"Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых" - читать интересную книгу автора (Дворецкая Елизавета)

Глава 12

Утром, дождавшись подобия рассвета, Лютава наскоро поела и пошла в святилище. Бранемер хотел ее проводить, но она поблагодарила и отказалась – Ладину гору было прекрасно видно от ворот. Бранемер не настаивал. Немногословный, сдержанный, он даже понравился Лютаве, и она почти пожалела, что в мужья ей сужден кто-то другой. По глазам Бранемера и по его обращению она понимала, что это человек умный, решительный, отважный, но уважительный и доступный голосу рассудка. При таком муже ей было бы легче научиться жить без Лютомера. Она прекрасно поладила бы с ним и даже, наверное, со временем полюбила бы его. И он утром смотрел на нее иначе: уже не жалея о том, что ему не досталась солнцеликая красотка, он что-то такое увидел в лице угренской княжны, что все его разочарование как рукой сняло. Даже для женщин есть кое-что поважнее красоты, и это что-то он увидел в своей будущей княгине. О свадьбе он пока не заговаривал, оставив это решать Яроведу и невесте – они волхвы, им виднее, что и как лучше сделать.

А Лютава миновала дворы, пересекла мостик, положенный над замерзшим ручьем, и оказалась на стороне святилища. Здесь еще никто не ходил после ночного снегопада, и она медленно брела, с трудом одолевая глубокие сугробы. Поклонившись двум высоким бородатым идолам, она вошла в ворота внешнего вала. А в воротах внутреннего вала, охраняемых двумя женскими идолами, ее ждал Яровед.

– Здравствуй, батюшка! – Лютава первой поклонилась ему, как старшему.

– Здравствуй, дочка! – Волхв приветливо кивнул. – Пока дочка, а завтра, гляди, княгиней стану звать! – Он усмехнулся. – Вот оно и сбылось! Я, правда, и сам не ждал. Сколько ни гадай, а судьбы не угадаешь! Мне открывалось, что не будешь ты у нас, – а вон как обернулось!

У Лютавы что-то дрогнуло внутри – Яровед нежданно подал ей надежду. Он вопрошал богов – сам или через здешних женщин-чародеек, неважно, – и Макошь открыла ему, что Лютаве не суждено войти в их род! А он еще не поверил! Или… поверил, но не подает вида?

На внутренней площадке святилища под открытым небом стояли идолы девяти богов, в середине – Лада и Велес, хозяева этих мест. Яровед провел Лютаву в длинную хоромину, где располагались столы и лавки для пиров, уже заново отмытые перед близким новогодним пиром.

В глубине виднелась дверь, ведущая в пристройку. Там жил сам Яровед, и туда он провел Лютаву. В клети горел огонь в очаге, устроенном прямо в земляном полу, как делали испокон веков. На лавке, покрытой медвежьей шкурой, сидела молодая женщина и пряла шерсть. Лютава поздоровалась с ней – это была Борута, жрица Лады, вместе с Яроведом составлявшая пару хранителей святилища. В ее лице, с немного грубоватыми чертами и густыми черными бровями, в мощной, широкоплечей фигуре отмечалось сходство с Бранемером – видимо, она приходилась ему сестрой. На первый взгляд, она не слишком отвечала представлениям о стройной и нежной богине Ладе, но Лютава-то знала, что одно из воплощений богини весеннего расцвета – медведица. Борута – одно из имен богини-медведицы – «живущая в бору». И вот тут сестра Бранемера подходила как нельзя лучше.

А Лютава, войдя, сразу глянула на еще одну дверь в глубине. За этой дверью, как она догадывалась, находился вход в подземный чертог, где пережидает зиму Лада Дешнянская – жрица, избранная в жертву Велесу. Такая же, какой была когда-то Семилада.

– Скажи-ка, отец, – начала Лютава. – Вот ты говорил, что гадал обо мне. Что тебе открылось?

– Да уж, не вы одни такие мудрые, и нам Навный мир открывается. – Волхв усмехнулся. – Знаю я, что стережет тебя твой дух-покровитель. А все потому, что суждено тебе родить витязя славного, и дух хочет сам тебе мужа указать. Уж какие замыслы о том ребенке у духа, мне неведомо. Но и у нас свои духи есть, чтобы с твоим духом потягаться! Возьмет тебя в жены Бранята – ему и сын твой достанется. Потому и отпустил я его воевать.

– Вот, значит, как?

Бранемер хочет бороться с ее духом, и Яровед готов ему в этом помогать. На самонадеянного дурака волхв не похож, значит, силы свои оценивает трезво и знает, на что рассчитывает. Но для Лютавы это мало что меняет. Все равно ей придется и нарушить долг по отношению к покровителю, и покинуть Лютомера…

Оставалось то, что они надумали.

– Позвольте мне с богиней поговорить, – попросила Лютава, поглядев на Яроведа и жрицу. – Пустите меня к ней. Я не потревожу. Судьба моя решается. И не моя одна.

Волхв и женщина переглянулись, потом Борута встала и нашла на поясе ключ.

– Ступай, отчего же? – произнесла она. – Ты сама дочь Лады, богиня не огневается.

Лютава встала вслед за ней и вдруг задрожала. Слова жрицы вызвали в ней ощущение, почти уверенность, что сейчас она увидит не просто Ладу, а свою мать. Ее, Семилады, не могло здесь быть, здесь своя Лада, и еще несколько месяцев назад она ходила по земле, как все простые женщины… Она и сейчас простая женщина, только принимающая в себя дух Лады, и зовут ее Благодара, но все же, все же…

Жрица вставила ключ в замок и легко открыла – ведь они с Яроведом отворяли эту дверь каждый день, прислуживая священной затворнице. Волхв взял лучину и кивком пригласил Лютаву за собой. Она с трудом сделала несколько шагов, дрожа всем телом. Она вступала в священное пространство, в Навный мир, в Велесово подземелье. Будучи более чувствительна к дыханию богов, чем простые люди, она с трудом заставила себя сделать эти шаги. Но там, за дверью, ее ждала единственная возможная сейчас помощь.

Яровед первым прошел за дверь, потом дождался, пока к нему подойдет Лютава, и передал ей лучину, а сам достал другой ключ. В земляном полу у них под ногами виднелась большая деревянная крышка, окованная не грубыми полосами железа, а литой бронзой с позолоченными узорами. При виде этой красоты, этой священной клетки, где томилась богиня-весна, плененная сумрачным подземным владыкой, Лютава задрожала сильнее. Этот трепет словно бы отделял ее душу от тела, безо всяких кудесов и заклинаний переводил в Навный мир. Осторожно ступая вслед за волхвом по лестнице, ведущей вниз, она не чувствовала ступенек под ногами и уже не знала, идет ли ее тело через Явный мир или только душа – через Навный. Обычно она различала оба мира, но сейчас они то ли непоправимо разошлись, то ли, наоборот, слились воедино, и она утратила ощущение грани.

Впереди снова замерцал свет. Они оказались в довольно просторном покое, где бревнами были выложены не только стены, но и пол и потолок. Пол и стены покрывали широкие медвежьи шкуры, сам покой поражал богатым убранством – на широкой резной лежанке все покровы из блестящего шелка были изукрашены сложной вышивкой, а сверху лежало кунье одеяло. Несколько резных ларей, светильники из литой позолоченной бронзы, золотая и серебряная посуда греческой работы – Лютава никогда не видела такого богатства, и ей казалось, что она и впрямь попала в небесное Золотое царство.

На скамье была укреплена прялка, и молодая женщина пряла шерсть. При виде гостей она оставила работу и встала. Дешнянская Лада оказалась настоящей красавицей. Одетая в цветные рубахи с шелковой отделкой, с богатыми ожерельями на груди, с перстнями и браслетами на руках, она выглядела истинной богиней. Ее длинные светлые волосы были распущены, как у невесты, и блестящим покровом одевали стройную фигуру. От ее красоты в этом таинственном богатом месте, озаренном непривычным светом заморских светильников, у всякого захватило бы дух. Именно так славяне представляют себе богиню Ладу, в своем долгом зимнем заточении ждущую новой весны. Об этом заточении рассказывались кощуны и пелись долгие песни. Многие парни и мужчины, слушая их, представляли темное подземелье, где заключена одна из самых красивых женщин племени, и мечтали о том, чтобы войти сюда и вывести ее на свет… Но нельзя – если Велес не получит свою невесту, он разгневается на род людской и на будущий год не будет ни урожая, ни удачи на охоте, ни рыбы – ничего.

Лютава знала, что Благодара тоже приходится Бранемеру сестрой, но лишь по отцу – она похожа на свою мать, красавицу из рода ладожских князей, похищенную когда-то князем Божемогом в далеких северных землях, на берегах Ильмень-озера. Здесь ее так и звали – Ильмена; красота ее в дешнянской земле вошла в сказание, и песнь об этом похищении неизменно пели на свадьбах.

– Здравствуй, богиня. – Яровед почтительно поклонился, и его священному почтению ничуть не мешало то, что Благодара-Лада приходилась ему двоюродной сестрой. – Прости, что потревожили тебя в неурочный час.

– Что ты, родной, да я вам рада! – Богиня улыбнулась. – Сам ведь знаешь, как мне тут скучно. Все одна да одна. А это кто с тобой?

– Это – Лютава, дочь Вершины, князя угренского, и Семилады, дочери Доброчина и Мудролюбы.

– Вот кто к нам пожаловал! – Лада оживилась. – Я знала твою мать.

Родовое имя гостьи и ее облик, указывающий на служительницу богов, уже немало сказал ей и объяснил, почему незнакомая девушка удостоилась такой редкой, невозможной для простых смертных чести – войти в подземное святилище. За самовольное проникновение сюда, приравненное к тяжкому оскорблению богов, простого человека немедленно присудили бы к смерти, но девушка, носящая родовое имя древних жриц и вхожая в Навный мир, имела право войти и в обитель божества.

– Здравствуй, Лада, матушка моя, – с трудом выговорила Лютава.

Она прекрасно видела черты лица здешней Лады, ничем, кроме красоты, не схожие с чертами ее матери, но знала: эти две женщины – одно. Даже три женщины – две смертные и одна богиня. Как Семилада становилась Ладой, так богиня становилась ее матерью, а Благодара, дочь Ильмены, через Ладу становилась Семиладой.

– Здравствуй, дочка! – приветливо ответила Лада, потом подошла и ласково ее обняла. – Соскучилась? Навестить пришла? Умница. Я тоже тут скучаю по тебе, все одна сижу, долги нитки вожу да все думаю: как там детки мои?

Она вздохнула: ее собственным детям еще не исполнилось пяти лет, и Лютава по годам никак не годилась ей в дочери, но сейчас все живое было ее детьми. Особенно то, что нуждалось в ее материнской заботе.

– Я к тебе за помощью пришла, матушка, – продолжала Лютава. – Беда у меня. Так судьба моя складывается, что самое главное дело мое пропасть может без моей вины.

– Что же так? Иди, давай сядем. – Лада подвела ее к лежанке. – Волхве, ты ступай пока, наверху подожди. Надо будет, мы тебя кликнем.

Яровед поклонился и вышел. Проскрипела лестница, потом хлопнула тяжелая крышка. Лютава и Лада остались вдвоем в священной обители Велеса, и на Лютаву вдруг нахлынуло восхитительное чувство покоя, безопасности и любви. Здесь она может оставаться столько, сколько позволит богиня, а богиня любит ее, свою дочь, и всем сердцем желает ей помочь.

– Что там у тебя? – расспрашивала Лада, держа ее за руку. – Рассказывай, не бойся. Чем смогу, помогу тебе.

– Отец мой, князь Вершина, прислал меня сюда, чтобы отдать в жены князю Бранемеру.

– А ты не хочешь, я вижу? У тебя другой жених есть?

– Есть у меня жених, только я его не знаю. Жениха мне должен указать мой дух-покровитель, и это – не князь Бранемер. Мне суждено сына родить, и будет тот сын витязем славным. А у князя Бранемера детей нет, вот он и хочет взять меня в жены, чтобы этот сын был его сыном и наследником.

– Ну, кабы тебя не силой к печи волокли, [17] то лучше и не придумаешь, – несколько озадаченно отозвалась Лада. – Чем тебе Бранемер не жених? Он и сам всем витязям витязь.

– Это правда, матушка. Будь я свободна, лучшего жениха и во сне бы не увидела.

– Так в чем дело?

– Я тебе, матушка, тайну мою открою. Мой дух-покровитель сам был некогда витязем славным, кудесником и оборотнем, жил в дунайских землях, и уж три века тому миновало. Греки от одного его имени трепетали, а славяне в песнях и сказаниях славили. Достойную он жизнь прожил, цесаревну греческую в жены взял, трех сыновей вырастил. Погиб – все жены славянские глаза исплакали на его погребении. И вот три века прошло, и приходит пора ему вновь в земной мир вернуться, в потомке своем возродиться. И избрал он меня, чтобы стала я его матерью в новом рождении, а он – моего сына духом своим оживил. Для того должна я сделаться женой одного из его прямых потомков. Кто этот человек – я не знаю. Но обещал мне Радомер, что я увижу его через два месяца. Но это не Бранемер! Это другой кто-то. И придет он с Днепра – вот все, что я знаю. И стать Бранемеровой женой я не могу, потому что он – не потомок Радомера и не сможет дух в его сына войти. А я Радомера обмануть не могу. Он сам меня избрал, при посвящении мне явился, учил, помогал, оберегал, жизнь мою спасал не один раз. Не могу я его предать и его воли ослушаться.

– Да, вот так кощуна! – в задумчивости протянула Лада. – Что же нам делать?

– Но ведь Бранемеру не жена нужна, а дети, наследники. У него есть уже две жены. Может, ты, матушка, знаешь, в чем дело, что за порча на нем лежит, почему детей нет. Может, есть иное средство? Родят ему старшие жены сыновей, а я и не нужна буду, своим путем пойду. Вот такой помощи прошу у тебя, матушка. Если ты не поможешь никто уж мне не поможет, и погибнет жизнь моя.

– Давай попытаемся. – Лада встала, и Лютава тоже поднялась. – Помогай мне.

Она встала посреди покоя, подняла руки, как крылья, закрыла глаза и запела:

Лада пела, покачиваясь и пританцовывая, а Лютава подхватывала припев, как повторяет за жрицей воодушевленная толпа. И при первых же словах священного призыва подземелье исчезло – богиню Ладу не приходилось долго звать, она и так все время здесь – и при первом призыве она вошла в них.

Исчезли темные стены и блеск огня в светильниках, перед глазами раскинулась сияющая, шумящая листвой, дышащая ласковым теплом летняя роща. Березовые ветви качались над головой, словно танцуя, между ними мелькало голубое небо с кружевами снежно-белых облаков. Солнечные лучи пронзали рощу насквозь и падали в траву; они были так осязаемы, что хотелось их погладить. Сама Солнцева Дева распустила золотые косы, готовясь войти в круг священного танца, и Лютава танцевала вместе с ней, чувствуя воодушевление и волшебную радость слияния с благодетельным божеством.

Она видела перед собой богиню Ладу – ту, что стояла рядом с ней в подземелье, и ту, что вечно жила в этой солнечной роще. Сияющее, как солнце, лицо смотрело на нее с радостью и лаской, и она узнавала в нем черты своей матери.

– Беде твоей легко помочь, родная моя, – говорил ей ласковый голос, и мягкая рука нежно сжимала ее руку. – На Бранемера мачеха, мать младшего брата, порчу навела, чтобы у него сыновей не было и все после него Витиму досталось. Да порчу снять можно. Пусть он в Купальскую ночь в Десну-реку закинет сеть, да не простую, а жемчужную. Пошлю я ему рыбу, да не простую, а с шестью золотыми перьями. Правое перышко пусть даст жене своей съесть, и тогда родит она ему сына. Вот и вся мудрость. А ты иди, дочь моя, иди дорогой судьбы твоей, ты ее не предавай, в сторону не сворачивай, тогда и она тебя не предаст, к счастью и радости выведет. Как через лес идешь – иди вперед, не блуждай, не кружи, тогда и к свету выйдешь. Иди, дочь моя, я тебя благословляю.

Свет стал меркнуть. Сквозь него пятнами начала проступать тьма, как дно проступает сквозь отходящую воду. Шум летней рощи отдалился и постепенно стих. Лютава открыла глаза. Она по-прежнему стояла в подземелье, в роскошно убранной клети, где коротала зиму священная жертва Велесу от племени дешнян.

– Вот тебе богиня и совет дала. – Лада улыбнулась, и в ее лице сиял отсвет солнечной рощи. – А мы, глупые, не догадались сами! Ну, княгиня Колоха, ну, чудесница! Браняту нашего сглазила! Уж мы с ней разберемся, как я отсюда выйду. А ты, значит, домой хочешь вернуться?

– Домой? – Лютава присела на лежанку и прижала руки к лицу, пытаясь прийти в себя. Не хотелось расставаться с теплом и светом летней рощи, которую она все еще чувствовала вокруг себя, но оставшийся наверху суровый зимний мир ждал ее и требовал немедленно что-то делать. – Не сразу, наверное. До конца Велесовых дней у вас побуду.

– Заходи еще. Поболтаем, а то мне скучно одной.

Лада поцеловала ее, потом подошла к двери и стукнула колотушкой в подвешенный медный лист. Раздался гулкий удар, и крышка наверху немедленно открылась.

– Назад идешь? – В подземелье свесилась голова Яроведа. – Поговорили?

– Поговорили, – ответила Лада. – Слушай, что она скажет. Все правда, мы вдвоем к матушке ходили. Ну и удивишься ты, брате! А мы-то с вами, как дураки последние, травами княжеских жен поили да дедовником поливали! Тут по-другому надо! Ну, она расскажет!

Лютава поднялась наверх, кожей чувствуя, как вместе с тьмой подземелья стекает и остается внизу дух Навного мира. Она снова вышла в человеческий мир, но у богов побывала не зря. Как и каждый, кто идет туда за посвящением, она вышла, вооруженная новой мудростью, которая поможет жить в мире Яви.

– Там уже князь за тобой явился, у вала прогуливается, – встретила ее Борута. – На санях приехал. Боится, что ли, не свезет! – Она засмеялась.

– Позови его сюда, – попросила Лютава, пока Яровед запирал крышку подпола и дверь. – Поговорить надо.

– О свадьбе, что ли? Пора и впрямь – Ночь Богов-то кончается.

– Не поможет ему эта Ночь Богов. – Лютава вздохнула. – А что поможет, я теперь знаю.

Вскоре вошел Бранемер, отряхивая сапоги. Судя по тому, что снегом были усыпаны его простой домашний кожух, шапка, брови и борода, снаружи разгулялась нешуточная метель. Оказывается, уже начало снова темнеть – Лютава и не заметила, как долго пробыла в святилище, а он уже забеспокоился, вернется ли вообще его невеста.

– Присаживайся, князь, если хозяева позволят, – пригласила его Лютава. – Поговорим.

Бранемер послушно сел, поглядывая на Лютаву с почтением и даже некоторой тревогой. Яровед уже шепнул ему, куда она ходила, и на угренскую невесту в глазах Бранемера упал отблеск божественного света, внушавшего робость и трепет.

Лютава тоже села, сложила руки на коленях и посмотрела на несостоявшегося жениха. После встречи с божеством ей было трудно собраться с мыслями и подобрать нужные слова.

– Я была у Лады, – сказала она и посмотрела на дверь, за которой пряталась крышка подпола. – И мы вместе призвали богов, чтобы просить у них совета. И мы получили совет. Если ты вдруг не поверишь мне, Яровед завтра сойдет к Ладе и спросит ее, она подтвердит мои слова.

– Так что ты узнала? – нетерпеливо спросил Яровед. Он видел, что Лютава вынесла из подземелья какие-то неожиданые новости, которые, возможно, изменят все.

– Тебе не нужна новая жена, князь Бранемер, – сказала Лютава. – Тебе нужен только сын. А чтобы его получить, тебе не требуется жениться снова. Я расскажу тебе, какой совет дала Лада, что она велела сделать, чтобы у тебя появился сын. Но в обмен я хочу от тебя две вещи. То есть два обещания.

Она помолчала, но Бранемер, не возражая, с той же тревогой смотрел на нее.

Лютаве вспомнились кощуны. Когда у князя нет детей и некто, облеченный божественной властью, обещает помочь делу, в обмен он требует, чтобы рожденный ребенок в возрасте двенадцати лет был отдан ему. Родители не хотят расставаться с долгожданным сокровищем, но все-таки соглашаются, и все кончается хорошо: неземной покровитель добывает юноше самую лучшую невесту и приводит к высокому положению, как бы ни злобствовали враги… Но Лютава не собиралась просить у Бранемера его будущих детей. Ее заботила только судьба ее собственного будущего сына, с отцом которого она еще не была знакома, но очень хотела познакомиться, не став до тех пор женой никого другого. И то, что все это снова стало возможно и близко, наполнило Лютаву силой и воодушевлением. Несмотря на тьму и холод зимнего вечера, в котором виделась грань темных Велесовых дней, сердце ее ликовало.

– Ты пообещаешь, что отпустишь меня и моего брата, сохранив дружбу с нами, а если наш отец спросит, подтвердишь, что сам отказался от брака со мной, – начала она. – А второе – ты не станешь также брать в жены дочь оковского князя и заключать с ним или кем-то другим союз против угрян. Вот и все. В обмен на эти обещания я передам тебе то, что посоветовала богиня, и к Медвежьему дню будущего года у тебя родится сын, славный витязь. Ты согласен?

– Согласен, – хрипло ответил Бранемер. – И мы… жениться не будем?

– Нет, – терпеливо повторила она. – Тебе не нужны будут новые жены, сына родит любая из твоих старших, какую ты сам выберешь.

– Какую сам выберу?

– Даже так? – отчасти недоверчиво, но оживленно переспросил Яровед, а Борута хмыкнула. Уж конечно, в последние несколько лет волхвы дешнянской земли сделали все возможное, чтобы выпросить у богов наследника, так неужели угренской княжне удалось разузнать что-то еще!

– Да, какую ты больше любишь, та и будет матерью твоего сына, – подтвердила Лютава. – Ты выберешь сам. Ты же любишь их?

– Любит, любит, – нетерпеливо подтвердил Яровед. – Милораду он любит. Так что тебе богиня сказала?

– Велела богиня сплети сеть жемчужную, а в Купальскую ночь закинуть ее в Десну-реку. Выловишь ты рыбу с шестью золотыми перьями, и пусть перо с правого бока съест твоя любимая жена. Тогда понесет она и на Медвежий день родит сына.

– А что же мы раньше спрашивали богиню… – почти обиженно начала Борута, но глянула на Яроведа и умолкла.

– Значит, хотела богиня, чтобы вот эта красавица ее спросила. – Волхв развел руками. – Для того, может, и привела тебя по снегу сюда. Ничего, погости пока, не ехать же под Велесовы дни обратно. Зато и князь Святко тебя здесь не достанет. Он ведь тоже к тебе сватался, а у него своих сыновей хоть в бочке соли!

Яровед ухмыльнулся, и Лютава подумала, что он прав. В конце концов, эта ее поездка всем принесла пользу: у Бранемера таки появится долгожданный наследник, а она избежала нежеланного брака, но может теперь спокойно вернуться домой и с чистой совестью сказать, что выполнила отцовскую волю!

От этой мысли Лютава совсем повеселела и дружески улыбнулась Бранемеру, который все еще выглядел скорее ошарашенным, чем обрадованным. Должно же быть и в неприятностях что-то хорошее!

Толигневу осталась в утешение только собственная проницательность. «Я знал, я знал!» – с таким искренним отчаянием восклицал он, что Витимеровичи смеялись, сочувствуя его незадаче. Но делать было нечего: князь Бранемер и волхв Яровед вдвоем объявили ему, что, хотя род дешнянских князей очень ценит честь, оказанную ему Ратиславлевым родом, взять в жены дочь князя Вершины Бранемер не может, потому что богиня Лада предназначила одной из его старших жен стать матерью наследника. Княжич же Витимер, о котором Толига заикнулся с горя, принадлежит к общине бойников и не может жениться, пока не будет распущена вся община, а для роспуска те еще слишком молоды и недостаточно прославились. Тем незадачливому свату и пришлось удовлетвориться.

Правда, нельзя сказать, чтобы он погрузился в пучину горя или преисполнился злобой на детей Семилады. От этой парочки он всю дорогу ожидал какого-то подвоха и был даже рад, что ожидаемый подвох обошелся без кровопролития или какой-нибудь порчи, направленной против него и его людей. А поскольку ответственность за расстройство свадьбы взял на себя Бранемер, то какой спрос с него, Толиги? А что касается судьбы Хвалислава, то ее княгиня Замила успеет благополучно решить еще до того, как дети Семилады вернутся домой. Ведь в ближайшие двенадцать дней никто с места не тронется, а там еще обратный путь по глубоким снегам Велесова месяца…

Порешив так, Толига быстро повеселел. Тем более что наступал величайший из годовых праздников – солнцеворот и новогодье, пора, полная долгого разгульного веселья, изобильного угощения, священнодействий, радости обновления и затаенного ужаса от близости иного мира. Мир находился на переломе, боги заглядывали в глаза смертным, и божественный дух вытеснял все простые житейские заботы. Впереди были двенадцать дней, находящихся на грани времени и на грани миров, дни, когда стены между тремя мирами – Явью, Навью и Правью – истончаются и становятся преодолимыми, когда духи предков нисходят к потомкам, а дух живых проникает в те уровни бытия, которые в остальное время ему недоступны. В эти дни человек свободен от всего того, что весь год приковывает его к земле.

Наступал солнцеворот. Весь день женщины готовили обрядовые угощения, а все прочие сооружали себе наряды, в которых выйдут из дома, когда стемнеет. Наряды требовались как можно более необычные, вычурные и пугающие, такие, чтобы облаченного в них человека ну никак нельзя было узнать. В ход шли звериные шкуры, иногда пришитые одна к другой в самых несуразных сочетаниях – внизу медведь, сверху коза с рогами; берестяные личины, размалеванные в дикие цвета, космы и бороды из пакли и соломы. Только в эти дни, единственный раз в году, женщинам было не только можно, но и нужно переодеваться мужчинами, и наоборот. Главное – чтобы не узнали. Не узнали те, кто сегодня приходит и остается в Явном мире на эти двенадцать дней…

Когда стемнело, на площадке святилища разожгли новый священный огонь. Яровед, возглавлявший обряд, запевал, а народ подхватывал за ним славление, стараясь жаром своих душ поддержать новорожденное солнце:

Лютава, Лютомер, бойники, все приехавшие с Толигой стояли в общем кругу, и единство древнего обряда, общего для угрян и дешнян, позволяло забыть о том, как далеко они от дома. Здесь правили те же боги, и смертные выражали любовь и почтение к ним в тех же словах, найденных когда-то в незапамятной древности мудрыми отцами и матерями всех славян.

В каждом доме и в длинных хороминах святилища уже ждало на столах, покрытых новыми скатертями, приготовленное угощение. Дело было за гостями.

Настала полночь. Весь народ из Усть-Чижа, из ближних сел, а также приехавшие издалека, чтобы провести священный праздник в самом почитаемом и древнем из славянских святилищ, собрались у подножия Ладиной горы – внутрь такая толпа не могла поместиться. На вершинах обоих валов ярко горели костры – внутреннего повыше, внешнего пониже, – и в наступившей темноте эти огненные венцы делали священную гору похожей на какую-то небесную крепость, обиталище богов, в эту ночь открытое для смертных.

У ворот внешнего вала встал Яровед, облаченный в самый торжественный наряд верховного Велесова волхва – в медвежью шкуру с мордой зверя на голове, со множеством бубенчиков и оберегов, звенящих на груди, на поясе, на руках и на ногах, с высоким посохом в руке, который тоже венчала искусно вырезанная медвежья голова и украшали бубенчики.

– Восславим, люди, Рода Всесущего! – воскликнул Яровед, подняв свой посох, и народ ответил ему дружным ликующим криком.

Все уже были возбуждены, взбудоражены прошедшими обрядами, пылание нового священного огня, земного отсвета возрожденного солнца, согревало кровь и наполняло каждого изнутри божественным светом. Каждый уже ощущал, как сами его кости и жилы шевелятся, как реки подо льдом и корни под землей, оттаивая весной, готовясь принять искру новой жизни.

А Яровед поднял руки и начал славить Рода. Его сильный голос разносился над замерзшей рекой, над снегами, над разношерстой толпой, переодетой немыслимыми чудищами, и каждое из этих «чудищ» подхватывало священные слова:

– Деды наши, бабки наши! – позвал Яровед, когда отзвуки общего призыва стихли. – Придите к нам! Угощение для вас готово, на столах разложено! Готовы для вас и хлеба, и каши, и меды, и чаши! Придите к нам!

– Придите к нам! – дружно подхватила толпа.

Замолчав, все подняли глаза в небо.

Мигом стих ветер, в мире установились тишина и покой. Время остановилось, и пространство замерло, слив всю свою бесконечность в единую точку. И темное небо осветилось. Словно бы раскрылся ночной свод Среднего неба, открыв взорам вечный свет Верхнего неба, где живет Сварог, где хранится белый свет [19] и обитают души предков.

Потом повеяло легким теплым ветром, дующим сверху вниз; казалось, сам этот свет нисходит к темной земле. С этим ветром спускались души умерших дедов – те, кто умер в День Богов, навек слившись с духом Рода, и потому не мог возвратиться в Явный мир в новорожденных потомках. Но в эти двенадцать волшебных дней и они возвращались на землю, входя в тела своих ныне живущих внуков и правнуков. Для них были накрыты столы в домах и в святилище, для их приема были приготовлены тела, с утра омытые в бане со священными травами. И для них предназначались эти дикие, несуразные наряды – ведь когда вокруг так много потусторонних духов, среди них может оказаться и зловредный. Но этаких чучел он, во-первых, сам испугается, а во-вторых, никогда не найдет среди них того, кого хотел испортить.

Лютава стояла в толпе возле самых ворот внешнего вала, одетая в Лютомеровы порты и рубаху, которая у нее путалась в ногах, в своей волчьей накидке, которая сегодня не выделяла ее в толпе людей, тоже наряженных в вывернутые кожухи. На голове у нее была шапка деда Туряка, под которую она запихала сложенную косу, а вместо нее из-под шапки торчали восхитительно пышные, перепутанные кудельные космы. Лицо она измазала сажей и нарисовала черные хазарские усы. Никакой зловредный дух не мог бы узнать в этой кикиморе княжну Лютаву, дочь Вершины и Семилады.

Глядя в волшебный свет Верхнего неба, она забыла обо всем, что с ней случилось в последнее время, чувствуя одно – они идут. Так бывало уже не раз, но каждый год она по-новому, с новой остротой и трепетом переживала слияние с духами предков, вернувшихся к ней. Тело словно бы наполнялось силой и светом, глаза начинали видеть по-другому, ушам открывалось недоступное ранее, а в голове вспыхивало разом множество новых, не принадлежащих ей чувств, мыслей, знаний. Она вдруг стала мудра, как десятки и сотни ее прабабок, и с силой десятков и сотен душ ощутила ликующую радость от новой встречи с земным миром – миром Яви, который так же желанен и недоступен для покинувших его, как желанны для любого светлые Сады Сварога. Это был праздник слияния земли и неба, живущих и живших, праздник, объединяющий все силы вселенной в один общий хоровод.

– Славен Божич Коляда! Гой! Славен будь! – громко запел Яровед, со звоном потрясая своим посохом.

Голос его разорвал тишину, пробудил к жизни души предков и потомков, слившихся в одну. Все вздрогнули, вспрянули, опомнились и дружно закричали:

– Гой! Славен будь!

– Ясна на небе звезда! Гой! Ясен будь! – пел Яровед, притоптывая и приплясывая на снегу, звеня бубенчиками одеяния. В него вошла не просто сила бесчисленных предков-волхвов, но сила самого Рода.

– Гой! Ясен будь! – ликующе выкрикивала толпа, тоже приплясывая, чтобы дать выход распиравшей каждого силе и радости.

И веселье началось повсюду. Народ повалил в хоромины святилища, а кому не хватало там места, разошлись по домам, где тоже было приготовлено угощение. Везде пелись славления Коляде, новому солнцу, новому году; все ворота и двери стояли открытыми, везде горели огни. Народ ватагами ходил из дома в дом, везде выпивая бражки и закусывая пирогами и кашей; более молодые резвились и гонялись друг за другом, старики пели славу богам. Каждый ощущал в себе кипящую радость духов, вновь обретших тело и все доступные ему радости; каждый ощущал в себе мудрость и легко находил ответы на все вопросы и разрешение всех затруднений, которые в обычное время мог разрешить не всякий мудрец.

пели во дворе святилища вокруг священного огня, который будет гореть все двенадцать дней.

Лютава кружилась в хороводе возле костра, когда кто-то вдруг схватил ее за руку и выдернул из круга. Она повернулась – перед ней стоял кто-то высокий, одетый в длинную женскую рубаху, с растрепанной соломенной косой и со зверской личиной – непонятно даже, какого зверя изображающей. Впрочем, Лютава, в отличие от злобных духов, своего брата узнала бы всегда.

– Идем! – глухо позвало чучело из-под личины и потянуло ее за руку. – Идем скорее!

Не понимая, куда он ее тащит, Лютава подчинилась. Лютомер привел ее сначала в хоромину, но повернул не к столам, где шел буйный пир, а в жилую избу волхвов.

Там их ждала Борута, одетая медведицей, и под оскаленной медвежьей мордой смутно чернело лицо, вымазанное сажей. В руке ее звенели ключи.

– Скорее, поспешайте! – бормотала она. – Долгая дорога-то, а встретиться мало ли кто может!

Лютава еще не поняла, в какую дорогу их снаряжают, а жрица уже торопливо отпирала замок на двери, ведущей в покой Лады.

– Проходи! – Она кивнула и скрылась внутри.

Лютомер отстранил сестру и вошел вслед за жрицей. Пройдя за дверь, Лютава увидела, что Борута отпирает крышку подпола, а Лютомер держит факел.

Так им нужно идти к Ладе, да еще и всем? Зачем?

– Что, готовы? – раздался позади смутно знакомый низкий голос. Тут же послышался перезвон бубенчиков.

Лютава обернулась. В дверях появились еще две дикие фигуры: Яровед в его медвежьем убранстве и мощная «баба», почти достающая головой до потолка клети, – из-под большого платка у нее торчали пакляные космы, а измазанное сажей лицо украшал длинный, загнутый книзу берестяной носище. Баба как раз сорвала платок, прикрывающий лицо, и по знакомой бороде Лютава с изумлением узнала князя Бранемера. Ему-то что здесь надо? Ему сюда вообще нельзя!

Жрица тем временем отперла замок, Лютомер помог ей поднять тяжелую крышку, и «медведица» первой спустилась вниз. За ней последовал Лютомер, призывно кивнув сестре. Спускаясь, она увидела, что Бранемер идет следом, да и Яровед готовится сойти по лестнице, взяв посох под мышку и придерживая длинные полы медведьей шкуры.

– А вы куда? – успела спросить она.

– Ты нам помогла, мы вам поможем, – ответил Бранемер. – Тут дело такое, лишние зубы не помешают. Не зевай, она ведь там!

Кто – она? Богиня Лада? Но почему он так говорит, словно хозяйки подземелья нужно бояться?

Лютава спустилась в подпол, но вместо уже знакомого, богато убранного покоя увидела совсем другое место.

Впрочем, тоже знакомое. Перед ней простиралась пещера, где посередине горел огонь, а стены терялись во мраке.

И тут она вспомнила. Именно здесь они с Лютомером и Радомером втроем загрызли зверозмея, здесь скрывалась Галица, выращивая зверозмеенышей, основу своей будущей силы и власти. Войдя священной ночью в пространство Навного мира, они попали не к Ладе, а туда, куда им обязательно требовалось попасть. Кто сумел это сделать – Яровед, наполненный силой Рода, или сам Лютомер, принимающий в эти дни дух божественного отца-Велеса, – она не знала, но и думать не оставалось времени.

Ибо Галица была здесь. Изможденная женщина с распущенными волосами и огромными черными в полутьме глазами, она сидела у огня и смотрела в широкую глиняную чару с водой. Держа ладони над водой, колдунья вела со стихией неслышную беседу. Она тоже спешила использовать священное время, увеличивающее всякие силы. Она вела разговор с духом-подсадкой, и ее голос князь Вершина слышал как голос собственной души.

И вдруг ее уединение нарушилось. В надежном убежище из ниоткуда появилась сразу целая стая – два волка и три медведя. Это были духи живых, принявшие в Навном мире иной облик, и это были ее враги.

Галица вскочила, опрокинула чару и бросилась бежать. Вода вылилась на огонь, пламя опало, угли зашипели.

…В Ратиславле, где весь род, собравшись в братчине, с тем же буйным разгулом отмечавший новогодье, князь Вершина вдруг выронил чашу с медовухой и упал прямо на праздничный стол. К нему кинулись, пытались поднять, думая, что князюшка спьяну не устоял на ногах, а князь дико кричал, словно его жжет пламя, бился и изгибался. Прибежали бабка Темяна и Велерог, возглавлявшие колядные обряды, но ничего сделать не получалось – Вершина кричал, будто его сжирает внутренний огонь, бился, царапал себе руки и лицо, рвал волосы, отталкивал даже свою мать, никого не узнавая. Его связали, облили наговоренной водой, и он немного утих, но продолжал вскрикивать и стонать. Праздник прекратился, по городку пролетел жуткий слух: самим князем завладел какой-то злобный дух и князь умирает!

А в Навном мире белый волк, одним прыжком перелетев через гаснущий огонь, кинулся вон из пещеры следом за бегущей женщиной. Выбегая наружу, она запнулась, упала – но едва ее тело коснулось земли, как женщина исчезла и вместо нее вскочила собака – среднего размера, рыжевато-бурая, с вислыми ушами. Понимая, что эти пятеро, каждый из которых по отдельности был значительно крупнее и сильнее нее, пришли за ее смертью, собака мчалась через лес с такой скоростью, будто у нее восемь лап.

Но и преследователи не отставали. Два волка, белый и серый, летели над землей, почти не касаясь лапами тропы, и три медведя – один огромный, второй поменьше и третий, медведица, еще поменьше – тоже не отставали. Бегущий медведь догонит даже лошадь, не говоря уж о какой-то собаке.

Собака металась из стороны в сторону, пытаясь уйти то в норы, то за реку, но каждый раз кто-то обходил ее и впереди оказывалась оскаленная огромная пасть и горящие яростью звериные глаза. Но собака, в отчаянии спасая свою жизнь, всякий раз уворачивалась со змеиной гибкостью и каким-то чудом избегала когтей и зубов.

– Гони, гони, братец Белый Волк, скорее гони! – раздался сверху знакомый голос, и огромный черный ворон мелькнул над головами. – Утро близко, а утром уйдет! Гони!

– Братец мой, Черный Ворон! – взвыл в ответ волк. – Ты везде летаешь, все пути знаешь! Куда бежит враг мой, где спастись хочет?

– Вижу выход наверх, в Явный мир! – прокаркал ворон, делая широкие круги над головами. – Туда тропа лежит натоптанная! Как выйдет в Явный мир, не догоните, вашим лапам туда хода нет!

– Где выход? В какой земле?

– В твоей земле родной, возле Угры-реки! Есть там лес дремучий, а в лесу болото зыбучее, а в болоте тьма черная, проклятая, костями человечьими устланная! Яма та – ворота духа черного, духа подсадного, что сердце сосет, человека губит!

– Я знаю, знаю! – закричала на бегу Лютава. – Знаю! Та яма! Где кости! Где она людей топила, в жертву приносила!

– Братец Черный Ворон! – снова взвыл белый волк. – Лети в Явный мир, на Угру-реку! Найди старика Просима, скажи ему, что враг его вот-вот из черной ямы вылезет! Скажи ему!

– Скажу! – ответил Черный Ворон, сделал еще круг, взмыл вверх и исчез.

Образовав широкое полукольцо, звери гнали собаку, не давая свернуть в сторону. Она неслась из последних сил, иногда оглядываясь и видя совсем близко морды преследователей. Собака порой сливалась с окружающим пространством, и Лютаве приходилось напрягать все силы, чтобы продолжать ее видеть. Уже светлело впереди крохотное пятнышко – выход в Явный мир. Выйдя туда собакой, Галица не сможет сразу вернуться в свое тело, но зато сохранит жизнь. А ее преследователи едва ли захотят выходить в Явь в зверином облике – да и смогут это только двое из пяти – чтобы оказаться за много переходов от своих человеческих тел.

…А старик Просим, вместе с домочадцами певший колядные песни во дворе села Крутиничей, где жили родичи невестки, вдруг остановился и замер. Видимый ему одному, над головой кружил огромный черный ворон.

– Тор-ропись, стар-рик! – прокаркал он. – Вр-раг твой стр-рашный, что р-род твой загубил, на землю спешит! Из ямы чер-рной вот-вот выбер-рется! Тор-ропись!

Просим мгновенно все понял. Бросив мешок с пирогами, он метнулся в сени и схватил топор, один из тех, что в каждом доме лежал под лавкой, лезвием ко входу, оберегая семью. Как был, в вывернутой шубе покойной жены, в ее платке поверх козьей личины, сам страшный и дикий, как дух, бортник побежал в лес, и воодушевление священной ночи наполняло старое, почти негодное тело невиданной силой и резвостью. Просим летел, как молодой, не чувствуя своих усталых ног, зная одно – сейчас он свершит свою месть, сейчас или никогда! Волшебная ночь конца года подарила ему эту драгоценную возможность, и он был полон решимости не упустить ее, даже если за этот последний порыв придется заплатить остатком жизни.

К счастью, Крутиничи жили на другой стороне того же леса. Кто-то не так давно возил из лесу бревна, и широкий след от полозьев еще виднелся. По следу бежать было легче. Потом он свернул в другую сторону, но уже началось замерзшее болото, и старик рванул напрямую. Этот лес он за всю жизнь выучил так хорошо, что не мог бы заблудиться ни в какое время года, ни днем, ни ночью.

Вот могильный холм – под снегом он кажется ниже, но стоит, напоминая об обязанности мести. Вот и яма – она не замерзла на зиму и дышит черной водой среди белого снега, как зловещий глаз Того Света.

Задыхаясь, старик подбежал к яме и схватился за грудь. Никаких следов на снегу не было – успел!

А вода в яме вдруг заволновалась и пошла паром. Крякнув, Просим привычно ухватил топор обеими руками. Вода забурлила – нечто раздвигало слои бытия, открывая ворота между мирами.

…Белый волк в последнем отчаянном прыжке метнулся вперед, пытаясь ухватить собаку, – он не терял надежды разделаться с ней самому, не полагаясь на кого-то другого. Острые зубы схватили самый кончик задней лапы – собака отчаянно взвизгнула, извернулась, ухватила зубами волчье ухо, но тут на нее прыгнула серая волчица. Собака метнулась вверх, ухватилась передними лапами за края ямы, дернулась и протиснулась в отверстие, роняя на преследователей кровавые капли.

…Из ямы высунулась собачья голова. Просим был готов к чему угодно – даже к тому, что здесь полезет сам тот огромный зверозмей, о котором ему рассказывал варга Лютомер. А тут всего-навсего собака! Привычно замахнувшись, он обрушил топор на показавшуюся голову.

И тяжелое острое железо, закаленное силой Сварога, не подвело. Даже не взвизгнув, собачья голова снова канула в черную воду.

Собака упала под ноги волкам и медведям, которые сгрудились возле ямы, тяжело дыша и прикидывая, стоит ли все-таки попытаться попасть на Ту Сторону или это слишком рискованно.

И тут она упала. Собачья голова была раскроена ударом топора, кровь и мозги заливали бурую шерсть. Длинные лапы дернулись, заскребли землю и замерли.

…Где-то далеко, в избушке затерянной в лесах выморочной голядской веси, тело женщины на старой скрипучей лавке вздрогнуло, дернулось, словно хотело куда-то бежать, но ослабло и повалилось на пол. Невидимая нить, соединявшая тело с вылетевшим духом, оборвалась – дух никогда не вернется, и сердце в теле остановилось.

…В Ратиславле князь Вершина, связанный и уложенный на лежанку, в мокрой одежде после обливаний наговоренной водой, весь обкуренный дымом дедовника и полыни, разом перестал стонать, напряженные мышцы расслабились. Сродники и бабка Темяна дружно перевели дух и утерли лбы. Кажется, злобный дух оставил жертву.

Труп собаки тихонько затлел, по шкуре побежали голубые искры. Их становилось все больше, и звери отошли подальше, отвернули морды. Под этими искрами труп словно истаивал, становился прозрачнее и невесомее, потом совсем исчез. Погибший дух слился с Чернобогом, пополнил собой его мрачную сущность, и на свободу ему больше не выйти никогда.

Самый крупный медведь поднял морду и посмотрел в светлое отверстие. Там наступало утро.

– Пришел День Богов, – прорычал Яровед. – Теперь не вернется ваша лиходейка.

– Ну, так пошли назад, – сказала медведица. – Побегали, кости размяли, пора и восвояси. А то не захотят деды наши тела освобождать. Мое-то ладно, а вот твое, князюшка, уж больно хорошо!

Пятеро лесных зверей вереницей потянулись обратно. Проделывать тот же самый путь было не обязательно, да и пещера Галицы с ее гибелью исчезла, и Яровед принюхивался, выискивая лаз, пригодный для возвращения, – он мог оказаться где угодно. Лютава мысленно поблагодарила судьбу, пославшую им таких помощников, – сама она никогда не нашла бы в Навном мире дорогу обратно, забежав так далеко, да еще в эту самую темную ночь года.

– Теперь наш отец прежним будет? – спросила Лютава по дороге у брата.

– Сомневаюсь. – Белый волк на бегу качнул головой. – Жив ли он, вот о чем душа болит. Пока злодейка жива была, она подсадке приказы отдавала, а та отца по своей воле творить заставляла. А теперь, без хозяйки, дух-подсадка сам за дело примется. Ума у него нет, чего хочет, он сам не знает, а жадности много. Будет силы сосать, пока человек не умрет.

– Но его ведь изгнать можно?

– Можно-то можно. Знать бы как…

– Придумаем, – утешил их средний медведь – Бранемер. – Вон, волхв у нас какой удалой. Я с ним всю жизнь знаком и то не знал, какие он дороги-тропы ведает. А в соседях князь с подсадкой в душе мне разве нужен? Ты смотри, брат, если что – я здесь сам с тобой бегал, а там могу и полки послать. Если что, стало быть.

– Спасибо, брат. – Белый волк кивнул. – Понадобится – кликну. Это здесь я сын Велеса. А там – оборотень злопакостный. Вот вернусь к себе – а пустят ли нас домой-то? Может, там уже братец любезный сидит!

В Навном мире не следовало называть никаких земных имен, но все поняли, о каком братце он говорит.

– Едва ли. – Лютава усмехнулась. – Ты ведь в его глазах теперь – здешнему князю родич. Он ведь знает, что тот тебе полки даст. Если что.

– А когда узнает, что он мне не зять? Что ты со мной домой вернулась?

– Так мы ведь вернемся. Неужели мы за свое наследство не постоим?

– Будет ли наследство…

Пока еще даже ближайшее будущее было покрыто туманом: переживет ли князь Вершина гибель Галицы, хозяйки подсаженного в него духа, или не переживет? А если переживет, то каким станет? И жизнь его, и смерть одинаково угрожали детям Семилады. Но все-таки он приходился им родным отцом, они знали, что его несправедливость и злобность вызваны чужим влиянием и что он-то и есть первая жертва злобного колдовства. Ему нужно помочь, даже если он сам, под руководством того же духа, будет чинить всяческие препятствия – а скорее всего, так оно и будет…

Уже рассветало, когда из ворот святилища показались волхв Яровед и князь Бранемер, еще наряженные в обрядовые личины. За ними шел усталый варга Лютомер, Велес и Ярила угренской земли, и вел за руку свою сестру – Деву Марену. Когда праздники завершатся, им пора будет возвращаться домой, а там и думать, как покончить с остатками вредоносного колдовства, создательница которого уже не сможет им помешать. Наступал новый год – тот самый, когда они поймут, в каком же из миров будут жить дальше.

…Старик Просим, очнувшись в снегу над ямой, со стоном и кряхтением стал подниматься на ноги. Он чувствовал себя так, будто всю ночь на нем возили дрова, да еще охаживали поленьями, чтобы резвее бежал. События ночи он помнил смутно, но не сомневался – это не сон. Поднявшись наконец, он побрел по своему же следу в сторону веси Крутиничей, где гостили у родни все его домочадцы. И топор подобрал – надо же хозяевам вернуть…

Светало. Наступал День Богов – время, которое прокладывает всякой душе прямую дорогу в небесную обитель.