"Круг одного" - читать интересную книгу автора (Фуллилав Эрик Джеймс)

18

Деррик навещает меня в больнице. Он не говорит прямо, что дело Ривы закрыто, но смерть Трейнора помогла департаменту ликвидировать немало хвостов.

— Но Трейнор не был телепатом, — говорю я. Моя левая рука в гипсе от кисти до локтя.

— Мы полагаем, что недостающее звено — это Фредди Барнс. Он убил ту девушку, которую ты… э-э… видела.

— А как же двое других? Женевьева Уилкерсон? Мэри Фолкоп?

— Скорее всего они не связаны друг с другом. Ты сама говорила, что между жертвами нет ничего общего.

— Кроме мистера Икса. И тех посганий, которые он оставлял мне.

Деррик пожимает плечами. Когда полиция производит это движение, это значит, что она удовлетворена, не в пример мне.

— «Уотерс Индастриз» уже оплатила будущий арест Фредди Барнса.

— Будущий?

— Брось, Джен, ты же знаешь, как это делается. Деньги переходят с одного депозита на другой. Такая псевдолегальная фигня. — Почему ему так неймется закрыть это дело?

— Да уж. — Арнольд Уотерс прислал мне красивую открытку с надписью «Поправляйтесь». Недостает только шести миллионов, чтобы этот жест тронул мое сердце.

Тем более когда я выполнила свою часть сделки.

— Ну так как, подумала ты над моим предложением? — Деррик смотрит в окно на седую дымку.

— Насчет того, чтобы пожить у тебя немного? — У меня не поворачивается язык сказать «до конца».

— У меня четыре недели отпуска, — оправдывается он. Он говорил с Николсоном. Большое Ничто приближается.

— И ты хочешь потратить их на уход за мной? Он протестующе вскидывает руки.

— Все по-честному. Отдельные комнаты и прочее.

— Я подумаю.

Должна сознаться, что, вопреки моим предубеждениям против мужчин и нормальных, Деррик парень неплохой. Он будет ходить вокруг меня на цыпочках. Видит Бог, он долго этого добивался — а мне в моем положении выбирать не приходится.

Есть только одна проблема. Любопытство, питаемое тем прощальным поцелуем.

Не могу взять в толк, почему Ричард мне не звонит.

День выписки. Три недели мерзостной больничной еды, вредных сестричек и приставучих докторов меня лично излечили бы даже от смерти. Выпустите меня отсюда!

Деррик приходит с букетом цветов, чтобы отвезти меня домой. Диди приходит со списком того, что я должна выполнять для разработки запястья, и со срочными посланиями от заброшенных мною клиентов. Ах, Дидс. Что бы я делала без твоей уверенности, что мне еще долго жить?

— Возможно, вы были бы беднее, но счастливее, босс.

Вместе с Дерриком и Диди я спускаюсь вниз. Диди распорядилась, чтобы мой счет переслали в «Уотерс Индастриз» (это, конечно, не шесть миллионов, но четыреста страниц машинописного текста тоже не кот начхал). Я отказываюсь от кресла на колесах — в основном потому, чтобы Деррик и Диди не подрались из-за того, кто его повезет.

— Мисс Шестал?

Я оглядываюсь. Незнакомый мужчина в костюме.

— Будьте так любезны, пройдите со мной.

Вся кровь у меня холодеет. Может, он из прокуратуры и мне хотят задать еще пару вопросов? Может, Ричард раскололся?

Он ведет меня через комнату ожидания к выходу, Диди и Деррик следуют за нами. Комната набита битком — не людьми, но цветами. Буквально набита. Пахнет, как в ботаническом саду. Красота — и я сразу чую, что дело нечисто.

— Я не совсем пони…

— Знак внимания от мистера Уотерса. В эту дверь, будьте любезны. — Ну да, конечно. Это запах нечистых денег.

Дверь ведет в иной мир — на улицу, залитую дымным солнцем. Два моих конвоира следуют за мной по пятам.

Ричард Уотерс стоит у распахнутой дверцы лимузина с единственной кроваво-красной розой в руке. Он нежно берет меня за руку, целует в щеку — его сознание точно гранитный утес благодаря тридцати кубикам ситогена.

— Уговор остается в силе, — тихо говорит он. — Я был в Египте.

— А мне нужны мои деньги, — улыбаюсь я. Его, как видно, не удивит и то, что в уговор не входило. В лимузине так прохладно, что не помешал бы свитер. Диди и детектив Трент остаются позади с открытыми ртами.

Речь не о сексе, Дженни. Речь о власти. О том, что составляет обратную сторону этого вонючего мира. О том, что только деньги могут дать. Позволь мне показать тебе все это.

Последующие три недели проходят в каком-то вихре. Я приобретаю близкое знакомство со Способами Передвижения Богатых и Знаменитых. Я узнаю самолеты фирмы, на которых мы летаем, по деталям обстановки и по акценту экипажа. Моя любимая стюардесса — Вера, она служит на большом «Гольфстриме», выполняющем трансатлантические рейсы.

Ричард неизменно добр и заботлив. Его прикосновения, хотя и говорят о многом, не выходят за дружеские рамки — впрочем, та рука на моем плече на берегу Ипанемы… Под деловыми костюмами у него твердые мускулы, и он классно смотрится в узких плавочках. Странно все устроено. Захоти он меня — я пустилась бы наутек.

Я удрала бы далеко. Но он вызывает у меня такое чувство… может быть, он в чем-то одинок? Или почти во всем? Я могу понять это ощущение изоляции — реальный мир, взять хотя бы Рио, выглядит угнетающе за кольцом личной охраны. Золотые часы на руке у Ричарда могли бы обеспечить месячным пропитанием пятьдесят жителей этого города — бедность здесь так и бьется о фаланги охранников. Но Ричард, похоже, не просто одинок — он один в этом мире.

В Москве холодно и чисто. Мы сделали здесь короткую остановку, чтобы Ричард мог поболтать с президентом республики. Он говорит что-то о возобновлении союза Украины с Россией и о снижении цен на продовольствие — и все присутствующие, включая меня, смеются. В Париже я уже побывала, но Ричард исправно осматривает со мной все достопримечательности.

Ах да. Деньги. Ту карточку переправили в мой офис из аэропорта в день нашего отъезда. При первой же посадке Диди сообщила мне, что там значится только сумма с кредитньш кодом впереди, со смеющейся рожицей в каждом из нулей. Ричард стал мне как-то понятнее теперь, когда к моему одиночеству и страху прибавился достаток. В каком-то смысле Ричард прав: секс в мире мало что значит. Мир страдает от недостатка любви, он страдает под властью никого не любящих мужчин и женщин, летающих вокруг света на личных самолетах.

Жаль, что деньги не могут купить мне побольше времени. Ричард приспособился не обращать внимания на провалы в моем внимании, на то, что я порой спотыкаюсь, проходя паспортный контроль. Что ж, хотя бы судорог пока нет. Если верить Николсону, это последний рубеж обороны моего мозга перед началом конца. У овец злокачественная чесотка вызывает дегенерацию мозговых тканей. Долго ли мне еще жить? Долго. Скоро ли я начну умирать? Скоро.

Ричард не перестает быть бизнесменом, который занимается международными делами своей фирмы, и мы скачем с банкета на банкет. Он мастер вести переговоры и воспринимает тончайшие нюансы настроения своих собеседников столь же легко, как я могла бы воспринимать их мысли. Я прошла ускоренный курс по предмету «Уотерс Индастриз». Ночами я лежу в своей роскошной постели и думаю о Ричарде в его апартаментах в том же коридоре или на другом этаже. Вся эта роскошь делает нас еще более одинокими.

В такие ночи страхи, которые я испытываю на предмет своей болезни, усиливаются, как жара в летний день — она легче воздуха, но давит куда сильнее. Мысли об одинокой смерти, о тщете всего этого, обо всем, чего я была лишена, переполняют меня, словно я воздушный шарик, готовый лопнуть. Есть что-то невероятно фаталистическое в попытках убежать от себя самих или от других. Есть что-то невероятно ущербное в мечтах о побеге на реактивном самолете или об уходе в наркотик, в собственную неполноценность. В наивности своей мы не ведаем, что от себя не убежишь. В гордыне своей мы отрицаем, что всякая радость недолговечна.

lt;и никакое самоусовершенствование не поможет продлить кайфgt;

Когда я дотрагиваюсь до его чертова плеча под чертовым превосходно сшитым костюмом на каком-нибудь гала-приеме по случаю суперсделки, я надеюсь передать Ричарду, как мне его жаль. Взамен я ожидаю такой же жалости от него; я верю, что он так же способенжалеть, как я способначитать чужие мысли.

Все хорошее когда-нибудь кончается. Мы совершаем круг над Лос-Анджелесским аэропортом, ожидая посадки — большой «Гольфстрим» слишком тяжел для частной дорожки, которую Ричард использует для самолетов поменьше. Объявлено загрязнение пятой степени, вызванное колебаниями температуры и обширным неконтролируемым пожаром в Южном Централе.

Делая круг, мы видим черные столбы дыма над очагами возгорания и войска национальной гвардии, выстроенные по периметру мертвой зоны. В новостях говорят, что им приказано стрелять на поражение по всем, кто попытается вырваться оттуда, и я с чувством вины думаю о Заке Миллхаузе и Эдди Рейнольдсе, попавших в этот огненный ад. Нельзя представить себе более угнетающий конец для столь великолепного побега — и снова и снова, каждый раз, когда самолет ложится на крыло, я вижу под собой все ту же истерзанную пылающую землю.

Ричард садится рядом со мной у прохода, обнимает меня за плечи, и я не протестую. Он делает Вере знак подать шампанское, словно сцену внизу и конец нашего путешествия стоит отпраздновать. Вера приносит два бокала и плоский черный бархатный футляр.

— О чем думаешь? — спрашивает Ричард с улыбкой, затаившейся в уголках губ.

— Париж мне нравится больше. — Я киваю в сторону окна.

Он обнимает меня чуть крепче, и мне это приятно, даже если это, возможно, наш последний побег.

— А мне нравишься ты, — говорит он тихо, глядя мне в глаза.

— Ты хочешь сделать мне какое-то предложение?

— Я думаю, тебе следует знать, что тебя ждет.

— Я это неплохо себе представляю.

— Ты уверена? — Он отстраняется, открывает бархатный футляр. Нейронный интерфейс…

От одного его вида я опрокидываюсь в пропасть страха и воспоминаний. Отворачиваюсь к окну. Южный Централ как-то даже предпочтительнее того, что просит у меня Ричард Уотерс.

— Все имеет свою цену, Дженни. — Его губы касаются моей щеки, и я отшатываюсь. — Даже близость.

Подходит Вера.

— Мы только что получили разрешение. Через пятнадцать минут мы должны сесть.

После «Рая» приходит ад. После моей недолгой деятельности в секс-индустрии нормальных, после того, как мистер Икс вскрыл мое сознание…

…черный плоский прибор с парой шкал и простыми переключателями, наушники…

…Эдуардо и Матильда, старая кляча и ее мальчишечка, желавшие использовать мое тело как передатчик для своей похоти… я плачу тебе, сука, раздвинь ноги…предельная профанация таланта, полный отказ от себя. Ад — это мужчины, играющие со мной в русскую рулетку. «Рай» — постоянный кошмар Матильд и Эдуардо, молодых жеребчиков, у которых ни за какие деньги не встанет на старое морщинистое тело, мужчин, которые хотят знать, что чувствует женщина, когда ласкает себя, унижение, рабство. С «лошадкой» вы можете пережить что угодно за пределами тела, если способны ей заплатить. Я делала это в молодости, и это состарило меня, я делала это, чтобы забыть стыд от того, во что я превратилась. Я делала это до тех пор, пока больше не смогла выдержать, до той ночи в «Раю», когда стала настоящим телепатом, которому нет нужды обслуживать дешевые чужие удовольствия. Не ирония ли это, что я в конце концов все-таки спустила курок в четвертый раз, сама того не ведая.

Прибор Ричарда возвращает мне прошлое во всей его гнусности — это все равно, что трогать старый шрам и вспоминать то, что нанесло тебе увечье. Да, Ричард, даже близость имеет цену, предельную цену, которую я по глупости заплатила давным-давно — по мне, это еще хуже секса, еще мерзостнее, это лежит в самой глубине «дара», которым наделил меня мистер Икс…

Мягкий толчок самолета, посаженного Фернандо, спасает меня от бездны в собственном мозгу. И от того плохого, что там таится…

На время.

Полет был долгим. Вера вручает нам респираторы, необходимые в отравленном лос-анджелесском воздухе. Ричард держится на расстоянии.

Даже близость имеет свою цену. Это больше, чем поцелуй. Больше, чем ключ ко всему этому. Для этого нужно, чтобы прошлое и будущее сошлись, как пласты земной коры, произведя сейсмический толчок. Как он может просить меня об этом?

Позже, на заднем сиденье лимузина, Ричард прикасается ко мне — прибор, разумеется, тактично убран в чемодан. Тепло этого прикосновения, нежные мысли, порой пробивающиеся сквозь мой химический заслон, мысли, медленно убивающие меня.

— Заедем на минутку ко мне в офис, а потом отвезем тебя куда захочешь, хорошо? — Я киваю, глядя в окно, и Ричард улыбается. Я не сказала, куда хочу ехать, а он слишком джентльмен, чтобы спрашивать.

Лимузин въезжает на стоянку. Уже поздно, и там почти пусто, почти все окна в большой черной глыбе из стали и стекла темны. Ричард быстро проходит в здание. Я выхожу из машины, чтобы подумать, предоставляя молчаливому, вышколенному шоферу думать о своем.

По чистому совпадению я смотрю в сторону здания, когда в его верхнем юго-западном углу вспыхивает свет. Ричард смотрит вниз и машет мне рукой. Я тоже машу, слабо, изобразив на лице улыбку, которую он все равно не увидит с такой высоты.

Когда он отходит от окна, гремит взрыв, и Ричард Уотерс исчезает в смертоносном столбе стекла и металла. Пылающие угли опускаются к моим ногам. Выбиты три ряда матовых стекол. Я падаю на колени под напором невыносимого рева и жара.

Шофер, выскочив из машины, по своему ручному радио отчаянно призывает на помощь, как будто какая ни на есть «скорая» способна сотворить чудо для Ричарда Уотерса.

От него явно ничего не осталось.

lt;горит твой любовник, плавится, шипит его жирок на огне…gt;

Что, если за одиночество ты принимала пустоту?

lt;твой любовник теперь — горелое мясо, расправленные кости, черный уголь…gt;

да, и телепатия просто заполняет эту дыру…

lt;вот жалость-то, дженgt;

ты только слушаешь, боясь действия, боясь опыта, боясь плохого…