"Ящик Пандоры. Книги 3 – 4" - читать интересную книгу автора (Гейдж Элизабет)

V

Странная штука судьба.

В самых своих страшных снах Лауре не привиделось бы, что помешать ее карьере модного модельера сможет что-либо, кроме финансового краха.

Тем не менее, как ни удивительно, именно в самом расцвете ее, казалось бы, благополучной карьеры начали происходить нежелательные изменения.

Зимой 1958 года «Лаура, Лимитед» представляла из себя быстро растущую деловую империю. После того, как продукция фирмы была выброшена на рынок страны через сеть розничной торговли, «стиль Лауры» завладел умами женщин, желавших выглядеть как можно лучше и не находивших подходящей одежды в других магазинах.

Салоны «Лаура, Лимитед» теперь можно было встретить в Чикаго, Бостоне, Атланте, Сан-Франциско и Голливуде. В них работали продавцы и управляющие, лично подобранные Тимом. Масса других розничных продавцов, пытаясь ухватить свою долю прибыли, тоже распространяли продукцию Лауры в США и Канаде. Модели Лауры исчезали из магазинов, едва появившись на вешалках в торговых залах. Новые и новые заказы сыпались со всех сторон, так что фабрики вынуждены были перестроить расписание смен, чтобы удовлетворить вал хлынувших на них заказов.

«Стиль Лауры» был заметен везде. Лауре уже не приходилось тратить время на рекламу, потому что ее одежда украшала не только миллионы женщин, ежедневно идущих на работу, ее модели фигурировали в сотнях реклам, посвященных разнообразной продукции, их можно было увидеть в кино и на телевидении. Казалось, все продюсеры, желавшие, чтобы их актрисы выглядели наилучшим образом, одевали их в одежду, смоделированную Лаурой.

Вдоль Седьмой авеню появились, как грибы после дождя, десятки последователей и имитаторов Лауры. Их продукция успешно распространялась по всей стране. Но это мало тревожило Тима и главных розничных продавцов, заключивших контракт с Лаурой. Никакой имитатор не сумел бы скопировать лекала, составлявшие главный секрет ее моделей. Они были настолько оригинальны и неповторимы, что имитаторы не в состоянии были удовлетворить постоянных клиентов фирмы, поэтому те обращались лишь к Лауре.

Лаура очень быстро становилась единственной и самой большой звездой в отрасли женской готовой одежды. В то же время благодаря выполнению индивидуальных заказов от влиятельных клиентов из высшего общества и индустрии развлечений – не говоря уже о членах королевских семейств различных зарубежных государств – ее стали называть самой элегантной и передовой из появившихся за последнее время в Америке модельеров. Ее модели продолжали появляться на страницах «Вог» и «Харперз Базар», чьи редакционные статьи присвоили ей имя «американский ответ Шанель».

Европейские журналы мод быстро нашли путь к Лауре. Очень скоро «стиль Лауры» появился на страницах «Элль», «Мода», британского «Вог» и в других журналах. Она получила заказы от магазинов Франции, Италии, Англии, Испании, Скандинавских стран на изготовление готового платья. Тим получил ряд срочных предложений от потенциальных инвесторов, хотевших, чтобы Лаура открыла свои салоны в Париже, Риме и Лондоне.

Лаура стала известностью. Статьи о ней появлялись одна за другой в деловой прессе и в модных журналах, ежедневно кто-нибудь просил ее об интервью. Она принимала столько журналистов, сколько ей советовал Тим, а остальное время проводила, набрасывая новые модели, консультируясь с художниками по тканям в Нью-Йорке и в других местах, подготавливая для каждого сезона новые коллекции.

Как и всегда, Лаура занималась своим делом спокойно и усидчиво, что всегда поражало Тима. Она была глуха к успеху, как некогда к лишениям. Она по-прежнему была близка с Ритой, Мередит, Джуди и Мили, встречалась с другими своими друзьями и так распределяла время, что могла провести спокойные вечера в обществе Тима.

Они переехали в большой кооперативный дом в Сентрал-парк Вест. Это было великолепное место, с чудесным видом на парк, со швейцаром в униформе (Лаура никогда и не думала, что будет жить в подобном доме), с плавательным бассейном на крыше, с дружелюбными соседями, большинство которых были состоятельными людьми из театральных кругов.

Единственное значительное изменение, которое Лаура позволила себе сделать в распорядке своего дня, – она стала готовить эскизы моделей дома, а в салон на Шестьдесят третьей улице приезжать лишь тогда, когда ей нужно было показать модель или помочь закончить новую модель Рите и другим.

Ей нравилось сидеть за своим столиком и смотреть через окно на Сентрал-парк. Если она уставала, то могла выключить свет, дать отдохнуть глазам, глядя на зелень парка и на озеро, на Консерваторский пруд и на Верхний восточный берег.

Когда она это делала, то невольно взгляд ее останавливался на доме, находившемся по другую сторону парка, – там, как она знала, живут Хэл и Диана Ланкастер. Два года назад она оглядела это место с безопасного расстояния, когда они только-только переехали туда, а теперь из своего собственного окна легко узнавала фасад их дома из коричневого камня. Темными вечерами и ночами она часто видела бледно-зеленый абажур в окне самого верхнего этажа, вероятно, это – настольная лампа в кабинете или спальне. Иногда она начинала представлять жизнь Хэла и Дианы в этом уютном доме. Потом она спохватывалась и возвращалась к работе.

Но именно дома, в этой новой рабочей обстановке, жизнь Лауры изменилась так, как она и представить не могла.

Одним облачным вечером она была одна дома и работала над очередной моделью. Неожиданно появился визитер.

Это была Пенни Хэйворд, красивая и яркая манекенщица, благодаря которой модели Лауры стали известны публике в то время, когда сама она была никому не известна. Пенни до сих пор оставалась одной из любимых манекенщиц Лауры, ее выходы были самыми эффектными во всех показах коллекций одежды Лауры, а костюмы Лауры очень подходили к ее простой, типично американской внешности.

Но сегодня Пенни, казалось, потеряла рассудок. На ней были джинсы, бумажный спортивный свитер и теннисные туфли. Волосы, растрепанные ветром, были небрежно собраны в хвост резинкой.

– Лаура, мне необходимо с тобой поговорить, – сказала она.

Лаура провела ее внутрь, предложила чашку чая. На лице Пенни была написана нескрываемая тревога. Куда только подевалась ее яркая девичья улыбка – своеобразный символ этой манекенщицы.

Каким-то образом Лаура догадалась о тревогах Пенни еще до того, как она их выложила.

– Лаура, я беременна, – бледная от волнения, Пенни объяснила свое положение: – Я думала, что у меня просто задерживаются месячные, а потом обратилась к врачу, чтобы сделать анализ крови, так как переболела гриппом. Первое, что мне сообщила сестра, – была эта новость.

– Это хорошая новость? – спросила Лаура, подвернув ноги под себя.

Пенни состроила гримаску:

– Я не знаю, Лаура. Парень – да, конечно, он по-своему неповторим. Но я не уверена, что влюблена в него. Еще меньше я уверена в его любви к себе. Все произошло в самый неудачный момент.

Она умоляюще поглядела на Лауру:

– Наверное, не стоит тебя во все это втягивать, но ты единственный человек, которому я доверяю. Мои родные никогда этого не поймут. Я даже не представляю, как… в общем, я не знаю, что делать.

Лауре ничего не надо было объяснять. Беременность и рождение ребенка означали бы конец карьеры манекенщицы, тем более для девушки с внешностью Пенни. Поэтому Пенни так страшилась происшедшего, воспринимая свой профессиональный крах, как личный. Лаура с трудом подавила боль, пронзившую ее, когда она поняла, что девушка решилась на аборт.

Она спрятала свои чувства и решила спокойно выслушать все, что ей скажет Пенни. Конечно, Пенни сейчас необходим друг, и она ее не подведет.

Весь вечер Пенни рассказывала ей подробности о перипетиях своей личной жизни – Лаура об этом ничего не знала.

Пенни вспомнила о неудачном браке своих родителей, об их разводе, о своем детстве, которое стало особенно сложным, когда она превратилась в яркую и привлекательную девушку. Она слишком быстро выросла и уже в семнадцать лет стала выступать как манекенщица. Сегодня, достигнув двадцати трех лет, она не была подготовлена к рождению ребенка. Прошлое неотступно шло по пятам, будущее было слишком неясным.

Лаура поддержала Пенни, проявила столько симпатии и такта, сколько было возможно, в то же время мягко пытаясь ее убедить не спешить ни с какими шагами в отношении ее нынешнего положения. Сумерки сгущались, Пенни наконец сказала, что чувствует себя значительно лучше, и пообещала Лауре, что будет держать ее в курсе своих дел.

Лаура была так ошеломлена глубиной переживаний, отразившихся на обычно спокойном и привлекательном лице Пенни, что попросила ее позволить сфотографировать себя. Девушка пожала плечами и согласилась. Лаура нашла на полках старый «Хассельблад» Томми Стардеванта, зарядила новую кассету и сделала несколько снимков усталого лица Пенни, освещенного бледным сумеречным светом.

Затем Пенни поблагодарила Лауру, обняла ее, они попрощались и девушка ушла.

Прежде чем Лаура вспомнила о пленке и отдала проявить ее, прошло еще две недели.

Фотографии Пенни стали для нее открытием.

Человек, изображенный на фотографиях был ей совершенно неизвестен. Это была вовсе не та элегантная и безукоризненная Пенни, над образом которой так часто работали Лаура и Тим. Это не была и та Пенни, которая словно ветер пролетала через офис, когда нужно было срочно одеваться перед съемкой. Это не была и всегда уверенная в себе и очаровательная, живая и остроумная девушка, лишенная, впрочем, запоминающейся индивидуальности.

Нет – перед ней было новое лицо. Лаура сидела и в молчании рассматривала фотографии, пытаясь понять, что же так заворожило ее.

Конечно, на лице этой Пенни были следы грусти и тревоги, что ей было не свойственно. Видны были следы усталости после исповеди о своей жизни, боязнь будущего, которое открывалось перед ней.

Но кроме того, казалось, была сброшена маска – в первый раз обнажилась подлинная сущность Пенни, значительно более реальной, чем та Пенни, которая была знакома Лауре и ее коллегам. Это создание из света и тени оказалось значительно глубже, чем Пенни из плоти и крови, оно оказалось значительно красивее, несравненно красивее, несмотря на отсутствие макияжа, осунувшееся лицо и смятый свитер.

Привычная Пенни Хейворд мало отличалась от других девушек, но образ, запечатленный на фотографии, был не похож ни на кого в мире. Его нельзя было ни уподобить, ни приравнять к кому-то.

Он был уникален и именно потому, вероятно, оказался глубоко человечным.

Лаура не могла оторвать глаз от фотографий. Хотя они пробуждали противоречивые чувства, Лаура понимала, что видит нечто очень важное, нечто удивительное и новое, удивительное и необычное. Видеть их было все равно что впервые пробовать яблоко, понюхать цветок или ощутить капли дождя на коже, впервые увидеть восход солнца.

Два часа сидела Лаура перед фотографиями. Они наполнили ее восторгом, каким-то ненасытным любопытством, сравнимым по силе лишь с голодом – ей хотелось понять, что за секрет таится в этих снимках. Совершенно неожиданно она поняла, что открыла дверь, которую должна была бы открыть много лет назад, а теперь уже она не имеет права не пройти в эту дверь.

Она начала жалеть как о пустой трате времени обо всех прилизанных фотографиях Пенни, сделанных ею и Тимом. Хотя в свое время они были важными и необходимыми. Но в сравнении с последними фотографиями они казались искусственными образами идеальной женской красоты, поверхностной и стереотипной.

Она даже начала сожалеть о всей своей карьере модного модельера, чьим призванием было одевать женщин в костюмы, льстящие им, делающие их привлекательными для посторонних, но скрывающие истинную, незабываемую красоту индивидуальности.

Она уже проклинала все те недели, месяцы и годы, в течение которых не знала о столь удивительных возможностях фотоаппарата и не занималась поисками откровений, подобных нынешнему.

Однако здравый смысл подсказал ей, что думать так – безумие. Как может дюжина черно-белых фотографий изменить всю ее жизнь, отбросить как бессмысленные все ее достижения?

Лаура поняла, что все не так просто. Внутренний голос подсказывал ей, что все, сделанное в прошлом, – наброски, изучение искусства, работа модельера, – все это было подготовкой к неожиданному моменту жизни, когда удача и судьба дадут ей в руки фотокамеру и с ее помощью Лаура сотворит чудо.

Ей стало страшно от того, насколько сделанное открытие зависело от слепого случая. В конце концов, а что произошло бы, не приди к ней Пенни и не расскажи о своей жизни, о своих невзгодах? Не попроси она у нее совета? Что, если бы Лаура не захотела вдруг сфотографировать ее? Что, если жизнь так и продолжала бы идти своим чередом? «Я должна фотографировать».

Вместе с этой мыслью пришло нервное возбуждение, близкое к ужасу. Потому что Лаура понимала – фотографии являются чем-то большим и значительным, чем просто отражением человека. Каким-то странным образом эти фотографии повернули ее лицом к самой себе, чего она не отваживалась делать очень давно.

Легкая тень меланхолии на лице Пенни перекликалась с грустными мыслями, отделявшими ее от залитой солнцем внешней стороны жизни ее далекого детства. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять – эти снимки были сделаны именно Лаурой. А если это так, то Лаура предаст себя, если не станет заниматься фотографией.

Но фотоаппарат может как разбудить в ней новые стороны таланта, так и погубить ее. Ведь Лаура – модельер, а не фотограф. В ее деловой жизни нет места фотографии.

Но она изменит свою жизнь.

«Я должна заняться фотографией».

Лаура сидела одна на тахте, задумчиво держа в руках «Хассельблад», вокруг нее веером лежали снимки. Она смотрела на маленькую черную коробочку с крохотным видоискателем – тихие равнодушные линзы готовы были впитать в себя весь мир. Ей показалось, что это открытое однажды безжизненное око, соединенное с ее взглядом, уже никогда не будет закрыто. Так же невозможно закрыть дверь в будущее, открытую ею.

Не только Пенни Хейворд ожила на фотографиях. Ожила и сама Лаура Блэйк, единственная Лаура, та самая Лаура, которая все эти годы ждала момента, когда сумеет попробовать вкус истинной жизни.

Лаура сидела в тишине, одна, поглощенная тем восторгом, в который повергла ее маленькая коробочка, и чувствовала, как судьба берет ее в свои руки.