"Насчастливый город" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери)

Глава 4 ТРИ СЕСТРЫ

Мистер Эллери «Смит» произвел сенсацию среди haut monde[6] на Холме и местных интеллектуалок: мисс Эйкин — библиотекарши, изучающей греческий; миссис Холмс, преподающей литературу в райтсвиллской средней школе, и, конечно, Эмелин Дюпре, которую непочтительные жители города именовали «городской плакальщицей» и которой, тем не менее, завидовали и молодые и старые, ибо на ее долю выпало чудесное везение стать его соседкой. Дом Эми Дюпре находился по другую сторону от дома Эллери. Автомобильное движение по Хилл-Драйв неожиданно и резко возросло. Интерес был настолько всеобъемлющим, что Эллери не удивило бы, если бы Райтсвиллская автобусная компания организовала экскурсионный маршрут к его дому. Затем посыпались приглашения на чай, обед, ленч, а Эмелин Дюпре пригласила его даже на завтрак, «дабы мы могли говорить об искусстве в атмосфере утренней свежести, когда роса еще не исчезнет с травы». Бен Данциг, владелец книжного магазина-библиотеки в Хай-Виллидж, торговавший заодно и канцтоварами, говорил, что у него еще никогда не покупали дорогую писчую бумагу в таком количестве.

Поэтому Эллери начал с нетерпением ожидать утренних часов, когда Пэт заходила за ним в пуловере и слаксах и увозила его на экскурсии по округу в своем автомобиле с откидным верхом. Она знала абсолютно всех в Райтсвилле и в поселке Слоукем и знакомила Эллери с людьми по фамилии О'Халлеран, Жимбрунский, Джонсон, Даулинг, Голдбергер, Венути, Жакар, Владислаус и Бродбек — машинистами, слесарями, конвейерными рабочими, фермерами, лавочниками, наемными работниками, белыми, черными и коричневыми, с детьми разного возраста и разной степени чистоты. Благодаря широчайшему кругу знакомств мисс Райт записная книжка мистера Квина вскоре наполнилась забавными жаргонными словечками, информацией об обедах на двоих, ссорах, происходивших субботними вечерами на 16-м шоссе, танцах, джазовых конкурсах, полуденных фабричных гудках, обилии дыма, смеха и толчее — короче говоря, об американском колорите в райтсвиллском издании.

— Не знаю, что бы я делал без вас, — признался Эллери однажды утром, когда они возвращались из Лоу-Виллидж. — А ведь на первый взгляд вы кажетесь девушкой, чье место скорее в загородном клубе или церковной общине.

— Я и там состою, — усмехнулась Пэт. — Но, кроме того, я изучала в колледже социологию — в июне получила степень — и, по-видимому, просто не могу удержаться от того, чтобы не практиковаться на беспомощном населении. Если война продолжится…

— Молочный фонд? — осведомился Эллери. — Или что-то в этом роде?

— Варвар! Молочные фонды — мамина епархия. Социология, дорогой мой, занимается не только кальцием для роста костей. Это наука о цивилизации. Взять, к примеру, Жимбрунских…

— Избавьте меня от них! — взмолился Эллери, уже успевший познакомиться с Жимбрунскими. — Между прочим, Пэтти, что обо всем этом думает ваш местный прокурор мистер Брэдфорд?

— Обо мне и о социологии?

— Обо мне и о вас.

— О! — Пэт с довольным видом тряхнула волосами. — Карт ревнует.

— Хм! Послушайте, малютка…

— Только не начинайте разыгрывать благородство, — прервала Пэт. — Беда Карта в том, что он слишком долго воспринимает меня как нечто само собой разумеющееся. Мы практически выросли вместе. Ему полезно немного поревновать.

— Не думаю, что я буду наслаждаться ролью возбудителя любви, — улыбнулся Эллери.

— Что вы! — Пэт была шокирована. — Вы мне нравитесь. А это делает все куда более забавным. — Она искоса посмотрела на него: — Кстати, вы знаете, о чем поговаривают люди?

— Ну и о чем же?

— Вы сказали мистеру Петтигру, что вы знаменитый писатель…

— Мистер Петтигру добавил прилагательное «знаменитый» по собственной инициативе.

— Вы также сказали, что не пишете под именем Эллери Смит, а используете псевдоним, но не сообщили, какой именно.

— Конечно не сказал!

— Поэтому люди говорят, что вы, возможно, вовсе не знаменитый писатель.

— Какие люди?

— Разные.

— Вы думаете, что я мошенник?

— Не важно, что думаю я, — отрезала Пэт. — Но вам следует знать, что состоялся просмотр картотеки фотографий писателей в библиотеке Карнеги и мисс Эйкин заявляет, что вы там отсутствуете.

— Тьфу! — воскликнул Эллери. — Просто я не настолько знаменит.

— Именно так я ей и ответила. Мама пришла в ярость при одной мысли об этом, но я сказала ей: «А откуда мы знаем, мама?» И что вы думаете — бедная мама всю ночь не могла сомкнуть глаз.

Оба засмеялись.

— Кстати, — спросил Эллери, — почему я до сих пор не встречал вашу сестру Нору? Она нездорова?

Его удивило, что Пэт сразу перестала смеяться при упоминании имени сестры.

— Нора? — переспросила она голосом, лишенным всякого выражения. — С ней все в порядке. Давайте на это утро закончим, мистер Смит.

Вечером Гермиона официально продемонстрировала новое сокровище. Круг приглашенных был самым интимным — только судья Мартин и его жена Клэрис, доктор Уиллоби, Картер Брэдфорд, Табита Райт — единственная оставшаяся в живых сестра Джона Ф., из тех чопорных Райтов, которые до конца так и не приняли Гермиону Блуфилд, — и Фрэнк Ллойд, редактор-издатель газеты «Архив». Ллойд разговаривал с Картером Брэдфордом о политике, но оба только притворялись заинтересованными беседой. Картер бросал испепеляющие взгляды на Пэт и Эллери, занявших «кресло на двоих» возле итальянского камина, а похожий на бурого медведя Ллойд беспокойно посматривал на лестницу в прихожей.

— Фрэнк был влюблен в Нору еще раньше Джима и до сих пор без ума от нее, — объяснила Пэт. — Когда здесь появился Джим Хейт и Нора в него влюбилась, Фрэнк воспринял это очень скверно.

Обследовав в другом конце комнаты монументального газетчика, Эллери про себя признал, что Фрэнк Ллойд может быть опасным противником. Его глубоко запавшие зеленые глаза поблескивали сталью.

— А когда Джим сбежал, Фрэнк сказал, что…

— Да?

— Не важно. — Пэт вскочила с кресла. — Я слишком много болтаю. — И она подбежала к мистеру Брэдфорду, чтобы разбить очередной кусочек его сердца. Вечернее платье из голубой тафты слегка шуршало при каждом ее движении.

— Майлоу, это тот самый Эллери Смит, — с гордостью объявила Герми, подойдя к Эллери в сопровождении громоздкого и неуклюжего доктора Уиллоби.

— Не знаю, мистер Смит, оказываете вы хорошее или плохое влияние, — усмехнулся врач. — Я только что принимал очередные роды у Жакаров. Ох уж эти канадцы! На сей раз тройня. Единственная разница между мною и доктором Дефоу[7] состоит в том, что ни одна леди в нашем округе не оказалась настолько предусмотрительной, чтобы выносить более четырех детей одновременно. Вам нравится наш город?

— Я влюбился в него, доктор Уиллоби.

— Да, городок неплохой. Герми, где моя выпивка?

— Если вы достаточно терпимы, — фыркнул судья Мартин, подходя к ним вместе с повисшей у него на руке Клэрис. Судья был худощавым человечком с сонными глазами и суховатыми манерами. Он напомнил Эллери мистера Татта из книг Артура Трейна.[8]

— Илай Мартин! — прикрикнула на супруга Клэрис. — Не обращайте внимания на моего мужа, мистер Смит. Он злится из-за того, что ему пришлось надеть смокинг, и срывает это на вас, так как вы тому причина. Герми, все просто великолепно!

— Ничего особенного, — пробормотала довольная Герми. — Всего лишь маленький интимный обед, Клэрис.

— Терпеть не могу эти тряпки, — буркнул судья, теребя галстук-бабочку. — А ты чем недовольна, Табита?

— Комедиант! — фыркнула сестра Джона Ф., сердито глядя на старого юриста. — Представить не могу, Илай, что может подумать о нас мистер Смит!

Судья Мартин сухо заметил, что если мистер Смит подумает о нем хуже из-за того, что ему неудобно в вечернем костюме, то он в свою очередь подумает хуже о мистере Смите. Кризис предотвратило появление Генри Клея Джексона. Генри Клей был единственным вышколенным дворецким в Райтсвилле, и дамы из высшего общества, под жестоким воздействием коммунизма, были вынуждены делить его самого и его поношенный черный костюм. Подчиняясь неписаному закону, они нанимали Генри Клея только при торжественных случаях.

— Обед подан! — возвестил Генри Клей Джексон.

Нора Райт появилась внезапно между жареной бараниной в мятном желе и ананасовым муссом. На мгновение в комнате воцарилась тишина. Затем Гермиона произнесла вибрирующим голосом: «Нора, дорогая!», Джон Ф. радостно воскликнул с набитым солеными орехами ртом: «Нора, малышка!», а Клэрис Мартин ахнула: «Нора, как я рада тебя видеть!» — после чего чары были разрушены.

Эллери поднялся на ноги первым, а Фрэнк Ллойд — последним; его бычья шея под всклокоченными волосами приобрела кирпичный оттенок. Пэт спасла положение.

— Нашла время спуститься к обеду, Нора! — быстро проговорила она. — Мы только что доели лучшую баранину Луди. Мистер Смит — Нора.

Девушка протянула Эллери руку — на ощупь она казалась хрупкой и холодной, как кусок фарфора.

— Мама все рассказала мне о вас. — Голос Норы звучал так, словно она давно им не пользовалась.

— И теперь вы разочарованы. Вполне естественно, — улыбнулся Эллери, взявшись за стул, чтобы придвинуть его Норе.

— Вовсе нет! Здравствуйте, судья, миссис Мартин, тетя Табита… Доктор… Картер…

— Привет, Нора! — проворчал Фрэнк Ллойд.

Бесцеремонно отобрав стул у Эллери, он придвинул его Норе.

Она села, слегка покраснев. В следующий момент Генри Клей принес великолепный мусс в форме книги, и все сразу заговорили.

Нора Райт сидела сложив руки ладонями вверх и скривив бесцветные губы в подобие улыбки. Очевидно, она тщательно подготовилась к выходу — полосатое вечернее платье было свежим, с аккуратно собранными складками, ногти выглядели безупречно, а из прически не выбивалась ни единая прядь каштановых с вишневым отливом волос. Эллери внезапно представилась эта хрупкая девушка в очках хлопочущей в ее спальне наверху, возящейся с ногтями, волосами, платьем так долго, что она на целый час опоздала к обеду.

Теперь же Нора выглядела опустошенной, как будто усилия достичь совершенства изнурили ее и оказались ненужными. Она слушала беспечную болтовню Эллери с деланой улыбкой, слегка опустив бледное лицо, не прикасаясь ни к муссу, ни к кофе и время от времени бормоча односложные ответы, и казалась не то чтобы скучающей, а скорее смертельно усталой.

— Прошу меня извинить, — произнесла Нора так же неожиданно, как появилась, и встала.

Разговоры вновь прекратились. Фрэнк Ллойд вскочил и отодвинул стул Норы, пожирая ее голодным взглядом. Улыбнувшись ему и остальным, она поплыла к арке, ведущей в прихожую, постепенно ускоряя шаг, и вскоре скрылась. Только тогда все опять заговорили.

Возвращаясь в теплых сумерках домой, мистер Квин мысленно просеивал накопившиеся за вечер зерна впечатлений. В небе светила луна, похожая на огромную камею; листья вязов тихо шелестели; воздух наполняли ароматы цветов Гермионы Райт. Но когда Эллери увидел маленький родстер,[9] припаркованный у тротуара возле его дома, все очарование тут же испарилось. Ночь стала самой обыкновенной, хотя что-то, несомненно, должно было произойти. Темно-серое облако закрыло луну, и Эллери двинулся по краю лужайки к маленькому домику. На крыльце мелькал огонек, двигающийся взад-вперед на высоте пояса стоящего человека.

— Полагаю, вы мистер Смит? — В хрипловатом женском контральто слышались насмешливые нотки.

— Привет, — отозвался Эллери, поднимаясь по ступенькам крыльца. — Не возражаете, если я включу свет? Тут чертовски темно…

— Ради бога. Мне так же любопытно взглянуть на вас, как вам на меня.

Эллери повернул выключатель. Женщина свернулась калачиком в кресле-качалке, глядя на него сквозь вуаль сигаретного дыма. Сизая замша слаксов плотно облегала ее бедра, а кашемировый свитер в обтяжку дерзко подчеркивал форму груди. У Эллери создалось впечатление чего-то грубоватого, перезрелого и становящегося горьким. Женщина засмеялась — как ему показалось, слегка нервно — и выбросила сигарету через перила крыльца в темноту.

— Можете выключить свет, мистер Смит. Я выгляжу пугалом, а кроме того, не хочу смущать мое семейство, давая знать, что нахожусь от него в непосредственной близости.

Эллери послушно погасил свет.

— Значит, вы Лола Райт? — Дочь, которая сбежала, вернулась разведенной и о которой Райты никогда не упоминают.

— Как будто вы сами не знаете! — Лола снова засмеялась, и смех перешел в икоту. — Прошу прощения. Седьмое икание после седьмого скотча. Я ведь тоже по-своему знаменита. Пьющая девушка из семьи Райт.

Эллери усмехнулся:

— Я уже слышал злобную клевету.

— А я была готова возненавидеть вас за всю подобострастную болтовню по вашему адресу, но вижу, что вы отличный парень! Пожмем друг другу руки!

Качалка скрипнула, послышались нетвердые шаги, и влажная ладонь нащупала шею Эллери. Он ухватил ее за руки, чтобы удержать от падения.

— Вам следовало остановиться на шестой порции.

Лола прижала ладони к крахмальной рубашке Эллери и оттолкнула его.

— Этот тип думает, что Лола пьяна в стельку!

Послышались шаги в обратном направлении, и качалка скрипнула вновь.

— Ну, мистер знаменитый писатель Смит, что вы думаете обо всех нас? Пигмеи и гиганты, сладкие и кислые, уродцы с торчащими зубами и красавцы с глянцевых страниц журналов — хороший материал для книги, а?

— Первоклассный.

— Вы приехали в нужное место. — Лола Райт зажгла очередную сигарету — пламя заметно подрагивало. — Райтсвилл! Сплетни, злоба, нетерпимость — великая американская помойка! Здесь приходится больше грязного белья на каждый квадратный дюйм, чем в Нью-Йорке или Марселе.

— Ну, не знаю, — возразил Эллери. — Я провел много времени, изучая место, и оно показалось мне весьма приятным.

— Приятным? — Лола рассмеялась. — Вы меня удивляете! Я здесь родилась. Это червивое, слякотное местечко — гнездо всяческой скверны.

— Тогда почему вы сюда вернулись? — осведомился Квин.

Красный огонек сигареты три раза нервно дернулся.

— Не ваше дело. Вам нравится моя семья?

— Очень. Вы похожи на вашу сестру Патрицию. Столь же эмоциональны.

— Только Пэтти молода, а мой свет уже гаснет. — Лола помолчала. — Полагаю, вам приходится быть любезным со старой перечницей по фамилии Райт. Слушайте, братец Смит, не знаю, зачем вы приехали в Райтсвилл, но если вы будете якшаться с моей родней, то услышите многое о малютке Лоле. Я плевать хотела на то, что обо мне думают в Райтсвилле, но чужие — другое дело. Господи, я все еще тщеславна.

— Я ничего о вас не слышал от ваших родственников.

— Вот как? — Она снова засмеялась. — Сегодня вечером меня так и тянет исповедаться. Вы еще услышите, что я пью. Это правда. Я научилась пить у… Короче говоря, научилась. Вы услышите, что меня видят в самых жутких местах города и, что самое худшее, в одиночестве! Можете вообразить? Меня считают насквозь порочной. Я всего лишь делаю то, что хочу, а эти стервятницы с Холма готовы вонзить в меня когти!

Лола умолкла.

— Как насчет того, чтобы выпить? — спросил Эллери.

— Не сейчас. Я не виню мать. Она такая же ограниченная, как все остальные, — социальное положение значит для нее все. Но если бы я согласилась играть по их правилам, ей хватило бы мужества принять меня назад. Только я не стану этого делать. Это моя жизнь, а правила пусть катятся к черту! Вы меня понимаете? Ну, говорите!

— Понимаю.

Лола опять помолчала.

— Наверное, я вам наскучила. Доброй ночи.

— Я хотел бы повидать вас снова.

— Нет. До свидания.

Ее туфли царапнули невидимый пол крыльца. Эллери вновь повернул выключатель. Лола прикрыла ладонью глаза.

— Я провожу вас домой, мисс Райт.

— Спасибо, нет. Я… — Она не договорила.

Из темноты внизу донесся веселый голос Патриции:

— Эллери? Могу я подняться и выкурить с вами на ночь сигарету? Картер уехал домой, а я увидела на вашем крыльце свет… — Она тоже оборвала фразу.

Две сестры уставились друг на друга.

— Привет, Лола! — Пэт взбежала по ступенькам и горячо поцеловала сестру. — Почему ты не сказала мне, что придешь?

Мистер Квин быстро выключил свет. Но он успел увидеть, как Лола на момент прижалась к более высокой младшей сестре.

— Отойди, плакса, — послышался приглушенный голос Лолы. — Ты портишь мне прическу.

— Верно, — весело отозвалась Пэт. — Знаете, Эллери, моя сестра — самая привлекательная девушка в Райтсвилле, но она упорно прячет свою красоту под старыми слаксами!

— Ты славная малышка, Пэт, — произнесла Лола, — но не старайся — это не сработает.

— Ло, дорогая, — жалобно проговорила Пэт, — почему бы тебе не вернуться?

— Пожалуй, — заметил Эллери, — я отойду взглянуть на те кусты гортензии.

— Не надо, — остановила его Лола. — Я ухожу.

— Лола!.. — В голосе Пэт слышались слезы.

— Видите, мистер Смит? Она плакса — вечно хнычет, как дитя. Перестань, Пэт. Для нас обеих это уже в прошлом.

— Со мной все в порядке. — Пэт высморкалась в темноте. — Я отвезу тебя домой.

— Нет, Пэтти. Спокойной ночи, мистер Смит.

— Спокойной ночи.

— И я передумала. Приходите выпить со мной в любое время, которое вам подойдет. Пока, плакса! — И Лола удалилась.

Когда звуки ее двухместного автомобиля выпуска 1932 года замерли вдали, Пэт пробормотала:

— Лола живет в двухкомнатной квартирке в Лоу-Виллидж, возле механического цеха. Она не брала деньги у мужа, который оставался крысой до конца дней, и не берет их у папы. На ней одежда шестилетней давности — часть ее приданого. Она зарабатывает на жизнь, давая уроки игры на фортепиано талантам из Лоу-Виллидж за пятьдесят центов в час.

— Почему она остается в Райтсвилле, Пэт? Что привело ее сюда после развода?

— Разве лосось, или слоны, или еще кто-то не возвращаются на место рождения… чтобы умереть? Иногда я думаю, что Лола… прячется. — Шелковая тафта Пэт внезапно зашелестела. — Вы заставляете меня говорить. Доброй ночи, Эллери!

— Доброй ночи, Пэт.

Эллери Квин долго смотрел в темноту. Ему повезло. Сюжет начинал обретать форму. Но где преступление? Или оно уже произошло?

Он лег спать в Несчастливом доме, думая о событиях прошлого, настоящего и будущего.

В воскресенье, 25 августа, во второй половине дня, спустя почти три недели после прибытия Эллери в Райтсвилл, он курил на крыльце послеобеденную сигарету и наслаждался невероятной красоты закатом, когда такси Эда Хотчкиса въехало на Холм и со скрипом затормозило у дома Райтов. Из машины выскочил молодой человек с непокрытой головой. Эллери Квин ощутил внезапное возбуждение и поднялся, чтобы лучше видеть.

Молодой человек что-то крикнул Эду Хотчкису, взбежал по ступенькам и нажал кнопку звонка. Дверь открыла старая Луди. Эллери видел, как ее пухлая рука взметнулась, словно отражая удар. Затем Луди скрылась в доме, и молодой человек последовал за ней. Дверь захлопнулась. Через пять минут она распахнулась вновь, молодой человек выбежал из дома, сел в поджидавшее его такси и крикнул шоферу: «Поехали!»

Эллери медленно сел. Неужели?.. Скоро это станет ясно.

По лужайке к нему уже бежала Пэт.

— Эллери! Вы ни за что не догадаетесь…

— Джим Хейт вернулся, — сказал Эллери.

Пэт уставилась на него:

— Вы просто чародей! Представьте себе — после стольких лет! После того, как он сбежал от Норы! Я все еще не могу в это поверить. Джим выглядит гораздо старше… Он кричал, что должен видеть Нору. Где она? Почему не спустилась? Да, он знает, что папа и мама о нем думают, но это может подождать. И все это время он размахивал кулаком перед носом бедного папы и подпрыгивал на одной ноге, как маньяк!

— И что произошло потом?

— Я побежала наверх сообщить Норе. Она побледнела как смерть, плюхнулась на кровать и заплакала. Сказала, что ей лучше было бы умереть, что она не желает видеться с Джимом, даже если он приползет к ней на четвереньках, — обычный бабий треп. Бедная Нора! — У Пэт глаза тоже были на мокром месте. — Я знала, что спорить бесполезно — Нора бывает страшно упрямой. Когда я рассказала Джиму о ее реакции, он возбудился еще сильнее и хотел побежать наверх, но папа рассвирепел, встал у подножия лестницы, размахивая лучшей клюшкой для гольфа, как Гораций на мосту,[10] и велел Джиму убираться вон. Ну, Джиму пришлось бы нокаутировать папу, чтобы попасть на лестницу, поэтому он выбежал из дома, крича, что увидит Нору, даже если ему понадобится взорвать дом. А я тем временем пыталась привести в чувство маму, которая удачно свалилась в обморок в качестве отвлекающего маневра… Мне нужно возвращаться.

Пэт побежала к дому, но остановилась и повернулась.

— Чего ради я примчалась к вам с самыми интимными подробностями наших семейных дел, мистер Эллери Смит?

— Возможно, потому, что у меня доброе лицо, — улыбнулся тот.

— Бросьте ваши шутки! По-вашему, я ду… — Пэт закусила губу, покраснела под загаром и побежала дальше.

Квин зажег очередную сигарету не совсем твердыми пальцами. Несмотря на жару, он внезапно почувствовал озноб. Бросив недокуренную сигарету в траву, Эллери направился в дом доставать пишущую машинку.