"Мелькнул чулок" - читать интересную книгу автора (Гейдж Элизабет)

Глава XIX

Лос-Анджелес, 1969 год, 16 апреля

Прошло полтора месяца. Как-то в пятницу вечером Энни и Бет Холланд направлялись по ярко освещенной дорожке на южной стороне бульвара Санта-Моника к ресторану «Ла Сенега», где Бет должна была встретиться со своим приятелем Майклом. Энни намеревалась провести время дома, за книгой.

После огромного успеха рекламного фильма для «Кэнтил энд Бил» Энни уже дважды возвращалась на Побережье, чтобы доснять вторую и третью серию, и с благодарностью приняла предложение Бет пожить это время у нее.

Публика еще не знала ее имени, но двум с половиной миллионам американцев, жителей Лос-Анджелеса, было уже хорошо знакомо ее прекрасное лицо, и многие убеждались, что импортные малолитражки, потребляющие мало бензина, – идеальное транспортное средство для вечно забитых шоссе, несмотря на неизменные предостережения о том, что маленькие автомобили в случае аварии гораздо опаснее больших.

Эл Кэнтил был на седьмом небе по двум причинам: он был счастлив, что смог подстегнуть и опередить ленивого партнера и одновременно значительно увеличил объем продажи.

Джэрри Бил решил пока не уходить на покой. Гольф мог подождать – уж слишком хорошо пошли дела.

Энни была настроена умеренно-оптимистично относительно своего стратегического наступления на мир рекламы, так близко соприкасавшийся с Голливудом. Ей удалось привлечь к себе внимание… Да, конечно, только от этих людей зависело так немного. Каким же должен быть ее следующий ход?

Но пока она наслаждалась возможностью возобновить знакомство с Голливудом. Когда она не работала с Мартином Файером и его видеооператором, Энни осматривала окрестности города. Эл Кэнтил любезно предоставлял девушке автомобиль фирмы. Энни очень медленно преодолевала страх перед дорогой, ее пугало уличное движение – ведь она выросла в маленьком спокойном городке и не имела машины в Нью-Йорке.

Именно поэтому Энни получила возможность увидеть неповторимые кварталы к югу от бульвара Сансет, которые она показывала Бет – в этом районе были расположены самые красивые дома, построенные первыми жителями.

Бет изумленно слушала рассказы Энни о старом сером здании на Норт Лорел, в котором Скотт Фитцджеральд писал за несколько месяцев до смерти роман «Последний магнат», и дом на Хэйуорт авеню, где великий писатель скончался в квартире репортера Шейлы Грэхем, доведенный до трагического финала алкоголем и отчаянием.

– Детка, – воскликнула Бет, откидывая назад светлые волосы, – ты знаешь об этом месте больше, чем я когда-нибудь знала. А ведь я выросла здесь. Хорошо, что ты привела меня сюда. Совсем не похоже на Шерман Оукс, правда?

Она покачала головой, подумав о тихих пригородных улочках и жилом многоквартирном доме, где жила с тех пор как ушла от родителей. Бет всегда считала эту часть западного Голливуда лишь районом, через который проезжаешь по пути к Беверли Хилз. И надо же, чтобы именно Энни, чужая в этом городе, смогла показать ей, что за каждым знакомым фасадом кроется необычная и занимательная история.

– Кто знает? – улыбнулась Энни, помахивая сумочкой. – Может, когда-нибудь ты переедешь сюда, просто так, для забавы.

– При такой цене на квартиры? Проснись, – сказала Бет, мысленно оценивая жалованье секретаря и вероятность того, что она и Майкл обвенчаются и поселятся в уютной квартирке где-нибудь в Долине. – Однако мысль неплохая. Как это ты находишь такие отдаленные уголки?

– Люблю бродить по новым местам – тогда они становятся мне как бы родными, – ответила Энни. – Мне кажется, я не могла бы жить в доме, пока не определю для себя его место во времени, не свяжу с событиями, происходившими тогда, когда дом был только построен. Я – путешественница!

Она говорила правду: за первый год жизни в Нью-Йорке Энни все уик-энды бродила по улицам, аллеям и пригородам, от Бэттери-Парк до Клойстерса, игнорируя опасности, о которых ее предупреждали старожилы.

И теперь, когда ее цель – получить работу в Голливуде – снова и снова приводила ее в этот город, Энни и здесь исследовала окрестности. Правда, делать это приходилось с помощью машины, ведь в отличие от Нью-Йорка в Лос-Анджелесе не было метро, да и в перспективе не намечалось.

Но в эти районы ее приводило не просто любопытство. В глубине души Энни знала, что когда-нибудь она оборвет связи с Нью-Йорком и переедет в Лос-Анджелес навсегда.

Она десятки раз проезжала по бульвару Сансет, от дальних пляжей на Пэсифик Пэлисейд через холмы и дальше, на шумный вызывающий Сансет Стрип, чтобы попасть в безумную паутину шоссе.

И куда бы она ни глядела, повсюду замечала метки, оставленные историей кино, – развалины и пришедшие в ветхость здания разорившихся студий, сломанные ограды, бульвары и перекрестки, лишенные прежнего блеска и служившие приютом ресторанам, закусочным, дешевым магазинчикам.

Голливуд – земля прошлого, полная реликвий былого, от разрушающегося дорожного знака с названием города, где не хватало буквы «О», и огромных отпечатков ног в цементе около кинотеатра «Грауман Чайниз» – единственное, что осталось от некогда блистательных звезд, многие из которых были к этому времени мертвы или забыты, – до костюмов и реквизита знаменитостей, продающихся небольшими студиями на аукционах, – последних остатков золотого века, напоминавших о великих людях, которых пережили их вещи.

Многие говорили, что Голливуд действует на людей угнетающе. Энни не могла отрицать этого. Но сама она испытывала чувство, скорее близкое к восторженному любопытству ученого, чем к неразборчивому благоговению туриста или разочарованию критика.

Теперешнее состояние Голливуда напоминало ей о геологических срезах, которые она в детстве видела в учебниках, показывающих почву и растения на поверхности, дальше слои разлагающихся органических веществ, а еще ниже – основание, измененное временем и эрозией. Разве мистический ландшафт Голливуда не был подобен геологическому образцу?! Только история развития земли, насчитывающей миллионы лет, здесь была спрессована в несколько десятков – ведь именно столько времени прошло с тех дней, когда первые режиссеры снимали здесь немые фильмы и раздражали местных землевладельцев тем, что использовали их участки под съемочные площадки для своих двухчастевок, до золотого века Голливуда и послевоенного упадка. Еще были живы многие свидетели начала эры кино.

Некоторые прославленные звезды до сих пор жили в величественных особняках на холмах. Другие, забытые и заброшенные, влачили жалкое существование в маленьких бунгало, подальше от людей, в убогих меблированных комнатах или в знаменитом Кантри-Хаузе – доме для престарелых актеров и студийных работников. И, конечно, почти все сейчас были безработными, еще с тех пор, как в пятидесятых могущество студий пошло на убыль. Но люди эти по-прежнему жили здесь, существовали во плоти, как деревья и трава в верхних слоях срезов в учебнике Энни, и несмотря на неизбежный близкий конец их пребывания на земле, они были полны воспоминаниями о тех, кто уже сошел со сцены и ушел из жизни.

Они помнили! Энни видела интервью с ними в местных телепередачах, читала мемуары в профессиональной прессе и популярных журналах, приводившие ее в восхищение и восторг. Конечно, очень часто бывшие звезды занимались самовосхвалением, но тем не менее были живыми свидетелями присутствия на этой земле Барриморов, Харлоу, Ломбардов – имен и людей, неотделимых от величия, великолепия и неизгладимого романтизма раннего Голливуда.

Но сколько их еще осталось! И кто станет последним свидетелем былого величия?

Плоть человеческая действительно бренна. Уходят люди, создавшие и населявшие великолепный изменчивый Голливуд прошлого, и самая горькая ирония в том, что памятники, бессмертные, вечные – плод величайших коллективных усилий в истории мирового кино, – разрушались быстрее своих создателей – ведь они были сделаны из непрочного материала, целлулоидной пленки, которая так легко крошилась, стиралась при вторичных показах, терялась или просто выбрасывалась.

Грусть охватывала Энни при мысли, что во многих случаях усталые и старые люди, вложившие столько труда в эти пленки, были все еще живы, а фильмы, где они выглядели такими юными, красивыми и талантливыми, были безвозвратно утрачены или погибли. Герои этих фильмов еще оставались на земле, как опавшие листья, сорванные с деревьев, но лежащие на поверхности, люди эти жили, храня воспоминания, старые привязанности, вражду… и еще теплящиеся хотя и напрасные надежды. Потому что Голливуд всегда был и оставался местом неугасимых надежд, землей грез, где росли и расцветали фантазии.

И хотя город мог обеспечить работой лишь пять процентов актеров, режиссеров, художников и операторов, здесь продолжали выходить фильмы. И самые отчаявшиеся из старожилов и бывших знаменитостей улыбались, представляя будущее, в котором должно совершиться невообразимое чудо – они вновь станут звездами на небосклоне кино.

Эти храбрые улыбки больше всего разрывали сердце Энни. Они говорили о неистребимой способности человека цепляться за будущее, хотя его жесткие щупальца уже начали высасывать жизнь как из их тел, так и из чаяний и фантазий. Но это будущее, несмотря ни на что, было заполнено таинственными манящими голосами, а из тьмы грядущего глядели миллионы вопрошающих глаз. С каждым днем все больше молодых, талантливых, жаждущих признания актеров появлялось в городе. Они снимали дешевые квартиры в районе, где жили восточные и латиноамериканские иммигранты, мечтающие не о славе, а о том, чтобы выжить, приезжали из Долины на одно прослушивание за другим.

Вряд ли сознавая, что все вокруг дышит историей, не смущаясь бедностью и неустроенностью, молодые актеры, исполненные надежд, продолжали штурмовать заоблачные вершины кино.

Но почти все они возвращались назад, растеряв иллюзии. Только самые упорные добивались победы: и их на вершине успеха настигала порой неудача – и тогда падение бывало сокрушительным. Но сдаваться никто не хотел.

Энни была одной из таких смельчаков.

Конечно, она никогда не считала, что принадлежит к этой суматошной толпе – ее уверенность в собственном таланте в сочетании с почти религиозной верой в будущее убеждали Энни: она не похожа на других. И, хотя Энни явственно ощущала, какое множество усилий, способностей, таланта разных людей делают Голливуд тем, что он есть, она никогда не пыталась определить свое собственное место среди них. Просто эти люди находились на своем уровне, а она – на своем, они существовали независимо друг от друга, как когда-то владельцы мелких лавок и служащие ресторанов жили по соседству с молодыми актерами, многим из которых было суждено стать звездами.

Энни просто была не способна посмотреть на себя со стороны, задуматься над сложностями своего характера. Поэтому и не замечала идеализма молодости, не погибшего в ней, а робко пробивающегося из-под холодного цинизма, защищавшего Энни от ловушек, расставленных жизнью.

Не отдавала она отчета и в том, что обладала неистребимой потребностью быть любимой, желанной, защищенной от трудностей и одновременно твердостью характера, не позволявшего ей зависеть от кого бы то ни было.

Под внешним спокойствием скрывались неутолимое честолюбие, подавляемые страхи, наивные фантазии, ужас одиночества, отчаянная жажда счастья и смутная жажда чего-то большего, чем счастье.

И все эти желания и чувства жили в ней, не сливаясь друг с другом, занимая свою территорию, как слои почвы в разрезе – каждый строго на своем месте.

Вот так все и шло, и когда Энни спрашивала себя, почему продолжает надеяться на успех в столице шоу-бизнеса, сильно подорванного безработицей и упадком, то предпочитала не поддаваться страхам, спокойно отмечая, что, как бы ни менялся мир, люди по-прежнему нуждаются в развлечениях.

Зрители всегда будут ожидать, что актеры и актрисы создадут новых героев, воплощающих их мечты и фантазии – яркие судьбы, суровое наказание за пороки, которое никогда не постигнет обычных людей в повседневной жизни – словом, все то, во что они хотели верить…

Раньше этот иллюзорный мир рождался в театре, теперь – в кино.

История величия и падения Голливуда – это не только прошлое, это и будущее. А где будущее, там непременно представляются возможности.

Энни, со свойственной ей проницательностью, мгновенно поняла это. Но один – главный – вопрос оставался нерешенным.

Почему среди множества приезжавших в Голливуд талантливых молодых людей, снедаемых честолюбием, преданных своему призванию, но обреченных на поражение, лишь Энни Хэвиленд должна обязательно добиться успеха?

Просто она обязана сделать это. Ответ был простым, но никогда не произносился вслух – здесь ее здравый смысл уступал место фанатичной вере и решимости.

Этот безмолвный спор происходил каждую ночь, в манхэттенской мансарде или в квартире Бет, когда Энни медленно уплывала из мира реальности и дневных забот в сумеречное царство самоанализа, откуда дремотное течение уводило ее в сон. Она добьется успеха, потому что должна. Никогда Энни не изменит своему жизненному назначению.

Но была еще одна причина.

Шагая рядом с подругой, Бет не могла знать, что не только любознательность приезжей вела Энни по городу.

Каждый день она приезжала к поместью Хармона Керта на Холмби Хилз и останавливала машину на противоположной стороне улицы.

Рассматривая ограду через лобовое стекло, она перебирала в памяти слова, сказанные тогда Кертом: «Ты никогда, ни при каких обстоятельствах не будешь работать в Голливуде. Никогда. Запомни это».

Этот голос в телефонной трубке по-прежнему звенел у нее в ушах.

«Если только я узнаю, что ты пытаешься вылезти, я сделаю все, чтобы тебя уничтожить».

Энни медленно повторяла его слова, глядя на закрытые ворота владений Керта. Он думал, что уничтожил ее? Наоборот, эхо его угроз делало Энни сильнее и увереннее, а неприступный мир Керта казался хрупким и ненадежным.

Потом она включала мотор и уезжала, чтобы вернуться сюда на следующий день. Но в боковом зеркале по-прежнему маячила тень Керта, так что перед глазами все путалось, а дорога, по которой она только что ехала, казалась незнакомой.

Нет, с Хармоном Кертом еще не покончено.

– Ну что ж, детка, пора, – сказала Бет, взглянув на часы, когда подруги стояли у светофора на перекрестке около «Ла Сенега» – Посмотрим, явится ли Майкл.

– Обязательно, – рассмеялась Энни. – Он без ума от тебя.

– Сомневаюсь, – усмехнулась Бет. – По-моему, он желает заиметь дом с двумя машинами в гараже, тремя собаками, попугаем и полностью обставленной детской, прежде чем попросит какую-нибудь девушку выйти за него замуж.

– Вот подожди – увидишь, – успокоила ее Энни.

Она оглядела свою привлекательную подружку и снова подумала о том, какие же они с Бет разные.

Дочь скромных служащих из долины Сан-Фернандо, Бет выросла такой красавицей, что, не закончив высшую школу, решила перебраться через горы Санта-Моники и попробовать счастья в шоу-бизнесе.

Правда, ее нос, который был чуть длиннее, чем нужно, и близко посаженные глаза помешали девушке сделать карьеру. После нескольких незначительных ролей Бет без лишнего шума решила перейти в иное амплуа – найти подходящего защитника, такого, который смог бы обеспечить ей спокойную жизнь замужней женщины.

Хотя у Бет все еще был агент и она изредка ходила на прослушивание, читала «Дейли Верайети» и была в курсе всех голливудских слухов, было ясно – она больше не желает иметь ничего общего с шоу-бизнесом, а сбережения в банке зависят только от прибавок к жалованью секретарши. Энни не подозревала, что в основе их дружбы лежало именно это ее самоотречение.

С того дня, шестнадцать месяцев назад, когда Энни вернулась из больницы, никак не объяснив причину своего ужасного состояния, Бет была поражена одержимостью, поселившейся в подруге и светившейся в ее удивительных почти серебристых глазах.

Короткие письма, которые потом присылала Энни, рассказывали о ее скромных успехах и достижениях. И теперь, когда она вновь получила работу на Побережье, стало очевидно – честолюбие и стремление к успеху превратились в ее непроницаемую броню, способную выдержать сильнейшие удары. Она была настоящим борцом, эта девушка.

Бет гадала, увенчается ли успехом эта отчаянная попытка в таком умирающем городе, как Голливуд. Кроме того, ее интересовала загадка Энни, под внешней простотой и откровенностью которой скрывалось нечто таинственное, недостижимое, о чем девушка сама не догадывалась.

Но, что бы там ни было, это только прибавляло ей неизмеримо большую привлекательность. Сегодня, как и всегда, на бульварах было полно красивых девушек, которыми всегда славился Голливуд. Но нельзя было не заметить, что взгляды пресытившихся женской красотой мужчин то и дело останавливались на Энни.

Несмотря на простой наряд – обычные джинсы, хлопчатобумажную облегающую рубашку, спортивные туфли – девушка выделялась из толпы.

Редко кто из прохожих узнавал в ней героиню рекламного фильма, несколько раз у Энни просили автографы, которые она раздавала смеясь – ведь никто даже не знал ее имени.

– Вы такая потрясная! – восторженно говорила девочка-подросток, очевидно, помешанная на кинозвездах. – Я могла видеть вас в каких-нибудь еще фильмах?

– Вряд ли. Я только начинаю, – разочаровала ее Энни, – но зато я работала моделью. Может, поэтому вы меня знаете?

– Желаю удачи… Энни, – пожелала девочка, взглянув на автограф.

– Постараюсь сделать все, что смогу.

Когда девочка отошла, Бет хлопнула Энни по плечу.

– Вот это я и называю признанием. Ты уже почти на пути к «Оскару».

Но даже говоря это, она знала: Энни не нуждается даже в такой скромной славе, чтобы привлечь внимание. Будь она вообще никому не известна, все равно стала бы центром внимания.

Энни была не похожа ни на кого – в жизни и на пленке в ней было нечто особенное и неповторимое. И Бет нравилось купаться в лучах славы Энни, потому что часть внимания доставалась и ей.

Единственный раз в жизни Бет довелось понять, что это такое – магнетизм личности, подойти так близко к человеку, которого ожидают известность, слава, а может быть, и величие.

Бет не сомневалась – Энни добьется успеха в Голливуде, даже если борьба будет ей стоить жизни.

Они подошли к «Тэнджерину» – музыкальному бару, где Бет должна была встретиться с Майклом. В шумном, заполненном людьми зале оглушительно звучала музыка современной рок-группы.

– Не уходи, Энни, – без особого энтузиазма сказала Бет, – оставайся с нами. Может, заведешь полезное знакомство – здесь бывают такие интересные люди.

– Нужно бежать, – с улыбкой покачала головой Энни. – Передай привет Майклу.

– В самом деле, детка, – настаивала Бет, – ты никогда не расслабляешься. Нельзя все время только работать и гулять в одиночестве. Тебе нужен кто-нибудь, тебе нужно развлечься.

Энни решительно пожала плечами.

– Зато я храню огонь в домашнем очаге, – отшутилась она.

– Не жди меня, – предупредила Бет, в сумке которой лежало все необходимое, чтобы провести ночь у Майкла. – И будь осторожна. В этом городе полно психов.

– Желаю тебе хорошо провести время, – многозначительно произнесла Энни и махнула Бет рукой, решив отправиться домой, чтобы провести спокойный вечер.

Она шла к автомобильной стоянке бульвара Санта-Моника, где была припаркована вишневая двухдверная малолитражка Эла Кэнтила. Несмотря на долгую прогулку с Бет, девушка шла быстро и уверенно.

Магазины и рестораны чередовались здесь с различными ночными заведениями, где жители города любили проводить время. Сюда с удовольствием устремлялись и голубые, и молодые люди, стремившиеся быть на виду.

Этот район был шумным и людным, но не опасным. Поэтому Энни не спеша шла мимо какого-то кабачка, когда случилось неожиданное. Она засмотрелась на причудливую обстановку зала и не заметила, как в двух шагах от нее резко распахнулась дверь. Крупный мужчина в брюках цвета хаки и клетчатой охотничьей куртке вывалился из бара и врезался в Энни, едва не сбив ее с ног! Девушка попятилась, пытаясь сохранить равновесие, и поняла, что мужчина смертельно пьян. Он покачнулся и уперся спиной в стену бара – ноги едва держали его.

На какое-то мгновение взгляд его остановился на Энни. Таких странных глаз она еще никогда не видела. Маленькие, такой яркой голубизны, что казались освещенными изнутри, они глядели остро и проницательно даже сквозь мутный туман алкоголя, но при этом в них была какая-то невыразимая мука. Странное выражение этих глаз придавало мужчине сходство с представителем иной цивилизации.

Энни подумала, что причиной этого выражения мог быть гнев, потому что через несколько секунд из двери появился молодой бармен и схватил мужчину за лацканы куртки.

– Иди домой, – жестко сказал он. – Ты уже принял свою порцию. Там, внутри, трое парней, которым не терпится вышибить из тебя мозги. Чеши отсюда! Хочешь, найду тебе такси?

– Еще глоток, – ответил мужчина поразительно отчетливо, – и я оставлю тебе такие чаевые, что твоя мамаша может целый месяц не выходить на панель!

Бармен залился краской.

– Катись отсюда! Отвали! Что это ты себе позволяешь? Кто ты такой?

– Добряк, у которого одна рука не действует, но уж, поверь, у меня хватит сил, чтобы разукрасить твою конфетную рожу!

– Слушай, – прошипел бармен, – знаю я таких! Не успокоишься, пока кто-нибудь тебе не врежет как следует. Сделай одолжение, иди куда-нибудь в другое место, и пусть тебя там обработают. Мне здесь неприятности ни к чему.

– Прекрасно! – произнес мужчина и, сверкнув своими яркими глазами, неожиданно размахнулся огромной ручищей. Сжатый кулак с удивительной точностью врезался в красивый подбородок молодого бармена. Хотя незнакомец был сильно пьян, он вложил в удар столько силы, что противник пошатнулся. Но парень тут же ответил сильным тычком в толстый живот пьяницы. Тот согнулся от боли. Потрясенная взрывом насилия, Энни не могла двинуться с места.

Бармен выругался и исчез за дверью.

Пьяный тяжело плюхнулся прямо на тротуар, не отрывая спину от стенки. Из горла вырывались стоны вперемежку с тихим смехом. Похоже, он и вправду чувствовал себя неважно.

Энни вдруг поняла, что бармен был неплохим психологом. Мужчина, казалось, начал приходить в себя, и вид у него был почти торжествующий – после того, как он спровоцировал драку и получил свое.

Энни перевела взгляд со скорчившейся фигуры на окно, за которым она увидела бармена. Он говорил по телефону.

Что-то необычное было в иронической манере держаться и в самом облике этого человека, что заставило Энни приблизиться к нему.

Мужчина медленно повернул голову. В голубых глазах по-прежнему полыхал невиданный свет, но выражение их было равнодушным. Он, возможно, не узнал девушку, которую едва не сбил с ног.

Но он тут же надменно скривил губы.

– Консесьон? – спросил он неестественным актерским голосом. – Ты? Здесь? Какой сюрприз! Как поживают девочки в приюте? Неужели дошла до такого постыдного состояния ради спасения их душ?

Энни наклонилась, чтобы помочь ему встать.

– Бармен звонит в полицию, – предупредила она, не обращая внимания на чушь, которую он нес. – Если не уберетесь отсюда, проведете ночь в тюрьме.

– Превосходно, – сказал он, приподнимаясь и обвисая на ней всем телом так, что Энни едва не упала, – отправимся туда вместе, старушка! Зато будет время поговорить о былой любви! Тюрьма – прекрасное место для дружеской беседы. Червовый валет и дама пик, не так ли? Возьми меня под руку.

Мужчина неожиданно покачнулся, и Энни опять чуть не свалилась на него. Он был так пьян, что не мог идти. Спиртное окончательно связало его по рукам и ногам, а удар отнял последние силы.

Энни быстро обернулась, и вовремя, потому что увидела такси, ползущее по мостовой к перекрестку. Она помахала рукой, водитель подрулил к тротуару.

Энни подозвала таксиста и помогла ему подхватить пьяного под мышки.

– Пожалуйста, скорее, – попросила она, понимая, что ее подопечный может в любую минуту загреметь в тюрьму и полезет в драку с полицейским, если представится возможность. Он просто нарывался на неприятности.

Вместе им удалось затащить мужчину на заднее сиденье. Энни закрыла дверцу, водитель сел за руль.

– Поезжайте домой, – велела она мужчине. – На сегодня вам уже достаточно.

– Достаточно?

Глаза его снова остановились на Энни, неожиданно ясные, словно черпающие силу в опьянении. Только сейчас она увидела в них пугающую проницательность и ум, и страсть к саморазрушению… Было и еще что-то, больно полоснувшее по сердцу, тронувшее душу, необъяснимое и притягательное.

– Вы никогда не должны произносить этого слова, дитя мое, – объявил он. – Вы – ангел милосердия и спокойно приведете меня к гибели, но никогда не произносите этого слова.

Водитель обернулся:

– Я уже возил вас раньше, мистер Рис. Бенедикт Каньон, не так ли?

Мужчина рассеянно кивнул, уставившись на трепещущие на ветру волосы девушки. Губы его вновь скривились в иронично-торжествующей улыбке.

Но тут, словно выключили свет, сияние ярких глаз погасло, мужчина, казалось, больше не помнил и не узнавал ее. Энни поняла – он будто закрыл перед ней невидимую дверь, оскорбленный ее попытками помочь, не желая принять участия.

Он откинулся на спинку сиденья и, неподвижный, намеренно-пассивный, позволил увезти себя.

Такси влилось в поток уличного движения.

Энни уже добралась до конца квартала, когда раздался короткий вой сирены. У обочины остановилась патрульная машина. Обернувшись, Энни заметила, что над баром горит яркая неоновая вывеска «Харви» и улыбнулась при мысли о своем невероятном, никем не оцененном добром деянии. Незнакомец наверняка сделал все возможное для того, чтобы провести ночь в каталажке.

Но, подойдя к стоянке, Энни уже забыла о нем, нашла свою машину и уехала домой.

К тому времени, как она приняла душ и улеглась в постель с книгой, имя незнакомца окончательно выветрилось из памяти.

Скоро Энни уже крепко спала, не ведая, что сегодняшняя встреча навсегда изменит ее судьбу.