"Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы" - читать интересную книгу автора (Дворецкая Елизавета)Глава 2Ингитора проснулась от холода и, еще не открывая глаз, пошарила вокруг себя, отыскивая сползшее одеяло. При каждом движении утренний холод проникал под толстый шерстяной плащ, выбранный заботливой фру Аудвейг для защиты от морского ветра, и по коже рассыпались целые горсти мурашек. Пальцы сразу стали мокрыми от множества влажных капелек, усеявших одежду. Но даже с закрытыми глазами Ингитора сразу почувствовала, что вокруг очень светло – гораздо светлее, чем может быть в доме! И воздух – свежайший лесной воздух омывал лицо, как вода из ручья, и не шел ни в какое сравнение с тем, что бывает в девичьей, когда за ночь надышат… Вспомнила! Вчерашний вечер, Бергвид… Вот почему она так странно и жестко лежит, вот почему волосы влажны от росы. Она шла через лес в полной темноте, то вверх по склонам гор, то вниз, прочь от моря, в глубь побережья, не думая, куда и зачем, полная одним стремлением – уйти подальше от моря и от Бергвида. Она шла чуть ли не до рассвета и остановилась только тогда, когда наткнулась на ствол и заметила, что в сереющем предрассветном воздухе его прекрасно видно, а просто она засыпает на ходу. Тогда она улеглась прямо на мох, очертила вокруг себя круг с четырьмя защитными рунами с четырех сторон света, потом подложила свой мешок под голову, завернулась в плащ и крепко заснула. Открыв глаза, она увидела возле самого носа мох и мелкую траву, жемчужно блестящую от росы, а потом ее взгляд упал на фигуру человека, сидящего на мху в трех шагах от ее защитного круга, опираясь руками о поднятые колени. Он сидел неподвижно, и в первый миг Ингитора решила, что ей мерещится эта фигура среди стволов и камней. Она быстро поднялась, села, вгляделась – он не исчез. В глаза ей бросились длинные черные волосы, и все ее существо пронзила мысль о Бергвиде. Ингитора оледенела от ужаса и чувства безнадежности: от него, как от злого духа, невозможно скрыться! Но лицо у сидящего было совсем другое – не бледное, а смуглое, с черной щетиной на щеках и подбородке, которая еще не превратилась в бороду. Он был примерно тех же лет, что и Бергвид, но, пожалуй, повыше ростом, пошире в плечах и вообще покрепче. А главное – глаза, устремленные прямо на нее: в них не оказалось ничего похожего на тот дикий губительный огонь или равнодушно-мертвую бездну, они смотрели на Ингитору разумно и ясно, с чувством спокойного, даже доброжелательного любопытства. Встретив этот взгляд, Ингитора испытала такое облегчение – все-таки это не Бергвид! – что разом ободрилась, хотя положение ее все-таки оставалось весьма сомнительным и ненадежным. – Привет! – сказал ей незнакомец, заметив, что она проснулась. – Я не посмел тебя будить, но пройти мимо тоже не решился. Ты дева из рода светлых альвов? Должно быть, на небесах где-то прохудилась дырка, а ты ее не заметила и провалилась из чертогов Альвхейма на землю? Может, тебе надо как-то помочь взобраться опять наверх? Голос у него был низкий, глуховатый, но звучал приятно и внушал невольное убеждение, что обладатель этого голоса человек надежный. Ингитора молча смотрела на него, пытаясь понять, что означает эта странная речь и как на нее отвечать. И откуда он тут взялся – не с неба ли упал он сам? Она устроилась под этим ореховым кустом почти в темноте, а теперь, при ярком свете дня, не узнавала места, и оттого все происходящее казалось очередным сном, путаным и необъяснимым. А вокруг простирался лес, живущий своей особой жизнью, и было ясно, что отсюда очень далеко до обитаемых мест. Однако тот, кто задавал Ингиторе такие странные вопросы, ни по виду, ни по речи не походил на бонда или охотника. Волосы ниже плеч указывали на знатный род, хорошая, хотя и неяркая одежда, бронзовая застежка плаща, новые сапоги из хорошей кожи, зеленые ремни, застегнутые маленькими пряжками узорной бронзы, говорили о том, что это человек не бедный и никак уж не бродяга. Да и что бродяге делать в лесной глуши, у кого тут просить подаяния? В глаза Ингиторе бросились два тяжелых, со сложно переплетенными узорами золотых браслета, украшавших его широкие смуглые запястья. Обладатель таких вещей сам кому хочешь подаст. Меч, прикрепленный к поясу, лежал на траве, и конец ножен был окован серебром с позолоченным узором в виде головы дракона. Рядом располагались лук, копье с петлей, чтобы вешать за спину, и заплечный мешок. – Или в Альвхейме говорят на другом языке и ты меня не понимаешь? – уточнил он, видя, что она рассматривает его и молчит. За все это время он так и не шелохнулся, как будто хотел показать, что совершенно безопасен. – А с чего ты взял… – начала Ингитора, но спросонья у нее получилось очень сипло. Она кашлянула и начала сначала: – С чего ты взял, что я из Альвхейма? – А очень просто, – охотно объяснил он. – У меня же есть глаза! Здесь два «роздыха» от побережья и «роздых» от ближайшей большой усадьбы, то есть от Можжевельника. Под ореховым кустом спит молодая девушка явно знатного происхождения, с дивными белыми руками и тонкими пальцами, которые сделали бы честь самой Эрне дочери Херсира, в хорошем, совсем новом цветном платье и таком же плаще с бронзовой застежкой, в новых башмаках с красными ремешками. Ты никак не можешь быть беглой рабыней и не можешь быть девчонкой с хутора, которая пошла искать козу и заблудилась. Если бы ты вдруг осталась единственной, кто спасся с погибшего корабля, то пошла бы не в глубь побережья, а вдоль моря и давно нашла бы людей. То есть разумного объяснения, как ты сюда попала и кто ты, я подобрать не могу. И мне остается один вывод – что ты упала с неба. Но если ты можешь дать мне другую разгадку, я с удовольствием послушаю. Наблюдательность незнакомца оказалась не хуже, чем у самой Ингиторы, и тем он заранее избавил ее от противной необходимости врать. Но и рассказывать, кто она и почему здесь, хотелось еще меньше. – По тебе тоже не скажешь, что ты собираешь грибы! – с вызовом ответила она. – Что-то я не видела пастухов и охотников с таким оружием, на кабана с мечом не ходят. Кто ты? – Ингитора оправила волосы, провела пальцами по бровям, стараясь прийти в себя и сообразить наконец, что делать и как к этому отнестись. Бергвид очень даже мог послать людей искать ее. Но если бы это был человек Бергвида, то он знал бы, кто она такая, и не задавал бы ей вопросов. В самом деле, второй такой, как она, здесь неоткуда взяться. Квитт ли он вообще? У квиттов знатные люди заплетают на висках две тонкие косички и заправляют их за уши, а волосы ее собеседника были просто связаны сзади в хвост, чтобы не мешались, и ни на какое племя не указывали. И такие сапоги с пряжками над коленом она видела, не очень давно и в большом количестве… Булавка его нагрудной застежки отлита в виде молота. И знак Мйольнира на оковке ножен… Речь его отличалась от той, которую она привыкла слышать в усадьбе Фридланд, и выговором он напоминает скорее Ормкеля, чем Хуги Глиняные Пятки… Великий Один! Ингитору пробрала дрожь. Только этого не хватало! – Что ты так внимательно на меня смотришь? – осведомился обладатель застежки с молотом, довольно терпеливо ждавший итога ее размышлений. – Пытаешься понять, кто я такой? Я фьялль. Это ужасно? Правда, ты, кажется, сама не квиттинка, а значит, слово «фьялли» не должно у тебя вызывать ужас. – Я не квиттинка. Но у меня нет причин любить фьяллей. Скорее наоборот. – Ну, я ведь тебя не держу. – Он пожал плечами. – Ты совершенно свободна идти куда хочешь. Я сам иду на юго-восток, и если ты пойдешь в любую из семи оставшихся сторон, то можешь быть уверена, что не встретишь там ни одного фьялля. Может быть, Ингиторе следовало воспользоваться случаем и уйти в одну из семи предложенных сторон, пока отпускают. Но у нее не возникло такого желания: потомок Тора говорил без малейшей язвительности, а напротив, дружелюбно, словно хотел все устроить к ее удовольствию. А она уже опомнилась и вполне отдавала себе отчет, что осталась совершенно одна, без куска хлеба, в глухих лесах чужой страны, без помощи и даже без представления, что ей делать и как добраться хоть до какого-то места, где ей помогут. Вчера ей было все равно, куда идти, лишь бы подальше от Бергвида. Но вот она, похоже, избавилась от Бергвида, и теперь пришла пора задуматься, как выбраться к людям. В таком положении не бросают единственного живого человека, даже если он из племени фьяллей. – Так ты не хочешь мне рассказать, кто ты и как оказалась здесь совсем одна? – предположил фьялль, видя, что она все же не торопится его покинуть. Ингитора поколебалась: хоть что-то сказать было надо. – Я убежала, – решилась она, поскольку это глупо отрицать очевидное. – Так получилось. – Это бывает. – Он не удивился. – Но ты забралась далековато от дома. По говору слышно, что ты с восточных берегов, из Слэттенланда или из Тиммерланда. – Да. – Ингитора кивнула, не уточняя, из какого же она племени. – Ну, как хочешь. – Фьялль не настаивал. – Кто мы такие, в конце концов, ничего не меняет, раз уж мы тут одни, как первые люди на земле. Можешь звать меня Аском, а я тебя буду звать Эмблой. Идет? Ингитора не могла не улыбнуться: ей показалось забавным стать на время первой женщиной на земле, сотворенной богами из дерева ивы. Да, они были здесь вдвоем, как первые и единственные на земле люди. Весь тяжкий груз забот и сомнений остался где-то далеко, в большом мире, за границей зачарованного леса, и Ингитора чувствовала облегчение, что все это, не дававшее ей покоя столько дней и месяцев, сейчас можно просто сбросить с плеч и забыть. И стать Эмблой, женщиной-ивой, которая только что очнулась на берегу моря, где «грел с полудня луч солнца соленые камни» [3] и у которой нет прошлого. – И куда же ты хочешь теперь попасть? – уточнил ее новоявленный Аск. – Уж это, прости, мне приходится у тебя спросить. – Я хочу… – Ингитора запнулась и задумалась. – Да я сама не знаю… – нерешительно созналась она чуть погодя. – Ты не во Фьялленланд направляешься? Аск качнул головой: – Потом – да, но сейчас у меня дело совсем в другой стороне. – Тогда… Теперь, когда у нее не было даже корабля, от мысли попасть-таки в Аскефьорд и передать по назначению «морскую цепь» приходилось отказаться. Теперь самое лучшее – сделать то, что советовала мудрая фру Аудвейг: добраться до Дага хёвдинга, который переправит ее через море обратно в Эльвенэс. – Мне бы нужно на восточное побережье, – подумав, сказала она. – В Тингваль, к Дагу хёвдингу. Я понимаю, что это далеко, но туда, на западное, куда близко, мне нельзя. – А мне нужно к Золотому озеру. Это тоже на восток, только ближе, чем побережье, и хотя бы полпути мы можем пройти вместе. – А потом? – Ингитора вообразила себя снова одной, но теперь уже не на границе, а в середине Медного Леса. – А там я найду тебе надежных людей. На Золотом озере я кое-кого знаю. Так что если на западный берег ты не хочешь, то тебе лучше пойти со мной. И я даже хотел бы, чтобы ты пошла со мной, потому что иначе меня будет мучить совесть, что я бросил под кустом девушку… – Он помедлил, еще раз окидывая ее фигуру взглядом. – Совсем не приспособленную жить под кустом. – Хорошо, – сказала Ингитора, даже не успев как следует подумать. В его словах, а еще больше в голосе, она услышала способность думать о других, а вера, что она кому-то небезразлична и кто-то готов ей помочь, была сейчас спасительной, как огонь в стужу. – Я пойду с тобой. – Ну и слава мудрому Одину! – Аск подмигнул ей, в знак своего удовольствия воздавая честь не своему, а ее богу-покровителю. – В другой раз я постарался бы помочь тебе получше, но сейчас, понимаешь, у меня совсем нет лишнего времени. Понимаешь, когда у человека много лет есть важная цель, она в конце концов начинает повелевать им, как хозяин рабом. Она делается важнее всего. Даже желания помочь девушке. – Аск улыбнулся, чтобы немного смягчить свои слова. Без этого они казались слишком высокопарными, а здесь ведь не пир в день священного праздника, когда поднимаются кубки и провозглашаются обеты богам. – Я понимаю, – тихо отозвалась Ингитора. Эти слова нашли отклик в ее душе, напомнили о ее собственных путях. Разве не месть завладела всеми ее мыслями, стала единственной целью, заглушила все прочие побуждения живой души, направляла все ее поступки и привела в конце концов под этот ореховый куст? – Но к каждой цели должны вести разумные пути, – добавила она. – Должны быть средства. А в средствах так легко ошибиться! И тогда вместо славы будет один позор! – И такое бывало! – Ее собеседник невесело усмехнулся, вспомнив что-то из своей жизни. – Я уже пробовал неверные средства и наконец-то нашел среди них одно верное. Ну что, идем? Он легко поднялся на ноги и протянул руку Ингиторе, чтобы помочь ей встать. Но она предпочла подняться без чужой помощи, однако тут же голова у нее закружилась, она покачнулась и уцепилась за ветки орешника. – Ну, тихо, тихо! – Аск подался было к ней, чтобы поддержать, но понял, что она не хочет его касаться, и остановился. – А ты ведь, наверно, есть хочешь, раз на ногах едва держишься. У меня тут еще есть кусок хлеба. На первое время хватит, а по дороге какого-нибудь глухаря подстрелим. Развязав свой мешок, он вынул оттуда завернутый в лоскут весьма основательный кусок хлеба, разломил его и протянул Ингиторе половину. Она помедлила: есть она и правда хотела, но все-таки боязно было протянуть руку навстречу этой чужой смуглой руке. – Да не тролль я, клянусь Тором! – как-то шутливо-вымученно, словно устал уже в этом клясться, произнес Аск. – Бери! Ингитора посмотрела ему в глаза, слишком живые и ясные для тролля, слегка улыбнулась, стыдясь своей детской боязни, и взяла хлеб, стараясь, однако, не коснуться его ладони с длинным, белым, видимо, очень старым шрамом от пальцев до самого запястья. За клинок, что ли, хватался? И, держа в руке этот кусок хлеба, как амулет, она перешагнула черту своего защитного круга. Огромный волк бежал через ельник, опустив морду к земле и принюхиваясь. Маленькая ведьма на его спине, крепко держась за пряди густой шерсти на загривке, быстро шарила глазами вокруг. Волк замедлил шаг, подался чуть назад, закружил по полянке, потом остановился возле раскидистого орехового куста и стал обнюхивать примятую траву. – Вот оно что! – Дагейда соскользнула на землю и тоже понюхала. – Едва остыло! Теперь-то мы найдем ее! Дагейду гнало вперед прежде всего любопытство. Конечно, она не стала бы утруждать себя и Жадного ради того, чтобы вернуть Бергвиду сбежавшую женщину, но ей хотелось узнать, каким же образом пленница сбежала. Поляна у моря была сплошь залита водой от тающей руны Льда, и так прочно зачаровать толпу народа смогла бы не каждая. И вот эта женщина где-то здесь, в лесу. Куда она пойдет, чего она хочет? Не подбирается ли и она к каким-нибудь сокровищам Медного Леса? Вдруг Дагейда замерла, словно наткнулась на невидимую стену. Ее маленькое личико оставалось неподвижным, но в душе, дрожа, как тени от птичьих крыльев, перетекали друг в друга изумление, недоверие, острая тревога. Дрожа, она наклонилась над травой, так осторожно, словно внизу пылал огонь, и сама принюхалась. Жадный потянул носом воздух и заскулил. – Это он… – прошептала ведьма, пятясь от примятой травы, как пораженная внезапным ударом грома. – Он… Он здесь… И… они сидели рядом? Он здесь! – медленно выговорила она, повернувшись к Жадному. Ее большие глаза раскрылись шире, взгляд застыл. Потом она крепко сжала в ладонях волчью морду и тряхнула. – Он опять здесь, Жадный, ты понимаешь! Оттолкнув голову волка, Дагейда в растерянности и досаде села на землю. От кочки шел свежий запах горячего человеческого существа, мужчины, и этот запах она легко отличила бы из тысяч. Внезапное возвращение брата потрясло ее так, что она даже забыла о девушке из племени слэттов. Загадка и тревожная неожиданность, как кремень и огниво, встретившись, вызвали молнию, которая оглушила Дагейду, и некоторое время она сидела между кустом и моховой кочкой, сама похожая на рыжий куст сухого можжевельника, не шевелясь, и ее пустые глаза были точно две лужицы желтой болотной воды. Жадный ласково боднул ее лбом. Как во сне, Дагейда подняла руку и погладила волка по морде. – Ничего, Жадный, – бормотала она, глядя в никуда и уже что-то обдумывая. – Он и раньше приходил сюда. И уходил ни с чем. И теперь… Волк тонко и коротко проскулил что-то. Странно было слышать это нежное щенячье поскуливание из пасти такого чудовища. – Да, еще она, – вспомнила Дагейда. – Ты говоришь, они встретились? И ушли вместе? Внезапно, будто проснувшись, она вскочила на ноги. – Мы пойдем за ними! – воскликнула она. – Я знаю, знаю, знаю, куда они направились! К Золотому озеру! К кургану! И мы пойдем туда! Но только тихо! – Ведьма приложила тонкий бледный палец к пасти Жадного. – Пусть они пока ничего о нас не знают. Мы покажемся, когда захотим. Правда, Жадный? Волк высунул длинный красный язык и по-собачьи горячо лизнул щеку своей хозяйки. Целый день Ингитора и ее нежданно обретенный спутник шли через ельники и поляны, то карабкались вверх по склону горы, то спускались вниз в долину, держа путь на юго-восток. В полдень они устроились отдохнуть возле речной заводи; Аск надергал камышовых корней, потом вырезал своим длинным ножом большой кусок дерна и откинул его, как крышку сундука, а потом развел костер на земле под дерном. – Зачем это? – спросила Ингитора, которая никогда не видела таких сложных приготовлений к разведению огня. – Ну, во-первых, лесной пожар в середине лета – жуткая вещь. А во-вторых, нам ведь с тобой не надо оставлять очень много следов? – Аск посмотрел на Ингитору и приподнял брови, словно спрашивая, согласна ли она с этим. – Мы это потом опять положим, как было, и наших углей никто не увидит. Если кто-то вдруг будет искать, то найдет, если с умом. А если просто грибы будут собирать, то пройдут, не заметят. – Ты от кого-то скрываешься? – не подумав, спросила Ингитора, и тут же сообразила, что вот это и есть весьма вероятное объяснение, что такой человек может делать в чужой глуши! Скрываться после убийства! Она посмотрела на Аска и с выразительным раскаянием прижала пальцы к губам, желая сказать, что «я этого не говорила» и «это не мое дело». Но Аск усмехнулся, и было видно, что ее опасная догадка пролетела мимо: – Нет. Я ни от кого не скрываюсь. Но вокруг страна, нам обоим чужая. Простая осторожность требует оставлять поменьше следов. Согласна? Запеченные в золе камышовые корни показались проголодавшейся Ингиторе отличной едой. Фьялль даже с некоторым удивлением наблюдал, с какой охотой она грызет их, пачкая подбородок золой. – Это хорошо, что йомфру не привередлива! – с одобрением заметил он, перехватив ее взгляд. – А то я боялся, что такая знатная девушка потребует каши со сливками, и непременно в золоченой миске. – А у тебя есть золоченая миска? – Нет. – Вот и я так подумала. А раз ее нет, какой смысл требовать? – Какая умная женщина мне повстречалась! – восхитился Аск. – Ну, значит, не пропадем. Озер тут много – уж камыша-то мы всегда раздобудем. Ингитора вздохнула. Сама она имела довольно смутное представление о том, что в лесу можно есть, и в этом любая Фрида с хутора, для которой «голодный год» действительно означает голод, а не разговоры о высоких ценах на хлеб, была гораздо ученее ее, йомфру Ингиторы из Льюнгвэлира, так много знающей о древних героях. Поедая камыш, отмывая в той же заводи лицо и руки и потом, шагая вслед за Аском на юго-восток, она уже в который раз пыталась осмыслить очередной изгиб своей судьбы, причудливой, как путь змея по скале. Она А вот на кого она его променяла и с кем, не успев опомниться, пешком идет через весь полуостров? Конечно, по доброй воле она никогда не пошла бы в Медный Лес (и даже просто в лес) вдвоем с совершенно незнакомым мужчиной. Девушки, которые решаются на подобное, заслуживают звания не безумных, а просто дур набитых, и сами должны отвечать за последствия. Но у нее нет выбора. И вернуться назад к морю, где ее в два счета поймает Бергвид, и идти на далекое восточное побережье одной через леса, где она совсем беспомощна, было одинаково немыслимо. Оставалось принять того спутника, которого послала судьба, и положиться на бдительную богиню Хлин, которая уже не раз спасала ее даже в более угрожающих положениях. Смириться с судьбой оказалось тем легче, что Аск не казался особенно опасным. Какие бы загадочные причины ни привели его на Квиттинг, желания поохотиться на беззащитных девушек среди них, скорее всего, не значилось. В труднопроходимых местах он никогда не забывал подать ей руку, помочь перебраться через бурелом или камни, и, когда Ингитора прикасалась к его руке, ей вдруг делалось легко, словно он передавал ей свою силу. Сейчас у него явно имелась необходимость что-то скрывать, но ведь и сама Ингитора молчала о своих делах. А по природе он, пожалуй, был человеком открытым и разговорчивым, и не раз за день пытался завязать беседу, но Ингитора из осторожности предпочитала отмалчиваться. Он не настаивал и погружался в мысли о своем, но никогда не прятал глаз и, встречая взгляд Ингиторы, приподнимал брови, словно спрашивая: «Ты хочешь мне что-то сказать?» Ингитора ничего не хотела сказать, наоборот, следила за тем, чтобы говорить поменьше, но все же его привычка прямо смотреть в глаза внушала некое доверие. Это было явно не худшее, что могло бы быть. К вечеру ее спина и ноги ныли и стонали от усталости, она уже не могла дождаться, когда начнет темнеть, и почти проклинала лето, когда такие длинные дни. Аск шагал не спеша, и видно было, что он примеряется к ее шагу, а сам мог бы идти гораздо быстрее. И дольше. – Ну что, все? – сочувственно спросил он, когда обнаружил, что девушка, перелезая через очередное поваленное дерево, просто сидит на нем и не может встать. – Ладно, привал. Вон до той поляны добредешь? Там от ветра хорошо… Ну, давай донесу! При виде рук, с великодушной готовностью к ней протянутых, Ингитора собрала последние силы и встала. Полянка, окруженная скальными выступами, как стенами, показалась ей милой и уютной, ничуть не хуже чертогов Альвхейма, из которых она якобы упала. Не выбирая места, она так и села на плотный темно-зеленый мох; ей даже есть не хотелось, а хотелось только лечь и заснуть, как медведь, на полгода. Аск сам приготовил ей лежанку из еловых лап, покрыл их листьями папоротника, чтобы не кололись, и Ингитора была гораздо счастливее, чем в девичьей кюны Асты, где к ее услугам имелось роскошное ложе со стеганым одеялом на гагачьем пуху. Потом он сложил возле нее свое оружие, мешок и плащ, взял лук и ушел. Ингитора закрыла глаза: в голове гудело от усталости, и она не заметила, как задремала. Проснулась она от запаха дыма. Уже почти стемнело, пылали красным жаром угли костра, а над костром жарилась какая-то крупная птица. Аск сидел рядом и подкладывал небольшие сучья, чтобы поддерживать жар углей, не давая огню разгораться слишком сильно. – А я не знал, будить тебя или лучше дать поспать, – сказал он, дружелюбно глянув на нее, и кивнул на птицу: – Скоро уже будет готово. Ингитора оправила волосы. Она спала, видимо, недолго, но глубоко, раз даже не слышала стука огнива о кремень и треска ломаемых сучьев. Все ее восприятие словно бы освежилось этим сном, мысли прояснились. И все пережитое с новой ясностью встало перед ней. Она всей кожей ощутила расстояние, пройденное за день, ощутила протяженность пространства, отделяющего ее от людей, от известных дорог, от понятных целей. Глядя на себя как со стороны, она изумлялась: какими ветрами ее занесло сюда? Казалось, давно ли был Праздник Дис, шумная толпа на пиру в Эльвенэсе – и вот каким-то злым колдовством она брошена в глушь Медного Леса и сидит тут, почти ночью, у огня с человеком, о котором ничего не знает, даже имени! И в то же время незнакомое казалось знакомым и вызывало воспоминания, почти такие же ясные, как настоящее, и от них щемило сердце. Лесные сумерки, серое небо в разрывах темных ветвей, запах дыма, мясо над углями – все это напомнило ей, как они с отцом ездили на охоту, вот так же ночевали в лесу, и она сама умоляла не возвращаться сегодня домой, где все так привычно и обыкновенно… Хотелось отвести глаза от фигуры фьялля и представить, что это – отец, что не было этого ужаса, и тела с серым лицом, и кургана, и Эльвенэса, и Острого мыса, и ее тоски и одиночества – ничего не было, а они сидят с отцом возле костра, в лесу под названием Сосновые Бугры, а вокруг Асвард, и Бьярни, и Торкель и все прочие – как год назад, как пять и десять лет назад… Острая боль, тоска по тому, чего нет и уже не будет, пронзала горло, как нож, и от этой резкой боли на глазах выступали слезы. Неужели это никогда не пройдет, неужели она никогда не привыкнет? Аск глянул на нее, хотел что-то сказать, но заметил ее напряженное лицо и влажно блестящие глаза – и впервые за день быстро отвел взгляд. Ингитора с усилием проглотила желание заплакать. Требовалось немедленно что-то сказать, показать, что она вовсе не плачет, хотелось отвлечься от воспоминаний. – Что это? – спросила она, кивнув на тушку над углями. – Обещанный глухарь! – охотно ответил Аск и снова глянул на нее, на сей раз одобрительно, приветствуя ее намерение держать себя в руках. – Тут людей мало, а дичи много, так что с голода не умрем. Это ничего, что он такой черный. Сейчас мы с него кожу обдерем, и будет вполне съедобно. Соль у меня есть. Ингитора кивнула. Не нужно сравнивать сегодняшний день с прошлым, которого не вернуть. Лучше думать о том, чего она избежала, и ценить те преимущества, которые сегодняшний день, несомненно, имеет. Она избавлена от Бергвида, у нее есть спутник, который знает дорогу хотя бы до половины пути, есть еда, она в безопасности – по крайней мере, прямо сейчас ей ничего не грозит, и пора ей научиться ценить и такое благополучие. Больше они почти не разговаривали. Аск, ловко ободрав с глухариной тушки обугленную кожу с остатками перьев, подал ей птичью ножку, обернув косточку широким листом, и Ингитора благодарно улыбнулась, приятно удивленная такой заботой. Поедая ножку, она старалась вообразить сегодняшний ужин кюны Асты и Вальборг, Эгвальда в его заточении, Бергвида… Эгвальд сидит в плену и ждет от нее помощи, Бергвид злобствует где-то из-за ее побега – вот бы ему лопнуть от злости, как тому троллю! Оба они думают о ней и хотят знать, где она, а она сидит тут на поляне и ест этого глухаря, пахнущего дымом… Торвард изредка посматривал на нее, довольный, что девушка так охотно ест, успешно поборов желание заплакать. А плакать ей, наверное, есть о чем – не случайно же такая «Эрна дочь Херсира» оказалась в Медном Лесу, тролль знает как далеко от своего Слэттенланда или Тиммерланда, совсем одна! И не знает, куда ей идти – благополучные люди, у которых есть родичи и друзья, всегда это знают! Небольшой обломок кости, клинышек размером с ее палец, на котором процарапаны три окрашенные руны, висел у Эмблы на цепочке под застежкой; многие носят амулеты с рунами, но Торвард быстро разглядел, что там не Ансу-Лагу-Уруз или еще какое-нибудь обычное заклинание на здоровье, любовь и удачу, а Турс, Исс, Эваз – три могучие и опасные Руны Волшбы. Это тоже было неспроста. От вопросов он воздерживался, но, задумавшись, снова ловил себя на том, что разглядывает ее, словно хочет в чертах лица рассмотреть все то, что она не пожелала ему рассказать. Сдержанность шла на пользу им обоим: он не хотел делиться своими тайнами, а значит, приходилось так же уважать и ее тайны. Но девушка была молода и привлекательна, а к этому народу Торвард питал слабость в любых обстоятельствах. Забавным казалось уже то, что он, чужой и странный человек в Медном Лесу, первым делом встретил здесь другое такое же чуждое этим лесам существо, да еще и женщину – как будто боги нарочно позаботились создать ему пару. Торвард хоть голову заложил бы, что его Эмбла прекрасно умеет подносить гостю золоченый рог с приветственной речью, но вот чистить рыбу ей никогда в жизни не приходилось. Во всем ее поведении сказывалась привычка следить за собой, воспитание, сознание своего достоинства. Никакой суетливости в движениях или в мыслях, никакой праздной болтовни, нытья, хихиканья, игры глазами; ни развязности, ни диковатой замкнутости. Видно было, что он, чужой мужчина, притом тоже прямой потомок Ярла, для нее не новость, не вызывает ни любопытства, ни страха. Она просто мирится с его присутствием, поскольку не имеет выбора. Торвард привык к тому, что все встречные девушки хотят ему понравиться, и поэтому равнодушие Эмблы приводило его почти в недоумение. Правда, она ведь не знает, кто он. И незачем ей это знать. Он для нее тот самый зачарованный, который ходил в медвежьей шкуре… Видя, как его спутница устала за целый день непрерывной ходьбы, Торвард с беспокойством думал о том, какой большой кусок пути у них еще впереди. «Надежным местом», куда он собирался ее передать, была усадьба Вигмара Лисицы на Золотом озере. Место действительно надежное, и сам Вигмар – надежный человек, дружит с Дагом Кремневым, к которому она хочет добраться, и там она уже не пропадет. Весь вопрос в том, как ее туда доставить. Показать ей издалека ворота и отправить одну – неприлично как-то. Довести и самому торжественно поручить заботам Вигмара – значит показаться квиттам на глаза раньше времени. А взять ее с собой к кургану означало впутать чужого человека, да еще и женщину, в глубоко личное дело, на которое он даже Халльмунда не взял. Но несмотря на все эти сложности, общество Эмблы ему было скорее приятно, и Торвард не очень беспокоился о том, до чего оставалось еще пять-шесть дней пути. Особых трудностей она пока не доставляет: устает, но упрямо идет и не жалуется, ест что дают, не привередничает… Конечно, без нее он ушел бы за день гораздо дальше, но лишние два-три дня ничего не решают… Ночь прошла спокойно, и назавтра, доев остатки глухаря и опустив кусок дерна, скрывший угли и кости, они пошли дальше. Стоял чудесный, теплый, свежий летний день, но Ингитора, проснувшись слишком рано, вскоре уже опять начала спотыкаться. Судя по солнцу, даже до полудня еще оставалось время, но ей казалось, что они идут уже так долго! Видя, с каким мужественным усилием она подавляет зевки, Аск, набредя на упавшее дерево, вытянутое над землей точно на высоте удобной скамьи, бросил рядом свой мешок и кивнул ей: – Посиди, передохни. – Мне очень стыдно… – грустно начала Ингитора, жалея о своей невыносливости, но он махнул рукой: – Да брось! Я же вижу, что ты не пастушка, которая всю жизнь со стадом ходит. Хочешь, я тебе плащ постелю, поспи. Мы очень рано встали. – Нет, я сейчас… Ингитора села на ствол, потом прислонилась головой к дереву, росшему позади, закрыла глаза. Она дремала, а Торвард, сидя на том же стволе, молча ждал, пока она снова соберется с силами. Лицо ее он видел сбоку, и он при свете дня неприметно разглядывал ее, притом со все более возрастающим удовольствием. В общем-то, она красива – но ничего особенного. Торвард повидал очень много красивых женщин, но здесь было что-то другое. Ничего особенного не наблюдалось в ее продолговатом лице, белом, слегка загорелом, с высоким гладким лбом. Волосы, разделенные на прямой пробор и откинутые назад за плечи, красиво осеняют лоб, висок и мочку уха. Брови тоже красивые, не тонкие и не широкие, с изгибом, который привлекает внимание к глазам. Глаза небольшие, а может, так кажется оттого, что скулы слегка приподняты. Позабыв, о чем он перед этим думал, Торвард просто разглядывал ее прямой правильный нос, пухловатую нижнюю губу с маленькими обольстительными складочками от уголков рта вниз, и при виде этих складочек вдруг почувствовал знакомое проникающее волнение. Скользнув ниже, взгляд его по белой стройной шее скатился прямо в маленькую впадинку под горлом, между ключицами – кожа там была белая, нежная… Губам стало тепло, словно они уже коснулись этой кожи… не полегчало. И он ничуть не досадовал на задержку: сидеть на этом стволе и разглядывать ее уже казалось самым увлекательным занятием на свете. Эмбла вдруг открыла глаза, и в них мелькнуло беспокойство: видно, его взгляд показался ей слишком пристальным. А Торвард отметил, как забавно серо-голубой цвет ее глаз сочетается с рыжеватым цветом волос, неярких, мягко и тепло блестящих, отчего весь ее облик делается как-то заметнее. – У тебя в роду квиттов не было? – спросил Торвард. – Нет, – ответила она, с трудом выплывая то ли из мыслей, то ли из снов. – У меня тут никого нет. – Я не про это. – А про что? – Ты лицом немного похожа на квиттинку. Высокие скулы, глаза, волосы… – А ты немного похож на свартальва! – Ей, как видно, совсем не понравилось, что ее так внимательно рассматривают. – У тебя их, случайно, не было в роду? – Не видала ты свартальвов! – Торвард не обиделся, а только усмехнулся. – А ты видал? – А то! Стал бы говорить! Видал я свартальвов, то есть, если честно, одного, но так же близко, как тебя. Ну и мозгляк, просто червяк какой-то! Тощий, сморщенный! Из меня одного их бы трое получилось! – Ну, значит, ты великан! – воскликнула Ингитора, смеясь над этим странным разговором, который вынуждена вести с каким-то странным человеком в весьма странных обстоятельствах. – Да нет же! Просто так вышло, что перед моим рождением моя мать очень долго жила почти что под землей. И ей было очень грустно. Я тебе как-нибудь потом расскажу. Идти нам далеко, у нас будет еще много долгих вечеров у костра. Она кивнула и опять прислонила голову к дереву, решив, что после такого продолжительного разговора можно и помолчать. Торвард восхитился ее истинно героической для женщины сдержанностью, но где-то в душе у него зашевелилась смешная детская обида, что ему, конунгу фьяллей, не уделяют никакого внимания! Он был достаточно умен, чтобы не принимать это чувство всерьез, но тем больше любопытства вызывала у него девушка, способная на это. Нет, главное тут не в красоте, хотя она, конечно, красива. В выражении глаз, в чертах ее лица читался ум, воля, внутренняя глубина и сила. Именно это привлекало Торварда, и сама красота ее уже казалась только золотой оправой к этому драгоценному камню. Всю жизнь он легко влюблялся, но настоящее уважение испытывал только к умным и сильным женщинам, с которыми мог говорить как с равными. И в Эмбле, каким-то невероятным образом свалившейся с неба прямо на его пути, он быстро почувствовал одну из таких. А в придачу она была стройной, рыжеволосой, как на заказ – вот бы Халльмунд посмеялся, если бы узнал, что Торвард и в глуши Медного Леса мигом нашел девушку как раз по своему вкусу! Просто под кустом, как ягоду, шел и нашел. Сама ее сдержанность подзадоривала его и усиливала желание раскрыть тайну этой дивной встречи. Он подставил ладонь под ее свесившуюся с колена руку – ее ладонь была заметно Задумавшись, он снова ловил себя на том, что разглядывает ее, и дыхание его невольно учащается. Эта белая полоска кожи, видная в разрезе ее рубашки на груди, не давала ему покоя и отвлекала от всего того, о чем действительно стоило подумать! Например, о Бергвиде, о Дагейде, обо всех прочих неприятностях, которые занимали столько места в его мыслях раньше, а теперь вдруг отодвинулись куда-то очень далеко. И ему было хорошо, словно он явился на эту тенистую поляну просто для собственного удовольствия. Случайно вспомнилась зима, непроходимая тоска, когда он лежал в общем покое у Рэва бонда из фьорда Кривой Речки и слушал сагу о невесте медведя – и Торвард поразился, с ужасом осознав, в какой глубокой и черной яме тогда сидел. И как только сумел выбраться! Но теперь все осталось позади. Спрятанное под рукавом обручье Дракон Судьбы, а главное, «невеста медведя», сидевшая рядом на бревне, казались прочными залогами того, что тоска не вернется. Он был захвачен целиком, как в юности, притом нынешнее чувство казалось ему необычайно новым и свежим, как будто оно потекло не по старым, известным, а по каким-то еще не опробованным дорогам и сулило все блаженство новизны. Так же молчала Эмбла и весь остаток дня – и по пути, и на привалах, которые он время от времени для нее устраивал. Торвард не досаждал ей разговорами, хотя в душе с неутихающим любопытством ждал, долго ли она так промолчит. Неужели до Золотого озера? Неужели они так и расстанутся, ничего друг о друге не узнав? Иногда девушка словно бы порывалась что-то сказать, но сразу передумывала, будто испугавшись, когда встречала его внимательный, ожидающий взгляд. Он подозревал, что не всегда она так молчалива и в привычных условиях охотно делится мыслями, но сейчас боится сказать лишнее. – Это так странно… – как-то начала она, но тут же замолчала, словно посчитала свою речь неуместной. – Что – странно? – невозмутимо спросил Торвард и лишь бегло глянул на нее, чтобы не выдать своего любопытства. – Что я… Что мы все время одни. Целый день, с утра и до ночи. День за днем – и никто нас не видит, только лес. Ты когда-нибудь бывал один так долго? – Нет. Никогда. Торвард подумал при этом сразу о нескольких вещах. Во-первых, этим замечанием она еще раз выдала свое положение, хотя оно и так ясно. Только знатная девушка никогда не остается одна, будучи всегда окружена домочадцами, служанками, гостями, подругами… А во-вторых, что она права и он сам ощущал какое-то глубинное недоумение, второй день подряд встречая взгляд только одной пары глаз, а не десятков, всегда, везде, куда ни повернет голову. Он и сам привык день и ночь быть среди дружины: дома и в походе, на суше и в море, под крышей или в лесу. Он не осознавал одиночества только из-за того, что – А твои знают, где ты? – задал он вопрос, который продолжал его мысли об Аскефьорде. – Нет, – ответила девушка. – Никто не знает. Ни один человек… Она произнесла это так задумчиво-отстраненно, что Торвард понял: эти неведомые «свои» ушли очень далеко от нее не только по расстоянию, но и в мыслях. Ей было, может быть, вовсе и не к кому стремиться. Ему стало жаль ее, у которой нет своего Аскефьорда, захотелось помочь ей, исправить ее чувство одиночества – такая девушка заслуживает лучшей участи. Но для этого нужно знать, кто она и в чем ее сложности. Судя по ее ухоженному виду и хорошей одежде, желающие позаботиться о ней имелись; другое дело, хотела ли она доверить этим таинственным лицам заботу о себе? По всему выходило, что нет. Тут и камень изводился бы от любопытства, но девушка молчала, и на ее лице не отражалось желания рассказывать. Это было странно: всякая женщина любит поговорить, тем более когда с ней такое приключается. А эта молчит. Раньше Торвард считал всех сдержанных людей умными, но, несколько раз ошибившись, понял, что молчаливость может быть не только признаком умной сдержанности, но и следствием глупости, которой просто нечего сказать. Но здесь был явно не тот случай. Она слишком быстро находила ответ, слишком хорошо понимала его и не испытывала ни малейших затруднений при выражении своих мыслей. Просто ей было о чем подумать – иначе она не оказалась бы тут совсем одна, – а ему она не доверяла. Это он тоже понимал и старался не спугнуть ее излишним любопытством. Задумавшись, она уходила в свои мысли так глубоко, что Торвард порой сомневался, а помнит ли она вообще о его присутствии. Вот он взял ее за плечо и остановил: она вздрогнула и подняла на него недоумевающий взгляд, словно не помнила, кто он такой. Он глазами и бровью показал ей на коричневую, с резким черным зигзагом на спине, гадюку, гревшуюся на солнце между камнями в двух шагах впереди. Эмбла сильно вздрогнула, подалась к нему и сама держала его за руку, пока он обводил ее стороной. Крупный глухарь взлетел с сосны в нескольких шагах от них: от треска и грохота его крыльев девушка так содрогнулась, что Торвард засмеялся, но тут же схватился за лук и быстро согнул его, натягивая тетиву, а потом бегом кинулся вслед за птицей, бросив на бегу: «Стой здесь!», точно боялся, что такая задумчивая девушка потеряется, если отойдет хоть на шаг от этой сосны. – Вот это я понимаю! – радовался он, вернувшись с обезглавленным глухарем в одной руке и луком в другой. – Ужин сам тебе навстречу вылетает! Я же тебе говорю: не пропадем! Только вот я сам виноват: поднял тебя слишком рано, ты же спишь на ходу. Не подумай, что я смеюсь, но, правда, по лесу немножко опасно ходить, как вельва во сне. – Я не вельва! – И не подумав обидеться, Эмбла тяжело вздохнула. – Вельва все знает, даже больше, чем Один. А я ничего не знаю. Я – – Боюсь, что нет. – Встряхивая тушку глухаря за лапы, чтобы стекла кровь, Торвард с откровенным сожалением покачал головой. Слово было явно эриннское, а если бы он лучше разбирался в преданиях эриннов, то мог бы сейчас кое-что узнать. – Оно и к лучшему. – Эмбла снова вздохнула. – Ну, ладно, пойдем, я проснулась и буду смотреть под ноги. Освободив стрелу из тушки, Аск потер ее о мох. Ингиторе бросилась в глаза бронзовая насечка на железном острие – руна Тюр, повторяющая очертания самой стрелы. Обозначает волю к победе, мужество, целеустремленность… и читается как «Т». Стрелы, как и все его оружие, красивые, дорогие, отлично сделанные – в общем, указывают на то, что владелец их – человек не простой. В какую сагу она забрела – где «зверь благородный», словно Сигурд, в одиночестве бродит по заколдованному лесу и ищет своего дракона? Вскоре после этого они увидели сперва выкошенную полянку с двумя стогами, потом сенный сарай, потом тропинку, выбитую явно человеческими ногами, а потом и хутор (названия усадьбы это не заслуживало): дом под соломенной крышей, с обмазанными глиной стенами, амбар, хлев и еще какие-то мелкие строения за общим бревенчатым частоколом. – Если хочешь, зайдем, – предложил Аск. – Купим хлеба или из одежды чего-нибудь, я не знаю, может, тебе что-то нужно? Ингитора поколебалась. Рубашка на смену, к счастью, постиранная Халльгерд в последней усадьбе перед встречей с Бергвидом, у нее еще имелась, но отдохнуть в настоящем доме, помыться горячей водой, поесть хлеба или каши было бы совсем неплохо. За половинку одного звена серебряной цепи, которая соединяла застежки ее платья, она могла бы получить всего этого вдоволь. Но… показываться на глаза чужим людям, на Квиттинге, где, в ее представлении, правили Бергвид и Дагейда… – Теперь тепло, помыться можно и в озере! – Приняв это мужественное решение, Ингитора все же не удержалась от вздоха. – Можешь считать меня трусихой, но я не хочу идти к чужим людям. А вдруг тут живет… – Она хотела сказать «лучший друг Бергвида», но не посмела произнести это имя и сказала вместо этого: – Какой-нибудь тролль-людоед. Мы не знаем, кому здесь можно доверять. – А мне, значит, ты доверяешь? – Пока не больше, чем приходится поневоле. Но ты уже видел, как я сплю, и не съел меня. А на их счет я и того не знаю. Под елкой отдохнем, ничего. – Как скажешь! – Аск пожал плечами, и Ингитора мысленно отметила, что ей попался исключительно сговорчивый спутник. – Я о тебе забочусь. Сам я и зимой могу под елкой отдохнуть. А теперь лето – как говорится, летом дом под каждым кустом! Вообще-то это мудро. Нас с тобой всего двое, а серьезный боец у нас и вовсе один. – А ты – серьезный боец? – Очень серьезный, – спокойно, без хвастовства, но очень уверенно ответил он. Эта мысль была ему настолько привычна, что уже не служила поводом для бахвальства. – Но сейчас на деле доказывать не хотелось бы. Ингитора посмотрела на него почти с благодарностью: она целиком разделяла это желание. Хватит с нее славных сражений. – На свете есть только один великий воин, которому под силу меня одолеть! – с выразительной важностью произнес Аск. Ингитора покосилась на него: сохраняя торжественную серьезность на лице, он, кажется, в душе смеялся. – И кто же это? – с некоторой подозрительностью осведомилась она. – Имя сего непревзойденного героя – Флоси Лысый из фьорда Кривой Речки. Хотел бы я, чтобы ты на него взглянула! Девушка, конечно, ничего не поняла, но Торвард рассмеялся, вспомнив Флоси бонда с его ростом, широкими плечами – и мордой добродушного козла. И с изумлением и восторгом понял, что сейчас тот зимний случай кажется ему очень забавным. Настолько забавным, что он охотно рассказал бы о нем всему Морскому Пути, чтобы люди тоже посмеялись. А тогда ведь казалось, что жизнь кончена! Дракон Судьбы на руке или привлекательная девушка рядом – а при девушках он всегда чувствовал прилив сил – тут помогли? Но той жуткой зимой, помнится, ему было не до девушек и он даже не понимал, зачем заботливые домочадцы их время от времени к нему присылают, – только злился, что его не могут оставить в покое и дать побыть одному! «Могучий Фрейр! – восхищенно думал Торвард, осознавая огромную перемену, неприметно свершившуюся в нем. – Да я никак выздоровел!» До его цели, до Дракона Битвы, оставался еще неблизкий путь, но теперь Торвард чувствовал себя полным сил и прежнего задора и верил, что и Дракон Битвы его не минует. Удача идет к счастливому, оружие приходит к сильным. Ближе к вечеру они нашли лесное озеро. Вокруг него росли большие старые ивы, свесившие ветви в воду и похожие каждая на какой-то зеленоводный шатер, а у дальнего берега плавали на поверхности темноватой воды красивые желтые кувшинки. – Дальше не пойдем! – Аск остановился и бросил свой мешок на траву. – Не хочу всю оставшуюся жизнь мучиться совестью, что уморил благородную деву. – Я могу пройти еще немножко. – А ты куда-нибудь торопишься? Ингитора покачала головой. Мысли о возвращении в Эльвенэс не доставляли ей никакой радости. Хоть она и не виновата, что сокровища Хеймира конунга попали к Бергвиду, а его сын, погубленный ее руками, так и остался в плену, предстать перед Хеймиром конунгом после всего случившегося ей совсем не хотелось. Даже если Эгвальд в конце концов и окажется на свободе, надежда на встречу с ним ее тоже не воодушевляла. Ей придется ему сказать, что ее жажда мести оказалась ошибочной и что любить его она тоже не может… Сейчас его образ уже не казался ей привлекательным – он был частью ее заблуждения, еще одним бледным мороком среди тех, что она навыдумывала, и никакой нежности не вызывал. Обрадуется он ее отказу или огорчится – приятного мало в том и в другом. И что ей остается? Вернуться в Льюнгвэлир и выгнать оттуда Оттара – но что за жизнь ее там ждет? Та же самая, от которой она и пыталась сбежать, но теперь уже без надежды на избавление. Фру Торунн, хлеб, селедка, ковры… Коровы, куры, крашеная шерсть… Сплетни по праздникам в гостях…Думать об этом было так тягостно, что сам Медный Лес, ужасы которого молва явно преувеличила, казался ничуть не хуже Эльвенэса. А раз так, то и Эльвенэс может еще какое-то время обойтись без нее, а ей дать отдохнуть на этой чудной поляне, где так красиво и спокойно, спокойно… – Ну, и я тоже не тороплюсь, – удовлетворенно отозвался Аск, скидывая на землю оружие, плащ, который он из-за жары нес на плече, и обезглавленную тушку глухаря. – Так ради чего нам изнемогать? – Но ты же говорил, что твое дело не ждет? – Ну, день-другой оно потерпит. До зимы всяко успеем, так что давай, устраивайся. На самом деле устройством их ночлега, как и вчера, занимался он сам: притащил из леса целую охапку лапника, чтобы девушка не сидела на каменистой земле, устроил ей лежанку, развел огонь, пристроил Ингитору за ним присматривать, а сам взялся за глухаря. На ее беспомощность он ничуть не досадовал: Торварду нравились красивые белые руки Эмблы с длинными тонкими пальцами, которым так пошли бы золотые кольца, и он вовсе не хотел, чтобы вместо нее здесь оказалась какая-нибудь трудолюбивая рабыня. Ему нравилось смотреть на нее, а выпотрошить птицу он может и сам! Его гордость была гораздо выше такой ерунды. В устье впадавшего в озеро ручейка он набрал глины, обмазал ею тушку и закопал в угли. Глядя, как он полощет в озере руки, Ингитора с грустью подумала, как бесполезно и бессмысленно оказалось здесь все, чем она так гордилась когда-то: и ее высокий род, и вся слава ее отца, и ее собственные познания, равно как и умение складывать стихи лучше всех в Слэттенланде. – Постой! – Увидев, что Аск мочит в воде рукав, она подошла и прикоснулась к его локтю: – Дай я заправлю. Он улыбнулся и охотно протянул ей руку. Она закатала ему рукав повыше, с невольным уважением скользнула взглядом по смуглой мускулистой руке, еще раз отметила, какой красивый у него браслет, марки полторы весом – узор с «хватающим зверем», широко известный в Морском Пути, хотя уже несколько устаревший, – обмотала рукав тесемкой, завязала, потом подняла глаза, встретила его веселый взгляд… и смутилась, поняв, о чем он думает. – Ладно, никто не видит! – успокаивающе сказал он. – Я никому не расскажу, что ты завязывала мне рукава, клянусь Фрейром! [4] – Да уж, тебе к этому, как видно, не привыкать! – Ингитора через силу усмехнулась. – Случалось! – скромно заметил он и отвел глаза, но тут же опять глянул на Ингитору, и по веселому блеску его темных глаз нетрудно было догадаться, что скромность его показная и настоящей даже не притворяется. И вот тут она, как проснувшись, осознала, что рядом с ней уже два дня находится не просто «кто-то», а мужчина, молодой, близкого к ней рода и воспитания, более чем заслуживающий внимания! Притом сам он явно не «спит на ходу», а смотрит на нее и В ней словно что-то зашевелилось: так, должно быть, чувствует себя береза, когда весной ее согреет солнце, сок побежит по жилам, оттаявшая кора даст глубоко вздохнуть и она обнаружит, что вовсе не такая мертвая, как казалось зимой! Она молода и может расти! Смысл его взглядов, которые сегодня уже не раз делались слишком теплыми и проникающе-настойчивыми, Ингитора понимала прекрасно. И все вместе в ней вызывало странную смесь чувств: и радость пробуждения, и неловкость, и опасения, и досаду на все те мысли, которые вогнали ее в эту спячку! Тролли с ними со всеми, кого сейчас с ней нет! Пусть Эгвальд ярл «в уютном корабельном сарае Аскефьорда» сам о себе позаботится немного, в конце концов, он уже взрослый! Пусть тролли съедят Бергвида, от которого она, слава асам, избавилась! А двое суток не замечать такого человека, как Аск, может только спящая вельва! Но раз уж ей пришлось ходить по глухим лесам наедине с чужим мужчиной, то надо быть осторожнее. И Ингитора поспешно вернулась к костру, стараясь сбросить со спины ощущение его провожающего взгляда. Когда они поели, уже совсем стемнело и пришла пора укладываться спать. Ингитора умылась в озере, потом вымыла усталые ноги, снова радуясь, что суровая рабыня Халльгерд положила в ее мешок полотенце. Обойтись без золоченой миски можно, но вот вытираться подолом… – Мыться будешь? – спросил Аск, покрепче связывая свои длинные волосы сзади. – Я могу отвернуться. И даже честно. Его лица она не видела в темноте, но по голосу было слышно, что он улыбается, и Ингитора ответила даже слишком сурово, помня про «завязанные рукава»: – Нет. Холодно. – Ну, тогда отнеси к костру, сделай милость! – Аск расстегнул пояс и вручил его Ингиторе. Толстый ремень с крупной серебряной пряжкой, с узором в виде того же «хватающего зверя», с серебряными бляшками, ножом, огнивом, точилом, кожаным кошелем, кольцами и петлями для меча и топора показался ей очень тяжелым (богиня Фригг, как он это на себе таскает!), – но она взяла его и торопливо пошла прочь от воды. Пояс еще был теплым, и в его твердом изгибе сохранилось какое-то смутное обаяние, ощущение того крепкого стана, который он только что обнимал. Почему-то это смутило Ингитору, и, подойдя к костру, она поспешно положила пояс на траву возле его плаща и оружия, словно он, пояс, таил какую-то опасность. Хотя какую же, в самом деле? В глаза ей бросился узор на одной из бляшек, изображавший фигуры мужчины и женщины, слившихся в объятии – и именно сейчас ее наполнил смятением этот вполне обычный, известный знак Фрейра и Фрейи, хотя у других она часто видела его раньше и не находила повода смущаться. Словно вспомнив, как она устала, Ингитора торопливо улеглась на свою охапку лапника, отворотилась от огня и завернулась в плащ. От озера слышался плеск. Теперь, когда она его наконец заметила, присутствие Аска стало ее волновать само по себе, хотя она не понимала почему: она теперь ощущала его с такой ясностью, как будто каждое его движение затрагивало какие-то невидимые струны в ней. Сначала она было задремала и не слышала, как Аск вернулся, но потом почему-то проснулась. Рядом с ее лицом лежал еще мокрый пучок желтых кувшинок с того берега озера, и Ингитора мимоходом обрадовалась этому маленькому подарку, но отчего-то ей стало тревожно. Костер совсем догорел, среди тьмы только звезды слегка посвечивали высоко в небе, и Ингитора всем существом почувствовала бескрайние и безлюдные пространства вокруг них. Она слышала многочисленные, таинственные звуки ночной чащи и буквально кожей ощущала отсутствие каких-либо стен между нею и Медным Лесом. В прошлые две ночи она была слишком утомлена и измучена, чтобы обращать на это внимание, но сейчас ей стало неуютно. Ветер покачивал ветви ив, шуршал чем-то в лесу, а Ингиторе мерещилось, как скользит между стволами тень огромного волка с рыжеволосой ведьмой на спине, хозяйкой этих диких мест. Не открывая глаз, Ингитора лежала, слушая голоса ночи и стараясь заснуть. Шум ветвей казался необычайно громким, зловещим, и резкие крики ночных птиц, словно бы испуганных чьим-то грозным продвижением, тянули каждый раз встать и оглядеться. То и дело ресницы сами собой поднимались, и она бросала настороженный взгляд в темноту. «Надо спать, я должна отдохнуть, завтра опять идти!» – убеждала себя Ингитора, закрыв глаза. Перед взором ее было темно, и вдруг в этой темноте зажглись четыре ярких огня. Два зеленых, на высоте человеческого роста, и два желтых над ними приближались стремительными скачками. Ингитора оцепенела от ужаса, не могла даже открыть глаза, даже понять, сон это или явь. Однажды она видела это, и видела наяву. И только сейчас она вдруг осознала грозящую опасность. Да, сам Бергвид может искать ее только на побережье. Но у него есть покровитель и союзник, который Собрав все силы, Ингитора дернулась, как будто рвалась из сети, вздрогнула, ахнула, открыла глаза и резко села. Прижимая к груди свой плащ, которым укрывалась, и дрожа всем телом, она лихорадочно огляделась, ожидая увидеть горящие Глаза Из Тьмы где-то рядом. Но было темно. – Что такое? – раздался спокойный голос Аска с другой стороны погасшего кострища. Голос был ровным, ясным, ничуть не заспанным, и он принес Ингиторе такое облегчение, словно благодаря ему-то она и пробудилась от тяжелого страшного сна, а ужасы остались там, за черной гранью, и теперь им ее не достать. – Мне… Не могу спать, – еле выговорила она, с трудом переводя дыхание. – Если из-за меня, то зря! – так же спокойно и чуть-чуть насмешливо отозвался Аск, не поднимая головы. – Я благородный человек и не пристаю к девушкам, которые не выказали желания иметь со мной дело. Я, конечно, понимаю, что очень невежливо пялил на тебя глаза весь день, но это не означает никаких таких намерений… Мне не нужно, чтобы девушка визжала и брыкалась, я люблю, когда меня обнимают. Так что ты можешь спать совершенно спокойно, я на твою честь покушаться не намерен. Ну, а если тебе холодно, то иди ко мне! – с той же спокойной готовностью предложил он. – Погрею. – О богиня Фригг! Я вовсе не об этом! – воскликнула Ингитора, но между тем почувствовала облегчение, как будто ей внезапно подарили очень нужную вещь. Заверения насчет безопасности были совсем не лишними и устраняли не менее важную заботу – Я этого не говорил, – невозмутимо ответил Аск и сел на своей лежанке, обхватив руками колени. Глаза Ингиторы привыкли к темноте, и теперь она различала очертания его фигуры. – Совсем ничего не боится только слабоумный, который не понимает, что делает и чем ему это грозит. У нас в усадьбе был один такой, Уффе Дурачок. Даже гусей пасти не мог, просто забывал про них. Все лазил по скалам, по самым опасным местам, и ни разу не сорвался. Другим и смотреть страшно, а ему хоть бы что. Он потом подавился рыбьей костью. – И что мне до него за дело? – отозвалась Ингитора. Она не понимала, какая тут связь, но успокаивалась от самого сознания, что рядом с ней живой человек. – Я к тому говорю, что смелые люди тоже боятся. Но трус боится и убегает, а смелый боится и идет. Ты ведь знала, что такое Медный Лес? – Знала. – И пошла? – Да. – Ну, значит, ты очень смелая. Так что тебе приснилось? – Мне не приснилось. Я вовсе не спала. Я видела… Ах, не подумай, что я тоже, как ваш дурачок… Что я вижу духов наяву. Но я увидела то, что не здесь, а далеко. Мне так кажется… что это правда! Ингитора запнулась, не зная, как сказать. – Ничего в этом нет удивительного. – Аск пожал плечами. – Люди, которые видят то, что далеко, называются ясновидящими. У нас в Аскефьорде такие есть, я их знаю. И что это было? Что ты видела? – Я видела… Два зеленых огня, а над ними два желтых, как две пары глаз. И они мчались быстрее лошади. Прямо ко мне. От собственных слов Ингиторе снова стало страшно, мурашки хлынули вниз по спине и плечам, сковали руки, так что ей даже в самом деле захотелось перескочить со своей лежанки к нему поближе. А ее спутник, проявлявший до того такую удивительную невозмутимость, вдруг изумленно свистнул и повернулся к Ингиторе. Он понял смысл ее видения гораздо лучше, чем она могла предположить. Через темноту он смотрел на нее, видя только белое пятно лица и безнадежно пытаясь разглядеть ее глаза. Это было поразительно: она заговорила о том, о чем он сам думал и не мог заснуть. Почему? Что она может об этом знать? – Ты когда-нибудь видела Ингитора кивнула. Он не спрашивал, – Я же говорю, что ты очень смелая, – сказал он наконец со смесью удивления и уважения в голосе. – Ни одна женщина, сколько их ни есть, не пошла бы в Медный Лес, зная… про – А ты – Знаю. Это… Да, встречи с ней нам едва ли удастся избежать. Я зря об этом не подумал, когда звал тебя с собой, потому что – Вот как! – Ингитора даже рассмеялась. – Ну, я тебя поздравляю: ты подобрал такую дивную приманку для нее, что она может появиться гораздо раньше! Я уверена, что она будет искать меня. Я, правда, тоже только сейчас сообразила. То, от чего я убежала, было гораздо хуже, так что никакой особой моей смелости в этом нет! – Хуже? – Аск удивился и даже усмехнулся с недоверием. – Ты мудра, как вельва, если знаешь что-нибудь хуже нее! – Знаю, представь себе! Лучше бы она сама меня съела, чем привела по моим следам Бергвида Черную Шкуру! Ингитора сказала это, и пожалела, что сказала, и одновременно испытала облегчение – невысказанная тревога раздирала ее с такой силой, что не давала даже опустить голову на мешок, служащий подушкой. Аск протяжно и многозначительно просвистел в ответ. Кто такой Бергвид, объяснять ему не требовалось. – Н-да! – сказал он чуть погодя. – Понял, не дурак. Беру назад свои недостойные сомнения. Если бы я был девушкой, то от Бергвида Черной Шкуры я бы тоже побежал без оглядки в Медный Лес, даже если бы знал про Да… ну, про ту, которую лучше все-таки не называть. – Вот именно! Лучше пусть меня съест ее жуткий волк, чем мне увидеть еще раз эту черную шкуру и эти пустые глаза… – Ингитора задохнулась при одном воспоминании и закрыла лицо руками. – Когда я там проснулась под кустом и увидела тебя, я подумала, это он, – зачем-то созналась она. – Нет. Трудно найти в Морском Пути человека, который… – Аск даже не сразу подобрал подходящие слова. – Который больше меня был бы – Так ты хочешь его убить? – А я недостаточно внятно выразился? Да, я собираюсь его убить. – Если получится, как говорят умные люди! – насмешливо поправила Ингитора. Аск усмехнулся тоже: – Да, умные люди так говорят. Но я никогда не считал себя особенно умным! И не притворяюсь, так что имей в виду. – И не надо! – Ингитора с горделивой небрежностью махнула рукой, и он отметил, как красиво эта белая рука смотрится в темноте: словно волшебная птица. – С меня достаточно того, что ты не посягаешь на мою честь. А здравым рассудком я и сама не отличаюсь, так что мы отличная пара! – Вот и договорились! – Аск тоже рассмеялся в ответ. – А что, ты мою цель одобряешь? – Я не знаю, сумеешь ли ты, но его Ингитора почти кричала, сжимала кулаки перед грудью, стремясь выпустить тот ужас темной бездны, которую увидела в глазах Бергвида и едва ли когда-нибудь забудет. – Да я знаю, – спокойно сказал Аск, и Ингитора замолчала, чувствуя, что он действительно знает и убеждать его не надо. И ей стало гораздо легче от ощущения, что другой человек понимает все то, что ее так мучает, тем более такой сильный и уверенный, как Аск. А ему очень хотелось спросить, где и как она увидела Бергвида. Но он воздерживался, понимая, что воспоминания эти могут быть слишком неприятны. И ему в голову не могло прийти, что подобный ужас перед самим понятием мести может испытывать Ингитора дочь Скельвира, прозванная Мстительным Скальдом. – Знаешь что… – подумав, сказал Аск. – Я все-таки думаю, что этих двоих мы с тобой сейчас можем не бояться. Эта, с желтыми глазами, тебя не тронет, пока я рядом. У меня есть одна вещь, которую она очень хочет получить, но непременно по доброй воле, так что сейчас ей невыгодно со мной ссориться. И Бергвида она сюда не приведет, потому что в последние годы он бегает не за мной, а от меня. Поэтому от свиданий они пока воздержатся. А если что, то я, поверь мне, не только глухарей умею потрошить. Так что спи. Но Ингитора не надеялась скоро заснуть и продолжала сидеть, кутаясь в плащ и сжимая ткань у горла. – Так значит, ты из Аскефьорда? – спросила она, вдруг вспомнив слово, которое зацепило ее в самом начале этого разговора. – Ты же сказал, что «у вас в Аскефьорде» есть ясновидящие. – Да, – неохотно отозвался он, недовольный, что отчасти проговорился. – Почему-то все фьялли, которых я встречала, были из Аскефьорда. – Ну, вообще-то у нас там много народа, сотни три или даже больше. Это если считать только по берегам, а не вглубь. А кого ты еще встречала? Ингитора поколебалась. Если сказать, что она видела Ормкеля Неспящего Глаза, то это как по ниточке вытащит и все остальное. Вплоть до его героической гибели под секирой Бергвида Черной Шкуры, а это воспоминание было и опасно, и болезненно само по себе. – Если ты из Аскефьорда, то ты, наверное, знаешь вашего конунга, – вместо этого сказала она. – Говорят, у вас там его все рыбаки знают. – Это правда. – И ты знаешь? – Ну, да, – еще более неохотно отозвался он. – В общем-то можно сказать, что я его знаю. «Насколько каждый человек может утверждать, что знает самого себя!» – мысленно добавил он. Но вот сознаваться, что он сам в последние пять лет и является конунгом фьяллей, в его замыслы совершенно не входило. Для того он и оделся попроще, и бороду перестал брить перед этим походом, чтобы спрятать свой слишком знаменитый шрам на щеке и не оповещать любого встречного, что Торвард сын Торбранда самолично, притом в полном одиночестве, находится в глубинах Медного Леса. – Это один торговец говорил. – Ингитора колебалась, не зная, стоит ли об этом продолжать. Начав расспрашивать, она неминуемо подошла бы слишком близко к той черте, за которой выдала бы саму себя. – Его звали Анвуд, он торговал шелками. – Не знаю такого, – в задумчивости отозвался Торвард, а потом сообразил, что она говорит об Оддбранде Наследство. – А, знаю. Я так и подумал, что ты из Слэттенланда, – добавил он чуть погодя. – Почему? – Потому что Анвуд отправился в Эльвенэс. К Хеймиру конунгу. Постой! – Он вдруг быстро подался к ней и схватил за руку, так что Ингитора вздрогнула от неожиданности и отпрянула, и он выпустил ее. – Ты меня прости за нескромность, но… – с волнением и изумлением от пришедшей мысли заговорил он. – Ты, часом, не Вальборг, дочь Хеймира конунга? – Вальборг? Я? – Ингитора изумилась даже сильнее, чем если бы он назвал ее настоящее имя, и сама подалась к нему. – С чего ты взял? Мысль о том, что благоразумная йомфру Вальборг, отлично знающая, что можно, а что нельзя, вдруг оказалась бы на ее месте в этих лесах, была так нелепа, что Ингитора недоумевала, как могло возникнуть такое дикое предположение. То, что сама она в этой плачевной поездке заняла место Вальборг, сейчас не пришло ей в голову, потому что с самого начала она воспринимала это дело как свое и ничье больше. Но ее собеседник молчал. Рассказывать о том, что его мать приворожила к нему Вальборг дочь Хеймира, было совсем ни к чему. Но сам он, помня о той ворожбе, не слишком удивился бы, если бы Вальборг свалилась ему на голову прямо с неба, прямо в глуши Медного Леса. – Я – не Вальборг, – твердо ответила девушка. – Могу тебе поклясться. Торвард молчал. Знатная девушка, слэттинский выговор, совсем одна. Признавалась, что не любит фьяллей. Знакома с Бергвидом и в ужасе от этого знакомства. Именно сейчас! Допустим, она не Вальборг, но дочь конунга не путешествует одна, с ней должны быть всякие родственницы, дочери ярлов. Хотя бы тех самых, что сидят в корабельных сараях Трехрогого фьорда. Да нет же, тот парень, что с Болли Рыжим, уверял, что женщина на корабле находилась – У тебя, часом, недавно не было зеленого платья? – спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо, которое уже стало видно, потому что короткая летняя ночь кончалась. – Не припомню, – честно ответила она, и на лице ее отражалось недоумение. – Я вообще зеленого не люблю. – Ты любишь красное? – уточнил Торвард, просто так, чтобы проверить свое впечатление. – А как ты догадался? – Да просто тебе пошло бы. Ты вся какая-то… Как факел. И вот тут Ингитора ощутила, что самое для нее лучшее – немедленно лечь и заснуть. Этот разговор совершенно отвлек ее от ночных страхов и заменил их заботой о сохранении своей тайны, ради чего лучше замолчать. |
|
|