наконец снял брюки.

— Какая красота! — мысленно поздравил себя Гвидо, с должной беспристрастностью поглядев на свое мужское оснащение. — Он прекрасен!

Пальцы Гвидо коснулись вздутой вены, пробежали по ней от корня до конца, и он блаженно вздохнул. Гвидо сжал ствол своей пальмы и сдвинул кожу к самой ее вершине, потом опять к основанию, потом начал снова, испытывая прежнее блаженство.

Он подумал, что нужно уделить внимание ритму — не разгоняться и избежать соблазна кончить раньше времени. Но и не передерживать слишком долго. Не превращать удовольствие в работу.

— Не веди себя как женщина! — посоветовал Гвидо своему надежному инструменту. — Женщины всегда жалуются, что занятия любовью прекращаются раньше, чем они успевают начаться.

Несколько минут он энергично мастурбировал, полузакрыв глаза. Потом сделал перерыв, отметив попутно, что совершенно безразличие, как заниматься любовью: с высокой или маленькой, спереди или сзади, внутри или снаружи. Ведь это сплошной оргазм от начала и до конца.

Он опять начал постукивать по собственному острию, сжал головку, потом всунул указательный палец глубоко в задний проход и, испуская тихие стоны, принялся его возбуждать.

— Все равно я не зайду так далеко, что мне это начнет нравиться! — сказал Гвидо, пораженный собственным распутством. — Роль педика — не мое амплуа.

Эта мысль так возбудила Гвидо, что он снова начал ритмично самоублажаться.

Ни он сам, ни его рука не контролировали этого движения — ими управлял его сексуальный инстинкт. И был этот инстинкт таким сильным, что безошибочно находил самый подходящий ритм, заставлявший Гвидо стонать в экстазе, не доводя, однако, дело до преждевременной эякуляции. Этот инстинкт был хозяином пространства и времени, тела и духа. Он стоил того, чтобы ради него жить, служа ему с благодарностью, отдавая повелителю все, чего он захочет: иногда руку или лоно, иногда нежный рот, а иногда — тугой и бархатистый задний проход. Или теплый животик, на который можно излиться, груди, меж которых тоже можно войти. Приятный песок пляжа.

Чистую простыню гостиничного номера. Тесную кабину машины, когда вы ночью слушаете стереокассеты — один или с девушкой в вечернем платье, груди и ноги которой вы гладите, пока она вас отталкивает или берет в рот. Или когда вы наблюдаете, как она занимается сексом со своим дружком…

Гвидо захлестывали волны физического и духовного наслаждения. Он страстно желал, чтобы официант (все равно, мужчина или женщина) вошел сейчас в номер, неся виски, до того, как он кончит мастурбировать. Гвидо продолжит свое занятие перед ним. Он не попросит его ни присоединиться к нему, ни прикасаться к его телу — только наблюдать. И достигнет оргазма у него на глазах.

Эта картина зачаровала Гвидо и потрясла его. Кондиционер одобрительным ворчанием поздравлял итальянца с тем, что он так хорошо знает, как довести себя до экстаза.

— Сегодня лягу спать пораньше и проделаю это снова, — решил он. — А потом еще раза два-три. Надо будет сказать Ванессе, что у меня деловое свидание.

Он принял душ, надел чистую одежду и снова отправился ее разыскивать, чувствуя себя гораздо бодрее, чем все последние дни.

Каир, в конце концов, не так уж плох! Никто так и не принес ему виски.

Ванесса внимательно разглядывала свое отражение.

— В чем мои недостатки? — спросила она и ответила, как всегда: — У меня нет недостатков.

После этого она попыталась выкрасить свои маленькие твердые соски и груди губной помадой.

— Наверное, так в прежние времена выглядели куртизанки, — задумчиво сказала она. — Хорошо воспитанная женщина Востока не обманет надежд очаровательного чужеземца.

В следующую минуту она стерла помаду шерстяной тряпочкой.

— Я не женщина Востока, — сказала она своему обнаженному отражению. — И нельзя сказать, что я хорошо обучена. К тому же он человек, которого я люблю. От этих слов сердце ее сжалось.

— Это все, что мне нужно! — изумленно сказала она. — Неужели я действительно способна полюбить?

Такая перспектива не очень привлекала Ванессу, и она сказала об этом вслух:

— Я была вполне счастлива раньше. Зачем же позволять себе этот идиотизм?

Ванесса постаралась оценить факты, в которых была уверена:

— Он меня не любит, это точно. Но самое неприятное, что я сама теперь не понимаю, чего хочу и что делаю. Я уже почти решилась жениться на Мидж!

Она от души расхохоталась, с наслаждением сжимая свои груди. Потом, поглаживая клитор, Вана сказала своему двойнику:

— Две женщины, живущие вместе, — это полная противоположность обычному гибриду семейного очага и зверинца.

Она насмешливо взглянула на свое отражение, которое ответило, презрительно надув губки:

— Кого ты пытаешься поразить этими разглагольствованиями?

— Себя саму!

— Ну и как?

— Ни черта не получается.

— А что станет с твоей экс-кандидаткой в жены? Вана грустно вздохнула и спросила обнаженную девушку в зеркале:

— Закончу ли я, как и все остальные, как, возможно, и Мидж, банальной рутиной гетеросексуально совокупляющейся пары? Или мне удастся скрыться от всего этого дерьма в ущельях времени?

Звонок в дверь прервал эту интимную беседу. Одним быстрым движением Вана надела тоненькие полотняные джинсы, которые почти не скрывали ее наготу, а скорее меняли цвет кожи с янтарного на бледно-голубой. Грудь Ваны, когда она открыла дверь, оставалась обнаженной.

«Я действительно люблю его! — подумала она, целуя Гвидо в губы. — Умилительная картинка!»

Он рассеянно извинился за опоздание. Вана восхищенно глядела на него.

— Умилительно! — повторила она вслух и спросила: — Ты хочешь прогуляться со мной?

Гвидо несколько смущал ее полуобнаженный вид.

— В таком виде?

— Ты что, стыдишься меня?

Не давая ему времени на возражения, Вана спустила джинсы, освободилась от них, подняв поочередно свои длинные ноги, и пинком запустила ненужную одежду в полет через всю комнату. Потом двумя пальцами распушила темную поросль.

— Ты прав, — сказала она. — Ты будешь больше мною гордиться, если сможешь демонстрировать меня всю.

Она взяла итальянца под руку и подтолкнула к двери, спрашивая:

— Куда мы идем?

Гвидо нашел спасение в бегстве — рассказал о встрече с чиновником.

— Если верно то, что мне сказали в посольстве, то я здесь надолго влипну в огромную кучу дерьма и должен искать работу, чтобы прокормиться.

— А что они сказали? Что Египет — полицейское государство? Если бы они поменьше шпионили за нами, то знали бы об этом чуть больше.

— Ты ведь тоже сначала ошиблась во мне. Ничего удивительного, что твои менее информированные соотечественники думают, что я «приехал с холода».

— Тогда ты должен доказать, что у тебя нет ничего ледяного, кроме бутылки виски, и что в твоей программе нет ничего подстрекательского, кроме стремления к совокуплению.

— Блестящая идея! Испытай меня немедленно. Он подошел ближе, положил руку между ног Ванессы и накрутил завиток волос на палец.

— Нет! — запротестовала она. — На любом испытании должны быть свидетели.

— Тогда собери их. У тебя же есть маленькая черная записная книжка.

Усевшись на низкую кушетку, он обвил йогами талию Ванессы и начал нежно гладить ее живот, играя с короткими волосами.

— Тебе нравятся шлюхи? — спросила она.

— Не особенно. Смотря кто.

Он попытался немного рассказать о себе.

— Мне очень нравятся чужие жены.

— А как ты отличишь шлюху? — упорно Продолжала Вана. — И кого ты называешь чужими женами? Какие у тебя взгляды на собственность? И какую рыночную оценку ты дашь любви?

Гвидо посмотрел на нее растерянно.

— Ради Бога, — пробормотал он. — Я не подготовлен к обсуждению женской диалектики.

— Ну хорошо. Ты силен в истории религии? Что ты думаешь о святом Джероме и его учении?

Гвидо расхохотался, но это ничуть не обескуражило ее.

— Этот старый отшельник, — продолжала Ванесса, — выделял три категории честности. Я назову их в порядке уменьшения достоинства. Первая — девственники, потом идут люди, склонные к воздержанию, и, наконец, супружеские пары. С тех пор прошло пятнадцать столетий, но ничего не изменилось.

— Ты чересчур драматизируешь ситуацию. Девственность устарела и вышла из моды.

— Где и когда? То, что высоко ценится и привлекает покупателей, всегда в моде.

— Что до воздержания, то многих ли ты знаешь людей, которые его придерживаются, не считая, конечно, нас с тобой в эту минуту?

— Воздержанность никогда не применялась на практике. Это могучий принцип — в том смысле, что соблюдение его обеспечивается вовсе не силой принуждения. И он опасен, как любая вера.

— Ну ладно, перейдем к супругам. Ты же не станешь отрицать, что молодые люди женятся все реже и все чаще переходят от одной связи к другой?

— А разве они больше, чем их родители, способны ко взаимной любви? Любовь и жизнь вдвоем — все равно, женатыми или нет — навсегда единственная тема песен и краеугольный камень баллад.

— А ты, так красноречиво разглагольствующая, сама-то знаешь, что такое любовь?

Вана освободилась от объятий Гвидо.

— Какой же ты нудный! — насмешливо сказала она. — Когда клиент разговаривает с проституткой, он обязательно спрашивает, как она попала в эту игру. Ему доставляет радость, что такая милая девушка так низко пала.

— Но к чему все это? Сегодня ты только и говоришь что о проститутках. Может, я сказал или сделал что-то не так и ты решила…

— Да нет, не волнуйся! Я задаю вопрос себе: быть или не быть шлюхой?

Решительным жестом Вана остановила новые возражения.

— Ответить сегодня не легче, чем во времена Гамлета, — сказала она. — Поэтому я не собираюсь решать эту проблему сегодня. Меня сейчас больше интересует, что мы будем есть. Мне нечем тебя угостить.

— Я не голоден.

— Зато я проголодалась.

Она снова влезла в свои облегающие джинсы.

— Раз тебе не нравится моя грудь… — Вана надела блузку.

— Поторапливайся! — приказала она.

Когда они вернулись из ресторана, Гвидо заколебался, открывая перед Ваной дверцу такси. Она опередила его:

— Не считай, что ты обязан заниматься со мной любовью. Мне сейчас хочется позаниматься любовью самостоятельно.

От этих слов интерес Гвидо сразу возродился.

— Можешь посмотреть, если хочешь, — предложила она.

Гвидо пошел за ней без лишних уговоров. За ужином он был рассеян, можно сказать, отсутствовал. Ванесса мысленно внушала себе: «Я не должна позволить себе отдаваться этому дураку, раз мое общество ему уже надоело! Ненадолго же его хватило! Еще один такой случай, и я превращусь в старую глупую бабу!»

Тем не менее Ванесса не смогла проглотить ни одной ложки ароматного жирного супа, который так любила. Ком стоял у нее в горле.

— У меня пропал аппетит, — оправдывалась она, хотя Гвидо не сказал ни слова о противоречивом поведении Ванессы и не встревожился из-за ее внезапного недомогания.

Потом она говорила о Мидж, чтобы посмотреть, будет ли Гвидо ревновать. Этот эксперимент тоже провалился. В отчаянии она предложила Гвидо рассказать о его путешествиях и о победах над женщинами, которые только недавно вышли замуж. А он не занимался любовью с их мужьями? Нет? Ах, она едва не уснула от скуки.

— Хочешь потанцевать? — спросил Гвидо, когда они поужинали.

Ване уже ничего не хотелось. Она спросила:

— Ты любишь танцы сами по себе или как средство перехода к конечной фазе?

— Мне нравится обнимать девушку во время танца.

— А когда ты танцуешь и обнимаешь девушку, ты испытываешь больше удовольствия от того, что за тобой наблюдают со стороны?

— Я не обращаю на это внимания.

— Жаль, — сказала Ванесса.

— Хорошо еще, что ты говоришь неправду.

— Почему? Ты думаешь, я эксгибиционист?

— Я никогда не сужу поэтому дурацкому критерию.

Гвидо забыл повторить свое приглашение. Теперь они снова оказались в квартире Ванессы. Оба чувствовали себя так тревожно, словно только что познакомились. Ванесса предприняла новую попытку.

— Я собираюсь напоить тебя, — объявила она. Гвидо не ответил, но одним глотком выпил предложенный ею манговый коктейль.

— Лучше бы ты меня изнасиловала, — сказал он, растянувшись на подушках.

— Извини, — сказала Ванесса, — но у меня свидание со мной.

Она вышла в ванную. Гвидо то ли не заметил ее ухода, то ли продолжал разговаривать сам с собой. Во всяком случае, он лениво и не очень связно говорил:

— Я действительно не все тебе рассказал, когда ты спросила, не эксгибиционист ли я. Когда я танцую с девушкой, мне очень нравится, когда на ней длинная, свободно ниспадающая юбка… какой-нибудь крепдешин. Тогда я могу во время танца задрать юбку и показать бедра и зад девушки. В Милане сейчас много таких девушек, как ты. Они никогда ничего не надевают под длинную юбку, особенно по вечерам. Ты, конечно, лучше, потому что никогда не носишь нижнего белья. Но как, скажи, увидеть твой зад, если ты приходишь на танцы в брюках? Честно говоря, я ненавижу джинсы. Я буду счастлив, если ты никогда больше не наденешь их.

Гвидо встал и увидел, что Вана лежит в метре от него на коврике. Она была в легком, почти прозрачном белом халатике, застегнутом впереди на крошечные блестящие пуговицы.

— Их там около сотни, — вслух сосчитал он.

Вана не ответила.

— Ты, наверное, очень долго их застегивала.

Вана читала. Или, скорее, перелистывала книгу. Гвидо наклонился, чтобы посмотреть.

— Понятно, — пробормотал он.

— Новая коллекция японских марок. Интересно, кто это позировал? Наверное, Фудзитити и Ахенамоо?

— Я вижу, ты совсем с этим не знаком. В честь тебя я решила освежить в памяти эротическое искусство Рима. Не узнаешь? Это репродукции рельефов.

— Рельефы, — с неожиданным удовольствием кивнул он. — Почему бы и нет, если это помогает? Тут он узнал работу, которую разглядывала Вана.

— Да. Это эротические иллюстрации к «Жизни двенадцати цезарей» Светония.

Его голова и настроение прояснились. Гвидо нежно улыбнулся Ване:

— Ты разглядываешь это из любви к искусству или чтобы возбудиться?

— Разве можно называть искусством то, что тебя не возбуждает? Гвидо снова упал на подушки.

— Какую позу ты считаешь самой художественной? — спросил он.

Ванесса протянула ему книгу. На репродукции Гвидо увидел мужчину, который, стоя во весь рост, занимался содомской любовью с другим мужчиной, в свою очередь, овладевавшим лежащей на спине женщиной. Гвидо перелистал страницы и вернул книгу Ванессе:

— А это тебе не кажется еще более привлекательным? На этот раз женщина находилась между двумя мужчинами, одновременно имевшими ее спереди и сзади.

— Я не знаю, возможно ли это на самом деле, — нерешительно сказала Ванесса.

Гвидо был поражен ее неопытностью.

— Посмотри, эта комбинация тоже хорошо известна, — заметил он, порывшись в книге.

На этой иллюстрации один из мужчин вводил свой член в рот женщины. Ванесса с удовлетворением кивнула.

— А вот здесь мы видим логическую завершенность, — продолжал Гвидо, открыв новую страницу.

На этот раз героиней одновременно овладевали трое мужчин — через рот, влагалище и анальное отверстие.

Ванесса взяла книгу и, полистав страницы, показала итальянцу юную женщину с округлой грудью и выпуклым лобком, умело и пылко выдаивавшую внушительный фаллос, гордо торчащий из мускулистых чресел обнаженного атлета.

— Этим я занималась больше всего, — призналась она.

— Наверное, когда ты была еще маленькой девочкой?

— Не только тогда.

Гвидо почувствовал, что этот ответ пробудил его собственный инструмент, во время предыдущей беседы остававшийся равнодушным и холодным. Он задал новый вопрос:

— Ты хочешь сказать, что и сейчас даешь мужчинам входить в твои руки чаще, чем в любую другую часть тела?

— Да.

— А какие еще органы ты предпочитаешь?

— Рот.

— Больше, чем влагалище?

— По-моему, да. Сказать по правде, я не веду учета.

— А что ты скажешь о своем заде?

— Ты побывал там первым.

Гвидо недоверчиво посмотрел на нее, но интуиция подсказывала ему, что Вана говорит правду. «Наружность обманчива», — подумал он.

— Неужели мои ягодицы показались тебе такими опытными? — с не меньшим удивлением спросила Ванесса, догадавшись, о чем он думает.

— Они не кажутся новичками.

— Нельзя чересчур доверять своим ощущениям, — произнесла Ванесса. — «Оцени цвет, сладость, горечь…»

Гвидо узнал цитату.

— Демокрит. Ты очень начитанна. И у тебя хороший вкус.

Вана продолжала разглядывать римские гравюры. Скоро она расстегнула свой халатик до паха — как раз настолько, чтобы можно было просунуть руку внутрь.

Гвидо не сомневался, что может позволить себе такую же вольность. Он освободил своего петуха, с удовольствием ощутив ладонью его приятное тепло.

Вана раздвинула ноги, насколько позволял халатик, и всего за несколько движений пришла кульминация.

Гвидо хотел предложить ей попробовать на нем талант, которым Вана так гордилась. Но не успел он должным образом сформулировать свое предложение, как она встала и вышла в ванную.

Когда Вана вернулась, она несла что-то, чего Гвидо никак не мог разглядеть. Она снова улеглась на коврик и, взяв маленький кувшин со сливками, смазала один конец неопознанного предмета.

— Что это? — спросил Гвидо.

— «На самом деле в мире не существует ничего, кроме атомов и пустоты», — объяснила Ванесса афоризмом философа, которого ненавидел Платон.

— Но это чудо — явно не творение природы, — возразил он.

— Искусство было изобретено для заполнения пустоты, — заявила Ванесса.

— Я тебя не осуждаю, — успокоил Гвидо.

— А кто создатель этого искусственного фаллоса?

— Писец Нахим. Разве ты не узнаешь его руку? Теперь Гвидо действительно вспомнил изящно выгравированную на бутоне лотоса надпись. Вана показывала ее, когда Гвидо пришел к ней в первый раз. Именно этот лотос она сейчас вводила в себя, еще больше расстегнув халат. Лепестки из слоновой, кости, а потом и стебель скользнули внутрь. Закрыв глаза, Вана начала медленно двигать бедрами. Пятки ее прижались к углу камина. Скоро спина Ваны начала изгибаться. Изгибы становились все более выразительными. Несколько раз она напрягала мускулы своего лона и кричала в оргазме. Расставив, как крылья золотой бабочки, пальцы руки, которой она только что стимулировала клитор, Ванесса принялась легонько потирать соски через халат и еще раз достигла пика наслаждения.

Гвидо с силой схватил себя за член. Он хотел войти, но никак не мог этого сделать.

— Дай мне свой зад! — умолял он.

Вана покачала головой, кусая губы. Она энергично перемещала лотос за стебель то внутрь, то наружу. Ее ритмичные стоны становились все громче. Она рыдала, всхлипывала и кричала. Наконец, она намного грубее и глубже, чем прежде, погрузила в себя рукоятку из слоновой кости и вдруг застыла, молчаливая и неподвижная, словно мертвая.

Гвидо встал, Склонился над ней и расстегнул одну за другой бесчисленные пуговицы, поднимая край халата. Он хотел полюбоваться ею не спеша — округлостью грудей, нежной выпуклостью живота, точеными бедрами, крутыми очертаниями лона и упругой щелью, которая из-за вошедшего в нее древнего орудия оставалась приоткрытой. Он взялся за стебель и вытащил лотос так осторожно, словно вынимал копье из раны. Вана не вздрогнула и не произнесла ни звука. Гвидо заменил собой сделавший свое дело антиквариат. Его орудие было сейчас толще, чем бутон лотоса, длиннее и, кажется, даже тверже его.

Он протискивался все дальше, пока не коснулся шейки матки, наслаждаясь этим чувством и пытаясь проникнуть еще глубже. Когда это не удалось, он чуть отступил, чтобы использовать разгон и погрузиться с большей силой, используя чередование атак и отступлений, приближений и отходов, для которых, казалось, была впереди целая вечность. Он кричал от наслаждения при каждом толчке и при каждом движении обратно. Никогда еще фаллос Гвидо не был таким толстым, длинным и могучим. Ни в одной женщине он не чувствовал еще такой тугой упругости и нежности, ни в одной еще не было идеальной влажности и тепла, ни одна еще не была так гармонично настроена на экстаз, к которому стремился Гвидо. Он лежал на обнаженном, распластанном теле Ванессы, скользя между ее раскинутыми ногами. Чтобы проникнуть в нее еще глубже, Гвидо включил в дело весь таз. Он пронзал Вану не раздумывая, словно хотел раскрыть ее больше, чем когда-либо, вспороть ей живот. А почему он должен осторожничать? Она, кажется, ничего не замечает — бесчувственная и инертная, словно потеряла сознание.

Гвидо уже не знал, сколько времени это продолжалось…

— Самое лучшее совокупление, — повторял он про себя, — самое удивительное и прекрасное в моей жизни! Его губы встретились с губами Ванессы.

— Я люблю тебя! — пробормотал он. — Люблю тебя!

Губы Ваны тоже шевельнулись, но Гвидо не услышал, что она сказала.