"Мемуары" - читать интересную книгу автора (Кундухов Мусса)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Между тем срок отпуска моего приходил к концу. Не желая оставить близких сердцу моему родных в таком тревожном состоянии, я должен был отказаться от командования дивизионом и обратился к главнокомандующему с ходатайством о разрешении мне и брату моему Идрису состоять по-прежнему при Кавказской армии. Получив согласие князя Воронцова, во Владикавказе я вскоре узнал, что Шамиль собирает большой сбор и готовит против русских крупную экспедицию.

Вревский, разумеется, знал от лазутчиков все, что делает мой брат Хасбулат в Чечне и ложно был уверен, что он действует по моему внушению и что я готовлю народ к восстанию. В этой уверенности он назначил людей тайно следить за моими действиями (в чем Вревский, как начальник края был прав, ибо я невольно навлекал на себя подозрение).

Зная недоверие к нам Вревского, я не захотел предлагать ему своих услуг, и потому я и брат мой Идрис остались дома, не приняв с ним участия в походе навстречу Шамилю, куда он с четырьмя батальонами пехоты, с частью артиллерии и несколькими сотнями кавалерии (в апреле месяце) пошел в самые Галашевские трущобы, где мог бы быть со всех сторон окружен и наголову разбит, если бы Шамиль был более решителен и отважен. Он, имея полный перевес над отрядом Вревского, повернул назад свое храброе ополчение, умолявшее его сразиться с противником.

Шамиль, при всех своих высоких природных достоинствах, впоследствии перестал пользоваться плодами своих действий и благоприятными обстоятельствами, которые очень часто упускал из рук, не отваживаясь тотчас же после своих побед на быстрое движение к народам, его приглашавшим.

Вообще он и наибы его в бою без всякого искусства одерживали верх лишь храбростью и мужеством горцев.

Ген. Вревский, с торжеством вернувшись во Владикавказ и видя брата моего Идриса в числе других в приемном зале своем, спросил его:

— Почему вы и брат ваш, полковник Мусса, не захотели принять вместе с нами участие против движения Шамиля? Неужели потому, что старший ваш брат Хасбулат руководил этим движением? Да! Это не делает вам чести, тем более что вы имеете счастье носить эполеты русского царя!

Идрис ответил ему:

— Я и мой брат не были с вашим превосходительством не потому, что старший наш брат у Шамиля, а потому, что не получили ни от кого никакого приказания.

Вревский отвернулся от него и стал разговаривать с другими, ему представлявшимися. Брат же мой, понапрасну оскорбленный, тотчас же вышел от него и на другой день прискакал к нам домой. Узнав о сделанном ему замечании и от всей души пожелав то же услышать от Вревского что-либо подобное, я в тот же день отправился к нему во Владикавказ, с полным убеждением, что он даст мне повод сказать ему кое-что о его поведении, которым он себя обесчестил. Радуясь этому случаю, прямо с дороги, вошел я в дом начальника округа, который по докладу ему обо мне вышел в залу и как всегда очень приветливо пригласил меня к себе в кабинет.

Считаю лишним описывать разговор наш с Вревским, я скажу только, что он, несмотря на вспыльчивый характер, при всем моем желании и старании не подал мне ни малейшего повода к резким выражениям.

Вскорости я был потребован в Тифлис, где главнокомандующий в кабинете своем, в присутствии начальника штаба ген. Вольфа, сказал мне:

— Генерал барон Вревский по разным обстоятельствам считает неудобным нахождение ваше на левом крыле, а потому я желаю назначить вас на правый фланг, к генералу Евдокимову. Там службой своей вы можете принести большую пользу.

Охотно изъявив на это свое согласие, я имел случай объяснить кн. Воронцову, в присутствии Вольфа, произвольное управление начальника Владикавказского военного округа и, сколько мог заметить, князь был доволен моей откровенностью. Когда же Вольф, опровергая мои указания, начал оправдывать Вревского, то князь с досадою сказал:

— Нельзя не согласиться с тем, что народные обычаи, освещенные веками, суть самые верные документы, и комитет без правильного определения отношений между сословиями не может правильно разобрать ни личных, ни поземельных прав их. (О чем для руководства приказал ему написать Вревскому).

Начальник правого фланга Евдокимов, зная меня и прежде, был очень доволен моим к нему приездом. Служа с ним до открытия турецкой кампании, я был с ним в дружеских отношениях, и он отзывался обо мне с весьма похвальной стороны.

В 1855 году на место князя Воронцова был назначен генерал Муравьев, который во время проезда своего в Тифлис через Владикавказ, между прочим, спросил меня, почему полк мой не был в деле против турок?

— Не имел случая встретиться с турецкими войсками, — ответил я.

— Надеюсь, — сказал он, — что в нынешнем году полк ваш будет иметь случай подраться с турками и покрыть себя славой.

Через десять дней после отъезда его последовало приказание сформировать из горцев в 4-х сотенном составе один полк.

Всем начальникам округов было предписано пригласить охотников. Их оказалось всего только 150 человек и потому из корпусного штаба последовало приказание поручить их одному обер-офицеру, пользующемуся между горцами уважением.

Выбор пал на моего брата, ротмистра Идриса. Хотя ни я, ни он не были довольны этим поручением, но нечего было делать. Брат мой, по настойчивым приказаниям ген. барона Вревского, должен был отвести их только до главной квартиры на турецкой границе и вернуться назад. Идрис поверил слову Вревского и, не приготовив себя к кампании, отвел дивизион этот до главного отряда, где главнокомандующий генерал Муравьев приказал ему непременно остаться и командовать этим дивизионом. Брат мой, прослуживши там четыре месяца, вернулся назад домой с наградами: чином майора и орденом св. Станислава 2-й степ. на шее.

В том же году генерал Евдокимов был назначен начальником всей Терской области и, как войска, так и все округа, там расположенные, подчинились ему.

В 1856 году генерал Муравьев был смещен. Главнокомандующим Кавказской армией и наместником Кавказским был назначен князь Барятинский.

Состоя при ген. Евдокимове, я участвовал во всех бывших экспедициях, получая разные поручения, то как начальник всей кавалерии отряда, то как начальник отдельного отряда.

Наконец по настойчивой просьбе его я был назначен в 1857 г., 14 января, к общему удивлению, начальником Владикавказского военного округа, на место генерала Мищенко. Назначение мое на некоторое время было предметом различных суждений (между русскими).

Одни говорили, что я, начальствуя на родной земле, легко могу увлечься в пользу народных элементов, и виды правительства сильно пострадают и дело испортится надолго.

Другие же говорили, что я знаю край и народ лучше всякого другого, и потому начальство может требовать от меня более чем от незнающего ни края, ни народа.

Как бы то ни говорили, приказ состоялся, и я был очень рад своему назначению, давшему мне случай осуществить давнишние мои искренние желания: уничтожение обычаев, оставшихся в народе с варварских времен, разорявших их домашнее благосостояние, поддерживая постоянно вражду, вместо доброго согласия, от которого зависит народное счастье.

Кроме того, из мелких аулов я устроил большие аулы и где было возможно, заложил сады, завел в некоторых аулах школы для обучения чтению и письму. Вызвал из Одессы англичанина-фабриканта полевых машин, выписал несколько плугов. Одним словом, приложил все свои старания и способности чтобы хоть сколько-нибудь приучить народ пользоваться богатыми дарами природы, на которые ни один из начальствовавших русских не считал нужным обратить внимание народа, несмотря на то, что все высшее начальство на бумаге желало и даже требовало этого от них.

Здесь я помещаю копию письма графа Евдокимова к начальнику Главного Штаба ген. Милютину (ныне военный министр):

«Из писем моих и личных объяснений Вашему Превосходительству известно, что самою ненадежною и неустроенной частью на левом крыле был Военно-осетинский округ. Не далее как год тому назад в этом округе происходили народные волнения, а разбои на дорогах и в окрестностях Владикавказа были вещью' самою обыкновенною. В январе месяце нынешнего года заведование округом поручено полковнику Кундухову, и в течение семи месяцев энергичного и деятельного управления штаб-офицер этот успел восстановить в округе полный порядок и устройство. Разбои прекращены, народ предался мирным целевым занятиям, множество полезных мер введено для улучшения быта народного, и в настоящее время по справедливости я должен считать Военно-осетинский округ самою надежною и благоустроенною частью левого крыла. Желая вознаградить полезную службу полковника Кундухова и поощрить его к дальнейшей деятельности, я имею честь покорнейше просить ваше превосходительство не оставить особенным ходатайством перед главнокомандующим о производстве полковника Кундухова в генерал-майоры, согласно моему представлению.

Примите, милостивый государь, уверение в совершенном моем почтении и искренней преданности, с которыми имею честь быть вашего превосходительства покорнейшим слугою.

Гр. Евдокимов»

Согласно представления графа Евдокимова, я был произведен в генерал-майоры в 1860 году и в том же году сверх всякого ожидания и желании моего, я был назначен начальником Чеченского округа и командующим войсками там расположенными (одна пехотная бригада, пять линейных батальонов пехоты, один драгунский, четыре казачьих полка кавалерии).

В Чечне прежняя вражда и ненависть к русским начинала оживляться с новою силою и надеждою, так что в Нагорной Чечне шатоевцы, чибирлоевцы и ичкерийцы восстали и начали осаждать русские крепости, и потому, к сожалению, я должен был оставить Осетинский округ и все, что там начал заводить. (Что, к прискорбию, после ухода моего опять забыто народом и начальством).

Вступив в управление Чеченским округом, не теряя времени, я начал объезжать все аулы, где как духовенство, так и жители во всех аулах откровенно высказывали мне свои жалобы и неудовольствия на окружное управление и опасения за их будущность.[14]

Благодаря Богу мне удалось устранить бесполезную и разорительную войну. Успокоив чеченцев и войска, бывшие готовыми начать войну, начал я убеждать и высшее начальство в необходимости определить и объявить чеченскому народу то, что от русского правительства их ждет в будущем, что без этого все меры и старания водворить в крае желанное спокойствие не принесут результата.

Вследствие этого главнокомандующий дал чеченскому народу следующий акт:

Получив акт этот при предписании графа Евдокимова для вручения его чеченскому народу, я был обрадован как никогда в жизни (хотя, как впоследствии оказалось, радоваться было нечему) и предписал всем наибам приехать с почетными людьми в крепость Грозную.

К назначенному дню собралось несколько тысяч народу, которому по прочтении я вручил акт для хранения, как неизменный закон. При этом пожелав, чтобы весь народ также знал о бывшем во время сбора разговоре и о силе и важности врученного акта, обратился к нему со следующим письмом:

После врученного чеченцам акта я имел возможность скоро и без особенных жертв водворить полное спокойствие не только в Чечне, но даже в Шатой и Ичкери, куда ходил с отрядами и всех бывших непокорных и скрывавшихся в лесах выселил на плоскость и водворил их в больших аулах, так что в 1861 году в крае, кроме левого фланга, не осталось ни одного непокорного человека.

Народ начал усердно заниматься устройством до крайности разоренного хозяйства. В крепости Грозной я завел школу, где чеченские дети обучались по-арабски, по-русски и азбуке, только что составленной для чеченского языка генералом бароном Усларом.

С Усларом я познакомился в 1837 г. во Владикавказе. Имел много случаев пользоваться его занимательными и очень полезными беседами. Чем больше я его узнавал, тем больше росло мое к нему уважение.[15]

Высшее начальство ценило и поощряло мою службу больше, чем я мог ожидать. В течение двух лет я был награжден чином генерал-майора, орденами Анны и Станислава 1-й степени и арендою 12 тысяч рублей. Желая расширить мое управление, к округу моему оно решило присоединить еще два округа: Шатоевский и Ичкерийский.

Будучи уверен, что я успею оказать большую пользу службе и краю, я не знал усталости и готов был день и ночь трудиться.