Глава 7

Во дворе усадьбы Серый Кабан поднялся шум: до Хроара Безногого, сидевшего в гриднице с гостем, долетали удивленные выкрики хирдманов и работников, недоуменный смех женщин, восторженные визги детей. «Зайцы, зайцы!» – ворвался в открытую дверь восхищенный звонкий крик Эльдис, и Хроар поморщился, как от сквозняка.

– Должно быть, Вигмар вернулся, – ответил Хроар на вопросительный взгляд гостя, Бальдвига Окольничего. – Он охотился. Нет бы присмотреть за работниками – он все охотится…

– Молодому сильному мужчине не так уж весело все время сидеть дома, – вступился за Вигмара Бальдвиг. – Особенно если у него нет жены.

Бальдвиг благодушно усмехнулся, как бы призывая и Хроара смотреть веселей. Рауд был на пять-шесть лет старше своего квиттингского друга, но казался моложе, поскольку сохранил здоровье и бодрость; его темные волосы еще не начали седеть, и лишь в короткой густой бороде белели несколько нитей, казавшихся случайными. Невысокий ростом и толстоватый, Бальдвиг Окольничий не производил впечатления грозного бойца, а между тем его уважали решительно все, кто его знал, даже недруги. На высоком залысом лбу прямо посередине виднелась морщина в виде галочки, как бы намекая, что в этой голове скрыты сокровища ума и мудрости. Темные брови, стянутые к переносице, высокими ровными полукружьями обрисовывали умные карие глаза. Деятельный, но не суетливый, осторожный, но не трусливый, твердый, но не упрямый, Бальдвиг в каждом деле умел отыскать ту счастливую грань, какая была найдена в его собственных качествах.

Хозяин Серого Кабана раздраженно потряс головой, но сдержался и не стал бранить сына при госте. Конечно, Бальдвиг Окольничий, хоть и жил в Рауденланде, давно дружил с их семьей и не хуже самого Хроара знал все странности Вигмара, но все же…

– Что же за чудесных зайцев он несет? – улыбнулся Бальдвиг.

– Уж наверное, не простых, – ворчливо ответил Хроар. – Должно быть, с золотыми ушами и серебряными ногами. У него теперь все непростое…

Через порог шагнул Вигмар. На его лице сияла веселая усмешка, размашистые движения говорили об отличном расположении духа.

– Приветствую тебя, Бальдвиг сын Свартхедина! – радостно крикнул он. – Ты давно к нам не заглядывал!

– К доброму другу дорога коротка – отчего бы тебе самому ко мне не заглянуть? – с улыбкой ответил Бальдвиг. Ему нравился Вигмар, как и многим, кому было нечего с ним делить. – Что ты принес?

– Да так, безделицу! – с истинно геройской небрежностью ответил Вигмар, но в голосе его слышалось предвкушение близкой забавы.

За его спиной уже виднелись любопытные лица челяди и женщин. Вигмар подошел к скамье, где сидел напротив хозяина Бальдвиг, и сбросил с плеча копье. Взгляд гостя с изумлением и восторгом скользнул по копью – нечасто увидишь такое замечательное, богатое и грозное оружие! Но едва Бальдвиг открыл рот, чтобы поздравить Вигмара с приобретением, как заметил трех зайцев, подвешенных к древку. И рауд замер с открытым ртом, забыв, что хотел сказать. Передние лапы каждого из трех зайцев были всунуты в золотые обручья. Тушку самого крупного обвивала длинная золотая цепь. Бальдвиг едва удержался, чтобы не протереть глаза. В молодости он много лет провел в дружине конунга раудов, Бьяртмара, и служил его окольничим*, а на усадьбе конунгов насмотришься таких странностей и причуд, столько низости и благородства, благоразумия и безрассудства, что потом уже и захочешь удивиться – да не найдешь чему. Но такого чуда ему не приходилось видеть даже в палатах конунга.

– О… Откуда это? – выговорил наконец Бальдвиг.

– Это? – небрежно спросил Вигмар, стряхивая добычу на лавку. – Да они теперь только так и бегают. Разве ты не знал?

– К нам такие не забегали… – пробормотал Бальдвиг, понемногу приходя в себя.

– Они так бегают с тех пор, как этот Сигурд одолел мертвеца! – Хроар кивнул на сына, который усмехнулся при этом не поднимая глаз. Отец не переставал ворчать и предрекать беды, но Вигмар знал, что в глубине души Хроар гордится подвигом сына. – Теперь у нас все ближние долины усыпаны золотом! Только очень ленивый не носит на каждой руке по золотому обручью!

– Да, я слышал об этом! – протяжно отозвался Бальдвиг, медленно погладил бороду, поглядывая то на отца, то на сына, словно прикидывая, не обманывают ли его квитты. – Неудивительно, что конунг фьяллей собирается идти на вас войной.

– Уже ходил! – поправил его Вигмар. – И вернулся с такой славой, что тролли складывают о нем и его войске длинные саги. Да такие, что их при добрых людям и рассказать стыдно.

– Однако… Да! – Бальдвиг хотел еще что-то сказать, но передумал и промолчал. В конце концов, раздоры фьяллей и квиттов его не касались. – Теперь мне легче рассказать, зачем я к вам приехал, – продолжал он. – Прости мою неучтивость, Хроар, – только через порог, и сразу с просьбами! – но у меня мало времени. До отъезда на осенний тинг не осталось и месяца, а мне еще нужно объехать родичей.

– Говори смело! – подбодрил гостя Вигмар и сел напротив.

После удачной охоты он был весел и расположен душой ко всему свету. Почему-то ему мерещилось улыбающееся лицо Рагны-Гейды с лукаво искрящимися зелеными глазами, и от этого в груди чувствовалось такое приятное тепло, словно она жила где-то возле самого сердца.

– Твоя добыча придала мне смелости! – Бальдвиг бросил взгляд на золотую цепь, тускло блестевшую на беловато-серой заячьей шкуре. – Ведь я хотел просить у вас серебра в долг – хотя бы несколько марок. На тинге мне нужно будет платить виры*, а мои запасы подходят к концу.

– Да, как продвигается твоя тяжба? – заинтересованно спросил Хроар и даже подвинулся поближе.

Несколько лет просидев без движения, он полюбил разговоры о чужих тяжбах и нередко наедине с собой или в беседах со старыми хирдманами припоминал законы и старался доискаться, кто из спорщиков прав. В этом отношении Бальдвиг Окольничий был для него вдвойне желанным гостем, так как уже несколько лет вел тяжбу с людьми из восточных долин Рауденланда. Хроар знал все обстоятельства дела не хуже самого Бальдвига, и даже Вигмар нередко спрашивал, как здоровье противника, Оддульва Весенней Шкуры, и не лопнул ли он еще от жадности.

– Чтоб великаны так тягались друг с другом! – Бальдвиг досадливо вздохнул и махнул рукой. Запутанные тяжбы интересны только тогда, когда к тебе самому не имеют отношения. – На каком-то пиру зять моего брата Старкада встретился с кем-то из Дьярвингов и проявил такую доблесть, что одного хирдмана прямо там и похоронили. А у Старкада больше нет денег платить виры. Конечно, хирдман не родич, но эти Дьярвинги и за дворового пса пытаются взять как за родного брата!

– Этой беде легко помочь! – сказал Вигмар. – Вот бы всегда так! Возьми!

Он сдернул с заячьих лап два золотых обручья и подал Бальдвигу:

– Здесь не меньше трех марок, притом настоящего золота. Теперь вам хватит заплатить еще на парочку Дьярвингов, пусть ваш зять не стесняется! Наш Старый Олень был не так прост – ни за что не взял бы с собой в могилу какую-нибудь дрянь. Лучше этого золота едва ли найдешь в Морском Пути!

– Это оттуда? – не поверил гость. – Но ведь могила, говорят, обрушена?

– Да, но вся долина возле нее усыпана золотом. Там еще много чего можно найти… была бы охота искать! – пренебрежительно закончил Вигмар.

Сам он подобрал только то, что задел башмаком на ходу.

Бальдвиг взял обручье, взвесил его на руке, внимательно осмотрел со всех сторон. Хроар нахмурился: уж не думает ли гость, что ему хотят под видом одолжения всучить какую-нибудь подделку? Но рауд, как оказалось, думал совсем о другом.

– Ты – достойный человек, – сказал он чуть погодя, подняв глаза на Вигмара. – Смелый, щедрый, дружелюбный. Одного этого дела достаточно, чтобы прославить тебя на всю жизнь…

Вигмар хмыкнул, стараясь его перебить:

– Зачем ты говоришь мне все это? Я не тщеславен, мне не надо, чтобы каждый камень в долинах распевал мне висы…

– Что бы ты сказал, Хроар, если бы я предложил тебе породниться со мной? – продолжал Бальдвиг, переведя взгляд на хозяина. – Моя племянница Альвтруд – не самая плохая невеста в Рауденланде. У нее есть усадьба, оставшаяся после мужа, два десятка голов скота, рабы… Ее сыну три года, и он очень слаб здоровьем. Если он умрет, Альвтруд потеряет усадьбу, она перейдет к брату ее мужа, а с ним она никогда не ладила и не сможет жить в его доме. Пожалей беззащитную женщину. Тем более что усадьба совсем не плохая, ей не хватает только стоящего хозяина. Сейчас я сам вынужден за ней присматривать, а у меня и своих забот полно. Ты оказал бы мне услугу, если бы согласился! – заверил Бальдвиг, понимая, что гордый Вигмар ни за что не согласится на этот брак, если подумает, будто ему хотят оказать благодеяние. – Что вы скажете?

Хроар не сразу нашелся с ответом: в первую очередь он вспомнил о том, что усадьба Альвтруд является частью спорного наследства. Таким образом, Вигмару предлагают взять в приданое эту самую проклятую тяжбу. А Вигмар и сам отлично умеет наживать врагов, зачем ему еще и чужие?

– Нам было бы неплохо подумать… – проворчал Хроар.

– Конечно, подумать нужно, – согласился Бальдвиг. – Я расскажу тебе о той усадьбе подробно. А если ты, Вигмар, хочешь сначала посмотреть на саму Альвтруд, – Бальдвиг глянул на Вигмара, отлично понимая, что в его предложении заинтересует отца, а что сына, – то она сейчас гостит у меня. Ты можешь поехать вместе со мной хоть сегодня, побыть у нас несколько дней, побеседовать с ней… Она не старше тебя, хорошая хозяйка и очень покладистая женщина. К ней уже сватались. Не знаю, сочтешь ли ты ее красивой, но ничего неприятного в ее внешности нет. Короче, ты сможешь посмотреть сам.

Вигмар не поднимал глаз, бездумно вертя в пальцах обрывок золотой цепи, как простую соломинку, и соображал, как бы повежливее отказаться, пока эта мысль не запала на ум отцу.

– Это не зайца подстрелить – жениться! – сказал он чуть погодя и дернул себя за косичку.

– Да уж, это потруднее, чем сочинять стихи! – проворчал Хроар и сурово посмотрел на сына. Он вспомнил еще об одном обстоятельстве, из-за которого даже осложненная тяжбой женитьба в Рауденланде была бы для Вигмара благом. – Я слышал, какие стихи ты сочиняешь в последнее время! – продолжал он, сурово хмуря густые, нависшие над глазами брови. А Вигмар вдруг заметил, что его отец в неполные пятьдесят лет выглядит совсем стариком: волосы, когда-то такие же рыжие, как у Вигмара, теперь почти поседели, а глаза от жизни в вечном полумраке гридницы ослабли и щурились. – Я слышал, что ты сочиняешь их все про дочку Кольбьерна. Я на его месте не стал бы так долго это терпеть. Запомни, Вигмар сын Хроара, – если твои стихи доведут тебя до беды, я не стану вмешиваться! Род не должен отвечать за глупости одного, которые во вред всем! А от нашего рода не так уж много осталось – ты да я! Уж не знаю, сумеем ли мы сохранить свою кровь, но свою честь мы сохранить обязаны! И если ты натворишь что-нибудь такое, что обесчестит нас, – я откажусь от тебя и выбирайся сам как знаешь!

Вигмар смотрел на отца и молчал. Он привык, что тот всегда в дурном настроении, как небо осенью, привык к вечному ворчанию, но сегодня отец обошелся с ним уж слишком сурово. Да, Хроар прав: весь род не должен отвечать за глупость одного, особенно когда род так невелик. Но неужели отец уверен, что его единственный сын способен на бесчестные поступки?

– Вигмар! – в гридницу заглянул один из хирдманов. – К тебе прислал Грим Опушка!

Обрадованный отсрочкой Вигмар бросил золотую цепь на пол и выскочил из гридницы, бегло попрощавшись с гостем.

У дверей мялась Гюда. Эльдис радостно дергала ее за руку и шептала что-то, но Гюда отрицательно качала головой. На ее широком краснощеком лице было написано замешательство. Увидев Вигмара, она смутилась и обрадовалась одновременно.

– Это тебя прислали? – удивился Вигмар, ожидавший увидеть работника или мальчишку.

– Да. – Гюда робко кивнула, виновато оглянулась на Эльдис и добавила: – Мне велели сказать тебе, чтобы больше никто не слышал…

Вигмар взял девушку за плечо, решительно оттер сгоравшую от любопытства Эльдис и толкнул Гюду в угол двора, где никого не было:

– Ну?

– Меня прислала йомфру из Хьертлунда, – начала Гюда, не поднимая глаз и вертя в руках травинку.

– Что? – Вигмар наклонился и заглянул ей в глаза. Ему показалось, что он ослышался: настолько это было невероятно. – Рагна-Гейда?

– Да. – Поняв, что ей не верят, Гюда бегло коснулась взгляда собеседника своим, словно приложила печать правды, и снова опустила ресницы. – Она сейчас у нас. Она приехала совсем одна. Она послала меня к тебе и сказала, чтобы ты приезжал сейчас, и тоже один.

Вигмар молчал, и Гюда снова посмотрела на него. Его лицо стало очень серьезно, отчего черты казались резкими; желтые глаза смотрели требовательно и напряженно, как у хищной птицы, заметившей добычу. После победы над страшным мертвецом Гюда стала бояться Вигмара почти как самого мертвеца. Вигмар не спрашивал, правда ли все это, но очень и очень сомневался. Звать его именем Рагны-Гейды, одного, в пустынное место… Это похоже на ловушку. Приглашение и в самом деле может исходить из усадьбы Оленья Роща, но вовсе не от Рагны-Гейды.

– А если ты не поверишь, она велела сказать вот что, – тихо добавила Гюда, еще больше оробев от его молчания.

– Что?

Гюда не осмелилась поднять глаз на Вигмара, но и с опущенными ресницами вдруг ощутила, что он разом расслабился. А Вигмар перевел дух и усмехнулся. Да, это Рагна-Гейда! Братья придумали бы послать ему ее перстень или застежку, но только она сама догадалась сложить стих, напоминающий его собственную победную вису на последнем пиру! И такой короткий – чтобы бедная Гюда смогла запомнить.

– У них что-нибудь случилось? – В голову вдруг пришла новая догадка. – Может, Эггбранд…

– Я не знаю. – Гюда помотала головой. – Она просто сказала, чтобы ты приехал.

В знак благодарности Вигмар потрепал Гюду по плечу, как мальчика, и торопливо направился к конюшне.

– Что там? – закричала ему вслед Эльдис, но Вигмар отмахнулся. Сестра была еще слишком мала, чтобы знать много.

– Куда ты собрался? – спросил Хамаль, заметив, с каким нетерпением Вигмар седлает коня. Его лицо с закушенной губой показалось странным – то ли он сдерживает гнев, то ли улыбку. Его не поймешь.

– Проедусь, – коротко бросил Вигмар. Посвящать в свои дела Хамаля он тоже не собирался.

Но тот и сам был неглуп, наблюдателен и догадлив.

– Ты уже сегодня наездился, – с нажимом произнес он. – Хватит золота для одного раза.

Вигмар не ответил, поглощенный затягиванием ремней, и хирдман упрямо продолжал:

– Сейчас не такое время, чтобы ездить по пустым долинам в одиночку. Ты едешь к Гриму Опушке?

Вигмар кивнул.

– Если бы дело касалось самого Грима, ты не стал бы скрывать, – рассуждал Хамаль. Многие годы жизни на усадьбе давали ему право беспокоиться о судьбе хозяев. – А ты молчишь. Значит, дело касается твоих стихов… о дочери Кольбьерна.

Вигмар затянул последнюю пряжку, повернулся к Хамалю и оперся спиной о лошадиный бок.

– Ну и что? – вызывающе спросил он, прямо глядя в глаза хирдману и стремясь разом пресечь бесполезный спор. – Не надо мне рассказывать, что я ей не пара, – это я уже слышал. А раз мое упрямство крепче драконьей шкуры, то и не трать слов попусту.

– Я не берусь рассуждать, кто из вас кому не пара, но тебе не следует ездить одному. Безрассудство и доблесть – разные вещи.

– А разве Один завещал ездить на встречу с девушкой целой дружиной? Не помню такого совета.

– Если там действительно девушка. Ты ведь и свое знаменитое копье возьмешь с собой, а Стролинги страшно злы на тебя из-за него. Ты отнял у них лучшую добычу, не говоря уж о славе. Возьми хотя бы нас с Бьярни, да и Свейна неплохо бы прихватить. Вон он, от безделья мается.

Вигмар вздохнул, потрепал конскую гриву.

– Если Стролинги задумали обман, то уж они позаботятся иметь больше людей, чем у меня, – сказал он. – Я не конунг и мне незачем тащить с собой в Хель вас с Бьярни и Свейном. Но ты не грусти! – Вигмар ободряюще хлопнул хирдмана по плечу. – Я не думаю, что там обман. Меня действительно зовет Рагна-Гейда.

– Может быть, – хмуро согласился Хамаль, понимая, что его слова ни к чему не приведут. – Она может не знать. Если тебя ждут по дороге, в пустынной долине…

– Всего не предусмотришь! Когда-нибудь каждому придется умереть. Если я не вернусь, то я тебе поручаю найти для Элле достойного мужа. И через двадцать лет расскажи ее сыну, кому он должен за меня мстить.

Хамаль не ответил. Вигмар повел коня из конюшни и через несколько мгновений уже мчался прочь от усадьбы.

Рагна-Гейда сидела прямо, сложив руки на коленях, глядя перед собой. Ничего любопытного там не было – бревенчатая стена с торчащими из щелей клочьями мха, но она смотрела так пристально, как будто там висел ковер с вытканными сагами о Сигурде и Брюнхильд. Она сама себе приказала сидеть неподвижно после того, как десять раз обошла тесный дом Грима Опушки, повертела в руках каждый ковшик из небогатой хозяйской утвари, пересчитала ячейки в недоплетенной сети и наконец села, поймав насмешливый взгляд Боргтруд. Эта старуха смотрит так, как будто видит насквозь. Но делать нечего – мать, фру Арнхильд, ни за что не согласится выполнить то, что задумала Рагна-Гейда. С того пира, на котором Вигмар показал копье из кургана, Рагне-Гейде не давали покоя слова Скъельда. «Это копье принесло смерть прежнему хозяину! – как-то так сказал он. – Смотри, как бы того же не случилось и с тобой!»

«Нам было бы неплохо как-нибудь наградить Вигмара за то, что он избавил всю округу от мертвеца! – говорила Рагна-Гейда родичам на другой день после пира. – Только Один и Фригг знают, сколько еще бед он натворил бы!» – «Не напоминай мне об этом рыжем тролле! – со злобой отвечал Эггбранд. – Он отнял у меня такой подвиг! И такое копье! Пусть теперь засунет его себе в… в глотку! Такой награды ему более чем достаточно!»

Родичи согласно кивали и бранили Вигмара. Только Гейр молчал: он, быть может, единственный из Стролингов признавал в глубине души, что мог бы и не справиться с Гаммаль-Хьертом и Вигмар не отнял чужого подвига, а только сделал то, что ему было предназначено сделать.

Рагна-Гейда не стала спорить с родичами – напрасный труд! – но не смирилась. Сделанное Вигмаром – настоящий подвиг, а подвиг заслуживает награды. Слава после смерти – это важно, но лучше пусть посмертная слава придет как можно позже. Ради этого она и явилась сегодня утром к старой Боргтруд.

– Ты можешь так заклясть оружие, чтобы оно не могло причинить вреда своему владельцу? – спросила она старуху, с замершим сердцем ожидая ответа.

Если Боргтруд откажется, то все пропало. Рагна-Гейда не знала в округе другого человека, которому пришлись бы по силам такие чары. Только дядька Хальм… Но это тот случай, когда чужому доверишься охотнее, чем своему.

– Смотря какое оружие, – ответила старуха, сначала смерив девушку оценивающим взглядом, как будто сама Рагна-Гейда и была тем оружием. – Если на него не наложено другого заклятья.

– Какого другого?

– В горах Медного Леса есть один меч – он заклят так, что владелец его всегда одерживает победы, пока срок службы меча не кончится, а когда это случится – знает только сам меч. Он несет в себе разом победу и смерть. Впрочем, они слишком часто ходят вместе… Если и здесь так же…

– Нет, я ничего такого не слышала! Так ты сможешь? – нетерпеливо воскликнула Рагна-Гейда. – Я дам тебе вот это кольцо!

Она торопливо сдернула с пальца золотой перстень из могильной добычи – нарочно выбрала в ларце какой потяжелее – и вложила его в загрубелую ладонь старухи.

Склонив голову и сощурив глаза в коричневые щелочки, Боргтруд осмотрела подарок, потом подняла взгляд на девушку.

– А что я скажу твоим родичам, девушка, если они спросят, почему такой дорогой перстень пропал у тебя и нашелся у меня?

– Я скажу, что ты предсказала мне добрую судьбу и за это я подарила его тебе! – быстро ответила Рагна-Гейда. Об этом она подумала заранее.

– И ты не боишься обесчестить себя ложью?

Рагна-Гейда опустила глаза: такого дерзкого вопроса она не ждала. Но старухе и так предстоит узнать о ней слишком много, а без помощи Боргтруд не обойтись, как ни старайся.

– Мой род будет обесчещен еще больше, если покажет себя неблагодарным, – тихо ответила она. – Пусть лучше я…

Боргтруд мелко закивала головой:

– Это тоже жертва. Ты жертвуешь своей честью ради чести рода, я верно тебя поняла?

– Может, никакой жертвы и не будет.

Рагна-Гейда через силу улыбнулась: она не любила высоких слов.

– Будет! – вдруг со странно твердым убеждением сказала Боргтруд. Удивленная Рагна-Гейда подняла взгляд – блекло-голубоватые, выцветшие глаза старухи смотрели на нее строго, словно спрашивали, действительно ли она готова совершить задуманное. – Будет! Может, тебе не стоит идти по этой дороге?

Рагна-Гейда молча помотала головой. Она не поняла, о чем говорит старуха, но и острое чувство тревоги не могло заставить ее повернуть назад. Наоборот – ей еще сильнее захотелось скорее увидеть Вигмара.

И вот теперь сидела и ждала. Пока Гюда доберется до Серого Кабана, пока… если Вигмар вообще дома… пока она ему все расскажет, пока он соберется и поедет… если у него есть время. Если он поверит. Если он захочет… Поверит, что ей есть что ему сказать…

Не успела Боргтруд напрясть половину веретена, как Рагна-Гейда не выдержала – вскочила со скамьи и вышла из дома. Дворик был невелик: раскрытые ворота, казалось, принимали в объятия прямо из дверей. Впрочем, после Оленьей Рощи любая усадьба покажется маленькой. Тщательно обойдя лужи, Рагна-Гейда встала в воротах и посмотрела в долину. Сейчас она уже не помнила о копье, об обидах родичей, о заклятиях. Она просто хотела увидеть его. Его желтые глаза, смотрящие резко и остро, высокий упрямый лоб, жесткий подбородок с вечным налетом рыжеватой щетины как наяву стояли перед ее глазами. Кажется, протяни руку – коснешься. Они выросли в одной округе, и Рагна-Гейда не могла вспомнить, когда впервые услышала о сыне Хроара-С-Границы (тогда его еще не звали Безногим), когда впервые увидела Вигмара. Она знала его всегда, но сейчас почему-то не верилось, что он действительно живет на свете, что она не выдумала его. Он был слишком ярким и резким, слишком живым, словно чей-то острый резец уверенной рукой вырезал его на ровном сером камне бытия. Дорогая сердцу мечта, выдумка нередко кажется более настоящей, чем все живые люди. Потому что она внутри, а все остальное – снаружи.

Рагна-Гейда стояла в воротах, прислонясь плечом к столбу и поглаживая ладонью старое, потрескавшееся дерево, серо-бурое и шершавое от времени, дождей, снегов… С необычайным прилежанием она рассматривала щелочки и трещинки бревна, как будто хотела влезть в них и спрятаться там от своего нестерпимого ожидания. Поверит, не поверит? Приедет, не приедет? Она задыхалась от нетерпеливой жажды увидеть Вигмара; пустота без него давила и душила, как вода. Казалось, это не кончится никогда. Вот уже скоро вечер, а эта гусыня Гюда, наверное, еще и не добралась до Серого Кабана…

Легкий отзвук топота конских копыт по долине коснулся слуха Рагны-Гейды и пропал. Она не решалась оторвать глаз от шершавого столба, убежденная, что ей померещилось. Топот возник опять, и теперь он был ближе. Остро боясь разочарования – мало ли кому взбредет в дурную голову гонять коня по долинам? – Рагна-Гейда медленно повернулась и посмотрела вперед. От распадка меж двух низких протяжных взгорий, покрытых серо-зеленоватым осинником, приближался всадник. Вжавшись в низкое седло, он летел стрелой и походил на хищную птицу. И Рагна-Гейда прислонилась спиной к воротному столбу, вдруг ощутив слабость в ногах. Ничего особенного не случилось… И не должно случиться… Ничего особенного… Но если кто-нибудь сейчас не поможет ей держать этот невидимый груз, она рухнет.

Боргтруд расставила вокруг очага семь низких и широких глиняных чаш, разложила пучки трав, из которых Вигмар знал только волчец, можжевельник, лук и полынь, достала уже знакомую ему связку амулетов и теперь деловито нюхала их, как будто проверяла, не уменьшилась ли их сила за время пребывания в сундуке. Копье из могилы лежало узорным острием на камнях очага, и Вигмару странно было видеть оружие отдельно от себя: за прошедшее время он сроднился с Поющим Жалом, как с собственной рукой или ногой.

Вигмар и Рагна-Гейда сидели плечом к плечу на низкой скамье и наблюдали за старухиными приготовлениями. Но никакие чары не заинтересовали бы сейчас Вигмара, твори их у него на глазах хоть сам Отец Колдовства Один. Рядом с Рагной-Гейдой, чувствуя плечом ее плечо, слыша ее тихое дыхание, он не мог думать ни о чем другом. Появляясь поблизости, она переворачивала мир в его глазах.

– Я боюсь этого золота, – вдруг шепнула Рагна-Гейда, не поворачивая головы, словно обращаясь не к нему. – Оно тяжелое.

Вигмар чувствовал, что она и правда боится, кожей ощущал ее страх как свой. Ему хотелось взять ее руку, переложить с ее колена на свое и накрыть ладонью, но он почему-то не решался пошевелиться, как будто самое легкое движение грозило разорвать эту связь, разрушить невидимое облако, внутри которого оказались заключены они вдвоем.

– Это дурное золото, – так же, не поворачиваясь, шепнул он в ответ. – Я вчера видел Золотую долину. Ту, где курган. Там было много золота рассыпано. Я вчера туда ходил – оно врастает в землю. То, что лежало на поверхности, теперь наполовину в земле. Темные альвы потихоньку тянут его назад, к себе.

– Вот почему… – шепнула Рагна-Гейда. – А твое копье они не утянут?

– Нет. Я не дам ему лежать на земле.

Боргтруд оглянулась, и они замолчали.

– Идите-ка вы отсюда! – с досадой сказала старуха. – Вы оба думаете совсем не о том, о чем нужно. Вы сбиваете духов с пути. Идите!

Вигмар и Рагна-Гейда послушно поднялись со скамьи и направились к двери. Им совсем не хотелось, чтобы Боргтруд высказала вслух то, о чем они оба думают.

На дворе Грим и его работник чистили хлев, Асдис хозяйка оттирала железный котел. Люди были заняты делом, и только они двое тратили время короткой человеческой жизни на мечты и напрасно пытались понять, что с ними происходит. Мечты каждое мгновение делают таким насыщенным и богатым, и кажется, будто вся жизнь растягивается в бесконечность. Но стоит очнуться, увидеть грязный котел в руках простой работящей женщины – и земля уходит из-под ног.

Вигмар и Рагна-Гейда вышли за ворота и остановились шагах в двадцати от двора, возле стоячего черного валуна в человеческий рост.

– Твои родичи, конечно, не знают, что ты здесь? – полуутвердительно спросил Вигмар.

Рагна-Гейда ответила укоряющим взглядом: тебе непременно нужно, чтобы я созналась в этом вслух?

– Они очень злы на меня?

– А ты как думал? Даже Гейр и тот ворчит, что тебе в последнее время достается слишком много – то золотой амулет, то золотое копье…

«То дева с золотыми волосами», – хотел добавить Вигмар, глянув на облако тонких золотистых кудряшек Рагны-Гейды, но не решился. Пока еще нельзя сказать, что она ему досталась.

– Вот наука иным гордецам: не ленись нагнуться за богатством, если уж оно валяется на морском берегу! – сказал он вместо этого. – Я думаю, амулет помог мне в кургане. Правда, я так и не знаю, какое заклинание на нем начертано.

Вигмар вытащил из-под рубахи золотой полумесяц, снял с шеи ремешок и подал Рагне-Гейде. Она взяла, поднесла поближе к глазам и нахмурилась, разбирая фьялльские руны. Но даже этот амулет, вызвавший столько толков, сейчас мало занимал ее. Вигмар ждал, когда она поднимет глаза, с трудом сдерживая дрожь нетерпения, – но значение рун волновало его очень мало…

Однако Рагна-Гейда заинтересовалась больше, чем думала сначала.

– Знаешь, это совсем не просто, – сказала она и подняла на Вигмара серьезные глаза. – Это очень сильное заклинание. Оно приносит защиту богов, здоровье, удачу…

– Я вижу, – проговорил Вигмар и хотел взять ее руки, но она осторожно отстранилась:

– Подожди. Мне тут не все понятно. Смотри. Здесь пять рун, видишь? – Рагна-Гейда провела кончиком пальца по внешнему краю полумесяца. – Пять – это число борьбы и победы… Первой стоит руна Олгиз. Она привлечет на твою рыжую голову благословение богов: даст побольше удачи, защитит от врагов и всяческого зла, приблизит победу… То есть она все это уже сделала! Ведь ты подобрал и надел амулет еще до того, как на вас напали фьялли? Когда тебя чуть не убили! А потом этот наш мертвец! Видишь, едва ты его получил, как амулет сразу стал оберегать тебя!

– Я вижу, – улыбаясь, повторил Вигмар. В горячей речи девушки самым отрадным для него образом перемешались беспокойство и облегчение. – Раньше такие знатные женщины не беспокоились обо мне.

– Беспокоились. – Рагна-Гейда мельком взглянула ему в лицо и опять обратилась к рунам. – Только ты не знал.

– Я надеялся.

– Слушай! Вторая – руна Гебо…

– Вот эта помогает в любви, это я знаю!

– Да, но еще она помогает соединить вместе мысли, волю и силу разных людей. С этой руной два человека будут больше, чем один и один, ты понимаешь? Все равно что… если сложить один и один, то с помощью Гебо получится не два, а три. Понимаешь?

– Еще как понимаю! – серьезно ответил Вигмар.

Он вспомнил, как они только что сидели бок о бок в домишке Грима и смотрели, как старая Боргтруд колдует над копьем. Тогда он впервые ощутил, что их с Рагной-Гейдой окутывает какое-то невидимое облако и делает новым существом: единым, и внутри этого облака их общая сила и мудрость больше, чем сила и мудрость двух разных людей. Это ощущение не миновало и сейчас. Наверное, над ними невидимо парит руна Гебо – руна единения, лучшего дара, начертанная самой Фрейей.

– Третьей здесь идет Науд, – продолжала Рагна-Гейда. – Это очень сильная руна. Она помогает изменить судьбу. Нужда – лучший кнут. В ком хватит воли и силы, того Науд освободит от нужды в том, чего у него нет. Она даст недостающее. Четвертая – руна Тюр. Это ты сам догадаешься. Руна силы и бесстрашия. Она дает их тому, у кого нет, и укрепляет, если есть. И заключает ряд руна Инг. Это руна Фрейра*. Она принесет хороший конец всей дороги.

– А где же руна победы?

– Ты не понял! Все это вместе и есть победа. Воля, сила, мудрость – все это оружие судьбы и залог победы. Вот только тут еще что-то…

– Что?

– Посмотри. Видишь?

Рагна-Гейда повернула золотой полумесяц так, чтобы на него падало побольше света, и показала Вигмару какие-то царапины в середине. Из них складывалось нечто похожее на руну Винья, только повернутую не направо, как положено, а налево.

– Я такой руны не знаю, – сказала Рагна-Гейда. – Наверное, это у фьяллей придумали.

– Ну и тролли с ней! – легко ответил Вигмар. – Мне больше ничего и не нужно. Мне этот амулет хорошо послужил. Удачи и своей хватало, нужно было только одно. Я из этих пяти только Гебо и заметил.

Рагна-Гейда посмотрела ему в глаза, и ей показалось, что земля, девятнадцать лет дававшая ей надежную опору, вдруг ушла из-под ног и теперь она летит в пространстве… Куда, почему? Откуда это ощущение полета – то ли свободы, то ли одиночества…

– Так, значит, с этой руной на шее ты… – начала она, намекая, что нынешней встречей обязана неизвестному фьялльскому колдуну.

– Нет, я всегда знал… – Вигмар запнулся, чуть ли не впервые в жизни не находя подходящих слов. Что – всегда? Всегда знал, что так будет? Что они двое – одно? – Помнишь, как года три назад мы с тобой на чьем-то пиру оказались рядом? Ты тогда только начала называться невестой, а мне было двадцать два года, и я вовсе не помышлял о женитьбе. А после этого пира я понял, что никогда не полюблю никакую другую женщину. А с тех пор как у меня оказался этот амулет, я поверил, что и ты когда-нибудь меня полюбишь. Я оказался прав?

Слушая его, Рагна-Гейда краем амулета чертила на гладком боку камня какие-то руны, неведомые ей самой. Вигмар молча смотрел ей в лицо, выжидая, когда той надоест это занятие. Рагна-Гейда ощущала взгляд, словно прикосновение руки, но не могла справиться с замешательством. Здесь не то, что в темных сенях. Тогда они в последний раз могли смеяться над этим притяжением, связавшим их вопреки рассудку. Но сейчас на нее смотрели земля и небо, а они не умеют смеяться. Рагна-Гейда и сама устала метаться между тревогой и радостью. Нужно наконец понять, чего она хочет. Ничего особенного не происходило, но Рагну-Гейду наполняло чувство, что сейчас решается ее судьба.

То ли оттого, что Вигмар был старше, то ли оттого, что он с самого начала не пытался спрятаться от собственной судьбы, он гораздо лучше понимал, что происходит. Поэтому он просто перехватил руку Рагны-Гейды, рисовавшую на камне, и слегка потянул к себе. Рагна-Гейда вырвала руку, как будто обожглась.

– Ты меня боишься? – прямо спросил Вигмар.

– Нет. – Рагна-Гейда отодвинулась чуть дальше, прижавшись к камню плечом, точно в поисках опоры, но все же глянула в глаза Вигмару.

Ее глаза были строги и серьезны, и зеленые искры ярко сверкали в серой окружности зрачка. Как капли росы на листе… Ничего красивее нельзя и придумать.

– Ну, спасибо Однорукому!* – Вигмар улыбнулся уголком рта. – А я уж думал, что теперь ни одна девушка не поднимет на меня глаз.

Не отвечая, Рагна-Гейда вглядывалась в его лицо, словно пыталась найти в нем истину, невыразимую словами. Когда-то они могли подолгу болтать о всяких пустяках и каждое слово казалось исполненным глубокого смысла. Теперь все стало наоборот: любые слова, хоть пересказывай «Речи Высокого», покажутся пустыми. Сейчас ей предстояло понять: действительно ли она, Рагна-Гейда дочь Кольбьерна из рода Стролингов, пошла наперекор своему роду, обычаю и здравому смыслу, полюбила человека, который никак с ней не связан и не может быть связан? Или это все глупость, наваждение… Но это наваждение захватило ее с головой, она больше не принадлежит себе…

– Ты меня приворожил? – вдруг спросила она.

– Почему? – ответил Вигмар тоже первое, что пришло в голову. Но теперь он улыбнулся гораздо менее принужденно: был рад, что она заговорила прямо.

– Я стала слишком много думать о тебе.

Еще сегодня утром он отдал бы несколько лет жизни, чтобы услышать это. А сейчас не мог поверить, что эти слова звучат наяву.

– Ты переоцениваешь мое стихотворное искусство… – ответил Вигмар. Он был полон смутного и мучительного чувства перелома и хотел миновать эту грань поскорее. – Такая ворожба мне не по силам. Полез бы я в этот проклятый курган, если бы мог убедить тебя одними стихами? Я сам хотел спросить тебя о том же. Не приворожила ли ты меня? Я уже не первый год из всех женщин… вижу только тебя и думаю только о тебе.

– Ничего удивительного! – с нарочитой гордостью сказала Рагна-Гейда. – О ком же еще тут думать? Ведь я – лучше всех в округе!

Она улыбнулась. Откуда-то из глубины души в ней росла и поднималась всеобъемлющая волна счастья, сметающая тревоги и сомнения разума. Что бы там ни было, пусть она глупа или безумна, но это безумие сделало ее гораздо счастливее, чем вся мудрость норн.

– А я? – услышав знакомый смех в ее голосе, Вигмар смело поднял глаза. – И я лучше всех в округе!

– Вот как! – Рагна-Гейда фыркнула, сузила глаза. – Тебе никогда не носить прозвище Скромный!

– Зачем мне чужие достоинства – мне хватает своих! – с веселой уверенностью ответил Вигмар. – Сама подумай: что останется у Модвида и Атли, если отнять у них красные плащи и болтовню о подвигах, которые они видели во сне? А у меня никогда не было красных плащей и башмаков – ты видишь меня таким, какой я есть на самом деле! Сам по себе!

Он понял перемену, которая в ней совершилась. Может быть, он сумасшедший, раз полюбил недоступную ему девушку, но если она оказалась способна разделить с ним это безумие, то они – пара.

Рагна-Гейда тихо смеялась сама не зная чему и вдруг поняла, почему это все стало возможным. Она смотрела на Вигмара не глазами рода, а своими собственными, в мыслях ставила его рядом с собой, а не со всем родом Стролингов. В ее мыслях их было двое – она и Вигмар. А род – Кольбьерн, Эггбранд, Скъельд, Фридмунд, даже сам Старый Строль – здесь ни при чем.

Рагна-Гейда ничего не сказала. Туманная пропасть осталась позади и отделила их с Вигмаром от всего света. Она подняла руки, положила их на грудь Вигмару, и глаза ее стали так серьезны, как будто она никогда в жизни и не умела смеяться. Вот руки Рагны-Гейды скользнули вверх, легли на плечи, потом обняли за шею. Будто проснувшись, Вигмар порывисто и сильно прижал ее к себе, Рагна-Гейда уткнулась лицом ему в грудь, словно хотела спрятаться от всего света, но больше не отстраняясь. Только что, осознав свою оторванность от рода, она осталась совсем одна – но вот она нашла пристанище, новое и отныне единственное.

Теперь не отыскать начала этой дороги, пришедшей из неведомых, неземных далей, но она оторвала Вигмара и Рагну-Гейду от живущего в крови чувства рода и поставила лицом к лицу с новым миром, имя которому простое и сложное – ты и я. Как просто было бы доверить свою судьбу старшим, жить по законам рода, жениться и любить так, как делали предки, быть счастливыми достатком в доме и согласием в семье. Умные люди всегда придут к согласию и будут счастливы. Но оба они знали: нечто новое отделило их от предков и толкает искать свое собственное, небывалое прежде счастье. Какое? Этого не знал еще никто, ни норны, ни вельвы, ни даже сам премудрый Один. Только человек, живущий так недолго, такой уязвимый душой и телом, способен искать новые пути и вести за собой самих богов.

Эрнольв Одноглазый сидел на куче бревен, сваленных во дворе перед хозяйским домом, и наблюдал за суетой, предшествующей очередному пиру. Снова будут и «копья валькирий», и «жаркое золото, в битвах добытое», которое конунг должен «щедро дарить» «верной дружине». За прошедший месяц Эрнольв так сжился и с этими пирами, и с мыслями о войне, и со своим внутренним несогласием, что мог быть спокоен и даже доволен жизнью – если, как сейчас, на дворе такой ясный, солнечный, свежий день ранней осени, и пир в богатой усадьбе обещает быть обильным, и молодая невестка хозяина, стройная и белолицая, идет через двор с горшком сливок или сметаны в руках… Серое покрывало вдовы на ее голове напоминало Эрнольву о Свангерде.

Как я поведаю,

воин юный,

о тягостном горе?

Альвов светило

всем радость несет,

но не любви моей, [26]  —

вспоминалось ему. Бог Фрейр тоже увидел всего лишь, как дочь великана Герд шла из дома в кладовую. И если даже светлый бог, даритель жизни, опечалился, то как же жить простому человеку? В последнее время Эрнольв все чаще вспоминал сагу о сватовстве Фрейра, даже когда слушал песни о том, как «звенело железо» и «гремели щиты». В дыму чужих очагов, под воинственные кличи, ему мерещилась Свангерда, ее нежное, чуть печальное лицо, отстраненно-ласковые желто-серые глаза, и образ ее воплощал саму тишину, скромное достоинство домашней жизни, уют и сладкий покой родного очага. Эрнольва тянуло домой, тянуло к Свангерде с такой силой, с такой страстью, каких он в себе не замечал раньше. Может быть, прежде, пока жив был Халльмунд, он просто не смел так мечтать о жене брата, как сейчас мечтает о вдове, молчаливо признанной его невестой? А ведь путь квиттингской войны только начат. Близятся всего лишь осенние жертвоприношения. А потом – середина зимы, начало похода. А что потом – знают только Один и норны.

Со страстью моей

в мире ничья

страсть не сравнится,

но согласья не жду

на счастье с нею

от альвов и асов. [27]

И не отвяжется. Хоть греми мечом о щит с утра и до ночи – заглушить тихий голос собственного сердца не смог даже Светлый Фрейр.

От ворот донесся стук копыт. Бросив коня хирдманам, через двор к хозяйским дверям прошел Хродмар сын Кари, на ходу отряхивая плетью пыль с щегольских полосатых штанов. До встречи с «гнилой смертью» он носил прозвище Щеголь, да и теперь по-прежнему обвязывал башмаки цветными ремешками и даже в будни носил штаны из разноцветных полос.

Заметив Эрнольва, Хродмар кивнул, но не остановился обменяться словом – спешит к конунгу. Сколько дворов он объехал за три дня? Десять? Тридцать? Может быть. Он был сердцем этой войны, как Торбранд конунг был ее умом. Хродмар не жаждал ни золота, ни хвалебных песен. Его упрямое сердце знало не только ненависть к квиттинским ведьмам и не только требовало мести. Слова Фрейра о страсти без надежды на согласие и счастье он мог приложить к себе с тем же успехом, что и Эрнольв. Почти те же чувства, что тянули Эрнольва домой, толкали Хродмара на Квиттинг. Эрнольв его понимал и даже в глубине души сочувствовал. Но вот Хродмар его понимать никак не желал.

– Хродмар! – Увидев в дверях своего любимца, Торбранд конунг встал с места и сделал несколько торопливых шагов вперед. Набитая людьми душная гридница казалась ему пустой, если в ней не было Хродмара сына Кари. – Где ты пропадал так долго? Тут некоторые люди уже подумали, что ты собрал свое собственное войско и пошел на Квиттинг без нас.

Хродмар бросил взгляд на Кольбейна ярла и его сына Асвальда – тот ехидно сощурил свои зеленые глаза. Не требуется уточнять, кто именно так подумал.

– Тем, кто об этом беспокоится, нужно было не сидеть возле очага, а поехать в другую сторону и тоже собрать свое собственное войско, – с подчеркнуто небрежным презрением ответил Хродмар. – Мы объехали четырнадцать усадеб и дворов. Завтра все их хозяева будут здесь, конунг.

– Я рад это слышать. И не менее я рад, что ты наконец вернулся. Пойдем, расскажешь мне подробно.

Положив руку на плечо Хродмару, Торбранд увел его к своему месту и усадил рядом.

– Всех, кого я встретил, ты увидишь сегодня сам, – негромко заговорил Хродмар. – А я хочу спросить: ты не забыл, о чем я тебя предупреждал?

– Нет, я не забыл, – ответил Торбранд и наклонился к столу в поисках новой соломинки взамен окончательно изжеванной. Вставив ее в угол рта, он продолжал: – За ним присматривали. Ты был прав. Вчера вечером к нему опять подходили какие-то бонды и беседовали вполголоса.

– Это уже в третий раз, не меньше! – негромко, но возмущенно ответил Хродмар. – Я не ясновидец, но самый глупый великан догадается, о чем у них может идти речь. Бонды не хотят бросать свои свиные корыта, а Эрнольв – твой родич. Надо полагать, он знает, как его дед с бабкой хотели захватить власть твоего отца.

– Но он также знает, чем это кончилось, – без лишнего волнения ответил Торбранд. – Ему ничего не сделать с этим пастушеским войском. Мои люди меня не предадут, а его собственных людей здесь всего восемь человек. Остальные остались в Пологом Холме.

– А там…

– А там и в Ясеневом Дворе тоже не пусто. И твой отец, я думаю, не дремлет.

– Надо полагать, да. – Хродмар наконец усмехнулся. В бдительности и верности его отца, Кари ярла, сомневаться было глупо.

– Ну, вот… – Торбранд повел соломинкой, как будто разом разрешив все вопросы. – Мне нечего бояться. Надо полагать?

Конунг насмешливо покосился на Хродмара, ожидая в ответ привычное «да». Хродмар улыбнулся: конунг любил поддразнивать неизменным присловьем.

– Но так не может продолжаться, – Хродмар снова стал серьезным. – Я не хочу, чтобы эти свинопасы и дальше на каждой усадьбе бегали к нему шептаться по углам. Нужно заставить его быть на нашей стороне или… или вовсе убрать с глаз.

– Я подумал и об этом. – Торбранд кивнул и опять вставил соломинку в рот. – Он упрям, он молчит, но думает по-своему. Я знаю, как убрать его с глаз, но так, что он будет приносить нам пользу.

– Надо полагать, это очень хорошая мысль, если она осуществима.

– Вполне. Скажи мне, Дважды Славный, [28] что мы будем делать, когда войско окажется собрано?

Хродмар с удивлением посмотрел на конунга, не понимая, какого ответа он ждет.

– Что-то я не пойму тебя, о Пламень Губителя Турсов. [29] А какие есть возможности? Распустим по домам? Побросаем в море? Засолим в сельдяной бочке?

– Нет, мы поведем его на квиттов, – спокойно и деловито пояснил Торбранд. – Но каким путем? Мы ведь не собирались больше плыть по морю. Хватит поживы с этого чудовища. Мы пойдем по суше, если уж на море удача квиттов оказалась сильнее нашей. А на суше, как ты помнишь, у нас нет с квиттами общих границ. Между нами лежат земли раудов.

– Ну, в этом едва ли кроется большая трудность. Едва ли Бьяртмар конунг позабыл, что твоя мать, кюна Мальвейг, была его сестрой. Бьяртмар пропустит нас через свои земли. И надо полагать, среди «рыжих» [30] найдутся желающие присоединиться к нам.

– Надо полагать, да, – без улыбки, незаметно для самого себя повторил Торбранд. – Но мне хотелось бы знать, много ли будет этих желающих и не возглавит ли их, например, Ульвхедин ярл? Или Ингимунд Рысь?

– Фру Ульврун не упустит случая погнать мужа в поход, – почтительно усмехнулся Хродмар. – Рауды ведь думают, что любая дочь конунга обязательно должна быть валькирией.

– У каждого племени свои предания, – отмахнулся Торбранд. – Так вот, я думаю, что будет нелишним послать к раудам верного человека поговорить обо всем об этом. Но не тебя. Ты мне нужен здесь. Кари ярл мне нужен в Аскефьорде, Модольв ярл слишком добродушен и не умеет быть настойчивым… Не обижайся за любимого родича, храбрость в битве и настойчивость в споре – разные вещи. Кольбейн ярл хорошо поет, но ума у него маловато, а его сын умен, но слишком ядовит – он там всех настроит против себя. Так что лучше всего поехать Эрнольву.

Хродмар ответил немым взглядом изумления.

– Ты же говорил, что пошлешь верного человека? – наконец выговорил он. – При чем здесь Эрнольв и вообще усадьба Пологий Холм?

– А чем тебе не нравится Эрнольв? – Торбранд развеселился, как от хорошей шутки. – Он знатного рода, все будут слушать его с уважением. Он умен, учтив, дружелюбен. Не слишком хорош собой, правда, но я ведь не свататься его посылаю. Беспокоится, достаточно ли мы готовы к такой большой войне – так пусть постарается всемерно увеличить наши силы и привлечь раудов на помощь. И он может быть настойчивым. Мы с тобой уже в этом убедились, верно?

Хродмар помолчал. Он видел, что Торбранд не шутит, а значит, у того есть в запасе еще какое-то важное соображение.

– И повод для поездки есть отличный, – продолжал конунг. – Моя воспитанница… То есть воспитанница Хравна и моя родственница Ингирид уже подросла и годится в жены.

– Вот уж это верно! – отвлекаясь, насмешливо и немного презрительно фыркнул в ответ Хродмар.

Пока он был самым красивым парнем в Аскефьорде, Ингирид не раз пыталась с ним заигрывать. И болезнь своевременно избавила его от домогательств как раз в то время, когда все другие женщины, кроме единственной, желанной и недоступной, стали Хродмару не нужны.

– А по нашему уговору выдавать ее замуж должен сам Бьяртмар конунг. Вот пусть Эрнольв и везет ее к отцу. А заодно…

– А ты уверен, что он тебя не предаст?

– Уверен, – твердо, уже без улыбки ответил конунг. – Он не сможет предать меня среди людей, которые в родстве со мной, но не с ним. Он умен, честолюбив по-своему, но кроме ума у него есть еще и сердце, и оно влечет его в Аскефьорд. Тебе разъяснить, насколько это важно, или ты сам понимаешь?

Торбранд хотел заглянуть в глаза своему любимцу, но Хродмар отвернулся. Он носил в сердце открытую рану и даже конунгу, лучшему своему другу, не позволял к ней прикасаться.

– Так я прав? – мягко спросил Торбранд.

И услышал в ответ именно то, на что рассчитывал:

– Надо полагать, да.