"Опасная близость" - читать интересную книгу автора (Торнтон Элизабет)

25

В сиянии тысячи свечей крестная мать Маркуса леди Тарингтон оглядывала гостей, заполнивших бальный зал ее особняка на Сент-Джеймс-сквер. На ее приемы всегда собиралось множество народу, но на сей раз было даже многолюдней, чем обычно, невзирая на то, что сезон балов и приемов – пока предрождественский, настоящий откроется только после Рождества – еще не начался. Причиной такого стечения гостей было снедавшее всех любопытство к Маркусу и его семье.

Все знали о мгновенно разнесшемся по Лондону слухе о том, что против Маркуса, возможно, ведется испанская вендетта и он вынужден прятать жену ради ее безопасности. Это придавало вечеру остроту, волнующее чувство риска, которому мог подвергнуться каждый, кто был хотя бы знаком с Маркусом. Леди Тарингтон в душе считала этот слух вздором, но не могла устоять от соблазна восполь-зоваться случаем ради успеха своего бала.

Конечно, Маркус был не единственным ее козырем. Его мачеха в равной степени привлекала всеобщее любопытство. Леди Тарингтон нашла взглядом маленькую группку, ожидавшую, когда заиграет музыка. Это была леди Ротем в окружении двух своих сыновей, Пеннистона и Тристама.

Тридцать лет прошло со времени скандальной женитьбы Ротема, чему предшествовало похищение девушки, а возможно, и изнасилование. И хотя с той поры утекло много времени, по-прежнему было видно, что подвигло графа на такое безрассудство. Пусть графиня чуточку погрузнела, пусть в черных ее волосах и поблескивают серебряные нити, лицо у нее хотя и не поражает красотой, но по-прежнему невинно-ангельское и без единой морщинки. Подумав о злодее, когда-то заставившем юную девушку стать его женой, леди Тарингтон содрогнулась от отвращения.

Маркус, хвала богу, не похож на своего отца. Поначалу крестная беспокоилась за мальчика, боясь, что он пойдет по его стопам, но со временем он стал на верный путь. «Будь жива Мэри, она, – решила леди Тарингтон, – могла бы гордиться сыном». Маркус сделал то, что в свое время следовало сделать старому развратнику, если бы он хоть чуточку уважал приличия, – заставил общество признать свою мачеху и ее детей.

За те несколько недель, что прошли со времени их переезда в Лондон, они были приняты в некоторых самых знатных домах, в том числе и в ее. И это целиком заслуга Маркуса.

Пеннистон почувствовал взгляд леди Тарингтон и невольно расправил плечи. Он еще не привык к такому вниманию к своей персоне, однако не тешил себя иллюзией, что вызывает в ком-нибудь что-то похожее на восхищение. Все смотрели на него так, словно ожидали, что на глазах у них один из Литто-нов свалится пьяный. Ну уж нет, он не собирался позорить свою мать, да еще публично.

Графиня увидела озабоченность на лице сына и вопросительно подняла брови. Пени наклонился к ее уху и что-то сказал вполголоса. Ему хотелось кое-что обсудить с матерью, но не в присутствии Тристама.

Тристам не слышал, о чем они говорят. В этот момент он следил глазами за молодым джентльменом, чей шейный платок был повязан немыслимо вычурным способом. Тристам не показывал виду, что в этом зале ничто так не привлекает его внимания, как это модное новшество молодого щеголя. Сейчас он старался запомнить все узлы и складки шейного платка, чтобы описать их друзьям в Оксфорде, куда он собирался возвращаться на другой день.

– Мы с Пенном отойдем ненадолго в галерею, Трис, – сказала графиня.

– Что? Ах да. Вы не против, если я побуду тут?

– Конечно, не против. Развлекайся, получай удовольствие.

Сердце Элен преисполнилось гордости за сына, когда она увидела, как он присоединился к друзьям, направлявшимся в комнату, где стояли карточные столы. Ей казалось, что среди собравшихся здесь гостей не было человека счастливее ее. Саманта была «ангажирована» – тут графиня нашла глазами дочь, танцевавшую с красивым молодым наследником сэра Джона Хэнтона; Трис, младший сын, явно чувствовал себя здесь как дома, а Пенн вел себя достойнейшим образом.

Проходя в стеклянные двери, она поправила кулон на шее.

– Красивый кулон, – похвалил Пенн, заметив ее жест. – Маркус сделал хороший подарок.

Элен задержалась у высокого зеркала, чтобы полюбоваться украшением. Это была тонкой работы камея из черного оникса в оправе из рубинов. Женский профиль на ней был сделан с миниатюры, изображавшей ее в молодые годы перед свадьбой с Роте-мом. Когда сегодня вечером Маркус повесил украшение ей на шею, сердце ее прямо растаяло.

Они в тот момент все были в гостиной, и Map-кус объявил:

– На обратной стороне выгравирована дата вашей с отцом свадьбы. Я завожу новую радицию. Отныне каждая невеста кого-то из Ротемов будет получать камею.

– А что случилось с прежним фамильным браслетом? – спросил Тристам.

– Думаю, мы никогда об этом не узнаем, – ответил Маркус. Украден? Потерян? Вряд ли он когда-нибудь отыщется.

Сейчас, глядя на старшего сына, графиня сказала:

– Откровенно говоря, Пенн, я предпочитаю эту камею, а не браслет Ротемов. Придет день, и я передам ее Саманте, а браслет я передать не могла бы. Это наследственная вещь, и если он отыщется, то перейдет к Каталине.

Пени отвел ее к софе у окна и усадил.

– Я слышал кое-что, о чем, считаю, ты должна знать, – сказал он, оставшись стоять.

– Если ты имеешь в виду слух о вендетте, я о нем знаю, и Маркус говорит, что все это вздор.

– Я не об этом. А… вчера я был у наших адвокатов, и Эрмитедж сказал кое-что, что меня встревожило.

– Что он сказал?

– У меня сложилось определенное впечатление, что Маркус хочет объявить свой брак недействительным.

– О нет! Но ведь Маркус и Каталина так прекрасно подходят друг другу.

– Мама, ты не учитываешь всех обстоятельств, – терпеливо сказал Пенн. – Что, если Каталина никогда не вернется из Испании?

Элен встревоженно смотрела на старшего сына.

– Что ты собираешься делать?

– Если я прав, тогда ты знаешь, что мы должны предпринять.

Все надежды Элен рухнули в одночасье, как карточный домик.

Несколько минут спустя Маркус взглянул на часы и покинул особняк леди Тарингтон. Он выполнил свой долг. Все прошло прекрасно, как он и надеялся. Бал будет продолжаться до утра, а ему нужно кое-куда съездить.

Надо доставить удовольствие и себе.

Он вскинул руку, из ряда экипажей выкатила карета и остановилась у кромки тротуара.

– В Хэмпстед, – велел Маркус кучеру.

Сидя в карете, он думал о том, что ему сказал Питер Фаррел, когда они курили в уютной бильярдной. Они разговаривали о слухах относительно мести испанцев, и Маркус старался убедить Питера, что за этим ничего не стоит.

Тогда Питер высказал свое мнение об этом, и его слова запали Маркусу в душу.

– На твоем месте я поискал бы врагов дома.

– Что ты имеешь в виду? – Маркус посмотрел не него с недоумением.

– Кто из твоей родни больше всех выиграет, если с тобой или твоей женой что-то случится?

– Не хочешь же ты сказать, что подозреваешь Пенна! – Увидев, что Питер действительно подозревает Пенна, он скептически сказал: – Но как же тогда ты объяснишь другие смерти? Убийство Фредди Барнса, например?

– Ах, это. Все задумано очень умно. Те убийства подтверждают слух о вендетте. Короче говоря, если с тобой или твоей женой что случится, никто не заподозрит твоего наследника.

– Но Пенна не было ни в Лиссабоне, ни в Лондоне, когда произошли те убийства.

– Ты в этом уверен? Во всяком случае, советую тебе нанять человека, который следил бы за ним.

Подошел Тристам с друзьями, и они прервали разговор.

И вот теперь Маркус раздумывал над словами Питера, но не мог представить, что Пени способен на убийство. Брат, конечно, не святой, но он человек порядочный. Пени мог бы обворовать его, разорить, пока он был на войне. Однако, вернувшись, он нашел, что поместье ухожено, а хозяйство процветает, как всегда.

Отбросив предположение Фаррела, он вернулся мыслями к Катрин. Маркус знал, что сегодня она в гостях у Эмили Лоури, и ему вдруг захотелось видеть ее, хотя он вовсе не собирался показываться на вечере у Эмили. Но для того, что он собирался сказать Катрин, лучше им было бы встретиться наедине.

Он побывал у адвокатов и теперь знал, что ни признание брака недействительным, ни развод, будь то в Англии или в Шотландии, невозможны и узы, связавшие их, нельзя расторгнуть.

Маркус вышел от адвокатов, чувствуя, как полегчало у него на сердце. Они с Катрин женаты раз и навсегда. Наверно, все пока у них складывается не так, как хотелось бы, но, кто знает, со временем у них, может, что-то и получится.

Очень жаль, что Катрин не беременна. Ребенок надёжно соединил бы их, и это разрешило бы все проблемы.

Катрин уже начинала скучать. Она с удовольствием отправилась бы домой, но не хотелось, чтобы вечеринка прерывалась из-за нее, поскольку кому-то из гостей пришлось бы отвозить ее в своей карете.

Она приехала с мистером Дирингом, тем самым идеальным, по мнению Эмили, мужчиной, и не могла заставить себя отвлечь его от идеальной для него женщины, статной величественной блондинки, сразившей его наповал с первого же взгляда и от которой он не отходил ни на шаг. Бедная Эмили была горько разочарована.

Катрин не раз ходила к Эмили через Хэмпстед-скую пустошь и сейчас решила потихоньку покинуть общество и отправиться домой тем же путем. Она извинилась перед Эмили, тактично отклонила протесты своего нового друга и выскользнула на улицу.

Пустошь тонула во тьме, но Катрин бесстрашно перешла дорогу и зашагала по тропинке. Пока она отошла не очень далеко от дома Эмили, ей попадалось много людей: влюбленные пары, группки молодежи, устроившей поздний пикник.

Но, отойдя достаточно далеко и достигнув аллеи, которая доходила почти до самого ее дома, она почувствовала, какая мертвая тишина окружает ее. Катрин замедлила шаг, остановилась. Что-то было не так.

Это было ее царство, и она знала, что пустошь всегда живет, всегда в ней слышны какие-то звуки: то лиса зашуршит листвой, то завозится барсук, или встрепенется птица на ветке, или прошмыгнет кот, ища соперника или подружку. Сейчас же не раздавалось никаких звуков.

Катрин нащупала рукоять пистолета и сошла с тропы. Грабители нередко нападали на гуляющих, но они обычно выбирали места поукромнее.

Где-то впереди послышался едва различимый звук шагов, то ли приближавшихся, то ли удалявшихся. Она подняла пистолет и замерла в ожидании. Нервы ее были на пределе.

Надо было идти вперед, пока кто-то, кто бы это ни был, не отрезал ей путь к дому. С трудом подавив желание побежать, Катрин пошла, стараясь ступать бесшумно, по аллее. Сердце бешено колотилось в груди, дыхание прерывалось.

Наконец из тьмы выплыл неясный силуэт ее дома. Придерживая одной рукой юбки, а в другой сжимая пистолет, она поспешила по мощеной дорожке, как вдруг от темного силуэта дома отделилась неясная фигура и шагнула ей навстречу. Катрин хотела закричать, но из горла вырвался лишь слабый стон.

– Маркус! Как ты меня напугал! – Она спрятала пистолет в карман юбки. – Я приняла тебя за грабителя. Могла бы застрелить.

– Как видишь, перед тобой не грабитель.

Теперь, когда страх прошел, она почувствовала слабость во всем теле.

– Разве я могла знать, что это ты? Как ты тут оказался?

Он взял ее за руку и повел по дорожке вокруг дома. Она увидела его карету, ждущую в темноте.

Он помог ей сесть, потом забрался сам, и карета тронулась.

– Куда ты меня везешь?

– Да никуда особенно, Я велел кучеру поездить здесь вокруг. В карете будет надежней, чем у тебя дома. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что я был у тебя. Нам нужно о многом поговорить.

– Но твои кучера знают, куда ты ездишь.

– Они ничего не скажут, – заверил ее Маркус. – Они уже много лет служат у меня.

Катрин хотела возразить, что старики Макнол-ли не меньше заслуживают доверия, чем его кучера, но смолчала.

– О чем ты хотел поговорить? – спросила она.

Не дождавшись ответа, она повернулась и увидела, что Маркус смотрит на нее странным взглядом.

– Нет, не надо, – сказал он, когда она стала собирать рассыпавшиеся по плечам волосы в прическу. – Мне нравится, когда волосы у тебя распущены. – И Маркус вытащил последние заколки. – Такие красивые волосы, – проговорил он и стал перебирать ее пряди.

Во рту у нее пересохло, и вспомнилась другая поездка в карете, когда он поцеловал ее. Взгляд ее остановился на его губах.

– Мне только что пришло в голову, что я ни когда не видел, как твои рыжие волосы рассыпаются по моей подушке, – проговорил он вдруг. – Я видел это только в мечтах и по-прежнему мечтаю об этом. Ведь, когда я любил тебя, твои волосы были черными.

У нее были свои мечты, и сейчас они всплыли, заставив ее задрожать. Она не знала, кто сделал первое движение. Наверно, это ее бросило к нему, и в следующий миг они уже сжимали друг друга в объятиях.

Маркус в полумраке кареты долго глядел на ее губы. Затем наклонился и приник к ним поцелуем.

Это был безумный, почти яростный поцелуй. Лишь оттого, как он бешено желал ее, в ней вспыхнуло ответное желание. Катрин застонала, и, когда ее губы раскрылись, Маркус едва не раздавил ее в пылких объятиях.

Карета катилась, мягко покачиваясь на упругих рессорах. Он привлек ее к себе и осторожно усадил себе верхом на колени. Когда она, протяжно вздохнув, приподнялась, он подхватил ее снизу и усадил снова, чтобы она почувствовала, как напряглось и рвется к ней его естество.

Одной рукой поддерживая ее, другой он снял с нее плащ, желая убрать все преграды, разделяющие их. Катрин склонила голову ему на плечо, и он, поняв, что она не против, обеими руками принялся сквозь платье ласкать мягкие холмы ее грудей.

– Прости, если в последнюю нашу ночь я испугал тебя или вызвал в тебе отвращение, – сказал Маркус охрипшим голосом. – Подобное не повторится, если ты сама этого не захочешь. Ты мне веришь?

– Ты не испугал меня и не вызвал во мне от вращения, – выдохнула она. – Я вела себя не менее бесстыдно.

Он прикусил ее губу, не сильно, но достаточно чувствительно, чтобы она услышала его слова.

– Не бесстыдно, любимая. Ты была восхитительна. Просто я обезумел от желания.

Она заставила его замолчать поцелуем. Лучшего поощрения Маркус и не мог ожидать. Он торопливо расстегнул лиф ее платья и обнажил грудь. Когда он приник губами к одному бутону, потом к другому, она запрокинула голову и, почти в исступлении от наслаждения, непроизвольно задвигала бедрами.

Его рука скользнула под юбки, и Катрин, как ни опьянена была страстью, поняла, что он хочет овладеть ею прямо здесь, в карете.

Она, предприняв слабую попытку сопротивления, уперлась руками ему в плечи.

– Здесь нельзя. Что, если карета остановится? Кучер увидит, чем мы занимаемся.

Маркус бормотал ей в ушко успокаивающие слова, продолжая свое дело, и она, хотя и протестовала, больше не пыталась остановить его.

Умелые пальцы Маркуса доставляли ощущение настолько острое, что она привстала с его колен.

– Кэт? – шепнул он, дыша шумно, словно после длительного бега. Наконец он справился с брюками. – Скажи «да», Кэт. Скажи «да»!

Она хватала ртом воздух, дрожа всем телом. Он всегда доводил ее до такого исступления.

– Да, – вырвалось у нее. – О, Маркус, да!

Она вздрогнула, когда он вошел в нее. На мгновение он застыл, чтобы дать ей расслабиться, но движения ее бедер заставили Маркуса забыть обо всем на свете. Прижав ее к себе, он брал ее – без остатка, без жалости, давая ей то, чего она так жаждала. Почувствовав, как она напряглась, содрогаясь всем телом, он тоже содрогнулся, освобождаясь от жгучей муки желания.

Несколько мгновений спустя, опустошенные, они замерли, все еще тяжело дыша.

Прошло много времени, пока они осознали, что карета стоит. Катрин глянула в окошко и увидела, что они вернулись к ее дому. Охнув, она попыталась встать с колен Маркуса. Она не могла поверить, что настолько потеряла разум и позволила Маркусу овладеть ею в карете. Она ждала, что вот сейчас дверца распахнется и появится кучер.

– Погоди, – сказал Маркус, сжимая ее еще крепче. – Я хочу провести ночь с тобой. Нет, не у тебя. Поедем сейчас со мной в домик, который я арендовал.

Все происходило слишком быстро. Катрин не понимала себя, не понимала своих чувств, надо было все обдумать, хотя ей очень хотелось согласиться.

– Не могу, – прошептала она.

Она отстранилась и принялась приводить в порядок одежду. Маркус занялся тем же. Он ничего не сказал, однако испытывал горечь. Когда он усаживал Катрин в карету, у него в мыслях не было заниматься с ней любовью, но раз уж это произошло, он ожидал, что она поведет себя иначе. Она должна была требовать, чтобы он относился к ней как к честной женщине, а не ускользать потихоньку, словно стыдилась того, что было между ними. Ему не было стыдно. Что, черт побери, он сделал дурного?

Маркус не мог заставить себя рассказать, что ему ответили адвокаты. Если она не сможет любить его сама, по собственной воле, а не под давлением обстоятельств, тогда им не на что надеяться.

Когда их одежда приняла надлежащий вид, Маркус вышел из кареты и подал ей руку. Проводив Катрин до заднего крыльца, он взял у нее ключ, отпер дверь и вернул ключ обратно.

Когда она проходила мимо него, он тихо произнес ее имя.

– Что? – отозвалась Катрин, взглянув на него.

– Ты не сердишься на меня?

– Нет, не сержусь.

Хотя она не понимала, что происходит сейчас в ее душе, Катрин знала, что гнева в ней нет. Она всегда владела своими чувствами, всегда жила по правилам, которые не подвергала сомнению. Сейчас же ее несло куда-то, куда – она не знала.

– Мне надо идти, – сказала она.

– Насчет домика… – Маркус замялся.

– Что?

– Если передумаешь, я буду ждать тебя там.

Они долго стояли, не произнося ни слова и глядя в глаза друг другу. Слышно было лишь сдерживаемое дыхание. Маркус наклонился к ее полураскрытым губам, и она метнулась в дом.