Глава 9

А дешняне все стояли на Неручи. При них не было ни князя, ни волхва, ни даже бойников – варга Витим выпросился искать брата в лесу, и воеводы отпустили его, чтобы не мешался под ногами и не требовал немедленно выступать.

Лютомер догадывался, что дешняне будут стоять за рекой, пока не вернется их князь. Чтобы отбить у дешнян желание двигаться дальше и надежды на легкую победу, Благота придумал разложить на луговине много костров, будто здесь греется огромное войско, а дозор из бойников Хортослава пропустил Витима сего людьми, чтобы они могли это увидеть. Старинная хитрость сработала, и дешняне не двигались дальше. Но если удастся найти князя Бранемера раньше дешнян и взять в плен, то и все его войско можно вынудить уйти, не доводя дело до новых сражений и не теряя десятки, сотни жизней. Лютомер уже жалел, что не взялся за эти поиски в тот же день, но тогда он не решался оставить город. Теперь снова пришло время действовать. Вечером бойники ратиславльской Варги с волчьими шкурами на плечах, словно сумеречные духи, выскользнули из Чурославля и скрылись в лесу.

Оказавшись в чаще, Лютомер довольно легко нашел место, где расстался с Бранемером. Но тот ведь тоже не сидел все это время под кустом, и пришлось брать след. Преследователи пробирались через глухую чащобу, где не было никаких тропинок. След петлял, иной раз ходил кругами. Целую ночь и потом целый день Лютомер шел по следу. Два раза натыкались на свежее кострище – здесь Бранемер с дружиной грелся и отдыхал, здесь жарили глухарей и зайцев, подстреленных по пути. Потом нашли место ночлега, и Лютомер велел бойникам располагаться на отдых – они тоже не могли бегать по лесу сутками без устали, а здесь дешняне уже позаботились нарубить лапника для лежанок.

Лютомер сам немного посидел у костра, огражденного щитами от ветра и чужих глаз. Его тянуло в две стороны – ему нужно было искать Бранемера и нужно было как можно скорее вернуться в Чурославль. А вдруг дешняне все-таки пытаются занять город, не дожидаясь князя? Пойдут дальше? И все-таки он надеялся, что они будут дожидаться, – ради этого он и заманил Бранемера в лес. Подошло ли ополчение северных волостей, за которыми отправилась Лютава?

Посидев немного, Лютомер снова поднялся.

– Пойду посмотрю, – ответил он на вопросительные взгляды бойников. – Не могу сидеть, чует сердце – он где-то близко. Леший их кружит, я его след чую. За день они ушли всего ничего, где-то близко сейчас. Если ночью найдем, к утру в город вернемся, и тогда уже все дешняне в наших руках будут.

– Так чего, собираться? – уныло спросил Хортомил.

– Вы сидите. Если найду, вернусь за вами.

Оставив снаряжение и одежду за кустом, дальше Лютомер двинулся белым волком. Когда он шел один, передвигаться на четырех лапах ему было удобнее и быстрее. Живой метелью, заблудившейся в темном и мрачном осеннем лесу, он быстро пробирался между деревьями, перелетал через завалы бурелома, и чутье оборотня указывало ему верный путь.

В черноте ночного леса замерцала искорка. Где-то далеко за деревьями горел костер. Едва ли какой охотник или лесоруб станет ночевать под открытым небом в начале зимы, а значит, это были они, те, кого он искал. Подойдя ближе, Лютомер замедлил ход и удвоил острожность. Бранемер мог выставить дозоры вокруг своей стоянки – он ведь тоже не дурак и понимает, что его будут искать не только свои.

Ползком белый волк подобрался совсем близко и замер шагах в двадцати. Бранемер с дружиной расположился не на поляне, а просто на кусочке леса, где деревья росли не так густо. Тут горел костер, стоял шалаш – скорее даже не шалаш, а низкий, но широкий навес из жердей и еловых лап. Стоять или даже сидеть под ним было нельзя, зато лежа там могло укрыться от дождя и ветра более десяти человек. Сам Лютомер, со своими бойниками во время походов ночуя в лесу, тоже сооружал нечто подобное. Человек десять спали вокруг костра прямо на лапнике, завернувшись в плащи и подложив под себя толстые стегачи, еще пятеро или шестеро несли дозор, расположившись под деревьями вокруг стоянки.

Самого князя нигде не было видно. Вероятно, он находился в шалаше. Лютомер помедлил немного, прикидывая, как лучше поступить. Надо вернуться за своими и как можно быстрее привести бойников сюда. По численности они примерно равны Бранемеровым кметям, и внезапность нападения решит дело в пользу угрян.

Так же ползком он двинулся обратно, прочь от света костров.

И вдруг что-то огромное, темное выросло у него на пути. Лютомер мигом вскочил на четыре лапы, тело приготовилось к драке, клыки обнажились – перед ним стоял огромный бурый медведь. Откуда здесь, возле людей и огня, лесное страшилище, которому уже полагается целый месяц смотреть зимние сны? И тут же его пронзило ощущение, что это не простой медведь. От него исходила колдовская мощь, и белый волк отпрянул. Медведь опустился на четыре лапы, нагнул голову, шагнул вперед и зарычал.

– Что ты здесь ходишь? – понял Лютомер. – Завел в чащобу, так теперь ходишь, вынюхиваешь? Уходи, пока цел.

Яровед! Лютомер прекрасно помнил дешнянского волхва, приезжавшего к Лютаве, и теперь узнал его так ясно, как если бы тот стоял перед ним в человеческом облике. Уровень посвящения Яроведа допускал оборотничество, и дивиться тут нечему.

Лютомер попятился. Даже если прыгнуть и впиться в горло, медведь успеет сломать волку хребет еще до того, как умрет. Цена победы в этой встрече была все же не столь высока, чтобы рисковать жизнью. Позвать на помощь окрестных волков? Пока добегут…

А медведь вдруг кинулся на него, и Лютомер метнулся в темноту. Его задачей сейчас было только унести ноги. Всей шкурой ощущая, как в каком-то шаге позади ломится через подлесок могучая туша, белый волк летел стрелой, едва касаясь лапами земли. На его счастье, участок леса здесь был труднопроходимый, и там, где волк перепрыгивал через бурелом или проскальзывал снизу под ветками, медведю приходилось прорываться напролом. Поначалу он отставал немного, но разрыв увеличивался, и Лютомер летел, не оглядываясь, зная, что плохо же ему придется, если его догонят.

Поняв, что отстает, медведь вскоре прекратил погоню, но Лютомер так и бежал, не останавливаясь, до того самого места, где оставил бойников, петлял, путая и заметая следы. Выбежав на поляну к своему костру, он мог только дышать, вывалив язык, и мотать головой. К счастью, Дедила и так его понял – а может, не понял, но решил на всякий случай поднять людей.

Отдышавшись, вернув себе человеческий облик и вооружившись, Лютомер не мешкая повел дружину назад к дешнянам. Внезапного нападения не получилось – несомненно, Яровед поднимет тревогу. Но все же бойники высказались за то, чтобы попытать счастья. Для многих из них эта попытка могла обернуться смертью, но это никого не заставило отступить – каждый воин помнит, что может не вернуться из битвы, но разве это повод заранее сложить оружие?

На месте прежней Бранемеровой стоянки уже было пусто. Еще стоял шалаш, но костер погас и люди исчезли.

Лютомера это не смутило: он ждал, что дешняне поднимутся, а уйти далеко они не могли. След от двух десятков человек для него был хорошо ощутим, и Лютомер повел бойников дальше через лес. Все держали наготове оружие и щиты, а Лютомер шел впереди всех шагов на десять, опасаясь засады и надеясь учуять ее издалека.

А приходилось торопиться: Яровед, пользуясь своими способностями, все же совершил нечто, почти невозможное для простого человека: нашел в чужом бескрайнем лесу маленький отряд и теперь вел его к Неручи, то есть ко всему остальному войску. Если Бранемер выйдет к войску раньше, чем угряне его догонят, то им придется вернуться и удовольствоваться тем, что все же несколько дней дешняне из-за этого потеряли. А там подмога подойдет, и угряне смогут сразиться с дешнянами на равных, что уже немало.

Потянуло холодной влагой, впереди показалась река. Местами на ней уже лежал темный от проступившей воды, ненадежный ледок. Яровед все-таки вывел Бранемера на Неручь.

Оставалась последняя возможность. Бросив след, Лютомер повел бойников прямо через лес – в том самом месте, где Неручь делала петлю вокруг Медвежьей горы. Срезав путь, однажды показанный ему Мыслятой, Лютомер выскочил из леса снова возле реки и, быстро обнюхав ближайщие окрестности, убедился, что Бранемер тут еще не проходил.

Тем временем рассвело. В погоне прошла вся ночь, люди, почти не спавшие и не отдыхавшие толком уже сутки, держались из последних сил, да и сам Лютомер чувствовал себя утомленным. Но делать было нечего. У него оставалась последняя возможность не допустить встречи Бранемера с его войском.

Устроившись в кустах у опушки, угряне стали ждать. Они даже успели немного передохнуть, прежде чем из-за поворота тропы показались дешняне.

Тех действительно оказалось чуть меньше двух десятков. Собиравшиеся еще позавчера на битву, все они были в стегачах, со щитами, полностью готовые сражаться. Впереди виднелась плечистая фигура Бранемера, а рядом с ним шагал волхв, с посохом в руке и медвежьей шкурой на плечах.

– Волхва не трогать, – шепнул Лютомер Дедиле. – Передай.

Десятник по цепочке передал приказ, но потом с сомнением покачал головой:

– Зря ты его жалеешь. Этот корешок поопаснее иных вояк будет.

– Я его не жалею. Но если на Велесова волхва руку подниму, Велес меня своей помощи лишит. Да он не вооружен, сам в драку не полезет. А князя, если взять не получится, – бейте.

– Чего жалеть – мы его сюда не звали! – сказал Лесога и сплюнул.

Дешняне были близко, и бойники задержали дыхание, пропуская их вперед. А когда те прошли мимо, Лютомер наконец вскочил, издал протяжный вой и первым бросился вперед по тропе. Дешняне едва успели оглянуться на вой и шум множества тел, спешно продирающихся через ветки, как на них обрушились мечи, копья и топоры. Благодаря защитному снаряжению и щитам, которые у многих висели как раз на спинах, под первым ударом упали человек пять, а остальные выхватили свое оружие и стали защищаться.

На тропе, в тесноте между опушкой и обрывом Неручи, закипела битва. Противники стоили друг друга в силе и выучке, снаряжением те и другие тоже не уступали противнику, но благодаря внезапности нападения угряне потеснили дешнян. Прижатые спиной к лесу, те спотыкались о корни и коряги, а угряне не упускали возможности для мгновенного точного удара. В битве значение, спасительное или губительное, имеет сущая мелочь: споткнулся о кочку, кожаная подошва башмака проскользила на влажных листьях, и вот человек уже упал, открылся, на короткий миг потерял равновесие – и этого достаточно хищному клинку, чтобы ужалить, ранить, ослабить и добить в следующий миг.

– Эй, князь Бранемер! – кричал Лютомер, орудуя мечом и пробиваясь к мощной фигуре в буром стегаче. – Я здесь, это я, Лютомер ратиславльский! Иди ко мне! Тебе что-то надо на моей земле! Иди, расскажи мне, какого лешего тебе здесь надо!

Между ними образовалось пустое пространство, и два вождя сошлись лицом к лицу. Бранемер был и старше, и выше ростом, и более могучего сложения, но Лютомера отличала почти нечеловеческая ловкость, быстрота движений, закаленная долгим опытом точность ударов и умение предугадывать действия противника.

Оба были вооружены мечами, каждый держал на левой руке щит, что почти уравнивало их возможности. Они быстро обменивались выпадами, и каждый, приняв на щит удар противника, немедленно отвечал своим, пытаясь пробить защиту в тот миг, когда противник, вынеся руку со щитом вперед, не успеет ее вернуть и полностью закрыться. Более быстрый и ловкий, Лютомер несколько раз пробовал ударом ноги в щит лишить дешнянина равновесия, но тот устоял. Сам он, в свою очередь, не раз пытался, надавливая своим щитом, сбить с ног Лютомера, и тогда тот был вынужден ускользать и отскакивать назад – более тяжелый, дешнянский князь в этом приеме наверняка добился бы своего.

И вдруг Лютомер почувствовал, что теряет силы. Кто-то третий вмешался в поединок, причем отнюдь не на его стороне! Со стороны Навного мира кто-то невидимый набрасывался на него, отхватывая по куску силы, и Лютомер невольно шатался, еще пока меч Бранемера не касался его щита.

В поединке все решают мгновения. Лютомер понимал это лучше, чем кто-либо другой. Ему приходилось смотреть сразу и в Явный мир, и в Навный – это даже для него оказалось слишком. Тем более что своего тайного противника он не мог разглядеть – кто-то небольшой, но ловкий и очень опасный, вился вокруг, отвлекал и ослаблял, вытягивал силу, пытаясь сделать его легкой жертвой Бранемерова меча.

Он мог бы позвать на помощь братьев – Черного Ворона и Огненного Змея. Но он просто не успел о них вспомнить. В душе сам собой родился призыв к тому единственному существу, которое жило там всегда, к тому, к кому все его мысли первым делом устремлялись и в горе, и в радости…

Чурославль в эти ночи тоже не спал. Во всех постройках, включая бани и курятники, сидели и лежали люди – воины, женщины, дети, старики, бежавшие сюда из ближних сел. Прямо между землянками горели костры, везде виднелись коровы, лошади, свиньи – никто не хотел бросать скотину. Свободного места не осталось буквально ни ладони. Долго так выдержать было невозможно, и угряне знали, что ближайшие день-другой все решат. Они либо прогонят врага, либо все станут мертвецами и пленниками.

В полдень дозорные на валу подняли тревогу.

– Войско! Войско идет! – пролетело над головами толпы.

Все зашевелились, заволновались, мужчины хватали оружие, женщины – детей. Никто еще не понял, вражеское это войско или дружеское, и народ теснился у ворот и частокола, тянул шеи, задавал вопросы.

Войско шло не от Неручи, откуда должны были появиться дешняне, а, наоборот, с низовий Рессы.

– Княжна наша там! – крикнул вдруг Чуромил, первым заметивший в первых рядах приближающегося войска женскую фигуру верхом на коне. – Волчья Мать! Она это!

– А кто с ней-то? – Боярин Благота, который под старость стал хуже видеть, щурился, пытаясь рассмотреть ее ближайших спутников. – Кто у них воевода?

– Да это… Как бы не Ярогнев вятичский… – упавшим голосом ответил ему сын.

В Чурославле несколько раз видели Ярко, как и других членов семьи Святомера оковского – те бывали в этих краях, собирая дань, а однажды всем родом ходили на полудень воевать князя Радима. Так что узнать Ярко в лицо Благота мог, не мог он только предположить, что означает его появление здесь.

– Что же он – в полон ее взял, что ли? – проговорил Благота.

– Так что делать будем – ворота закрывать или войско выводить? – с беспокойством спросил его сын.

Но тут Лютава приветственно замахала рукой, и чурославльцы с облегчением поняли, что опасности нет.

Вятичское войско расположилось станом вокруг Чурославля, поскольку в город нельзя было впихнуть даже курицу, а не то что человека. Для переговоров сам Благота с родичами явился в гости к Ярко, для которого поставили шатер.

– Где Лютомер? Что о нем слышно? Где бойники? – сразу стала спрашивать Лютава, как только поздоровалась с Благотой и коротко рассказала, что к чему.

– Да ничего не слышно! – Боярин развел руками. – Как ушел он в лес прошлой ночью, всех своих забрал, сказал, будет Бранемера искать. Пока не слышно ничего. Ты бы погадала – ты-то его скорее найдешь.

– А его войско? – спросил Ярко. – Где оно? Близко?

– На волоке, говорят, остановилось. Князя своего искали – в лесу, слышь, заплутал! А теперь пусть бы и нашелся – с такой-то силищей у нас хрен им теперь сосновый, а не Чурославль!

Однако, хоть Благота принял вятичского княжича с честью и усадил в братчине к столу, тот был не настроен задерживаться, а предпочитал сразу двинуться дальше.

– Что я здесь топтаться буду? – говорил он. – Пока дешняне про нас не знают, надо вперед идти. Если ты со мной пойдешь, еще лучше будет. Перейдем волок, ударим на них, пока не ждут, разобьем, полон возьмем – половина ваша, половина моя. Можно и вперед пройти, там еще добыча будет. А повезет – всю землю дешнянскую завоюем. Тогда вам – по ту сторону Болвы, а нам – по эту. Идет?

– Что ты меня спрашиваешь? – Благота с беспокойством глянул на Лютаву. – Это с князем Вершиной разговаривать надо. А мне чужие земли делить не к лицу.

– Это они сейчас чужие. А потом наши будут.

– Был бы хоть Лютомер здесь – с ним бы тебе и договариваться.

Оба посмотрели на Лютаву. Она открыла было рот, чтобы ответить… и тут ее внутреннего слуха достиг отчаянный призыв. Брат позвал ее – и она застыла с приоткрытым ртом и остановившимися глазами. Благота и Ярко переглянулись, боярин понимающе двинул бровями. Ярко даже немного растерялся – угренская княжна вдруг словно потеряла сознание, исчезла из собственного тела, забыв его на этой лавке, как ненужный плащ.

Примерно так оно и было, – ощутив, с какой силой отчаяния Лютомер зовет ее на помощь и какая сильная опасность ему грозит, Лютава буквально выпрыгнула в свое «навье окно», в прыжке принимая облик серой волчицы, чуть хромающей на левую заднюю лапу. Но ни хромота, ни какие-либо силы в мире не могли сейчас задержать ее – серой молнией она мчалась по тропам незримых туда, где ее брат нуждался в ней. Призыв вел ее, как по ниточке.

И она увидела их – белого волка и бурого медведя. Она сразу поняла, что этот медведь – дух князя Бранемера. Весь род Витимеровичей был тесно связан со служением богине Ладе, и дух их, выходя на тропы Навного мира, принимал облик посвященного ей животного. Но сам Бранемер, не будучи волхвом, не мог выходить из тела на самом деле – так отражалась в Навном мире та схватка, которую они сейчас вели наяву.

Но здесь был и кое-кто третий. Возле бьющихся волка и медведя крутилась собака – среднего размера, рыжевато-бурая, с гладкой шерстью и вислыми ушами. Лютава отлично помнила, где видела эту собаку, – в пещере зверозмея! Именно такой облик на тропах Навного мира принимал дух Галицы. И теперь она была здесь! Выискивая подходящий случай, она кусала волка за лапы, совалась, заставляя споткнуться. Он отмахивался, огрызался, но не мог отогнать ее как следует, поскольку все его основные силы и внимание приковывал к себе медведь.

Беззвучно, как сама воплощенная ярость, Лютава бросилась на собаку, собираясь растерзать ее на месте. Уже в последний миг собака мельком заметила ее приближение и рванулась в сторону. Зубы волчицы лязгнули у нее над ухом, а собака юркнула куда-то вниз и пропала. Вышла из Навного мира вовсе. Вернулась в человеческое тело. А где это тело – Лютава очень хотела бы знать.

Она оглянулась – белый волк лежал поверх медведя, вцепившись зубами в загривок. Медведь был неподвижен, хотя жив, – видимо, в Явном мире Бранемер уже не думал о сопротивлении.

И Лютава медленно, острожно закрывая за собой двери, вернулась в Явный мир и в свое тело. Перед глазами снова появились Благотина братчина, огонь в очаге, озадаченные и обеспокоенные лица боярских сродников.

– Что с тобой? – обратился к ней Ярко. – Говорила и вдруг будто заснула сидя.

– Все хорошо. – Лютава с облегчением улыбнулась. – Мой брат Лютомер одолел. Теперь можно и вперед идти хоть до самой Десны – никто нас больше не остановит!

Лютомер, избавившись от досадной помехи, снова сосредоточил все внимание на поединке в Явном мире. Бранемер уже начал выдыхаться – его мощь против слишком ловкого оборотня ничего не давала, а Лютомер все так же вился вокруг, выискивая возможность для единственного верного удара. И нашел. Собравшись с силами, он нанес неожиданно мощный удар щитом по щиту, сбил его в сторону и рубанул мечом по плечу Бранемера.

Плечи дешнянского князя защищали стегач, кольчуга да еще и край стеганого подшлемника. Рана была не слишком глубока, но от силы удара и мгновенной боли Бранемер покачнулся и на миг замер. А Лютомер, не делая ни малейшей остановки, нанес второй удар, по шлему.

Пробить шлем мечом нельзя, но самим ударом дешнянский князь оказался оглушен и упал без сознания. Лютомер выпустил меч, схватил щит обеими руками и замахнулся, чтобы ударить кромкой щита по спине противника и тем покончить с ним, но краем глаза уловил в воздухе быстрое движение и пригнулся, метнулся в сторону, закрывшись щитом, который так кстати оказался в руках. Кто-то из дешнян, видя почти неизбежную гибель своего князя, не выдержал и метнул боевой топор, хотя вмешиваться в поединок вождей было нельзя. Сердце не выдержало – Бранемера в дружине любили.

Топор полетел мимо, не причинив вреда, но Лютомер за эти мгновения опомнился. Дешнянский князь лежал перед ним без чувств и находился в полной его власти – хотя бы еще несколько мгновений. Убить он еще успеет, зато живой дешнянский князь может оказаться ему полезнее, чем мертвый. Ведь этим ударом он не уничтожит все войско, а вот повод к мести наследникам убитого князя даст неоспоримый.

Поэтому Лютомер только приставил нож к шее Бранемера и быстро огляделся, выискивая, нет ли еще какой опасности.

Остатки дешнянских кметей – человек пять или шесть, кто еще оставался на ногах, – собрались на одной стороне тропы, и впереди всех стоял Яровед с поднятым посохом, словно сам собрался драться. Бойники, числом чуть побольше, человек восемь, стояли напротив. Пространство битвы усеивали тела, разбитые щиты, брошенное оружие, но некоторые из тел шевелились – Бережан пытался ползти к своим, стиснув зубы и зажимая окровавленной рукой рану в бедре. Как всегда – под край щита пропустил…

– Стой, стой! – кричал Яровед. – Не убивай! Посмотри, волк ты угренский, вокруг посмотри!

Лютомер послушался и огляделся. Со стороны нижней Неручи на тропе появились вооруженные люди, причем по юным лицам большинства и по волчьим шкурам на плечах тех, кто постарше, Лютомер узнал бойников. Но не своих и не Хортославовых бойников чурославльской волости. Скорее всего, это бойники с Десны – еще бы, как же они могли остаться дома, когда сам князь идет воевать! И их насчитывалось около пяти десятков. Против восьми или девяти человек, оставшихся у него. Задние напирали, но передние не решались приближаться, хорошо видя блестящее железо клинка, прижатое к беззащитному горлу их бесчувственного князя.

– Эй, ты! Оставь его! Отойди, кому говорю! – крикнул какой-то молодой, повелительный, дрожащий от гнева и волнения голос.

От толпы бойников к нему шел молодой «отреченный волк», чем-то неуловимо похожий на Бранемера.

– А ну стой! – в свою очередь приказал Лютомер и вздернул голову Бранемера повыше, держа за ремень шлема. – Разбежался!

Дешнянский варга остановился. Видно было, что даже в таком угрожающем положении он привык скорее распоряжаться, чем принимать чьи-то распоряжения.

– Ты кто такой?

– Я-то кто? – Молодой упер руки в бока. – Я – варга Витимер, брат дешнянского князя Бранемера. А ты – я знаю кто! Отойди от моего брата! Если тронешь, от городишки твоего и следа не останется, а с тебя самого я шкуру живьем спущу, так и знай!

– Так твой брат тебе живым не нужен? – Лютомер усмехнулся, стараясь сделать это как можно гнуснее и гадостнее. – Молодец, парень, соображаешь! Я его сейчас зарежу, а ты князем дешнянским станешь. Все видели – ты за него бился, как Змей Горыныч, да не судьба! И престол твой, и честь без урона.

– Да как ты смеешь! – Витим в негодовании шагнул вперед, но Лютомер повернул нож, и блеск железа заставил княжича остановиться. – Отпусти его!

– Ты своей челяди приказывай. А меня просить надо. И повежливее. Я ведь и постарше тебя буду, и земля здесь моя.

– Дай я с ним поговорю, Витим. – Вперед вышел Яровед и отстранил молодого воеводу. – Не огрызайся, варга Лютомер. Зарежешь ты его, да и сам недолго проживешь. Лучше давай подобру-поздорову договоримся.

– А я разве против? – Лютомер повел плечом. – У меня товар, у вас купец. – Он хмыкнул. – Хотите своего князя живым получить – забирайте. Только пусть мне его брат поклянется, да и ты тоже слово дашь, что забираете вы свое войско и уходите, откуда пришли. И чтобы больше за волок – ни ногой.

– Никогда! – крикнул Витим. – Чтобы так уйти! Да он сам меня потом со свету сживет! Яровед, не соглашайся!

– Было бы кому сживать. – Лютомер опять усмехнулся. – Ты подумай, волхв, на то ты и мудрый человек. У меня ведь тоже не один Чурославль за спиной. Вот-вот подойдет войско, сестра моя поехала за ним. Не захотите добром уйти – и князя потеряете, и из войска ни один домой не вернется. Стоит оно того?

Говоря все это, он с замиранием сердца ждал, что вот-вот его перебьют и он узнает, что все уже случилось: Чурославль взят и разорен, войско с верховий подошло и разбито, сестра в плену… Нет, тогда бы ее уже ему показали. Или не успели привести?

Но Яровед и Витим молчали, только бойники у них за спинами негромко гудели: передние ряды напряженно прислушивались к переговорам, задние, которым было не слышно, переспрашивали, что там.

Соединенное войско угрян и вятичей двинулось вперед – прошло вдоль Рессы, свернуло на тропу волока, которая, проходя по водоразделу, выводила к Неручи. В обычное время здесь, между истоками двух рек, было довольно-таки топко, и боярин Благота много сил тратил на поддержание гати в рабочем состоянии, но сейчас все замерзло и двигаться можно было без особого труда. На неширокой тропе войско растянулось, мужчины каждого рода держались особой кучкой, одна родовая дружина топала за другой. Дальние родичи или соседи перекрикивались, подбадривая друг друга.

Их приближение для дешнян не стало неожиданностью, поскольку воеводы держали на тропе неусыпные дозоры. Забеспокоились птицы, пробежали со стороны Рессы два-три вспугнутых зайца – дозорные затрубили в рог, и из-за леса им ответил чужой рог – словно принимал вызов. Дешняне, спешно вылезая из шалашей и шатров, бросали ложки, оставляли на огне котлы с недоваренной кашей – поесть не дали, сволочи, перед битвой! Тем не менее воеводы успели поднять и собрать своих людей и даже выдвинули войско немного вперед – до луговины.

И как раз в это время из леса на другом краю луговины показались первые вражеские ряды.

Завидев врага, княжич Ярко, ехавший первым, взмахнул рукой, призывая дружину остановиться. Затрубил рог, но угряне его рога не знали, а что там впереди – не видели. Задние напирали на передних, раздались возгласы.

– Что там, что? Вороги? Пора уже?

Полностью готовый к бою, Ярко снова поднял руку и медленно двинулся вперед, призывая вождей противника к переговорам. Благота, как старший среди угрян, торопливо догонял его. Они вглядывались в бородатые лица дешнян и пытались узнать среди них Бранемера, но того, кажется, не было. Главные здесь, видимо, вот эти двое – оба уже в годах, лет сорока с лишним, но еще крепкие, один даже в шлеме и с боевым топором, второй в меховой шапке, зато с мечом. Вероятно, это Бранемеровы родичи и воеводы. А самого его действительно нет.

– Кто вы такие? – спросил Ярко, подъехав к дешнянам шагов на пятнадцать. Его собственная дружина уже приготовила луки и держала дешнян на прицеле, те сделали то же, но ни Ярко, ни дешнянские вожаки пока оружия не доставали. – Я – Ярогнев, сын оковского князя Рудомера. А кто вы?

– Далековато ты от Оки залетел, сокол, – отозвался Дубровец. – Что ты здесь потерял?

– А вы, я вижу, князя Бранемера потеряли и не найдете никак? – Ярко усмехнулся.

– Будет надо, мы вам и без князя наваляем по самое некуда, – отозвался Повада.

– Да уж вы наваляете! – отозвался Благота. – Что же вы творите, Витимеровичи? С войском на нашу землю пришли, наших данников разграбили. Или мы с вами не одного кривичского корня? Или не ходим все под рукой князя смоленского? Как же вы, все ряды забыв, на своих же братьев воевать идете?

– Нету больше смоленского князя никакого! – грубовато ответил Повада. – Да ты, Благота, со своего рыльца-то пушок очисти, а потом будешь нас попрекать, что-де род и племя забыли дешняне. Или с тобой не оковский княжич рядом? Что-то и вы не со смолянами теперь дружите и меды пьете, а с вятичами!

– Мало, что ли, мы с тобой медов выпили, Повада? Или плохо тебе наливали? – Благота с трудом мог увидеть врага в этом человеке, с которым они, бывало, не раз пировали вместе, в основном в Усть-Чиже во время Ладиных праздников, но иной раз и в Чурославле тоже.

– Вы первыми с вятичами дружбу завели, – обвиняюще сказал Дубровец. – Мы и не верили было, а теперь сами видим – правда. Вы с ними породниться хотите, а коли так, нам от вас ничего хорошего ждать не приходится. Или не так? Скажи ты, сокол ясный, – с какой такой радости ты Благоте воевать помогаешь? – обратился он к самому Ярко.

– Я обручен с дочерью князя Вершины, – чуть поколебавшись, ответил тот.

– Вот! – разом воскликнули оба дешнянских воеводы.

– Но я слышал, что князь Бранемер тоже хочет взять ее в жены?

Повада с Дубровцем промолчали и переглянулись. Они уже заметили среди дружины Лютаву верхом на лошади и, естественно, подумали, что речь идет о ней и что именно с ней Ярко обручился. А это стало для них новостью! Ни хазары, с которых все началось, ни купец Провид, которого Бранемер засылал на разведку, ни сама Лютава, когда отказывала Бранемеру, ни словом не обмолвилась о том, что обручена с оковским княжичем. Возможно даже, что тогда, месяц назад, этого обручения еще не случилось, а может, она не захотела сказать. В самом деле, кто они ей, дешняне, чтобы она стала раскрывать им все тайны своей судьбы? Посторонним про обручение не рассказывают, опасаясь сглазу, поскольку невеста, как и всякий человек на переломе судьбы, для порчи особенно уязвима. Но разве есть какие-то причины, по которым ее таинственным женихом не мог оказаться оковский княжич Ярко? Красивый, молодой, удалый, знатного рода, будущий князь!

А подобное обручение очень сильно меняло дело, и воеводы прекрасно это понимали. Отбивать девицу у ее отца – это одно. А у отца и в придачу у жениха из сильного рода, стоящего во главе многочисленного племени, – совсем другое. Тоже зная, сколько вятичских родов проживает на полуночных и восточных рубежах их земли, дешняне понимали, как опасна для них вражда с вятичскими князьями. Знай они об этом обручении заранее, никогда сродники не дали бы Бранемеру согласие на это сватовство и поход.

– Если князь Бранемер тоже к ней сватается, то кинем жребий о девице. – Ярко правильно понял их смущенное молчание и показал концом копья на землю впереди себя, намекая, какого рода жребий имеет в виду. – Мне бы с самим Бранемером сражаться пристало, но если нет его, то пусть его ближайший родич против меня выходит.

Воеводы еще раз переглянулись, потом Повада шагнул вперед.

– Ну, коли так, я выйду! – объявил он, взвешивая на руке щит и топор. – Я князю Бранемеру стрый, могу за него биться.

– Стой! – вдруг раздался со стороны лесной чащи еще один голос. – Стой, Повада! Я сам здесь.

Передние ряды того и другого войска, кто только смог его услышать, обернулись и увидели, как из леса выходит несколько человек. В том, кто шел первым, дешняне сразу узнали своего князя. Выглядел он изможденным, правую руку нес на перевязи перед грудью.

В первый миг народ замер от неожиданности, и в тишине было ясно слышно, как радостно вскрикнула Лютава. Рядом с Бранемером она увидела своего брата – он тоже выглядел усталым и осунувшимся, но по его лицу Лютава сразу угадала, что таинственный поединок в лесу он выиграл и они одержали победу.

Знай Лютомер, что княжич Ярко с целым войском в пять сотен копий и топоров явится к ним на помощь, он потребовал бы от Бранемера гораздо большего, чем просто уйти. А если бы тот не соглашался, то с такими силами можно было и повоевать в дешнянской земле. Но поздно – Лютомер и Бранемер заключили между собой договор если не о дружбе, то хотя бы о прекращении войны, и теперь Лютомер был обязан отпустить дешнянского князя восвояси вместе со всем его войском. Правда, как намекали иные горячие головы, вятичский княжич мирных обетов никому не давал, но Ярко не решился без разрешения старших в роду ввязываться в войну на чужой земле, тем более что угроза для его невесты, как ему представлялось, теперь миновала. Заключение каких-либо договоров без князя Вершины было невозможно, но противники обязались соблюдать мир, пока князь Вершина не назначит встречу, на которой все будет обговорено и оба князя решат, как племенам угрян и дешнян жить дальше – искать ли покровительства смоленских либо вятичских князей или справляться самостоятельно.

В первые дни в Чурославле и вокруг царила радостная неразбериха. Сельчане скоро тронулись по домам – жить в чужих хлевах с детьми и собственной скотиной было слишком утомительно, и жажда поскорее оказаться дома перевешивала даже опасения, что враги вернутся. Тем более воеводы держались мнения, что если те и вернутся, то уже не этой зимой. А до лета князья между собой как-нибудь да разберутся. Зря, что ли, мы им дань платим?

На дворе Благоты, в братчине и даже беседе, на этот раз занятой мужчинами, толпились старейшины окрестных родов и пришлые воеводы. Все наперебой рассказывали друг другу о своих приключениях – кто где и как успел или собирался повоевать, а потом, когда подходили новые слушатели, рассказ начинался сначала, что вовсе не надоедало расскачикам.

Наибольшим успехом пользовалось повествование Мысляты. Староста Медвежьего Бора и впрямь мог собой гордиться – он возглавил одно из двух состоявшихся сражений и с честью выполнил свой долг, опрокинул передовой отряд противника и тем самым дал Лютомеру возможность лишить дешнянское войско предводителя и задержать до подхода помощи. На груди Мысляты красовалась золотая гривна, ранее принадлежавшая дешнянину Триславу и подаренная старейшине Лютомером в честь его ратных заслуг. Кроме того, Лютомер обещал немедленно по возвращении домой добиться у отца для Мысляты права самому собирать княжескую дань с Неручи, и многие уже начали называть старейшину медвежеборцев «боярин».

Гонцы, посланные Благотой еще вчера, к вечеру вернулись и доложили, что дешнянское войско действительно уходит вниз по Неручи. Еще несколько дней войско выжидало, но тревожных вестей не поступало, припасы кончались, и Благота распустил ополчение по домам – сначала коринское, а потом и свое. Луговина опустела, и только многочисленные кострища, высохший лапник от шалашей и всякий мусор напоминали о том, что здесь чуть не приключилась война.

Уехал домой и Мыслята, торопясь восстанавливать разобранное хозяйство и показать золотую гривну домочадцам, которые пережидали напасть в тайном убежище среди болот. Провожая его и передавая поклоны и пожелания «жене твоей молодой», Лютава думала, что Далянка, хоть и поступила не по обычаю, в выборе не ошиблась. Пожалуй, когда боярин Немига узнает, к кому ушла его дочь, он не станет упрекать ее за такое родство.

Убедившись, что дешняне ушли, и выждав на всякий случай еще несколько дней, Лютомер и Лютава с бойниками собрались домой, в Ратиславль, чтобы отвезти князю Вершине дань и проводить Ярко. После всего случившегося смерть Арсамана и недовольство Замилы казались такой ерундой, что ради этих мелочей не стоило откладывать возвращение.

Большую часть своего войска Ярко отправил прежним путем, по вятичским землям, под предводительством младшего брата, семнадцатилетнего Дедогнева, а сам поехал в Ратиславль только с ближней дружиной из двух десятков человек.

Вести с собой на Угру большое чужое войско было никак невозможно, это понимали и Лютомер и Лютава. Ведь они опять обманули Ярко. Лютава в душе сочувствовала парню, который пришел так вовремя и так помог им, хотя Лютомер одобрил все, что она сделала.

– Теперь и правда придется с ними невестами меняться, – сказал он. – Молинки нет, ну, отдадим другую какую-нибудь, Русавку или Велицу. А у оковских невесту возьмем для Борони.

– Может, все-таки для тебя? – намекнула Лютава. – Ты, братец, не тянул бы лису за хвост. Что там осталось-то? Три месяца было, теперь уже два осталось. Раз такие дела пошли, ты не ждал бы, пока у отца другие наследники найдутся. От Хвалиса едва избавились, а ты еще хочешь такую знатную невесту Бороне отдать!

– Да я бы взял ее. – Лютомер не поднимал на нее глаз, поскольку им обоим было тяжело говорить об их будущей раздельной жизни. – Но… двух невест из одного рода за себя нельзя, а…

– Мать Марена! – шепотом ужаснулась Лютава и прижала руку к щеке. – Ты все еще думаешь… про нее?

Лютомер промолчал.

– Отбить хочешь? Украсть? – продолжала Лютава. – Она ведь не рукавица – просто так не возьмешь. Уговорить еще надо. Да и Святко просто так жену не отдаст. Это что же ты нам за жизнь всем готовишь, братец любезный? Так мы не хотели с вятичами воевать, из шкуры вон лезли – а все-таки на войну нарвемся!

– Это судьба отца моего, куда я от нее денусь? Может, исхитримся как-нибудь, чтобы без войны. Мы ведь ничего еще не знаем, как все сложится. Давай подождем. Там и видно будет.

На следующее утро Лютомер с бойниками, Лютава и Ярко выехали из Чурославля вверх по Рессе, назад на Угру.