"Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы" - читать интересную книгу автора (Дворецкая Елизавета)Глава 10На другое утро хозяева и гости снова собрались в гриднице. Ингитора взяла с собой шитье, чтобы было куда спрятать глаза, поскольку оказалась между двух огней. Слэттинки, конечно, заметили, что ночью она в девичьей не присутствовала, и объяснили это без труда. Поэтому сегодня Вальборг наградила ее еще более холодным и язвительным приветствием, чем даже вчера. А между тем причины имелись: узнав, что Ингитора из-за гостей перебралась в отдельный покойчик, Торвард обрадовался и, когда вечером он зашел к ней «попрощаться», она едва сумела его вытолкать. Наглядно сравнив ее с Вальборг, которую все ему старались навязать вместо Ингиторы, он сегодня пылал удвоенной страстью и жаждал следовать обычаям предков! – Ни за что! – мужественно твердила она, когда доблестный Торвард конунг, стоя на коленях на приступке лежанки, мягко, но упорно тянул на себя одеяло, тающим от страсти взглядом буквально впитывая ее белые плечи и руки, которыми она прижимала одеяло к себе. – Ты только подумай! Эгвальд явился, думая, что я живу с тобой, и ты хочешь, чтобы оно случилось как раз из-за его приезда, хотя раньше еще не случилось! – А что, это будет даже очень забавно! – Торвард вдруг подался вперед и обнял ее вместе с одеялом. – Ничего себе «забавно»! – Ну, пожалей если не меня, то хоть мою честь! Как я обратно к ребятам в дружинный покой пойду! Они и так не понимают, чего я там делаю каждую ночь! – уговаривал он и покрывал поцелуями ее плечи. – Они тебя так любят, что все простят! – Ингитора уворачивалась, но с трудом, поскольку выскользнуть она могла, только оставив одеяло в его руках. – Они! А ты! – И я тебя люблю! Но мне очень стыдно – мне кажется, что он на нас смотрит! – Да он и не узнает ничего! Он ведь даже не здесь, а в гостевом доме, во дворе, а оттуда ничего не слышно, что здесь делается! Я знаю! Проверено! Я тут был с одной женщиной, а ее муж спал себе в гостевом доме и хоть бы шелохнулся! Здесь Торвард понял, что опять сказал что-то не то. – Я так не могу! – Ингитора воспользовалась его замешательством и отползла, утаскивая одеяло за собой. – Мне перед ним стыдно! Он и так мучается! – А я-то как мучаюсь! Ты думаешь, я когда-нибудь раньше по два месяца терпел, чтобы никого… Передо мной тебе не стыдно – то одно, то другое! Тролли бы взяли всех твоих безумных обожателей! На озере Фрейра нам мешала тень Бергвида, здесь мешает Эгвальд! Он пока живой, но это ненадолго, если я из-за него должен так страдать! – Да, выходит, что меньше всех нам мешала та милая троллиха! Она-то всего лишь хотела разжиться парой косточек для своих детишек! – Какого дурака я свалял там, в Медном Лесу! Какого дурака! – в весьма выразительном отчаянии стонал Торвард, колотясь лбом о резной столб на углу лежанки, но Ингитора видела, что за сохранность его лба можно не волноваться. – И о чем я только думал! Я же видел, видел, что все – подойди и возьми! Нет, обещал я, видите ли, считал нечестным обольщать девушку, которая уже не хочет сопротивляться, но почему-то считает нужным! – Ну, Торвард конунг, ты от скромности не умрешь! – Да! Не умру! Я ведь не ребенок, как твой Эгвальд ярл! Я чувствую, когда меня хотят! Скажи мне, как звали того первого придурка, который еще дома к тебе сватался и обещал мою голову! Я пойду убью его и не буду ждать, пока он тоже явится, чтобы тебя смущать! – Он скоро приедет! – Мысль о возможной встрече с Оттаром теперь не вызывала у Ингиторы ничего, кроме смеха. – Подозреваю, что он уже стал моим отчимом, и моя мать наверняка привезет его на свадьбу! – Да? – Торвард выразительно двинул бровями. – Ну, можешь быть уверена – к тому времени, как он тут появится, смущаться будет уже нечего! Клянусь Фрейром! С этими словами он все-таки удалился, а Ингитора зарылась в одеяло, чтобы он не слышал, как она смеется. Она уже знала, что ее упорное сопротивление, хоть и причиняет известные страдания телу Торварда, весьма отрадно влияет на душу. Чем больше он ее уважает, тем более он счастлив своей любовью и тем больше торжества ему принесет в конце концов победа! К утру он уже не сердился и даже сам явился ее заверить в этом, когда Ингитора только успела умыться и одевалась. Она была рада, что, несмотря на такой урон его чести в глазах недоумевающей дружины, Торвард не держит на нее обиды, а он старался всячески это доказать и даже сам взялся завязать ей ремешки на башмаках, при этом бессовестно приподнимая подол рубашки и пылко целуя ее колени – якобы в знак своей полной покорности ее воле! Весь дом веселился, наблюдая за этим, и Ингитора тоже повеселилась бы, если бы не слэтты – недоумевающие и отчасти сожалеющие взгляды фру Хлодвейг и фру Гуллеборг, которые когда-то в Эльвенэсе хорошо к ней относились, ее неприятно задевали. Ах, как было жаль, что они не привезли с собой Стейннрид дочь Адальрада, с которой Ингитора могла бы поговорить и объяснить хотя бы то, что поддавалось объяснению! Но ведь собирались они не дальше Тингваля, а с Тингвалем и его обитателями йомфру Стейннрид ничего не связывало. В гриднице Ингитора сразу взялась за шитье, а Эгвальд и Вальборг бросили на ее рукоделье изумленные взгляды. – Я вижу, ты взялась шить! – воскликнула Вальборг. – Вот это новость! – Но почему это кажется тебе удивительным? – полюбопытствовала кюна Хёрдис. – Потому что, помнится, йомфру Ингитора в девичьей у моей матери всегда сидела, сложа руки! – не без язвительности ответила Вальборг. – Она говорила нам, что не возьмется за женские работы, не прикоснется ни к игле, ни к веретену, ни к прялке, пока не выполнит свой долг и не отмстит за отца! Ингитора слегка покраснела, а Торвард, помедлив и что-то вспомнив, вдруг усмехнулся: – Да, надо признаться, что обет был нарушен уже давно! Ну-ка, вспомни, йомфру Ингитора, когда ты впервые после него взяла в руки иглу и принялась шить? Вспомни! Ингитора в недоумении смотрела на него, не понимая, что он имеет в виду, но Торвард, смеясь, делал ей знаки своими черными бровями, словно побуждал вспомнить что-то забавное. И Ингитора вспомнила. – Это случилось в Медном Лесу, – неуверенно начала она, но опять посмотрела на Торварда и внезапно развеселилась, поняв, что глупо оттягивать неизбежное, а та правда, которую предстоит рассказать, не меньше прославит их, чем пристыдит. – Тогда Торвард конунг схватился с огромным волком, злым духом, который хотел нас растерзать. Торвард конунг вышел победителем из схватки, но его одежда пришла в полную негодность, и мне пришлось ее зашить. – В Медном Лесу! – загомонили слэтты. – Вы были в Медном Лесу? – Вы были там вдвоем? И больше никого с вами? – И ты шила ему рубаху! [25] – почти в один голос и почти с одинаковым чувством изумления и негодования воскликнули Вальборг и Эгвальд. – – Ну, да! – весело подтвердил Торвард. – Не мог же я ходить по Медному Лесу голым! – Много неожиданного пришлось мне здесь услышать, Торвард конунг! – дрожащим от ярости голосом заговорил побледневший Эгвальд. Он больше не мог сдерживать свое недоумение, негодование, нетерпение и только усилием воли принудил себя говорить обо всем по порядку. – Вижу, твои подвиги неисчислимы… Ты совершил неисчислимые подвиги с тех пор, как мы расстались, хотя мы расставались, уговорившись не искать славы один без другого! И я хочу спросить у тебя, почему ты нарушил свое обещание и не позвал меня в поход, когда сам пошел на Бергвида Черную Шкуру! – Я не давал тебе обещания непременно позвать тебя в поход, – Торвард перестал улыбаться, поняв, что пришло время серьезного разговора. – Давай-ка вспомним все как следует. А если что и позабылось, то мои люди подтвердят, они при этом были. Мы уговорились, что я позову тебя, «Здесь тогда» означало корабельный сарай, в котором Эгвальд ярл с остатками дружины просидел месяц, пока Торвард конунг не соблаговолил выпустить его оттуда. Призывать свидетелей прошлого позора не хотелось, тем более что опровергнуть слова Торварда они не смогли бы. – Ты присвоил себе всю славу и теперь рад, что тебе ни с кем не пришлось делиться! – сказал вместо этого Эгвальд. У него было чувство, что он летит по скользкому льду к обрыву, но остановиться он уже не мог. – Если бы ты запасся терпением, Эгвальд ярл, и послушал бы по порядку, как было дело, то ты и сам убедился бы, что побуждать слэттов к такому долгому путешествию не требовалось. Битва не состоялась, и мне не нужно было войско. Мы с Бергвидом бились на поединке. А ты не хуже меня знаешь, что на поединке сражаются один на один. Мы не могли с тобой выйти вдвоем против Бергвида. Рассуди теперь, надо ли тебе было стоять среди свидетелей. Там и без того народу хватало! – Хорошо. Оставим это. – Упоминание о каком бы то ни было поединке не могло умиротворить Эгвальда. – Я привез тебе выкуп. Прикажи твоим людям принять его. Теперь мой долг выплачен, и я хотел бы узнать, почему ты до сих пор удерживаешь у себя эту девушку, Ингитору дочь Скельвира. – Потому что Ингитора дочь Скельвира еще ни разу не выказывала желания покинуть меня! – немедленно последовал вполне невозмутимый ответ. Теперь все смотрели на Ингитору, и у нее перехватило дыхание под этими взглядами. Отступать было больше некуда. – Значит, пришло время спросить у нее, хочет ли она покинуть тебя и вернуться на землю своих предков, – произнесла йомфру Вальборг, словно уличала Ингитору в каком-то преступлении. – Нет, я не хочу этого, – негромко, но твердо ответила Ингитора. – Я хочу остаться здесь. – Но почему? – Эгвальд больше не мог сдерживаться и вскочил, в требовательном недоумении протягивая к ней руки. – Ингитора! Ты же обещала мне! Что ты… Что с тобой случилось? – Я знаю, что она обещала тебе! – сказал Торвард, понимавший, что должен ей помочь. – Она обещала, что станет твоей женой, когда ты принесешь ей мою голову. Условие не выполнено. Скажу тебе больше: однажды я сам предлагал ей взять мою голову, если боль ее потери облегчит только моя кровь. Но ее желания изменились, когда она больше узнала о том, что произошло тогда на Остром мысу. Истинным виновником смерти Скельвира хёвдинга был не я, а Бергвид. Я убил его и тем самым отомстил за Скельвира хёвдинга. Тот из нас, кто выполнил долг ее мести, имеет больше права назвать ее своей, согласен? И это я. У нее на руке обручье, которое я ей надел, и она – моя невеста, будущая кюна фьяллей. – Ты не имеешь права! – с ненавистью глядя на него и едва соображая, что говорит, воскликнул Эгвальд. Ему все виделось в довольно странном свете: не позвав его в битву с Бергвидом, Торвард перехватил у него месть за отца Ингиторы и право на ее любовь. – Ты… ты украл у меня ее месть! Она моя! Я никому ее не отдам! Если ты не вернешь ее мне, клянусь, я не буду знать покоя всю мою жизнь, пока не отомщу тебе так или иначе! У меня здесь полсотни кораблей и полторы тысячи войска! Если нам не суждено быть в мире, то давай померяемся силами прямо сейчас! – Э, нет, стойте, остановитесь! – Кюна Хёрдис поспешно встала с места и подняла руки, не давая своему сыну ответить. – Никогда еще Малый Иггдрасиль не слышал такого, чтобы гость прямо за столом объявлял войну хозяину, и, я надеюсь, никогда не услышит! Опомнись, Эгвальд ярл. Такая неразумная запальчивость не к лицу благородному человеку! Мы найдем выход. – Выход здесь только один. Ингитора дочь Скельвира должна вернуться ко мне. Взамен я предлагаю Торварду конунгу руку моей сестры Вальборг. Он видит ее перед собой и может оценить, что эта невеста не менее красива, чем йомфру Ингитора, не менее богата, выше ее родом и… и лучше для него во всех отношениях. Если он примет мою сестру и вернет мне мою невесту, то мир между нами будет восстановлен. Торвард несколько мгновений смотрел на него, словно раздумывал, как объяснить что-то человеку, который не понимает слов, потом поднялся, пересек гридницу, подошел к Ингиторе, взял ее руку с обручьем и приподнял, так чтобы Дракон Судьбы был хорошо виден всем. – Я уже сказал однажды, Эгвальд ярл, но приятную весть и повторить приятно. На руке йомфру Ингиторы – обручье, которое я ей надел. Дракон Судьбы – вещь непростая. Один раз надев, его просто так не снимают. Я всегда держался наилучшего мнения о твоей благородной сестре йомфру Вальборг, и я надеюсь, что для нее найдется достойный и благородный жених. Но у меня уже есть невеста, и не знаю, что тут еще добавить. Я пригласил вы вас быть гостями на моей свадьбе, только боюсь, что вы это расцените как оскорбление. А в мои намерения вовсе не входит никого оскорблять, клянусь Драконом Битвы! Эгвальд поднялся. Ему тоже было нечего добавить к тому, что он уже сказал. – Мой выкуп будет передан вам сейчас же, и в дальнейшем никакой долг не будет мешать мне… поступить так, как я считаю нужным! – холодно произнес он. – Чтобы восстановить мою честь! Подумай как следует, Торвард конунг, приятно ли тебе будет стать виновником новой войны! С этими словами Эгвальд поднялся и ушел в отведенный ему гостевой дом. Его люди потянулись за ним: им было о чем поговорить. – Ах, какая неприятность! – Кюна Хёрдис всплеснула руками и принялась утешать Вальборг. – Как горяч твой брат, йомфру! Но его можно понять! Где замешана женщина, там уж жди раздора! – Но где одна женщина вызывает раздор, там другая может водворить мир и согласие! – ответила Вальборг. Она побледнела, но держалась с невозмутимой твердостью. – Мой брат никогда не найдет покоя, если его возлюбленная не вернется к нему. И может разразиться новая война, если… Если мужчины не проявят благоразумие. – Объясни-ка твоему брату, йомфру, что он должен проявить благоразумие! – ответил Торвард. Он не собирался уступать, но его раздражала необходимость без конца повторять то, что ему самому было совершенно ясно. – Если уж и будет новая война, то виновником буду не я, видят светлые асы! Сдается мне, что перенесенные испытания не слишком пошли ему на пользу! – Так можно сказать о разных людях! Например, иные могут сказать, что йомфру Ингитора не слишком-то благородно поступила, сначала вызвав любовь в сердце моего брата Эгвальда, чтобы побудить его к войне с тобой, а потом, когда эта война, к несчастью, не принесла ему славы, она бросила его и ушла к тебе! – А женщины нередко предпочитают победителей! – крикнул Эйнар Дерзкий, на этот раз поставивший свое язвительное острословие на пользу собственному конунгу. – Так уж они устроены! – Я не пыталась вызвать его любовь! – с возмущением воскликнула Ингитора. – Так не может сказать никто, если, конечно, не собирается солгать! Эгвальд ярл сам вызвался взять на себя мою месть! – Но ты не считаешь, что должна быть рядом с ним теперь, когда судьба от него отвернулась? – Если уж счастье нас обоих так зависит от йомфру Ингиторы, то я все-таки имею преимущества! – вставил Торвард. – Я все-таки помог ей не в намерении, а на деле! И однажды даже не дал троллихе ее съесть! При этом он быстро подмигнул Ингиторе, подумав не о троллихе, а о том, что сопровождало это приключение и было гораздо приятнее. Вспомнил свое: – Благодаря ей ты приобрел немало новой славы, Торвард конунг! – произнесла Вальборг, и в ее устах это звучало скорее как упрек, чем как похвала. – А мой брат из-за нее навлек на себя позор и насмешки! Кто из вас больше нуждается в утешении? – Если один человек нуждается в утешении, это не значит, что более счастливый должен приносить себя в жертву! Я, знаешь ли, йомфру, по жизни довольно-таки счастливый! Если так рассуждать, то из-за своей удачи я должен буду вечно оставаться в проигрыше! Так не пойдет! – Мой брат всем пожертвовал ради Ингиторы, и разве по справедливости она не должна пожертвовать для него? – Она решит за себя сама. Но я-то перед вами ни в чем не виноват и ничем жертвовать не собираюсь. – Это звучит не слишком-то благородно! – Возможно, ты права! – Торвард с видимой беззаботностью пожал плечами. – Но я и не стремлюсь превзойти благородством всех героев древности! Вальборг встала со скамьи и пошла к двери в девичью, сопровождаемая пестрой стайкой своих спутниц. Теперь она на деле убедилась, как неподатлив может быть Торвард конунг. При ее твердом нраве взять такого человека в мужья было бы безумием: они ни единого дня не смогли бы прожить, не ушибаясь друг о друга. Но, отчасти сознавая все это, Вальборг испытывала нестерпимую досаду при мысли, что ей придется уступить место Ингиторе! Ради торжества над соперницей она пошла бы на все, Восхищенная зрелищем Хёрдис ушла за гостьей, а Ингитора подошла к Торварду и села на ступеньку у его ног (при знатных гостях он, конечно, сидел так, как положено конунгу). Положив голову ему на колени, она закрыла глаза, а он, склонившись, нежно поглаживал ее по щеке и по шее с таким блаженно-умиротворенным видом, словно не услышал только что объявление войны. – Я знала, что так будет! – в тоске прошептала она. То, что пообещал Эгвальд, ясно встало у нее перед глазами: война, битвы, крики и плач по погибшим. И еще много, много таких же девушек, как она, будут стоять на берегу и встречать тела своих отцов, братьев, женихов. Все те девушки, которые не меньше любят своих близких, чем она любила отца и теперь любит Торварда. Но нет надежды, что хотя бы еще одной из тысяч так повезет, как повезло в конце концов ей. – Я знала, что он пригрозит тебе войной. Что же теперь будет? – Она подняла лицо и посмотрела на Торварда. Он опустился на ступеньку рядом с ней и обнял ее: – Ну, будем надеяться, что он образумится. Другого выхода я не вижу. – А если он не образумится? Тогда что? Война? Торвард пожал плечами: дескать, придется с этим смириться. Но Ингитора не могла согласиться на такое. – Есть еще один выход, – сказала она. – Это какой же? – Я… Я должна… вернуться к слэттам… У нее не хватило сил сказать «вернуться к Эгвальду», но Торвард понял ее. Встав перед ней на колени, он взял ее за плечи и заглянул ей в лицо с таким требовательным изумлением, заломив брови, как будто вдруг заподозрил, что она сошла с ума: – Что ты такое говоришь? Вернуться? К этому визгливому поросенку? Ты этого хочешь? Ты в своем уме? – Но иначе смерть Бергвида не поможет и эта война не кончится никогда! Разве ты этого хочешь? – Но ты хочешь вернуться к ним? – настойчиво повторял Торвард, как будто не мог уяснить значения этих простых слов. – Я хочу, чтобы эта война наконец кончилась! Чтобы мир был и у слэттов, и у фьяллей, и у квиттов! Я хочу, чтобы дочери не встречали мертвые тела своих отцов из походов! – Ты же любишь меня! – Я тебя люблю! – с тоской отвечала Ингитора, едва не плача. – Я тебя люблю, но если я останусь с тобой, то Эгвальд никогда не простит нас! Уйти от тебя для меня еще хуже, чем смерть, но иначе он возненавидит и тебя, и меня, и тогда он точно приведет сюда все то войско, которое собрал на Бергвида. – Да пусть приводит! – Да нет же, нет! – в отчаянии перебила его Ингитора, видя, что он все-таки ее не понимает. – Я хочу, чтобы фьялли и слэтты помирились. Я вас поссорила, а оказалось, что зря! Уже погибли люди из-за моей глупости, а теперь получается, что еще тысячи погибнут! Я не хочу! А для этого нужно, чтобы я вернулась к Эгвальду. Послушай! Я отказалась от мести тебе! Я верю, что мой отец меня простит. Но если я стану причиной новой войны, он проклянет меня из Валхаллы! Я и так была виновата, и так из-за меня гибли люди, и больше я не вынесу ничего подобного! Торвард выпустил ее плечи, резко развернулся и отошел. Ингитора испугалась, что он совсем уйдет, и бросилась за ним, но он сделал несколько широких шагов и остановился перед очагом. – Да это просто бред! – горячо воскликнул он, снова повернувшись. – Я тебя никуда не отпущу. Сначала ты собиралась пожертвовать Эгвальдом для того, чтобы отомстить мне, а теперь хочешь пожертвовать мной, чтобы отомстить самой себе! Да, такого ни в одной саге не найдешь, куда там богине Скади! И он еще меня упрекает! – Торвард пришел в ярость, и именно Эгвальд виделся ему истинным виновником этого тяжкого разговора. – На войну его, видишь ли, не позвали, подвиг совершить не дали! Да мне от тебя там было больше пользы, чем от него! Поединок! Как будто он со мной еще не бился! Везет мне на поединки в этом году, вы только посмотрите! Что один, что другой на ногах не стояли, один позор! Да я их обоих разом сделаю! Не веришь? – Я верю! Но это ничего не решает. Впервые они столкнулись по такому серьезному поводу: Ингитора твердо верила в свою правоту, но видела, что Торвард не желает принимать ее в расчет. Она спорила, зная, что победа в этом споре убьет ее; она считала его неправым, но даже при виде его гнева сердце в ней переворачивалось от любви. – Я вел себя благородно до глупости, отпустил его без выкупа, хотя это он на меня напал, и делать из меня барана не дам! – свирепо продолжал Торвард. – Но Эгвальд тоже не хочет, чтобы из него делали барана! А получается именно так! Вы собирались в поход, чтобы спасти меня от Бергвида, собирались как бы вместе, и вот ты один меня нашел и… – И затащил в постель невесту своего союзника! Да, в пересказе звучит не очень-то красиво! Но каким же бараном я бы выглядел, если бы он получил тебя и обнаружил, что я даже не… В самом деле! – Торвард поглядел на Ингитору, как будто сам дивился своей нерасторопности. – Ради какого тролля я воздержался? По скамьям прокатился смешок: дескать, это дело не поздно поправить. Ингитора закрыла лицо руками: сейчас было не время смеяться, тем более по такому поводу. – Нет уж! – Торвард тоже рассмеялся. – Что мое, то мое! Ну, а что до Эгвальда ярла, то барана из себя делает он сам, я тут ни при чем! Мы оба хотели одного: найти тебя и избавиться от Бергвида. Ну, что нашел тебя я, а не он, это допустим, случайность, хотя я сказал бы, что это судьба. Но то, что Бергвида убил именно я, это тоже, по-твоему, случайность? – Нет. – Этого Ингитора не могла не признать. – Это мог сделать только ты. Если бы на поединок с Бергвидом вышел он, то Хеймир конунг, скорее всего, остался бы без сына. Но… Но мне так жаль его! – воскликнула она, не зная, как выразить томление своей души. В эти мгновения Эгвальд казался ей ребенком, слабым и беспомощным, которого она погубила и теперь должна как-то исправить дело. – Он любил меня, он хотел мне помочь! Ты не можешь осуждать его за это, хоть он и взялся за дело не по силам! – Ну, да! – устало согласился Торвард. – Я не могу осуждать его за то, что он тебя любит. Я и сам на этом попался! – Он усмехнулся, но совсем невесело. – Но сейчас он ведет себя просто глупо, и тут уже любовь ни при чем. Он же своими ушами слышал, что ты хочешь остаться со мной. Если бы ты любила его, разве я стал бы тебя или еще кого-то удерживать? Что я, Бергвид, что ли? – Но ты удерживаешь меня! – Да, потому что ты любишь меня! Скажи, что это не так! – Я люблю тебя. Но я должна… – А я знать ничего не хочу! Ты – женщина, и ты ничего никому не должна. Должен – я, и пусть он возьмет с меня, если сумеет! Теперь он здоров – ну, пусть опять вызывает меня на поединок! Чего придумал – с войском приходить! За женщиной с войском не приходят, за женщину бьются один на один! Он со мной уже один раз дрался – ну, если понравилось, так я всегда готов! Только теперь никаких тупых мечей и прочих детских глупостей. Я его убью, и делу конец. И то все это одна неблагодарность! Мне он обязан тем, что сидит тут и распевает боевые песни, а ведь я мог бы давным-давно отправить его в Винденэс с веревкой на шее! Если тебе угодно жертвовать собой, то я к этому не стремлюсь! И я не позволю, чтобы мною пожертвовали ради чьей-то детской глупости! – Ну, а вы? – Ингитора огляделась, взглядом взывая к каждому из хирдманов и ярлов, и не понимая, что уже самим этим обращением показывает, что и сама стала частью Торварда. – Вы-то что скажете? Халльмунд! Эрнольв ярл! Альвор ярл! Сельви, Сигвальд! Скажите! Вы разве хотите воевать со Слэттенландом? Вам это нужно? Эрнольв ярл, скажи, разве фьяллям мало Квиттинга? Мужчины переглядывались, потом с места встал Эрнольв Одноглазый, отец Халльмунда и Сигвальда, – огромный, как великан, широкоплечий, седовласый, с багровым лицом и незрячим левым глазом – олицетворение суровой мощи Аскефьорда. Все смотрели на него в напряженном внимании, даже Торвард отчасти переменился в лице, потому что Эрнольв ярл действительно имел право говорить от имени фьялленландских гор. – Мы, конунг, говорили между собой об этом, – начал он низким голосом, иногда запинаясь, потому что никогда не был мастером произносить речи, но всегда знал, что хочет сказать, и никогда не боялся высказывать свои мысли. – Ты столько раз стоял за нас, что мы теперь постоим за тебя. Наша честь была твоей честью, наш покой был твоим покоем, и никто во всем Фьялленланде не скажет, что ты больше заботился о себе, чем о нас. И теперь твое счастье будет нашим счастьем. Мы готовы. Ты всегда был за нас, а мы всегда будем за тебя. Ты сделал правильный выбор, этот выбор – к нашему счастью, и мы готовы его защищать. Ингитора закрыла лицо руками. Ее так потряс этот ответ, что все ее чувства пришли в смятение. Она проиграла, но ее поражение было восхитительной победой и давало ей даже больше, чем просто счастье с Торвардом. За время, прожитое в Аскегорде, она привыкла, что эти люди – хирдманы и служанки, ярлы и их жены, челядь и гости – всегда где-то рядом. Теперь ей доказали, что они не рядом, а А ведь раньше она ухитрялась не замечать даже того, с кем говорила! Эгвальд ярл! Она совсем его не знала! Там, в Эльвенэсе, она так сосредоточилась на себе и своих бедах, что не видела ничего вокруг! Она не знала, что Эгвальд ярл может быть так упрям и самолюбив. Оказалось, что ее обещания, данные почти в беспамятстве, он принял как завет на всю жизнь! Он готов был отдать ей все, но и взамен тоже требовал всего; перенеся из-за нее беды и страдания, он непременно хотел взыскать с нее возмещение за них, пусть даже против ее воли. Так о ее ли счастье он заботился с самого начала и имел ли теперь право на возмещение? Эгвальда она уже не жалела, но так сложилось, что в раздорах конунгов гибнет множество невинных людей. И теперь уже безо всякой ворожбы колдунов Тролленхольма будут приходить к Трехрогому фьорду боевые корабли из Слэттенланда и будут лететь окровавленные тела в холодные бездны Ран. И она, Ингитора, будет знать, что все это сотворено ее руками… Но Ингитора напрасно думала, что Торвард ее не понимал. Он прекрасно ее понимал, он просто с ней не соглашался. Он подошел к Ингиторе снова и взял ее за плечи. – Мне что, еще одну рубаху разорвать? – спросил он, этим непонятным для других доводом призывая ее образумиться. – Ты забыла? Там, когда я честно предлагал тебе вырезать мое сердце, что я тебе сказал? Если уж ты отказываешься, то с прошлым покончено. Больше никаких обид, долгов и благородных мстителей. Мир так мир. Ты согласилась. И теперь молчи, женщина. С моими врагами я сам разберусь. А ты моя, и хватит об этом. Ингитора послушно опустила голову ему на грудь. Уйти от него оказалось выше ее сил. В этой его упрямой готовности биться хоть со всем светом за свое счастье была та горячая и бурная жизненная сила, которая еще в Медном Лесу виделась Ингиторе в виде капель росы, налитых огненным сиянием солнца. Именно эта жаркая и живая пылкость всех его чувств и накал разнородных качеств так восхищали и пленяли ее – его великодушие и упрямство, дружелюбие и нетерпимость к соперничеству, его страстность и сила воли, открытость и честолюбие, щедрость и требовательность, способность увлекаться и стойкая верность тому, что он считал действительно важным. – Я буду думать, что ты прав! – сказала она. – Потому что ты не можешь быть не прав. – И хорошо! – одобрил Торвард, поглаживая ее по волосам и по спине. – Раз уж нам суждено жить вместе, нам лучше не спорить, не кричать, пока с кровли не посыплются балки. Моя мамочка говорит, что моего упрямства хватило бы на трех троллей и что иначе не могло быть, потому что я – сын своих родителей! Ну, иногда и я тоже доступен доводам рассудка, вон, Халльмунд подтвердит. Но не сейчас! Изображать жертвенного барана я не собираюсь, хоть бы меня сам Добрый Бальдр уговаривал. – Делай что хочешь! Мой дом там, где ты. – Ну, вот это речи умной женщины! Умиротворенный Торвард склонился и стал ее целовать. Теперь-то Ингитора знала, что в глуши Медного Леса он и правда вел себя на редкость сдержанно, и получила представление, как выглядит его «менее скромное» поведение, на которое он ей тогда только намекал, поскольку в тех лесах у благородной девушки не было иной защиты от домогательств, кроме него же самого. Здесь, дома, Торвард выражал ей свою любовь все более настойчиво и пылко, притом не стеснялся ни дружины, ни служанок, ни гостей. Народ в гриднице гомонил, довольный, что конунг помирился с невестой, и совсем не помнил, что они помирились-то, собственно, на решении воевать со Слэттенландом. Несколько дней прошло в обычных забавах, которые бывают, когда один знатный человек приезжает в гости к другому: Торвард конунг и Эгвальд ярл вместе охотились, хирдманы играли в мяч, стреляли в цель или боролись за какую-нибудь серебряную чашу из добычи с озера Фрейра, и все вроде бы шло мирно, но на самом деле все ждали окончательного решения. Торвард конунг старался выглядеть спокойным, но в его темных глазах блестело несколько лихорадочное веселье, как будто мысленно он всегда держался за рукоять меча. Несмотря на одержанную в споре победу, на душе у него было плохо и тревожно: зная великодушие, чувство чести и самоотверженность Ингиторы, он не сомневался, что она совершенно всерьез собиралась вернуться к Эгвальду. Торвард изводился от беспокойства, если терял Ингитору из вида хоть на мгновение; понимая, как он угнетен, Ингитора ласкала его, стараясь успокоить, но он и в этих ласках видел чуть ли не прощание. Не находя места от тревоги, он быстро вспомнил о том оружии, «которое у мужчины всегда при себе», как говорил Хеймир конунг, и в первый же вечер после того разговора не шутя пытался закрепить свои права на невесту, чтобы она уже и не думала от него уйти! В итоге бурной встречи, разорвав на ней рубашку, он отступил только тогда, когда подлинно убедился, что ей не до любви, потому что Ингитора заплакала, обиженная его горячим упрямством и слепым желанием настоять на своем во что бы то ни стало! И при виде этих слез он так устыдился, что отвернулся и сел на приступку лежанки, не в силах уйти и не смея на нее взглянуть, и даже его опущенная голова и плечи выражали такой суровый стыд, что Ингитора все-таки потянулась к нему и прижала его голову к своей груди. – До чего я докатился… – хмурясь и морщась, как от боли, бормотал он, обнимая ее и пряча лицо у нее на плече. – Но ты же понимаешь, я не могу, Прошло то время, когда он считал ревность глупой. Кончилось тем, что Ингитора все-таки уложила его рядом с собой и гладила по голове, пока он не заснул, крепко обнимая свое сокровище и зная, что хотя бы до утра оно никуда не денется. Эта уверенность для него сейчас значила даже больше, чем страсть. Когда-то давно, в первые дни в Медном Лесу, он относился к ней снисходительно-покровительственно, а она жалась к нему в страхе перед змеей или призраком Дагейды верхом на волке. И вот теперь он кладет голову ей на плечо, ища защиты от более страшного призрака – призрака одиночества, тоски, неуверенности. Она стала ему необходима, без нее он уже не мог быть самим собой, и в том, что теперь он нуждался в ее покровительстве, и выражалась его единственная, неделимая любовь. Так же, как и всякий, Торвард конунг хотел любви и цеплялся за Ингитору в страхе ее потерять, как она когда-то цеплялась за него при виде троллихи. Оба они знали, что порвать связь между ними уже не под силу никаким силам и обстоятельствам, даже их собственной воле, и в обмен на обещание сегодня вести себя смирно Торвард вытребовал у Ингиторы обещание больше Но те, кто пытался оторвать их друг от друга, этого не знали, а может, не хотели знать. Кюна Хёрдис не отпускала от себя йомфру Вальборг и старательно опекала ее, как любимую дочь, которая только начала оправляться после опасной болезни. Такое ее поведение изумляло всех, даже самого Оддбранда, которого, казалось, удивить не смогло бы ничто на свете. При всяком удобном случае кюна заводила речь, что, мол, хорошо бы было Торварду конунгу, ее сыну, взять в жены дочь Хеймира конунга и как она, его мать, порадовалась бы, если бы в этот дом пришла женщина истинно высокого рода. Такие речи могли казаться издевкой всем тем, кто помнил, что сама кюна Хёрдис в молодости была не кем иным, как дочерью рабыни. – Не обращай внимания! – снисходительно советовала Ингиторе фру Сэла. – Наша кюна тоже иногда любит поуродствовать, и на нее как раз накатило – радуйся, что она играет не с тобой! – В своем ли уме ты, хозяйка? – добродушно осведомлялся Оддбранд, по-свойски придерживая руку кюны Хёрдис, и его добродушие было так же мало настоящим, как и ее заботливость. – Ты хлопочешь об этой девушке, как будто ослепла и не видишь, что твой сын-конунг по уши влюблен в деву-скальда, а в этом деле его даже быками Гевьюн не сдвинешь? Чего ты хочешь этим добиться? – Я вижу, что он влюблен в деву-скальда, кстати, что-то я не слышала от нее стихов! Но раз уж я смутила покой бедняжки и приворожила ее к моему сыну, должна же я ей помочь! – Скорее, хозяйка, я поверю, что камень поплыл по воде, чем в то, что в тебе заговорила совесть! – Можешь не верить! – с видом оскорбленного достоинства ответила кюна, чем подтвердила подозрения Оддбранда, что эта ее добродетель – очередная забава. – Но хлопотать тут бесполезно! – Сама вижу, не слепая! Зато я исполню свой долг! Может быть, еще что-то случится. – Что? – А вот увидишь! Находиться в девичьей Ингиторе было немыслимо, и она теперь даже радовалась, что ее выселили в отдельный покойчик, а весь день она проводила среди дружины: ездила на охоту, присутствовала на всех состязаниях, в гриднице сидела на ступеньке рядом с Торвардом. Зная ее желание на этот счет, Торвард при ком-либо из слэттов даже не прикасался к ней, однако Вальборг вообще перестала с ней здороваться, и Ингитора старалась даже не воображать, Второе находилось ближе к истине, поскольку сын и дочь Хеймира конунга больше не могли закрывать глаза на то, что она и Торвард любят друг друга и что против этой любви бесполезны любые уговоры и угрозы. Но Вальборг по-прежнему была полна решимости добиться примирения между двумя державами, пожертвовав собой. Она не упускала случая подчеркнуть, что готова именно жертвовать собой, то есть сделать именно то, что отказалась сделать Ингитора. А Эгвальд, наоборот, требовал жертвы от своей бывшей невесты. Теперь он узнал, что никакого насилия над ней не было, но то, что она по добровольному согласию пришла в дом Торварда конунга, ничуть не облегчило его мук, а только заменило их другими. Знать, что она добровольно позволяет этой вот щеке со шрамом прижиматься к своей белой груди, что она сама, своими лебедиными руками, обнимает это смуглое чудовище, было так же мучительно, как и думать, что ее обесчестили силой. Эгвальд не мог даже в гриднице смотреть на этих двоих, ему было за них стыдно и мерзко. Но его намерения вернуть себе Ингитору это не меняло. Казалось, стоит увезти ее в Эльвенэс, и все станет как прежде! Почему Ингитора, которая была так весела и добра с ним в ту прошедшую зиму, Ингитора, которой он столько отдал и которая недавно проявляла такую самоотверженную преданность ему, теперь отказывается вернуться и предпочитает оставаться с Торвардом, которого так пылко ненавидела всего три-четыре месяца назад – для него было непостижимо. – Я готов был отдать за тебя мою жизнь! – сказал он ей однажды, случайно встретив ее одну в переходе. – Я пошел на фьяллей войной, чтобы отомстить за тебя, и готов был погибнуть! А ты, ты – неблагодарная, ты променяла меня на этого сына ведьмы, и не хочешь вернуться и вспомнить, что я сделал для тебя! Я всю свою жизнь погубил из-за тебя! По-твоему, это ничего не стоит? Будь я проклят, если я еще бы в кого-то влюбился! Ингитора молчала, понимая, что причина его слепого упрямства – жестокая ревность. Но тут никакие объяснения и оправдания помочь не могли. Она не любила его, потому что он – не Торвард, и тут ничего нельзя было сделать. – И запомни! – добавил он, поймав наконец ее руку, которую она долго отдергивала и прятала. – Даже если он на тебе женится, рано или поздно я все равно отомщу ему! Все равно я не успокоюсь, пока он не получит по заслугам! Я буду каждый год приходить и разорять ваши берега огнем и железом, пока буду жив! «Он пока живой, но это не надолго, если мне придется так из-за него страдать!» – вспомнились ей слова Торварда об Эгвальде, хотя и сказанные несколько в другой связи. Ох, как это напоминало саги о пожизненной вражде двух героев, но теперь Ингиторе было противно вспоминать звонкие строчки, когда-то так ею любимые. Устав от всего этого, дня через три Ингитора как-то ушла гулять, взяв с собой Сэлу, ее невестку Дер Грейне, а еще Регне, который шел чуть поодаль, не сводя с фру Дер Грейне печально-обожающего взгляда. Эти две женщины нравились Ингиторе больше других в Аскефьорде, хотя и совершенно по-разному. Нельзя сказать, чтобы Сэла отличалась добротой или веселостью, но она была очень сообразительна, нелюбопытна и решительно ничему не удивлялась – в положении Ингиторы это были очень ценные качества. За прошедшее время ее познакомили с приключениями самой Сэлы, которая во время Туальской войны «так отличилась, что заткнула за пояс всех ярлов, включая и меня самого», как говорил об этом Торвард. [26] Сэла, сдержанно-уверенная, бойкая, но вместе с тем очень широко мыслящая женщина, совершенно не одобряла того мнения, что Ингитора якобы обязана вернуться к слэттам, и иметь ее рядом именно сейчас Ингиторе было приятно. По твердому убеждению Сэлы, на свете нет ничего важнее Аскефьорда: ради блага Аскефьорда допустимо украсть, убить, обольстить кого угодно, проявить любую неблагодарность и любое коварство – и даже благородный человек при этом не утратит чести, потому что высшая и настоящая его честь – это благо Аскефьорда! Совсем другой была жена ее двоюродного брата Аринлейва, фру Дер Грейне, та самая «мудрая женщина с острова Туаль», от которой Торвард когда-то услышал о законах Богини, чтобы потом пересказать их Ингиторе в глуши Медного Леса. В Аскефьорде Дер Грейне прозвали Госпожа Луна, поскольку в ней подозревали истинную жрицу Луны, которую на Туале, в отличие от Морского Пути, представляли в женском обличии. Эта женщина, стройная, с неслышным шагом, похожая на столб лунного света, при всей внешней простоте казалась загадочна и значительна и не подходила своему мужу, доблестному Аринлейву сыну Сельви, как не подошла бы железному мечу рукоять из резного хрусталя. Со своей золовкой Сэлой они отлично ладили, и эти две молодые женщины, такие непохожие, казались двумя воплощениями одного и того же божества, земным и небесным. – Человек переменчив, как морская волна, и он никогда заранее не знает, что ему суждено! – утешала Ингитору Дер Грейне. – Послушай, я расскажу тебе, что произошло со мной. Шесть лет назад, пока я еще жила на Туале, у меня был талисман – прекрасный камень, похожий на каплю лунного света, и у нас его называли «Слеза Луны». Этот камень подарила мне мать моего отца, фрия Эрхина Старшая, и он давал мне знание будущего. И вот однажды Торвард конунг посватался к моей сестре, фрие Эрхине. Она отвергла его, посчитала его сватовство оскорблением и послала воинов отомстить ему. Они вернулись из похода и привезли Сэлу дочь Слагви, пленницу, которую посчитали сестрой Торварда конунга. Мы подружились с ней, и мне приснился сон, что я стану женой ее брата. Не скажу, что я огорчилась, – Дер Грейне мягко улыбнулась, – потому что Торвард конунг красив и доблестен, и я не понимала мою сестру Эрхину, которая отвергла его. Ведь можно было устроить так, чтобы он стал ее мужем, не нарушая ее достоинства как лица Богини на земле… Но я радовалась, что сон обещал мне самой брак с ним. Потом Торвард конунг приплыл к нам с большим войском и потребовал, чтобы моя сестра Эрхина стала его женой. Она предложила ему меня. Я не противилась, думая, что так исполнится предсказание. Но он дал мне другого жениха: Аринлейва сына Сельви. Я подумала, что судьба моя нарушена, но потом, когда я спросила, каков его род, он ответил… И я узнала, что он и есть двоюродный брат Сэлы, а Торвард конунг не состоит с ней в кровном родстве! Я стала женой Аринлейва ярла, и предсказание исполнилось, хотя совсем не так, как я ожидала! Люди могут предугадывать, ожидать и ошибаться, но судьба – никогда! Судьба всегда исполняется, потому что она – в самом человеке! И если уж тебе суждено было сначала ненавидеть Торварда конунга, а потом полюбить его, то это еще не самая дивная судьба из тех, что вершились под Ликом Богини! [27] Ингитора слушала и старалась принять ту мысль, которую до нее хотели донести: человек не знает ни себя, ни своей судьбы, но познание себя и есть единственное средство познать судьбу. Платить за это драгоценное знание иной раз приходится дорого, но разве лучше ей было оставаться в неведении и жить вслепую? За разговором они добрели почти до самого Дозорного мыса, и здесь их нашел Торвард. Бросив коня Регне, он подбежал и обнял Ингитору, а потом стал бранить: – Ты что, хочешь, чтобы тебя похитили? И чтобы теперь уже я пошел войной на слэттов, чтобы отбить тебя назад? – О чем ты? Кто меня похитит? – Ты знаешь кто. Он сегодня утром отдал приказ готовить корабли. Гостить им тут, в самом деле, уже нечего. Я сказал: раз уж ты надела на руку Дракон Судьбы, снять его не так-то просто. – Значит, у нас будет война? – Похоже на то! – вполне невозмутимо согласился Торвард, а потом вдруг сорвался: – – Эй, Торвард конунг! – вдруг закричали с Дозорного мыса. – Там в море корабль! – Кого еще к нам несет? – устало вздохнул Торвард и сел на камень. – Ну, иди ко мне! – Уже привычным ей жестом он хлопнул себя по колену, приглашая Ингитору присесть. – Не удивлюсь, если это доблестный Хеймир конунг, в смысле, кто-нибудь от него с освященным копьем войны. – Жаль, что у тебя нет брата! Тогда он мог бы жениться на Вальборг. – Да уж! Была ведь у меня парочка единокровных братьев, от первой жены отца, правда, оба старше лет на десять. Только они умерли, и говорят, что это моя милая мамочка наслала на них «гнилую смерть». Представляешь, если бы не эта болезнь, то у моего отца была бы жена и двое сыновей, и он не женился бы на моей матери, и я не родился бы… – Беда! – Ингитора вздохнула, обняла его черноволосую голову и поцеловал в лоб, куда попала. – Все-таки как хорошо, что ты родился! За это твоей мамочке можно многое простить. – Да уж! А ей, говорят, за это все и простили. Первые лет тринадцать ее очень не любили, а потом я потихоньку вырос, и народ убедился, что она дала им больше, чем отняла. Это не я, это сам Стуре-Одд говорил, вон Сэла подтвердит. Но нам с тобой больше нельзя откладывать заботу о продолжении моего славного рода. Уж очень будет обидно, если в войне из-за жены я буду убит раньше, чем она родит мне сына! Говоря это, Торвард вглядывался куда-то вдаль, в горловину фьорда. Она проследила за его взглядом: из-за Дозорного мыса выходил корабль, медленно, на веслах вплывающий во фьорд. Вдруг Торвард ловко поднялся с камня, держа Ингитору на весу, потом поставил ее на землю, как будто она стала мешать ему. Взгляд его стал напряженным, в лице появилась сосредоточенность, и он даже ничего больше не сказал о том предмете, которому уделял всегда так много внимания. – Кто это? – спросила она. На вид не было ничего особенного: лангскип на двадцать скамей, с вороном на носу, явно слэттенландской постройки. – Неужели правда от Хеймира конунга? Ты что, ясновидящий? – Вроде того… Хотел бы я знать, кто это… – бессвязно бормотал Торвард. – Очень хотел бы! Ой! – Он вдруг как-то судорожно сглотнул и схватился за горло. И Ингитора поняла, что в настоящем волнении, от которого дрожит каждый сустав и качается земля под ногами, она его еще не видела. – Это… Ингитора почти с ужасом слушала эту бессвязную смесь обетов и брани и не понимала, какого же несчастья ждет он, если готов ради его отвращения принести такие жертвы. Она еще не понимала, что не страх, а безумная надежда заставляет Торварда обещать не зная что. – Я знаю этот корабль! – пробормотала она, сомневаясь, облегчит это их положение или ухудшит. – Ну? – Торвард повернулся и посмотрел ей в лицо, но глаза его были такими отстраненными, словно даже Ингитора сейчас не имела для него значения. – В Эльвенэсе видела. Это «Волнокрылый». Вон у него штевень в синий цвет покрашен, и флюгер новый, позолоченный. Это новый корабль, Хеймир конунг для себя строил. – Хеймир конунг… – Торвард снова перевел взгляд на приближающийся корабль. Тот уже настолько приблизился, что можно было разглядеть людей на носу. И человека, который там стоял, выделяясь среди других высоким ростом, Ингитора не знала. – Но я вижу-то не Хеймира! Я вижу-то другого! – вдруг заорал Торвард. Шагнув к морю, он снова вернулся к Ингиторе, схватил ее за плечи и затряс так бешено, что она вскрикнула. У нее мелькнула мысль, что он сошел с ума. – Я вижу-то… Это и есть наш Добрый Бальдр, ты понимаешь! Это весна наша пришла, ты понимаешь! Это единственный человек на свете, который может нам помочь! Ингитора ничего не понимала; смысл слов с трудом до нее доходил, но, видя такую странную, такую дикую и отчаянную радость, она вдруг осознала, что его невозмутимое ожидание будущей войны было вовсе не таким невозмутимым, как он хотел показать. А Торвард, оставив ее, вошел в воду и побрел через волны навстречу приближающемуся кораблю. – Хельги ярл! – кричал он, размахивая обеими руками над головой. – Хельги ярл! Греби сюда! Ты мне так нужен! Ты просто не представляешь, как ты мне нужен! Корабль был уже у самого берега; тот, к кому Торвард обращался, спрыгнул с борта, и Торвард, по пояс в воде, с размаху ударил его по плечу, потом обнял, потом отпихнул от себя и затряс, держа за плечи и не переставая что-то кричать. Ингитора смотрела и не верила своим глазам. Она никогда раньше не видела Хельги ярла, старшего сына Хеймира конунга, но тот, кто стоял рядом с Торвардом по пояс в воде, очень подходил под его описание. Высокий, как Торвард, даже более мощного сложения, с продолговатым лицом и русыми волосами, зачесанными назад от высокого лба, с сильно загорелым обветренным лицом и длинной морщиной сверху вниз на каждой щеке, с небольшой русой бородкой, неторопливый и уверенный, сохраняющий полную невозмутимость даже сейчас, во время этой более чем странной встречи в волнах прибоя – это мог быть только он! Чем им поможет его появление, Ингитора пока не понимала, но видя, как откровенно рад Торвард, с трепетом необоснованной, но пылкой надежды ждала, сама не зная чего. Наконец они оба выбрались на берег, а корабль пристал чуть поодаль, где к нему уже бежали люди из усадьбы Бергелюнг. Мокрые по пояс, Торвард и Хельги подошли к Ингиторе, причем Торвард все еще обнимал гостя за плечи, словно боялся, что тот внезапно исчезнет. – Это наша с тобой первая встреча за пять лет, Торвард ярл… То есть прости, Торвард конунг, я еще не привык! – говорил Хельги своим спокойным глуховатым голосом. – И, честно говоря, я не очень-то ждал, что ты побежишь мне навстречу в море и еще будешь обнимать! Или ты хочешь меня задобрить, потому что утянул у меня из-под носа честь убить Бергвида Черную Шкуру! – – Надо же, как любопытно! – слегка посмеивался Хельги ярл, помнивший, что и пять лет назад его товарищ отличался гораздо большей, чем он сам, свободой в выборе выражений. – Как занятно ты стал изъясняться! Раньше я всегда понимал, что ты говоришь, даже когда ты был очень взволнован! Должно быть, с тех пор в Морском Пути открыли что-то новенькое? – Издевайся, драгоценный мой, издевайся сколько хочется! Я все тебе прощу, ты мне так нужен! – изнемогая от избытка чувств, приговаривал Торвард и похлопывал его то по плечу, то по груди. – Умник ты мой! Как я по тебе страдал! Как я звал тебя бессонными ночами! Если бы ты знал! Боги привели тебя именно сейчас! Где же ты слонялся столько лет, чтоб тебя… – Он что, обезумел? – осведомился Хельги ярл у Ингиторы, но в его серых глазах она видела скрытую добрую насмешку: он все отлично понимал. – Ты, ветвь ожерелий, и есть Ингитора дочь Скельвира? Неистовая дева-скальд, от любви к которой сходят с ума все герои Морского Пути? Кроме меня, и то потому, что меня не было дома. – А ты… Хельги ярл, слышал обо мне? – Еще бы я не слышал! Я не успел пробыть дома и полдня, как мне уже во всех подробностях рассказали про ваши дела! Вплоть до постели Бергвида на озере Фрейра, на которой ты, Торвард конунг, якобы обесчестил невесту моего брата Эгвальда ярла! Если это правда, то значит, ты сильно переменился, пока мы не виделись. И я понял, что больше, чем полдня, мне и не суждено в этот раз быть дома! Мой корабль после такого плавания был в дело не годен, и отец дал мне свой новый. Так это все правда? Что мой доблестный младший брат… – Хельги ярл! – простонал Торвард, как будто именно к своему товарищу, вопреки чести и естеству, пылал неодолимой страстью. – Хельги ярл, вот не сойти нам с этого места! Я не пущу тебя в дом, я не дам тебе куска хлеба, я не позволю тебе сменить мокрые штаны, пока ты сейчас же, вот тут же, не повторишь твою старую клятву! – Какую клятву? – недоумение Ингиторы переходило уже все границы. – Ты забыла! А ведь я тебе рассказывал! Там еще, в Медном Лесу рассказывал! О чем ты только думала? Ну, если о том же, о чем и я, тогда ладно. Я же тебе рассказывал: когда мы с Хельги вместе сватались к дочке Вигмара Лисицы и она выбрала его, Хельги, как истинно благородный человек, дал клятву в будущем помочь мне добыть любую невесту, которая только мне понадобится. Клялся приложить все силы, свои и своей дружины, если только мне будет нужна его помощь. Я правду говорю, Хельги ярл? Я ничего не приврал? – Это все правда! – торжественно успокоил его Хельги и, кажется, подмигнул Ингиторе. Если ей не померещилось. – Так вот, я хочу жениться вот на этой деве, прекрасной и благородной, дочери Скельвира хёвдинга из Бергелюнга, тьфу, из Льюнгвэлира! Сколько же вереска в Морском Пути, так и заблудиться в нем недолго! [28] А твой доблестный и упрямый брат Эгвальд ярл тоже вбил себе в голову, что он хочет на ней жениться. И мне от тебя нужно, чтобы ты унял доблесть своего брата и дал мне спокойно жениться на моей невесте! Это та самая помощь, которая мне от тебя нужна, и я требую, чтобы ты подтвердил твою клятву помочь мне! – Нет, постойте! – вдруг раздался рядом с ними звонкий и горячий женский голос. Ингиторе этот голос был совершенно незнаком. Она обернулась: от корабля, вытащенного на берег, к ним торопилась молодая женщина, стройная, большеглазая, с беспокойным, своеобразным, но по-своему красивым и благородным лицом. – Погодите давать и подтверждать тут свои клятвы! – восклицала она, не трудясь с кем-то здороваться. – Что бы там ни было между вами раньше – все будет так, как хочет сама девушка! Вы слышите? Кто дал вам право решать ее судьбу, словно она коза или овца? Она ведь не рабыня! Она – благородная женщина и имеет право сама решать свою судьбу! – Женщины в этих делах понимают лучше! – Хельги посмотрел на Торварда и пожал плечами, что, дескать, придется нам смириться. – Правда, не тогда, когда речь идет о любви собственного брата! – воскликнул Торвард. – Привет тебе, Эйра дочь Асольва! Ты, значит, тоже пустилась в дорогу, чтобы спасти меня? – Я пустилась в дорогу потому, что я должна всегда быть рядом с моим мужем! – Фру Эйра гордо вскинула голову, и ее тонкие ноздри затрепетали. – А ты, я слышала, все-таки убил… проклятие Квиттинга. Она сделала заминку, и Ингитора поняла, что эта гордая и решительная красавица не смеет произнести имя Бергвида, словно оно обжигает ей губы. – Да, – прямо глядя на нее, ответил Торвард. Теперь он был совершенно спокоен. – Если помнишь, я говорил тебе, что убью его, еще тогда, пять лет назад. Еще пока ты не видела его. А ты мне не поверила. – Я не хотела, чтобы это было так, – тихо ответила Эйра. – Ты не хотела увидеть жизнь такой, какая она есть. С тех пор ты не перестала думать, что весь мир перевернется и подчинится твоим желаниям? – Да, кое-что изменилось. Теперь я вижу, что Беседу эту можно было назвать очень странной, и Ингитора почти ничего в ней не понимала. Но видя, что Торвард совсем успокоился, перестал терзать Хельги, подошел к ней и обнял, уже не требуя от Хельги каких-то клятв прямо тут, пока они оба не сменили мокрую одежду, она поняла, что самое тяжелое уже позади. И на этот раз окончательно. Велико же было удивление людей, когда Торвард конунг привел в Аскегорд не кого-нибудь, а Хельги ярла и его жену фру Эйру, тех самых, которые уже больше трех лет назад покинули Эльвенэс и уплыли через западные моря на юг, чтобы отыскать Землю Окаменевших, которая привиделась Эйре в грезах. Неосуществимым казался их замысел, на который во всем мире были способны только эти двое, и невероятным казалось их возвращение именно сейчас, когда их меньше всего ждали и когда они больше всего были нужны! Оба остались прежними: Хельги ярл держался немногословно, невозмутимо и дружелюбно, а Эйра оставалась все так же беспокойна, горяча, так же доверяла своему воображению гораздо больше, чем рассудку, и так же пылко высказывала все свои мысли и чувства, не задумываясь, приятно ли это окружающим. Но Торвард был так счастлив, что охотно поцеловал бы ее, если бы она только позволила, и великодушно прощал ей то, что она никак не могла простить ему родства с Хёрдис Колдуньей, ее же, кстати, собственной теткой. Но преданность ее мужу, как и все прочие ее чувства, была так велика, что ради долга быть рядом с ним она не только вошла в дом Хёрдис Колдуньи, но и держалась с ней удивительно любезно! Вечером после их прибытия Аскегорд долго шумел и пировал. Торвард и Эйра наперебой рассказывали о своих приключениях, хохотали, потешая всю дружину и гостей, спешно собравшихся со всего фьорда поглядеть на Хельги ярла, который вернулся, по слухам, из Иного Мира. Возвращению его бурно радовались слэтты, которые, во-первых, любили его, а во-вторых, не могли не приветствовать то, что его возвращение спасало Слэттенланд от необходимости воевать с Фьялленландом. Не слишком веселились только Вальборг и Эгвальд: они никак не могли опомниться от изумления при виде старшего брата и невестки, про которых, по причине их долгого отсутствия, почти забыли. И с его возвращением они потеряли все то, что надеялись получить. Хельги ярл разводил руками, но оставался непреклонен: его сестре йомфру Вальборг лучше вернуться домой, и Эгвальду ярлу тоже, раз уж они не хотят присутствовать на свадьбе Торварда конунга, но он клялся устроить эту свадьбу еще пять лет назад, а свою клятву ему никак невозможно взять обратно, даже если его собственный брат оказался соперником жениха! А Эйра уже забыла о них: убедившись, что желание Ингиторы совпадает с содержанием клятвы, которую Хельги ярл должен исполнить, она сочла притязания Эгвальда неправыми, а значит, не стоящими сочувствия. Ингитора беседовала с Хельги ярлом, и ей казалось, что она на самом деле говорит с Добрым Бальдром, который вернулся из Хель после Затмения Богов и принес возрождение обновленному миру. Все его качества сами по себе заслуживали уважения, но при том, что он для них сделал, – безо всякого труда, просто своим своевременным появлением, – он вызывал у Ингиторы истинно божественное преклонение. Она была просто счастлива, что у слэттов будет такой конунг, прекрасный, умный, благородный, верный слову, а главное, умеющий появляться так вовремя! Она по-прежнему сострадала Эгвальду, которому пришлось так обмануться в своих надеждах, но теперь его обиды никому ничем не грозили, поскольку наследником Хеймира будет все-таки не он, а Хельги, который не допустит никакой вражды по отношению к Торварду, родичу жены! – Поверь, Хельги ярл, мне очень жаль, что я натворила таких бед и так обидела твоего брата! – умоляла она. – Я бы многое отдала, чтобы этого не случилось, но зимой и весной я была просто безумной! Я была сама не своя от горя, от отчаяния, что нет никакого средства отомстить за моего отца! Мною владела «священная ярость берсерка», я сама не понимала, что говорю и что делаю! – Да, больше поживешь, больше и узнаешь! – отвечал Хельги ярл и слегка щурил глаза в усмешке. – Мужчины-берсерки ломают людям шеи, а женщины – разбивают сердца. Ничего, йомфру, жить с разбитым сердцем все же легче, чем со сломанной шеей. Со временем им станет легче. Он сказал «им», а не «ему», и Ингитора в душе подивилась его проницательности: увлечение Вальборг Торвардом тоже, выходит, не осталось для него тайной. Иным людям честолюбие заменяет сердце, но боль его бывает не менее сильна! – Я для них кое-что придумал! – продолжал Хельги ярл. – Там, в Земле Окаменевших, нас приняли, как сошедших на землю богов. Эйре не случайно стала грезиться эта земля: древний род их конунгов прервался, тот, который когда-то привел их туда. По описаниям, которые сохранились в их сказаниях, их прежняя земля похожа на нашу. И у них есть пророчество, что их новые вожди придут из нашей земли, их древней родины. Они очень хотели, чтобы я остался и стал у них править. Я не мог на это согласиться, но… если я пошлю туда моего брата, ему там будут рады. Ему так нужно обо всем позабыть – отправиться туда для него будет самым лучшим. А для тебя, йомфру, самым лучшим будет, я думаю… сложить хорошую песнь о том, что с тобой случилось. Это будет, как говорится, и забавно, и поучительно. Ингитора улыбнулась, но на самом деле вовсе не была уверена, что у нее это получится. Не так уж трудно подобрать строчки, чтобы люди узнали, Но сомнение в силе своего дарования не настолько ее смутило, чтобы погасить ощущение счастья, которое, казалось, растекалось по жилам вместе с кровью и наполняло чувством ослепительного внутреннего света. Когда пир наконец кончился и народ из гридницы разошелся, она послала Гленне за конунгом: дескать, ей нужно кое-что ему сказать. Гленне уплыла с самым невозмутимым и непроницаемым видом, и тот, за кем ее послали, появился так быстро, словно ждал под дверью. Закрыв дверь за собой, Торвард снял пояс со всеми гремящими привесками и положил на сундук. Потом он стянул с запястий оба браслета и швырнул туда же, а сам сел на край лежанки. – Ну? – с видом каменной сдержанности осведомился он. – Ты позвала меня, чтобы поведать, какие муки совести у тебя вызвало появление Хельги ярла? Но видно было, что он сам не слишком-то в это верит, а подозревает совершенно противоположное. И взгляд его, еще пока он это говорил, стал таким же расплавленно-томным, как в избушке «волчьей матери», а на лице отразилась та самая глубинная пылкость, которая составляла такую важную часть его существа. И Ингитора не обманула его истинных ожиданий. – Я позвала тебя, конунг… – с важностью начала она. – Чтобы у тебя спросить… – Но вид его волнения быстро ее сбил, и она торопливо закончила: – Чтобы ты рассказал мне, так ради которого тролля ты до сих пор воздерживался?! От широкого, медленно струящегося по низкой долине ручья через густые заросли ивняка тянулась тропинка, покрытая отпечатками волчьих лап. Маленькая рыжеволосая ведьма, со звериной ловкостью прыгая с одного плоского камня на другой, перебралась через ручей и пошла вверх по волчьей тропе. Откуда-то из зарослей выскочили серыми тенями два полувзрослых волка-переярка, обнюхали ноги Дагейды. Она мельком погладила их широкие лбы и загривки. Оба переярка неспешно потрусили за ней. В склоне небольшого сухого пригорка виднелась неглубокая впадина, служившая логовом волчице с ее новым выводком. Перед ней валялось несколько старых, засохших костей, полуобглоданная задняя нога молодой косули. Сама волчица поднялась из норы навстречу Дагейде. Серая хозяйка не ощетинилась, не бросилась на незваную гостью, как бросилась бы на всякого чужака, посмевшего приблизиться к ее потомству. Дагейда так же мимоходом потрепала ее по загривку. Ее желтые глаза смотрели мимо волчицы на пять серых комочков, на пятерых волчат, игравших с костями перед входом в нору. Заметив Дагейду, они бросили свои игры и повернули навстречу ведьме пять любопытных носиков. Дагейда быстро опустилась на колени и протянула руки к волчатам. Они нюхали ее ноги и накидку из волчьего меха, тихо поскуливали – они еще не знали, кто пришел к ним, но чувствовали в ней хозяйку. А Дагейда с лихорадочным нетерпением поворачивала к себе одну за другой их головки, вглядывалась в смешные, вислоухие, похожие на щенячьи мордочки, будто искала некий знак. Один из волчат сам сунулся носом ей в руки. Дагейда подняла его голову и вскрикнула: на черном носике сбоку виднелось маленькое белое пятнышко. Стоя на коленях, Дагейда порывисто подхватила волчонка на руки, прижалась щекой к мягкой шерстке на его мордочке и вздрогнула. – Мой Жадный… Мой неутомимый… Мой верный… – чуть слышно шептала она, в голосе ее дрожали боль и нежность, и слезы катились по ее бледному лицу из-под опущенных век. Волчонок тихонько взвизгнул и горячо лизнул ее мокрую щеку. |
||
|